Вениамин Ефимович Кисилевский Седьмой канал

Глава первая Осьминога зовут Лог

Глеб уже привык к этим поздним звонкам. Папа Глеба работает хирургом, и за ним нередко присылают машину — и вечером и ночью. Только в этот раз звуки, доносившиеся из-за двери их с Димой комнаты, были необычными: охи да ахи какие-то, даже смех приглушенный.

Утром все прояснилось. Когда мама разбудила Глеба и повела его, до конца не проснувшегося, умываться, из кухни вышел незнакомый дочерна загоревший дяденька в майке и спортивных брюках.

— А ну-ка, ну-ка! — закричал дяденька так громко, будто Глеб не рядом с ним, а в дальней комнате. — Дайте-ка посмотреть на Зайцева-младшего!

Глеб и слова сказать не успел, как очутился под самым потолком.

— Хорош! Хорош человечек! Совсем уже мужичок! — продолжал кричать этот с неба свалившийся дяденька, глядя на него снизу вверх. — И второй, значит, тоже белобрысый получился! Как прикажешь это понимать? — спрашивает он у мамы.

А мама рядом стоит, смеется. Тут и папа из кухни выходит. Он, конечно, не может, чтобы воспитательную работу не провести.

— Что белобрысый, — говорит, — это еще пережить можно. А вот что послушанием не отличается — это, скажу тебе, Гарик, печальный факт. Раньше-то еще ничего: утром отвели в садик, вечером забрали, весь день под присмотром. А теперь, как в школу пошел… И сегодня особенно — один хозяйничать будет.

— Ни в жисть (так и сказал — жисть)! — опять кричит дяденька. — Ни в жисть не поверю, чтобы такой славный мужичок — и вдруг печальный факт! Просто, наверно, недоразумение какое-то. Правильно я понимаю происходящее, Глеб?

— Правильно, — отвечает Глеб.

Ему вдруг дяденька этот ужасно понравился. Разговаривает так хорошо, и лицо хорошее, смешное очень. Волосы уже седые, на висках совсем белые, а глаза веселые, хитрые, точь-в-точь как у Вовки, когда тот придумывает что-нибудь.

— Слушай, старик, — говорит дядя Гарик (это он Глебу так говорит — старик!), — а ведь я с подарком тебе, пожалуй, промахнулся. Не ожидал, что ты таким здоровущим окажешься.

Ставит Глеба на пол, раскрывает чемодан, который тут же, у двери, стоит, и вынимает какую-то голубую тряпочку. Только это не тряпочка оказалась, а надувной резиновый осьминог. Дядя Гарик надул его, он гладкий сделался, упругий и тоже очень Глебу понравился — большеголовый, лупоглазый и улыбается. Вообще, полезная вещь: плавать с ним — одно удовольствие. Жаль, раньше не подарили, когда на море ездили.

В это время Дима в коридор выходит. И у него, оказывается, подарок. На голове разноцветная спортивная шапочка с длинным козырьком. Как у велосипедистов, знаменитых гонщиков. И такой Дима важный и гордый, будто он сам и есть знаменитый спортсмен и только что Олимпийские игры выиграл. Даже когда сели завтракать, он эту шапочку не снял. Папа говорит ему:

— Что это ты за столом в головном уборе сидишь?

А дядя Гарик за Диму заступается:

— Ладно, один раз можно. Пусть уж покрасуется.

Ну и воображала же этот Дима! Сказал бы ему Глеб, если бы дяди Гарика не было! Да не хотелось такое утро портить.

Сегодня вообще необычный день. Сегодня Глеб в первый раз придет из школы в пустую квартиру. И дверь сам откроет. Мама, когда Глеб в школу пошел, отпуск на работе взяла. А теперь этот отпуск закончился. У Димы уроков больше, он позже из школы возвращается. И даже дяди Гарика не будет. Глеб слышал за столом, что нужно ему куда-то съездить и вернется он поздно, а может, вообще сегодня не вернется. Он в Адлере отдыхал, а к ним на обратном пути на пару дней заехал. Что же это за пара дней, если один уже пропадает?!

Из дому Глеб вышел вместе с Димой. Дима, конечно, в своей фасонистой велосипедной шапочке и идет специальной походкой. Будто мышцы у него болят после трудных вчерашних соревнований. Только это он думает, что так со стороны выглядит. А на самом деле он похож на молодого петушка с красным гребешком на голове. Глеб видел такого, когда они на даче жили. Хотел про этого петушка сказать, да передумал. Пусть у Димы тоже сегодня хорошее настроение будет.

Очень хотелось Глебу одному домой прийти, когда никого в квартире не будет. Еле конца последнего урока дождался! Дверь открыл так, как учил папа. Сначала верхний замок, маленьким ключом. Здесь никаких сложностей нет. Нужно только вставить его в скважину зазубринками вниз. Хуже с нижним замком. Тут надо применить прием: наподдать в дверь коленкой и одновременно крутануть ключ. Тогда получится. Не сразу, конечно. Сейчас все получилось совсем легко — со второго раза.

Глеб вошел в непривычно пустую, тихую квартиру и, не снимая ранца, медленно сел на стульчик у входа. Растерялся немножко. Так ждал он этой минуты, домой бегом бежал. Чтобы самому дверь открыть, полным хозяином в квартире побыть. Красота! Что хочу — то и делаю. Хочу — лежу, хочу — на голове стою. Никто не дергает, никто не отчитывает, никто уму-разуму не учит. И вот — пожалуйста! Ни лежать не хочется, ни на голове стоять. А хочется, чтобы поскорее пришел Дима или, еще лучше, мама. И не в том дело, что страшно ему, Глебу. Вовсе нет. А очень неуютно, как-то не так, в общем.

Из комнаты вышла Чуня. Глаза узкие, непроснувшиеся. Вытянула далеко вперед лапы, прогнулась, потянулась всем телом. Потом к Глебу подошла, возле ног вертится, твердым хвостом своим по его брюкам елозит, мяукает. Обрадовался Глеб. Вдвоем, конечно, лучше, чем одному. Посадил Чуню на колени, стал гладить, за ухом почесывать, ласково Чуняшечкой называть. Только Чуня сидеть не желает — беспокоится, из рук вырывается. «Есть, наверно, хочет», — догадался Глеб. Вот и дело нашлось. Ранец со спины снял, пошел на кухню. Достал из холодильника бутылку молока, наполнил Чунино блюдечко. Постоял возле нее, пока она лакала, а чем дальше заняться — уже и не знает. А что, подумал, сейчас по телевизору?

Пошел в комнату, взял программку, сел в кресло и принялся читать. Он хоть и в первом классе только, читает уже хорошо, с пяти лет умеет. Но ничего интересного не вычитал. Ни по первой программе, ни по второй. Вот в семнадцать тридцать (выходит, в половине шестого вечера. Мама учила его, как переводить эти цифры в обыкновенные, но он твердо еще не усвоил) мультики будут и, конечно, в двадцать часов — «Спокойной ночи, малыши». Двадцать — значит восемь, это Глеб знает точно. И всегда по второй программе. Хорошая передача. Особенно Хрюша ему нравится. Хоть и растеряха он и нескладеха, но симпатичный. Смешной очень.

Откровенно сказать, к Хрюше иногда с боем пробиваться приходится. Когда по первой программе в это время передача для взрослых интересная. Особенно спортивная. Самому поиграть, в тот же футбол, например, совсем другое дело. Хоть с утра до вечера. А смотреть, как другие бегают, мелькают на экране — какой интерес? А папа с Димой сидят, глаз от экрана, не отводят. И получается два на два — Глеб с мамой против Димы с папой. Верх, вообще-то, чаще они с мамой берут. Папа сопротивляется, доказывает. «Это же кубковая встреча! — кричит. — Такой матч!» А мама ему: «Да зачем мне твой кубок, если ты ребенка удовольствия лишаешь?» (Ребенок — это он, Глеб). Папа опять за свое. И Дима, понятно, ему поддакивает, на Глеба, горестно вздыхая, поглядывает. Но у мамы доводы посильнее. «Если так, — говорит, — купи второй телевизор (это чтобы папа купил), и не будет никакой проблемы». Тут папа встает, пожимает плечами, как он делает это, когда Глеб сотворит что-нибудь совсем уже несусветное, и идет на кухню курить…

Глеб откладывает программку и от нечего делать смотрит на тусклый экран невключенного телевизора — представляет, будто бы показывают мультик. «Ну, погоди!», например. Сначала получилось, да так здорово: волка с зайцем прямо как живых увидел. А потом опять ничего — только серое стекло и все.

Интересно, зачем на диске с переключателем программ столько цифр? Целых двенадцать. Глеб знает, что эти цифры каналами называются — слышал, как папа Диме говорил. Странно даже. Смотрят ведь только на двух каналах — первом и двенадцатом. Может, по остальным тоже что-нибудь показывают?

Глеб подходит к телевизору, вставляет вилку в розетку и ждет, когда появится изображение. Теперь один щелчок вправо, на вторую программу. А если дальше? Экран, правда, светится, полосы какие-то мелькают, но больше ничего нет. Щелкнул еще раз — то же самое. Еще — тот же результат, только треску прибавилось. Получается, вовсе и не нужны остальные каналы. Ничего в них нет, кроме мигания и треска. Но Глеб решил уже до конца проверить, чтобы никаких сомнений не оставалось. И пятый канал, и шестой, и седьмой…

В это время Чуня пришла, замяукала. Мало, наверно, молока ей налил. Глеб опять пошел на кухню, снова наполнил блюдечко, заодно и сам попил.

Вернулся в комнату, снова сел в кресло. А телевизор все светится на седьмом канале. Только на экране уже не ровное свечение, а волны из конца в конец бегут. Бегут, меняют одна другую, как мысли. Неизвестно откуда появляются, неизвестно куда исчезают. А Глеб сидит и смотрит, о своем думает…

И вдруг… посветлел экран, очистился, и появилось на нем… даже не поймешь сразу что — пятно какое-то мутное. Потом контуры его сделались четче, резче, и Глеб увидел… осьминога. Почти такого же, как дядя Гарик привез, только щупальцев у него шесть, а не восемь.

Глеб подождал немного, а он ничего не делает. Смотрит. И главное, такое впечатление, что не просто смотрит, а именно на него, на Глеба. Смотрит, щупальцами шевелит да иногда будто вздрагивает. Секунд десять прошло — никаких изменений. Глядит глазищами своими, волны по нему прокатываются… Глебу даже немного не по себе стало. И вдруг слышит:

— Ну, здравствуй.

Голос странный какой-то, писклявый. И опять кажется Глебу, что осьминог именно с ним здоровается.

— Здравствуй же, — опять говорит осьминог. — Что ж ты не отвечаешь?

— Вы… вы что… со мной здороваетесь?

— С тобой, с кем же еще, — пищит осьминог. — Разве здесь еще кто-нибудь есть?

— Зд-здра…ствуйте… — еле смог выговорить Глеб.

А осьминог своими глазами-блюдцами, во все лицо, моргнул вдруг так хорошо, по-доброму, и говорит:

— Не надо меня бояться, мальчик. Я тебе ничего плохого не сделаю. Я твой друг.

То ли от слов этих, то ли от того, что моргнул осьминог так хорошо, Глеб немного пришел в себя. Спрашивает неокрепшим голосом:

— А вы кто?

— Даже не знаю, как тебе сразу, объяснить, — сильной волной пошел осьминог. — Понимаешь… не с Земли я. С другой планеты. Далеко от тебя. Очень далеко. Лабиоль моя планета называется.

— И на вашей планете тоже… говорят по-русски? — спрашивает Глеб, все еще не веря, что осьминог разговаривает с ним.

— Нет, у нас совсем другой язык, непохожий на ваш. Но мы получили возможность входить в речевой и зрительный контакт с другими цивилизациями. Научились воспроизводить голосовые модуляции для звукового выражения мыслей. Тебе, наверное, непонятно, — спохватился осьминог. — Я попробую попроще…

— Не надо попроще, — немножко даже обиделся Глеб. — Я все понял. Думаете, я такой маленький, что вообще ничего не соображаю? Я уже в школу хожу. — Он совсем освоился, и ему стало так интересно, как не было бы, если бы даже показали подряд десять самых лучших на свете мультиков. Он, Глеб Зайцев, разговаривает с жителем другой планеты!.. — А что, кроме нашей, есть еще другие цили… цивилизации?

— В освоенной нами части космического пространства высокоразвитыми живыми существами населена только ваша Земля. Но в контакт с вами войти пока не удавалось.

— Я, значит, самый первый?

— Да, мальчик, ты самый первый.

— Вот здорово!

— Конечно. Это большая победа. Не пропали зря наши многолетние труды.

— А как вы это делаете? — заерзал от нетерпения в кресле Глеб. — Как получается, что я вас вижу и говорю с вами?

— Мы наконец-то смогли установить с Землей телесвязь. Но появиться на экранах ваших телевизоров по тем каналам, которые у вас используются, сочли преждевременным. В нашу программу входит пока контакт с одним представителем Земли. Было решено применять такую частоту волн, на которой нет передач. В расчете на случай. И вот такой случай представился. Спасибо тебе за это. Благодаря тебе у нас появился контакт с Человеком Земли.

— И я всегда, когда захочу, смогу вас увидеть?

— Конечно. Надо только переключить телевизор на седьмой канал.

— И вы всегда будете со мной разговаривать?

— Разумеется. Мне это просто необходимо. Ведь ты для нас единственный источник непосредственной информации.

— Почему единственный? Скоро Дима из школы придет, а вечером мама с папой. Вот уж они удивятся!

— А вот этого не надо. — Осьминог, наверное, очень разволновался, потому что опять весь заколыхался. — Ты никому — слышишь? — никому не должен говорить обо мне.

— Почему? — расстроился Глеб.

— Потому что нашей программой предусмотрен контакт только с одним представителем Земли. Пойми, это очень важно.

— Неправильная у вас программа! — вскочил с кресла Глеб. — Я ведь смогу дать только очень маленькую… эту… информацию. Вам же со мной неинтересно будет. Вот мой папа…

— Послушай меня, — мягко перебил осьминог. — То, что ты говоришь, разумно. Но совершенно невозможно. Так предусмотрено программой. И если ты не сохранишь нашу тайну…

— Тогда что? — напрягся Глеб.

— Тогда на неопределенное время, очень, может быть, длительное, контакт прервется. Пока не будет выработана другая программа. Так что все теперь в твоих руках.

— Я сохраню! — звенящим голосом сказал Глеб. На глаза вдруг навернулись слезы. — Я обязательно сохраню. Контакт не должен разорваться!

— Вот и хорошо, — снова заморгал осьминог. — Я рад, что мы понимаем друг друга. А теперь давай знакомиться. Меня зовут Лог. А тебя как?

— Глеб. Вы… какого цвета? А то у нас телевизор не цветной.

— Голубого.

— Тоже голубого? Это хорошо, что голубого. Красиво. Вот бы вас по цветному телику посмотреть! У Вовки есть, да только как без него включишь? Да! — спохватился Глеб, — а вдруг наш телевизор сломается? Он у нас уже два раза ломался. Что тогда?

— Ничего страшного. Для тебя, во всяком случае. Телевизор починить недолго. А вот для меня, если я в это время буду по ту сторону экрана…

— Вы можете выйти из телевизора?! — восхитился Глеб.

— Ну, «выйти» — не совсем точно оказано. Я ведь тебе уже говорил, что нахожусь сейчас очень далеко от тебя. Но на время могу материализовать свое изображение там, где меня на самом деле нет. То есть могу стать, как живой, как настоящий. Понимаешь? Есть такое явление — телетрансформация называется. На Земле об этом еще не знают. Хотя работы в этом направлении ведутся.

— Откуда вы всё о нас знаете? Я ведь самый первый, с кем вы познакомились. А я вам ничего такого не говорил. Потому что… потому что сам ничего такого не знаю. Я еще только в первом классе учусь.

— Конечно, не от тебя у нас эти сведения, — улыбнулся Лог. — Мы очень давно и внимательно наблюдаем за вашей жизнью. Только на прямую связь выйти не могли. А теперь вот вышли. Это, Глеб, величайшее достижение нашей науки. Я сегодня же буду докладывать о встрече с тобой на Совете Великих Мыслителей. Большой праздник будет сегодня на Лабиоли. И ты, Глеб, полноправный его участник. Потому что сделал то, чего до тебя не смог никто другой. Хоть и нетрудно это было, но никому в голову не приходило.

— Как хорошо, что мне пришло! — обрадовался Глеб. — Дядя Лог, выйдите из телевизора, если можете. А то, когда вы на экране, мне как-то неудобно с вами разговаривать.

— Ну, если ты так хочешь… Только не пугайся, пожалуйста. Мы, как видишь, внешне отличаемся от вас, землян. Но это ничего не значит. Главное, что центральная нервная система — головной мозг — у нас той же структуры, что и у вас.

Глеб, чувствуя, как неистово колотится сердце и предательски дрожат ноги, отошел на всякий случай на несколько шагов назад, не отрывая нетерпеливого взгляда от экрана. Изображение стало нерезким, потом мутным, едва различимым, раздался громкий хлопающий звук, как будто лопнула электрическая лампочка, — и Лог оказался на полу перед Глебом. Самое любопытное, что картинка на экране осталась. Такая же четкая, как была.

Глеб не испугался. Нисколечко. Во все глаза рассматривал он появившееся перед ним удивительное существо. Небольшого росточка, чуть выше Глебовых колен. Большая голова с громадными глазищами, маленькое туловище, переходящее в два щупальца. Их, очевидно, следовало считать ногами. Во всяком случае, Лог на них стоял. Те четыре щупальца, которые были свободны — по два с каждой стороны, — служили, надо думать, руками. Заканчивались они пятью пальцами. Вместо рта — безгубая щель.

— И вовсе вы не голубой, — сказал Глеб. — И ма-аленький…

— Я не маленький, — рассмеялся Лог. — Я такой же, как мое изображение на экране, объяснял ведь тебе. И цвета такого же. Хорошо еще, что у тебя телевизор большой.

— И ходить вы можете? — спросил Глеб, с сомнением глядя на его ненадежные ножки-стебельки.

— Еще как! — похвастал Лог и довольно быстро и уверенно пропрыгал взад-вперед по комнате. — Видал?

— Здорово! — похвалил Глеб. — Так вы, наверно, и на улицу выйти смогли бы?

— Конечно. — Лог замялся. — При условии, что никому на глаза не попадусь. Только мы ведь с тобой договаривались… (Глеб уже заметил, что, когда Лог волнуется, то волнуется в прямом смысле слова — будто волны прокатываются по его туловищу, и одновременно приходят в движение «руки» и «ноги»). — Я могу существовать вне экрана, только когда на нем остается мое изображение. Иначе пока не получается. Если вдруг изображение пропадет — лампа какая-нибудь перегорит или отключат, например, электроэнергию, — тогда хуже.

— Вы умрете?! — испугался Глеб.

— Умереть не умру, но… Но не будем говорить об этом. Ты даже не представляешь, как трудно было заслужить право первым из лабиольцев вступить в контакт с вашей цивилизацией. Знаешь, сколько претендентов было? Но выбор Совета Великих Мыслителей пал на меня. Это большая честь, Глеб. Очень большая. Я должен оправдать доверие и не допустить срыва программы. Не имею права рисковать. Но это я так говорю, к слову. Все будет хорошо, ты, пожалуйста, не беспокойся. Все должно быть хорошо.

— И вы не беспокойтесь, — заторопился Глеб. — У нас мастер совсем недавно был. Сказал, что все в порядке. Еще и марку нашего телевизора похвалил. Надежная, говорит. И свет не отключат. Это у Вовки вечно там что-то со светом. А в нашем подъезде все нормально. Один раз, летом еще, отключали, правда. Но тоже совсем ненадолго.

— Вот и ладно, — оказал Лог. — Не будем больше об этом.

— Плохо, что мы с вами только в квартире разговаривать можем, — огорченно вздохнул Глеб. — Какая же у вас информация будет? Об одной Чуне, кошке нашей, разве что.

— Напрасно ты так думаешь. Я могу связаться с тобой, как только ты позовешь меня. Для всех, в том числе и для тебя, я буду невидимый и неслышимый, конечно. Теперь, когда мы вступили в контакт, это возможно.

— Ура! — закричал Глеб. — Ура! Что ж вы раньше не сказали? А то я с вами разговариваю, а сам все на телевизор смотрю — вдруг погаснет? А как я узнаю, есть вы или нет?

— Очень просто. Позови тихонько: «Лог» — и знай, что я с тобой. Правда, часто это делать не следует. Большой расход энергии получается. Но это я так сказал, на всякий случай.

— Здорово! — опять закричал Глеб. — Прямо как в сказке! Вы «Старика Хоттабыча» знаете? Ну, книга такая. Там пацану одному, Вольке, тоже страшно повезло — нашел бутылку, а в ней джинн сидел. Все мог, что этот Волька ни пожелает. Волшебник!

— Я, видишь ли, ни волшебств, ни даже фокусов каких-нибудь делать не умею, — улыбнулся Лог. — Хотя, думаю, иногда мог бы быть тебе полезным.

В это время из кухни пришла Чуня. Вид стоящего посреди комнаты странного существа произвел на нее необыкновенное впечатление. Округлив глаза, она выгнула горбом спину, шерсть на ней вздыбилась, и Чуня угрожающе зашипела. Глеб бросился к ней, опасаясь, что она прыгнет на Лога. Но раньше, чем он приблизился, кошка фыркнула, подпрыгнула вверх и одновременно в сторону, а затем, отчаянно скользя лапами по паркету, помчалась под диван и забилась в самый дальний и темный угол. Глеб перевел дыхание, они с Логом посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Напугала вас Чуня?

— Не очень. — Прокатившиеся по нему волны перешли в едва заметную рябь. — Хотя, должен сказать, выглядела она впечатляюще. А почему ты один дома?

Глеб собрался уже ответить, но в это время позвонили.

— Пришел кто-то! — испуганно прошептал он. — Открывать?

— Открывать, конечно. До свидания, Глеб, до встречи. Не забудь телевизор выключить и канал перевести.