Алисия Дэй Принцесса и горошины

Некогда далеко-далеко в крохотном королевстве под названием Эльвания жила принцесса. Точное местоположение королевства давным-давно затерялось в туманах времени; Некоторые считают, что оно стало частью Франции, тогда, как другие утверждают, что оно расположено в Швейцарии. Притязания Швейцарии заслуживают, вероятно, большего доверия, так как прецедент беспристрастного и ледяного нейтралитета иногда являлся ведущей доктриной для этого народа. Все согласны, что принцесса из своей спальни в башне наслаждалась прекрасным видом на воды, которые теперь называются Озером Женева.

Не то, чтобы ее сильно заботил вид. Или озера. Или, в действительности, вообще что-нибудь, кроме ее целенаправленного, решительного поиска идеального супруга.

Это ее история. (За исключением тех отрывков, где рассказывается не о ней.)

— Люсинда! — сладкие крики Ее-Королевской-Занозы-В-Месте-Чуть-Пониже-Спины раздавались в голове Люси, словно трубные звуки, издаваемые совершенно некомпетентным музыкантом. Она вскочила со своей узкой кровати, прижимая к груди изношенное одеяло, глупо моргая, задумавшись, где пожар.

Может ей повезет, и загорелась она. Она, принцесса Маргарита Глориана Долорес Трезор Монтэгю. Для друзей «Глори» — не то, чтобы они у нее были. Леди, хозяйка и личный ад для Люсинды с тех пор, как им обоим исполнилось по десять лет.

Когда крик не повторился, Люси закрыла глаза и снова легла на комковатый матрас, в надежде, что это был кошмарный сон. Может, она смогла бы снова попасть в тот необъяснимо тревожащий сон. Что любопытно, в нем Йен со сверкающими темными глазами въехал на лошади в главный зал, чтобы забрать ее. С каких пор ей снился Йен?

И что еще важнее, с каких пор сон заставлял ее… задыхаться?

Она отложила эту цепочку вопросов и открыла один глаз. Проблески розового света, проникающие через узкое окно, свидетельствовали, что прошло не больше часа с тех пор, как принцесса, наконец (наконец-то!) объявила, что вполне удовлетворена приготовлениями, так что Люси смогла отправиться к себе в комнату, — крохотную комнатушку, смежную с комнатой Глории, — и поспать несколько кратких часов прежде, чем приедут гости.

Множество отвратительных королевских особ.

Если Люси переживет эту неделю, это будет чудом. Почему она не была кухаркой или посудомойкой или даже прачкой? Определенно рабство в жарких кухнях или бдение над кипятившейся в кастрюлях одеждой, должно было стать прогулкой по саду по сравнению с посещением танцев с испорченной, невоспитанной принцессой.

Ни имеет значения. Это не имело никакого значения. Сон. Милый, благословенный сон. Всего на несколько часов, а потом одна-три чашки крепкого горячего чая, и…

— Люсинда! Приди сюда сию же минуту, ты, ленивая девчонка! Мы забыли про горошины!

Люсинда внезапно очнулась и, приподнявшись, так сильно ударилась головой о каменную стену, что была уверена, что у нее вскочит шишка на голове через пару часов. Не говоря уже о головной боли. Она сжала зубы, перекинула ноги с постели и встала, немного покачиваясь от головокружения вызванного головной болью.

— Я. Иду. Ты. Ужасное. Чудовище, — тихонько проговорила она себе под нос. Потом сказала громко. — Иду, миледи.

Она не побеспокоилась насчет невеселого тона своего голоса. Глори всё равно бы не поверила. В последний раз, когда голос Люси был полон веселья, она подкинула мокрую, склизкую жабу в постель Глори. Девушка улыбнулась этому воспоминанию, а потом вздохнула.

Грустно жить воспоминанием о детском бунте, что произошел почти одиннадцать лет назад.

Люси, спотыкаясь, зашла в комнату Глори, как всегда ее поразил убийственный розовый цвет этой комнаты. Драпировки на стенах, ковры, покрывала на кровати, и даже сама Глори — все было видением тошнотворного ярко-розового. И светло-розового. И красноватого оттенка фиолетового. Это напоминало свиной желудок.

Она снова потерла глаза в надежде, что все исчезнет. Но оно не исчезло. Никогда не исчезало.

— О чем ты говоришь, Глори? Что за горошины?

— Будешь называть меня «Ваше высочество», — проворчала Глори. — Или «миледи». По крайней мере, пока наши гости здесь. Невозможно, чтобы они подумали, что я позволяю служанкам относиться ко мне с подобной фамильярностью.

— Служанки? Служанки? На чьем плече ты плакала столько раз, что нам и не сосчитать? В чью кровать ты забиралась для безопасности и комфорта, когда разражалась гроза, — и ты так делала до пятнадцати лет? — спросила Люси с замечательным, по ее мнению, спокойствием. — Может, тебе стоит подумать об этом, или я узнаю, не сможет ли на этой неделе Магда помогать тебе.

Глории задохнулась при мысли о том, что пастушка свиней могла стать ее личной служанкой. — Магда? Она не мылась месяцами. Ты, должно быть, шутишь. Не забудь, что ты мне должна…

— Я ничего тебе не должна, — прямо ответила Люси. Я провела последние одиннадцать лет и даже сверх того, честно отрабатывая свое содержание, несмотря на то, что пообещала твоя мать моей матери. Мне через три дня исполняется двадцать один, и я остаюсь на эту неделю, оказывая услугу той Глори, которую я когда-то любила, как сестру.

Глори хватило приличия показаться сконфуженной, но лишь на несколько секунд. — Знаешь, ты не можешь покинуть меня, независимо от того, исполнилось ли тебе двадцать один или нет. Тебе некуда идти.

— Есть целый мир, Глори. Есть целый мир. Или ты забыла? — Люси взмахнула рукой, и разбросанные подушки, одежда и поскошные аксессуары, покрывавшие каждый дюйм пола комнаты Глори, изящно пролетели на свои места в сундуках и гардеробе.

— Теперь. Что за горошины?

— О. разумеется. Тебе нужно было спросить. «Что за горошины» пустоголовая тупица, — кисло пробормотала Люси, поставив со стуком последний матрас в позолоченную деревянную раму. За прошедшие полтора часа она бегала по коридорам, забираясь под матрасы в гостевых комнатах, чтобы положить железный шарик размером с горошину. Наконец, она пришла в королевскую комнату, которую держали свободной для посещений принцев или лордов фэйри, и положила последнюю горошину. Теперь она закончила свою работу.

Разумеется, горошины должны быть только из железа. Ее магия не работала с железом, в противном случае, эта рутинная работа была бы сделана за несколько минут. И вот почему она вообще оказалась здесь, по приказу Глори. Чтобы спрятать маленькие кусочки железа, не давая фэйри использовать магию в своих комнатах во время переговоров о соглашении.

Магия фэйри также плохо работала рядом с железом. Но все же что-то в рассуждениях Глори, казалось, неправильным усталой Люси. Всё-таки, какими бы ни были свойства железа, Люси знала, чтобы в ней точно не было ничего от фэйри. Она подавила желание коснуться очень круглого, совсем не острого кончика своего уха для того, чтобы убедиться. Она, может быть, обладала некоторой долей старой лесной магии, но фэйри — никогда.

Девушка повернулась к двери, желая оказаться в своей кровати больше, чем когда-либо прежде, попыталась стряхнуть пыль из-под кровати со своей ночной рубашки. Ей следовало бы поговорить с домоправительницей о тщательности уборки помещений. Нет. Это больше не ее забота.

— Как будто кто-то из этих эльфийских слизняков что-то заметит, — сказала она пустой комнате. — Это самая глупая мысль…

— Эльфийские слизняки, гм? Я и не знал, что у моей расы есть такие разновидности, — голос был сама чувственность, облаченная в музыку, — дразнящий, гипнотический и достаточно жаркий, чтобы Люси почувствовала жар в тех местах, которым не следовало теплеть от мужского голоса.

К счастью, подобные фокусы на нее не действовали.

Она с усилием перестала хмуриться прежде, чем поднять голову, но его вид заставил ее нахмуриться еще сильнее. Разумеется, лорд фэйри был прекрасен. Они все такими были. На несколько дюймов выше обычного человека. Серебряные волосы сверкали оттенком лунного света и ниспадали до талии. Длинный, стройный, мускулистый. В голубых, как небо, глазах отражался лед.

Лед, а у Йена огонь. Подожди. Что? Йен? Она прищурилась, задумавшись о мужчине, который, казалось, возникал в ее мыслях с растущей частотой, и снова обратила свое внимание на мужчину, который в настоящее время находился с ней в одной комнате.

Ага. Он был эльфом. Она не могла выносить их вида. Помпезные фэйри со своим раздутым чувством важности. Этот будет хуже большинства, так как одет в зеленый и золотой цвета Верховного Дома Королевского двора Благих фэйри.

— Коврики. Я сказала, «так жаль, что у нас нет эльфийских ковриков», — быстро поправилась она, хотя и не добавила «милорд». Было бы некрасиво ссориться с одним из приехавших принцев в первый день переговоров про обновление договора, но, правда, девочка не может мириться со всем.

Он прислонился к двери, эффективно заслонив выход, и сложил руки на груди. — Да, — протянул он, не спеша окидывая ее взглядом с ног до головы. — Мы, фэйри Благого Двора известны своими… ковриками.

— Ты — подарок для меня? Если так, то я не знаю, то ли мне чувствовать себя польщенным любезностью хозяина, подарившем мне такую красавицу, или чувствовать себя оскорбленным, что он мог послать подобную неопрятную, невоспитанную девицу ко мне в постель.

Люси задохнулась от его нахальства.

— Вы невыносимы… Вы….Вы…. невыносимы…

— Да, невыносимый. Я полагаю, что это мы уже выяснили, — сухо отметил он. Или ты ожидаешь, что я поверю, что ты стала перед камином так, что твое одеяние стало почти прозрачным, чисто случайно?

Ее лицо так сильно покраснело, что она знала, что сейчас оно ярко красного цвета и ужасно сочетается с ее темно рыжими волосами. Не то, чтобы ее заботило, что этот помпезный осел подумал о ней, она глубоко вздохнула, очертила рукой полукруг, и комната оказалась в полной темноте, так как огонь погас.

— Вот. Теперь вы ничего не увидите.

— А, так ты хочешь остаться со мной наедине в темноте? — в его голосе послышалось веселье, и он сделал шаг к ней.

— В ваших мечтах, милорд Остроконечные уши, — резко ответила она. — Убирайтесь с дороги или я снова заставлю пламя вспыхнуть, но уже в ваших брюках.

На мгновение он застыл, вероятно, раздумывая, как будет пытать ее в подземельях дворца, но удивив ее; мужчина закинул голову назад и рассмеялся. Всё еще смеясь, он поклонился и отошел от двери. — Как пожелаете, миледи, несмотря на ваш явный интерес к моим… брюкам. Но побеспокоив меня, не соблаговолите хотя бы назвать свое имя.

Она пробежала мимо него, остановилась, только оказавшись в безопасности коридора.

— Разумеется. Меня зовут Магда.

Рис нэ Гэренвин, благородный принц Верховного Дома Благого Двора, стоял и смотрел вслед девчонке, убегавшей от него по коридору. Определенно человек. Вероятно, обладающая некоторой долей простой магии. Но он ничего не ощутил в ней, что позволило ей так дерзко сопротивляться ему. Люди тянулись к фэйри, как драконы к драгоценностям, непреодолимо и неумолимо.

А эта с презрением отнеслась к его вниманию, даже, когда он открыл свои чувства к ней и добавил в голос немного волшебного очарования. Она должна была оказаться на коленях, моля о его прикосновении. Но при этой мысли он испытал некое отвращение. Она была красива и полуодета, но он не испытывал к ней сексуального влечения. Скорее необъяснимую нежность, что заставило его задуматься, не наложили ли на него ранее не встречающееся заклинание.

Звук тяжелых шагов прервал его размышления, он глубоко вздохнул, отгоняя все мысли о дерзкой Магде. Вероятно, он найдет ее завтра. Или потребует ее компании в качестве подарка от хозяина. Зайдя в свою комнату и закрыв дверь, он улыбнулся.

Это возобновление договора могло оказаться самым забавным за шестьсот лет.

Люси спускалась по лестнице следом за Глори, бормоча ужасные и в основном неосуществимые угрозы себе под нос, пытаясь не наступить на платье, которое не хотела надевать. Глори решила, что ей необходима леди, чтобы лично прислуживать ей на всех банкетах в течение недели, так как она слышала, что леди из фэйри также себя баловали. Разумеется, подходила одна лишь Люси.

По крайней мере, она выиграла борьбу против надевания розового платья. После долгого и болезненного спора (Глори швыряла щетку для волос и топала ногами), Люси высказала одно идеальное и неопровержимое замечание: если она, Люси, оденется в розовое, то отберет некоторую долю внимания от самой Глори, одетой в удивительно красивое розовое одеяние.

Гнев Глори как по мановению волшебной палочки превратился в выражение глубокомысленного размышления. Потом она вернулась к своему гардеробу, наклонилась к самому дальнему углу, чтобы поднять что-то с пола, и вытащила одно из прекраснейших платьев, которое Люси когда-либо видела. Изумрудный шелковый лиф и юбка, пышно ниспадающая на нижнюю юбку настоящего золотого цвета. Изящные золотистые шарики, — которые, казалось, были сделаны из чистого золота, — блестели на корсаже и рукавах.

Люси затаила дыхание от волны острой жажды, которая пронеслась по ней при виде этого платья. Потом она просто отказалась надеть его.

— Нет. Ни в коем случае. Это цвета Верховного Дома, поэтому это платье, должно быть, подарок. Ты знаешь, насколько эти эльфы соблюдают политические правила. Если я надену его, то тем самым нанесу им оскорбление, а это они, вероятно, придумали выражение «убить гонца дурных вестей». Нет. Совершенно исключено.

Ну. Это прошло хорошо. И вот теперь она в платье, которое могло привести к ее смерти, волосы уложены в нелепое переплетение кудряшек, а на цепочке вокруг шеи висит серебряное мамино кольцо. Добавьте к этому слишком большие вышитые тапочки (подачка Глори), и она оказалась похожа на ребенка, который играючи вырядился. Она приподняла платье из-под ног и задумалась, сколько костей могла бы сломать, если бы упала с лестницы вниз головой.

Без предупреждения нервные окончания Люси охватил жар, прервав ее внутренние жалобы и повысив чувствительность. В ее разуме заговорили три глашатая: предупреждение, опасность и угроза. Она резко подняла голову, осматривая окрестности, но рябь изобилия розового закрывала ее обзор, так что она видела только ливрею одного из охранников.

— Миледи, — низкий голос был уважительным, когда Йен, — разумеется, это был он, ни у одного простого человека не было такого великолепного голоса, — поклонился Глори. Принцесса совершенно проигнорировала его, разумеется, и поспешила вниз по ступенькам, оставив Люси на том же месте. Девушка смотрела на Йена, как идиотка, голова ее была полна греховных мыслей.

Йен восхищенно улыбнулся, в его темных глазах промелькнул жар. — Леди Люсинда, вы прекраснее зеленого летнего дня в этом платье. Оно подходит к вашим изумрудным глазам, — заметил он, его голос был немного хриплым.

Люсинда покраснела, затем нахмурилась, потом чуть не наступила на край своего платья.

— Ты уже эля хлебнул, Йен? Это адское платье, вероятно, будет причиной моей смерти, когда фэйри дома, подарившие его Глор… гм, принцессе… увидят меня в нем. Эльфы не известны своей толерантностью. — Она заморгала, внезапно вспомнив его слова. — И с каких пор ты не зовешь меня просто Люси?

Рот Йена сжался в тонкую линию, а челюсть напряглась. — Я думал соперничать с чертовыми лордами Фэйри и их склонностью к льстивым словам и поэзии. Определенно, обычный охранник не может надеяться на это. Если я буду тебе нужен, только слово скажи. Будет не просто добраться до тебя через меня, фэйри они или нет.

Его взгляд на мгновение опустился на абсурдно низкий вырез, потом вернулся на ее лицо. В этот момент Йен, которого она знала почти всю свою жизнь, превратился в незнакомца. Сурового и опасного незнакомца.

Она слегка бесконтрольно задрожала, когда он прищурился.

— Если принцесса или ее отец думают, что используют тебя, для того, чтобы заключить сделку, они глубоко ошибаются, — искренне сказал он, в его словах содержалась ледяная угроза.

Люси задохнулась и посмотрела на лестницу, с облегчением увидев, что Глори продвинулась дальше. — Осторожнее со словами, Йен! Это опасно напоминает предательство.

Он подошел ближе к ней и взял рукой за подбородок, приподняв так, что ее лицо оказалось в нескольких дюймах от его собственного.

— Предательство — самое меньшее, на что я могу осмелиться, чтобы защитить тебя, Люси. Помни об этом. Два дня до твоего двадцать первого дня рождения, миледи. Два дня. А потом я приду за тобой, несмотря на то, сколько эльфийских принцев будут стоять у меня на пути. Ты — моя.

Люси стояла, замерев в шоке, когда он кратко поцеловал ее в губы, а потом отпустил.

— Два дня, — повторил он, затем поклонился и проследовал вверх по лестнице.

Люси дрожащими пальцами коснулась своих губ, раздумывая, насколько это легкое прикосновение могло вызвать такое пламя в ее теле. Она повернулась посмотреть на его широкоплечую мускулистую фигуру, поднимающуюся вверх по лестнице, и задрожала.

Йен был капитаном стражи короля Пэдрейка, и все знали, что он заслужил этот пост. Он был лучшим воином короля, лучшим главнокомандующим, лучшим… во всем. Но слышать, как он говорит слова предательства, — ради нее, — это было сложно понять.

Но она все еще ощущала вкус его губ на своих.

— Люсинда! — крик Глори отразился от стен и проник в голову Люси.

— Спускайся сейчас же сюда.

Руками приподняв юбки, Люси глубоко вздохнула и принялась спускаться.

Два дня, сказал он. Многое могло случиться за два дня. И принимая во внимание, что она будет следовать все время за Глори, ничего из этого не сулило ничего хорошего.

Зал для ужина представлял собой зрелище полного хаоса, и Люси чуть не споткнулась о Глори, которая застыла на пороге. Лорды Фэйри стояли почти нос к носу с лордами двора и дворцовой стражи, и все они кричали. За высоким столом сидел король и моргал в неверии или, — вероятнее всего в такой поздний час, — от того, что напился.

— Глори, я думаю, не стоит ли нам вернуться в наши комнаты. Это, похоже, может, кончиться очень плохо, и я беспокоюсь за твою безопасность, — сказала Люси, говоря громко, чтобы Глори смогла услышать ее в такой какофонии.

— Очень хорошая идея, ваше высочество, — сказал Йен, внезапно оказавшись рядом с ними. Только теперь в руке он держал наготове очень острый и смертельный меч. — Я почувствую себя намного лучше. Если вы обе уйдете прежде, чем эти… переговоры… совсем выйдут из-под контроля.

Глори подняла голову и улыбнулась своей самой ослепительной улыбкой. Люси видела, как люди — лорды, принцы и короли — были загипнотизированы этой улыбкой. Даже низшие фэйри-лорды не могли сопротивляться красоте Глори, когда она решала ее использовать.

Йен, однако, даже глазом не моргнул.

— Сейчас же, миледи.

Глори каким-то образом посмотрела на него свысока, хотя Йен возвышался на несколько ладоней над ней.

— Я советую тебе подумать, с кем ты говоришь, стражник.

— Если бы я не подумал об этом, принцесса, я бы забросил вас на плечо и отнес бы наверх прежде, чем вы могли оказаться в опасности и втянуть в неприятности леди Люсинду, — спокойно ответил Йен.

Люси широко открыла глаза, ожидая, что Глори охватит один из ее легендарных приступов гнева, но к ее удивлению, принцесса лишь рассмеялась.

— О, для меня никакой опасности нет. Этой ночью я заключу помолвку со своим женихом, — почти рассеянно ответила принцесса, взглядом окидывая комнату.

— Что? — Люси схватила Глори за руку. — Что? Ты мне не говорила. Кто он?

Глори высвободила свою руку, потом пригладила юбки.

— Разумеется, я еще не знаю. Идем. Поможешь мне узнать, у кого была самая тяжелая ночь на этих комковатых матрасах, — её смех зазвенел колокольчиками, принцесса подняла подбородок и поплыла по комнате, как изящный цветок, которым она никогда, никогда не была.

— О, нет, — простонала Люси. — Горошины. Это будет очень, очень скверно. — С извинением взглянув на Йена, она приподняла юбки платья и побежала за принцессой.

Йен хотел разбить что-то. Или кого-то. Он прищурился, увидев, как один из красивейших эльфийских лордов смотрит на Люси. О, да. Он определенно хотел кого-то побить.

Принц фэйри был одет во все зеленое и золотое, а эти цвета символизировали то, что он был самым высокородным из лордов, прибывших на переговоры. Нейтралитет Эльвании давно уже сделал ее идеальным местом для возобновления договора между различными фракциями фэйри. Они приходили, съедали все видимое, потом пользовались служанками, словно женщины существовали только для их удовольствия, а затем уезжали до следующего года; если не довольными, то хотя бы удовлетворенными. Но, судя по тому, как дела обстояли сейчас, они были далеко не довольны, да и не слишком удовлетворены. Но если один из лордиков считал, что в праве попробовать те удовольствия, которые могла дать Люси, у Йена было одно острое возражение. Он улыбнулся и посмотрел на наточенное лезвие. Очень острое возражение.

Если бы он мог не думать о том, как Люси будет выглядеть в его постели: эти густые темно-рыжие волосы, рассыпанные на подушке, эти милые грудки обнажены для того, чтобы он мог прикоснуться к ним руками и попробовать их на вкус.

Или как она будет выглядеть, когда он на ней женится, с цветами в волосах и его кольцом на пальце.

Она принадлежала ему, как он напомнил ей, а это значило, что он защитит ее в этом безумии. Йен крепче сжал меч и стал плечом прокладывать себе дорогу мимо спорящих лордов вслед за Люси. Хотя она свободно скользила сквозь толпу, он находил некое мрачное удовлетворение в том, чтобы отпихивать всех со своего пути к королевскому столу. Один из лордов, которого Йен двинул локтем, начал было вытаскивать свой кинжал из ножен, но, посмотрев стражнику в лицо, казалось, застыл. Настоящий фэйри никогда бы не отступил от драки, но, разумеется, драки можно было бы избежать. Лорд вдруг обнаружил кое-что интересное в противоположном конце комнаты.

Как только Йену оставался последний шаг до королевского стола, в комнате прозвучал резкий, чистый голос принцессы.

— Прошу прощения, милорды и миледи, — надменно говорила она, что стало понятно, — несмотря на ее слова, — она никогда и ни у кого не просила прощения. В комнате стало тихо, все повернулись к ней. — Как я понимаю, в ваших комнатах какая-то проблема?

Не без восхищения Рис смотрел, как хитрая принцесса задала свой коварный вопрос. В самом деле, проблема с комнатой. Разумеется, он нашел железный шарик в тот момент, как вошел в большую и вычурную комнату, выделенную ему; из всех мифов, окружающих фэйри, этот был правдивым.

Чем высокороднее фэйри, тем чувствительнее к железу.

Великая сила всегда, казалось, давалась с величайшими слабостями, и Рис считал это пробелом в базовом порядке вещей. Не то, чтобы он когда-либо высказывал подобное предположение. Признание того, что он обладал хоть легкой философской мыслью, разрушило бы его выдержанный образ усталой скуки.

На это он поправил один из нефритово-зеленых лацканов, зевнул, а потом приподнял бровь.

— Проблема?

На лице принцессы мелькнула гримаса отвращения настолько быстро, что другой, ниже его по уровню, поверил бы, что ему показалось. Рис так не считал. Эта реакция на его показную позу такой и должна была быть.

Когда в комнате раздались жалобы, все связанные с железом, оставленным под матрасами и обвинениями в заговорах, он задумался, почему подобная реакция взволновала его впервые за столетия. Но он был слишком бесчеловечно честным с самим собой, чтобы делать вид, что не знал ответа. Это была она. Девочка с прошлой ночи, стоящая на шаг позади от Принцессы Глори. Одетая в цвета его Дома, как будто принадлежала ему. Он резко вздохнул, когда осознал, что испытывает сильное удовлетворение. Женщина с таким огнем принадлежит ему… является его другом.

Другом?

Девчонка, — как там ее имя? Магда? — решительно смотрела на приближающегося стража, мужчину, обладающего мастерством и уверенной силой, судя по его виду.

Друг? Что с ним происходит?

Он покачал головой, чтобы избавиться от незнакомых мыслей. В любом случае, это значения не имело. Она была занята. Ее сердце было увлечено. Когда-то это стало для него лишь вызовом. Теперь он просто смирился. Для какой цели накладывать забывчивость на настоящую любовь для краткого периода… дружбы?

Он отдался импульсу. Какая-то умственная необходимость требовала, чтобы он завоевал ее дружбу. Таким образом, ему нужно было уничтожить любую возможность получения ее благоволения.

— Давайте прекратим шараду, не так ли, Ваше Величество? — сказал Рис королю, его голос легко поднялся над спорами. — Ваша дочь нарушила договор, использовав обман, без сомнения, в поисках могущественного мужа среди фэйри, что кажется мне проявлением ребячества. Наказание — смерть или рабство. Я не вижу причин казнить такую милую, хоть и пустоголовую девушку, так что принцесса будет приходить ко мне в постель, пока я от нее не устану.

Глори закричала и лицо ее побелело, когда ее пьяница-отец попытался подняться на ноги, лопоча что-то бессвязно и беспокойно. На комнату опустилась шокирующая тишина. Лениво Рис заметил, что воин — страж — держал клинок наготове, приняв боевую стойку, защищая принцессу.

Но Рис не был заинтересован в их реакции. Он обратил свое внимание на единственную женщину, которая представляла для него некий интерес.

Ее лицо тоже стало смертельно бледным, но в глазах загорелась дерзость.

— Вы не получите ее, милорд, — ясно сказала она. — По крайней мере, пока я жива.

Когда она подняла руки в воздух, приготовившись вызвать какую-то магию, чтобы защитить принцессу, проблеск серебра у ее горла привлек его внимание. Это было невозможно.

Этого быть не могло.

Быстрее мысли он оказался на другом конце комнаты, наклоняясь к ней, схватив рукой серебряное кольцо, которое она носила на цепочке.

— Что это такое? Где ты его взяла? — потребовал он ответа.

— Отпусти ее или умри, — прорычал на него страж, его меч быстрее молнии оказался у шеи Риса. — Вообще-то, я мог бы убить тебя в любом случае, за то, что ты осмелился коснуться ее.

Рис почувствовал минутное веселье, и посмотрел в яростные серые глаза этого человека.

— Значит, переговоры — не твой конек, как я понимаю?

— Отпусти ее или умри, — повторил мужчина, нажимая сильнее.

Жуткая боль от стали, врезавшейся в его горло, почти не отвлекла Риса, когда он потерял интерес к смертной ерунде и снова посмотрел на девушку.

— Где ты его взяла? — спросил он, глядя, не осмелится ли она солгать. Глядя в ее темно-зеленые глаза.

Ее, о такие знакомые темно зеленые и немного уставшие глаза.

Его глаза. Глаза его сестры.

— Ты — ее дитя, — выдохнул он. — Дитя моей сестры.

Ее глаза расширились, и она начала отрицательно качать головой, но он сделал свои выводы и предположения. Отпустив кольцо, он взял ее лицо в ладони, потом коснулся ее лба своим. Незамедлительно семейная связь появилась с почти болезненной интенсивностью.

Она была из его рода, и внезапно его отвращение к чему-либо, кроме ее дружбы, стало совершенно ясно.

— Ты моя племянница, — сказал он с первой незамутненной радостью, которую не чувствовал вот уже триста лет, с тех пор, как его сестра исчезла. — Ты — моя семья.

Она посмотрела на него, моргнув. Изумленная.

— Я… я знаю, — ответила она. — Каким-то образом, я знаю. — Она повернулась, чтобы посмотреть на стража, который все еще держал меч у горла Риса. — Не причиняй ему боли, Йен. Он мой… дядя.

Йен неспешно опустил свой меч, явно не понимая, а также совершенно не желая доверить любимую женщину Рису с его семейными притязаниями.

— И возникает другой вопрос, — сказал Рис, вытянувшись во весь свой немалый рост. — Ты недостаточно хорош для моей племянницы.

В мгновение ока, меч снова оказался у его горла. — Я бы предложил вам пересмотреть ваше заявление, Дядя, — мрачно заметил Йен. — Мне противна сама мысль о том, что впервые мы выйдем в свет в качестве супружеской пары, чтобы присутствовать на ваших похоронах.

Племянница Риса затаила дыхание.

— Йен! Он мой дядя. Подожди. Что? Супружеская пара?

Рис переводил взгляд с одного на другую и рассмеялся. Осторожно отведя меч в сторону, устраняя угрозу, Рис низко поклонился королю.

— Я дарую вам жизнь вашей дочери, хотя она принадлежала мне по праву и закону. Взамен, я заберу с собой эту женщину. Она — моя семья, и я имею полное право. Сим я заявляю права на леди Магду.

Все фэйри в зале, молчавшие и неподвижно стоявшие во время всего действа, опустились на колени и поклялись в своей вассальной преданности и единстве.

— Гэренвин!

Король опустился в кресло и озадаченно смотрел на Риса.

— Я не понимаю. Зачем, черт побери, вам понадобилась наша пастушка свиней?

— Я все еще не могу поверить, что Глори вышла замуж за этого низкорослого толстяка, — сказала Люси, качая головой. — Все эти годы она клялась, что ей подойдет лишь мужчина равный ей по красоте, а теперь Глори тайно вышла замуж за лорда, который на голову ниже нее и практически лыс. А весит на пять стоунов[1] больше своей невесты.

— Ах, но он же любит ее без памяти, — ответил Йен, положив руки ей на талию. — И еще далеко не всё сказано на этот счет. С днем рождения, любовь моя.

— Меня сейчас стошнит, — заметил Рис, когда раздражающий его человек поцеловал Люси. Не то, что бы они оба могли что-то услышать помимо собственного чувственного лепета. Рис удерживал поводья серебряной кобылы, которую приобрел для своей племянницы, и пристально смотрел, как Йен, небрежно взглянув на дядю своей суженой, помог Люсинде забраться в седло.

— И смотри, не лапай принцессу Верховного Дома Благого Двора, — проворчал Рис.

Йен улыбнулся и намеренно поднес руку Люсинды к своим губам.

— Моя будущая жена и я будем лапать друг друга так, как пожелаем, дядя.

— Не называй меня «дядя», — ответил, стиснув зубы, Рис.

Люсинда поправила свою развивающуюся юбку, и то ли испуганно, то ли смиренно вздохнула.

— Так будет всю дорогу по Эльвании? Потому что если вы двое не сможете прийти к соглашению, мне придется уехать в одиночестве, оставив вас обоих.

— Ты не можешь… — обиженно начал говорить Рис.

— Ты никогда… — сказал в свою очередь Йен.

— Посмотрим, — прервала их девушка.

Рис грозно нахмурился, стараясь сдержать улыбку.

— Ты — дочь моей сестры, — напомнил он, гарцуя на лошади. — Я такие истории мог бы тебе рассказать…

— Замечательно, — встрял Йен, устроившись в седле и подведя своего коня ближе к Люсинде. — Люси и я не сможем в этой поездке побыть наедине, не так ли?

Рис улыбнулся, когда его долгожданная компаньонка вышла из конюшен и стала рядом с его лошадью, протягивая к нему руки.

— О, прямо не знаю, — ответил Рис, остановился, подхватил красивую, чувственную женщину за талию и посадил ее на лошадь перед собой. — Я временами буду очень занят.

Йен заморгал.

— Кто…?

Рис снова улыбнулся, но ничего не сказал, наслаждаясь запахом лаванды, исходящим от волос этой девушки. Она удобно устроилась меж его бедер и удовлетворенно вздохнула.

Люси удивленно посмотрела на них, а затем улыбнулась.

— Йен, познакомься с Магдой.

Тот ошеломленно спросил:

— Магда? Пастушка свиней?

Магда робко улыбнулась и кивнула.

— Я приняла ванну.

(И все они жили долго и счастливо. Ну, по крайней мере, очень долго…)