"Мозг Кеннеди" - читать интересную книгу автора (Манкелль Хеннинг)

21

До дома Лусинды Луиза добралась на такси, шофер не говорил по-английски. Когда она наконец нашла дом, Лусинды там не было. Ее мать, увидев Луизу, разрыдалась. Луиза решила, что, несмотря ни на что, приехала слишком поздно. Одна из сестер Лусинды сказала на странном, но все-таки понятном английском:

— Лусинда не умерла, просто ее здесь нет. Она заболела внезапно, не могла встать с постели. За считаные недели сильно исхудала.

Луиза все время сомневалась, правильно ли понимает сказанное. Английский язык Лусиндиной сестры становился все неразборчивее, как будто батарейка вот-вот совсем сядет.

— Лусинда сказала, что дона Луиза обязательно приедет сюда и спросит про нее. Мы должны сообщить доне Луизе, что она уехала в Шаи-Шаи за помощью.

— Она так и сказала? Что я приеду?

Разговор происходил на улице. Солнце стояло прямо над головой. От жары Луизе стало дурно, шведская зима еще не отпустила ее. В Шаи-Шаи Лусинде окажут помощь. Луиза была уверена, что услышанное по телефону — правда, времени почти нет.

Таксист, привезший ее с аэродрома, ждал. Сидел на земле в тени своей машины и слушал громко игравшее радио. Опять же через сестру Луиза попросила шофера отвезти ее в Шаи-Шаи. Поняв, чего от него хотят, он озабоченно вздохнул. Но Луиза настаивала. Ей нужно в Шаи-Шаи, прямо сейчас. Он назвал цену, Луизе перевели — сумма немыслимая, миллионы метикалов. Она предложила заплатить долларами, что сразу же заинтересовало шофера. В конце концов они договорились о цене, включая оплату бензина и все прочее, что нужно для поездки в Шаи-Шаи. Луиза помнила, что до Шаи-Шаи 190 километров. А шофер словно бы готовился к экспедиции в далекую и незнакомую страну.

— Спроси, бывал ли он раньше в Шаи-Шаи?

Шофер покачал головой.

— Скажи ему, что я там бывала. Я найду. Спроси, как его зовут.

Кроме его имени — Жилберту, она узнала, что у него есть жена и шестеро детей и что он католик. В такси она видела выцветшую фотографию больного папы Иоанна-Павла, приколотую к козырьку ветрового стекла.

— Скажи ему, мне надо отдохнуть. Пусть не болтает во время поездки.

Жилберту воспринял просьбу так, словно ему заплатили сверх оговоренной суммы, и тихо закрыл за ней заднюю дверцу. Последнее, что увидела Луиза в семье Лусинды, было отчаянное лицо ее матери.

В Шаи-Шаи они приехали поздно вечером, так как по пути пробило переднее колесо и пришлось закреплять выхлопную трубу. Жилберту в дороге не произнес ни слова, но все громче пускал музыку. Луиза пыталась отдохнуть. Она понятия не имела, что ее ждет, знала только, что ей понадобятся силы.

Мысль о случившемся с Умби не шла у нее из головы. Несколько раз она едва не велела Жилберту остановиться и повернуть обратно, потому что была на грани паники. Ей казалось, она мчится прямиком в западню, которая захлопнется за ней и уже никогда не откроется. Вместе с тем она беспрерывно слышала голос Лусинды по телефону. Я умираю.

Когда они подъезжали к мосту через реку, фотография папы римского оторвалась и упала на пол между сиденьями. Жилберту остановился и снова прикрепил ее. Луиза чувствовала растущее раздражение. Неужели он не понимает, что время на исходе?

Они ехали по пыльному городу. Луиза до сих пор не решила, как поступить. Отправиться в поселок Кристиана Холлоуэя и там оставить такси? Или поехать в прибрежную гостиницу и найти там кого-нибудь, кто ее подвезет? В конце концов она решилась. Они свернули направо к берегу и остановились возле гостиницы. Выйдя из машины, она тотчас услышала печальный, однотонный звук тимбилы альбиноса. Расплатилась с Жилберту, попрощалась с ним за руку и с чемоданом вошла в гостиницу. Как обычно, свободных номеров, похоже, было много. Ключи на доске висели ровными рядами, все на своем месте. Луиза отметила, что портье то ли не узнал ее, то ли сделал вид, что не узнает. Ни паспорта, ни кредитки он не спросил. Она ощутила себя невидимкой и одновременно человеком, которому доверяют.

Портье хорошо говорил по-английски. Конечно же он закажет такси. Но лучше всего ей сговориться с одним из его братьев, владельцем прекрасного автомобиля. Луиза попросила, чтобы тот приехал как можно скорее. Поднялась в номер и, став у окна, устремила взгляд на развалившийся пляжный киоск. Здесь Умби разговаривал с ней, здесь ему перерезали горло. При мысли об этом ее чуть не вырвало. Страх выпустил когти. Луиза помылась под вяло капающей водой в ванной, потом спустилась вниз и заставила себя поесть — жареную рыбу и немного салата, в котором с большим сомнением поковыряла вилкой. Тимбила звучала все заброшенней, рыба попалась костлявая. Она долго сидела с телефоном в руке, размышляя, не позвонить ли Артуру. Но не позвонила. «Сейчас необходимо только одно: откликнуться на крик о помощи, посланный Лусиндой. Если это был крик о помощи. Может, боевой клич?» — подумала Луиза.

Альбинос перестал играть. Теперь она слышала море, бурное, пенистое. Волны катились из Индии, от далеких берегов Гоа. Жара здесь, у моря, не жгла так, как в Мапуту. Луиза заплатила по счету и вышла из ресторана. У ржавого грузовичка ее ждал человек в шортах и застиранной рубашке цветов американского флага. Он приветливо поздоровался, сказал, что его имя Роберту, но по абсолютно непонятной для Луизы причине все зовут его Уорреном. Она забралась на переднее сиденье и объяснила, куда надо ехать. Уоррен говорил по-английски с тем же южноафриканским акцентом, что и его брат-портье.

— В поселок Кристиана Холлоуэя, — сказал он. — Хороший человек. Много делает для больных. Скоро все заболеют и умрут, — добавил он радостно. — Через несколько лет нас, африканцев, не останется. Только кости в песке да пустые поля. Кто станет есть кассаву, когда нас не будет?

Луиза удивилась странному воодушевлению, с каким он говорил о мучительной смерти, свирепствовавшей вокруг. Может, он сам болен? Или же это замаскированное выражение собственного страха?

Они приехали в поселок. Первое, что бросилось ей в глаза, — отсутствие черной собаки, обычно лежавшей в тени дерева. Уоррен поинтересовался, ждать ему или вернуться за ней позже. Он показал ей мобильник и сообщил номер. Они попробовали перезвониться, но связь наладилась только со второй попытки. Он не хотел брать с нее деньги сейчас. Можно и подождать, некуда спешить при такой жаре, как сегодня. Она вышла из машины. Уоррен развернулся и был таков. Она встала в тени дерева, где обычно лежала собака. Жара неподвижно висела над ней и беленькими домиками, кругом тишина. Было пять часов. Мелькнула мысль, нужно ли Артуру разгребать снег нынче утром. Чуть не касаясь земли, громко хлопая крыльями, пролетела птица и исчезла в направлении моря. Был ли это крик о помощи или боевой клич? Может, Лусинда послала оба сигнала одновременно? Луиза посмотрела на полукруг домиков.

Лусинда знает, что должна направить меня куда нужно. В каком из домиков она находится? Конечно, там, где мы были с ней вместе.

Луиза побрела по песчаной площадке с таким чувством, будто шла по пустой сцене, где люди смотрели на нее, а она их не видела. Открыла дверь и шагнула в сумрак. Запах немытых, потных тел ударил в нос. Ничего не изменилось с тех пор, как она была здесь. Повсюду больные. Почти никто не шевелился.

Берег смерти. Эти люди приплыли к здешнему берегу в надежде на помощь. Но здесь царит только смерть. Как на берегах Лампедузы в Средиземном море, где мертвых изгнанников прибивает к берегу без всякой надежды на жизнь, о которой они мечтали.

Она неподвижно стояла, пока глаза привыкали к тусклому свету. Слышала хор вздохов. То коротких, бурных, напряженных, то настолько слабых, что их почти не слышно. Хрипы, стоны, громкие крики, переходившие в шепот. Она оглядела переполненное помещение, ища Лусинду и не находя. Вытащила носовой платок, прижала его ко рту. Скоро ей не справиться с тошнотой. Она начала ходить по комнате, осторожно переставляя ноги, чтобы не наступить на чью-нибудь ногу или вытянутую руку. «Человеческие корни, — думала она, грозящие меня опутать». Отбросила эту мысль, совершенно бессмысленную. Нельзя превращать реальность в сравнения. Реальность и так достаточно непонятна. Она продолжила поиски.

Лусинду она обнаружила в углу. Та лежала на подстилке за выступом, образованным вертикальной балкой, поддерживающей потолок. Луиза поймала ее взгляд. Лусинда действительно была тяжело больна. Лежала почти обнаженная, из груди вырывались бурные, короткие вздохи. Луиза поняла, что девушка тщательно выбрала это место. Балка создавала мертвый угол. Никто не мог видеть ее лица, когда Луиза стояла перед ней. Лусинда пальцем показала на пол. Там лежал спичечный коробок. Луиза, сделав вид, что уронила платок, наклонилась и зажала коробок в ладони. Лусинда едва заметно качнула головой. Луиза повернулась и вышла из дома, словно не нашла того, кого искала.

Отпрянув на миг от резкого света, Луиза пошла по пыльной дороге. Когда дома скрылись из виду, позвонила Уоррену. Через десять минут он подъехал. Она выразила сожаление, что ее визит оказался таким коротким, но, возможно, ей придется вернуться, может даже сегодня.

У гостиницы он снова отказался взять деньги. Если он ей понадобится, нужно лишь позвонить. Он пока вздремнет в тени своего грузовичка, а потом спустится к морю искупаться.

— Я плаваю с дельфинами и китами. И тогда забываю, что я человек.

— Ты хочешь это забыть?

— По-моему, всем хотелось бы иметь не только ноги и руки, но и плавники.

Луиза поднялась к себе в номер, вымыла лицо и руки под краном, который внезапно ожил и выпустил сильную струю. Потом присела на край кровати и открыла спичечный коробок. Крохотными буковками на клочке газеты Лусинда написала: Слушай в темноте тимбилу. И все.

Слушай в темноте тимбилу.

Луиза дождалась сумерек, после того как туфлей сумела запустить кондиционер.

Позвонил Уоррен, пробудив ее от полусна. Он ей сейчас нужен? Или ему можно съездить в Шаи-Шаи навестить жену, которая вот-вот родит? Луиза отпустила его.

Перед отъездом она купила в Арланде купальник. И почувствовала угрызения совести, потому что приехала, собственно, ради встречи с молодой умирающей женщиной. Несколько раз она уговаривала себя пойти на пляж. Но не сумела. Надо сохранить силы, хотя она понятия не имела, что ее ждет. Лусинда и ее тяжелое дыхание вызвали у Луизы злость и страх.

В этом чудовищном зное всюду сквозили смерть и гибель. Но мысль была сомнительная, ведь она знала, нет ничего более жизнеспособного, чем яркое солнце. Хенрик бы с раздражением запротестовал, если бы Африку назвали мертвым континентом. Он бы сказал: наша собственная неспособность искать правду виновата, что «мы знаем все о том, как африканцы умирают, но почти ничего о том, как они живут». Кто это сказал? Она не помнила. Но эти слова были записаны в одном из документов, которые она читала, проглядывая его бумаги в стокгольмской квартире. Только сейчас она припомнила, что он записал на первой странице одной из бесчисленных папок с материалами об исчезнувшем мозге убитого президента Кеннеди. Хенрик был в бешенстве. И поставил вопрос: Как бы мы, европейцы, реагировали, если бы мир имел представление лишь о том, как мы умираем, и понятия не имел о наших жизнях?

Когда наступили короткие сумерки, Луиза стояла у окна и смотрела на море. Пляжный киоск лежал в тени. Грузовик исчез. Детишки играли с чем-то вроде мертвой птицы. Женщины с корзинами на головах шли прочь по берегу. Какой-то молодой человек пытался удержать равновесие на велосипеде, с трудом пробираясь по глубокому песку. Его постигла неудача, он упал и со смехом встал. Луиза позавидовала его непритворной радости от этой неудачи.

Наступила темнота, черный плащ накрыл землю. Луиза спустилась в ресторан. Альбинос с тимбилой сидел на прежнем месте. Но не играл, ел рис с овощами из красной пластиковой тарелки. Рядом стояла бутылка пива. Он ел не спеша, как будто вовсе не проголодался. Луиза прошла к бару. За столом сидели несколько мужчин, дремали над бутылками с пивом. Женщина за стойкой бара так напоминала Лусинду, что Луиза даже вздрогнула. Но, когда та улыбнулась, стало видно, что у нее не хватает нескольких зубов. Луиза почувствовала, что ей надо выпить чего-нибудь покрепче. Артур выставил бы на стол бутылку водки. Вот, выпей, подкрепись! Она заказала виски, которое вообще-то не любила, и бутылку местного пива «Лаурентина». Альбинос снова заиграл на тимбиле. Слушай в темноте тимбилу. В ресторан вошли новые посетители — пожилой португалец и молоденькая африканка. Луиза прикинула разницу в возрасте — лет сорок. Ее охватило желание подойти к их столику и ударить мужчину. Он — воплощение того, как любовь и презрение смешиваются во все еще живое выражение многовекового колониального ига.

Я слишком мало знаю. Познаниями насчет захоронений бронзового века, насчет значения оксидов железа для античной греческой керамики я кому хочешь заткну рот. Но о мире за пределами раскопок и музеев я знаю бесконечно меньше, чем Хенрик. Я глубоко необразованный человек и поняла это только теперь, когда мне уже за 50.

Опустошив свои стаканы, она вспотела. Легкая пелена окутала сознание. Альбинос играл. Женщина за стойкой грызла ногти. Луиза вслушивалась в темноту. Немного поколебавшись, выпила еще виски.

Без двадцати семь. Сколько же сейчас в Швеции? Разница во времени — час или два? В какую сторону? Вперед или назад? Она сомневалась.

Вопросы остались без ответа, потому что тимбила внезапно умолкла. Луиза допила виски и расплатилась. Альбинос медленно пересек пустой ресторан и скрылся в туалете. Луиза вышла к фронтону гостиницы. Грузовичка Уоррена пока не видно. Море шумело, кто-то невидимый, насвистывая, прошел мимо. Мелькнул неверный свет велосипедной фары. Она ждала.

Альбинос вновь заиграл на своей тимбиле. Звук изменился, был где-то поодаль. Внезапно она сообразила, что слышит другую тимбилу. Инструмент в ресторане покинут, альбинос не вернулся.

Она сделала несколько шагов в темноту. Вибрирующие звуки тимбилы звучали ближе к морю, но не со стороны пляжного киоска, а оттуда, где рыбаки обычно развешивали сети. И вновь Луизу охватил страх, она боялась того, что будет, но заставила себя думать о Хенрике. Сейчас она ближе к нему, чем когда-либо после его смерти.

Она прислушалась к другим звукам, не тимбилы, но там было только море, волны, катившие прямиком из Индии, и ее собственное одиночество, беззвучное, как студеная зимняя ночь.

Луиза пошла к источнику звука, он приближался, но костра она не увидела. Там не было вообще ничего. Она подошла совсем близко, невидимая тимбила уже совсем рядом. Инструмент резко замолчал, между двумя ударами палочек.

И тут к ее лодыжке прикоснулась рука. Она вздрогнула — но никто ее не удерживал — и замерла, услышав в темноте голос Лусинды:

— Это я.

Луиза присела на корточки, пошарила рукой. Лусинда сидела прислонившись к высохшему дереву, упавшему после шторма. Ладонью Луиза ощупала ее лихорадочное, потное лицо, потом Лусинда обняла ее и притянула к земле.

— Меня никто не видел. Все считают, я настолько слаба, что не в состоянии встать. Но пока я еще в силах. Скоро уже не смогу. Но я знала, что ты приедешь.

— Я и представить себе не могла, что ты заболеешь так скоро.

— Никто не верит, что смерть совсем рядом. С некоторыми все происходит очень быстро. Я из таких.

— Я заберу тебя отсюда и прослежу, чтобы тебе дали лекарства.

— Слишком поздно. У меня же есть деньги Хенрика. Но это не поможет. Болезнь бежит по моему телу, как огонь по сухой траве. Я готова. Только иногда мне бывает страшно, в иные дни, на рассвете, когда восход солнца прекраснее обычного, и я знаю, что уже скоро не увижу его. Что-то во мне успокоилось. Человек умирает постепенно, как когда бредешь по мелководью и лишь через несколько километров вода достигает подбородка. Я думала, что умру дома, у мамы. Но я не хочу умирать напрасно, не хочу, чтобы моя жизнь исчезла без следа. Я думала о тебе, о том, как ты искала дух Хенрика во всем, что он делал или пытался делать. Я пришла сюда, чтобы посмотреть, правда ли, что, как считал Хенрик, за доброй волей существует другая действительность, что за молодыми идеалистами прячутся люди с черными крыльями, которые используют умирающих для своих целей.

— Что ты увидела?

Слабый голос Лусинды дрогнул, когда она ответила:

— Мерзости. Но давай я дорасскажу тебе свою историю. Как я попала в Шаи-Шаи, значения не имеет — может, на тачке, может, на грузовике. У меня много друзей, я никогда не бываю одна. Я надела на себя самую рвань, попавшуюся под руку. Потом они оставили меня в песке и грязи возле домишек Кристиана Холлоуэя. Там я лежала, ожидая рассвета. Первым меня увидел седой старик. Позже пришли другие, все в сапогах, широких фартуках и резиновых перчатках. Белые южноафриканцы, один, возможно, мулат. Они спросили меня, больна ли я СПИДом и откуда приехала. Я чувствовала себя как на допросе. В конце концов они позволили мне остаться. Сначала поместили в другом доме, но ночью я перебралась туда, где ты меня нашла.

— Как ты сумела дозвониться до меня?

— У меня остался телефон. Человек, который привез меня сюда, через день перезаряжает батарейку и тайно отдает его мне по ночам. Я звоню матери, слушаю ее перепуганные крики, чтобы удержать смерть на расстоянии. Пытаюсь утешить ее, хотя понимаю, что это невозможно.

Лусинда зашлась кашлем, долгим и хриплым. Луиза пересела и нащупала возле дерева маленький магнитофон. Слушай в темноте тимбилу. Играла вовсе не тень. Звучала кассета. Лусинда перестала кашлять. Луиза слышала, как она в изнеможении тяжело дышит. «Я не могу оставить ее здесь, — думала Луиза. — Хенрик ни за что бы ее не бросил. Должен быть человек, который облегчит ее страдания, возможно, существует какое-нибудь спасение».

Лусинда схватила ее за руку, словно ища поддержки. Но не встала, а продолжала говорить:

— Я слушаю, лежа там на полу. Не больных, а голоса здоровых, находящихся к комнате. Ночами, когда большинство юных белых ангелов засыпают и бодрствуют только ночные сторожа, преисподняя оживает. Под полом есть вырытые в земле комнаты.

— Что там?

— Ужас.

Голос Лусинды так ослабел, что Луизе пришлось наклониться поближе, чтобы разобрать слова. У девушки начался новый приступ кашля, грозивший задушить ее. Она старалась вздохнуть, из горла вырывалось бульканье. После приступа Лусинда долго молчала. Луиза услышала, как альбинос снова заиграл на тимбиле.

— Если у тебя нет сил, не продолжай.

— Я должна. Может, завтра я умру. Эта долгая поездка не будет для тебя напрасной. Как и для Хенрика.

— Что ты видела?

— Мужчины в сапогах, фартуках и резиновых перчатках делают людям уколы. Но колют не только больных. Многие приезжают сюда здоровыми, в точности как рассказывал Умби. Их используют как подопытных кроликов, проверяют на них вакцины. Потом вводят им зараженную кровь. Заражают ВИЧ, чтобы посмотреть, действует ли вакцина. Большинство в том помещении, где ты меня нашла, заражены здесь. Они приехали здоровыми. Но есть и другие, вроде меня, заболевшие иначе. Нас пичкают лекарствами, которые даже на животных не испытывают, проверяют, нельзя ли найти лекарства, когда болезнь уже в полном разгаре. Тем, кто ставит на нас опыты, безразлично, с кем иметь дело — с людьми, с крысами или с шимпанзе. Собственно, животные — это обходной путь. Лекарства-то ищут не для них. Кому, по-твоему, есть дело до принесенных в жертву африканцев, если в результате будут получены лекарства и вакцины, полезные для людей на Западе?

— Откуда ты все это знаешь?

— Знаю. — Голос Лусинды внезапно окреп.

— Я не понимаю.

— А должна бы.

— Как ты обо всем этом узнала? Просто слушала?

— От Хенрика.

— Он видел то, что видела ты?

— Прямо он никогда не говорил. Думаю, хотел пощадить меня. Но рассказывал, что это за вирус, рассказывал, как испытывают различные субстанции, чтобы посмотреть, действуют они или дают побочные эффекты. Он дошел до всего сам, он никогда не изучал медицину. Но он хотел знать. И начал работать здесь волонтером, чтобы узнать правду. Мне кажется, увиденное оказалось гораздо хуже, чем он себе представлял.

Луиза нащупала во мраке руку Лусинды.

— Думаешь, он умер от этого? Оттого что обнаружил, что происходит под землей?

— Волонтерам строго-настрого запрещено спускаться в подвалы, где хранятся образцы вирусов и лекарства. Он нарушил запрет. Стремление узнать правду заставило его побывать в запретной зоне, он рискнул спуститься в подвал.

Луиза изо всех сил старалась понять, что имела в виду Лусинда. Хенрик спустился вниз по лестнице и обнаружил секрет, стоивший ему жизни.

Она была права. Хенрика убили. Кто-то принудил его выпить снотворное. И в то же время ее мучили сомнения. Неужели правда настолько проста?

— Дорасскажу завтра, — сказала Лусинда, и голос ее опять упал до шепота, потерял силу. — Больше не могу.

— Тебе нельзя оставаться здесь. Я заберу тебя отсюда.

— Если ты меня заберешь, мою семью не оставят в покое. Я останусь здесь. Не все ли равно, где умирать.

Луиза сообразила, что уговаривать ее сесть в грузовик Уоррена и уехать отсюда совершенно бесполезно.

— Как ты доберешься обратно?

— Тебе лучше не знать. Но ты не беспокойся. Можешь остаться до завтра?

— Я живу в гостинице.

— Возвращайся, когда услышишь в темноте тимбилу. Возможно, я переберусь в другое место. Но обязательно приду, если не испущу дух. Нехорошо умирать, не рассказав свою историю до конца.

— Ты не умрешь.

— Умру. Ни тебе, ни мне в этом сомневаться не приходится. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Не боли, не того, что сердце будет сопротивляться до последнего. Я боюсь, что буду умирать бесконечно долго. Я не вижу конца своей смерти. Иди.

Луиза не ответила. Сказать было нечего.

Звуки тимбилы то нарастали, то удалялись в темноту, улетая с морскими ветрами.

Луиза встала и пошла к освещенному подъезду гостиницы. Из темноты, где осталась Лусинда, не доносилось ни звука.

В ресторане гостиницы трапезничала компания южноафриканцев. В баре Луиза заметила Уоррена. Он помахал ей рукой: иди, мол, сюда. По глазам она определила, что он изрядно навеселе.

— Я пытался позвонить тебе. Но ты не отвечала. Я решил, ты зашла в море и исчезла.

— Телефон был отключен.

— Я страшно переволновался. Сегодня вечером я тебе нужен?

— Нет.

— А завтра? Обычно я заключаю пари с солнцем, кто встанет раньше — я или оно.

— Я могу заплатить тебе за работу?

— Не сейчас. Завтра или как-нибудь в другой день. Присядь и расскажи про свою страну, про снег и холода.

— Я слишком устала. Может, завтра.

Луиза поднялась к себе в номер. Она была в полном изнеможении. В голове беспокойно мельтешили мысли. Надо бы пойти в ресторан поесть, хотя голода она не чувствовала. Кроме того, нужно записать рассказ Лусинды. Начало свидетельства. Но она просто встала у окна.

На песчаной площадке перед гостиницей стояло три автомобиля, два белых джипа и грузовик Уоррена. Она нахмурилась. Собственно говоря, кто такой этот Уоррен? Почему его брат-портье не узнал ее? А должен бы. Может, он скрывал, что знает, кто она? Почему Уоррен не дома, не в семье? Почему не хочет, чтобы она ему заплатила? Вопросы так и вертелись в голове. Может, Уоррену поручено следить за ней?

Она помотала головой, задернула шторы, проверила, заперта ли дверь, приперла ее стулом и приготовилась ко сну. Она слышала, как заурчали моторы южноафриканских машин, покинувших парковку. Приняв душ, снова подошла к окну и осторожно выглянула из-за шторы. Машина Уоррена стояла на месте. Тимбила смолкла.

Луиза забралась в постель. Кондиционер погромыхивал, иногда выплевывая прохладный воздух. Мысленно она фильтровала слова Лусинды, перебирала их, чтобы увериться, что не пропустила чего-то важного.

Проснулась Луиза утром. И сначала никак не могла сообразить, где находится. Вскочила с кровати, раздвинула шторы. Грузовика Уоррена не видно. Под колонкой у входа в гостиницу мылась черная женщина с обнаженной грудью. Взглянув на часы, Луиза поняла, что проспала без перерыва восемь часов. Она взглянула туда, где встретилась с Лусиндой. Дерево лежало на месте. Несколько кур щипали траву. Луиза вспомнила, что подумала об Уоррене, и устыдилась.

«Я вижу то, чего нет, — подумала она. — Искать надо там, где мрак, а не там, где свет».

Море мерцало. И она не устояла. Надела купальник, завернулась в полотенце и пошла на пляж. Там было практически пусто, только какие-то малыши играли в песке да несколько женщин, нагнувшись, бродили в полосе прибоя, что-то собирали, возможно ракушки. Луиза вошла в воду, побрела на глубину, где можно плавать. Течение было довольно сильное, но не настолько, чтобы сбить с ног.

Рядом с ней был Артур. Они плыли по черному озеру, и между гребками он рассказывал, что оно бездонное.

Луиза вытянулась во весь рост, в воде ей всегда становилось легче. В ту пору, когда в отношениях с Ароном случались тяжелые кризисы, она порой отправлялась поплавать — в море, в озере, в бассейне, смотря что было рядом. Она легла на спину, устремила взгляд в синее небо. Встреча с Лусиндой казалась почти неуловимой грезой.

Выйдя наконец из воды и обсушиваясь полотенцем, она почувствовала себя отдохнувшей, как давно уже не бывало. Вернулась в гостиницу. Машины Уоррена по-прежнему не было ни под одним из тенистых деревьев. Из кемпинга неподалеку потянуло жареной рыбой. Альбинос с тимбилой еще не пришел. В ресторане Луиза была одна. Официантка, которой она раньше не видела, приняла у нее заказ. Она заказала не только кофе и хлеб, но и омлет. Над рестораном разливался какой-то нереальный покой. Кроме официантки, ее самой и невидимки, работавшего на кухне, мир был пуст.

Наверняка Хенрик когда-то здесь обедал. Может, как сейчас, — одинокий завтрак в ожидании игры альбиноса с тимбилой.

Луиза выпила еще чашку кофе. Когда она хотела расплатиться, официантка куда-то скрылась. Она подсунула деньги под блюдечко и вышла из ресторана. Уоррен все еще не появился. Она вернулась к себе в номер, отперла дверь.

Только закрыв за собой дверь, она обнаружила, что на одном из стульев у окна сидит мужчина. Кристиан Холлоуэй встал. Улыбаясь, замахал руками:

— Я знаю, что нельзя непрошеным заявляться в чужие комнаты. Если хотите, я выйду и постучу, как пристало достойному человеку.

— Как вы сюда вошли? Разве дверь не была заперта?

— Меня всегда тянуло к тому, что называют странностями. Замки словно бросали мне вызов, и я научился их вскрывать. Сказать по правде, эта дверь не самая упрямая из тех, с какими я имел дело. В Шанхае мне однажды удалось одолеть тройной замок в двери храма. Но есть у меня и другие хобби. Например, древнее искусство вырезания силуэтов. Дело нелегкое, требует тщательной тренировки, но это уникальный способ расслабиться.

— Почему у Хенрика оказался ваш силуэт?

— Я ему подарил. Он видел китайцев, вырезавших силуэты, и захотел овладеть этим искусством. Есть что-то необычайно притягательное в том, чтобы уменьшать людей до теней и профилей.

— Зачем вы пришли сюда?

— Вы заинтересовались моей здешней работой. И взамен я должен отплатить вам беседой.

— Я хочу спокойно одеться.

— Когда мне вернуться?

— Лучше всего нам встретиться внизу.

Он нахмурился.

— В ресторане или в баре слишком шумно. Расстроенные инструменты, лязг кастрюль, люди, болтающие ни о чем.

— В этом я с вами не согласна. Но через полчаса я буду готова.

— И тогда я вернусь.

Он тихо исчез из комнаты. Кое-что он определенно перенял у глубоко презираемых им африканцев — научился ходить совершенно бесшумно.

Луиза одевалась, одновременно стараясь подготовиться к новой встрече. Каким образом она предъявит ему свои вопросы? Сможет ли сказать ему прямо в лицо, что считает его виновным в гибели Хенрика? «Я бы должна испугаться, — думала она. — Прийти в ужас. Если я права, он вполне может убить меня так же, как убил Хенрика и Умби. Даже если он войдет в эту комнату один, вокруг все равно будут стражники. Невидимые, но вездесущие».

Он постучал в дверь так тихо, что Луиза едва расслышала. Открыв дверь, она не увидела в коридоре никого, кроме Кристиана Холлоуэя. Он улыбнулся и вошел.

— Когда-то эта гостиница была любимым пристанищем южноафриканских туристов. При португальцах Мозамбик представлял собой рай на земле. Пляжи, рыбалка, тепло, не говоря уже о юных девушках, которые стоили сущие гроши. Теперь это почти исчезнувшее воспоминание.

— Мир все-таки иногда становится лучше.

— Смотря кого спрашиваешь.

— Я спрашиваю, кто вы, что вами движет?

— Поэтому вы все время возвращаетесь?

— Однажды сюда приехал мой сын Хенрик. Вам это известно. Потом он вернулся домой в Швецию и умер. Это вам тоже известно.

— Я уже выразил соболезнования. Но думаю, к сожалению, горе нельзя ни с кем разделить. В горе человек одинок, как одинок и в смерти.

— Почему мой сын умер?

Он не смешался. Взгляд остался ясным, смотрел на нее в упор.

— Почему вы думаете, что я могу ответить на этот вопрос?

— Думаю, вы единственный, кто знает ответ.

— Что я, по-вашему, знаю?

— Почему он умер. И кто его убил.

— Вы сами сказали, что полиция уверена в самоубийстве.

— Это не самоубийство. Кто-то заставил его принять таблетки.

— Я по собственному опыту знаю, как трудно примириться с тем, что твой ребенок покончил с собой.

— Знаю, ваш сын покончил с собой, потому что был болен СПИДом.

Она заметила в глазах Кристиана Холлоуэя легкое недоумение, но он мгновенно взял себя в руки.

— Меня не удивляет ваша осведомленность. Судя по всему, ваш сын был в курсе дела. В наше время ничего не скроешь.

— Хенрик считал, что скрыть можно все. Например, исчезнувший мозг президента Кеннеди.

— Помню-помню. Комиссия Уоррена безрезультатно занималась этим вопросом. Очевидно, существует весьма простое объяснение, которого никто не искал.

— Хенрик говорил, для сегодняшнего мира типично, что правду скрывают те, кто заинтересован в восхвалении лжи. Или в ее использовании для грубых, но почти недоказуемых спекуляций.

— Вряд ли это характерно только для нашего времени. Не знаю эпохи, когда бы не происходило то же самое.

— Но разве мы не обязаны разоблачать ложь и бороться с несправедливостью?

Кристиан Холлоуэй развел руками:

— Я сражаюсь с несправедливостью по-своему, стараясь побороть невежество и страх. Показываю, что помочь можно. Вы спрашиваете, что мною движет. Я вам скажу. Желание понять, почему безграмотный Чингисхан во главе своих воинственных орд смог победить хитроумные военные организации и высокоразвитые народы вдали от степей Монголии и создать невиданную в мире империю. Каково было их неодолимое оружие? Думаю, я нашел ответ.

— Какой?

— Их длинные луки. Их умение срастись со своими лошадьми. Их способность поймать волшебный миг, когда на полном скаку можно выпустить стрелу со снайперской точностью. Все важные ответы просты, и этот тоже. Сегодня я краснею, что искал решение так долго. Конечно же всадники научились выпускать свои стрелы, когда все лошадиные копыта находились в воздухе. Тогда, на непостижимо краткое мгновение, наступало полное равновесие. И всадник, спустивший тетиву, мог не сомневаться, что попадет в цель. Главным у Чингисхана были не орды и не жажда крови, а точное знание момента, когда из хаоса возникает покой. Вот что вдохновляет меня, и именно так я пытаюсь жить.

— Строя все эти поселки?

— Пытаясь создать необходимое равновесие. Люди, зараженные СПИДом в этой стране, на этом континенте, умирают. Если им не посчастливилось родиться в одном из немногочисленных богатых семейств. Но если ты заболеешь на Западе, то всегда можешь рассчитывать на помощь и нужные лекарства, независимо от того, кто твои родители.

— В вашей деревне есть подвал. Похожий на галеры. По палубам гуляют здоровые и богатые пассажиры. В трюмах же, прикованные цепями, теснятся другие, рабы.

— Я не понимаю. Что вы имеете в виду?

— Существует подземелье. Там проводятся эксперименты — и на здоровых, и на больных людях. Я знаю, хотя доказательств у меня нет.

— Кто утверждает это?

— Там был человек, который пытался поговорить со мной. На следующий день он исчез. Еще один пытался рассказать мне, что там происходит. Ему перерезали горло.

— Я этого не знал.

— Но ведь именно вы в ответе за происходящее там?

— Естественно.

— Вы в ответе за то, что в ваших миссиях происходит противоположное вашим утверждениям.

— Позвольте объяснить вам одну вещь. Нет ни одного мира без борьбы, нет ни одной цивилизации, которая бы в первую очередь не решала, какие правила должны действовать в общении между людьми. Но правила существуют для слабых. Сильный же видит, насколько они растяжимы, и сам создает свои правила. Вам хочется, чтобы все происходило только по благости и доброй воле людей. Но без частной заинтересованности в прибыли нет и развития. Патенты на лекарства гарантируют прибыли, которые позволяют вести исследования и создавать новые лекарства. Допустим, ваши слова о происходящем в моих поселках — правда. Я не утверждаю, что это так. Но допустим. Разве не может получиться что-то хорошее даже в результате жестокой на первый взгляд деятельности? Подумайте о том, что нужно поскорее найти средство против СПИДа. В особенности югу Африки грозит катастрофа, сравнимая разве только с чумой. Какие страны, по-вашему, готовы выложить миллиарды на создание вакцины? Им деньги нужны для более важных задач — например на войну в Ираке.

Кристиан Холлоуэй встал:

— Времени у меня в обрез. Пора идти. Возвращайтесь, если захотите.

— Я не сдамся, пока не узнаю, что случилось с Хенриком.

Он бесшумно открыл дверь.

— Простите, что взломал дверь. Искушение было слишком велико.

Он исчез в коридоре. В окно Луиза увидела, как он вышел из гостиницы и сел в машину.

Ее всю трясло. Он вывернулся. Она не сумела противостоять ему, не сумела разрушить его защиту. Она задала свои вопросы, но ответы получил он. Теперь она понимала — он пришел разведать, что ей известно. И покинул ее, потому что больше не боялся.

Теперь вся ее надежда на Лусинду. Единственную, кто мог пролить свет на случившееся.

Вечером она услышала в темноте тимбилу. На сей раз музыка раздавалась ближе к морю. Луиза осторожно пошла в ту сторону, вглядываясь в темноту. Было новолуние, ночное небо затянуто туманной дымкой.

Когда музыка стихла, Луиза попыталась уловить дыхание Лусинды, но безрезультатно. На мгновение она решила, что попала в западню. Там, в темноте, не Лусинда, ее поджидают другие тени, как они поджидали Умби, Хенрика и, возможно, Арона.

Потом она услышала голос Лусинды, совсем близко. Чиркнула спичка, вспыхнул фонарь. Луиза села на землю рядом с девушкой. Пощупала ее лоб и поняла, что у нее высокая температура.

— Не надо было тебе приходить. Ты слишком больна.

— Я знаю. Не все ли равно, где умирать. Земля здесь не хуже, чем в других местах. И умру я не в одиночестве. У меня под землей будет общество. В мире мертвых людей больше, чем в мире живых. Нужно только умереть там, где ждут другие мертвые.

— Сегодня приходил Кристиан Холлоуэй.

— Я догадалась, что он это сделает. Ты оборачивалась, когда шла сюда? За тобой никто не следил?

— Я никого не видела.

— Я не спрашиваю, видела ли ты что-нибудь. Просто хочу знать, следил ли кто-нибудь за тобой?

— Я никого не видела и не слышала.

Луиза заметила, что Лусинда отодвинулась от нее:

— Мне нужно побольше места. Температура сжигает весь кислород.

— Что ты хотела рассказать?

— Продолжение. Конец. Если конец существует.

Но Лусинда не успела сказать ни слова. Выстрел разорвал тишину. Девушка дернулась, упала на бок и замерла.

Перед Луизой внезапно возникли фотографии, которые она видела в папках Хенрика. Выстрел пробил голову Лусинды в том же месте, где убийственная пуля вошла в мозг Кеннеди. Но никто не подумает спрятать мозг, вытекший из головы девушки.

Луиза закричала. Она достигла конца путешествия. Но все произошло не так, как она надеялась. Вот она, правда. Она знала, кто стрелял. Человек, вырезавший силуэты, ускользающая тень, перед всем миром утверждавшая, что желает только добра. Но кто ей поверит? Смерть Лусинды означала неумолимый конец истории.

Луиза хотела остаться рядом с Лусиндой, но не посмела. В смятении и страхе она надеялась, что во мраке, за пределами круга света от фонаря, есть кто-то из невидимых друзей Лусинды и они позаботятся о ней.

Еще одну ночь Луиза провела, цепенея от ужаса. Не было сил думать, ее окружала громадная ледяная пустота.

Утром она услышала, как к гостинице подъезжает грузовичок Уоррена. Спустилась в холл, расплатилась за номер. На песчаной площадке стоял Уоррен, курил. Там, где убили Лусинду, не было ничего. Ни людей, ни тела — ничего. Уоррен, заметив ее, бросил сигарету, озабоченно нахмурился.

— Ночью здесь стреляли, — сказал он. — У нас, африканцев, на руках чересчур много бесхозного оружия. Мы слишком часто стреляем друг в друга. — Уоррен открыл перед ней дверцу машины. — Куда поедем сегодня? Прекрасный день. Могу показать лагуны, где вода течет словно жемчуг сквозь пальцы. В Южной Африке я в глубоких шахтах копал драгоценности. Здесь алмазы текут сквозь пальцы как драгоценные капли воды.

— В другой раз. Не сейчас. Мне нужно вернуться в Мапуту.

— Так далеко?

— Да! Я заплачу сколько попросишь.

Он не назвал цены, только сел на шоферское место и выжал первую скорость. Луиза оглянулась, думая, что никогда больше не увидит этого берега, где ей пришлось пережить такой кошмар.

Они ехали сквозь утро, сквозь вихрящуюся красную пыль. Солнце стояло уже высоко, и над окрестностями сгущался зной.

Луиза молчала всю долгую дорогу до Мапуту, а по приезде расплатилась, не произнеся ни слова. Уоррен не задавал никаких вопросов, только попрощался. Луиза сняла номер в гостинице «Терминус», закрыла за собой дверь и очертя голову бросилась в бездну. В гостинице она провела два дня, не говорила ни с кем, кроме официантов, время от времени приносивших ей еду, к которой она почти не притрагивалась. Даже Артуру не позвонила, не попросила о помощи.

На третий день она заставила себя встать с постели, покинула гостиницу и Мозамбик. В Мадрид прилетела через Йоханнесбург вечером 23 декабря. Все рейсы на Барселону были забронированы рождественскими туристами. Она прикинула, не поехать ли поездом, но решила остаться, получив место на самолет, вылетавший утром следующего дня.

В Мадриде шел дождь. Блестящие рождественские украшения пестрели на улицах и в витринах магазинов, на стеклах такси висели диковинные фигурки, вроде гномов. Она остановилась в самой дорогой гостинице, какую знала, — в роскошном «Рице».

Однажды по дороге в Прадо они с Ароном проходили мимо этого отеля. До сих пор она помнила, как они в шутку подумывали о том, чтобы истратить все свои деньги на одну ночь в номере люкс. Теперь ее номер оплачен деньгами Арона, а его самого нет. Тоска по нему причиняла ей неизбывную боль. Только сейчас она начала понимать, что, когда обнаружила его среди красных попугаев, вернулась частица прежней любви.

Она зашла в музей напротив отеля. Все еще не забыла дорогу к залам с картинами и офортами Гойи.

Они с Ароном долго стояли у портрета старой женщины, он держал Луизу за руку, и оба — это им стало ясно потом — думали о неизбежной старости.

Всю вторую половину дня она провела в музее, пытаясь хоть ненадолго забыть все случившееся.

Дождь продолжался и на следующий день, когда она летела в Барселону. Выйдя из самолета, Луиза почувствовала головокружение и невольно прислонилась к стене пандуса, ведущего в здание терминала. Какая-то стюардесса спросила, не нужна ли ей помощь. Луиза покачала головой и пошла дальше. Она будто непрерывно находилась в пути, с того дня, как покинула Арголиду и поднялась на борт раннего рейса «Люфтганзы» на Франкфурт и Стокгольм. Мысленно, просто чтобы справиться с дурнотой, она стала перебирать длинный ряд отлетов и прилетов. Афины — Франкфурт — Стокгольм — Висбю — Стокгольм — Эстерсунд — Стокгольм — Франкфурт — Сингапур — Сидней — Мельбурн — Бангкок — Франкфурт — Барселона — Мадрид — Йоханнесбург — Мапуту — Йоханнесбург-Франкфурт — Афины — Франкфурт — Стокгольм — Эстерсунд — Стокгольм — Франкфурт — Йоханнесбург — Мапуту — Йоханнесбург — Мадрид — Барселона.

Вехи кошмарного путешествия. Вокруг нее исчезали и умирали люди. Никогда ей не освободиться от образов Умби и Лусинды, пусть даже они превратятся в выцветшие фотографии, на которых под конец не разглядишь черты лица. Кристиан Холлоуэй тоже останется в ее памяти. Вырезанный силуэт совершенно безжалостного человека, которого не просто победить.

За этими лицами скрывались тени, безликие тени.

Она пошла на квартиру Хенрика. Бланка как раз мыла лестницу. Они долго сидели в ее квартире и разговаривали. Позднее Луиза мало что помнила из сказанного. Но она спросила, кто побывал в комнатах Хенрика сразу после его смерти. Бланка недоуменно посмотрела на нее.

— У меня сложилось твердое впечатление, что ты говорила неправду. Там кто-то побывал.

— Зачем мне врать?

— Не знаю. Потому и спрашиваю.

— Ты ошибаешься. Здесь никого не было. Я ничего не скрыла от тебя и Арона.

— Значит, я ошиблась.

— Арон вернулся?

— Нет.

— Не понимаю.

— Вероятно, на него навалилось слишком много всего. Мужчины порой ранимы. Может, он просто-напросто вернулся в Аполло-Бей.

— Ты не разыскивала его там?

— Я имею в виду другой Аполло-Бей, о котором ничего не знаю. Вообще-то я пришла в квартиру Хенрика в последний раз. Мне хочется побыть там одной.

Луиза поднялась наверх с мыслью о том, что сейчас эта комната, где она находится, — центр ее жизни. Стоял сочельник, лил серый дождь, а она по-прежнему не представляла себе, как сложится ее жизнь в будущем.

Когда она уходила, появилась Бланка, протянула ей письмо.

— Я забыла отдать его тебе. Оно пришло несколько дней назад.

Имени отправителя на письме не было. Судя по штемпелю, отправлено из Испании. На конверте стояли ее имя и адрес гостиницы.

— Как оно попало к тебе?

— Из гостиницы принесли. Наверное, ты оставила адрес Хенрика.

— Неужели? Что-то не припомню. — Луиза спрятала письмо в карман. — Больше писем нет? Ты уверена?

— Здесь больше ничего нет.

— Никаких писем, которые Хенрик просил тебя отправить? Через год? Через десять лет?

Бланка поняла. И покачала головой. Никаких других писем, кроме того, что она отправила Назрин, не было.

Дождь прекратился. Луиза решила совершить долгую прогулку, пока не устанет по-настоящему, а потом пообедать в гостинице. Перед сном надо позвонить Артуру, пожелать ему счастливого Рождества. Может, стоит поехать домой на второй день Рождества? По крайней мере, она пообещает быть дома к Новому году.

Лишь поздно вечером она вспомнила о письме. И прочитала его в своем номере. С растущим ужасом сознавая, что ничего не кончилось, боль, которую она носила в себе, еще не достигла кульминации.

Личностные данные соответствуют сведениям на идентификационной бирке, прикрепленной к телу. Кожные покровы бледные, трупные пятна выраженные, локализованы преимущественно на спине. Трупное окоченение выражено. На конъюнктиве и вокруг глаз имеются петехии. В слуховых проходах, носовых ходах, в полости рта и заднем проходе постороннее содержимое отсутствует. Видимые слизистые оболочки бледные, без особенностей. Видимых повреждений, рубцов и шрамов на теле нет. Наружные половые органы не повреждены и постороннего содержимого не имеют.

Она все еще не понимала, о чем идет речь в письме. Пока что в ней зрел лишь слабый страх. Она продолжила чтение.

Кожные покровы волосистой части головы без особенностей, кровоподтеков не выявлено. Внешне череп не поврежден. При вскрытии черепной коробки: кости свода черепа без особенностей. Твердая оболочка головного мозга не повреждена, кровоизлияния в эпидуральном и субдуральном пространстве отсутствуют. Поверхность головного мозга без особенностей. Мозжечковый намет и большой затылочный бугор не вдавлены. Средняя линия не искривлена. Мягкие оболочки головного мозга блестящие и гладкие. Между оболочками отсутствуют кровоизлияния и патологические изменения. Желудочки головного мозга нормального размера. Граница между серым и белым веществом головного мозга отчетливая. Серое вещество нормального цвета. Мозговая ткань нормальной консистенции. Сосуды нижней поверхности головного мозга не изменены, обызвествлений нет.

Луиза продолжала читать об органах кровообращения, дыхания, пищеварения и мочеполовой системе. Список содержал массу сведений и заканчивался описанием скелета. В конце подводился итог.

Труп найден на асфальте. Внешний осмотр особых результатов не дал. Наличие петехий свидетельствует, что смерть наступила от удушения. Общая картина говорит о том, что смерть, вероятно, вызвана намеренным действием другого лица.

Она держала в руках протокол вскрытия, сделанного в неизвестной больнице неизвестным судебным медиком. Только прочитав сведения о росте и весе, она, к своему ужасу, сообразила, что речь идет об Ароне.

Действие другого лица. После того как Арон покинул церковь, кто-то напал на него, задушил и бросил на улице. Но кто его нашел? Почему испанская полиция ничего не сообщила? Какие врачи производили вскрытие?

Ей совершенно необходимо поговорить с Артуром. Она позвонила ему. Но не рассказала ни о Лусинде, ни о протоколе вскрытия, только сообщила, что Арон умер и пока она не может сказать больше. У него хватило ума не расспрашивать. Он только поинтересовался, когда она приедет домой.

— Скоро, — ответила она.

Луиза опустошила мини-бар и спросила себя, сколько горя еще выпадет на ее долю. Она чувствовала, что последние своды внутри ее вот-вот рухнут. Этой ночью в Барселоне, с лежащим на полу протоколом вскрытия, она думала, что долго выдержать не сумеет.

На следующий день она вновь пришла на квартиру Хенрика. Размышляя о том, что ей делать с его вещами, она неожиданно сообразила, каким образом собраться с силами, чтобы продолжать жить.

Был лишь один путь, и начинался он здесь, в квартире Хенрика. Ее задача — рассказать о том, о чем он рассказать не успел. Она будет копать и сложит воедино найденные черепки.

Что сказала Лусинда? Нехорошо умирать, не рассказав свою историю до конца. Ее собственную историю. И историю Хенрика. И Арона. Три истории, которые теперь слились в одну.

Она примется за нее, ведь никто другой этого сделать не сможет.

И ей нужно спешить. Время сжималось вокруг нее. Но сначала она съездит домой к Артуру. Вместе они пойдут на могилу Хенрика и зажгут свечу в память Арона.

27 декабря Луиза выехала из гостиницы в аэропорт. День выдался мглистый. Она вышла из такси, направилась к стойке регистрации компании «Иберия» и к самолету, который доставит ее в Стокгольм.

Впервые за долгое время она ощутила прилив сил. Компас перестал вертеться.

Сдав багаж, она купила газету и пошла на контроль.

Она не заметила человека, издалека следившего за ней взглядом.

Только когда она прошла контроль, он вышел из зала отлета и растворился в уличной толпе.