"Крестоносцы" - читать интересную книгу автора (Перну Режин)

VI. Семена и плевелы

В момент, когда участники похода бедноты пересекали центральную Европу, другие события разворачивались в Германии, которые иногда путают с теми, что отметили проход отрядов Петра Отшельника Эти события – оборотная сторона крестового похода. Главари банд, бывшие либо священниками сомнительной репутации, как некие Готшалк или Волькмар, либо разбойники сеньоры, как Эмих Лейнингенский, стяжавший известность своеобразного изгоя, собрали последователей, но прежде чем отправиться в дорогу, учинили омерзительный еврейский погром.

Проявления дикости начались в начале мая 1096 г , когда Эмих приказал убить в Шпейере двенадцать евреев и одну еврейку, однако резня была вовремя остановлена епископом города, взявшим евреев под свое покровительство и распорядившимся в наказание отрубить кисть тем убийцам, которых смогли задержать. Тот же Эмих, прибыв 18 мая в Вормс, начал атаку по всем правилам военного искусства на еврейский квартал и там перерезал более пятисот человек, епископ города протестовал, укрыв несчастных жертв в своем дворце, но Эмих силой ворвался туда. Та же сцена произошла в Майнце неделей позже. Епископ Ротхард собрал евреев в своем дворце за закрытыми дверями, которые опять же подверглись штурму этих безвестных бандитов, 1 июня кельнские евреи, узнав о их приближении, в панике бежали и расправа над ним длилась два дня, другие массовые убийства отмечены в Трире и Меце, где погибли двадцать два еврея. Одновременно в Праге банда Вольмара обрекла на смерть других евреев, несмотря на вмешательство епископа Космы, тогда как Готшалк проделывал то же в Регенсбурге.

Современники воспринимали это кровожадное отклонение от крестоносного рвения точно так же, как и мы сейчас: для хронистов того времени бандитские главари были "соломой, смешанной с сеном" Эккехард Аурский, хоть и поддерживавший своих соотечественников – немецких крестоносцев, назвал Готшалка "не истинным, а ложным служителем Господним", и Эмиха – "свирепым человеком, известным своими замашками тирана". Особенно живо возмущались церковные власти, как это сделал и Св. Бернард, узнавший о резне, произошедшей в тех же самых немецких городах.

В абсолютной неудаче этих банд, перебитых либо в Венгрии (Вольмар), либо на Балканах, либо вообще погибших глупейшим образом (отряды Эмиха охватила паника в тот момент, когда они шли по только что ими же наведенному мосту, что и послужило причиной их смерти), хронисты видели кару для всех, кто перед выступлением в поход участвовал в этих жутких бойнях. Забавно, но на протяжении всей истории крестовых походов немцы снискали дурную славу. Их первый поход начался с погромов, и, несмотря на все усилия, они занимали на Востоке лишь незначительное положение (один немецкий путешественник в своем повествовании с раздражением заметил, что он почти не слышал немецкого языка в латинских городах Палестины).

Путать эти кровожадные банды с крестовым походом бедноты было бы, если воспользоваться знаменитой фразой, "не преступлением – ошибкой". Мы видели, что отряды Петра Отшельника покинули Кельн в середине 1096 г., следовательно, они находились в Венгрии или на Балканах, к тому времени как в мае начались вышеупомянутые беспорядки. Добавим, что никто из современных этим событиям хронистов не допустил подобной путаницы: все они отличают людей, перебитых в границах христианского мира, в гибели которых видели кару за совершенные ими преступления и бесчинства, от товарищей Петра, павших "в языческой земле" от руки неверных.

Тем не менее, подобные бойни будут повторяться неоднократно и ничто не поражает так сильно в истории крестовых походов, как эта смесь благородства и зверства, присущая человеку этого времени. И в отвагу, и в кровожадность, во всяком случае, он вкладывал все свои силы, бароны – например, во время осады Иерусалима – со всем пылом участвовали как в резне, так и в актах благочестия, даже искуплении своих заблуждений. Раймунд Сен-Жилльский уходил из Маарры босиком, в одежде кающегося, но ведь именно его мирские амбиции отчасти были причиной разногласий между баронами, повлекших за собой задержку похода.

По поводу всей истории крестовых походов высказывались самые разные суждения, одинаково хорошо подкрепленные фактами. Некоторые историки упорствовали, представляя мусульман как воплощенную кротость, а крестоносцев как грубых дикарей, в то время как другие, наоборот, делали из первых кровожадных зверей, а вторых уподобляли витражным образам. И те и другие в изобилии находили в анналах крестоносцев и сарацин массовые убийства, чтобы лучше аргументировать свои диссертации. Можно даже расположить бойни мусульман и христиан в симметричном порядке, сравнить избиение простолюдинов Петра Отшельника с резней при взятии Иерусалима. Но история от этого ничего не выиграет.

Очевидно, однако, что избиения могут быть простительными в большей степени для мусульман, которые сделали "священную войну" признанным инструментом их религиозной пропаганды, чем для воинов, сражавшихся во имя креста. Но, конечно, среди них находились, если принять столь часто используемые проповедниками того времени евангельские выражения, "сорная трава и пшеница", "солома, смешанная с сеном". Иногда в одном и том же человеке совершенно неожиданным образом, как мы видели, сталкивались амбиции и благородство.

Быть может, самым удивительным примером такого страстного характера является Ричард Львиное Сердце, который во время осады Акры еще раз продемонстрировал свою невероятную отвагу (арабские хроники писали, что он возвращался с поля битвы весь утыканный стрелами "как еж иглами"), а также и способность к актам дикости, как кровавым, так и неожиданным: после сдачи города он единым махом приказал перерезать 20 августа 1191 г около трех тысяч пленников, поскольку, по его мнению, противник слишком медленно выполнял условия капитуляции. Саладин ответил тем же, приказав во время следующей кампании убивать всех франков, взятых в плен, что придало крестовому походу черты беспощадной войны, хотя до этого он, напротив, был отмечен почти братскими отношениями между франками и мусульманами, иногда способными нас удивить.

"Своеобразная дружба, – писал арабский хронист, – связывала два лагеря (во время осады Акры 1189-1191 гг ). Когда заканчивали сражаться, завязывалась беседа и долгие визиты заканчивались танцами или песнями в компании, час же спустя вновь начинался бой".

Вспышки же бесполезной жестокости почти всегда были деянием только что прибывших крестоносцев, не знакомых еще ни с уважением к противнику, ни со сдержанностью в бою, необходимой крестоносцам при их численном меньшинстве в Сирии. Без сомнения, самым характерным примером будет последний акт крестового похода и конец латинских королевств.

В 1291 г. франкское господство только чудом удерживалось на Востоке, где один город Акра продолжал сопротивляться натиску мамлюков. Двумя годами раньше гордый град Триполи, одно из самых процветавших латинских государств, был осажден армиями султана Калауна и взят штурмом 26 апреля 1289 г. Тогда развернулась ужасная бойня, о которой хронист Абу-ль-Фида повествует в следующих выражениях:

"Жители бросились к порту, но лишь немногие (из них) смогли отчалить; большинство же мужчин было убито, женщины и дети уведены в рабство. Когда закончили убивать, то срыли город до основания; около города был островок, где высилась церковь Св. Фомы. Там и укрылась огромная толпа. Мусульмане кинулись в море на лошадях или же добрались до острова вплавь. Все люди, кто там укрылся, были перерезаны. Я сам некоторое время находился на этом островке и нашел его заваленным разлагавшимися телами; было невозможно пребывать там из-за зловония".

Потеря Триполи при таких обстоятельствах заставила Запад оцепенеть от ужаса. Два года спустя банда крестоносцев, почти полностью состоявшая из итальянцев, высадилась в Акре, но сразу же помощь, которую они могли оказать, была сведена на нет глупейшим актом дикости, в тех обстоятельствах ставшим абсолютно неполитичным. Эти крестоносцы, сгоравшие от желания вступить в бой набросились на мусульман, которые имели обыкновение посещать рынки Акры и без повода перебили их: "Когда эти люди были в Акре, – писал Жерар Монреальский, – перемирие, которое король заключил с султаном, хорошо поддерживалось обеими сторонами, и бедные простые сарацины вошли в Акру и принесли на продажу свое добро, как они уже делали. Волею Дьявола, который охотно изыскивает дурные дела среди добрых людей, произошло так, что эти крестоносцы, которые прибыли, чтобы творить добро и ради своей души, на помощь городу Акре, способствовали его уничтожению, ибо они промчались по земле Акры и предали мечу всех бедных крестьян, которые несли на продажу в Акру свое добро, пшеницу и прочие вещи, и которые были сарацинами из обнесенных изгородями хижин Акры; и точно так же убили многих сирийцев, которые носили бороды, и которых убили за их бороды, принимая за сарацин; каковое дело было очень скверным поступком, и это стало причиной взятия Акры сарацинами, как вы услышите"[21].

Действительно, мы увидим, что эта глупая и вероломная – поскольку она противоречила условиям перемирия – резня привела к падению последнего христианского города на Востоке.

Для моралистов, наверно, истинным удовольствием было бы созерцать эти акты варварства, которые почти всегда приводили к самым гибельным катастрофам для латинских королевств. Все это варварство прослеживается в поступках и деяниях одного персонажа, бывшего настоящим олицетворением всей грубости и жестокости этого времени – Рено де Шатийона.

Среди крестоносцев этот человек представлял тип авантюриста, готового на все, которого можно найти в армиях всего мира в любую эпоху, который, кажется, был рожден, чтобы сражаться, неспособный ни на что другое, кроме как грабить и резать. Вместе с тем этот прекрасно сложенный солдафон, способный на акты несомненного героизма, без всякого труда получал притягательную власть над женщинами, которую его жестокость только усиливала и обеспечила ему самый невероятный успех – ибо этот мелкий, нищий рыцарь (уроженец Шатийон-сюр-Луен, он, вероятно, будучи младшим отпрыском в семье, не владел ничем в этой области) в буквальном смысле очаровал княгиню Антиохийскую Констанцию, вдову Раймунда де Пуатье.

Эта внезапно вспыхнувшая любовь взбалмошной княгини обернулась настоящей катастрофой для Святой Земли. Пока Рено оставался в рядах крестоносцев, он мог творить чудеса, ведь он был из тех, чья храбрость бывает полезной только в том случае, если она твердо укрощена и железная дисциплина направляет ее на правый путь. Напротив, неожиданное возвышение заставило его потерять голову и чувство меры.

В нем было столько же от солдата, сколько от разбойника, но отныне грабеж ему был легко доступен во всех областях. Его первый шаг показал, на что он способен. Патриарх Антиохийский позволил себе слегка пошутить по поводу свадьбы Рено и Констанции, что сильно задело чувствительную душу выскочки, вообще малознакомого с юмором. Рено тотчас же приказал схватить прелата, избить его в кровь и продержал его целый день под жарким солнцем Сирии, с головой, намазанной медом, чтобы привлечь насекомых. Можно вообразить, какое возмущение вызвал этот варварский поступок, и король Балдуин III был вынужден тут же вмешаться, чтобы освободить прелата, который всю оставшуюся жизнь жил в Иерусалиме, по-прежнему сохраняя пост патриарха. Однако это было всего лишь началом тех жестокостей, которые, в конце концов, привели в разрушению королевства Иерусалимского.

Едва воцарившись в Антиохии, Рено предпринял серию грабежей и набегов, проводимых вопреки всей политической целесообразности и здравому смыслу. Перво-наперво он вступил в борьбу с киликийскими армянами, которых, в интересах других христиан, следовало бы оставить в покое; затем последовал поход против Кипра, также христианского владения, так остров подчинялся византийской империи, где Рено повел себя подобно обычному пирату, грабя и убивая все живое на своем пути.

Он вернулся в Антиохию с огромной добычей, но, как писал Гильом Тирский, "проклинаемый как греками, так и латинянами". Византийский император в тот момент находился далеко, дела удерживали его в Европе, и этот акт варварства мог полностью помешать всем усилиям, которые прилагал иерусалимский король Балдуин III, чтобы улучшить свои отношения с византийцами. К счастью, оба государя были мудры и понимали, что в их интересах следует объединить свои силы перед лицом опасного врага Нуреддина, атабека Алеппо.

Балдуин III добивался руки принцессы Феодоры, племянницы Мануила, и получил согласие императора на свадьбу, сыгранную в 1158 г. в Тире. Тогда византийская армия была собрана по командованием самого Мануила в киликийском Мисси, неподалеку от Антиохии. Рено счел благоразумным воспользоваться хорошим расположением императора, чтобы вымолить у него прощение. Он предстал перед ним с обнаженной головой, босиком, веревкой на шее и, бросившись на землю "молил о прощении" – говорится в хронике – "и вопил так долго, что все стали испытывать отвращение и многие франки его за это порицали и хулили".

После этого беспрецедентного унижения Рено возвратился в свое государство прощенный императором, хотя и был вынужден признать сюзеренитет византийцев над Антиохией, впоследствии он присоединил свои силы к войскам Мануила и Балдуина III, выступившим против Нуреддина. На мгновение могло показаться, что франкская Сирия одержит верх над столь опасным противником, каким был эмир Нуреддин, шаг за шагом собиравший вокруг себя всю турко-арабскую мощь и сделавший Алеппо центром сопротивления ныне единого мусульманского фронта против Иерусалимского королевства. Однако на этот раз византийская дипломатия не посчиталась с интересами христианского мира: Мануил отказался от осады Алеппо, лишь потребовав освобождения пленных христиан, и вернулся в Константинополь без боя. Поскольку у Рено де Шатийона вновь оказались развязаны руки, он поторопился вернуться к своей разбойной жизни. Но эта авантюра плохо для него закончилась, что предоставило передышку Святой Земле – ибо во время набега на окрестности Эдессы (притом совершенного во время перемирия) Рено был схвачен и отведен в Алеппо, где и провел шестнадцать лет в плену.

В 1176 г., когда он обрел свободу, в королевстве Иерусалимском произошли изменения. Прежде всего, его супруга, Констанция Антиохийская, умерла двенадцать лет тому назад. Рено де Шатийон, который владел Антиохией только по браку с ней, более не мог претендовать на свое прежнее княжество; он не замедлил жениться на "даме из Крака", Стефании или Этьеннетте де Мильи, которая принесла ему в приданое свою далекую сеньорию, Трансиорданию, с замками Крак де Моаб (Керак) и Монреалем (Шаубаком), расположенными на берегу Мертвого моря, рядом с караванными путями из Дамаска в Каир. Само по себе было умным использовать сеньора разбойника, доверив ему эти отдаленные земли, "пограничные марки", для охраны которых требовался отважный воитель. Но их отдаленность делала Рено еще более опасным, так как он находился в недосягаемости от королевской власти, и именно эта независимость привела к печальным последствиям.

В то время иерусалимским королем был Балдуин IV, прокаженный ребенок, на чьем величественном героизме только и держалось шаткое королевство, которому угрожали как внутренние распри (видно, как его окружение доказывало свою слабость, прежде всего, его шурины Гвидо де Лузиньян и Онфруа Торонтский), так и новое объединение мусульманского мира, состоявшего теперь из Сирии и Египта, собранных в руках такого героя, как Саладин.

События разворачивались по сценарию, которого можно было ожидать от такого воина, как Шатийон. Рено начал, показав чудеса храбрости в битве при Монгизаре, наиболее удивительном подвиге времен крестовых походов: пятьсот рыцарей во главе с семнадцатилетним прокаженным королем обратили в бегство тысячи курдов и суданцев под командованием Саладина; но тремя годами позже, Рено, презрев перемирие, гарантировавшее безопасность караванов, идущих в Мекку, напал на один из них и вернулся в свою сеньорию с добычей и пленниками.

Когда потрясенный Балдуин узнал об этом нападении, то приказал своему вассалу немедля отпустить пленников и принести повинную самому Саладину. Рено отказался, и ни угрозы, ни просьбы не оказали на него никакого воздействия, что не помешало ему обратиться к королю с мольбой о помощи, когда карательная армия Каира двинулась на завоевание Трансиордании. Последовал ряд столкновений, которые, если бы не храбрость молодого короля и необычайная стремительность его стратегических передвижений, могли бы привести к серьезным неприятностям для франкских владений.

На мгновение могло показаться, что этот урок хоть чему-то научил ужасного сеньора Трансиордании. Но он, судя по всему, был неспособен отказаться от грабежей и в следующий раз задумал крупномасштабную операцию. Слухи, которые ходили про сказочные сокровища, накопленные в святых городах пророка, Мекке и Медине, горячили ему кровь. И в голову Рено пришла идея перенести туда боевые действия. Чтобы выполнить этот проект, он придумал хитрость, которая, как с технической, так и военной точки зрения, представляла настоящий подвиг. Он приказал построить в Трансиордании флот и на спинах верблюдов по частям перевести к берегу Красного моря, на Акабском заливе галеры были одна за другой собраны и спущены на воду около Суэца, направившись к Айлату, который был тут же осажден. Эти пять галер, находившиеся в море около четырех месяцев (конец 1182 – начало 1183 гг.), разграбили берега Египта и Хиджаза, вплоть до Адена, один корабль паломников, плывущий из Мекки, затем два торговых судна из Йемена были захвачены. "И велик был ужас жителей этих мест" – писали арабские историки. Добыча была погружена на вьючных животных, и Рено находился на расстоянии одного дневного перехода от Медины, когда был остановлен, а его флотилия потрепана сильной египетской эскадрой, посланной Саладином. Но своими нечестивыми действиями он вызвал не только ужас, но и негодование правоверных мусульман, единым фронтом выступивших против франкской Сирии. Саладин осадил Крак де Моаб, куда только что вернулся Рено, "волк, окопавшийся в долине", как называли его западные историки.

Именно тогда произошел рыцарский эпизод, описанный в хрониках В одной из замковых башен праздновали свадьбу Изабеллы Иерусалимской, сводной сестры прокаженного короля, с Онфруа Торонтским, сыном Стефании, владычицы Трансиорданской, от первого брака, Онфруа направил посланца к Саладину, напомнив, что тот качал его ребенком на руках – примечательная черта, характеризующая свободу в отношениях между франками и их мусульманскими пленниками Саладин попросил указать, в какой башне происходит венчание, и запретил ее атаковать, в ответ осажденные передали его армии часть блюд со свадебного стола. Но этот обмен любезностями не помешал мамлюкам перебить жителей керакского бурга, как всегда по вине Рено, так как он не дал этим несчастным укрыться за крепостными стенами, упрямо желая защищать предместья (ноябрь 1183 г.) И на этот раз Керак спасло вмешательство Балдуина IV (к тому времени он совсем ослеп из-за проказы и был живым трупом, но по-прежнему приказывал нести себя на носилках во главе армии). Саладин напрасно возобновил осаду Керака следующим летом.

Новое разбойничье предприятие Рено де Шатийона – ему было суждено стать последним – привело к финальной драме Святой Земли, поражению под Гаттином В тот момент, когда в 1184 г. Саладин предложил перемирие на три года, один караван следовал из Египта в Дамаск, в нем путешествовала родная сестра Саладина. Рено де Шатийон, не сдержавшись, наложил свою лапу на ее богатства. На этот раз султан поклялся его убить собственными руками. И свое слово он сдержал.

В то же самое время (уже говорилось, что любой из окружения великолепного прокаженного короля был полной противоположностью его мудрости и невероятной доблести) собственный шурин Балдуина, который из-за брака с Сибиллой стал будущим наследником королевства, совершил поступок непростительный по его дикости он перебил бедуинов, данников короля, которые, находясь под королевским покровительством по соглашениям, достигнутым еще в первые годы существования иерусалимского государства, пасли свой скот неподалеку от Аскалона.

На самом деле речь шла о низкой мести Балдуину IV, который, осознав полную бездарность Гвидо, отныне поднявшего мятеж против короля, стремился отнять у него "бальи", регентство королевства. Именно на известии об этом плачевном деянии заканчивалось правление прокаженного короля Он собрал своих вассалов в Иерусалиме, и, передав в их присутствии власть Раймунду III Триполийскому, скончался 16 марта 1185 г. Ему исполнилось всего лишь двадцать четыре года. До последнего вздоха, последнего слова Балдуин пытался доверить свое королевство в руки, казавшиеся ему наиболее достойными. Возможно, Раймунд Триполийский был единственным, кто мог бы удержать баронов под своей властью и вытянуть королевство из бездны анархии, к несчастью, силы анархии оказались более могущественными, чтобы восстать против последней воли прокаженного короля.

Именно тогда на сцене появился еще один из этих роковых персонажей авантюристов, бросивших все, чтобы идти в Палестину на поиски фортуны, которая не была к ним благосклонна в родных краях. Его звали Жерар де Ридфор, фламандец по происхождению, он прибыл в Святую Землю несколькими годами ранее и довольно быстро привлек внимание Раймунда Триполийского, который назначил его маршалом Иерусалима. Главным стремлением Жерара была, как и у Рено, женитьба на какой-либо богатой наследнице, которая превратила бы его в могущественного сеньора.

Он остановил свой выбор на Лючии, единственной дочери ботронского сеньора; но, когда тот умер, Раймунд III рассудил иначе и отдал Лучию другому претенденту, сказочно богатому пизанцу (рассказывали, что он предложил отсыпать столько золота, сколько весила юная девица, и хронист, благодаря которому до нас дошли сведения об этой примечательной торговой сделке, прибавляет: "Французы никогда не причисляли итальянцев к знати, как бы богаты и храбры они ни были"). Получив отказ, Жерар де Ридфор от досады слег больным; его выходили в иерусалимском лазарете тамплиеров, и, едва выздоровев, он изъявил желание вступить в орден. Говорили, что к трем обетам он прибавил четвертый, поклявшись отметить графу Раймунду Триполийскому.

С помощью каких уловок он добился, чтобы его назначили сенешалем Храма, а затем и великим магистром ордена? Все, что мы знаем, это то, как на заседании капитула в 1184 г., где встал вопрос о замене великого магистра Армана де Торрохо (де ла Тур Руж), тамплиеры долго колебались между кандидатурами Жерара де Рифора и великого командора Жильбера Эраля и в конце концов, к своему несчастью, остановили свой выбор на Жераре де Ридфоре.

Жильбер Эраль был тотчас же выслан из Святой Земли, куда он вернулся уже после разгрома. Жерар без труда нашел общий язык с Рено де Шатийоном, ибо они были людьми одной закалки; не последнюю роль сыграло и то, что оба прекрасно ладили с третьим лицом, во всем их достойным: патриархом Иерусалимским Ираклием, ставленником королевы-матери, назначенным на его место в обход Гильома Тирского.

Совместными действиями этих людей Гвидо де Лузиньян (мы знаем, при каких обстоятельствах он женился на наследнице иерусалимского королевства Сибилле) был внезапно возведен на королевский трон сразу после похорон маленького Балдуина V (Балдуинчика), сына от первого брака королевы Сибиллы, умершего в возрасте восьми лет; Раймунд, удерживаемый делами в своем фьефе, на них не присутствовал. Ни патриарх, ни Рено, его личные враги не желали иметь дел с таким человеком, как Раймунд, способным взять в руки власть при полном одобрении баронов, чего эти двое так боялись; сам же Жерар мечтал только о мести. Эти трое – Ираклий, Рено и Жерар воспользовались представившимся им случаем и решили немедленно провести коронацию Гвидо и Сибиллы; коронационные инсигнии хранились в сундуке, один ключ от которого находился у патриарха, другой у магистра Храма, третий у магистра Госпиталя Св. Иоанна Иерусалимского – разделение, показывающее раздел власти в главной церкви королевства. Жерар и Ираклий пошли в Госпиталь, но магистр Роже де Мулен сначала отказался отдать им свой ключ. В конце концов, сдавшись перед настойчивыми просьбами и угрозой бунта (толпу удалось настроить в пользу Гвидо), он бросил ключ посреди комнаты и вышел. Тотчас же направились к базилике Святого Гроба Господня, где Ираклий возложил корону на голову Сибиллы, которая короновала затем своего мужа. Слышно было, как Жерар де Ридфор крикнул: "Эта корона вполне стоит ботронского брака".

Новый король не замедлил показать свою индивидуальность, или точнее, ее отсутствие; легко попадающий под чужое влияние, слабовольный, он полностью зависел от своего окружения; и именно от этого окружения исходила основная угроза. Самые худшие ожидания оправдались: Саладин подготовил карательную экспедицию, чтобы отметить за разграбленный Рено караван, и 1 мая 1187 г. Жерар де Ридфор неосмотрительно бросил в атаку (несмотря на противодействие магистра госпитальеров и маршала тамплиеров) против семи тысяч мамлюков сто сорок рыцарей, которых тут же перебили. Затем под предлогом отмщения за погибших христианская армия совершила роковой бросок по засушливым холмам, без воды, под лучами солнца, за которым последовала атака, предпринятая королем Гвидо под влиянием Жерара де Ридфора и вопреки совету баронов. Эта армия, находившаяся в столь неблагоприятных условиях, стала легкой добычей для мусульман, которым было достаточно поджечь густой кустарник, чтобы дым, подхваченный ветром, в буквальном смысле удушил несчастных. Тогда как Раймунду III и его людям удалось безнадежным броском прорвать ряды турок, все остальные попались в руки к Саладину.

Тот был настолько благороден, что пощадил Гвидо де Лузиньяна. Он принял его в своем шатре и успокоил беднягу, дрожащего от страха: "Короли не убивают королей". Но к Рено де Шатийону отношение Саладина было иным, и рассказывали, что, согласно принесенной клятве, он сразил авантюриста собственной рукой. Затем султан приказал отвести к столбу пыток одного за другим двести тридцать пленных тамплиеров. Каждому из них предложили жизнь, в обмен на условие – "выкрикнуть закон" (принять мусульманскую веру). Ни один тамплиер не согласился, и все они сложили головы на плахе Но забавно, что Жерар де Ридфор единственный из них избег этой участи и сохранил жизнь, и затем можно было видеть то, что никогда не случалось и не случится в истории Храма – Жерар отдал замок Газу в обмен на свое собственное освобождение, что противоречило обязательствам, на которых основывалась жизнь в Святой Земле. Однако это не было единственным клятвопреступлением Жерара де Ридфора – в ордене его обвиняли в том, что он "выкрикнул закон".

Можно было думать, что с уничтожением франкской армии Святая Земля будет полностью потеряна для христиан. Однако они смогла продержаться еще около ста лет. Даже в Иерусалиме Балиян д'Ибелин, ведя переговоры о капитуляции, вооружил горожан как рыцарей, чтобы создать хоть какое-то подобие готовности к сопротивлению; но только благодаря подкреплению с Запада и центру сопротивления в Тире, затем в Акре, христиане смогли единым фронтом выступить против Саладина.