"Патология лжи" - читать интересную книгу автора (Китс Джонатон)

1

В этом году Стюарты разливают рождественский эль из гигантской праздничной чаши для пунша в зеленые вычурные стеклянные кубки. На папочке костюм от «Армани», на мне – от «Валентино». Люди говорят нам комплименты: дескать, мы прекрасно смотримся в паре.

Сочельник у Стюартов – в духе романтических фицджеральдовских представлений о роскоши. На мистере Стюарте бархатный смокинг винно-красного цвета, лацканы широкие, как диапазон колебаний настроения Зельды,[8] а на миссис Стюарт наверчено что-то похожее на занавески из гостиной. Стюарты живут в Сан-Франциско, на Бродвее. Их дом – не больше других в округе, но почему-то выглядит солиднее. Как большинство заслуживающих упоминания домов в Сан-Франциско, он был построен сразу после землетрясения.[9] Уже третье поколение Стюартов живет в Сан-Франциско.

– Вы, должно быть, Глория Грин. – Папочка ушел наполнять мой кубок, а рядом возник Брайан Эдвард Рид-Арнольд. Брайан – один из бесконечной вереницы стюартовских племянников, лет двадцати пяти, привлекателен, в стиле мальчиков из яхт-клуба. Один из тех людей, с которыми легко говорить и о которых столь же легко забываешь.

– Я читал о вас все.

– Мы не знакомы.

– Вы прекрасны.

– Да-да. Спасибо.

– Я занимаюсь слиянием предприятий.

– Что-то в духе восьмидесятых? – Я посмеиваюсь над ним. – И как, слили что-нибудь интересненькое в последнее время?

– Работал с «Алгонкином»… – Конечно же, «Алгонкин», один из самых легендарных журналов в стране, а может, и в мире, известный своими рассказами на двадцать пять тысяч знаков о поэзии, ботанике и цинке. Десятки лет был убыточным.

– Арт Рейнголд купил его больше трех лет назад. Вы ведь в курсе?

– Я не так давно в издательском бизнесе… Они уже набрали редакторов для «Алгонкина»? Арт должен нанять меня, серьезно.

– Интеллектуальная элита и преступный элемент?

– Преступный элемент?

– Я думал, вы обещали исповедаться. Если пресса правильно все представила.

– Они все переврали нахрен. «Ньюсуик» вырезал всю иронию.

– В новостях сказали, что арест неминуем. Вы здесь прячетесь?

– Прячусь? Все знают, что мне нечего скрывать, и я не собираюсь прятаться. Я – знаменитость.

Папочка, заметив, что я начинаю раздражатся, подошел и обнял меня за талию. Я представляю его Брайану – улыбающегося, обворожительного.

– А каким направлением медицины вы занимаетесь, доктор Грин?

– Восстановительная хирургия.

– Пластическая, – уточняю я.

Папочка пристально смотрит на меня, но молчит.

– Вот поэтому все женщины здесь похожи друг на друга. – Я широко показываю рукой. – Они все похожи на меня.

Папочка, перекраивая лица других, использует меня как образец. Высокие скулы, тонкие губы и мягкие черты стали подозрительно часто встречаться в минувшем десятилетии среди безвозрастного стюартовского общества. Мой нос, прямой, короткий, чуть вздернутый, придающий мне заносчивый вид, тоже весьма популярен.

– Так вы муж Глории, – говорит Брайан.

– Папочка – мой отец. – хихикаю я. – Почти одно и то же.

– Простите?

– Мы безумно влюблены друг в друга.

Я целую папочку в щеку, а затем прячусь от них обоих. Меня находят другие гости, становится многолюдно, я рассказываю байки о своей преступной жизни:

– ФБР в основном составляет протоколы. Я не желаю, чтобы меня допрашивали в их душных кабинетах, поэтому обычно предлагаю им пойти куда-нибудь выпить кофе или хотя бы чаю. У одного следователя аллергия на кофейные зерна.

– А вы бывали в «Чайном доме» в Филл-море? – спрашивает меня Билки – она на пятом месяце беременности и потому в суровой социоалкогольной завязке. – Я теперь только туда и хожу, с друзьями из «Клуба спасения кокер-спаниелей».

Фрэнси громко шикает на нее. Пока Билки не забеременела, они были настолько похожи, что прежде чем начать говорить, ей всякий раз приходилось представляться. Никто из этих людей никогда не бывал под подозрением, да и вряд ли когда-нибудь окажется. Они находят мою жизнь бесконечно забавной – не могу себе представить, чтобы кто-то из них был способен на убийство и совершил его.

Папочка вновь находит меня. В столовой у Стюартов играет оркестр. Квартет исполняет медленные джазовые композиции. Мы с папочкой переходим от одной компании к другой, точно пролистываем страницы глянцевого журнала. Мебель сдвинута, комната приготовлена для танцев, мы танцуем.

Я дразню папочку, делая вид, что засмотрелась на что-нибудь, но когда мы вальсируем, его тело идеально сливается с моим, и кажется так естественно, что из всех мужчин на свете именно он – мой отец. Мы танцуем, и биологическое совпадение идеально. Как другие находят привязанности среди абсолютно чужих людей?

Моя голова – собой нечто непостижимое, мои мысли – электрические импульсы, они жалят веки, когда я моргаю. Я, конечно, никакая не алкоголичка, но считаю, что опьянение в таких ситуациях помогает. Я просто хочу выпить со следователями: они все задают одни и те же вопросы, будто я лучше них помню уже сто раз произнесенные ответы. Наверное, я слишком упряма. Слишком много думаю. Я слишком много говорю и все время – не то, что следует. Алкоголь – интеллектуальный анестетик. Мне говорят, что пьяная я привлекательнее. Мерзкие зазубренные лезвия исчезают. Только напившись, я могу сбежать от желаний, наличия которых у себя даже не предполагала. Только напившись, я становлюсь настоящей собой.

Квартет играет «Не сиди под яблоней».[10] Папочка ведет меня по танцполу. Мы кружимся и кружимся, пока не подают завтрак.