"У врат Молчания" - читать интересную книгу автора (Мень Александр)

Глава третья ПО ЗАВЕТАМ ПРЕДКОВ

Китай 551-479 гг. до н.э.

Вопреки распространенному мнению, Конфуция нельзя считать основателем религии в строгом смысле этого слова. Хотя его имя часто упоминается рядом с именами Будды и Заратустры, на самом деле вопросы веры занимали в мировоззрении Конфуция самое незначительное место. Не был он и умозрительным философом, подобно Пармениду или Платону. Теория познания и загадки бытия фактически также оставались вне поля зрения Конфуция.

Но если китайский учитель не был ни пророком, ни метафизиком, то кем же он в таком случае являлся и какое место занимал в духовном движении своей эпохи?

Ответить на этот вопрос гораздо легче, чем на вопрос о Лао-цзы или о многих других мыслителях древности. Их подлинные воззрения нередко скрывает завеса, сотканная воображением последователей. Образ же Конфуция, напротив, сохранился в источниках почти без всяких мифологических прикрас. Он обрисован там вполне реалистически и нисколько не похож на условное изображение. Мы можем узнать о его привычках, характере, манерах, о событиях его жизни, услышать его подлинные слова. В его облике нет ничего сверхчеловеческого; он удивительно прост, даже прозаичен.

Тем не менее этот человек наложил неизгладимую печать на всю культуру и дух своей страны. И не только своей страны. Его общественные и нравственные идеалы привлекали впоследствии многих даже и на Западе.

Конфуций, как Пифагор и Сократ, не оставил письменного изложения своего учения. Но друзья и последователи мудреца записали его высказывания в книге "Лунь юй" - "Суждения и беседы". Она состоит главным образом из собранных без всякой системы отдельных афоризмов, которые начинаются словами: "Учитель сказал..." Иногда в ней сообщаются факты из биографии Конфуция, иногда попадаются живые эпизоды, показывающие учителя в непринужденной беседе с друзьями. И хотя предание приписывает Конфуцию составление чуть ли не всей священной письменности Китая, "Лунь юй" остается почти единственным надежным свидетельством о мудреце и его учении /1/.

x x x

Имя Конфуций - латинизированная форма китайского имени Кун-цзы, т. е. "учитель Кун". Он родился в княжестве Лу около 551 г. Семья его принадлежала к старинному аристократическому роду, к тому времени почти разорившемуся. Отец Конфуция умер, когда он был маленьким ребенком, и ему рано пришлось познакомиться с нуждой и трудом. "В юности я занимался работой простолюдина" /2/, вспоминал впоследствии мудрец; он был сторожем, пас овец и коз.

Рассказывают, что еще в детстве Конфуций так любил старинные обряды, что все его игры сводились к подражанию священным церемониалам. Это очень интересный штрих. Он свидетельствует о том, что Конфуций по всему своему душевному складу тяготел к ритуалам и строгому порядку. Они остались неизменной любовью его жизни, единственной неослабевающей страстью. Всегда умеренный и осторожный, здесь он становился почти фанатиком, детская любовь к нерушимым канонам определила всю его дальнейшую судьбу.

Именно стремление изучить традиционный строй культа пробудило в мальчике желание учиться. Бедность не позволяла ему поступить ни в одну из государственных школ, где готовили чиновников, Но это не остановило Конфуция. С пятнадцати лет он стал брать частные уроки и заниматься самообразованием. Овладев иероглифической премудростью, он с головой погрузился в изучение древней литературы. "Я любил древних, - говорил он ученикам, - и приложил все усилия, чтобы овладеть их знаниями" /3/.

Девятнадцати лет Конфуций женился, и вскоре у него родился сын. Теперь ему нужно было заботиться не только о матери, но и о собственной семье, и поэтому он решил поступить на государственную службу. Получив место надзирателя за продовольственными поставками, Конфуций с воодушевлением принялся за дело.

Нам трудно представить себе Будду или пророка Иеремию с головой ушедшими в хозяйственные и административные заботы. Даже Сократ, который иногда принимал участие в гражданских делах, относился к ним довольно равнодушно. Но Конфуций видел в работе чиновника нечто священное. Он тщательно следил за тем, чтобы товары были доброкачественными, вникал во все мелочи, расспрашивал людей, знающих толк в хозяйстве, беседовал с крестьянами, интересовался способами улучшения урожая.

Работая на складах, он воочию убедился, что слухи о злоупотреблениях, произволе и расточительности, которые царят в княжестве, не преувеличены. Постепенно ему становилось ясно, что его родной край страдает тяжким недугом. Феодальная рознь, мятежи, нищета и несправедливость царили повсюду. В детстве он познал тяжелую долю "простолюдина", а теперь столкнулся с нерадивостью должностных лиц, алчностью купцов, жестокостью и праздностью князей. Как все это отличалось от счастливой жизни в древнем неразделенном царстве Чжоу, о котором он знал из книг и преданий!

Конфуций в душе всегда был служилым человеком, честным чиновником, его постоянно заботили непорядки в стране. Под влиянием того. что он видел на службе, и того, что он нашел в старых книгах, у него сложилось убеждение, что народ давно сбился с дороги и что только возврат к древнему укладу жизни может спасти его.

В 528 г. у Конфуция умерла мать. По обычаю он должен был в знак траура покинуть службу на три года. И хотя многие в то время уже не обращали внимания на это правило, он решил строго соблюсти его.

Теперь, когда у него появилось больше свободного времени, он посвятил его углубленному изучению отечественной старины. Чем сильнее вызывала в нем протест окружающая жизнь, тем большим ореолом окружал он седую древность, времена легендарных царей. В народных сказаниях и одах перед ним оживало идеальное царство, в котором властитель был мудр и справедлив, войско преданно и отважно, крестьяне трудолюбивы и честны, женщины верны и нежны, земля плодородна и обильна. Погружаясь в этот исчезнувший мир, Конфуций все больше укреплялся в своих взглядах. Люди, по его мнению, страдают потому, что в стране царит хаос. а для того, чтобы избавиться от него, следует возвратиться к дедовским обычаям и порядкам. Но сделать это нужно сознательно: каждый человек должен быть требовательным к себе, соблюдать установленные правила и каноны; тогда лишь все общество исцелится от своего недуга.

Это открытие Конфуций не собирался держать про себя. Ему было около тридцати лет, когда он приступил к энергичной проповеди своего учения. Вокруг него стали собираться молодые люди, его сверстники, видевшие в нем наставника /4/. Он читал вместе с ними старинные рукописи, толковал тексты, объяснял обряды. Он делился с ними своими мыслями о золотом веке, который хотя и ушел давно в прошлое, но может быть воскрешен вновь.

Со своих слушателей Конфуций брал скромную плату, а впоследствии стал жить на средства нескольких богатых учеников, предоставивших ему помещение для "школы".

Когда Конфуция называли проповедником какой-то новой доктрины, он горячо протестовал против этого: "Я толкую и объясняю древние книги, а не сочиняю новые. Я верю древним и люблю их" /5/. Свою главную цель он видел в "умиротворении народа"; только ради этого нужно знание заветов святых царей.

x x x

Таким образом, мы видим, что практические земные задачи занимали Конфуция прежде всего. Он не задавался вопросами о смысле жизни, о Боге и бессмертии. Его не волновали тайны природы и трагичность человеческого существования. Главным для него было найти путь к спокойному процветанию общества. Когда он говорил о Дао, то не подразумевал под этим словом ничего непостижимого и таинственного. "Дао недалеко от человека: когда выбирают путь, далекий от разума, это не есть истинное Дао" /6/. Дао в его устах означало конкретный социальный и этический идеал, а не "туманное и неясное", как у Лао-цзы.

Впрочем, это не означает вовсе, что Конфуций отрицал Высшее Начало. Оно его просто мало интересовало, ибо казалось чем-то далеким и абстрактным. "От учителя, - говорится в "Лунь юе", - можно было слышать о культуре и о делах гражданских, но о сущности вещей и Небесном Пути от учителя нельзя было услышать" /7/.

Вся его религиозность сводилась к требованию соблюдения обрядов и к сознанию того, что от Неба зависит судьба его самого и его учения. Хотя Конфуций уверял, что он в пятьдесят лет "познал веление Неба", - тут не было речи о каком-то откровении. Он не считал молитвы необходимыми, потому что представлял себе Небо в виде некой безликой Судьбы. "Небо безмолвствует" /8/, - говорил он. И это не было Молчанием, о котором говорили мистики. Конфуций был вообще глубоко чужд всему мистическому. Просто он констатировал ту очевидную для него истину, что Небо никак не проявляет себя в жизни людей. Точно гак же он не любил упоминать о духах и тайных силах.

На вопрос, существует ли бессмертие, Конфуций уклончиво отвечал: "Мы не знаем, что такое жизнь, можем ли мы знать, что такое смерть?" Свой агностицизм он философски не обосновывал, это был агностицизм утилитарный, который оставляет в стороне все, что не затрагивает непосредственно повседневные проблемы.

Обрядам Конфуций не придавал магического значения. Он сторонился всякой таинственности, всего непонятного. "Мы не знаем, как помочь людям, как же можем знать, как служить умершим?" /9/ И тем не менее культ имел в его глазах первостепенное значение. Он видел в нем часть всеобщего нравственно-политического порядка. Признаваясь, что ему непонятен смысл Великого Жертвоприношения, он все-таки считал его необходимым государственным делом /10/. Так же понимал он культ предков. "Если мы не будем старательны в исполнении долга по отношению к предкам, то нравственность народа не будет улучшаться" /11/ - говорил он.

Здесь Конфуций был неумолим и не желал отступать ни на йоту. Древние приносили жертвы, должны делать это и мы, не углубляясь в их смысл. Когда один из учеников сказал, что хорошо бы отменить жертвоприношение барана, ибо оно стало пустой формальностью, учитель ответил: "Тебе жаль барана, а мне жаль моих обрядов"/12/.

Одним словом, Конфуций, как говорит его биограф Крил, "оставил важнейшие вопросы религии открытыми... Он обращал все свое внимание на социальную и политическую реформу жизни, реформу, в основе которой не было никакой метафизики" /13/. Будда, как мы увидим, также умалчивал о многих метафизических вопросах. Но если он делал это во имя главной цели человека поисков спасения, то Конфуций чуждался метафизики во имя житейских задач и целей.

x x x

В 522 г. исполнилась давнишняя мечта Конфуция. Он посетил вместе с учениками старую столицу Чжоу. Древние храмы привели его в восхищение. Он почувствовал себя у самого источника мудрости, внимательно рассматривал фрески, с восторгом читал полустертые надписи, с неистощимой любознательностью расспрашивал обо всем, что касалось старины. Огорчало Конфуция лишь то, что культ в столице находился в явном небрежении.

Вскоре по городу стала распространяться молва о молодом ученом. Число его учеников возрастало с каждым днем. Всех поражала его необъятная эрудиция и глубокое знание древней литературы. В то время он занимался редактированием книги "Ши цзин", в которой оставил самые лучшие стихи и песни. Он знал большинство из них наизусть и до конца дней любил повторять их. Большое значение придавал Конфуций музыке. Он видел в ней завершение социальной системы. Музыка должна была, по его замыслу, служить духовной пищей народу, воспитывать и облагораживать нравы.

Посещение Чжоу совпадает с первыми попытками Конфуция найти такого правителя, который стал бы следовать его советам и привел страну к процветанию. Это сделалось у него почти навязчивой идеей, и мысль о возможном патроне преследовала мудреца до самой могилы.

По преданию, именно тогда, когда Конфуций начал стараться привлечь к себе внимание, произошла встреча с Лао-цзы.

Старый философ осудил его самомнение и пустые мечты, но Конфуция это не смутило. Не смутили его и насмешки других аскетически настроенных проповедников. Когда они укоряли его в пустозвонстве, он отвечал, что легче всего умыть руки и отстраниться от дел. Гораздо важнее употребить свои знания для служения народу.

Хотя Конфуция никогда не окружало такое почитание, как Будду или Пифагора, тем не менее он умел внушать уважение к себе и своим знаниям. Разумеется, было у него и немало врагов, как среди чиновников, так и среди соперничающих школ. Как мы уже видели, в то время в Китае было много людей, подобно Конфуцию предлагавших свои советы князьям. "Поднялись, - говорили тогда, - многочисленные мудрецы, как рой пчел. Все ученые стараются переспорить друг друга" /14/. В "Лунь юе" мы часто находим намеки на споры, разгоревшиеся вокруг Конфуция.

Кое-кто, пытаясь унизить учителя, подтрунивал над его "гордым видом, вкрадчивой манерой и упорством". Но вряд ли эти обвинения были достаточно справедливыми. Конфуцию всегда была свойственна неподдельная скромность. Он был неизменно учтив, внимателен, приветлив, носил простую одежду черного и желтого цвета. В кругу учеников он был сердечен и естественен, чужд превозношения и надменности. Он никогда не выставлял напоказ свою образованность и умел прислушиваться к советам. Ученики имели на него большое влияние. Не раз он изменял свои решения по их советам, выслушивал от них упреки, оправдывался перед ними. Беседуя с ними, он любил пошутить и помечтать.

Но зато едва Конфуций появлялся при дворе, он преображался: в воротах он низко склонял голову, в тронном зале стоял затаив дыхание, застывал в церемониальных позах, разводил руки, делал чинные поклоны, - одним словом, воскрешал древний придворный этикет. На улице он также внимательно следил за пристойностью каждого своего движения. Все его манеры были рассчитаны и продиктованы строгими правилами. В коляске он ехал не поворачивая головы, к обряду приветствия относился необычайно серьезно. И все это проистекало не из гордости или чванства, но делалось во имя возрождения традиций.

Образ жизни Конфуция не был аскетическим, хотя он считал, что необходимо уметь довольствоваться малым. В основном его быт не отличался от быта других ученых и чиновников. В семейной жизни он не нашел счастья, но зато кружок учеников стал для него подлинной семьей, дружной и преданной. Слушатели обычно были ненамного его моложе, но он любил называть их "своими детьми".

Конфуций не обещал ученикам дать какое-то высшее сокровенное знание. Он наставлял их в простой земной науке, которой был беззаветно предан сам. "Я просто человек, - говорил он, - который в страстном стремлении к знанию забывает о пище, в радостях познания забывает о горестях и который не замечает приближающейся старости" /15/. Однако "наука" Конфуция была совсем не той наукой, какой мы ее обычно представляем.

Все знание, согласно Конфуцию, сводилось к изучению исторического наследия. "Учитель, - говорится в "Лунь юе", - учил четырем вещам: письменам, правилам поведения, верноподданности и чистосердечности" /16/. Иными словами, он не выходил за границы литературы, истории и этики.

Иногда у учеников возникала мысль, что наставник скрывает от них какие-то тайны. Но Конфуций решительно отвергал это: "Я ничего не скрываю от вас. Нет ничего, чего бы я вам не показал. В этом моя цель" /17/. Пытались расспрашивать сына Конфуция. Но оказалось, что отец вообще мало разговаривает с ним. Он лишь спрашивал сына: изучал ли тот "Ши цзин" и правила благопристойности. Этим исчерпывались для Конфуция основы знания /18/.

x x x

На первый взгляд может показаться странной такая приверженность к традиции. Но в мировоззрении Конфуция она имела глубокий смысл, ибо была залогом Порядка. Типичный утопист, он мечтал о таком обществе, в котором все будет предусмотрено до ничтожных мелочей. В этом можно заметить его сходство с другим утопистом древности - Платоном. Но если Платон в своих "Законах" пришел к мысли о необходимости сильной власти для установления Порядка, то Конфуций верил, что просвещение, пропаганда жизненных канонов сами сделают свое дело.

Эти взгляды мудреца имели в Китае своих противников. В то время там уже зарождалась политическая философия, которая привела к созданию школы Фа-цзя, или Законников. Согласно этой доктрине, возродить государство можно лишь при помощи законов, соблюдение которых необходимо поддерживать жестокими репрессиями. Один из законников в 513 г. собрал воедино уголовные кодексы разных княжеств, предлагая положить этот прейскурант наказаний в основу правления /19/. Конфуций хорошо понимал, что такой чисто внешний подход никогда не приведет к улучшению общества. "Если руководить народом посредством законов, - говорил он, - и поддерживать порядок посредством наказаний, то хотя он (парод) и будет стараться избегать их, но у него не будет чувства стыда" /20/.

Конфуций считал, что человек должен научиться без всяких наказаний следовать правилам гуманности и этикета. Гуманность и этикет упрочают семью; в свою очередь это создает мир в государстве, а государство, в котором все благополучно, принесет человеку счастливую жизнь. Таков главный ход мысли Конфуция. В раннем конфуцианском трактате "Великая Наука" учение о власти выражено так: "Древние, желавшие обнаружить свои богатые дарования, сначала управляли страной. Прежде чем управлять страной, такой человек управлял домом, а кто желал управлять домом, тот заботился о нравственном усовершенствовании" /21/.

Гуманность и этикет, Жэнь и Ли, были для Конфуция универсальными законами жизни. Только ради них необходимо изучение древности, ибо древние познали и осуществили их в совершенстве. В сравнении с Жэнь и Ли все познания - ничто.

- Ты считаешь меня многоученым? - спросил как-то Конфуций ученика. - А разве нет? - ответил тот. - Нет, - сказал Конфуций, - я лишь связываю все воедино /22/.

Гуманность, согласно Конфуцию, не есть условность, она выражает подлинную природу человека, не ограничиваясь каким-либо одним классом людей. Каждый, кто захочет, может достигнуть ее пробуждения в душе /23/. Искусство самоусовершенствования заключается в том, чтобы "быть в состоянии смотреть на других как на самого себя". Сущность гуманности проста. Она сводится к тому, чтобы не делать другим того, чего не желаешь себе /24/. Этот всеобщий нравственный закон, который был известен в буддизме и Ветхом Завете и который был освящен Евангелием, Конфуций не связывал ни с какими сверхчеловеческими истоками. Для него он являлся не столько божественной заповедью, сколько отражением естественных свойств человека. "Доктрина нашего Учителя, - говорили конфуцианцы, - заключается в том, чтобы быть верным основам нашей природы" /25/.

Таким образом, перед нами первая в истории попытка построения автономной морали, которая не связана с религией и Откровением. Здесь обнаруживается ахиллесова пята конфуцианского учения. Выступая против тех, кто желал строить общество только на насилии и страхе наказания, Конфуций захотел утвердить его на чисто этических принципах. Между тем сами эти принципы оказывались у Конфуция без опоры. Он верил в то, что человек по природе больше склонен к добру, чем ко злу, и надеялся на эффективность нравственной проповеди. Недаром европейские деисты и просветители с восторгом отзывались о Конфуции. Они видели в нем своего прямого предшественника. Но ни Конфуций, ни деисты не смогли доказать, что человек добр по природе. Жизнь подтверждала скорей противоположное. Основание для нравственной жизни невозможно искать только в человеке. Лишь тогда, когда нравственность оказывается связанной с верой в высшее значение Добра, она опирается на прочный фундамент. В противном случае ее легко истолковать как некую условность, которую можно безнаказанно устранить со своего пути.

x x x

И Жэнь, и Ли составляют, согласно Конфуцию, нечто настолько тесно взаимосвязанное, что друг без друга они не существуют. "В тот день, говорил Конфуций, - когда человек победит себя и возвратится к Этикету, мир возвратится к Гуманности". И в то же время гуманность является ядром всего. "Если человек не гуманен, что толку в церемониях?" /26/

Конечной же целью и гуманности, и этикета было воскрешение золотого века.

Ради приближения счастливого времени Тайпин человеку следует неустанно трудиться над самоусовершенствованием. Он должен обуздывать свои страсти и порывы, живя в согласии с принципами Порядка и Середины (Чжун-юн). Середина - это идеальное состояние общества и его членов. Она достигается умеренностью во всем, обдуманностью поступков, неторопливостью и педантичным исполнением правил.

Середины нужно придерживаться и в ненависти, и в любви; любовь должна быть сдержанной, разумной, чуждой крайностей. Конфуций уверен, что платить добром за зло - нелепость. "Чем же тогда платить за добро?"/27/ Осуждал он и беззаветную самоотверженность. Если ты видишь, что человека нельзя спасти, зачем рисковать? Основой взаимоотношений должно быть спокойное уважение, дружелюбие, сочувствие. Никогда не следует выходить за рамки, предписанные Ли.

"Чуждое всякого мистического элемента, всякого вдохновения, - говорит Вл. Соловьев, - конфуцианство требует от человека не духовного возрождения, не внутренней перемены всего настроения, а соблюдения известной, раз навсегда утвержденной системы правил, определяющих его видимое отношение со всеми общественными кругами, среди которых он живет, начиная с семьи" /28/.

Конфуций постоянно напоминает о том, что этикет есть лишь практический ориентир для поступков: "Если не знают, что такое Ли. ю не на что опираться".

В то время как Лао-цзы проповедовал недеяние и первобытную простоту, Конфуций настаивал на необходимости активного вмешательства в ход событий. Народ, но его мнению, нельзя оставлять на произвол судьбы. В жизни общества должна царить гармония между естественностью и законами. "Когда природа берет перевес над искусственностью, - говорил мудрец, - то мы получаем варварство, а когда искусственность преобладает над природой, то мы имеем лицемерие, и только равновесие природы и искусственности дает благородного человека" /29/.

В своем учении о государстве Конфуций на первое место ставил так называемое исправление имен. Каждый человек обязан вести себя в строгом соответствии с занимаемым положением. Плохо. когда правитель лишь по имени государь, а па деле праздный гуляка или зверолов. "Государство, - говорил он одному князю, процветает, когда государь бывает государем, подданный подданным, отец - отцом, сын - сыном". Если государство хочет соответствовать своему названию, в нем должно быть "достаточно пищи, достаточно войска, и народ должен быть верным".

Где найти образец для такого общества? Разумеется, в древних писаниях. Если люди станут подражать древним во всем: и в одежде, и в обычаях, и в нравственности - то цель будет достигнута. Правда, подражание древним не должно превращаться в слепое копирование. Многое должно быть приведено в соответствие с потребностями времени. Но главная суть остается: каждый должен знать свои обязанности и работать над собой, чтобы быть достойным членом общества.

"Когда человек узнает место, где он должен остаться навсегда, ю определится настроение его души. Когда настроение его души определится, то прекратится всякое душевное волнение" /30/. Таким образом, конфуцианство обещает каждому осязаемое земное счастье, но взамен требует от человека, чтобы он добровольно признал себя лишь частью исправного государственного механизма. В этом "социальном раю" не может быть конфликтов, ибо все выполняют свой долг. Властитель правит, крестьянин обрабатывает землю, рыбак ловит рыбу, музыкант играет, воин отражает нападения врагов, и никто не посягает на чужую сферу деятельности.

В понимании долга правителя особенно ярко проявляется сходство Конфуция с Платоном. Так же как Платон, который считал, что у власти должны стоять "достойнейшие", Конфуций постоянно указывал на необходимость нравственного авторитета правительства. "Правление есть исправление, - говорил он князю. Если вы будете показывать пример справедливости, то кто осмелится поступать несправедливо? Если вы не будете алчны, люди не станут воровать" /31/. Князь должен быть отцом народа, а не деспотом. Ему следует избегать правления при помощи жестокости. "Вы управляете, зачем же прибегать к убийству?" Обладателю власти "нужно быть осмотрительным, правдивым, умеренным в потребностях, любить народ, знать время, когда привлекать его к выполнению повинностей" /32/.

Рассказывают, что однажды Конфуций увидел плачущую женщину и спросил, в чем ее горе. Она сказала ему, что тигр растерзал одного за другим всех ее родных. - Почему же ты не покидаешь этой местности? - удивился мудрец. - В других областях князья угнетают народ. - Видите, - сказал тогда Конфуций ученикам, - жестокий тиран страшнее для человека, чем лютый зверь.

Благодаря такому воззрению на призвание властителей Конфуций приблизился к идеям политического либерализма, которого не знали государства, где царил абсолютизм. Это сближает его с античными демократами и библейскими пророками. "Сказать, что философия Конфуция была демократической в современном смысле слова, - замечает Крил, - значит заходить слишком далеко. С другой стороны, не будет ошибкой сказать, что Конфуций был предшественником демократии, гласом вопиющего в пустыне, приготовляющим путь" /33/.

Но как направить правительство по пути осознания его нравственного долга? У Конфуция и на это был готов ответ, сходный с ответом Платона. Правитель должен иметь возле себя ученого, который руководил бы его поступками, был бы голосом его совести и блюстителем традиций. Такую роль советника Конфуций, естественно, предназначал себе. "О, если бы кто-нибудь призвал меня, - повторял он, - я бы за год произвел большие перемены в стране".

Но найти такого монарха, который подчинился бы авторитету философа, было не так легко. Конфуций долгое время ездил из княжества в княжество, пытаясь найти себе патрона. Одно время ему как будто бы удалось произвести впечатление на князя Ци, и тот обещал назначить его министром. Но сановники, опасаясь конкуренции, стали настраивать князя против Конфуция и сделали все для того, чтобы разрушить его планы. Они начали смеяться над привязанностью мудреца к церемониям. "Ученые, - говорил один из них, - просто смешные болтуны, и их слова нельзя принимать как образец и закон. Надменных и гордых, следующих только собственному мнению, их нельзя допускать к правлению... Говоруны, шатающиеся из одного места в другое, выпрашивающие взаймы, они не могут управлять государством. Теперь Конфуций умножает все, что касается формы и декорума. Он усложняет правила и обряды такими, которые предписывают то вставать, то садиться, то двигаться быстро с распростертыми руками. Многих жизней не хватило бы для того, чтобы их изучить. И в течение многих лет нет возможности доискаться смысла этих правил".

Эти аргументы подействовали на князя, и он расстался с Конфуцием, сказав, что слишком стар для того, чтобы пользоваться его советами. Но Конфуций не стал унывать. Он продолжал свои попытки с неослабевающей настойчивостью. Случалось, звали его к себе мятежные вассалы. Как бы ни осуждал Конфуций непокорных, но перспектива была слишком заманчива. Несколько раз он уже собирался в путь, и каждый раз его останавливали ученики.

Наконец поиски увенчались успехом. В 497 г. Конфуций прибыл на родину, в Лу. Там его приняли с почетом, и князь, думая укрепить свое пошатнувшееся положение, назначил философа губернатором города Чжун-ду. Теперь Конфуций мог на практике осуществлять свои идеи.

Опыт работы чиновника весьма ему пригодился. Он привел в порядок земледелие, ввел севообороты, отобрал у богачей земли, которые они использовали для семейных кладбищ, конфисковал имущество, добытое нечестным путем.

Однако вскоре против Конфуция возникла оппозиция, справиться с которой оказалось не так просто. В первые же дни губернаторства Конфуцию пришлось отступить от принципа отрицания смертной казни и отправить на эшафот своего политического противника. Оправдываясь перед учениками, которые были поражены этим поступком, Конфуций говорил: "Шао Чжен-мао собирал группы последователей, его речь прикрывала все зловредное, он обманывал людей. Он упорно протестовал против всего правильного, показывая своеволие. Как можно было его не казнить?"

Но эта казнь не помогла, оппозиция росла, Конфуций становился непопулярным. Придворные интриговали против него. Князь тяготился его указаниями. А Конфуций считал своим долгом "говорить правду в глаза". В конце концов ему не оставалось ничего иного, как покинуть Лу.

Ученики были огорчены этой неудачей. Но Конфуций по-прежнему не падал духом. "Дети мои, - говорил он, - что вы беспокоитесь, что я потерял место? Страна давно уже находится в беспорядке, и Небо хочет, чтобы ваш учитель был колоколом" /34/. Он все еще был уверен, что добьется своего. Средства, которые он стал употреблять для достижения своей цели, порой приводили учеников в смущение. Так, в княжестве Ци он сблизился с женой правителя Ни-цзы - женщиной весьма сомнительной репутации. Вопреки своему правилу, он беседовал с ней наедине, сопровождал ее в прогулках по городу, вызывая неодобрительные толки. Когда эта попытка не привела ни к чему, он поступил "домашним слугой" к одному вельможе, рассчитывая через него проникнуть ко двору. Но и это не принесло никаких результатов.

Постепенно Конфуцию пришлось убедиться в том, что князья меньше всего интересуются его наставлениями. С тех пор он окончательно "познал веление Неба": пусть ему не суждено быть министром, он найдет другой способ служить народу. Он навсегда останется свободным учителем, "колоколом" истинной жизни.

- Почему вы не служите? - спросили его однажды. На вопрос он ответил вопросом: - А почему только занятие определенного поста называть службой? /35/ Он был уверен, что жизнь по законам добродетели и проповедь ее есть не мерее важное дело.

x x x

Начались годы скитаний. Конфуция повсюду сопровождала большая толпа учеников, которые делили с ним тяготы кочевой жизни. Он продолжал обучать их, прививал любовь к древней литературе и обрядам. В часы отдыха он пел им старинные песни под аккомпанемент лютни, и его игра служила им утешением в печальные минуты. А такие минуты были нередки. В смутные годы междоусобиц каждый путник легко мог подвергнуться неожиданному нападению. Несколько раз Конфуцию угрожала смертельная опасность: дом, где он находился, окружила рассвирепевшая толпа, и только чудом ему удалось избежать расправы. Но среди всех этих злоключений мудрец не терял самообладания. Он был уверен, что Судьба хранит его. "Что могут мне сделать люди?" - спокойно говорил он.

Незаметно подкрадывалась старость. Конфуций стал слабеть. Время от времени в нем просыпалось горькое чувство. "Дни мои на исходе, - вздыхал он, - а я еще не известен". Но тут же добавлял: "Я не ропщу на Небо, Небо знает меня". Иногда он снова ощущал жажду деятельности. Тогда он начинал мечтать о далеких путешествиях, хотел уехать куда-нибудь за море, чтобы там проповедовать свое учение.

Конфуцию было уже около семидесяти, когда умерла его жена. Хотя он никогда не был с ней душевно близок, он воспринял это событие как напоминание о неизбежном конце и все чаще стал говорить о смерти. Однажды, стоя у реки, он погрузился в грустные размышления о мимолетности жизни. "Все преходяще, - сказал он, - подобно этому течению, не останавливается ни днем, ни ночью" /36/.

Вскоре умер сын Конфуция, а вслед за ним любимый его ученик Янь-юань. Смерть Янь-юаня потрясла учителя. "Небо сокрушает меня!" - восклицал он, горько плача. Когда его пытались утешить, он отвечал: "О ком же мне скорбеть глубоко, как не об этом человеке?" /37/ Янь-юань был самоотверженно предан учителю и готов был отдать за него жизнь. Он ловил каждое его слово и принимал все, что скажет Конфуций, без возражений. Учитель

иногда шутливо говорил: "Янь-юань мне не помощник, ему нравится все, что бы я ни сказал". И вот теперь он умер; Конфуций почувствовал, что наступает его черед. Все это время он тем не менее не прекращал работы. Он писал книгу "Чюнь цю"-летопись, которая должна была отразить эпоху вражды и междоусобиц. "По ней узнают меня и по ней будут судить обо мне", говорил он. Ему хотелось прожить еще хоть немного. чтобы довести занятия до конца, но вскоре он почувствовал, что силы его на исходе.

Его стали посещать видения и сны. Когда он заболел, ученики просили старца молиться духам о выздоровлении. "А следует ли это делать?" спросил Конфуций; и когда ему сказали, что правила предписывают поступать так, он сказал: "Я молился давно". Этим он, быть может, хотел сказать, что вся его жизнь была служением Небу /38/.

В 479 г. он прервал свои литературные занятия, чувствуя приближение конца. В беседах с учеником Цзы-кунгом он, однако. все время возвращался к древним временам. Он снова стал сетовать на то, что "не нашлось ни одного правителя, который захотел бы стать его учеником".

Под конец он в тоске воскликнул: "Кто после моей смерти возьмет на себя труд продолжать мое учение?" Это были его последние слова.

Ученики похоронили Конфуция со всей строгостью древнего погребального ритуала. Впоследствии над его могилой был воздвигнут храм, где многие поколения приносили жертвы перед его поминальной доской.

x x x

Опасения Конфуция за судьбу его учения оказались напрасными, оно не погибло. Последователи его не только собирали его изречения и разрабатывали его наследие, но и образовали сплоченную общину, которая стала серьезной духовной силой в Китае. Выдающийся конфуцианец Мен-цзы (389-305), продолжая развивать доктрину учителя, усилил в ней демократические элементы. Так, например, он говорил, что "народ является главным в государстве", и считал, что подданные имеют право свергнуть тирана, ибо по принципу "исправления имен" он перестает быть правителем и превращается в разбойника /39/.

Конфуцианцам пришлось бороться с многочисленными идейными противниками. Главными их соперниками были моисты и законники. Моисты, последователи философа Мо-цзы, ополчались против конфуцианского культа старины и этикета, ратовали за сильную государственную власть. Законники требовали социальных реформ и возлагали надежды на суровый уголовный кодекс.

В середине III столетия до н.э. над конфуцианством нависла смертельная угроза. На престол вступил император Цинь Ши-хуанди, который в своей деятельности стал руководствоваться учением законников.

Цинь Ши-хуанди осуществил давнюю мечту князей и покончил с раздробленностью Китая. Он создал мощную империю. управление которой осуществлялось огромной армией чиновников, подотчетных центральной власти. Была проведена земельная реформа, реформа письменности, военные преобразования. Повсюду вводился строгий порядок. Все уравнивались перед грозным сводом законов, каравшим беспощадно за малейший проступок. Два миллиона заключенных и военнопленных возводили для охраны границ Великую Китайскую стену. На четыре тысячи километров протянулся этот мрачный памятник деспотизма и стал навсегда символом изоляции страны.

Внутри государства Цинь были приняты решительные меры с целью парализовать любую оппозицию. У населения отобрали оружие; наиболее влиятельные семьи были насильственно переселены в столицу, для того чтобы они всегда находились на глазах у власти.

В 213 г. до н. э. по приказу императора началась первая "культурная революция" в Китае. Были сожжены все конфуцианские книги и литература, враждебная государственной идеологии. Согни конфуцианских ученых были зарыты живыми в землю или отправлены на строительство Великой стены. Тем не менее нашлись смелые люди, которые сумели спасти рукописи в разгар преследований или заучить их наизусть.

С приходом в 206 г. новой Ханьской династии учение Конфуция снова возродилось. В 174 г. сам император принес жертву на могиле учителя, и с тех пор Конфуций был официально провозглашен величайшим мудрецом нации, посланником Неба. Вплоть до эпохи Мао Цзе-дуна его учение оставалось неотъемлемой частью китайской культуры.

Чем же обязан Конфуций своему двадцатидвухвековому господству над умами? Он не был такой яркой личностью, как Будда, в его учении не было религиозной глубины Ветхого Завета или Упанишад, философская сторона конфуцианства всегда оставалась неразработанной. И тем не менее авторитет его в Китае всегда был непоколебимым.

Главной причиной триумфа конфуцианства было то, что оно оказалось наиболее созвучным тем идеалам, которые китайцы уже издавна впитывали с молоком матери. Их привлекала его рациональная этика, лишенная мистицизма, оно покоряло своим духом гуманности, умеренности и середины. Его обетования были конкретными, земными, понятными каждому. Порядок и благоденствие всегда имели особое обаяние в глазах китайцев. Конфуций был целиком обращен к земле, он не интересовался тем, что такое жизнь человека, а учил лишь тому, как жить, чтобы достичь мира и изобилия. Он не был ни святым, ни пророком, но именно таким, практичным, рассудительным, прозаическим, он был дорог китайцам; он привлекал симпатии всех: простой народ видел в нем защитника своих интересов, имущие классы - поборника их прав, вся нация - великого вождя, который призван дать ей процветание.

Но дух конфуцианства нельзя ограничивать исключительно китайскими рамками. Об этом свидетельствует его популярность на Западе в эпоху господства рационализма и просветительства.

Сведения о Конфуции были принесены в Европу миссионерами в XVII в. /40/. Его учение сразу же вызвало много споров. Рационалисты и вольнодумцы с радостью ухватились за него как за образец секулярной безрелигиозной морали. Юм считал конфуцианство лучшим осуществлением идей деизма, Монтескье и Вольтер восхищались конфуцианской нравственностью, а для роялистов Конфуций был защитником "просвещенного абсолютизма". Полемика против конфуцианства, которую вели Лейбниц и Мальбранш, свидетельствует о его широком распространении. Деисты и агностики, революционеры и консерваторы нередко ссылались на Конфуция как на своего предшественника.

Мы уже видели, что в учении Конфуция о государстве действительно заключались элементы либерализма. Но в его собственной стране это не привело к народовластию. "Конфуций, - говорит Крил, - положил начало созданию демократического правления, но созданные им принципы были слишком мало расширены. И самих этих принципов недостаточно. Для эффективности демократии народ в целом должен иметь активный голос при избрании своих правителей. Для этой цели необходимо создать особые методы. В Китае это никогда не получило развития; это завершилось в другой части света" /41/.

Итак, конфуцианский идеал - не просто экзотическая философия. Он явился первой попыткой сформулировать учение о том, что конечная цель человека-чисто земная, что нравственность может быть укреплена независимо от религии, что все высшие запросы духа могут быть устранены из сознания, а трагичность жизни преодолена созданием гармоничного общества. Совершенно очевидно, что эта доктрина являлась общечеловеческим соблазном, а не просто китайским изобретением.

Несмотря на свое тяготение к "середине", Китай, таким образом, выдвинул два крайне противоположных решения проблемы жизни. С одной стороны, в лице Лао-цзы он возвестил миру о тайне Высшего Бытия и призывал к мистическому созерцанию. А с другой стороны, в лице Конфуция он объявил высшей ценностью земное существование и увидел спасение в устойчивом общественном режиме.

И поныне эти два направления - пассивная отрешенность и утилитарный реализм - продолжают бороться в Китае. Большой победой первого было массовое обращение китайцев в буддизм, учение, сходное с даосизмом /42/. Конфуцианская же тендеция восторжествовала в китайском коммунизме, несмотря на то что философия Мао существенно отличается от доктрины Конфуция.

Между тем ни тот. ни другой ответ на вопрос о смысле жизни не может удовлетворить человечество. Первый вступает в глубокий и непреодолимый конфликт с фактом жизни, творения, реального мира, человеческого творчества, а второй - тщетно пытается заставить человека забыть о его высшем духовном призвании.

Теперь нам пора покинуть Срединную империю и обратиться к другому народу, чтобы услышать слово его великих учителей жизни.

Глава третья

ПО ЗАВЕТАМ ПРЕДКОВ

1.По словам одного из знатоков конфуцианства, "Лунь юй" - "лучший источник по учению Конфуция" (Н. G. Creel. Confucius, the Man and the Myth. London 1951, р. 313). В частности, он обосновывает это тем, что в "Лунь юе" содержится немало такого, что позднейшие конфуцианцы вряд ли могли поместить в книге а именно: ссоры между учениками Конфуция и его сомнительные в этическом отношении поступки. Радуль-Затуловский считает "Лунь юй" даже "единственным источником, на основе которого приходится изучать Конфуция" (Я. Радуль-Затуловский. Конфуцианство и его распространение в Японии, 1947, с. 64).

2. Лунь юй, IX. 7. Пер. П. Попова.

3. Лунь юй, VII, 19.

4. "Я старше вас на один день",- говорит ученикам Конфуций (Лунь юй, XI, 25).

5. Лунь юй. VII, 1.

6. Чжун юн (Учение о Середине), XIII.

7. Лунь юи. V. 12.

8. Лунь юй, XVII. 9.

9. Лунь юй, XI. 11-12.

10. Лунь юй. 111. 11.

11. Лунь юй, 1, 9.

12. Лунь юй. 111, 17.

13. H. G. Creel. Confucius, the Man and the Myth, p. 124. См. также: Л. С. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае, с. 107.

14. Цит. по: Шан Юэ. Очерки по истории Китая, с. 52.

15. Лунь юй. VII. 18.

16. Лунь юй, VII. 2.

17. Лунь юй, VII, 23.

18. Лунь юй. XVI. 13.

19. См.: Ян Юн-го. История древнекитайской идеологии, с. 400; В. Рубин. Идеология и культура Китая, с. 74.

20. Лунь юй, II, 3.

21. Да сюэ (Великая Наука), IV.

22. Лунь юй. XV, 2.

23. Лунь юй, VII, 29.

24. Лунь юй, XII, 2; XV, 23.

25. Чжун юн, II, 2.

26. Лунь юй. Ill, 3.

27. Лунь юй. XIV. 36.

28. Вл. Соловьев. Китай и Европа, с. 129.

29. Лунь юй, XII, 11.

30. Да сюэ, II.

31. Лунь юй, XII, 17-18.

32. Лунь юй. I, 5; XII, 19.

33. H. G. Creel. Confucius, the Man and the Myth, p. 310.

34. Лунь юй, III, 24.

35. Лунь юй. II, 21.

36. Лунь юй, IX, 16.

37. Лунь юй, XI, 9.

38. Лунь юй, VII, 34.

39. Мен-цзы, I, 4.

40. P. Do-Dinh, Confucius et l' humanisme chinois. Bourges, 1967: p. 176-181.

41. H.G. Creel. Confucius, the Man and the Myth, p. 275.

42. В Китае получила начало особая ветвь буддизма - дзэн, доктрина и практика которого особенно близки к даосизму. Это учение впоследствии распространилось в Японии и оказало большое влияние на западный мир (см. Е. Завадская. Восток и Запад. М. 1970: Г. Померанц. Традиция и неподвижность в буддизме чань (дзэн). - Сб. "Роль традиции в истории и культуре Китая". М., l972).