"Вальс сердец" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 7

– Нам пора, милая, – тихо сказал Миклош.

Гизела с трудом отвела взгляд от танцующих цыган и посмотрела на мужа. Ее сердце замерло в сладкой истоме.

Она словно утонула в темной глубине его выразительных глаз; казалось, мир вокруг исчез и остались только они двое.

Даже в самых смелых своих мечтах она не могла вообразить, что ее свадьба будет столь волшебной и удивительной.

Гизела была настолько потрясена, что не задумывалась о том, насколько она сама ослепительно прекрасна.

Когда она под руку с отцом вступила под своды дворцового собора, Миклош, в самое сердце пораженный ее красотой, увидел в ней настоящую нимфу, явившуюся из мифа.

Еще до того как они приехали в Фетрёд, произошло столько удивительных событий, что Гизела уже не сомневалась, что живет в волшебном сне.

После визита мистера Шеферда всем потребовалось некоторое время, чтобы осознать перемены.

Даже леди Милфорд заметила, что теперь Пол Феррарис приобретет совершенно иной статус.

Он вряд ли признался бы в этом даже самому себе, но Полу Феррарису очень не хватало семейного уюта и тепла домашнего очага, безвозвратно, как думал он, утраченного. Но теперь счастье вернулось к нему.

Раньше Гизела никак не могла взять в толк, почему он обижался на своего отца, но теперь понимала. Разве справедливо, что в то время, когда его дед был сказочно богат и носил титул маркиза, Полу приходилось терпеть лишения?

Леди Милфорд объяснила Гизеле, что для Англии это – обычное дело. Младшие отпрыски знатных семейств прозябают в нищете, а их старшие братья и титулованные родители купаются в роскоши.

– Это ужасно несправедливо, – заметила Гизела.

– Если бы существовал иной порядок наследования, большие графства и имения постепенно дробились бы на все более и более мелкие, и в конце концов могущественные английские фамилии просто исчезли бы с лица земли, – ответила на это леди Милфорд.

Из-за того что отец в молодости бежал из родного дома, в семье не принято было говорить о его родственниках, и Гизела почти ничего не знала о Чарльтонах.

– Я очень хочу показать тебе мой родной дом, – с воодушевлением говорил ей отец. – Он очень старый, но мой прапрадед его полностью перестроил, да и дед многое отреставрировал.

Взгляд его, когда он говорил это, был гораздо красноречивее слов.

– Его стены, – продолжал Пол, – хранят семейную историю, и в каждой комнате живет дух предков Чарльтонов.

Он увлеченно рассказывал Гизеле о прозрачных озерах и прекрасных лесах, где он любил играть в детстве, о великолепных скакунах в конюшнях его деда, на которых ему иногда позволяли кататься.

Теперь все принадлежало ему, и Гизела видела, что он в восторге от этого.

– Ты должна мне помочь, дорогая, – говорил Пол Феррарис Алисе. – Иначе я наделаю кучу ошибок не только в своих владениях, но и по всей стране.

– У тебя прекрасная интуиция, мой дорогой, – мягко отвечала ему леди Милфорд. – А если тебя пригласят ко двору, всегда найдется уйма желающих подсказать тебе, что и как следует делать. Мистер Шеферд перед отъездом сказал: – Очень надеюсь, что ваша светлость скоро приедет в Англию. Ее величество королева Виктория уже интересовалась, когда вы вступите в права. Появившееся на лице Феррариса неподдельное изумление быстро сменилось выражением огромного удовольствия.

Гизела подумала, что отцу, который был настоящим артистом, церемонии в Букингемском дворце и Виндзорском замке доставят немало приятных минут – ведь это совсем как театр с великолепными декорациями и костюмами.

Из его разговоров с леди Милфорд Гизела поняла, что отец намерен честно и с достоинством исполнять свои обязанности.

Каждый вечер она возносила благодарственные молитвы Всевышнему за то, что перемена в жизни отца оказалась столь своевременной.

Теперь Гизела могла с чистым сердцем стать женой Миклоша и не терзаться потом сознанием вины.

Дочь маркиза Чарльтона будет достойной парой князю Эстергази, а музыкальная карьера будет рассматриваться как увлечение утонченного аристократа.

Новая фамилия казалась Гизеле непривычной, но чем больше отец рассказывал ей о своей семье, тем больше она убеждалась в том, что имеет полное право ее носить.

– Теперь ты леди Гизела Каррингтон Чарльтон, дитя мое, – говорил ей отец. – Каррингтоны принесли Англии славу в конце восемнадцатого столетия, а Чарльтоны проявили себя на полях великих сражений и во все времена защищали честь отечества.

– Теперь мне не нужно убеждать тебя в том, чтобы ты не женился на мне, – говорила Гизела Миклошу.

– Без тебя моя жизнь превратилась бы в мертвую пустыню, – отвечал он. – Правда, я готов признать, что с получением твоим отцом наследства все стало гораздо проще.

Миклош заключил ее в объятия и нежно сказал:

– Но мне безразлично, каким именем и титулом тебя называют. Я знаю только, что не могу без тебя жить.

Он поцеловал Гизелу и бережно прижал ее к себе, словно все еще боялся навсегда потерять любимую.

– Я люблю тебя! – сказал он, с трудом отрываясь от ее нежных губ. – Я люблю тебя так сильно, что не могу думать ни о чем другом, кроме того, что скоро ты станешь моей женой и мы будем жить вместе, как нам было назначено судьбой с того мгновения, как мы встретились в Венском лесу.

– Чудесной судьбой, – прошептала Гизела.

Он снова поцеловал ее.

До свадьбы предстояло сделать еще очень много, и всем этим занимался Миклош.

Отцу Гизелы он посоветовал поторопиться с женитьбой и сделать это без лишней огласки, пока его еще не начали осаждать толпы поклонников и репортеров. На гражданскую церемонию, которая проходила в гостиной отеля «Захер», прибыл сам мэр города Вены.

В его присутствии Пол Феррарис и Алиса Мил-форд заключили брак и стали мужем и женой.

Это заняло всего несколько минут, а через два дня, когда Пол почувствовал себя достаточно окрепшим, их обвенчал капеллан в церкви английского посольства. Миклош и Гизела стали единственными свидетелями этой тихой и трогательной церемонии.

После этого Миклош уехал в Венгрию, чтобы начать подготовку к собственной свадьбе.

– Если ты не приедешь как можно скорее, – предупредил он Гизелу, – мне придется вернуться и выкрасть тебя отсюда! Когда тебя нет рядом, я не могу быть уверен, что ты не исчезнешь и мне не придется рыскать ночами по дремучим лесам в поисках моей прекрасной нимфы.

– Я приеду, как только смогу, – ответила Гизела. – Но, милый, мне нужно заказать себе новые платья. Я не могу ударить в грязь лицом перед твоими утонченными родственниками, которые одеваются у парижских кутюрье.

Она в точности повторяла его слова, и Миклош, рассмеявшись, сказал:

– Я буду боготворить тебя, даже если ты будешь одета в лохмотья. Но я знаю, как много значат для женщин изысканные туалеты. Оставайся в Вене, но помни, что я не согласен ждать даже минутой больше недели!

Гизела протестующе вскрикнула и хотела сказать ему, что это невозможно, что никто не в состоянии сшить платья всего за неделю, но не успела, потому что Миклош опять закрыл ей рот поцелуем. Он объяснил ей, что, пока они не станут одним целым, он не успокоится.

К счастью, леди Милфорд знала в Вене отличных портных, к которым и обратилась Гизела.

Швеям пришлось корпеть над ее нарядами по двадцать четыре часа в сутки, но она обещала хорошо им заплатить и чуть больше чем через неделю стала счастливой обладательницей великолепных туалетов. Теперь она могла со спокойной душой ехать в Венгрию.

Гизела заказала еще много других платьев, но их должны были прислать позже.

Увидев, сколько у нее вещей, отец воскликнул, что она, несомненно, станет известна как «экстравагантная княгиня Эстергази».

Он был так рад за дочь и так счастлив сам!

Гизеле по-прежнему казалось, что никто не сможет занять в его жизни то место, которое занимала ее мать: ведь они так много пережили вместе, хорошего и плохого, так беззаветно любили друг друга.

Но Алиса Милфорд призналась, что влюбилась в Пола уже много лет назад, когда впервые увидела его еще до рождения дочери, а сейчас понимает, что ему прежде всего нужен хороший товарищ, и она готова взять на себя эту роль. Видя, с каким обожанием она смотрит на отца, Гизела ни на секунду не сомневалась в том, что с ней он будет счастлив.

Гизела была потрясена, увидев Фетрёд. Первое, что открылось ее изумленному взору, были величественные витые ворота, за которыми простиралась площадь, а на площадь, словно из поднебесья спускались ступени мраморной лестницы, украшенной скульптурами и каменными чашами. Лестница вела в замок.

Гизела остановилась, на мгновение испугавшись того, что ждет ее впереди.

Рука Миклоша легла ей на плечо. Он посмотрел в ее голубые глаза, и ее испуг растворился в сознании того, что в мире нет ничего важнее их любви друг к другу.

– Наконец-то я покажу тебе свой замок, – сказал Миклош.

– Я была бы счастлива с тобой даже в хижине, – тихонько, чтобы никто не услышал, прошептала Гизела.

– Я еще больше люблю тебя за эти слова, если это вообще возможно, – сказал он. – И ты увидишь, что для меня тоже совсем не важно, где мы с тобой будем жить: во дворце или в домике в горах; главное, что мы любим друг друга.

Увидев венгерских женщин, Гизела в первую минуту даже усомнилась в том, что может сравниться с ними по красоте, но взгляд любящих глаз Миклоша и тайна, связующая его с Гизелой, ясно говорили, что их чувство не простое физическое влечение, а нечто возвышенное, принадлежащее области духа.

Происходящее напоминало волшебную сказку.

На следующее утро Гизеле помогли одеться две хорошенькие служанки, которые наперебой восхищались ее красотой, и, слушая их, Гизела почувствовала, что магия Венгрии проникает ей в душу и она сама становится ее частью.

Глядя через широкое окно на утопающий в цветах сад, ярко освещенный золотыми лучами солнца, Гизела все еще не могла поверить, что это не сон, что она на земле, а не в райских кущах.

С легкой улыбкой она подумала, что проверит это сегодня ночью в объятиях Миклоша.

Ей не пришлось везти из Австрии венец для свадебной церемонии, потому что Миклош заказал для нее великолепную диадему, напоминающую венок из белого золота, усыпанный сверкающими бриллиантами.

Тонкая как паутина старинная фата ниспадала на плечи Гизелы, опускаясь до самой земли, но, по обычаю Венгрии, не закрывала ее прелестного личика.

Она выглядела не просто юной и прекрасной, но еще и так по-ангельски невинной, что Миклош был готов пасть на землю к ее ногам.

На службе, которая состоялась в древнем соборе, присутствовали самые именитые семейства Венгрии. Отец Гизелы был потрясен пением хора и органной музыкой, звучащей под сводами собора.

А когда венчание закончилось и запели цыгане, Гизела заметила, что отец с трудом сдерживается, чтобы не присоединиться к ним со своей скрипкой.

Знаменитый чардаш поразил ее своей страстностью, стремительностью и точностью всех движений. Мелькали цветастые шали, звенели мониста, мужчины падали на колени и тут же молниеносно вскакивали, вновь увлекая зрителей магией танца.

Пестрые длинные юбки цыганок, яркие рубахи темноглазых сильных мужчин, музыка, разжигающая в сердцах страсть, – все это казалось Гизеле выражением самой любви.

Той любви, которую она испытывала к Миклошу и которую Миклош испытывал к ней.

Потом он сказал Гизеле, что пора идти, взял ее под руку, и она почувствовала, что душа ее тает.

Оставив гостей наслаждаться музыкой и танцами, Миклош тихонько увел ее через благоухающий сад, нагретый солнцем, в тенистую прохладу замка. Через некоторое время к ним присоединился маркиз Чарльтон.

– Я понимаю, почему вы ушли, дорогая, – сказал он.

– Это все Миклош, – улыбнулась Гизела. – Он сказал мне, что пора идти.

– Я знаю, вам хочется побыть вдвоем, – кивнул Пол. – Но я надеюсь, что вы поскорее приедете в Англию. Мне не терпится показать тебе Чарльтон-хаус.

Он с такой гордостью произнес название своих владений, что Гизела обняла отца и пообещала:

– Мы приедем сразу после медового месяца.

– У нас с Алисой тоже медовый месяц. Мы собираемся провести его в Англии. Я не сомневаюсь, что мы будем счастливы, несмотря на то что нас ждет немало дел.

– Каждая минута, проведенная вместе, будет для вас счастливой, – сказала Гизела и нежно поцеловала отца.

Подошла Алиса, чтобы попрощаться с Гизелой.

– Заботьтесь о папе, – сказала ей девушка.

– Не сомневайтесь, – ответила Алиса. – Я обещаю, что он будет счастлив.

Они простились, и Гизела с Миклошем вышли к воротам, где их ждала карета, запряженная четверкой великолепных лошадей. Гизела восторженно вскрикнула, увидев, как они нетерпеливо бьют землю копытами, поднимая клубы нагретой солнцем пыли.

Сама карета была украшена гирляндами цветов, и даже упряжь была увита разноцветными шелковыми лентами, струящимися в воздухе под легким дуновением теплого ветерка.

Гизела сияющими глазами посмотрела на Миклоша и воскликнула:

– Как ты мог придумать такое волшебство!

– Я старался создать подходящую оправу для такого бриллианта, как ты, моя любимая, – с улыбкой ответил Миклош.

Они уже сели в карету, как вдруг словно из-под земли появились гости и начали поздравлять молодых.

Скрипки цыган запели крещендо, и музыка их была гимном любви и счастья. Согласно обычаю они посыпали карету молодоженов лепестками роз и зернами риса. Лошади тронулись, и под радостные крики карета выехала из ворот. За ней бежали веселые ребятишки.

– Нам не удалось ускользнуть незаметно, – смеялась Гизела. – Но мне это нравится!

– Мы не разочаровали гостей, зато избавились от необходимости долго и утомительно целоваться со всеми моими родственниками.

Гизела вновь рассмеялась, а Миклош добавил:

– Я хочу целовать только одного человека, и нетрудно догадаться, кто это.

– О, Миклош, неужели мы муж и жена?!

– Ты убедишься в этом, моя милая, когда мы приедем.

Он снял с ее рук длинные белые перчатки и принялся один за другим целовать ее пальчики.

Гизела затрепетала, и этот трепет не укрылся от Миклоша. Он тихо сказал:

– Моя дорогая женушка, когда мы останемся одни, я заставлю тебя трепетать гораздо сильнее.

Они остались одни только тогда, когда наконец-то приехали в домик, где им предстояло провести первые дни медового месяца.

По пути через владения Эстергази их карету то и дело останавливали толпы ликующих людей, которые наперебой поздравляли молодых, устилая перед ними дорогу цветами.

Несколько раз они останавливались в небольших деревушках, где их угощали молодым вином и исполняли куплеты в их честь.

Когда Гизела увидела домик, о котором Миклош столько раз ей рассказывал, она подумала, что именно в таком месте хотела бы провести свою жизнь с Миклошем.

Построенный в античном стиле из белого камня, он стоял на берегу круглого озера. К воде вели мраморные ступени, заросшие азалией.

Гизела зачарованно смотрела на этот райский уголок, и только голос Миклоша, предложившего ей снять диадему и фату, вернул ее к действительности.

Стоя в спальне у окна, выходящего в сад, Гизела подумала, что хорошо бы было искупаться в озере, но, поразмыслив, решила, что княгине Эстергази это вряд ли дозволяется этикетом.

Служанки помогли ей снять свадебное платье и расчесали волосы.

Спальня была просторной, а стены ее были обиты голубым шелком, напомнившим Гизеле ясное небо. Кругом висели картины, а с барельефа под потолком лукаво улыбались два мраморных купидончика. Ноги утопали в мягком ворсе светлого персидского ковра.

Это была комната, созданная для любви.

«Здесь мы останемся вдвоем», – подумала Гизела и покраснела.

Из спальни Гизела вышла в гостиную, убранную столь великолепно, что про себя она называла ее салоном. Там ждал ее Миклош.

Гизела подбежала к нему и обвила его шею, но Миклош не поцеловал ее сразу, а с восхищением произнес:

– Сегодня у меня еще не было времени сказать тебе, как ты прекрасна!

– Я… немножко… боюсь, – прошептала Гизела.

– Боишься? – переспросил он.

– Потому что я счастлива… потому что мы здесь вдвоем… и мы поженились… О, Миклош, я боюсь, что вдруг проснусь, а ты исчез… и я снова одна…

– Ты не спишь, милая, мы действительно вместе – но даже если это и сон, то какая разница!

– Это Дворец Грез, – сказала Гизела. – Нельзя ли мне полюбоваться на озеро и искупаться в его хрустальных водах?

– Ты вольна делать все, что пожелаешь, пока любишь меня и мы вместе.

– Моя любовь подобна музыке, которая пронизывает всю Вселенную, – ответила Гизела.

Она произнесла это так страстно, что Миклош не выдержал и, обняв ее, приник губами к ее губам. Стены поплыли у нее перед глазами, пол начал уходить из-под ног, и во всем мире для Гизелы остались лишь его сильные руки и нежные горячие губы.

Она не знала, сколько прошло времени: минуты, а может быть, часы. Потом пришел слуга и сказал, что ужин готов. Они прошли в обеденный зал, который находился в другом крыле здания.

Эта комната была выдержана в белых тонах. В маленьких нишах стояли прекрасные скульптуры. И повсюду: на столе, в вазах вдоль стен, возле дверей и на подоконниках – были белые цветы.

Гизела не находила слов, чтобы выразить свое восхищение, и только восторженно ахнула.

Они сели за стол. Слуга удалился. Гизеле прислуживал сам Миклош, сопровождая каждую перемену блюд нежными поцелуями.

Ни она, ни он не были голодны и почти не притронулись к изысканным кушаньям. С бокалами знаменитого токайского в руках они сидели рядом, произносили тосты и разговаривали.

Им так много надо было сказать, столько всего обсудить. Но временами они замолкали и, глядя друг другу в глаза, забывали обо всем на свете.

Гизела знала, что Миклош думает то же, что и она, и была счастлива, что он так сильно ее любит.

Но один вопрос по-прежнему не давал ей покоя, и наконец Гизела решилась его задать:

– Ты уверен, что… твои родные… приняли… меня и… отца?

– Я знал, что ты спросишь меня об этом, и я отвечу тебе, – сказал Миклош. – Свет моих очей, тебе не нужно больше об этом беспокоиться, никто не позволит себе ни одного нелестного замечания в твой адрес.

Он улыбнулся и продолжал:

– Эстергази – большие любители путешествовать, и, как правило, предпочитают Англию.

Увидев в глазах Гизелы непонимание, он пояснил:

– В Англии – самая лучшая охота, а мои кузены, например, весьма этим увлекаются.

Гизела засмеялась и спросила:

– Скажи мне лучше, что они думают о папе?

– Не волнуйся, – ответил Миклош. – Поскольку они часто бывают в Англии, то прекрасно знают английскую аристократию. Они наверняка встречали твоего деда в Букингемском дворце или на приемах в Виндзоре.

Гизела с облегчением вздохнула, чувствуя, что с ее плеч свалилась последняя тяжесть.

– Пол Феррарис сегодня прекрасно выглядел, – сказал Миклош.

Гизела вновь засмеялась.

– Я тоже заметила. Папе нравится, что его называют милордом, и, хотя он нисколько этим не кичится, ему приятны почести, которые полагается оказывать маркизу Чарльтону.

– Мир – странное место, – заметил Миклош. – Но пока мы в состоянии с юмором к нему относиться, мы плывем по реке, а не боремся с встречным течением.

– Но ведь ты был готов за меня бороться, – лукаво сказала Гизела.

– Чтобы не разлучаться с тобой, я готов взобраться на высочайшую вершину и переплыть океан, – ответил Миклош. – Но сегодня в церкви я благодарил Бога за то, что он избавил меня от необходимости сражаться с обстоятельствами за право получить такую жену, как ты.

– Милый, дорогой Миклош, какой же ты замечательный! – воскликнула Гизела. – Я твердила себе, что люблю тебя слишком сильно, чтобы позволить тебе пойти на жертвы ради меня, но в то же время чувствовала, что сама я слишком слаба и не вынесу ни жизни в аду, ни отчаяния в разлуке с тобой.

– Когда тебя пытался оскорбить тот негодяй, я понял, что ты моя и я обязан тебя защищать. – Помолчав, он добавил: – Я любил тебя и до этого, но только в ту минуту по-настоящему осознал, насколько сильно, и понял, что любовь не только радость и страсть, но еще ответственность и обязанности. – Он улыбнулся Гизеле: – Все очень просто, милая: благодаря тебе я стал человеком, который думает не только о себе. И это оказалось настолько естественным, что непонятно, почему я до сих пор об этом не знал.

Гизела молча смотрела на него, ничего не говоря, и он продолжал:

– Жизнь создана любовью, Гизела. Нас соединила судьба, и пусть наши дети, плод нашей любви, продолжат нести по миру это основополагающее чувство, когда нас в нем уже не будет.

Он сказал это с такой серьезностью, что Гизела была тронута до глубины души.

– Я всегда думала, что дети, рожденные без любви, не так красивы, как те, которые появились на свет у любящих родителей, – мягко произнесла она. – Брак, лишенный этого чувства, – кощунство… Он попирает законы жизни.

– Сейчас и я это понимаю. Но это понимание пришло ко мне лишь тогда, когда я едва не потерял тебя навсегда.

Он протянул к ней руку, и Гизела почувствовала, что они близки не только в мыслях, но и по духу.

Они нашли друг друга в безбрежном океане вечности, и дети их тоже станут искать в жизни любви и совершенства.

Миклош прикоснулся губами к ее руке и сказал:

– Идем со мной, радость моя.

Гизела терялась в догадках, куда он ее ведет. Они шли по коридору, и в открытые окна были видны луна и звезды, отраженные в зеркальной глади озера.

Гизела подумала, что, наверное, Миклош хочет выйти в сад, но он привел ее в гостиную. Свечи не были зажжены, и комната, освещенная лишь загадочным лунным светом, казалась наполненной огромными серебристыми орхидеями.

Гизела стояла как зачарованная, и вдруг ее слуха коснулись тихие, но отчетливые звуки скрипки.

Она сразу узнала ту самую мелодию, которая ознаменовала их первую встречу с Миклошем.

Он обнял ее за талию, и они медленно закружились под звуки вальса.

Гизела позабыла обо всем на свете. Она словно парила в серебристом океане лунного света.

Прижавшись щекой к ее щеке, Миклош тихим голосом пропел ей на ушко:

Их губы встретились в сладостном поцелуе, а звуки скрипок превратились в трели райских птиц, поющих в их честь сладкозвучные серенады.

Миклош оторвался от губ Гизелы и пропел заключительные слова:

Он посмотрел ей в глаза:

– Это истинная правда, моя драгоценная. Ты моя, отныне и во веки веков.

Звук его голоса ласкал ей слух; затрепетав, она прошептала:

– Я люблю тебя! О, Миклош… как я тебя люблю!

Музыканты заиграли «Голубой Дунай», и волшебная мелодия заполнила всю гостиную. Миклош заключил Гизелу в объятия.

– Это мелодия моей любви, – сказал он, – музыка, под которую мы будем танцевать с тобой вечно.

Подхватив Гизелу на руки, он бережно понес ее в спальню. Глядя в его бездонные глаза, в которых отражались огоньки свечей, Гизела поняла, как сильна его страсть.

Он опустил Гизелу на кровать и покрыл поцелуями ее лицо, шею и плечи. Тая от наслаждения, Гизела почувствовала, что корсаж больше не стягивает ей грудь.

На мгновение она испытала легкое смущение, но оно сразу исчезло: ведь в любви нет места стеснительности. Любовь – это радость и счастье, которые способны вознести человека на самую вершину блаженства.

Под волшебные звуки музыки Гизела отдалась жарким объятиям Миклоша.

Не переставая ее целовать, Миклош лег рядом, а скрипки нежно пропели:

Ты со мной, моя любовь!