"По земле ходить не просто" - читать интересную книгу автора (Лебедев Вениамин Викторович)

Глава шестая

В семь часов вечера Зина вышла на привокзальную площадь и остановилась. Сверкая оконными стеклами под ливнем косых лучей солнца, вдали простирался дорогой для нее старый уральский город. И как не любить его? Ведь здесь прожиты самые лучшие годы, здесь началась настоящая светлая жизнь.

«Домой! В общежитие!» — заторопилась она.

Затащив в трамвай чемодан, к которому был приторочен порядочный узел с домашними пирожками и ватрушками— гостинцами для подружек, поехала в город.

По дороге она не теряла того радужного настроения, которое охватило ее на вокзале. Она даже перебросилась шуткой с пожилой кондукторшей. — Скажите, пожалуйста, где мне лучше сойти, чтобы попасть в пединститут? — робко спросила Зину маленькая смуглая девушка. В руках ее были чемодан и связка книг.

Ответив ей, Зина вышла на переднюю площадку. Стало немного грустно: ведь когда-то и она, как эта новенькая, так же робко появилась в этом городе.

Она. деревенская девушка, вздумала поступить на рабфак. Все было непривычно и страшно. В трамвае боялась, что жулики вытащат все ее богатство — двадцать два рубля, зашитые по частям в подкладку жакетки; страшно было пропустить нужную остановку трамвая. В довершение всего, она, поднимая багаж, надорвала трамвайный билет, и это вызвало недоразумение с контролером. Заступился какой-то молодой человек.

Зина почувствовала себя тогда самой несчастной девчонкой в мире, и если бы можно было отвернуться и заплакать— она разрыдалась бы. Да, она тогда боялась города, боялась людей. Давно это было.

В этом году Зина приехала почти за десять дней до начала занятий. Дома она объясняла этот ранний отъезд тем, что нужно занять хорошее место в общежитии: иначе будешь ютиться целый год у порога. На самом же деле она скучала по общежитию, по подругам, товарищам и городу.

В общежитие она приехала уже вечером. Однокурсник Вася Родионов помог ей донести чемодан. Оставив багаж у швейцара, Зина побежала в комнату: хотелось поскорее встретиться с подругами.

— Ниночка! — крикнула она, врываясь в комнату. — Ниночка!

В комнате никого не было. Как всегда, стояли четыре койки, но только одна из них была заправлена по-настоящему да на другой лежали нераспакованные вещи Клавы.

На столе лежала записка Нины: «Извините, что не могу встретить. Уезжаю в подшефный колхоз. Приеду в десять. Хлеб, сахар и масло в тумбочке».

Зине стало не по себе. Нина прожила все лето одна в этих стенах. Ей некуда было ехать. Нет у нее родных, у которых можно было бы пожить во время каникул. А Зина жила как на курорте… Как укор звучало напоминание о том, что в тумбочке есть хлеб, сахар и масло. Было ли всегда в тумбочке все это? Ведь на стипендию далеко не уедешь. Прожила денек чуть роскошнее — и на другой день уже скажется…

«Почему я не позвала ее с собой?» — запоздало думала Зина, перечитывая записку.

В комнату вошла Клава. Подруги обнялись.

— С приездом, девушки! — раздался голос Федора, Он стоял в дверях с двумя букетами цветов.

— Федя! — обрадовалась Клава.

— Извините меня, девушки. Нина просила встретить вас, но я проводил консультацию для поступающих в институт и задержался. Старая пословица гласит: лучше поздно, чем никогда, а чтобы окончательно задобрить вас — прошу принять сей скромный дар, — закончил он и, склонив голову, протянул два букета.

— Вот спасибо! — воскликнула Клава. — Какой ты внимательный, Федя!

Зина приняла букет без особого воодушевления. Это не ускользнуло от внимания Федора.

Еще больше Зина помрачнела, когда увидела на тумбочке Нины книгу с надписью: «Ф. Токмарев».

— Что пишет Коля?

— Писал однажды, что получил легкое ранение, и замолчал, — ответил Федор, улыбаясь.

Это еще больше не понравилось Зине.

Каждую субботу во время уборки Карпов проводил по телефону так называемую перекличку председателей колхозов. Начинал разговор обычно заведующий земельным отделом, а затем, как тяжелая артиллерия, выступал Карпов и пушил всех подряд.

Председатели колхозов тяжело вздыхали, морщились, но терпеливо сидели у телефонов. Только Старцев, председатель колхоза «Ударник», осмеливался ворчать.

— Опять начинается, — бубнил он, прикрывая ладонью микрофон. — Будем болтать тут до утра. А потом, не выспавшись, носись по полям!

Старцев нервничал. Несколько дней назад в колхоз «Ударник» заезжал Карпов, накричал на него, обозвал врагом народа, наобещал тюрьму и уехал. Старцев знал, что гнев Карпова вызван не состоянием дел в колхозе, а выступлением на партактиве.

Сегодня разговор начался с колхозов, расположенных далеко от районного центра.

— Что там? — спрашивал Старцева Мирон Иванович, секретарь партийной организации, посматривая на телефонную трубку.

— «Авангард» шерстит. Хвост крутит Михайлову за то, что зерно не успевает просушить, — ответил Старцев. — Ага, теперь за то, что у свинарника дверь не закрывается и солома за лесом не заскирдована.

— Нечего сказать, конкретное руководство, — иронически заметил Мирон Иванович.

— «Ударник»! «Ударник»! Порадуйте нас вашими успехами, — донесся голос Карпова.

— Дела ничего. Убрали четыреста семьдесят шесть гектаров… Осталось двести тридцать.

— Почему за эту пятидневку у вас снижение темпа?

— Дожди помешали. Комбайны не идут. Лобогрейками скашивали. Сейчас обмолачиваем.

— Ты там не крути! Отвечай на вопрос: почему саботируете уборку урожая? Умышленно тянете с уборкой! Объективные причины… И в дождь надо пускать комбайны! Понятно?

— Я же и говорю, что в дождь комбайны не могут идти…

— Отвечайте по существу.

— Он и отвечает, — вставил слово Мирон Иванович, придвинувшийся к Старцеву.

— Кто там еще языком треплет? Старцев, вам придется отвечать перед прокурором…

Закончив разговор, Старцев плюнул и сел за стол.

— Ладно, не расстраивайся, — пытался успокоить его Мирон Иванович. — Дожди от нас не зависят…

— Да не прокурора я боюсь. А вот откуда у нас развелись такие? Сам видит, что черное, а кричит: белое! Попробуй ему доказать… Все равно он окажется правым. Комбайны не идут, а он кричит: «Не должно быть! Надо пустить!» — Лицо председателя горело от возмущения. — Ему наплевать, что мы с поля получим. Ему лишь бы доложить вверх: «Уборка закончена».

Старцев не торопился уходить из правления колхоза. Нет, говорят, худа без добра. После переклички всегда можно перекинуться парочкой слов с другими председателями. Тут начинались дружеские беседы, деловые просьбы, советы, обмен новостями.

Старцеву хотелось насолить председателю колхоза «Авангард» Михайлову за то, что тот отказался соревноваться. Размолвка произошла ещё весной. Самым богатым и сильным колхозом в районе всегда считался «Авангард». У них и на трудодень получали больше, и общественные постройки добротнее, и дела шли лучше. Рядом с ним средненький колхоз «Ударник» выглядел бедным. Но три года назад выбрали председателем сравнительно еще молодого Старцева. С тех пор «Ударник» пошел в гору. В этом году Старцев на правлении настоял на том, чтобы вызвать «Авангард» на соревнование. Но получился конфуз. Михайлов отказался.

— Что толку каждый год бумажки подписывать? Была Скуда, Скудой и останется, — ответил он на вызов.

Крепко обиделись тогда в «Ударнике» на Михайлова. Не могли ему простить Скуду. Не виноваты же колхозники, что в народе их село до революции называли не Покровское, а Скуда. Ведь и деревня авангардовцев называлась не Полуденной, а Бедой. Так и говорили: «Пошел в Скуду через Беду».

Правда, секретарь райкома Масленников пристыдил тогда загордившегося Михайлова, договор подписали, но неприятный осадок на душе остался.

Дружно начали сенокос и жатву в этом году. Умел Старцев организовать, зажечь людей, а все же отстали от «Авангарда» в первые дни. На витрине у райкома партии опять появился портрет Михайлова. Казалось, и тут председатель авангардовцев смеется над Старцевым: улыбка была видна из-под пышных усов.

Первым Михайлов и хлеб повез государству. «Ударник» подвела природа. Хоть и стоят оба колхоза рядом и расстояние между ними всего семь километров, а в Полуденном, где поля расположены на южном склоне, хлеба на два-три дня созревают раньше, чем в Покровском. На этом и выиграл Михайлов. Старцев в эти дни не находил себе места. С утра до поздней ночи он носился от комбайна к комбайну, говорил с бригадирами, советовался с колхозниками, ругался с работниками МТС.

И так было тошно молодому председателю, а тут Михайлов подлил масла в огонь. Ночью, когда Старцев подводил итоги за день, раздался телефонный звонок.

— Ну, как дела, дорогой сосед и соперник? — спросил ехидный хрипловатый голос Михайлова.

— Ничего, слава богу, — бодрился Старцев, нервно подергивая редкую бородку. — Работаем помаленечку. Правда, на Доске почета не красуемся, но не всем же там быть. Места не хватит.

— Не унывай. Скоро мы закончим и придем на помощь. — Михайлов намекал на то, что в тридцать четвертом году авангардовцы два дня работали на полях «Ударника».

— Спасибо на добром слове. Ну, однако, бог не выдаст— свинья не съест. Сами как-нибудь справимся, — смиренно отвечал Старцев, с трудом сдерживая желание обложить Михайлова отборными словами…

С той ночи они частенько стали разговаривать друг с другом.

Михайлов обычно спрашивал, сколько убрано хлеба, сколько осталось. Несмотря на неприязнь, Старцев отвечал добросовестно.

Однажды после такого разговора Старцев не выдери жал и с сердцем сказал:

— Ох, как только обгоню, повыдергаю же я твои проклятые усы! По волоску повыдергаю!

— Не удастся! При мне будут! — донесся далекий голос Михайлова.

Тут только Старцев заметил, что трубка телефона не висит на рычаге, а лежит на крышке аппарата.

— У, черт! — выругался он и швырнул трубку на рычаг…

А вот сегодня можно посмеяться над Михайловым. «Ударник» сейчас на первом месте по району, а на витрине — портрет Старцева.

Вскоре позвонил Масленников и спросил Старцева: — Как дела?

— Слава богу. С государством рассчитались по хлебу. Уборки осталось не так много. В начале следующей недели, если погода не подведет, все уберем.

— Молодцы.

— Федор Трофимович, мы на собрании решили пересмотреть свой производственный план. На пять лет наметить. С учетом роста, конечно. Старый план нас стесняет. Силенок, вроде, побольше теперь. Как вы смотрите на это?

— Усы Михайлову хочешь повыдергать? Стоит. А как я смотрю? Хорошо придумали. На собрании план еще не обсуждали?

— Пока нет, но с колхозниками говорили.

— Ого! Смотри, что задумали.

— Здорово! — зашумели на линии.

— Минуточку, товарищи, — остановил Масленников невидимых собеседников. — Старцев, ты с этим делом не спеши! Закончишь уборку — приезжай в райком, вместе разберемся. Да больше с колхозниками советуйся!.. Так, говоришь, у тебя все нормально?

— Хорошо! — с особым удовольствием сказал Старцев, зная, что его слушают многие председатели колхозов, а Михайлов наверняка кусает свои усы. Но тут же спохватился, что сказал лишнее. Масленников терпеть не может хвастовства. — Нельзя сказать «очень хорошо». Ну, тройку можно поставить, по-школьному.

— Оценочка! — многозначительно сказал Масленников. — Ну, что же? Договорились?

Через несколько дней Старцев съездил в райком и вернулся оттуда раньше, чем его ждали. Не заходя домой, он засел за бумаги, а к вечеру вызвал бригадиров, членов правления и старых колхозников. — Как там в районе? Небось, как первого по району встретили? — спросил, заходя в правление, Василий Ефимович Снопов. — Знамя переходящее привезут?

— Знамя-то привезут, а вот по шее мне тоже надавали.

— Что так? Опять за политучебу?

— Нет. С политучебой у нас все в порядке. За другое влетело. — Старцев почесал в затылке, усмехнулся. — Приехал я туда герой героем! Думал: лучше меня и на свете нету. А вылетел от Масленникова как ошпаренный. Аж рубаха мокрая… — Старцев был из тех людей, кто не боится правды. — В районе дерут — это еще полбеды, а вот от своих нагорит — запоешь Лазаря.

— Кто же взгрел-то?

— Как кто? Свои. Коммунисты.

— За что?

— Есть за что… Тетке Аксинье лошадь не дал, а ей надо было в больницу! Я ее не выслушал как следует и бухнул: «Некогда. Жать надо!» Потом, помнишь, Иван Петрович, — обратился он к пожилому колхознику, — повздорили мы с тобой на мельнице. И это припомнили. Говорят, зазнайкой становлюсь, черствею, на лаврах почивать начал.

— А пожалуй, и правильно, — в раздумье сказал Василий Ефимович. — Это полезно, когда и при хороших делах поругивают. Людей будешь уважать и работать лучше…

В это время в правление вошел Масленников. За ним показалась грузная фигура Михайлова.

— Здорово, соседи! — сказал он громко.

— Здравствуй. Проходи, садись, — пригласил Старцев. — Ладно, ладно! Победил, — сказал Михайлов и с

размаху хлопнул по протянутой руке Старцева. — Слава победителю! Но знаешь ли, дорогой соседушка, а поступил ты нечестно. До поры до времени скрыл от райкома успехи, а потом выложил. В соревновании так не делают! — балагурил Михайлов. — Скажешь, не обманывал? Как же ты тогда выскочил в передовые? — А ты спроси у колхозников.

— Это интересно, — насторожился Масленников. — А ну, рассказывайте.

— Что рассказывать? Все думали и все работали, — ответил пожилой колхозник, кого Старцев называл Иваном Петровичем.

— Ловко! — присвистнул Михайлов. — Все сами колхозники? Что же тогда делал председатель? Может, вам упразднить эту должность? Зачем зря хлебом кормить?

— Председатель — голова! — совершенно серьезно ответил Василий Ефимович, куривший около открытой вьюшки.

— Начнем, что ли? — спросил Старцев и по тетради начал читать наброски производственного плана на пять лет. Потом он закрыл тетрадь и сказал:

— Я лучше своими словами.

Старцев говорил с подъемом, со знанием дела. Слушая его, Масленников думал, что этому колхозу нужен как раз такой председатель — энергичный, видящий будущее своей артели.

Секретарь райкома успевал наблюдать и за Михайловым. Вначале председатель «Авангарда» слушал с пренебрежением и не скрывал этого. Всем своим видом он показывал, что все, о чем говорит Старцев, это пустая трата времени. Но сейчас он, должно быть, позабыл об этом и жадно ловил каждое слово. Записывать он стеснялся, но пальцы загибал старательно: потом надо обязательно вспомнить то, что нужно для себя. Михайлов волновался и время от времени торопливо облизывал кончиком языка сухие губы.

«Вот бы соединить вас вместе для строительства гидроэлектростанции на реке, — подумал секретарь. — Напористые оба, но каждый по-своему».

— Вопросы будут? — спросил Старцев, закончив доклад.

Никто не отозвался. И только спустя некоторое время молчание прервал Василий Ефимович.

— Погоди, председатель. Обдумать надо, — сказал он. — Тут такое дело, что не сразу умом охватишь.

— У меня вопрос… Из чего будем строить конюшни? — спросил Иван Петрович, пересаживаясь поближе к столу.

— Как из чего? Лее у нас есть? Есть. Думал я и о кирпиче. Не так дорого обходится, да перевозка очень дальняя.

— А глина своя на что? — возразил Иван Петревич. — Ее кругом полно. Лепи знай!

— У нас только кулаки кирпич делали, — заметил Старцев, прикуривая от лампы.

— Кулаки делали, а мы не сможем? Смехота! Кулаки не сами работали, а мы же.

— Скотный двор где будем строить? — На старом месте.

— Не годится. Топко там.

— Подъезды камнем выложим.

— Что же это у тебя будет? Дворец о семи жердях с каменными подъездами? Придумал же, — покачал головой Василий Ефимович.

— Строительство электростанции ты тоже далеко отодвинул.

— Не осилить нам сразу, — возразил Старцев.

— Лежа на кровати не дождаться благодати!.. Хотелось бы на старости лет пожить при лампочке Ильича.

— А насчет дворовых построек я вам вот что скажу. Строить надо на года! А то пока сверху достраиваем, снизу надо ремонтировать. Трудодни только уходят.

План обсуждали долго и горячо. После совещания Масленников тихо сказал Старцеву:

— Хорошие у вас старики.

— Они-то хорошие, — согласился Старцев. — Такого иногда жару поддадут, что только держись. Сами, окаянные, не спят и другим не дадут. Видите, что требуют? «На века строй!». Хорошей породы коров и лошадей им подавай.

Старцев ворчал, но был доволен.

Масленников, Старцев и Михайлов вместе пошли с собрания. Около моста они догнали Василия Ефимовича.

— Что сын пишет? — спросил Масленников.

— Коля? Пишет: «Живу хорошо». Вот и все содержание.

— Это же понятно, Василий Ефимович. Вы же сами старый солдат.

— Что там сейчас в Монголии, товарищ секретарь?

— Судя по газетам, активных действий пока нет.

— Авиация вот действует… В ту германскую войну нас четыре раза бомбили. Оно, конечно, боязно, но урону не так много. Авиация нынче не такая… Пока до свидания. Мне сюда.

Старик свернул с дороги и пошел к дому.

— Тревожится старик, — сказал Старцев.

— Как не тревожиться. Сын ведь, — задумчиво ответил Масленников; — А твой план хороший.

— План мой и не мой. Вместе с колхозниками обдумывали.

— В этом-то и ценность. Но не все в вашем плане хорошо. Планируете так, словно живете в капиталистическом обществе. Рассчитываете только на свои силы, на свой колхоз, и забываете, что может помочь государство. Да и соседи не чужие люди… А насчет кирпича надо будет подумать. Самим производить — дорого будет стоить. Вот я и думаю: нельзя ли тут поблизости построить кирпичный завод? Промкомбинат это мог бы сделать… Место удобное. А кирпича много надо будет. Нынче ваш колхоз, завтра — другой будет нуждаться. Только плохо я надеюсь на промкомбинат. Их кирпичи от собачьего лая ломаются! Скажи откровенно, тебе нравится работа председателя?

— Я, — Старцев подумал немного, — не мог бы жить без колхоза…

— Ставлю по-школьному пять, — засмеялся Масленников. — Чур, не зазнаваться и оценку не снижать!

— А мне? — не утерпел Михайлов.

— Тебе нет цены, но ты хочешь сделать все один, а Старцев мечтает вместе с народом. Потому он и обогнал тебя, потому и потерял ты первое место! Понял?

— Не сумел организовать…

— Ничего ты не понял! — с досадой сказал Масленников. — Видел я, как ты смотрел на меня в правлении колхоза. Дескать, вот она ваша хваленая система руководства. Не председатель руководит колхозом, а колхозники им! Поэтому и бросил ты реплику: «Упразднить должность председателя». Что тебе ответил старик? Он на всю твою теорию ответил! А оценку? Скажу…

— Ставь пока кол, — перебил Михайлов.

— Нет. Честно ты работаешь. Четверку заслуживаешь вполне.

— Спасибо. Но учтите, пятерки добьюсь.

— Желаю успеха. Только не думай, что это тебе легко дастся. Разговаривать с людьми — большое искусство… С тобой люди так открыто не говорят, как со Старцевым…

В августе Сергей попал в полосу неприятностей. Началось с того, что райфо не перевел денег на счет школы и бригада рабочих, которым Сергей должен был заплатить по договору, угрожала бросить работу. На авансирование их Сергей израсходовал всю свою зарплату, хотя и понимал, что это не выход из положения.

Несколько раз он обращался в облоно, в облисполком, но положение не изменилось. Наконец, доведенный до отчаяния, отправил телеграмму областному прокурору. Через несколько часов после этого в школе появился Карпов. Вместе они ходили по зданию, и тут председатель сообщил как бы между прочим:

— Мы на ваш счет деньжат подкинули. Используйте поскорее.

— Вот спасибо! — обрадовался Сергей. — Честное слово, выручили!

В тот же день ему удалось в банке получить деньги. Вечером, когда рабочие пришли к нему в кабинет за получкой, Сергей сказал:

— Теперь вы, наверное, не будете ругать меня? Хоть поздно, но рассчитались.

— Знаете, Сергей Петрович, что я вам скажу? — ответил за всех бригадир. — На будущий год работать у вас дураков не найдете.

— Не по моей же вине была задержка с оплатой…

— Рассказывайте кому другому! — враждебно ответил бригадир, пересчитывая деньги. — Мы так же думали, да председатель райисполкома сам разъяснил в чем дело: деньги на строительство вы давно получили, да израсходовали не по назначению. У вас много статей… Концов не найдешь.

Сергей так устал, что не в силах был спорить с рабочими и доказывать свою правоту.

Утром первого сентября празднично одетые учащиеся потянулись к школе задолго до начала занятий. Малышей-первоклассников приводили родители или братья и сестры — старшеклассники. Их встречали две молодые учительницы. Дежурные с красными повязками на рукавах следили за порядком.

Около девяти Сергей вместе с учителями вышел во двор школы, где к этому времени все учащиеся были построены по классам. Дойдя до середины строя, остановились. Сергей с большим волнением выступил на несколько шагов вперед и громко сказал:

— Здравствуйте, дорогие ребята!

Более семисот пар острых и чистых глаз смотрели на него. От волнения Сергей позабыл приготовленную речь и просто поздравил всех с новым учебным годом и пожелал успешной учебы.

Ровно в девять дежурный учитель поднял разукрашенный лентами и цветами старый колокольчик. Прозвучал звонок. Первыми, взявшись за руки, попарно вошли в школу первоклассники. Сотни людей аплодировали тем, кто сегодня впервые переступал порог школы. Молодые мамаши, провожая их, украдкой вытирали слезы…

Итак, начался долгожданный учебный год.

Шагая рядом с Аней, Сергей думал о том, что и у них сегодня первый урок. С первой задачей — подготовкой школы к новому учебному году — он справился. Теперь работа учителя… А ему, кроме того, придется посещать уроки своих коллег. Как-то он справится со всем этим?

Сергей знал, что с учебной работой в школе не совсем благополучно. Из года в год росло число второгодников. Это и ставили в вину прежнему директору. Но сваливать все это на него, как сделала на августовской конференции Ивлянская, было бы глупо. Не верил Сергей и в недобросовестность учителей, о чем тоже говорила заведующая районе Разве могут быть все учителя недобросовестными? Да и возможен ли вообще недобросовестный педагог?

Вопросы! Вопросы! Они десятками возникали у Сергея, и ни на один из них он не мог ответить. А сколько их будет еще впереди?

В учительской Сергея ожидали два представителя из райфо.

— Вы ко мне? — спросил Сергей, собираясь на урок.

— Да. Мы с финансовой ревизией.

— Ох, как не вовремя! — вырвалось у Сергея. — Видите ведь, что творится… Почему такая спешка?

— Есть предписание областного прокурора, — сказала женщина-инспектор и протянула Сергею бумажку, напечатанную на машинке: «По данным директора Островной школы Заякина на 25 августа школа не профинансирована на сорок тысяч рублей, а по данным райисполкома деньги отпущены полностью, но истрачены не по назначению. Предлагаю: провести ревизию и доложить».

Вот оно что! Значит, неспроста тогда отвалили сразу большую сумму. Неспроста торопил Карпов поскорее израсходовать деньги.

— Ну что же, — пожал Сергей плечами. — Приступайте к ревизии, раз приказано. А я с вами не могу. У меня уроки…

— Мы сами понимаем…

На урок Сергей ушел с тревожными мыслями. Растраты, конечно, нет и не может быть, но какие-то ошибки возможны. Правда, за эти два месяца он понял кое-что в бухгалтерской премудрости, но, чтобы познать ее в совершенстве, этого очень мало.

Ревизия затянулась больше чем на неделю. В акте указали, что директор израсходовал не по назначению шестьдесят рублей, и предложили возместить из других статей.

Расчеты Карпова и на этот раз сорвались.

Самым трудным для Сергея было посещение уроков других учителей и анализ их. В первое время он всегда приглашал с собой заведующую учебной частью Анастасию Максимовну, старого, опытного педагога. Сергею все уроки казались хорошими, но завуч всегда находила промахи в мелочах и на этом строила разбор. Он понимал, что причина слабой успеваемости кроется вовсе не в этих мелочах, вовсе не в том, как учитель прошел по классу, как подошел к ученику, а докопаться до сути дела никак не мог.

В классных журналах тем временем все чаще и чаще стали появляться двойки. Тревога Сергея возрастала. Порой ему казалось, что он допустил в жизни очень большую ошибку, став педагогом. И это все больше мучило его.

Однажды, он зашел в учительскую в тот момент, когда учительница математики пятых классов Мария Федоровна отчитывала двоих мальчиков за невыполнение домашнего задания.

— Посмотрите, Сергей Петрович, на этих лентяев, — сердито бросила она. — Никогда домашние задания не выполняют.

— В чем же дело, ребята? — спросил Сергей, глядя в упор на белобрысого толстого. мальчика. — Как думаете учиться дальше?

Ученик потупился и еле слышно буркнул:

— Не умею так…

— А ты почему? — спросил Сергей другого.

— Я решал… Ответ не сошелся.

— Где твое решение? Почему ты его мне не показал? — спросила Мария Федоровна и сердито прикрикнула: — Куда смотришь? С тобой директор разговаривает!

Ученик не шевельнулся.

Где решение? Покажи мне. — Изорвал… — А ты тоже изорвал? — Ага.

Сергей видел, что беседа превращается в нудный допрос. Ученики, видно, не раз бывали в таких переделках и теперь явились в учительскую с твердым намерением выслушать накачку, а потом гордиться тем, что «сам директор ничего не мог с нами сделать».

«Как быть?» — мучительно думал Сергей, вспоминая случаи из практики Макаренко. Многое зависит теперь от правильного и быстрого решения.

Ругая себя за беспомощность, Сергей злился и на этих маленьких бездельников. Это заметили учащиеся и учительница. Мария Федоровна притихла, ожидая грозы, ученики насторожились, готовые выслушать от нового директора гневные, давно знакомые слова о долге учащихся.

— Махорку куришь? — тихо и строго спросил Сергей худенького, выросшего из одежды мальчика, увидев на его пальцах желтые ногти.

— Нет.

— Идите отсюда, — тихо приказал Сергей.

Это получилось неожиданно. Худощавый взглянул на директора, и в глазах его Сергей увидел растерянность.

— Идите! — повторил Сергей. — Я никогда не разговариваю с нечестными людьми. Не хочу!

— Мы… Я больше не буду, — растерянно пробормотал худощавый.

— Я тоже не буду.

— Не верю. Тому, кто пытался меня обмануть хоть на самом маленьком, я не верю, — отчеканил Сергей. — Почему вы не уходите?

Мальчики повернулись и пошли. Худощавый в дверях еще раз посмотрел на директора, но, встретив гневный взгляд, шмыгнул в коридор.

Несколько минут Сергей стоял в раздумье.

— Думаете, Сергей Петрович, они пережили и поняли? — сказала Мария Федоровна. — Их и не задело.

— Откуда я знаю, что у них на душе? — раздраженно ответил Сергей, но спохватился и поспешил смягчить свою грубость. — Как их фамилии?

— Толстый — Власов, а худощавый — Киреев.

Было ясно, что причина низкой успеваемости в равнодушном отношении учащихся к учебе. Но почему приобретение знаний из интересного занятия превратилось для некоторых учащихся в тяжелую неприятную обузу? Почему героем среди них стал недисциплинированный, ленивый? Разве мало устраивается в школе интересных внеклассных мероприятий? Разве мало учителя проводят убедительных бесед?

Оставался один важный документ школы — тетради, в которых подробно записывались и анализировались посещенные директором, завучем и инспекторами уроки. До сих пор Сергей не заглядывал в них. Он боялся оказаться в плену чужих мнений о каждом учителе. Сегодняшний случай заставил его изменить это намерение.

Дождавшись завуча, он попросил:

— Анастасия Максимовна, достаньте мне отчеты школы за последние четыре года и тетради с записями о посещении уроков.

— Их очень много.

— Дайте их все.

Вечером, когда Аня уснула, Сергей засел за тетради. Время от времени он вставал и тихо, бесшумно ходил из угла в угол.

Выводы были поразительны: с одной стороны, за эти годы выросло мастерство учителей, а с другой — успеваемость стала ниже. В конце учебного года у тех же учителей, у которых уроки были оценены, как хорошие и прекрасные, число неуспевающих возрастало. В чем же дело?

Ответ пришел неожиданно.

Сергей решил побывать на уроке арифметики в пятом классе. Разбирали задачу о привезенных в магазин трех бочках масла, которую Сергей сам решал в пятом классе. Это было в деревушке под Казанью, где они с отцом, инвалидом прошлой войны, нанимались миру в пастухи. Учил тогда Андрей Карпович — добрый учитель. Это он привил Сергею вкус к знаниям. Подражая Андрею Карповичу, он и стал учителем.

Предавшись воспоминаниям, Сергей ничего не записывал. Зачем? Урок хороший.

…Андрей Карпович был в косоворотке, подпоясанной широким солдатским ремнем. Задав классу задачу, он присел на подоконник. За окном в школьном саду виднелась простая кормушка для птиц, сделанная Сережей: старая доска с отверстиями по углам, через которые продернуты оборы от лаптя. Кормушка привязана к ветке яблони. Учитель смотрит туда и смеется. Взглянув в окно, Сергей увидел, как старый мохнатый воробей, нахохлившись, с угрожающим видом наскакивал на синицу, стараясь вытеснить ее из кормушки. Но Сереже пока нельзя смотреть туда — задача не решена, — и он отвернулся от окна.

Когда Сережа закончил работу и закрыл тетрадь, синицы не было. Стая воробьев испуганно вспорхнула и улетела. Старый воробей, только что сгонявший синицу, обиженно смотрел с ветки на больших красногрудых птиц, завладевших кормушкой. Андрей Карпович смеялся…

Урок затягивался. До конца его оставалось пятнадцать минут, Мария Федоровна еще не закончила разбор задачи. Она начала нервничать и, объяснив наспех дальнейший ход решения, предложила:

— А теперь, ребята, решайте самостоятельно.

В классе начался легкий шум. Что-то не ладилось. Немного погодя поднялась чья-то рука.

— Мария Федоровна, какие вопросы дальше ставить?

— Да ты, Коля, сам подумай.

— Мы не знаем, как…

— Нас так не учили… — раздались несмелые голоса.

— Ну, хорошо. Запишите следующие вопросы. Учительница записала то, что было объяснено наспех.

«Не уложатся во времени», — решил Сергей.

Наступила тишина. Изредка до него долетал шепот: «Семью восемь… В уме пять… Итого…»

Сергею стало скучно. Одолевала дремота: прошлой ночью долго просидел на собрании в колхозе. Чтобы отвлечься, он начал разглядывать трещины на штукатурке. Над расписанием занятий виднелась знакомая картина из жизни старой школы. Пожилой учитель, около него крестьянские дети в лаптях и в домотканой одежде. Они решают задачу. Как передал художник лица! Учитель похож на Андрея Карповича.

«Вот где собака зарыта! Вот где причина неуспеваемости!» — чуть не воскликнул Сергей.

Откинув волосы, Сергей начал торопливо записывать.

После звонка Сергей вместе с учительницей вышел в коридор.

— Вы недовольны уроком? — спросила Мария Федоровна.

— Почему вы так думаете?

— В конце урока вы очень много записывали. И взгляд у вас стал сердитый.

— Как вы думаете, вы достигли цели урока?

— Думаю, что ошибок у меня нет. Разбор задачи, правда, затянулся. Это плохо. А так, на мой взгляд, ничего.

— Простите меня, но я должен вам сказать, что вы ничему не научили их на этом уроке. Вы очень хорошо разобрали задачу, все разжевали и в рот положили. Вам не кажется, что вы перестарались, что вы отняли у них возможность думать самим? Ведь им оставалось только цифры подставить и произвести четыре действия арифметики.

— Это я не сама выдумала, Сергей Петрович, — напористо возразила Мария Федоровна. — Так указано в методических разработках. Так рекомендуют.

— Возможно. Не возражаю, — ответил Сергей. — Но скажите, Мария Федоровна, вы всегда так разбирали задачи?

— Раньше как-то меньше. Требования были не те…

— Теперь давайте подведем итог. Пять лет назад у вас не было второгодников. Разве вы тогда были опытнее?

— Дополнительные занятия будут.

— Вы, конечно, очень трудолюбивы. А ученик? Ему двенадцать лет. На занятиях он пять-шесть часов, а потом дополнительные занятия по математике, по русскому языку. Да еще надо выполнять домашние задания. Сколько на все это уйдет времени?

— Вы, что же, дополнительные занятия хотите отменить?

— Я хочу, чтобы они не были нужны.

— Вы… Вы просто придираетесь ко мне, — вспыхнула учительница. Губы ее задрожали, и на глазах появились слезы. — Я пойду в районо…

— Мария Федоровна, — остановил ее Сергей. — Меня это все время мучает, и я очень много думал, прежде чем высказать это. И я докажу фактами, что вы не правы. Пять лет назад вы провели за год два дополнительных урока, а второгодников у вас не было. В прошлом году вы провели семьдесят восемь дополнительных занятий, а на второй год осталось десять человек. Все это взято из ваших же отчетов. Почему же так получается?

— Вы отрицаете методику… науку…

— Да нет, не всякую… Ваш урок хороший, но, понимаете, только для тех, кто разрабатывает методику. А для учащихся от такого урока мало пользы. Им надо жить, а в жизни за ними не будет ходить учитель и подсказывать. Самим придется решать сложнейшие задачи. Давайте обсудим это. Созовем педсовет. Готовьтесь к нему. Доказывайте, убеждайте. Если я не прав, так и скажите мне: «Вы, товарищ, хоть и директор, а ничего не понимаете». Убедите — спасибо скажу. Но учтите, что я буду отстаивать свою точку зрения… И согласитесь, Мария Федоровна, что надо ведь как-то выйти из этого заколдованного круга. И выйдем!

Мария Федоровна, задумавшись, разглядывала осунувшееся лицо молодого директора.

В коридоре звенел звонок. Кончились уроки.