"Уроки куртизанки" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 12

– Ваша мать пишет, что закончила приготовления к нашему возвращению в субботу, – обратилась Корнелия к герцогу, когда они просматривали перед ленчем пришедшую из Англии почту.

– Я тоже получил письмо от своей матери, – ответил тот. – Она сообщает, что украшают подъездную дорогу в Котильон, – совершенно излишний жест.

– Похоже, нашему возвращению будут рады, – удовлетворенно заметила Корнелия.

С плохо скрытым раздражением герцог отбросил письмо, встал и прошелся по комнате.

– Если вам нужно быть на месте в субботу, то выехать придется в четверг, то есть послезавтра, – сказал он. – Полагаю, нам следует возвращаться? Хотя здесь весьма приятно.

– На следующий понедельник намечена охота на фазанов, – отозвалась Корнелия, – и, насколько мне известно, в связи с этим ожидаются гости.

– Да-да, конечно. Я забыл.

– Похоже, что ваша мать позаботилась обо всем, так что по приезде мне не останется ничего другого, кроме как предаваться праздности.

Корнелия подумала, как испугалась бы она еще месяц назад от перспективы провести время в Котильоне, встречаться с этими беспечными, самодовольными людьми, которые так ужаснули и шокировали ее совсем недавно. Но теперь Корнелия чувствовала, что она изменилась, и настолько сильно, что ей казалось странным, как герцог не замечает этого. Ведь перед ним уже не та застенчивая, потерявшая от любви голову девушка, которую он привез в Париж. Но, как говорится, любовь слепа, и герцог видел перед собой одну лишь Дезире.

Корнелия уже настолько хорошо изучила герцога, что ей было достаточно заметить его задумчивый взгляд, манеру нервно сжимать и разжимать пальцы рук, чтобы понять, что он думает о Дезире и мечтает о том часе, когда можно будет покинуть скучную, бесцветную жену и поспешить в апартаменты Рене де Вальме.

Временами Корнелия чувствовала, что более не в силах вынести этого, и была готова признаться во всем герцогу, но всякий раз что-то твердое и непоколебимое в ее душе удерживало от этого шага. Она не забыла причину, по которой он женился на ней. Корнелия не забыла муки унижения, испытанные ею после того, как она узнала правду – она всего лишь ширма для любовных похождений герцога с тетей Лили.

Корнелия также часто думала о том, какой жалкой была бы ее участь, окажись Дезире и в самом деле другой женщиной, или если бы герцог увлекся кем-нибудь еще, и она была бы обречена тосковать в «Ритце» одна, день за днем, весь медовый месяц.

Намеренно ожесточая свое сердце против герцога, Корнелия понимала, что если для них и возможно безоговорочное счастье, то герцог должен ощутить те же страдания, какие он причинял другим женщинам. Она должна увериться полностью, что это истинная любовь, а не мимолетная фантазия. Искушение сдаться и поверить в то, во что так хотелось ей верить, было столь сильно, что Корнелия заставляла себя еще и еще раз испытывать чувства герцога, прежде чем всецело довериться ему.

Корнелия отложила письмо Эмили в сторону и вскрыла следующее.

– Тут длинное послание от тети Лили, – произнесла она громко. – Не хотите ли взглянуть?

– Нет, благодарю, – голос герцога был совершенно равнодушен.

Лили более ничего для него не значила. Корнелия улыбнулась, но промолчала. Через мгновение герцог сказал:

– Надеюсь, вы простите меня, если я не буду обедать с вами сегодня? Мне необходимо увидеться сегодня с друзьями… по делам.

Корнелия с трудом подавила в себе смех, который буквально распирал ее. Она ждала этой фразы. Рене пригласила их обоих на обед к Великому князю. Он прибыл вчера в Париж, и Рене выразила желание познакомить их.

– Тебе понравится Иван, – сказала Рене просто. – Он очень оригинален. Обычно по его приезде в Париж мы с ним обедаем вдвоем, но тем более лестно для тебя, что на этот раз он хочет увидеть моих друзей.

– Я горю желанием взглянуть на Великого князя. Говорят он… он восхитителен.

– О да, – ответила Рене. – И завтра, если ты придешь на обед, то наверняка увидишь что-то необычное, потому что всякий раз, приезжая сюда, Великий князь устраивает для меня самые фантастические и экзотические развлечения. Однажды, например, он пригласил в свою резиденцию в Булонском лесу всю труппу русского балета, и она танцевала в саду только для нас двоих.

– О, как прекрасно! – воскликнула Корнелия.

– Да, замечательно, – улыбнулась Рене. – В другой раз Великий князь устроил у себя русскую зиму. Искусственный снег, сани, запряженные северными оленями, народные музыканты и танцоры. Все было незабываемо великолепно!

– Я должна пойти завтра вечером, – воскликнула Корнелия, хлопая в ладоши. – Вы ведь возьмете меня?

Корнелия устремила свои зеленые, расширенные от возбуждения глаза на герцога и заметила, что на его лице написана нерешительность. Она взмолилась:

– Пожалуйста, скажите, что мы будем завтра.

Мы ведь никогда не обедали вместе. Ужин – это другое, а хотелось бы встретиться с вами за обедом.

Мольбы Дезире сломили последние колебания герцога.

– Тогда я пойду, – пообещал герцог. – Могу ли сопровождать вас, леди, в резиденцию Великого князя?

– Иван пришлет за нами карету. Я сообщу ему, что вы вдвоем изъявили согласие присоединиться к нам. Так, значит, решено? Мы встретимся здесь в восемь часов вечера.

– Решено, – сказал герцог твердо.

Корнелию интересовало, какую отговорку преподнесет герцог ей как своей жене, чтобы иметь возможность сопровождать Дезире на обед. Удивленно подняв брови и заставив свой голос звучать несколько удивленно, Корнелия спросила;

– Деловая встреча? По какому вопросу?

– Акции и капитал, – туманно пояснил герцог. – Надеюсь, вы не возражаете?

– Нет, разумеется, – ответила Корнелия. – Я только хотела спросить, не могли бы вы пригласить и меня на эту встречу?

– Нет, конечно же, нет, – резко бросил герцог. – Исключительно мужское общество, вам там будет неинтересно. Да и нам будет сложно общаться в вашем присутствии.

– Да, я понимаю, – сдалась Корнелия. – Я пообедаю одна и постараюсь пораньше улечься спать.

Это немного странно, я всегда полагала, будто в Париже поздно ложатся спать, но я здесь ложусь спать раньше, чем где-либо и когда-либо в своей жизни!

Герцог выглядел смущенным.

– Я не думаю, что вас заинтересовала бы ночная жизнь Парижа.

– Я не знаю, так ли это, ведь я ее не видела, – холодно возразила Корнелия.

Но, решив, что она уже достаточно помучила герцога, Корнелия собрала письма со столика.

– Так или иначе, мы скоро вернемся домой, – улыбнулась она мужу. – Лично я считаю, что мы и так слишком долго находимся в Париже. Будет приятно поскорее вернуться в Англию.

Удаляясь к себе, Корнелия мимоходом подметила выражение, написанное на лице герцога.

Сомнений быть не могло – он любит Дезире. Но достаточно ли сильно, чтобы приносить жертвы во имя этой любви? Не забудет ли он ее по возвращении в Лондон так же, как забыл Лили и прочих женщин, до которых когда-то ему было дело? Что будет тогда?

Эти же вопросы, которыми так мучилась Корнелия, задала ей и Рене, пока они занимались предобеденным туалетом.

– Если вы возвращаетесь в Англию в четверг, что произойдет, когда герцог лишится возможности видеться с Дезире?

– Как раз это я и хочу знать, – ответила Корнелия. – Я хочу выяснить, что значит Дезире в жизни герцога.

– Он любит Дезире, – мягко произнесла Рене.

– Он любил множество женщин до этого, – твердо ответила Корнелия.

– И каждая была уверена, что именно с ней у герцога настоящая любовь, – вздохнула Рене, добавив:

– Но как бы плохо я ни разбиралась в мужчинах, на этот раз все действительно иначе для Дрого.

– Думаете, это так? – с надеждой спросила Корнелия.

– Я уверена в этом. Помни, Дезире, что герцог был ужасно испорчен. Он слишком красив, слишком богат и знатен, чтобы заботиться о разбитых сердцах несчастных глупых, неосмотрительных женщин, которые доверились его обаянию.

– И я – одна из них, – у Корнелии неожиданно перехватило дыхание от горечи.

– Девушка, на которой женился герцог, была одной из них, – поправила ее Рене. – Но что касается Дезире, то тут другое дело. Дрого любит тебя так же, как и ты его, если не сильнее.

– Я должна быть уверена в этом, – упрямо сказала Корнелия.

– А если он не сможет убедить тебя?

– Тогда он никогда больше не увидит Дезире.

– Ты это серьезно? – спросила Рене. – Ты имеешь в виду, что она останется в Париже?

– Именно, – кивнула Корнелия. – Я знаю, Рене, вы можете подумать, будто я резка и жестока.

И все это из-за того, что я слишком люблю герцога и не вынесу еще раз те страдания и унижения, через которые мне пришлось пройти. Если он узнает правду, если я подчинюсь ему как Дезире и Корнелия в одном лице, тогда я навсегда пропала. Я буду принадлежать ему полностью и безвозвратно, и если он бросит меня, то мне ничего не останется другого, кроме как умереть, – я не смогу этого перенести.

– Это должно бы напугать меня, – улыбнулась Рене, – но не пугает. Я знаю, что ты найдешь счастье с Дрого. Он любит тебя, а ты – его. Кроме того, вы уже женаты. Вам предстоит долгая счастливая жизнь.

– Я надеюсь на это! Я очень надеюсь на это! – с надрывом воскликнула Корнелия.

Она дернула за шнурок звонка. Вошла Виолетта, чтобы помочь своей хозяйке одеться. Корнелия первой покинула «Ритц», предоставив горничной объясняться с герцогом – в качестве предлога был изобретен визит к парикмахеру, который должен продлиться так долго, что герцогу придется уйти на деловой обед, не дождавшись жены.

– Все прошло нормально? – спросила Корнелия.

– Да, ваша светлость.

– Тогда поторопись, Виолетта, у нас не так много времени.

– Что ваша светлость предпочитает надеть сегодня вечером?

С этими словами Виолетта открыла гардероб.

Перед Корнелией предстал длинный ряд платьев, которые Ворф сшил специально для нее, – настоящая радуга всех цветов и оттенков. Мгновение Корнелия колебалась – здесь висело несколько совершенно новых платьев, которые она еще ни разу не надевала. Наконец она остановила свой выбор на том самом платье с огненно-красными кружевами, которое было на ней в тот памятный первый визит к «Максиму».

– Я надену это платье, – сказала Корнелия. – И как только я уеду на обед, начинай укладывать все вещи в новые саквояжи, которые я прислала на прошлой неделе.

– Сразу все, ваша светлость?

– Все, Виолетта, мы больше не вернемся сюда.

Итак, одно решение было принято, хотя его легко отменить, если она передумает и решит провести завтрашний вечер с герцогом – их последний вечер в Париже.

Огненно-красное кружевное платье, казалось, даже более шло ей теперь, чем в первую ночь превращения Корнелии в Дезире. Самоуверенность и все усиливающееся желание любви делали девушку еще прекраснее, чем прежде. С каждым разом, когда Корнелия вновь снимала темные очки и укладывала волосы по-новому, открывая изысканные черты своего лица, она выглядела все увереннее, а ее осанка становилась более горделивой.

Сегодня Виолетта испробовала новый стиль прически. Она завила волосы Корнелии и, вместо привычной короны, собрала их в пучок, который удерживался бриллиантовой заколкой, сверкавшей в темных кудрях словно звезда.

Это было единственным украшением Корнелии в этот вечер, согласно ее собственному решению. Она припомнила, что в один из вечеров наедине герцог шепнул ей, что ее ушки похожи на маленькие розовые ракушки и грешно обременять их серьгами, пусть и драгоценными. Идеальные линии ее плечей и шеи заставляли восхищаться их совершенством, и любое колье только отвлекало внимание от их красоты.

Платье, сшитое по заказу Рене и предназначавшееся изначально для нее, было смело декольтировано, но невинность всего облика Корнелии придавала этому обстоятельству такой налет очарования, что когда девушка с сияющими глазами и улыбкой на губах вошла в салон, то герцог с восхищением подумал, что перед ним живое воплощение Афродиты – грациозной и непосредственной, до конца еще не осознающей всю силу своей красоты.

Герцог протянул Корнелии руки, и она вложила в них свои. Этим вечером она была без того кольца, что привело герцога в ярость, и он прижался губами к ее пальцам, покрывая страстными поцелуями ее шелковистую кожу. Затем он поднял голову и взглянул прямо в ее глаза.

– Ну как, вы готовы? – раздался в дверях голос Рене.

Они даже не заметили, как она появилась, потому что оба застыли, глядя молча друг другу в глаза, соединенные страстью, заставлявшей их трепетать от близости друг друга.

– Мы готовы, – ответил герцог.

– Тогда идем, – сказала Рене. – Я ненавижу мешкать, к тому же я… я просто умираю от желания поскорее увидеть его.

– Я могу это понять, – мягко проговорила Корнелия.

– Тебе понадобится что-нибудь накинуть на себя в экипаже, – сказала Рене. – Вот, возьми.

Рене протянула серебристую соболиную накидку, и герцог нежно укутал плечи Корнелии.

– Я люблю тебя, – прошептал он, делая это, и Корнелия ощутила его губы около своего уха.

– Я так взволнована, – воскликнула Корнелия, – потому что уверена: вечером нас ожидает нечто необыкновенное.

– Твои ожидания могут не оправдаться, – предупредила Рене. – Но у Ивана предусмотрено все – у парадного подъезда всегда стоит наготове экипаж с запряженными лошадьми. Это на тот случай, если кто-нибудь из гостей утомится и пожелает покинуть его дом.

– С такими же лошадьми, как эти? – почти с благоговением в голосе спросила Корнелия, указав на четверку вороных арабских скакунов, впряженных в экипаж.

– Возможно, еще лучше, – горделиво произнесла Рене, зная, что породистые лошади впечатляют Корнелию больше любых бриллиантов.

Они сели в экипаж и двинулись к Елисейским Полям со скоростью почти пугающей.

– Нам нужно так торопиться? – спросила Корнелия.

Рене рассмеялась, уловив опасение в ее голосе.

– Иван вечно куда-нибудь спешит, – ответила она. – Но его кучера – мастера своего дела, так что бояться нечего.

Корнелия подумала, что ей наверняка должен понравиться обладатель таких превосходных лошадей.

Ее предположения оказались верны: когда она увидела Великого князя, то поняла даже прежде, чем успела пожать ему руку, что он обаятелен еще более, чем она ожидала, судя по рассказам Рене.

Великий князь был высок и казался весьма необыкновенным – с сединой на висках, тонкими аристократическими чертами и длинными пальцами артиста.

При всей своей утонченности он отнюдь не выглядел изнеженным, а его улыбка и взгляд выдавали твердый, решительный характер.

Резиденция Великого князя, располагавшаяся в Булонском лесу, была достаточно велика. Когда гости вошли в просторный мраморный холл, украшенный гобеленами, князь спустился навстречу им в сопровождении двух громадных борзых, словно сойдя с иллюстрации к какой-нибудь русской сказке.

Он направился прямо к Рене и, взяв ее руки, медленно поцеловал каждую, и, после того как Рене выпрямилась после низкого реверанса, князь поцеловал ее в губы.

– Я скучал по тебе, любовь моя, – с глубоким чувством произнес Великий князь по-французски. Он повернулся к Корнелии. Она присела в реверансе, а герцог поклонился. Рене представила их друг другу.

– Мы уже встречались с вами прежде, Роухэмптон, – улыбнулся Великий князь. – Я рад видеть вас сегодня у себя в гостях.

Когда было покончено с формальностями, князь повернулся снова к Рене и с нотками волнения в голосе, что неожиданно сделало его моложе, произнес:

– У меня для тебя сюрприз, пойдем!

Он провел гостей через дом на балкон. У Рене и Корнелии вырвались возгласы восхищения – перед ними вместо сада расстилалось большое озеро. Их окружала вода, словно они из Франции переместились в Венецию. У каменных ступеней на воде покачивалась гондола, готовая отвезти их к возведенной на озере беседке. Колонны из розового мрамора, балюстрада в венецианском стиле, увитая цветами, флаги, развевающиеся на ветру, окружали террасу, где был сервирован обеденный стол. И куда бы они ни бросили взгляд, кругом были цветы – гирлянды увивали борта гондолы, шляпы гондольеров, на серебристой глади озера покачивались белые и розовые водяные лилии. Из самой большой гондолы, где разместился оркестр, лилась изумительная музыка, под которую проникновенно, хорошо поставленными голосами пели гондольеры.

Картина была такая восхитительная и неожиданная, что Корнелия могла только изумленно взирать на происходящее с широко, по-детски открытыми глазами.

– Merci, mon cher, – нежно сказала Рене Великому князю.

– Тебе понравилось? Я рассчитывал на это.

– Мне понравилось.

Слова гасили эмоции, но князь, казалось, это понял.

– Никогда не представляла себе подобной красоты, – сказала Корнелия герцогу.

– Я и сам ничего подобного не видел, – ответил он, но взгляд его был устремлен только на девушку, и она зарделась, поняв двусмысленность сказанного.

Лакеи, одетые как венецианцы, проводили гостей в гондолу, устланную атласными подушками.

Спустившись по ступеням, Корнелия обернулась к дому и заметила, что он тоже украшен в венецианском стиле: из окон свешивались длинные полотнища вышитых флагов, какие обычно вывешиваются в Венеции во время карнавалов и праздников.

Цветы покрывали каменные стены, а по обеим сторонам дома были расставлены апельсиновые деревья в кадках, искусно имитируя разросшийся апельсиновый сад.

– Если это похоже на Венецию, как бы мне хотелось там побывать, – мечтательно произнесла Корнелия, когда гондола с ней и герцогом заскользила по глади озера.

– Когда-нибудь я возьму тебя туда, – ответил ей герцог.

Она недоверчиво покачала головой, но герцог повторил с убежденностью, которой нельзя было не поверить:

– Я отвезу тебя туда в мае – это самое подходящее время для влюбленных. Днем жарко, а ночью так холодно, что нужны любовные ласки, чтобы согреться. Там я научу тебя любви, мое сердечко.

Корнелия попыталась изобразить негодование, но сегодня она не могла сердиться на герцога.

Обед был сервирован на четверых на столе с золотистой скатертью и освещенном свечами, вставленными в великолепные золотые канделябры. Когда спустились сумерки, повсюду зажглись огни – фонарики горели на гондолах, плавающих вокруг беседки, на ветвях деревьев, окружавших пруд, даже на воде, среди кувшинок.

Во время обеда царило веселье. Они смеялись и болтали, Великий князь так остроумно шутил, как, по мнению Корнелии, может шутить блестяще и разносторонне образованный мужчина и джентльмен.

Корнелия любовалась Рене, которая предстала перед ней с неожиданной стороны – как тонкий собеседник, чье остроумие не уступало остроумию Великого князя. И в то же время каждое ее слово, каждое движение волновали, соблазняли, очаровывали. По сравнению с ней, так мастерски владеющей искусством быть привлекательной, Корнелия чувствовала себя очень юной и неопытной. Она боялась взглянуть на герцога и обнаружить, что он охладел к ней, плененный этой новой, необыкновенной, восхитительной Рене. Но у нее не было причин для волнения – внимание герцога было полностью приковано к одной Дезире, и когда она все-таки решилась взглянуть на него, то выражение его лица заставило девушку вздрогнуть и залиться румянцем.

В хрустальные бокалы было разлито вино, поражающее тонким, изысканным букетом, музыка заиграла громче и быстрее, и Корнелия догадалась, что перед ними предстанет кто-то из оперных звезд.

Голоса поющих звучали столь чарующе и романтично, что, когда герцог завладел ее рукой, Корнелия не отдернула ее, чувствуя себя во власти музыки и любви.

Когда обед был окончен, слуги, оставив на столе лишь вино, удалились. Уже совсем стемнело, и невозможно было различить скользящие по воде гондолы, только огоньки двигались и мерцали вокруг, так что уже было неясно, где они сами, а где их отражения на глади озера.

Вместо прежней чарующей музыки раздались низкие аккорды гитары и серебряные переливы скрипки. Цыганская музыка! Она лилась над водой, рождая в душе Корнелии странные, неведомые ей прежде чувства. Она ощутила себя внезапно веселой и шальной, ей хотелось танцевать, каждый звук вибрировал в ее теле.

Герцог встал, отодвинув в сторону стул, поднял на ноги Корнелию и повел ее от стола к озеру. Сюда не проникал слабый свет свечей, и в темноте Корнелия могла различить лишь очертание лица герцога. Но она чувствовала, что он смотрит на ее губы.

– Все это так прекрасно, – сказала она с легким счастливым вздохом.

– Так же, как и ты, моя любовь.

– Вам так кажется, потому что сегодняшней ночью все проникнуто волшебством.

– Я так думаю уже давно, – возразил герцог. – И эта ночь ничего не изменила для меня. Сейчас для меня главное, что мы здесь вдвоем и одни.

Что-то в его голосе обеспокоило Корнелию.

Она обернулась к столу. Великого князя и Рене там уже не было, они тоже укрылись где-то в тени.

– Да, мы одни, – повторил герцог, словно читая ее мысли. – Ты боишься меня?

– Нет, не совсем так, – ответила Корнелия, пытаясь подобрать слова, объясняющие необычность ее состояния. – Просто эта музыка… темнота и…да… и вы.

– Моя безрассудная маленькая любовь, почему ты сражаешься со мной? – спросил герцог. – Ты любишь меня, я знаю, что любишь. Я прочел это в твоих глазах. Я чувствовал это на твоих губах. Ты любишь меня, но не можешь сознаться в этом. Тебе надо сражаться с тем, что сильнее нас обоих.

– И если я перестану? – спросила Корнелия.

Слова эти будто помимо ее желания вырвались из ее груди, и в этот момент зазвучала новая музыка – более дикая, более страстная. Она то взмывала ввысь, то падала, словно приближаясь и снова отступая. Корнелия чувствовала, что не в силах сдержать биение своего сердца, которое подчинялось необузданному ритму цыганской мелодии, что не в ее власти далее сопротивляться герцогу.

Она любила этого человека, с каждым своим вздохом она любила его все больше, и, когда он, прижав ее к себе, повел куда-то, она не задавалась никакими вопросами, лишь бы он был рядом с нею.

Герцог отдернул шелковые портьеры, и они вошли с террасы в комнату. Комната была озарена мягким светом, это были отблески того свечения, которое проникало снаружи сквозь экран из цветов, сверкая причудливыми оттенками и ложась на стены фантастическими тенями. Цветы – огненные и белоснежные розы – покрывали стены, потолок и царственное ложе в дальнем конце комнаты. С потолка осыпающиеся лепестки слетали подобно снежным хлопьям и на мгновение становились прозрачными в отблесках света, а затем терялись среди других, уже плотным ковром устилавших пол.

Это был изысканнейший и прелестнейший будуар, напоенный ароматами цветов. Корнелия заметила экзотический интимный запах тубероз и опьяняющий сладостью запах лилий, но тут же забыла обо всем на свете, потому что руки герцога обвились вокруг нее и его губы прильнули к ее.

Цыганская музыка достигла крещендо. Это сломило последние попытки Корнелии остаться холодной и неприступной. Она сдалась ему, она ощутила себя во власти его рук, почувствовала его губы, скользящие по ее глазам, шее, обнаженным плечам, услышала его хрипловатый голос, исполненный страсти:

– Боже, как я люблю тебя, моя дорогая, моя королева.

Он смотрел на нее сверху. Ее головка лежала на его плече, ее глаза были полуприкрыты в экстазе, грудь трепетала под тонким шелком.

– В моих мечтах ты представлялась мне именно такой, – сказал герцог.

Корнелия почувствовала, как пальцы герцога ласкают ее волосы. Он осторожно вытащил бриллиантовые шпильки из ее прически.

– Нет, нет… – прошептала она.

Но было уже поздно. Волосы каскадом упали ей на плечи, утопив лицо герцога в шелковистых волнах. Он покрывал их бешеными поцелуями, искал ее губы в путанице волос.

– Я знал, что ты выглядишь именно так, – сказал он. – Я представлял тебя не один, а тысячи раз, моя прелесть, моя любимая. Я обожаю тебя, я боготворю тебя, ты для меня все на свете, вся моя жизнь.

Он отстранил ее немного, чтобы окинуть ее взглядом всю. Глаза его пылали страстью, жаркое дыхание рвалось из его груди.

Прежде чем герцог успел остановить ее, Корнелия выскользнула из его объятий. Прижав руки к груди, она бросилась прочь, не столько от него, сколько от тех чувств, которые он разбудил в ней.

Корнелия не думала о том, куда бежать, и, когда она оказалась в дальнем углу комнаты перед ложем, усыпанным лепестками, она бросилась на него, и волосы дождем окутали ее. Корнелии надо было выиграть время, чтобы попытаться собраться с мыслями, погасить огонь, пылающий внутри ее, который заставлял отвечать на настойчивые ласки герцога и подчинял бешеной страсти цыганской музыки.

Герцог стоял на том самом месте, где она покинула его. Но когда Корнелия, повернувшись, глянула ему в лицо, то смущенно опустила глаза под его пылающим взором.

– Я хочу тебя.

Эти слова прозвучали на всю комнату. Он стремительно приблизился к Корнелии и заключил в свои объятия.

– Я предупреждал тебя, что, играя со мной, ты играешь с огнем, – прорычал герцог. – Ты можешь быть наивной во многих отношениях, но только не в этом.

И прежде чем Корнелия успела произнести хоть слово протеста, его губы снова прильнули к ее, жаркие, настойчивые, сильные. И впервые она по-настоящему испугалась его мужской страсти. Она неуверенно пыталась оттолкнуть его, но он был слишком силен. Он завладел ее губами, его пальцы впились в ее плечи. Корнелия была полностью в его власти.

Она тонула в незнакомой устрашающей темени, откуда не было пути назад. Вниз, вниз, она была потеряна, утянута в темноту. Корнелия судорожно хватала воздух, и только чувство ужаса не давало ей потерять сознание.

– Пожалуйста… Дрого, пожалуйста… ты делаешь мне больно, и я… я боюсь.

Это был крик ребенка, и он задел его так, как не задело бы ничто другое. Мгновенно она оказалась свободной, так неожиданно, что чуть не упала. Корнелия села и подняла на герцога глаза, полные слез. Он прикоснулся пальцами к ее исстрадавшимся губам, нежно провел по ним.

– Прости меня. – В его голосе теперь были лишь нежность и раскаяние.

Его лицо проплыло перед ее глазами, застланными слезами. Он склонился на колено и прижался губами к подолу ее платья.

– Прости меня, – повторил герцог. – Но я не в силах быть рядом с тобой и сохранять благоразумие. Я так долго хотел тебя, так любил тебя, что тело мое превратилось в одно исступленное желание тебя.

Все еще стоя перед Корнелией на коленях, он протянул к ней руки.

– Скажи, что ты прощаешь меня, – взмолился он. – Я не обижу тебя больше.

Она почти машинально вложила свои руки в его, и он поднес их к губам, осыпая поцелуями с нежностью, которая вызвала у Корнелии желание вновь заплакать. Но теперь это были другие слезы, слезы счастья, оттого что он так нежен с ней.

– Ты должна понять, что я люблю тебя всей душой, – мягко сказал герцог. – И не только потому, что я хочу тебя как женщину – да, я хочу тебя и не могу рассчитывать на самоконтроль, когда ты сводишь меня с ума своей красотой, своими бесподобными волосами. Это невыразимый экстаз, безумие – ощущать твои губы, знать, что ты в моих объятиях. Но я люблю тебя намного больше, чем все это, Дезире.

Я люблю твой ум, те милые глупости, что ты говоришь, твою манеру смотреть на меня из-под ресниц, манеру смеяться, манеру двигаться. Твоя фигура способна соблазнить любого мужчину, если только он не сделан из камня. Я люблю до безумия твою привычку стискивать пальцы, как ребенок, заучивающий свой урок, твою привычку поджимать подбородок, когда ты сердишься, маленькую жилку, что бьется на твоем белом горле, когда ты взволнована. Ты сейчас взволнована, моя дорогая. Это оттого, что я целовал тебя?

Обаяние его было непреодолимым. Корнелия почувствовала, что сердце ее перевернулось, когда он говорил с ней, и ее голос был нетверд, когда она произнесла:

– Вы знаете, что взволновали меня.

– И ты любишь меня?

– Вы знаете… это.

– Скажи мне! Я хочу слышать, как ты говоришь это!

– Я… Я люблю… вас.

– Моя дорогая, моя обожаемая, любимейшая Дезире! И ты больше не боишься меня?

– Н… нет.

– Ты не уверена. Почему? Я испугал тебя.

– Н… нет.

– Но ты боишься?

– Только… немного… потому…

– Скажи мне!

– Потому что… вы заставили меня почувствовать… это так незнакомо мне… дикой и грешной… ох! Как я могу выразить это словами?

– Мое милое сердечко, если бы ты только знала, как я счастлив узнать, что могу заставить тебя чувствовать «дикой и грешной». Это оттого, что я прикасался к тебе? Поэтому? Я никогда не знал, что женская кожа может быть так мягка, как магнолия! Кто-нибудь говорил тебе это раньше?

– Да… однажды.

– Боже мой! Это был мужчина?

– Нет… нет. Женщина… она сказала, что моя кожа на ощупь как магнолия!

– Она была права, но если это мужчина – я мог бы убить его и тебя! Никто, кроме меня, не смеет прикасаться к тебе! Никто! Ты слышишь меня?

– Вы… делаете мне больно!

– Дорогая, я не намеревался быть жестоким – это только потому, что я так люблю тебя, и ты моя – моя!

– Мне нравится… быть вашей… ко вы забываете, как… вы сильны.

– Прости меня, моя любимая, ты такая маленькая, такая слабая, и несмотря на это, держишь всю мою жизнь в своих ручках!

– Только… на эту ночь?

– Навсегда, на вечность. Мы – одно! Мы созданы друг для друга. Ты сомневаешься в этом?

– Нет… нет… я думаю, что мы созданы друг для друга.

– Мой ангел, почему ты прячешь свое лицо?

Посмотри на меня! Дорогая, твои глаза открывают мне удивительные, волшебные тайны! То, что ты любишь меня, что ты желаешь меня, немного!

– Н… нет!

– Да! Да! Я заставил тебя ощутить себя дикой и грешной, моя Дезире?

– Да… ох… да!

Его губы впились в ее, когда Корнелия откинула голову.

– Возможно, это дурно, – вскричала она. – Это дурно, что мы любим друг друга?

Секунду герцог молчал. Прежде чем он выпустил ее из объятий, она заметила, что в его глазах промелькнула боль.

– Я клянусь перед богом, – глубоким голосом сказал герцог, – что не верю в то, что нечто столь прекрасное могло бы быть грешно. Есть люди, которые могли бы так подумать, но клянусь тебе, Дезире, что я не думаю, что морально мы кого-то задеваем нашей любовью. Смотря как судить об этом, официально – возможно, это и так, но морально – я свободен. Свободен, чтобы сказать тебе, что я люблю тебя.

Его голос зазвенел, когда он произнес эти слова. Он встал и сверху глядел на Корнелию. Она откинула голову назад, смотря вверх, и волосы окутали ее. Плечи девушки казались очень белыми по контрасту с чернотой волос и ярким пламенеющим платьем.

– Мы слишком далеко зашли, чтобы возвращаться назад, – хрипловатым голосом сказал герцог. – Я люблю тебя, и ты в глубине своего сердца знаешь, что тоже любишь меня. Что бы ни было в прошлом, мы предназначены друг другу, ты и я. Я знал с самого первого мгновения, как увидел тебя, что именно тебя я искал всю свою жизнь.

И теперь мои поиски окончены.

Герцог сделал паузу на мгновение.

– Но, если ты все еще боишься, если я ошибся и твоя любовь не так велика, как моя, тогда я не могу сносить это более. Я уйду, покину тебя. Но уверен, что мы оба будем сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

– Вы собираетесь уйти? – еле слышным шепотом спросила Корнелия.

– Если ты отсылаешь меня, – ответил он. – Но если твоя любовь достаточно сильна, то ты попросишь меня остаться.

Герцог отступил от нее, говоря это, и Корнелия поднялась на ноги.

– Я предоставляю тебе право выбора, моя дорогая, – продолжал он. – Ты видишь, я не удерживаю тебя в своих объятиях, чтобы повлиять на тебя и заставить твое сердце биться быстрее.

Я не дотрагиваюсь губами до маленькой жилки, что бьется на твоей шее сейчас. Но ты должна выбрать. Мне остаться или уйти?

Корнелия сделала попытку произнести что-то, но в горле стоял комок, в то время как сердце колотилось так, будто готово было выпрыгнуть из груди. Хотя она не была уверена, что это бьется – сердце или музыка, которая пульсировала в голове, внутри ее, вокруг, поднимаясь в небо и утягивая ее за собой так, что земля уходила из-под ног.

– Я говорил тебе так часто, что я люблю тебя, – сказал герцог, – люблю всем сердцем, всей душой, но этого оказалось мало. Я обожаю тебя и телом, которое требует тебя, Дезире, как женщину. Мою женщину, если ты велишь мне остаться.

Корнелия все еще не могла произнести ни звука, слова умерли в ее горле, хотя теперь в них не было нужды. Глаза ее сияли как звезды, упавшие с небес, когда она раскрыла свои объятия – широко, так, чтобы он смог понять.