"Повесть о Ратиборе, или Зачарованная княжна-2" - читать интересную книгу автора (Фортунская Светлана)
Глава двадцать седьмая, в которой мне опять не удается научиться отпирать замки
Каждый человек должен жить, и пусть живет! Сыщик Баккет
Ох уж эти старушки!
Прямо стихийное бедствие какое-то!..
Нет, конечно, старость заслуживает и уважения, и сочувствия, даже и некоторого пиетета, и снисходительности.
Все это так, и подавляющее большинство бабушек вполне заслуженно пользуются и почетом, и терпимостью, проявляемой по отношению к ним окружающими: их родными, близкими и просто соседями. Я не говорю «друзьями», потому что их друзья в большинстве своем такие же бабушки и дедушки, да и система отношений между друзьями не та, друзья друг для друга остаются молодыми — как в те времена, когда они только подружились.
Помнится мне, как-то, еще в бытность мою человеком, даже раньше — мальчиком, довелось мне наблюдать такую сценку: две бабульки стояли на улице возле окна (а дом был старый, наполовину вросший в землю), и стучали в стекло, и заглядывали, и говорили друг другу; «Неужели ее дома нет! Куда она могла уйти! Да нет, она же знает, что мы придем!»
В это время из ворот этого самого дома вышла третья бабулька, и крикнула: «Девочки, да что же вы! Заходите!»
Для себя они оставались девочками…
Но я сейчас не об этом, я не о подавляющем большинстве достойных старушек.
Я о вредном меньшинстве.
Есть такие бабульки (и дедульки, если на то пошло, но дедулек меньше. Не потому, что дедульки достойнее, а от того, что доживает их до преклонного возраста мало), так вот: есть такие бабульки и дедульки, которые, пользуясь старческой, то есть почти что депутатской неприкосновенностью, отравляют жизнь окружающим. Причем не только близким — но и совсем посторонним людям, а также и животным.
Вот как нам с Ратибором нынешняя старушка.
Они считают, что они знают все, потому что старые. Они свято верят в то, про что во втором классе сельской школы им так рассказала учительница. Они подозрительны маниакально и обладают маниакальной страстью к сплетням, а также и к ненужным вопросам — их любопытство потрясает основы Вселенной. Но любопытны они не к научным знаниям, а к тому, кто, где, когда и с кем. Или к каким-нибудь шарлатанским сведеньям — о конце света, о пророчествах Нострадамуса или о крысах-убийцах в московском метро. Они изводят участковых врачей, повествуя о своих болезнях часами и требуя немедленно: а — определить болезнь, бэ — выписать лекарство и цэ — чтобы лекарство это немедленно помогло. То, что их болезнь называется старостью, а от старости лекарств нет, они понимать не хотят.
Нет, конечно, их тоже жалко — старость, как известно всем с малолетства, вовсе не радость.
Но все же лучше, чтобы таких бабулек было поменьше, и жили они от нас подальше, и сталкивались мы с ними поменьше.
Однако я опять отвлекся.
Итак, мы вошли в парадную, поднялись на второй этаж и остановились перед дверью в пятую квартиру.
Дверь была когда-то обита дермантином, теперь потрепанным, изрезанным в некотоых местах ножом или просто изорванным. В прорехи вылезали серые клочья ваты. Обивочные гвозди наполовину высыпались.
Пес сказал:
— Они здесь. Оба.
Ратибор засучил рукава, готовясь.
— Да ты вначале позвони, может, отворят, — посоветовал Крыс. — Зачем зря напрягаться?
А Пес просто толкнул носом дверь — дверь со скрипом открылась.
— Тут и не заперто вовсе, — пробормотал он, входя.
Ну да — кому было запирать дверь?
Они, конечно, были оба тут. Телом.
Души же их обоих пребывали в блаженной нирване, которая дается алкогольным опьянением и за которую приходится потом платить тяжелым похмельем. Ворону, во всяком случае.
Означенный субъект валялся на столе, раскинув крылья и вытянув шею. Глаза его были закрыты, а клюв, наоборот, раскрыт.
— Он не умер? — озабоченно осведомился Пес.
Ворон пошевелился, приоткрыл мутный желтый глаз и издал странный полузадушенный звук.
— Ой, ему плохо! — завопил Пес.
— Ему хорошо, — сухо отозвался я.
Я был очень зол на Ворона.
Да, я нанюхался давеча валерьянки и вел себя в результате не вполне адекватно — но ведь я же не специально! А этот отправился за водкой — и специально набрался, и к каким трудам и хлопотам всех нас привело его недостойное поведение! А еще меня ругал!
Нет, ему нет оправдания!
Но тут я опомнился — Ворон-то на самом деле меня не очень ругал. Так, слегка пожурил.
Я только потянулся, но Пес уже опередил меня, отвесив Крысу изрядного тумака.
— Я те дам радоваться! Птичке плохо!
Птичка открыла второй глаз, приподнялась и обвела на нас мутным желтым взглядом.
— И н-не надейтесь! — заорал он. — Я вас всех… — каркнул что-то неразборчивое и снова рухнул на стол.
— Он хотел сказать: «поимею!» — хихикнул Крыс. Что-то напало на него веселое настроение, надо бы испортить!
— Нет, он хотел сказать, что всех нас переживет, — по младости лет наивный Пес обо всех вокруг думал только хорошее. До поры до времени, конечно.
— Исходя из его обычной болтовни в пьяном виде, он хотел сказать, что всех мудрее, — сухо сказал я.
— Пер-р-репью! — вдруг выкрикнул Ворон, не открывая глаз, даже не оторвав от стола головы. И снова полузадушенно каркнул.
Так что каждый из нас ошибался. В меру своего опыта.
А Ратибора что-то было не слышно.
Я повертел головой и только сейчас обратил внимание на окружающую обстановку.
И, собственно, на хозяина квартиры.
Хозяин квартиры, то есть Бублик, спал в кресле, откинув голову так, что были видны его небритая шея и острый кадык.
И храпел. Громко.
Нет, конечно, он брился — дня три назад.
Возможно, он даже и мылся — в прошлом месяце.
И тогда же менял носки.
Может быть, он даже и наводил порядок — в позапрошлом году. Или даже раньше.
В квартире воняло плесенью, немытым телом, какой-то острой закуской, грязными носками и еще чем-то, чем воняет в домах, где никогда не открываются окна, редко моется посуда, а мусор выносится раз в два-три месяца. И где курят дешевые сигареты, пьют паленую водку, крепленое вино, пиво и другие спиртные напитки. И иногда их проливают.
Мебель образца шестидесятых годов — если эту рухлядь можно было назвать мебелью — носила следы длительного и небрежного использования, не всегда по назначению.
Чайник, к примеру, стоял на телевизоре, а на диване валялись сапоги и две воблы.
В доме даже имелись книги — шкаф потерял одну ножку, и вместо нее были подсунуты несколько томов Гоголя.
Но что было замечательно — все плоские поверхности в квартире — стены, дверцы шкафа, оконные стекла (частично) были украшены изображениями красавиц большей или меньшей степени раздетости. Даже с потолка блистали зубами и телесами две красотки.
Сразу я на этот вернисаж не обратил внимания, потому что с некоторых пор голые дамы человеческой породы меня не интересовали.
А Ратибора интересовали, оказывается, и даже очень.
Я нашел его в коридоре, где он с увлечением пялился на красотку, налепленую на двери в ванную. Красотка была прикрыта только собственными волосами, причем в тех местах, где и прикрывать-то не очень нужно.
Уши Ратибора пылали даже больше, чем его щеки.
— А, вот ты где! — сказал я.
— Ты погляди, Кот Котофеич, какая красавица! — отозвался Ратибор. — И намалевана-то как гладко, ни мазка не видно, даже если пощупать… — Он легонько провел пальцем по поверхности картинки.
— Она не намалевана, она напечатана, — пояснил я. — Ты в комнату зайди — там еще больше таких красавиц.
Ратибор послушался, вошел в комнату, сказал:
— Ох!.. — и принялся рассматривать каждую картинку в отдельности, как будто попал в музей.
Пока я отстутствовал, Крыс расположился на диване, уже распотрошил одну воблу и наслаждался редким для нас лакомством.
Я подумал, уселся рядом и взялся за вторую рыбку.
— Э, — сказал Пес, — вы чего? В гости пришли, что ли? Этот картинки рассматривает, те двое жрать уселись!..
— Я с тобой поделюсь, — пообещал я. — Вот ребрышки, хочешь?
— Да не хочу я этих ваших ребрышек! — возмутился Пес. — Я домой хочу! Давай, Ратибор, бери Ворона подмышку, и пошли!
— Ребрышки не наши, а рыбкины, — отозвался я. — Пусть Ратибор налюбуется, а мы пока покушаем — что ж добру пропадать!
— Воры! — отозвался Пес и отвернулся.
— Мы не воры, — возразил Крыс, чавкая. — Мы экспроприаторы. К тому же еда — это не частная собственность, еда должна принадлежать всем. Кто голоден — тот и ест. И потом, дай мальчику налюбоваться — он в своей Таме такого наверняка не видел и не увидит.
Ужасно — но я был вынужден согласиться с Крысом. С этим мерзопакостным созданием!
Что делать — справедливость прежде всего!
— Какое воровство, Пес! — сказал я как можно более дружелюбно. — Это даже не экспроприация. Мы же на территории врага, и эти воблы — наши трофеи. Законная добыча. Мы же сюда с боем прорывались!
Пес подумал — и согласился со мною, так что я уделил ему кусочек спинки.
Как раз в тот момент, когда с рыбками было покончено, Ратибор оторвался от созерцания.
— Да уж, красавицы! — резюмировал он. — Так ты говоришь, это не нарисовано?
— Это фотография, мгновенный отпечаток. Изображение отпечатывается на пленке, а потом переносится на бумагу. И распечатывается. Эти картинки в основном из журналов…
— Точно, — со знанием дела подтвердил Крыс, облизывая усы. — Из «Плейбоя».
Ратибор заинтересовался, что же такое фотография, я кое-как, в меру своих знаний и в меру Ратиборовой способности понять, объяснил.
— Ты хочешь сказать, что это живых девок вот в таком виде?… — Ратибор не договорил и сплюнул. — Ну, бесстыжие!.. Знал бы — не смотрел.
— Ну почему? — удивился Крыс. — Тебе полезно. Для общего образования! — и захихикал.
Ратибор еще раз сплюнул и развернулся к столу.
— Ну что, пошли тогда?
— Э, нет! — сказал я. — Надо еще этого Бублика проучить, чтобы ему неповадно было. А то бедный Ворон и расслабиться больше не сможет. Под страхом быть уворованным…
— Вот и хорошо, что не сможет! — вмешался Пес. — Будет вести трезвый образ жизни. И ему полезно, и нам облегчение…
— Мужику надо иногда расслабляться, иначе что он за мужик! — убежденно заявил Крыс. — Так что тут я с Котом согласен. В виде исключения. Давайте все тут порушим, а на стенке напишем: «Это тебе за то, что ты Ворона украл!»
Тоже мне, Маргарита нашлась!
— Бублик — это тебе не критик Латунский, он разгрома и не заметит даже. И надпись на стене прочитает, нет ли — неизвестно. Напугать его нужно, и по-настоящему.
— А давай, Кот, ты его превратишь в кого-нибудь? — азартно сказал Пес, и даже хвост у него задрожал. — Уж я его тогда напугаю!
— Зачем превращать? Пусть себе живет! Только пусть птичек не ворует, — вступился Ратибор.
— Только его сначала протрезвить надо, слегка. А то он сейчас ничего не воспримет. Решит, что у него — белочка, и все, — сказал я.
— А что такое «белочка»? — спросил наивный Пес.
— Белая горячка. От водки, — пояснил Крыс. Ратибор почесал в затылке.
— А я протрезвлять не умею…
— А что тут уметь! Ткнуть его под кран и пустить холодную воду! — сказал Крыс.
— Ну, — возразил я, — еще напрягаться, тащить его куда-то! Лучше сюда принести пару ведер воды, да и вылить на него…
Ведер в хозяйстве Бублика не нашлось, пришлось обойтись кастрюлями.
Наверное, раз десять Ратибор бегал туда-сюда между кухней и комнатой, а Пес наполнял водой все емкости, какие мы только смогли обнаружить — кастрюли, банки и миски.
А мы с Крысом сидели на столе перед Бубликом наготове: Крыс — чтобы в случае чего укусить, я — чтобы в случае чего воздействовать магически.
Брызги летели во все стороны, в том числе и на нас с Крысом, а на полу образовалась уже внушительная лужа, а Бублик все храпел себе, побулькивая.
Мы с Крысом уже почти совсем промокли. Я-то как я, хотя, конечно, мокрая шерсть — это неприятно. А вот окраска Крыса стала очень своеобразной — краска, смешиваясь с мелом, образовала потеки непонятного цвета.
Наконец Бублик стал подавать некоторые признаки жизни: трепыхаться, брыкаться и мычать.
— Может, хватит уже? — с надеждой спросил Ратибор, выплескивая на голову Бублику очередную порцию воды.
— Пожалуй, нужно еще добавить, — сказал я, и Ратибор, вздохнув, отправился на кухню.
После еще одной кастрюли Бублик, наконец, оклемался, заорал:
— Вы чего, мужики, сдурели? — и открыл глаза.
И тут же их закрыл.
Потом снова открыл, помотал головой и, заорав, вскочил с кресла.
— А ну сядь обратно, — сказал Крыс. — А то укушу.
А Ратибор пнул Бублика ладонью в грудь, и уж на что наш Ратибор был хрупок, но тщедушный и хилый Бублик не устоял и плюхнулся обратно.
— Пес! — крикнул я, — хватит уже воды! Пациент вернулся к сознательной жизни!
Видели бы вы этого пациента — мокрый весь, трясущийся, глаза выпученные, губами шлепает — словно Рыб, вытащенный из аквариума!
Пес притрусил из кухни, посмотрел на Бублика скептически и предложил:
— Слушайте, а может ему еще пару кастрюлек на голову вылить? А то что-то он, по-моему, не в себе.
— Го-го-говорит! — пролепетал Бублик, оборачиваясь к Ратибору. — Собака говорит! И Крыса тоже!
— Говорим, — согласился я. — И вот что мы тебе скажем, Бублик: если ты еще раз попробуешь тронуть пальцем нашего Ворона, то сам ты разговаривать перестанешь. А будешь мекать. Козлом.
— Ме-ме… — промекал Бублик, не в силах выговорить слово целиком.
— Мекать, — помог ему я. — Сам козлом станешь. Будешь траву жевать и на привязи жить, если Ворона тронешь, или если ему каплю водки нальешь…
— …или пива! — подсказал мне Пес, но я не согласился:
— Не, пива немножко можно. Но только немножко! Учти — мы все узнаем и опять к тебе придем! Понял?
— По-по-по…
— Понял, — договорил за него Крыс. — Понял, и больше не будет. Пошли!
Ратибор бережно взял со стола Ворона.
Ворон дрых, голова его болталась на неожиданно длинной шее, а клюв был открыт.
— Мужики, вы куда галку уносите? — вдруг опомнился Бублик. — Мне за него деньги обещали, и аванс даже дали, и я его уже потратил…
— Нет, он не понял, — констатировал Крыс. — Придется его укусить, чтоб дошло.
— Действуй! — позволил я, и Крыс вспрыгнул Бублику на колени.
— Это не галка, это — Ворон, и премудрый, между прочим. Просто он на выпивку слаб, — тем временем пояснял я. — А аванс тебе придется вернуть.
— Где я день… ай! — это Крыс исполнил свою угрозу.
— Если тебе еще что-то не понятно, то Пес тоже может помочь, — сказал я. — Пес, покажи-ка Бублику свои зубки!
Пес, зевнув во всю пасть, подошел к Бублику и уложил свою большую голову на бубликовы колени.
— Тебе еще что-то нужно объяснять, или все уже ясно-понятно? — спросил он, ухмыляясь. И облизнулся.
— Ясно, — кивнул Бублик. — Белочка пришла…
— Не белочка, а крысочка, — поправил его Крыс, хихикая. — С собачкой и котиком. Если не исправишься, мы еще раз придем!
— Ага, — судорожно кивнул Бублик.
На этот раз мы ему поверили — вроде бы все понял.
И ушли.
На лестничной клетке на пришлось остановиться.
— Я в таком виде на улице не появлюсь! — заявил Крыс. — Давайте, мойте меня и раскрашивайте по новой!
— Ты не мог в квартире о том вспомнить? — проворчал Пес, а Ратибор, вздохнув, положил Ворона на пол и полез за пазуху. За красками.
— Мы идиоты и имбецилы! — воскликнул я, хлопнув себя лапой по лбу. С кем поведешься — от того и наберешься, и любимые ругательные словечки Ворона крепко прилипли уже к моему языку. — Что ты мне говорил не так уж и давно? И Ворон меня за это самое ругал! Почему бы нам, двум магам, пусть только начинающим, не вспомнить о том, что мы — маги? И не защититься магическими средствами? Почему бы нам не наложить на себя заклинание невидимости и спокойненько, без забот и хлопот, вернуться домой?
— Ой, — сказал Ратибор, — а я такому не обучен вовсе…
— А я обучен! Так что бери обратно Ворона на руки. Крыс, ты на левое плечо, я — на правое, а ты, Пес, держись к нам поближе, чтобы и тебя прикрыло… Раз! Два! Три! — и мы благополучно оказались невидимы никому, кроме самих себя.
И благополучно добрались до дома.
Только Пес иногда слишком активно махал своим толстым хвостом, хвост покидал зону невидимости, и мне постоянно приходилось на него шипеть:
— Пес, подбери хвост!
Но почти никто на улице не обратил внимания ни на мое шипение, звучащее из пустого на вид пространства, ни на хвост Пса, который время от времени появлялся в воздухе — отдельно от собаки — и так же в воздухе и растворялся.