"ДА ЭТО БИЗНЕС, ХОЛОКОСТ–БИЗНЕС!" - читать интересную книгу автора (Дорфман Михаэль)Михаэль Дорфман ДА ЭТО БИЗНЕС, ХОЛОКОСТ–БИЗНЕС! My Holocaust. A Novel By Tova Reich. HarperCollins: 326 pp Рецензию на сатирический роман Товы Райч «Мой холокост» я поначалу хотел назвать «No business Like ‘Shoah Business’» – «нет (лучше) бизнеса, чем «Шоа–бизнес»». Однако так назвал свою разгромную рецензию Гарри Розенблат, редактор нью–йоркской «Джуиш уик» (Еврейская неделя). Розенблат, тоже не является автором хлесткой фразы, перепева известного американского присловья No business like show business – нет (лучше) бизнеса, чем шоу бизнес. Автором фразы (про Шоа–бизнес) является покойный израильский министр иностранных дел Абба Эбан, прекрасный оратор, отличавшийся пафосом в публичных выступлениях и откровенным цинизмом в личных беседах. Гарри Розенблата возмущает не само допущение, что такое святое дело, как увековечивание памяти евреев, уничтоженных в Холокосте может привлекать разного рода мошенников, аферистов, демагогов и прочую сомнительную публику. Как повсеместно принято в наших палестинах, уважаемого редактора занимает любимый вопрос Паниковского «А ты кто такой?». «Нормана Финкельстейна еврейские организации обьявили самоненавистником и подвергли анафеме за то, что он писал, что евреи эксплуатируют Холокост для извлечения прибыли, – пишет Розенблит, — …Здесь же тотальная сатира и жестокая критика раздается не с периферии, а из самого сердца профессионального еврейского истеблишмента по Холокосту». Действительно, Това Райч – известная в этих кругах персона, да еще жена бывшего директора Американского музея Холокоста в Вашингтоне Вальтера Райча. Музей этот в своем роде головной для подобных учреждений во всем мире, сравнимый разве что с Центральным музеем В.И. Ленина в советское время. Вальтер Райч был вынужден покинуть пост в 1998 году, после известного скандала, когда музей отказался допустить туда Ясира Арафата. Музей Холокоста – учреждение государственное, президент и правление назначается из Белого Дома, а Арафат был официальным гостем президента. И хотя общеизвестно, что не Райч принял спорное решение, однако президент Музея Майлс Лерман решил принести его в жертву разгневанному хозяину Белого Дома. Не случайно, главный герой романа «Мой Холокост» – шахер–махер и лжец, бабник и предатель, а заодно еще и жертва Холокоста Морис Месер весьма напоминает Лермана. Он тоже… президент Американского музея Холокоста в Вашингтоне. Некоторые увидели в нем и карикатуру на главу Центра Визенталя рабби Мервина Хайера, устроившего туда жену, двух сыновей и других родственников. Хотя в романе есть и другие легко узнаваемые персонажи, «Мой Холокост» значительно большее, чем попытка свести счеты. Гарри Розенблата и рецензента Книжного обозрения «Нью–Йорк Таймс» Дейвида Маргулиса очень волнует, что могут подумать и сказать антисемиты. Однако, положительных отзывов больше. Например выдержанная рецензия Тома Питера в самой интеллигентной газете Америки «Крисчиан Сайнс Монитор» и Габриэля Сандерса в старейшей еврейской газете «Форвард». Американо–еврейская писательница Синтия Озик, известная произральскими выступлениями, написала восторженное предисловие к роману, о чем сокрушался Розеблатт «Если бы роман написал Норман Финкельтейн, то Озик вышла бы в первых рядах безжалостных критиков…» А тут вот…. Габриэль Сандерс считает, что роман Товы Райч – широкая, хорошо написанная социальная сатира. И то, что речь идет о художественном вымысле ни в коем случае не притупляет сатирического жала книги. В русской литературе, пожалуй, лишь «Синдикат» Дины Рубиной о деятельности в России израильских организаций по теме и настрою напоминает «Мой Холокост». Однако повесть Рубиной добрей и лиричней, хотя и вызвала в определенных кругах не меньший переполох и негодования, чем роман Товы Райч. Лично мне чтение доставило не только радость узнавания и разоблачения типажей хорошо знакомых, но много откровенно веселых моментов, потому что книга ко всему еще очень смешная. Пока русский читатель не получил перевода, я перескажу основную линию. Главный герой романа Морис Месер начинал в отрасли дамского нижнего белья. Однако, когда Холокост стал « более модным, чем бюстгальтеры с подкладкой», то он со своим сыночком, «жертвой Холокоста второй степени» Норманом создает бизнес «Холокост коннекшн инкорпорайшн» (Корпорация связи с Холокостом). За хорошие деньги там привязывают к Холокосту всех жертв исторической несправедливости – немцев, поляков, японцев, негров, американских индейцев, палестинцев, католиков, мормонов, гомосексуалов, женщин и многих других. Другой персонаж романа, дочь миллионерши и потенциальной жертвовательницы, «принцесса» Бонни Бекон. Ее везут в Освенцим на экскурсию. Там она видит, посетителя в инвалидном кресле. «Я действительно очень высоко ценю то, что Освенцим теперь доступен и для инвалидных колясок! Да, я действительно это ценю! Вот вы скажите, а тогда, в Освенцим тоже можно было въехать на инвалидной коляске? Я имею в виду, во время Холокоста». Позже, за пожертвование в десять миллионов долларов от матери Бонни, она сама становиться директором музея. Она объявляет свои цели: «Я приму на работу людей всех из рас, национальных и религиозных меньшинств и сексуальных пристрастий для того, чтоб поднять значение Холокоста, сделать его универсальным архетипом, пригодным для извлечения любых коллективных уроков, имеющих значение для каждого». В списке потенциальных жертв, которые необходимо вовлечь в наратив Холокоста, у нового директора естественно фигурируют и инвалиды. Среди клиентов даже Общество по борьбе против охоты на диких животных. «Груды меха в магазинах – это все равно, как груды волос узников лагерей смерти, которые нацисты состригали перед дверьми газовой камeры». Действительно Музей Холокоста часто критикуют за акции и экспозиции, не имеющие прямого отношения к уничтожению евреев. Не в романе, а в жизни бывают и отрицательные кампании, достаточно вспомнить протесты еврейских профессионалов Холокоста против христианских консерваторов, сравнивавших с Холокостом аборты; их же протесты против светских либералов, сравнивавших с отрицанием Холокоста отрицание теории эволюции Дарвина или контркампанию против общества защиты животных ПЕТА, затеявшего кампанию против мясоедства под лозунгом «Холокост в твоей тарелке». Результат одинаковый – реклама для всех. Шоа–бизнес строится на известном человеческом качестве раздувать свои и чужие страдания и использовать их, чтоб требовать разного рода привилегии и льготы. Впрочем, и без всякой сатиры, в историю Холокоста пытаются сегодня вовлечь всех и каждого. Чтобы заработать денег Месер не гнушается ничем. В ход идут ложь, предательство всех и вся, даже самых близких и дорогих. Не случайно Месер на идише – нож, и герой всегда готов воткнуть нож в спину, не в прямом смысле, разумеется. Для получения пожертвований в арсенале Месера важное место занимают постельные аферы. Пожилая и богатая жертвовательница уже дала пять миллионов, но надо еще. И Месер уговаривает пожилую леди в постели. «Глория, милая. Ты не уйдешь отсюда пока не сделаешь для меня двух вещей. Первое – ты убедишь Лиона (мужа), чтоб он поставил свое имя на доске (основателей музея). Это будет стоить еще миллион. Второе – пять миллионов долларов из фонда Мэла (первого мужа) – чтоб в итоговой строке вышло шесть миллионов, очень, очень святое число». Некоторых критиков романа возмутил «низкий уровень, до которого опускается сатира». Однако брачные и сексуальные аферисты далеко не новость в еврейской литературе. Стоит только вспомнить «Господина из Буэнос–Айреса» Шолом Алейхема. Или Макса Бялостока из «Продюсеров» Мэла Брукса, самого еврейского мюзикла на Бродвее, которому рукоплескала (правда не без некоторого сомнения) американская еврейская аудитория. А ведь Бялосток выманивает в постели у своих престарелых любовниц деньги на спектакль «Весна Гитлера». Впрочем, старается в постели Месер не только «для дела», а и для себя. Ведь не только в романе, а и в реальном мире сборщиков пожертвований в народе и даже в среде еврейских профессионалов презрительно–иронически называют идишистским словом шнорер, что значит попрошайка, паразит. Образ бесцеремонного и нагловато–заискивающего еврейского попрошайки – хрестоматийный не только в еврейской литературе, (например, кладбищенский попрошайка Арье–Лейб в «Одесских рассказах» Бабеля). По действующим сегодня расценкам фоундрайзеров, по крайней мере, один миллион долларов от «святого» числа шесть миллионов попадает прямо Месеру в карман. Да и оставшиеся деньги не идут на заявленные цели, а, как правило, 60–70 процентов расходуется на различные нужды самих благотворительных организаций. Серия финансовых скандалов практически во всех крупных еврейских организаций за последние пять лет показывает, что не все гладко среди филантропов. Еврейские организации не исключения. В июньской газете «Ньюсдей» промелькнуло сообщение, что контроллер штата Нью–Йорк собрал представителей добровольческих ассоциаций и заявил «Вы делаете благородное дело, но вам надо научится подчиняться финансовой дисциплине». Несчастье случается и в семье Месеров. Единственная наследница, «принцесса Холокоста» Нехама, для которой старались отец и дедушка, которую символически назвали в честь девочки, погибшей в гетто в Вильнюсе, порывает связи с семьей, с еврейством, и, самое страшное, с бизнесом. Принцесса Холокоста здесь не только перепев одиозного персонажа «настоящая еврейская принцесса», с которым сравнима в американском сознании лишь чудовищная «а идише мама» (ее образ преждевременно спешат похоронить некоторые еврейские авторы. В обществе, где бывают колбасные короли и нефтяные принцы, принцесса называется по отрасли бизнеса. Принцесса Холокоста здесь вполне уместна. Нехама всерьез воспринимает проповедь жертвенности и страдания. Ее волнует «христианский холокост». Нехама принимает постриг и уходит в монастырь. И не просто в монастырь, а в обитель кармелиток в самом Освенциме. В ту самую обитель, против которой громко протестовали многочисленные еврейские организации. Об этом Това Райч тоже знает не понаслышке. Раввин Ави Вейс руководивший акциями протеста, залезавший во время демонстраций на стену и приковавший себя к забору монастыря приходится ей родным братом. В романе он удостоен сомнительного комплимента «этот сумасшедший спайдермен (человек–паук)-рабби». Можно привести еще много интересных и забавных деталей. Форма сатирического романа дает возможность сказать больше и лучше, чем сухие академические исследования или гневные полемические статьи. Однако, в самом понятии Шоа–бизнеса нет ничего зазорного. В современном глобализованном мире любая деятельность имеет шанс на успех лишь тогда, когда она построена на деловой, коммерческой основе. Холокост, или как в Израиле его называют Шоа, – сегодня несомненно один из наиболее раскрученных и узнаваемых еврейских брендов. Обороты в этой отрасли достигают десятизначных чисел. Бренд – это не просто коммерческая марка, но и предмет культа. Мы встаем утром, чистим зубы «Крест» или «Колгейт», едим не хлопья, а «Келлог»…. В течение дня современный человек сталкивается примерно с тремя тысячами брендов. Холокост – далеко не единственный еврейский бренд. О коммерческой освоении потенциала антисемитизма я писал (Антисемитизм, как коммерческий бренд.). Другой узнаваемый бренд – кашрут. Обороты рынка кошерных продуктов достигают 150 миллиардов долларов в год. Это возможно потому, что рынок охватывает далеко не только еврейских потребителей. Кошерные продукты потребляют миллионы людей – вегетарианцы, пятидесятники, мусульмане и даже православные христиане во время Великого поста. Только в кошерных продукатх они могут быть уверены: если написано, что в продукте нет ингредиентов животного происхождения, то их действительно нет. (О страстях на кошерном рынке я писал в статье «Кошерная революция в Нью–Йорке» ). Наиболее успешные современные модели распространения каббалистики и культовых услуг иудаизма тоже строятся по типу коммерческих франчайзов, как «Старбук кафе», «Контроль за весом» (Weight Watchers) или «МакДональдс». Самый узнаваемый здесь бренд – «Хабад». Их деятельность хорошо бы принять, как модель для успеха любой еврейской культурной деятельности (Об этом в моей статье «Так победит еврейская революция»). Хотя критики сравнивают Хабад с мафией – устранение конкурирующих структур, установление контроля над сферой деятельности, подавление конкурирующих брендов и т.п., на самом деле в их деятельности нет ничего такого, что противоречило бы принятым нормам поведения в бизнесе. Зато их конкуренты либо хватаются за все на свете, либо сетуют на судьбу. Интересно, что даже распространение иудаизма и культовых услуг медленно, но уверенно распространяется и на нееврейских потребителей. Многие деятели так называемого «кирува» («сближение» – ивр.) действуют не только среди этнических евреев, но и среди христиан. Здесь создается обширная сеть «ноахитов», названных по имени библейского Ноя (Ноах) и практикующие «домоисеевы» «универсальные» ритуалы и принципы. Холокост сегодня стал очень важным компонентом самосознания Западного мира. Как это произошло, хорошо рассказывает книга историка Питера Новика «Холокост в американской жизни» (3). Смысл Холокоста не в том, что убили миллионы людей. Такое в истории случалось и случается поныне. Смысл в том, что впервые в истории убийцы понесли ответственность, жертвы смогли взыскать компенсацию. И судила убийц не «история», а суд. И впервые в истории мир осознал ответственность за бездействие – «там убивали людей, а мы ничего не сделали». Холокост придает современному западному сознанию моральное превосходство, правоту своего дела. Ведь без Холокоста история Второй мировой войны, и, самое главное, современный мировой порядок перестают быть «справедливыми». Холокост позволяет, если не списать, то искупить военные преступления антигитлеровской коалиции, послевоенную депортацию десятков миллионов людей в Европе, предательство союзников. Не только Израиль, но почти все европейские страны находят в Холокосте моральное оправдание своих территориальных притязаний. Без Холокоста невозможно оправдать русское присутствие в Восточной Пруссии или польский и чешский суверенитет над Силезией и Судетами. Трагедия Холокоста дает притесненным и страдающим меньшинствам надежду на историческую справедливость. Холокост – явление культовое, и как любой культ, он капитализирован и коммерциализирован. Хозяева, менеджеры и держатели акций в отрасли стремятся к извлечению прибыли. Общество и потребители хотят, чтобы бизнес был честным. Тем более, что успешный бизнес на культе может быть успешным лишь в таком коммерческом климате, где репутация не менее, а то и более важны, чем максимализация прибыли. «Мой Холокост» Товы Райч, как и мемуары крупнейшего исследователя Холокоста Рауля Хилберга «Политика памяти» (5) и даже «Индустрия Холокоста» Нормана Финкельстейна и другие делают полезное дело. Все они проливают свет на темные пятна, вскрывают недостатки и злоупотребления. (об освоении темы деятельности вокруг Холокоста еврейскими сатириками я писал в статье «Холокост – это смешно?» и «Чем пахнет еврейский дом?»). «Шоа бизнес» – это нормальный бизнес и делать его надо честно. Потому, что клиента можно обмануть, но, в конце концов, он всегда прав. И еще одно важное замечание, которое теряется во время рассуждений о культовых брендах и франчайзах, то, что забывается во время сатирических скетчей и анекдотов. Как же все таки нам почтить память шести миллионов евреев, убитых и замученных нацистами лишь за то, что они были евреями? Наверное, пора нам оставить их почивать в мире и не тревожить их покой суетными делами нового, чуждого им мира. Ссылки (1) Кошерная революция в Нью–Йорке http://www.russiandenver.50megs.com/kashrut.html (2) Так победит революция идишкайта http://www.russiandenver.50megs.com/autointegration.html (3) The Holocaust in American Life (4) The Politics of Memory : The Journey of a Holocaust Historian (5) The Holocaust Industry: Reflections on the Exploitation of Jewish Suffering (6) Холокост – это смешно http://www.russiandenver.50megs.com/holocaust_eto_smeshno.html (7) Чем пахнет еврейский дом http://www.perspektiva.co.il/show_file.asp?num=349 |
|
|