"Мозг Кеннеди" - читать интересную книгу автора (Манкелль Хеннинг)

13

Лусинда сняла фартук, обменялась несколькими фразами с человеком за стойкой, который, похоже, был здесь главным, и повела Луизу в другой, слабо освещенный, неприметный бар, где вдоль стен сидели девушки. Сев за столик, Лусинда, не спрашивая Луизу, заказала пиво. В помещении царила тишина. Ни радио, ни проигрывателя. Ярко накрашенные девицы не разговаривали друг с другом. Либо молча курили, разглядывая свои безжизненные лица в карманные зеркальца, либо нервно покачивали ногами. Все очень молодые, многим не больше 13-14 лет. Короткие юбки, почти ничего не скрывающие, высокие каблуки-шпильки, практически обнаженные груди. «Они похожи на загримированные трупы, — подумала Луиза. — Трупы, подготовленные к похоронам или мумификации. Но проституток не хранят для будущего. Они сгнивают под своими накрашенными лицами».

На столе появились две бутылки, стаканы и салфетки. Лусинда наклонилась к Луизе. Глаза ее покраснели.

— Скажи еще раз. Медленно. Расскажи, что случилось.

Луиза не заметила в Лусинде никакого притворства. Ее блестевшее от пота лицо было совершенно открыто. И ужас перед тем, что ей вот так неожиданно пришлось услышать, был неподдельный.

— Я нашла Хенрика мертвым в его стокгольмской квартире. Ты когда-нибудь бывала там?

— Я никогда не была в Стокгольме.

— Он лежал мертвый в своей постели. Напичканный снотворным. От этого и умер. Но почему он покончил с собой?

Одна из юных девиц подошла к их столу, попросила прикурить. Лусинда поднесла ей огонь. В свете зажигалки Луиза разглядела изможденное лицо девушки.

Черные пятна на щеках, кое-как замазанные, запудренные. Симптомы СПИДа, о которых я читала. Черные пятна смерти и с трудом излечимые язвы.

Лусинда сидела неподвижно.

— Я не понимаю.

— Никто не понимает. Но, вероятно, ты в состоянии мне помочь. Что могло случиться? Не связано ли это с Африкой? Он был здесь в начале лета. Что произошло тогда?

— Ничего, от чего он бы захотел умереть.

— Я должна узнать, что случилось. Какой он был, когда приехал, с кем встречался? Какой был, когда уехал отсюда?

— Хенрик был всегда одинаковый.

«Нужно дать ей время, — подумала Луиза. — Она потрясена моим рассказом. Теперь я, по крайней мере, знаю, что Хенрик кое-что для нее значил.

— Он был моим единственным ребенком. Больше у меня никого нет.

Луиза заметила быстрый блеск в глазах Лусинды — удивление, а возможно, беспокойство.

— У него не было братьев и сестер?

— Нет, он был единственный.

— Он говорил, у него есть сестра. Старшая.

— Это неправда. Я его мать, мне лучше знать.

— А почему я должна тебе верить?

Луиза пришла в ярость.

— Я его мать и совершенно раздавлена горем. Ты оскорбляешь меня своими сомнениями.

— Я не имела в виду ничего плохого. Но Хенрик часто говорил о своей сестре.

— У него не было сестры. Хотя, может быть, он хотел бы ее иметь.

Девушки у стены одна за другой исчезали из бара. Вскоре они остались вдвоем, в тишине и тусклом освещении, не считая бармена за стойкой, который старательно подпиливал ноготь на большом пальце.

— Они такие молоденькие. Девушки, сидевшие здесь.

— Самые юные пользуются наибольшим спросом. Приходящие сюда южноафриканцы обожают двенадцати- и тринадцатилетних.

— Они не заболевают?

— Ты хочешь сказать, СПИДом? Та девушка, которой я зажгла сигарету, больна. Но другие нет. В отличие от многих других в их возрасте, эти девушки знают, о чем идет речь. И соблюдают осторожность. Они вовсе не из тех, кто умирает в первую очередь или распространяет заразу.

Но ты это делаешь. Ты заразила его, открыла дверь, впустила смерть в его кровь.

— Девушки ненавидят то, чем занимаются. Но клиенты у них только белые. Поэтому они с чистой совестью уверяют своих приятелей, что не были им неверны. Они лишь отдавались белым мужчинам. Это не в счет.

— Неужели правда?

— Почему бы и нет?

Луиза горела желанием задать Лусинде прямой вопрос, бросить его ей в лицо. «Ты заразила Хенрика? Неужели ты не знала, что больна? Как ты могла так поступить?»

Но она промолчала. А немного погодя сказала:

— Я должна знать, что произошло.

— Когда он был здесь, ничего не произошло. Он умер в одиночестве?

— В одиночестве.

«Вообще-то я не знаю, — подумала Луиза. — Кто-то мог быть с ним рядом».

Внезапно ей показалось, что она нашла объяснение насчет пижамы. Хенрик умер не в постели. Только после того, как он потерял сознание или был уже не в силах сопротивляться, его раздели и обрядили в пижаму. Те, кто находился в квартире, не знали о его привычке спать голышом.

Лусинда вдруг заплакала. Ее тело буквально сотрясалось от рыданий. Бармен, изучавший ноготь своего большого пальца, вопросительно взглянул на Луизу. Та покачала головой, помощь им не требовалась.

Луиза взяла Лусинду за руку, горячую, потную, и крепко ее сжала. Лусинда успокоилась, вытерла салфеткой лицо.

— Как ты меня нашла?

— Хенрик оставил письмо в Барселоне. Рассказал о тебе.

— Что рассказал?

— Что ты должна знать, что случилось с ним.

— Знать что?

— Понятия не имею.

— Ты проделала такой долгий путь, чтобы поговорить со мной?

— Я не могла не попытаться узнать, что случилось. Он знал кого-нибудь еще, кроме тебя?

— У Хенрика было много знакомых.

— Это не то же самое, что иметь друзей.

— У него была я. И Эузебиу.

— Кто это?

— Он так его называл — Эузебиу. Служащий шведского посольства. По воскресеньям они обычно играли в футбол на пляже. Маленький неуклюжий человечек, уж никак не похожий на футболиста. Хенрик иногда у него жил.

— Я думала, он был с тобой.

— Я живу с родителями, братьями и сестрами. Он не мог там ночевать. Иногда снимал квартиру у кого-нибудь из посольских, которые в это время были в отъезде. Эузебиу помогал ему.

— Тебе известно его настоящее имя?

— Ларс Хоканссон. Не знаю, правильно ли я произношу его имя.

— Ты жила там вместе с Хенриком?

— Я любила его. Мечтала выйти за него замуж. Но никогда не жила с ним вместе в доме Эузебиу.

— Вы говорили с ним о том, чтобы пожениться?

— Никогда. Я просто мечтала об этом.

— Как вы познакомились?

— Как люди обычно знакомятся? Случайно. Идешь по улице и сворачиваешь за угол. Вся жизнь — неизвестное, поджидающее за углом.

— На каком же углу вы встретились?

Лусинда покачала головой. Луиза заметила, что она нервничает.

— Мне пора возвращаться в бар. Мы можем поговорить завтра. Где ты живешь?

— В гостинице «Полана».

Лусинда демонстративно поморщилась.

— Хенрик никогда бы там не остановился. У него не хватило бы денег.

«Очень даже хватило бы, — подумала Луиза. — Значит, Лусинде он тоже не все рассказывал».

— Она дорогая, — ответила Луиза. — Но моя поездка, как ты понимаешь, не была запланирована. Я поменяю гостиницу.

— Когда он умер?

— Несколько недель назад.

— Мне надо знать день.

— Семнадцатого сентября.

Лусинда встала из-за стола.

— Погоди, — сказала Луиза, удерживая ее. — Я тебе не сказала одну вещь.

Лусинда снова села. Подошел бармен, Лусинда оплатила заказ. Луиза вынула деньги из кармана куртки, но Лусинда чуть ли не враждебно покачала головой. Бармен вернулся к стойке и к своему ногтю. Луиза собралась с духом, чтобы произнести неизбежные слова:

— Хенрик был болен. ВИЧ-инфицирован.

Лусинда никак не отреагировала. Ждала от Луизы продолжения.

— Ты поняла, что я сказала?

— Я слышала твои слова.

— Это ты его заразила?

Лицо Лусинды потеряло всякое выражение. Она смотрела на Луизу как бы издалека.

— Прежде чем я смогу говорить о чем-нибудь еще, я должна получить ответ на этот вопрос.

Лицо Лусинды по-прежнему ничего не выражало. Глаза прятались в тени. Заговорила она спокойным, ровным голосом. Но Арон научил Луизу, что гнев может таиться под поверхностью, особенно у людей, от которых этого меньше всего ждешь.

— Я не хотела тебя обижать.

— У Хенрика я никогда не замечала того, что вижу в тебе. Ты презираешь черных людей. Может, неосознанно, но в тебе это есть. Ты считаешь, что в огромных бедах нашего континента виновата наша собственная слабость. Точно так же, как большинство других белых, ты полагаешь, что самое важное — знать, как мы умираем. Вас совершенно не интересует, как мы живем. Легкое изменение ветра — такова несчастная жизнь африканца. Я замечаю это презрение у тебя, но никогда не замечала его у Хенрика.

— Ты не вправе обвинять меня в расизме.

— Обоснованно это обвинение или нет, решать тебе. Если хочешь знать, то Хенрика заразила не я.

— От кого же он получил эту болезнь?

— Он развратничал напропалую. Девушки, которых ты только что видела, вполне могли быть его «подружками».

— Ты ведь сказала, что они незаразные?

— Одной вполне достаточно. Он халтурил. Далеко не всегда пользовался презервативами.

— Господи!

— Он забывал их, когда пьяный ходил от одной бабы к другой. Потом, приползая обратно ко мне после всех своих похождений, был полон раскаяния. Но быстро все забывал.

— Я не верю тебе. Хенрик был не такой.

— О том, каким он был или не был, мы с тобой никогда не придем к согласию. Я любила его, ты была его матерью.

— Но тебя-то он не заразил?

— Нет.

— Прости меня за это обвинение. Но мне с трудом верится, что он жил так, как ты говоришь.

— Он не первый белый мужчина, который приезжает в бедную африканскую страну и набрасывается на черных женщин. Для белого мужчины нет ничего важнее, чем раздвинуть ноги черной женщины. Для чернокожего так же важно покрыть белую женщину. Можешь пройти по этому городу, и тысячи черных мужчин будут готовы пожертвовать своей жизнью, только чтобы переспать с тобой.

— Ты преувеличиваешь.

— Истину порой можно найти только в преувеличениях.

— Уже поздно. Я устала.

— Для меня еще рано. Я смогу уйти домой лишь завтра утром. — Лусинда встала. — Я провожу тебя до выхода и поймаю такси. Поезжай в гостиницу и выспись. Завтра мы увидимся снова.

Лусинда вывела Луизу за калитку, перекинувшись несколькими словами со сторожем. Из темноты вынырнул мужчина с ключами от машины в руке.

— Он отвезет тебя домой.

— В котором часу завтра?

Лусинда уже повернулась и ушла. Луиза видела, как она исчезла среди теней.

В такси воняло бензином. Луиза пыталась отбросить от себя видение Хенрика среди тощих девушек в коротких юбчонках и с каменными лицами.

Приехав в гостиницу, она в баре выпила два бокала вина. И снова увидала белых южноафриканцев, с которыми ехала в автобусе из аэропорта.

Она возненавидела их.

В темноте, когда Луиза легла и погасила свет, вовсю шумел кондиционер. Как ребенок, она плакала, пока не уснула. Во сне вернулась с выжженной африканской земли на белые равнины Херьедалена, в густые леса, в тишину, к отцу, который смотрел на нее с удивлением и гордостью.

Утром молодая девушка-портье сообщила Луизе, что шведское посольство находится совсем рядом с гостиницей. Нужно только пройти мимо уличных торговцев и автозаправки, и она окажется у желто-коричневого здания посольства.

— Меня вчера ограбили, когда я пошла в другую сторону и свернула в переулок.

Девушка за стойкой сочувственно покачала головой:

— Увы, такое случается довольно часто. Люди здесь бедные, и они подстерегают приезжих.

— Я не хочу, чтобы меня снова ограбили.

— До посольства рукой подать, по дороге ничего не случится. Вы пострадали?

— Меня не избили. Но порезали ножом лицо, под глазом.

— Я вижу. Мне очень жаль.

— Это делу не поможет.

— Что они забрали?

— Мою сумочку. Но в основном я все оставила в гостинице. Они взяли немного денег. Ни паспорта, ни телефона, ни кредитных карт в сумке не было. Коричневая расческа, если она им на что-нибудь пригодится.

Луиза позавтракала на террасе и на миг испытала непонятное чувство комфорта. Словно ничего не случилось.

Но Хенрик мертв, Арон исчез, в темноте кишели тени, люди, которые по какой-то причине следили за ней и Ароном.

По дороге к шведскому посольству она то и дело оглядывалась. У зеленого забора стояла своего рода скульптура — глыба шведской железной руды. Охранник в форме открыл ей дверь.

В приемной висели обычные официальные портреты короля и королевы. На диване двое мужчин вели по-шведски разговор о «нехватке воды и необходимых инвестициях в провинции Ньяса, как только будут выделены деньги». У Луизы мелькнула грустная мысль, что она совершенно забросила работу в Арголиде. Что она, собственно, представляла себе, стоя там ночью и куря сигарету под лай собак Мицоса? Ужас, подстерегавший ее, никаких предупреждений не оставил.

Человека, стоявшего там, в темноте, с сигаретой в руке, больше не существовало.

В окошке приемной она спросила, нельзя ли поговорить с Ларсом Хоканссоном. Женщина, к которой она обратилась, пожелала узнать, по какому делу.

— Он знал моего сына. Передайте ему просто, что здесь мать Хенрика. Этого наверняка будет достаточно.

Женщина принялась рьяно нажимать кнопки внутреннего телефона и наконец разыскала человека по имени Хоканссон.

— Он сейчас спустится.

Мужчины, рассуждавшие о воде, исчезли. Луиза села на синий диван и стала ждать.

В стеклянную дверь вошел низкорослый господин в костюме, лысоватый, с загорелым лицом, свидетельствовавшим о явном злоупотреблении солнцем. Он направился к ней, и она сразу отметила его сдержанные манеры.

— Значит, ты мать Хенрика Кантора?

— Да.

— К сожалению, должен попросить тебя предъявить удостоверение личности. В наше время необходимо соблюдать осторожность. Террористы вряд ли собираются взрывать наши дома. Но МИД ужесточил правила безопасности. Я не могу провести с собой человека через стеклянную дверь, не зная в точности, кто он такой.

Луиза подумала о паспорте и удостоверении, лежащих в сейфе гостиничного номера.

— У меня нет с собой паспорта.

— Тогда нам придется остаться здесь, в приемной.

Они сели. Ее по-прежнему удивляла его оскорбительно-сухая сдержанность.

— Нельзя ли нам для простоты дела считать, что я действительно та, за кого себя выдаю?

— Конечно. Я сожалею, что мир таков, каков он есть.

— Хенрик умер.

Он молчал, она ждала.

— Что случилось?

— Я нашла сына мертвым в его стокгольмской квартире.

— Я думал, он жил в Барселоне.

«Поосторожнее, — подумала Луиза. — Он знает то, чего ты не знала».

— До его смерти я и не подозревала, что у него есть квартира в Барселоне. Я приехала сюда, чтобы попытаться понять. Ты встречался с Хенриком, когда он бывал здесь?

— Мы были знакомы. Он, наверно, говорил обо мне.

— Никогда. Зато о тебе рассказывала черная женщина по имени Лусинда.

— Лусинда?

— Она работает в баре «Малокура».

Луиза вынула фотографию, показала ему.

— Я знаю ее. Но ее зовут не Лусинда. Ее зовут Жульета.

— Может, у нее два имени.

Ларс Хоканссон встал с дивана.

— Я сейчас нарушу все предписания безопасности. Идем ко мне в кабинет. Там вряд ли уютнее, зато не так жарко.

Окна его кабинета смотрели на Индийский океан. В бухту входили рыбацкие лодки с треугольными парусами. Он предложил ей кофе, она согласилась. Он принес две чашки — белые с желто-голубыми флагами.

— Извини, я не выразил соболезнования. Для меня это тоже ужасная новость. Я очень любил Хенрика. Много раз думал, что хотел бы иметь такого сына.

— У тебя нет детей?

— Четыре дочери от прежнего брака. Букет молодых девушек, которые, возможно, принесут пользу этому миру. Но сына нет.

Он задумчиво бросил в чашку кусочек сахара, размешал ручкой.

— Что же случилось?

— Вскрытие показало большое содержание снотворного в его организме, что свидетельствует о самоубийстве.

Ларс Хоканссон взглянул на нее с сомнением.

— Это действительно возможно?

— Нет. Поэтому я ищу настоящую причину. И что бы ни произошло на самом деле, началось все это, по-моему, здесь.

— В Мапуту?

— Не знаю. В этой стране, на этом континенте. Надеюсь, ты поможешь мне найти ответ.

Ларс Хоканссон отодвинул чашку, взглянул на часы.

— Где ты живешь?

— Пока по соседству с посольством.

— «Полана» — хорошая гостиница. Но дорогая. Во время Второй мировой войны там кишели немецкие и японские шпионы. А сейчас кишат бездельники-южноафриканцы.

— Я собираюсь поменять гостиницу.

— Я живу один, и у меня полно места. Можешь пожить у меня. Как жил Хенрик.

Луиза сразу же решила согласиться.

Он встал.

— У меня сейчас встреча с послом и людьми, ответственными за помощь развивающимся странам. Дело касается денег, которые таинственным образом исчезли с одного министерского счета. Речь, разумеется, идет о коррупции, об алчных министрах, нуждающихся в деньгах, чтобы построить дома своим детям. Мы тратим непомерно много времени на подобные явления.

Он проводил ее в приемную.

— В свой последний приезд Хенрик оставил спортивную сумку. Что в ней — я не знаю. Но когда ставил ее в гардероб, то заметил, что она тяжелая.

— Значит, это не одежда?

— Нет, скорей всего книги и бумаги. Могу занести ее сегодня к тебе в гостиницу. К сожалению, у меня обед с французским коллегой, от которого я не могу отказаться. Хотя предпочел бы побыть один. Я очень удручен, что Хенрика больше нет. Просто в голове не укладывается.

Они расстались в маленьком дворике посольства.

— Я приехала сюда вчера, и меня сразу же ограбили.

— Ты не пострадала?

— Нет, но я сама виновата. Я же знаю, что нельзя ходить по пустынным улицам, надо, чтобы вокруг всегда были люди.

— Самые ловкие грабители обладают поразительной способностью сразу распознавать человека, только что прибывшего в страну. Но едва ли здешний народ можно назвать криминальным. Бедность чудовищная. Что делать безработному с пятью детьми? Будь я бедняком в этом городе, я бы ограбил именно такого, как я. Я принесу сумку часов в семь.

Луиза вернулась в гостиницу. В попытке освободится от ощущения недовольства купила в гостиничном магазине дорогущий купальник. Потом залезла в бассейн и плавала кругами до изнеможения.

Я купаюсь в Рёсчерне. Там мы плавали с отцом, когда я была маленькая. Сквозь черную воду ничего нельзя было разглядеть. Отец обычно пугал меня, говоря, что озеро бездонное. Мы плавали там летними вечерами, под писк комаров, и я любила его за силу и размашистость движений.

Вернувшись в номер, Луиза легла голышом поверх простыни. Мысли кружились в голове.

Лусинда и Назрин? Квартира в Барселоне и квартира в Стокгольме? Почему он повсюду задернул занавеси? И почему на нем была пижама в момент смерти?

Она заснула. Разбудил ее телефонный звонок.

— Это Ларс Хоканссон. Я внизу, в холле, с сумкой Хенрика.

— Уже семь? Я в душе.

— Я подожду. Я пришел раньше, чем ожидал. Сейчас всего четыре часа.

Быстро одевшись, Луиза поспешила вниз. Увидев ее, Хоканссон встал. В руке он держал черную спортивную сумку с красной надписью «Адидас».

— Я заеду за тобой завтра в одиннадцать.

— Надеюсь, я не причиняю тебе слишком много хлопот?

— Совершенно никаких. Ни в коем случае.

Луиза прошла к себе, открыла сумку. Сверху лежали пара брюк и тонкая рубашка цвета хаки. Этих вещей она никогда на Хенрике не видела. Под ними оказались пластиковые файлы с бумагами, несколько папок вроде тех, какие она нашла в Стокгольме и Барселоне. Она вытряхнула содержимое сумки на кровать. Со дна посыпалась земля. Она пощупала пальцами. Снова краснозем.

Луиза начала просматривать бумаги. Из пачки фотокопий выпало засушенное насекомое, бабочка. Это была статья по-английски, написанная профессором Роналдом Уиттерманом из Оксфордского университета. Называлась статья «Приемная смерти, путешествие по сегодняшнему миру бедности» и дышала яростью. В ней не было и следа спокойной сдержанности, обычно присущей дебатирующим профессорам. Уиттерман изрыгал бешенство: «Никогда еще мы не обладали столь огромными ресурсами, чтобы создать приемлемый мир для большинства людей. Но вместо этого мы попираем свое сознание, свою интеллектуальную силу, свои материальные ресурсы, позволяя расти чудовищной нищете. Свою ответственность мы давным-давно продали, вкладывая ресурсы в международные учреждения типа Всемирного банка, чьи политические меры зачастую сводятся к тому, что человеческое страдание попадает на алтарь надменных экономических советов. Со своей совестью мы покончили давным-давно».

«Уиттерман из тех людей, что не желают ставить точку, — подумала Луиза. — Ярость этого человека привлекла внимание Хенрика».

В пластиковых файлах она нашла страницы, вырванные из блокнота. Хенрик начал переводить статью Уиттермана на шведский. Луиза видела, что порой ему трудно подбирать слова, трудно приспособиться к ритму длинных фраз. Она отложила статью в сторону, полистала дальше. Внезапно опять возник мозг Кеннеди. Заметки Хенрика были накарябаны на отдельных листках. Сложив их по порядку, она приступила к чтению.

21 января 1967 года Генеральный прокурор США Рамзи Кларк позвонил по телефону. Он был взволнован и не уверен, какая реакция ожидает его. Набрав номер, он поговорил с секретарем, который попросил его подождать. Затем в трубке раздался сердитый голос. Президент Линдон Бейнс Джонсон мог быть приятным и приветливым, но, чуть что не по его, часто взрывался.

— Доброе утро, господин президент.

— Что, собственно, происходит? Я думал, все закончилось, когда на военно-морской базе произвели вскрытие Джека?

— Мы пригласили всех троих патологоанатомов сюда, в Вашингтон. Финка пришлось вызвать из Вьетнама.

— Плевал я на Финка! У меня тут делегация из Арканзаса, бьет копытом под дверью. Хотят обсудить урожай овса и пшеницы. У меня, черт возьми, нет на это времени.

— Простите, господин президент. Я буду краток. Вчера они были в архиве. В частности, доктор Хьюмс, который выступал перед комиссией Уоррена по поводу снимка правого легкого. Это было важно, чтобы установить, как умер Кеннеди.

— Об этом я читал в отчете комиссии. Чего ты, собственно, хочешь?

— Похоже, у нас возникла проблема. Снимок исчез.

— Что значит — исчез?

— Пропал. Как, предположительно, и другой снимок, где входное отверстие смертельной пули.

— Черт побери! Как могли исчезнуть снимки вскрытия Кеннеди?

— А как мог исчезнуть его мозг?

— Что теперь будет?

— Врачи, разумеется, обеспокоены, потому что ранее под присягой свидетельствовали, что снимки существуют. Теперь их нет. По крайней мере одного.

— Газеты станут в этом копаться?

— Более чем вероятно. Все дело поднимут снова. Теории заговора, Освальд, якобы действовавший не в одиночку. Все, что мы старались спрятать, может вновь стать достоянием гласности.

— У меня больше нет времени на Джека. Он мертв. Я пытаюсь быть президентом, пытаюсь распутать эту проклятую вьетнамскую войну и справиться с неграми, которые будут бесчинствовать на улицах, если мы вскоре не решим проблемы с гражданскими правами. Проследи, чтобы эти врачи не болтали слишком много. И поскорее отошли Финка обратно во Вьетнам.

Хенрик закончил свой реферат примечанием, что этот материал взят из «недавно открытых архивов Министерства юстиции США». Добавил он и собственный комментарий:

Кажется, идет массовое захоронение. Неудобные факты замалчиваются. Правду рядят в другие одежды. Мы живем в мире, где важнее скрыть факты, чем обнародовать их. Тот, кто втайне освещает самые темные углы, не может быть уверен, что именно там найдет. Я должен продолжать светить. Скоро я отложу в сторону все эти документы о Кеннеди и его проклятом мозге. Но они служат учебником лжи, а тем самым правды.

Луиза листала стопки бумаг. Нашла карту южных районов Мозамбика. Хенрик обвел кружком город Шаи-Шаи и район к северу-западу от него.

Луиза отложила карту в сторону. На самом дне сумки лежал коричневый конверт. Она вскрыла его. Там было пять черных бумажных силуэтов. Два из них представляли собой геометрические фигуры, остальные три — человеческие профили.

В одном из них она сразу узнала Хенрика. Профиль его, вне всякого сомнения. Ей стало не по себе, силуэт был вырезан очень умело. Но Хенрик — всего лишь тень, черная бумага каким-то образом предвещала случившееся.

Она посмотрела на другие силуэты. Один — мужской, второй — женский. Профиль женщины указывал на то, что она африканка. На обороте никаких надписей. Силуэты наклеены на плотную белую бумагу. Никаких подписей, ничего, что бы говорило, кто их вырезал. Может, сам Хенрик?

Луиза еще раз просмотрела содержимое сумки. Под конец у нее в руках остались только силуэты. Что они означали?

Она спустилась в холл, вышла в сад. С моря дул теплый ветер, насыщенный запахами таинственных пряностей.

Сев на скамейку, Луиза вгляделась в черную воду моря. Мелькали огни маяка, далеко на горизонте плыл на юг корабль.

Она вздрогнула, когда за спиной внезапно появилась Лусинда.

Почему все люди здесь двигаются бесшумно? Почему я никогда не слышу их шагов?

Лусинда села рядом.

— Что ты нашла в сумке?

Луиза опешила.

— Откуда ты о ней узнала?

— Я встретила Хоканссона. Этот город хоть и большой, но все равно маленький. Я встретила его случайно, и он мне все рассказал.

— Он сказал, что тебя зовут Жульетой и что никакой Лусинды он не знает.

Лицо Лусинды скрывала тень.

— Иногда мужчины дают женщинами имена, которые им нравятся.

— А почему женщины на это соглашаются?

В тот же миг, но все равно слишком поздно, Луиза поняла, что имела в виду Лусинда.

— Он считал, что я выгляжу как женщина, которая должна носить имя Жульета. Три месяца мы с ним встречались два вечера в неделю, всегда в определенное время, как правило, в тайных квартирах, снятых для таких встреч, как наши. Потом он то ли нашел другую, то ли приехала его жена, я не помню.

— Могу я тебе верить?

Ответ прозвучал как удар хлыстом.

— Что я была его шлюхой? Маленькой черной мышкой, с которой он забавлялся, платя наличными, долларами или южноафриканскими рандами? — Лусинда встала. — Я не смогу тебе помочь, если ты не желаешь понять, что происходит в нищей стране.

— Я не хотела сказать ничего обидного.

— Ты все равно не поймешь, ведь тебе никогда в голову не приходило, что, прежде чем раздвигать ноги, надо подумать, поесть ли самой или накормить детей и родителей?

— Так объясни мне.

— Потому я и пришла. Хочу, чтобы завтра во второй половине дня ты поехала со мной. Я кое-что тебе покажу. То, что видел и Хенрик. Ничего не случится, можешь не бояться.

— Я всего здесь боюсь, боюсь темноты, боюсь, что на меня нападут люди, которых я не вижу и не слышу. Боюсь, потому что не понимаю.

— Хенрик тоже боялся. Но он пытался избавиться от страха. Пытался понять.

Лусинда ушла. Ветер по-прежнему обвевал теплом. Луиза видела ее перед собой, как она шагала по темным улицам к бару, где работала.

Луиза окинула взглядом большой гостиничный парк. В темноте ей везде мерещились тени.