"Банда во временное пользование" - читать интересную книгу автора (Трушкин Андрей)

ТАКТ 7 Духовой оркестр отдувается за всех. О чем думал недорезанный Паганини. Неожиданное предложение

Духовой оркестр детской музыкальной школы всегда отдувался за всех. Оркестранты первыми приезжали в Дом культуры, затаскивали свои инструменты в холл перед входом в зрительный зал и должны были отыграть двадцать, а то и тридцать минут, пока публика собиралась на концерт. Во время самого концерта многим из участников оркестра предстояло выступать еще и соло. Кроме того, оркестр часто ставили, что называется, «под закуску» — под занавес второго отделения. Так что день для Мишки и Валерки обещал быть непростым.

С погрузкой-выгрузкой геликонов, труб, ударной установки, пюпитров и прочей мелочи мальчишки справились быстро. Этот процесс шел «по накатанной». Расставив стулья и пюпитры, музыканты во главе с геликоном-Ёжиковым поудобнее уселись, оглядели пока еще совершенно пустой холл и грянули «Прощание славянки».

После первых десяти тактов в холл потянулись люди. В основном это были родители тех мальчишек, которые играли в духовом оркестре, а также работники ДК и те, кто здесь оказался случайно. Да уж, не услышать духовой оркестр в небольшом ДК было невозможно. Зал, слизанный архитектором с какой-то дворянской усадьбы, был небольшим, и звук здесь метался воробьем, случайно влетевшим в комнату через форточку. Впрочем, это было только на руку неопытным оркестрантам. Из-за странностей здешней акустики многие ошибки сходили им с рук.

После каждого номера Ёжиков давал мальчишкам перевести дух, перелистнуть нотные тетради на нужную страницу. Во время этих пауз можно было перекинуться парой-другой слов.

— Слушай, — наклонился к Валеркиному уху Мишка, — а может, она сюда придет?

— С какой это стати? — возмутился Валерка.

— Что-то же она тогда в музыкальной школе делала? Значит, имеет к ней какое-то отношение.

— Все может быть, все может быть, — процедил Валерка и подтолкнул Мишку локтем, поскольку руководитель оркестра поднес геликон к губам и сделал страшные глаза, означающие: «Внимание, сейчас мы будем играть!»

С каждой новой композицией оркестр играл все лучше и лучше, а людей в фойе становилось все больше и больше. Хитрый Ёжиков составлял репертуар так, что вначале шли вещи, наименее знакомые для оркестра, а в конце звучали те, которые, по оценке самого Виктора Сергеевича, звучали сносно. Заметив, что директриса музыкальной школы выразительно показывает Ёжикову на запястье своей руки, где у нее должны были находиться часы, Виктор Сергеевич шепнул музыкантам: «Чуча!» Оркестр оттарабанил хорошо знакомую ребятам композицию, принял в свой адрес уже достаточно громкие аплодисменты и встал со стульев.

Большинство мальчишек теперь до конца первого отделения, где оркестр уже выступал со сцены, были свободны. Они могли с полным правом шляться по всему ДК, сидеть в буфете или на задних рядах зрительного зала.

Мишке же расслабляться было нельзя. Он был заявлен как исполнитель на трубе фантазии-каприза композитора Тронье. Валерка не покинул товарища, а поплелся за ним, с видом приговоренного к галерам узника, в концертный зал.

За кулисами и в зале царила неразбериха. С одной стороны оркестровой ямы, где когда-то выступал большой симфонический оркестр, суетились, рассаживаясь, взрослые: родители выступающих детей, местные меломаны, преподаватели музыкальной школы и музыкального училища и сами дети, которым еще предстояло выступать со сцены. С другой стороны оркестровой ямы бегали туда-сюда, таская то стулья, то подставочки для ног, то микрофонные стойки, люди разных возрастов. Вот просеменил заслуженный учитель России Семинихин со стаканом воды в руке. Его пышные седые бакенбарды тряслись в такт его шагам. Семенихин торопился поить водой и валерьянкой свою впечатлительную ученицу, которая вот уже целый год репетировала сложную пьесу для фортепиано Листа и в самый ответственный момент отказывалась играть наотрез.

Преподаватель музыки, которого все звали не иначе как Гоша, бегал с криками: «А где микрофон, почему до сих пор нет микрофона?» — из одного угла сцены в другой. Но все его вопросы оставались риторическими, потому как техники час назад ушли курить на крыльцо и до сих пор не возвращались.

В наипоследний раз, беззвучно шевеля губами, повторяла конферанс концерта девочка-пятиклассница. Голова ее была украшена белыми шелковыми бантами такой величины, что они свисали у нее на плечи, делая ее похожей на маленького плюшевого слоненка.

Кто-то гонял лихие пассажи на баяне, кто-то пытался настроить домру, кто-то мучил скрипку — в общем, шум стоял не меньший, чем на вокзале во время прибытия с юга скорого состава, из которого выгружаются многочисленные семейства с щебечущими неумолчными сороками-детьми.

Наконец волны беспокойства и суеты начали утихомириваться, публика расселась по местам, музыканты разобрались, кому за кем выступать, техники установили микрофоны, заслуженный учитель России успокоил-таки свою ученицу, и концерт начался.

Вначале шел сольный номер конферансье. Шагом кремлевского курсанта, охраняющего Мавзолей, она вышла к микрофону и высоким, срывающимся голосом, от которого Мишке тут же заложило уши, объявила:

— Внимание! Отчетный концерт ДМШ № 1, то есть… детской музыкальной школы номер один, объявляется открытым! Моцарт. «Маленькая серенада». Исполняет ученица…

Пока пятиклассница говорила, Гоша, словно крадущийся разбойник, стараясь не шуметь, принялся выкатывать на сцену рояль. Но рояль выдавал его с головой, грохоча не хуже состава, груженного листовой медью. От этого конферансье с бантами старалась говорить еще громче, так что Мишке, чтобы избавиться от звона в ушах, даже пришлось потрясти головой.

Первой выступала маленькая девочка из второго класса. По желанию она еще бы могла, не особо пригибаясь, пройти под роялем, но ей-таки доверили важное и ответственное дело. Однако забыли о том, что даже таким маленьким музыкантам полагается стул. Девочка подошла к роялю, в недоумении оглянулась и принялась отчебучивать Моцарта прямо так, стоя. Гоша схватился за голову и через секунду выпорхнул из-за кулис со стульчиком. Потом подсунул под девочку две подушки, потом, увидев, что ей приходится делать опасные наклоны и она может клюнуть носом в клавиши, резко из-под нее одну подушку выдернул. Девочка стоически выдерживала все эти мытарства и до самого конца пьесы не сбилась. Едва она успела сыграть коду, как на сцену, волоча за собой баян, норовящий его вот-вот опрокинуть, вышел мальчишка из пятого класса. Он по-свойски уселся на стуле, пробежался по клавишам, сделал маленькую паузу и взял два лихих аккорда. Но тут Гоша показал ему из-за сцены кулак, и мальчишка осекся.

А, ну да, его номер еще не объявили!

Выскочила красная от переживаний девочка-слоненок и объявила молдавенеску. Не дожидаясь, пока конферансье уйдет за кулисы, баянист грянул темпераментную музыку, маханул всю композицию за один присест, а потом вдруг начал играть ее с самого начала. Гоша, словно баскетбольный тренер, делал мальчишке знаки, что пьесу он уже закончил и может уходить, но исполнитель, видимо, так разволновался, что не желал ничего видеть. Пальцы его привычно бегали по кнопочкам, слушатели благосклонно внимали. Когда мальчик поехал по молдавенеске в третий раз, Гоша выскочил из-за кулис, в каком-то полусогнутом состоянии, словно под артобстрелом, подбежал к пятикласснику и принялся вытаскивать из-под него стул. Совсем ошалевший мальчишка, у которого руки были заняты, а потому отбиваться ими он не мог, обхватил ножки стула ногами и слезать с него не намеревался. Ситуацию спасла публика, в третий раз прослушавшая молдавенеску и устроившая исполнителю бурную овацию. Попросту говоря, баяниста захлопали. Гоше тем временем удалось наконец освободить стул. Взмыленный преподаватель вместе с баянистом поклонился в сторону публики и потащил лихого музыканта прочь со сцены.

Как это все было ни забавно, Мишкины мысли в это время ходили далеко. В данный момент он обмозговывал, как и когда он будет исправлять двойку по сольфеджио, которой его наградила Ираида Мокровкина.

— Смотри! — вдруг потянул его за рукав Валерка. — Она здесь.

— Кто? Ираида? — ошеломленно отреагировал Мишка.

— Ну если ты в Мокровкину влюбился, тогда да, — захихикал Валерка. — Нет, не Ираида, Катька! Смотри! Сидит в четвертом ряду справа.

Мишка пригляделся. Да, действительно, это была Катя. Но что ей было нужно на этом, в общем-то, рядовом концерте? Увы, ничего другого, кроме как то, что Катька пришла полюбоваться своим мальчиком, Мишке в голову не пришло. На землю его вернул Валерка, помахав под носом у друга программкой:

— Твой номер скоро! Ты о чем думаешь, Паганини недорезанный?

Да, тут следовало думать о музыке и только о музыке. Пьеса Мишке досталась совсем не легкая. Одни восьмые — ив таком темпе… Если бы играть это на рояле, никаких бы проблем не было. Но труба — инструмент особый.

Вздыхая тяжело груженным ишаком, которого с утра пораньше навьючили тюками и погнали на базар, Мишка отправился за кулисы. Он достал из кофра трубу, пощелкал клапанами. Вроде все было в порядке. Он вспомнил, сколько раз он репетировал и сколько раз у него получилось сыграть пьесу без ошибок. Значит, получится и на этот раз.

Пока перед ним стрекотала медиатором по струнам домристка, Мишка облокотился на какую-то древнегреческую статую, оставшуюся, вероятно, от спектакля на античную тему, и задумался о своем. Наконец объявили и его номер. Мишка уверенным шагом подошел к микрофону, поправил его, как надо, выдохнул из себя воздух, вдохнул, поднял трубу к губам и заиграл.

Играл он хорошо, да что там хорошо — просто блестяще! Об этом свидетельствовал тот факт, что шум в зале, который производили несколько утомленные слушатели, тут же стих, и даже перестали болтать девочки-хористки, угнездившиеся на галерке. В каком-то то ли полусне, то ли полузабытьи Мишка закончил свою пьесу, рассеянно поклонился мощным аплодисментам и поплелся за кулисы. Там его встречал Ёжиков. Вид у него был какой-то встревоженный. Он даже чуть присел, чтобы заглянуть в глаза Мишке, почему-то взял его за мочку уха, а потом потрогал лоб.

— Мишань, — сказал он, встряхивая Мишку за плечо, — все-таки ты какой-то странный последнее время. Ты почему решил играть не Тронье, он же в концерте заявлен?

— А? — вдруг очнулся Мишка, словно он пребывал где-то на дне глубокого бассейна и никакие звуки из внешнего земного мира до него не доходили. — Какого Тронье?

— Нашего Тронье, — терпеливо пояснил Ёжиков. — Которого мы с тобой разучивали. Нет, ты, конечно, классно сыграл, спору нет, и пьеса красивая. Это кто? Раков? Или переложение Гуно?

Тут до Мишки начало доходить, что он и в самом деле играл не Тронье.

— Нет, Виктор Сергеич, — признался он, — это не Раков и не Гуно. Это я вчера, когда репетировал, сочинил. Случайно.

— Сам сочинил, говоришь? — удивился Ёжиков и даже поправил очки на переносице, словно для того, чтобы лучше разглядеть юного гения. — Сочинил ты здорово, но играть нужно было все-таки Тронье.

— Извините, Виктор Сергеевич, — пробормотал Мишка, — кажется, я действительно, не того.

— Это бывает, бывает, братец, — похлопал его по плечу Ёжиков. — А вообще талантливо, очень талантливо. Ты тогда на второе отделение не оставайся, а ступай, братец, домой да скажи маме, чтобы она тебе аспирину дала и чаю горячего с медом на ночь: хорошо успокаивает.

Мишка поплелся к своему месту, чтобы сказать Валерке, что он уходит домой. Он вышел в фойе, чтобы пройти коридором, и тут его догнала Катя.

— Слушай, — вдруг схватила она его за руку, — ты что, правда это сочинил?

— Ну да, — пожал плечами Мишка так, словно для него сочинять песни и композиции — самое обыденное дело. — А сегодня вот взял и ни с того ни с сего сыграл.

— Это же классно! — восхитилась Катя.

— Что классно? Что сыграл не Тронье?

— Нет, против Тронье я ничего не имею, — открестилась Катя. — Тронье я не слышала. Но классно, что у тебя получилась такая вещь. А на ноты ты ее переложить сможешь?

— Ну, — ответил вконец ошалевший от неожиданной встречи и еще более неожиданного разговора Мишка.

— А завтра принесешь?

— Ну.

— Ну что ты все «ну» да «ну»?

— А тебе зачем?

— Что зачем?

— Ну, ноты?

Катя на секунду задумалась. Она оглядела Мишку критическим взглядом учительницы, у которой выходила для ученика либо четверка с плюсом, либо пятерка с минусом.

— А ты не проболтаешься?

— О чем не проболтаюсь?

— О чем я тебе сейчас скажу.

— А что ты скажешь?

— А ты скажи, что не проболтаешься.

— Ну, — пообещал Мишка.

Катя закрыла глаза, словно собиралась прыгнуть с не внушающим доверия парашютом с километровой высоты, и единым духом призналась:

— Я хочу стать певицей.

— Ну!

— Слушай, ты в самом деле такой за-ну-дный или только притворяешься? — рассердилась Катя.

— Притворяюсь, — вздохнул Мишка.

— Ну вот, я решила стать певицей. Уже давно. Но для того, чтобы пробиться на эстраду, надо засветиться. Вот я и нашла один конкурс для начинающих певцов. Но туда нужно представлять совсем новые песни, те, которые еще нигде не звучали.

— Так ты, значит, в музыкалку за этим приходила?

— Ну да, разговаривала с преподавателями, выясняла, что и как. В музыкальной школе все строго, здесь репертуар классический, а сочиняют, как мне объяснили, уже где-нибудь в консерватории те студенты, которые, скажем, обучаются по классу композиции. А оказывается, не только студенты.

— Так, значит, тебе моя вещь понравилась?

— Очень, — призналась Катя. — Только теперь нужно придумать, как ее записать.

— Да какие проблемы! Завтра же к утру сделаю.

— Да я не только ноты имею в виду. Нужно ведь сделать все по-современному, как это…

— Аранжировать, — подсказал Мишка.

— Вот-вот, — подтвердила Катя, — и потом записать фонограмму, под которую я могла бы спеть.

— Да, это проблема, — задумался Мишка. — Но начинать, наверное, все равно с нот надо.

— Да, наверное, именно с этого, — кивнула Катя. — Но ты не торопись, время еще есть. А потом, самое главное, подумай — согласен ли ты?

Еще бы Мишка не был согласен! Во-первых, это было его самое лучшее сочинение. Сочинял он много, особенно когда та или иная пьеса не удавалась, и он вместо произведений классических композиторов выдумывал что-то свое. Во-вторых, это был повод, чтобы еще раз встретиться с Катей. А там, как знать, может быть, он понадобится ей еще для чего-нибудь. Скажем, для той же аранжировки. Да, нужно будет сегодня же вечером еще раз как следует проштудировать учебник по музыке Способина. Совсем что-то Мишка от рук отбился, перестал заниматься. Так можно и все зачатки музыкальной грамоты растерять. Кем он тогда будет выглядеть перед Катей? Хвастливым увальнем, не более того. Да-да, обязательно нужно будет перечитать учебник. И по сольфеджио подтянуться.

Наскоро попрощавшись с Валеркой, Мишка коршуном ринулся к раздевалке, чтобы успеть перехватить Катю, но та уже, видимо, ушла. Однако Мишкиного счастливого настроения это уже не испортило. Всю дорогу до дома он на губах исполнял арии из разных опер и несколько раз для профилактики, чтобы не забыть, повторял свою пьесу. До дома он добрался удивительно быстро. Раньше они с Валеркой обычно пользовались автобусом. Веселенькое дельце — топать пехом четыре остановки! Но теперь Мишка их словно и не заметил. Начал было бубнить свою пьесу, сделал два шага — и вот он уже у родного подъезда. Взлетев единым махом на свой этаж, Мишка открыл дверь ключом и порадовался, что мама и папа с работы еще не вернулись. Можно немедленно приниматься задело!