"курьер.ru" - читать интересную книгу автора (антонов вячеслав)Глава шестаяПроезд сворачивал к морю. С двух сторон поднимались высокие живые изгороди, над которыми возвышались кипарисы; их плотные черно-зеленые кроны были тронуты багрянцем заката. В тени деревьев сгущались сумерки, стало прохладнее. Сзади по шоссе прогудела машина, и снова наступила тишина, лишь под ногами поскрипывал темно-красный утоптанный песок. В конце проезда немного посветлело — открылась небольшая квадратная площадка перед воротами из широких досок. За воротами поднимались белые стены двухэтажной виллы, сейчас подсвеченные нежно-розовым. Ступенчатые стены упирались в серую скалу, над которой поднимался крутой склон, заросший густым лесом. Перед воротами стояли две машины: золотистый спортивный «Порше» — низкий, словно приплюснутый, с широкими, массивными колесами и странный для такого места потрепанный белый джип с красным крестом на дверце и окружающей его надписью «US Red Cross»[12]. «А этот откуда? — подумал Андрей, глядя на белую машину. — Та, вторая, на нем катается?» — Вот мы и на месте. —Чен отворил ворота и направился к дому. Вдоль дорожки, вымощенной плитами рваного черного камня, росли розы: алые и пурпурные, бархатно темнеющие в своей таинственной спиральной глубине. Ароматы цветов, солоноватый запах и легкий шум моря в вечерней прохладе, отчетливый стук камня под ногами, оранжевый свет заката — все придавало ситуации какую-то значительность, щекотало нервы, подпружинивая шаги, быстрее перегоняя кровь в застоявшихся мышцах. У Андрея стиснуло грудь, стало сухо в горле. «И, а, сан, сы, у», — сосчитал он про себя по-китайски до пяти. Лет десяти от роду Андрюша Шинкарев прочитал в двадцатикопеечной книжке совет: в трудных ситуациях считать про себя. На освоение такой психотехники (а это психотехника) ушло лет двадцать; он сделал счет своей внутренней мантрой, вписывал его в джазовые ритмы в кабаках, считал фрикции, занимаясь любовью. Лет пять назад стал считать по-китайски, а когда понял, что способен делать это в любой, даже самой сложной ситуации, почувствовал себя немного «нелюдью». Таков удел всех, кто играет с собственным сознанием. Но от счета отказываться не хотел, как не хотел отказываться и от Крысы, до которой оставалось не больше десяти шагов. Терраса перед входом была вымощена тем же черным камнем, что и дорожка в саду. На каменном полу стоял бело-голубой шезлонг, рядом — несколько желтых роз в круглой стеклянной вазе. Над дверью пристроился кубик из белой пластмассы с колпачком матового стекла. «Сенсор. Автоматически включает свет, реагируя на движущийся объект. А розы-то не со двора; где-то тут, наверное, и желтые растут. Сейчас увидим девушку. Спокойнее: выдох-вдох, выдох-вдох...» — Та-джа-хо! окликнул Чен, войдя в широкий белый холл. Пол его был выложен кирпично-красной плиткой, до блеска натертой воском. — Чен хо! глубины дома. — Проходите сюда! Голос был глуховатый, но высокий, игравший явно французскими тонами. Пол из красно-коричневой плитки вел из холла в гостиную. Войдя туда, Шинкарев осмотрелся: на полу белый ковер с длинным ворсом, у окна белый рояль с букетом алых роз в хрустальной вазе. Одна стена была целиком стеклянной, разделяясь лишь узкими белыми колоннами; за ней виднелось море. Стена напротив входа представляла собой дикую, но тщательно вычищенную скалу, с закопченным квадратом камина. Над камином висела узкая китайская картина: размытые малиновые пионы на белом поле. «Сколько белого... Чей же это вкус? Уж явно не — Нравится? Все тот же женский голос прозвучал откуда-то сбоку. Андрей с Ченом обернулись. В просторной кухне, соединявшейся с гостиной, перед хромированной мойкой стояла молодая женщина, видимая, пока не привыкли глаза, лишь черным силуэтом в закатном свете. Свет лился из широкого стеклянного эркера, выходившего в сад. Женщина что-то делала у мойки, не выпуская из левой руки длинного бокала. На вид ей было от двадцати пяти до тридцати, фактически же — двадцать восемь. Худощавое лицо покрывал ровный загар; закатный свет обрисовывал невысокие, но четко вылепленные скулы, выступающий подбородок, узкий, прямой нос. Серо-голубые глаза были полускрыты прядями мягких каштановых волос, немного выгоревших на солнце. Взгляд, насыщенный деликатным, накрепко прирученным эротизмом, на какую-то секунду стал жестким, затем снова смягчился, хорошо гармонируя со сдержанной улыбкой, играющей на тонких, изящно вырезанных губах. Прямые плечи казались узкими, девичьими, но талия широковатой, вполне женской; таким же был и круглый зад. А вот бедра были крепкими, с ясно выраженными мышцами — обтягивающие черные брюки это хорошо показывали. Черная футболка с белым китайским иероглифом обводила невысокие груди, приоткрывая полоску загорелого живота, чуть выступавшего над брюками. Такой была Патриция, или, как ее еще звали, Крыса. Чен именно так и обратился к ней: — Ну здорово, Крыса! Давно не виделись! Китаец дружески обнял женщину за плечи, та чмокнула его в щеку: — Хай, Чен, дорогой! Затем обратилась к Шинкареву: — Здравствуйте, Эндрю, приятно видеть вас. Как добрались? Руку она подала подчеркнуто спокойно, почти церемонно. — Здравствуйте, Патриция, мне тоже приятно, — в тон ей ответил Андрей, слегка пожав узкую ладонь. — А в дороге было спокойно, благодаря Чену. — Ну еще бы! Он ведь у нас герой. Чен все может устроить, не правда ли, Чен? — Не преувеличивай, детка. А кто у нас четвертый? — Четвертая. Это Элизабет, сейчас она в кабинете, работает с электронной почтой. Она вообще много работает. Кстати, Эндрю, вы можете пройти туда. Познакомитесь с Элизабет, заодно осмотрите дом. Вам будет интересно. — Не сомневаюсь, — кивнул Шинкарев. — Вот и прекрасно. Идите прямо через гостиную вдоль этой стеклянной стены, потом вниз, мимо бара. В баре налейте себе чего-нибудь. Минут через двадцать ждем к ужину, все будет готово. «Что ж, посмотрим на твою Элизабет», — подумал Андрей, возвращаясь в гостиную. Лишь только он вышел из кухни, Патриция достала из кухонного шкафа плотный бумажный конверт. Чен открыл его и быстро просмотрел несколько листов бумаги с картой местности и таблицами, распечатанными серыми точками матричного принтера. — Это все? — спросил он. — Все, что ты просил. Для окончательной картины нужны данные на изделие. Он их привез? — Что-то привез, будем разбираться. Но это уже без тебя. — А?... — неуверенно спросила Патриция. Судя по всему, эта женщина о чем угодно могла спросить уверенно. Кроме одного. — Что? — переспросил Чен. — Скоро он уедет? Оба поняли, что Патриция имеет в виду Андрея. — Отсюда — завтра. А из страны — неизвестно когда. Во всяком случае, не так скоро, как сам рассчитывает. — Почему? — Есть дело. Ситуация разворачивается странная, каждый надежный человек будет на счету. — А он надежный человек? Думаю, да. Может быть, не особенно умный, но надежный. Тебе ведь такой и нужен, верно? Ты же loup — А вот это тебя не... — начала было Патриция, но Чен перебил: — Да брось ты! Мне-то что угодно можешь сказать. Сам такой. А вообще, как у тебя с ним? — Не так, как с другими. — А как с другими? — С другими всегда понятно. — Что понятно? — Чем все закончится. Спокойно ожидаешь этого. Вообще-то меня это всегда устраивало... А вот с ним — не так. Китаец посмотрел в сад, затем в глаза Патриции. — Странно... Что, хороший секс? — Неплохой, но ничего особенного. Может, где-то в другом измерении... — усмехнулась та. — А вдруг это любовь? Ты же искала любовь — я помню, ты говорила. Женщина пожала плечами, с почти натуральным равнодушием: — Было когда-то... Знаешь, что Ши-фу мне сказал? — Ну? — «За любовь мы платим болью. А за неуязвимость — отсутствием любви». Чен потер лицо ладонью — лоб, потом щеки. Похоже, он сильно устал, хотя и не подавал виду при Андрее. — Слушай, детка, в городе неспокойно. Здесь-то как? — Ши-фу говорит, пока безопасно. — Будем надеяться. Завтра его увижу. Помочь тебе? — А ты как думал! Вот, бери нож. Шинкарев ненадолго задержался в гостиной, разглядывая китайскую картину над камином. Скала, на которой она висела, не доходила до наружной стеклянной стены, оставляя узкий коридор. Пол, выложенный плиткой, перешел в такую же лестницу; серый камень скалы сменился кедровыми досками — широкими, розовато-коричневыми, с резким волнистым узором; с другой стороны коридора, не прерываясь, тянулось стекло. Море стало багровым, на горизонте громоздились темные тучи с яркими краями, из-за которых на полнеба разлетался веер золотисто-оранжевых лучей. Кедровые доски отступили, образовав полукруг бара. Стойка была того же полированного кедра, сбоку стоял широкий диван, покрытый шкурой зебры. Закатный луч прочертил рыжую полосу по черно-белой шкуре, уткнулся в бар, блеснул в темном стекле бутылок. Андрей наклонился над стойкой, разглядывая полку с бутылками. «Полка-то эта... странная. Что там за ней? Будем надеяться, хоть напитки настоящие». Напитки оказались настоящими; налив «Джека Дэниелса» на два пальца в низкий стакан и бросив пару кубиков льда из маленького холодильника, Шинкарев спустился вдоль все той же стеклянной стены, глядя на догорающий закат. Виски теплом покатилось внутри. Тучи из фиолетовых стали черными, в разрывах угасали последние светлые полосы, протянувшиеся по неподвижному черному морю. «Что же у них там, за полкой?» Внизу лестница повернула, окончившись в небольшом павильоне, при виде которого Андрей остановился в некотором удивлении. Выступая из дома тремя стеклянными стенами и такой же наклонной крышей, своим полом павильончик опускался ниже уровня земли. За стеклом, как на картинке из школьного учебника, виднелся срез каменной скалы и почвенного слоя с корнями травы, растущей тут же, вплотную к стеклу. Со стороны моря земля переходила в мокрый песок. Со скалы к морю бежал ручей, его брызги густо висели на одном из окон. Внутри кабинета стоял длинный рабочий стол с офисной техникой, множеством бумаг и пустой кофейной чашкой. За компьютером, откинувшись на спинку мягкого кресла и положив ноги на другое, работала женщина. Услышав шаги Андрея, она оторвалась от экрана и с улыбкой обернулась: — Замечательная комната, правда? Во время прилива вода доходит сюда, — показала она довольно высоко над полом. — Рыбы подплывают к стеклу, один раз даже появилась большая черепаха. А в шторм волны бьют выше потолка! — И ничего внутрь не попадает? — Разговор начался как-то сам собой, не потребовалось даже здороваться. — Ничего, все плотно. И в шторм все держится. Хотя и страшно. Меня зовут Элизабет, — протянула она руку. — Очень приятно. Андрей, или Эндрю, как больше нравится. Кстати, я не помешал? — Нет, я уже заканчивала. Прямые темные волосы женщины, с тонкой седой прядью, спускались до плеч. Под густой, ровно обрезанной челкой было правильное, загорелое, но уже начинающее увядать лицо с морщинками вокруг глаз и губ. Блестели темно-карие, близко посаженные глаза, нос был с небольшой горбинкой, рот довольно широкий, твердый. Красный спортивный свитер спускался на белые брюки, обтягивающие узкие бедра; на свитере белый крест и надпись, как на джипе у ворот: «US Red Cross». Ступни в темном капроне — длинные, сильные и гибкие, свободно уложенные одна на другую, — комфортно разместились на мягком сиденье. «Красивые ступни, — подумал Шинкарев, — пожалуй, лучшее из того, что видно. Свитер многое скрывает. Но кое-что и показывает». — Так вы сотрудница Красного креста? — спросил Андрей. — Не совсем... Хотя да, конечно, сейчас я в Красном Кресте, — чуть сбившись, поправилась Элизабет. «Чушь. Как я Папа Римский. Ладно, замнем пока». — А вы откуда? — спросила американка. — Я приехал из России, — сообщил Шинкарев, — Вы бывали в России? — Только в Петербурге, зато довольно часто. Работала в информационном центре при генконсульстве США. Недавно я выезжала через Выборг на финском поезде, там у русских пограничников была собака — знаете, которая ищет наркотики? Красивая собака, но от нее пахло. Им нужно мыть свою собаку. В России моют собак? — Моют... Не всех, конечно. Но ведь запах есть и у чистой собаки. А у вас есть собака? — У меня в Штатах колли. Очень скучает без меня. — Кто же о ней заботится? Муж, вероятно? — Я не замужем. В таких случаях принято добавлять: «если вы это имели в виду». Смешно, не правда ли? А у вас есть домашнее животное? — Ни животных, ни друзей, — без улыбки ответил Шинкарев. — У меня аллергия. — На животных? — с сочувствием спросила Элизабет. — На друзей. Зачем он так сказал? Животных у него нет, это правда. А это американское сочувствие... но, собственно, он сам его и спровоцировал. Кажется, женщина что-то поняла. Улыбнулась: — Знаете, мне нужно переодеться к ужину. Боюсь, должна вас оставить. — Ничего страшного, я еще раз загляну в бар. — Тогда встретимся за столом. Она вскочила со стула и быстро поднялась по лестнице. Андрей поглядел ей вслед. «Титьки качаются, задница в меру круглая, но ступни — ах! Да. Бывает же так. Сущая, вроде бы, ерунда — или ухо, или запястье, или вот ступни эти, — но смотрел бы и смотрел. Хотя уже в возрасте, дамочка-то. И выше меня — даже сейчас, без каблуков». — Так он думал, входя в бар. Возле подозрительной полки снова сделал вид, что изучает этикетки на бутылках. «Что же там, за полкой этой?» Ничего не было видно, полная темнота. Однако из-за бутылок тянуло прохладой, отдающей то ли подвальное, то ли пещерной сыростью. Тянуло едва-едва, почти неуловимо, но вдруг послышалось что-то такое... Стук? Плеск воды? «Вода. Подземный канал? Тайная гавань? Эллинг для катера?» Андрей глянул на часы: пора к столу. |
||
|