"По земле ходить не просто" - читать интересную книгу автора (Лебедев Вениамин Викторович)

Глава пятая

Десять дней шли беспрерывные дожди, а потом установилась ясная погода.

По всему чувствовалось приближение осени: лучи солнца уже не были такими жаркими, как в июле, а по ночам становилось все холоднее и холоднее. Все чаще дули ветры. Степная растительность за несколько дней заметно поблекла. Красноармейцы, изрядно измучившиеся в сырых траншеях, радовались тому, что стало посуше. Но бывалые люди рассказывали, что скоро начнутся холодные ветры с песчаными буранами, и так будет почти до самой весны, а зимой морозы доходят до пятидесяти градусов.

Чувствовали приближение суровой осени и степные обитатели. По ночам в долинах между сопками поднималась непонятная возня, слышался писк и легкий свист. На склоне горы перед наблюдательным пунктом неожиданно появились копны сена величиной с добрый навильник. Это степные грызуны тарбаганы заготовляли себе пищу на зиму Андрей и Николай ночью притащили две копны для постели. Сено было душистое, и травинки были подобраны стебель к стеблю.

У японцев к этому времени поубавилось спеси. Они уже не бросались в атаку батальонами и ротами, а забились в глубокие траншеи. Наступательных операций не предпринимала ни одна из сторон, но зато участились ночные поиски разведчиков.

Почти каждую ночь устраивали вылазки и пехотинцы уральского полка. Особенно трудно приходилось Николаю. Замещая командира взвода управления, он фактически стал правой рукой командира батареи. А полковые орудия обыкновенно обеспечивали артиллерийским прикрытием все штурмующие группы. В таких случаях Николай с вечера уходил с наблюдательного пункта и ночью вместе с разведчиками полз за передний край обороны и оттуда, почти от проволочных заграждений противника, управлял огнем батареи. На наблюдательный пункт возвращался уже с рассветом усталый, измученный и голодный. Капитан Гусев заметил, что Снопов похудел, измотался, но заменить его было некем. Не раз просился на эти вылазки сам капитан, но штаб полка категорически отказывал ему.

Вместе с Николаем в ночные поиски выходил и Андрей Куклин.

Однажды, когда разведка не сумела незаметно пробраться через минное поле перед японскими окопами и пришлось возвращаться обратно, Николай, отходивший последним вместе с командиром разведроты, обнаружил, что нет Андрея. Доложил по телефону капитану Гусеву. Тот выругал его и приказал пойти на розыски. Николай искал везде, дополз до проволочных заграждений— Андрей словно сквозь землю провалился. И только возвращаясь обратно, Николай увидел его на склоне горы. Он что-то торопливо подтягивал к себе.

— Андрей! — окликнул его Николай. — Что ты делаешь?

— Подожди, — ответил Куклин, — концерт японцам устроим.

— Ты что, рехнулся? Ползи за мной!

— Есть! — недовольно ответил Андрей и пополз следом.

— Что ты затеял? — спросил Николай, когда они спрыгнули в траншею.

— Я же сказал — концерт. Вот слушай. — Куклин с силой дернул за конец провода, который он ухитрился притащить за собой. Там, где были японские проволочные заграждения, что-то загремело, словно кто-то с разгона налетел на колючую проволоку.

Со стороны японцев раздалось несколько торопливых винтовочных выстрелов, затем заработал пулемет и по нейтральной зоне ударили минометы.

— Куда прикрепили провод? К заграждению? — спросил командир стрелковой роты.

— Ага. Да еще котелок привязал. Слышите? Концерт бесплатный. Расходы оплачивает микадо. Разрешите продолжать?

До самого утра мины и снаряды японцев рвали сухой дерн в нейтральной зоне, где, кроме тарбаганов, никого не было.

Никому не известно, когда командующий примет решение о наступлении. Не узнает простой боец всех многочисленных факторов, учитывая которые принимается решение о наступлении. И все же наступление никогда не бывает неожиданностью для солдата. По совсем малозначащим признакам, которых неискушенный человек не заметит, боец определит: «Скоро пойдем вперед».

Знали, вернее, догадывались о подготовке к наступлению и батарейцы Гусева, хотя разговоров об этом почти не было. Андрей, ходивший на огневую позицию выпускать боевой листок, заметил, что в тылу появилась зенитная батарея. Старшина Казаков рассказывал, что встретил своего земляка из части, переброшенной сюда недавно из тыла.

Вечером девятнадцатого августа командиров подразделений вызвали в штаб полка. Гусев перед уходом тщательно проинструктировал Николая.

По дороге капитан думал о батарее. За нее он не тревожился: личный состав подразделения теперь как будто спаянный, дружный. А это уже многое значит.

На командный пункт полка Гусев пришел, когда уже стемнело. У палатки, тщательно скрытой под маскировочной сетью, сидели несколько командиров. С некоторыми он давно не встречался и теперь с удовольствие ем пожимал им руки.

— Привет, Гусев! — окликнул его начальник штаба. — Значит: «По походному публичному дому— огонь!»?

Командиры засмеялись.

— Это ты такую знаменитую команду подал? — спросил командир первого батальона. — На весь Халхин-Гол гремит.

— Красноармеец Снопов. Есть у меня такой. Он сейчас обязанности командира взвода управления выполняет. — И, вспомнив этот случай, капитан тоже засмеялся.

Дней десять назад с наблюдательного пункта заметили оживление в тылу у японцев: слышались возбужденные крики, стук, звон. Иногда различали чуть ли не детские голоса, смех.

Артиллеристы и соседние подразделения пехоты насторожились. Что затевает противник? Ко всеобщему изумлению, в половине первого часа ночи грянула музыка. Играл духовой оркестр. И так всю ночь.

— Что за черт! — ругался Андрей. — С чего самураям так веселиться? День святого лодыря, что ли, празднуют?

Андрей терпеть не мог неопределенности и нервничал. Всю ночь ждали нападения, готовились к нему. Штаб полка через каждый час запрашивал: «Что предпринимают японцы?»

Наступил рассвет. Взошло солнце. Оркестр перестал играть. Капитан решил прилечь и немного соснуть. Укрываясь шинелью, он вдруг услышал голос Николая Снопова:

— Ах вы, кобели окаянные! Ах вы… Гусев насторожился.

— Батарея, к бою! — донеслась до него команда Снопова. — По японскому походному публичному дому! Прицел…

Капитан побежал к стереотрубе. Сквозь утреннюю дымку в одной из долин он разглядел хорошо замаскированные палатки, японских офицеров и женщин. Это был дом терпимости, прибывший на передовую для поднятия самурайского духа. Офицеры и проститутки возвращались к палаткам. Позади шли денщики.

— Первому один снаряд! — продолжал командовать Николай.

— Отставить «один снаряд»! — крикнул капитан. — Батарея! Четыре снаряда… Огонь!

Через несколько минут от японских палаток полетели клочья.

Капитану уже не раз приходилось рассказывать об этом случае, и вот его снова заставили повторить.

Пришел майор Шилов и пригласил всех на совещание. У входа в палатку он шепнул Гусеву:

— Завтра генеральное начинаем. Капитан молча сжал ему руку.

В ту ночь на фронте многим было не до сна. В ротах проводились партийные и комсомольские собрания, читали обращение Военного совета.

Николай побывал на огневой позиции, в тылу батареи, где размещались кухни, поговорил с каждым бойцом. Настроение у всех было приподнятое и решительное.

Час наступления приближался.

Еще до восхода солнца послышался ровный гул моторов. С каждой минутой он нарастал и становился гуще. Над дальними сопками в тылу, где небо было еще темное, показались тяжелые бомбардировщики. Первые звенья их, шедшие углом вперед, уже приближались к переднему краю, а из-за горизонта появлялись все новые и новые эскадрильи. Маленькие шустрые истребители, сопровождавшие их, сновали вокруг.

— Пошли шерстить! Пошли! — кричал Андрей, показывая на разворачивающиеся громадные самолеты.

Часто затявкали скорострельные японские зенитные пушки. На небе появились седые пятна разрывов.

Сотрясая землю, легли первые бомбы.

Гусев и Снопов спешно готовили данные для стрельбы по зенитным точкам противника, обнаружившим себя в последний момент.

Артиллерия пока молчала. Телефонист Алексеев прижимая трубку к одному уху и зажав ладонью другое, ждал команды. Наводчики на огневой держали в руках натянутые шнуры заряженных орудий.

— Пятьсот пятьдесят пять! — передал наконец начальник артиллерии и повторил раздельно: — Пять, пять, пять!

Капитан вдохнул в себя воздух и с каким-то остервенением крикнул:

— Огонь!

Одновременно заговорили сотни орудий. Земля затряслась, застонала.

Началось генеральное наступление.

Наступление развивалось успешно: через неделю было полностью завершено окружение Квантунской армии. Генерал Камацубара пытался прорвать кольцо: он стянул к фронту все войска, находившиеся в Западной Монголии, и в течение нескольких дней безуспешно штурмовал позиции советских и монгольских войск, но, убедившись в бесплодности своих затей, удрал на самолете, бросив на произвол судьбы более двадцати пяти тысяч человек.

Однако окруженная группировка имела достаточное количество боеприпасов, продовольствия и занимала выгодные для обороны позиции: в ее руках были высоты Палец, Ремизовская и многие другие.

И все-таки советские войска шаг за шагом продвигались вперед. Это были тяжелые изнурительные бои: приходилось драться за каждую сопку, за каждый бархан.

Артиллеристы в этот день были нарасхват: заявки поступали беспрерывно, и на огневой позиции телефонисты охрипли от повторения команд.

Двадцать девятого августа часов в двенадцать дня артиллеристы батареи Гусева перенесли наблюдательный пункт на высотку, где четверть часа назад рвались их снаряды. Едва установили связь с тылами, как позвонил командир полка и приказал выслать опытного корректировщика огня в распоряжение командира второго батальона майора Кушнарева.

Гусев послал Николая и дал ему в сопровождающие Андрея Куклина. Правда, теперь сам Гусев оставался только с телефонистами, но иного выхода не было.

Наступление на участке второго батальона, казалось бы, шло успешно: штурмующие еще ночью овладели первыми траншеями противника и начали обходить сопку, которая являлась ключом к системе обороны японцев, а утром значительно углубили и расширили образовавшийся клин на стыке двух японских полков.

Однако майор Кушнарев с каждым часом все больше и больше настораживался.

Почему японцы бездействуют? Ведь, вгрызаясь в глубину обороны, первый эшелон наступающих обозначил направление удара. Неужели японское командование не понимает значения этого обходного маневра?

Майор решил не вводить пока в бой резервы, а свой командный пункт перенести поближе к острию клина.

Командир полка разделял его тревогу и на всякий случай придал батальону, кроме полковой батареи, еще две батареи из дивизионной артиллерии. Представителем от полковой артиллерии и был Николай.

Николай и Андрей прибыли на наблюдательный пункт Кушнарева в то самое время, когда командир батальона передал в штаб, что он меняет координаты. Увидев Снопова, майор повеселел: ему не раз приходилось встречаться с этим толковым красноармейцем, да и командиры роты знали его и верили ему.

— А, гусята прибыли! Добре! Дюже добре! — сказал майор, махнул рукой, что означало: «Следуйте за мной», и пошел по траншее.

Кушнарев шагал не спеша. Узкий ход сообщения был тесен для его полноватого мускулистого тела, однако он и тут ухитрялся идти свободно и даже помахивать руками. Но во всем этом не было ничего показного. Так мог идти только человек, которому безразлично, как он выглядит в данную минуту со стороны, и для которого главное сейчас — дойти скорее до цели. Чувствовалось, что этот человек никогда не растеряется.

На изгибе траншеи Николая окликнул Снегирев, с которым они не встречались со дня ухода Николая из роты.

— Здравствуй, дорогой! — воскликнул Николай. — Жив, здоров?

— Живем! Хвастунскую армию бьем! А как ты?

— Хорошо! Ты что, связистом стал?

— Связистом. Живое дело! Вначале думал: придется сидеть в землянке. А теперь довольнешенек. Все видишь, все знаешь. Иногда и пострелять приходится.

Задержавшийся было Николай побежал догонять своих. А Снегирев, наматывая на катушку телефонный провод, двинулся за ним. За одним из изгибов траншеи он увидел небольшую записную книжку в клеенчатой обложке и почему-то поднял ее, хотя в японских блиндажах было много всякого хлама и Снегирев никогда не обращал на него внимания. На первой странице книжки старательно было выведено чернильным карандашом:

«Правильные слова, — подумал Снегирев. — Добрые слова». И вдруг он заметил полустертую надпись: «Н. Снопов».

Снегирев хотел догнать Николая и побежал по траншее. Он нашел то место, где Николай вылез из траншеи: на стенке остались следы от носков сапог. Но в это время начался артиллерийский обстрел. Снаряды ложились рядом. Снегирев прижался к выемке одиночного бойца и закурил. Его несколько раз обдало песком. На душе стало тоскливо. Он почувствовал себя одиноким на этом маленьком клочке земли, дрожащем и стонущем от разрывов тяжелых снарядов. Улучив момент, он выглянул из своего убежища. Николай был уже далеко. Пригнувшись, они с Андреем перебегали открытое пространство.

«Как братья родные», — подумал Снегирев.

Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Снегирев вышел из окопа.

Вдалеке, где скрылись Николай и его товарищи, показалась черная масса монгольской конницы. Всадники на полном ходу выдернули клинки, пришпорили лошадей.

— Давай, ребята, давай! — закричал Снегирев. — Бегут! Удирают!

И вдруг рокочущий звук, раздавшийся за спиной, заставил его оглянуться. Из-за бархана выползал куцый тупорылый танк. Снегирев увидел на броневом листе японские иероглифы. Танк собирался ударить в тыл монгольской коннице.

Швырнув катушку, Снегирев сжал в руке единственную гранату и побежал наперерез танку. Он знал, что этой гранатой-лимонкой ему не подбить танк, но он не мог пропустить его. «Остановить! Остановить!»— билась в мозгу единственная в этот момент мысль.

Сверкающие, отполированные гусеницы, временами скрывающиеся в пыли, уже рядом…

На склоне горы, где заканчивалась траншея, майор Кушнарев остановился, ожидая спутников.

— Отсюда бегом… Вон к тому черному пятну, — крикнул он и кивком головы показал на разрытое снарядом место. — Все разом. Пока пристреляются — проскочим.

Пробежав по исковерканному минами и снарядами каменистому склону, спустились в долину. Здесь пахло горелой травой и прелым диким чесноком.

Наступило неожиданное затишье. Правда, орудия стреляли, но не было того сплошного грохота, который не прекращался с начала генерального наступления.

Снаряды рвались где-то в стороне. Вдруг раздался нарастающий мяукающий вой мин.

— Ложись! — крикнул майор и бросился на землю. Наступила зловещая тишина, которая длится только мгновение, а потом раздался грохот, визг…

Сотрясая землю, выросли черные фонтаны. С воем и урчанием пронеслись осколки.

— Бегом! За мной! — снова крикнул майор и бросился вперед.

Группа майора подобралась к седловине между двумя островерхими сопками. Андрей внимательно вглядывался в окружающие предметы: ему, как разведчику, надо было запомнить все, чтобы потом точно ориентироваться и днем и ночью. Этого требовал капитан Гусев.

«Тут запомнить не так просто», — рассуждал он про себя и повернулся к правой сопке. И вдруг, заметив на самом гребне какое-то движение, инстинктивно крикнул:

— Японцы!

В то же мгновение раздался одиночный выстрел. Командир батальона, схватившись за ногу, медленно начал опускаться на землю.

— Гранаты! — крикнул лейтенант Александров. — Вперед!

Часто и торопливо застучал японский ручной пулемет. Мимо Андрея просвистела струя пуль, обдав его жаром. Он пригнулся и выстрелил из винтовки. В это время Николай и лейтенант, не пригибаясь, побежали вперед. Чуть правее их по косогору бросились еще трое из штаба батальона.

Андрей хорошо запомнил, как упал лейтенант, а Николай, выбежавший на гребень, бросил гранату, успел выстрелить два раза и покачнулся. Винтовка выпала из его рук, а потом и сам он ткнулся лицом в землю.

— Бей их! — закричал Андрей. Выбежав на седловину, он увидел направленное на него вороненое дуло пулемета и искаженные лица двух японцев и швырнул в них гранату.

Пулемет подпрыгнул и захлебнулся.

Андрея обожгло в нескольких местах. В первое мгновение он не понял, почему вдруг с разбега ударился о землю, хотя добежать до того места, где упал Николай, осталось немного.

«Струсил», — пронеслась в сознании страшная догадка, и он, испугавшись, что это действительно так, рванулся к винтовке, валявшейся в нескольких шагах от него, но тут же почувствовал, что с плеча сползают струйки крови и двигаться становится все труднее и трудней.

Андрей едва узнал свою винтовку. Приклад ее был расщеплен, прицельная планка погнулась. Появись сейчас японцы, возьмут живым. Стало жутко и горько. «Гранату бы… Хоть одну», — с тоской подумал он, шаря здоровой рукой по карманам.

Но гранат не было, и тогда он занялся ранами. Не снимая гимнастерки, разорвал нательное белье. Сапоги не удалось снять. Пришлось разрезать голенище перочинным ножом. Потом он стер травой сгустки крови и наложил на раны куски бинта из индивидуального пакета. Сверху завязал тряпкой. Хуже было с плечом: долго не удавалось соединить концы повязки. Наконец справился и с этим.

Теперь Андрей почувствовал себя легче и, хватаясь здоровой рукой за траву, а потом подтягивая все тело, пополз к Николаю и лейтенанту.

Лейтенант Александров в помощи не нуждался: над его трупом уже вились ненасытные осенние мухи. Куклин забросал голову лейтенанта травой и, подобрав его пистолет, пополз к Николаю. Он помнил направление: в гору, чуть направо.

Николай был жив. Запекшимися губами он жадно хватал сухой воздух.

— Пить хочется, Коля? Сейчас, Коля, сейчас, — бормотал Андрей.

Он перевернул Николая на спину и, отстегнув флягу, поднес ее горлышко к окровавленным губам друга.

Тот глотнул раза два и закашлялся. На губах появилась кровавая пена.

— Пей, Коля, пей. Легче будет, — уговаривал Андрей. — Мне не надо. Я не хочу.

Вылив остатки воды на лицо Николая, он отбросил флягу и в это время услышал топот коней и оглянулся.

Пригнувшись к седлам, на них неслись два кавалериста.

— Не возьмешь, япошка! Не дадимся! — закричал Андрей, рванулся, чтобы встать, и свалился как подкошенный.

Майор Кушнарев, наспех перевязанный ординарцем, сидел с командиром эскадрона монгольской конницы на дне небольшого окопа и разговаривал по телефону с ротами.

— Ну что? — спросил командир эскадрона, передавая трубку телефонисту.

— Не видно стало, — ответил командир эскадрона, не отрывая от глаз бинокля.

— Эх, черт возьми. Живы они, а до вечера не выручить, — выругался Кушнарев и поморщился от боли.

Дорого обошлась короткая схватка, разыгравшаяся у подножья высотки с седловиной: убит лейтенант Александров, ранены двое. Неизвестно, что со Сноповым…

— По-моему, можно, — осторожно заметил командир эскадрона, а потом что-то сказал по-монгольски одному из кавалеристов. Тот выскользнул из окопчика и побежал к коноводам, придерживая рукой шашку.

Минут через пятнадцать два отчаянных кавалериста вылетели стрелой на седловину и, подхватив Снопова и Куклина, благополучно ускакали в тыл.