"Ключ от всех дверей" - читать интересную книгу автора (Ролдугина Софья)

Глава четвертая, в которой рассказывается история Мило, а Лале поступает совсем не как благородная дама

Любой на восточных равнинах знает, что приготовление чая — искусство для людей терпеливых и спокойных сердцем. Наполнить керамический ковшик чистейшей водой из подземной скважины, поставить на огонь, разведенный из смолистых поленьев, дождаться, пока кипяток начнет бить ключом и хорошенько ополоснуть им чашки — это первый шаг. Выбрать цветы и кусочки фруктов, которые наилучшим образом подойдут каждому гостю, и добавить их к скрученными в горошину чайными листьями — второй. Залить смесь кипящей водой, укрыть чашки льняными салфетками и на четверть часа оставить в покое — третий. Выдержав напиток необходимое время, со всем почтением предложить его гостю — четвертый и последний. Каждый шаг должен быть неторопливым, исполненным достоинства.

А любому при дворе хорошо известно, что Лале Опал никогда не ходит степенно, а носится по коридорам, как безумный мотылек. Но это не значит, что я не умею ценить старинные ритуалы. И, хотя никто никогда не видел шутовку с ковшиком в руках, отведать ароматного чаю именно в моих покоях стремятся многие из тех, кто считается знатоками.

— О, Лале, как всегда — несравненно, — Тарло в блаженстве зажмурился. — Не хватает слов, дабы выразить восхищение вашим талантом. Что же добавили к напитку на этот раз? Аромат крайне необычный, чем-то похож на западные лимоны…

Я польщенно улыбнулась.

— Имбирь, уважаемый. Редчайший корень с юга. Слова благодарности можете обратить к моему ученику — приготовление смеси лежит полностью на его плечах. А уж во всяких редких травках и фруктах Мило толк знает, правда, замечательный мой?

Мило залился румянцем.

— Госпожа слишком хорошо обо мне думает, — скромно возразил мальчик, опуская глаза. Но ставлю свои колокольчики против распоследних крестьянских сандалий — ему было приятно. — Вы рискуете меня захвалить.

— Кто не рискует — тот и не живет по-настоящему, — фыркнула я, щелчком пальцев указывая Мило на третью чашку и подлокотник своего кресла. Ученик послушно приготовил себе порцию чая и сел рядом со мной, осторожно опираясь на спинку. — А тебя, сокровище, трудно перехвалить.

— Кстати, — оживился художник, подаваясь вперед. — Давно хотел спросить, Лале: а где вы, собственно, подобрали это… — он с хитринкой покосился на Мило — …сокровище?

— Долгая история, — в темном напитке в чашке на мгновение отразилась моя мечтательная физиономия. — Как раз для такого вечера. А для начала… Помните ли вы, Тарло, легенду о рыжем коте и черном вороне?

— Как не помнить, — задумался живописец. — Некогда, на заре юности этого мира, когда люди только пробудились…

— …а магия, подобно ветру, струилась над землей, — подхватила я каноничный текст, — два могущественнейших создания, белые братья, Кот и Ворон, стали делить все сущее. «Я возьму себе день, по праву старшего», — сказал Кот. «А мне и ночь сойдет», — усмехнулся Ворон. «Я заберу солнце, и небо, и все светила на нем», — продолжал Кот. «Хорошо, но то, что под землей, — мне отойдет», — согласился Ворон, хотя был недоволен — уж очень любил он небо. «Мне достанется ум да ловкость» — «А мне — ложь да коварство». «Мне — все твари бродячие» — «А мне — летучие». «Удача и свобода — мои» — «А я тогда заберу судьбу и власть»… Делили они мир целый год и поделили весь, только люди остались ничейные. Хотели и их поделить, но жалко стало Коту разлучать друзей да семьи. «Давай вместе человечками править», — предложил он. Ворон согласился, но затаил обиду. «У брата — и день, и солнце, и ум с ловкостью — а у меня одни остаточки. Да еще людьми с ним делись… Несправедливо!». Думал он, страдал, и так распалился от зависти и жадности, что решил брата со свету сжить — ночью, когда Кот ослабеет, а сам он в силу войдет. Повернул судьбу так, чтобы с первого удара попасть, а все равно боится: вдруг заметит? Взял тогда Ворон сажи и натер свои белые перья — от самой тьмы не отличить их стало. Забрался на гору, где Кот спал, да как тюкнет его клювом! Но Кот удачлив был — промахнулся Ворон, только ухо брату рассек. Тот спросонья хвать его лапой — и ну перья драть! Насмерть закогтил, не узнал под сажей-то. Лишь когда солнце взошло, увидел, что погубил родного брата, опечалился. Снял с неба самых ярких двенадцать звезд, вложил их в глаза Ворону — тот и ожил. С тех пор братья друг друга стороной обходят — не доверяют. Кот, как ни вылизывался, ни умывался, так рыжим от своей да вороновой крови и остался — поэтому удача рыжих любит. Зато с тех пор к крови живой пристрастился и к охоте — особливо на птиц небесных. Ворон же от сажи не отчистился, так черным и остался. Звезды выжгли его глаза, и стал он слеп — потому и судьба незряча, а еще у каждого его потомка двенадцать жизней, потому что прежде чем умереть, должен ворон двенадцать звезд растерять. Помнит Ворон, как мертвым был, а потому кроме отжившей плоти в клюв ничего взять не может. А люди — единственные из тварей земных после того раздела свободными остались. Воины, лекари да игроки Кота чтят, а воры, убийцы да волшебники — Ворона. Вы, наверное, думаете — зачем она все это рассказывает? — мои губы сложились в ироничную улыбку. — А потому, Тарло, хочу задать еще один вопрос: знаете ли вы, как наказывают вора, попавшегося на краже в двенадцатый раз?

— Сажают в «воронью клетку», как растратившего последнюю свою воровскую жизнь, — скривился художник. Полагаю, его утонченной творческой натуре подобные действия были глубоко противны. — И замок свинцом заливают. Какое это отношение имеет к вашему ученику, драгоценная Лале?

— Самое прямое… — сердце мое наполнилось грустью, а перед глазами замелькали образы прошлого. — Когда-то я вытащила моего Мило из такой вот клетки. А случилось это восемнадцать лет назад в один дождливый, но воистину замечательный день…

…С самого утра небо затянуло влажными перинами туч. Болезненно бледное солнце изредка совершало попытки прорваться сквозь плотный заслон, но сил немощному светилу хватало лишь на пару мгновений, а потом прореха быстро затягивалась серыми заплатками облаков, и вскоре о ней и памяти не оставалось. Мое настроение, последние месяцы бывшее неизменно прескверным, сегодня стремительно скатывалось к мрачно-кровожадному.

А все потому, что Его величество Шелло, ежа ему за шиворот, вместе с августейшей супругой и дорогой дочерью укатил в летний дворец, а меня оставил здесь. И из-за чего? Да из-за пустяка! Из-за глупой хлопушки! Впрочем, допускаю, что гнев высочайшей особы был вызван не самим шуточным взрывом, а тем, что прогремел в тронном зале… во время приема… И, возможно, мне стоило воздержаться от размещения злополучной хлопушки в дебрях прически уважаемой госпожи Лавенрой, посла Осеннего дома… Но, клянусь, удержаться было совершенно невозможно! Эти искусственные локоны, переплетенные с лиственными гирляндами и гроздьями рябины, так и взывали к моим эстетическим чувствам…

К слову, принцессе Тирле моя милая шалость пришлась по вкусу. Ее высочество даже пожаловала свою покорную слугу орденом «За храбрость», позаимствованным у одного из надутых, подобно заморскому индюку, отцовских генералов. Думаю, в скором будущем, когда на престол взойдет новая королева, мои позиции окажутся несколько устойчивей, чем при нынешнем монархе, отчего-то невзлюбившем меня с детства…

Ах, мечты, мечты… Что толку в сладостных картинах грядущего, когда в суровом настоящем поворачивается к вам лицом первейший враг аристократов — скука? Дворец опустел до первых заморозков, и, если Его величество не сменит гнев на милость, то придется куковать в одиночестве до наступления холодов. Единственная радость в этом унылом месте — визиты к старинной моей приятельнице, Дайле Кремень. Талантливейший мастер, остроумный собеседник — чудо, а не женщина. Но что особенно дорого моему сердцу — ювелирша всегда осведомлена о последних городских новостях. Еще бы, при таком количестве юных и непоседливых подмастерьев…

— Что угодно благородной госпоже? — почтительно склонила голову Дайле, отворяя для меня двери мастерской. — Желаете сделать заказ?

Я рассмотрела эту соблазнительную возможность, но вынуждена была со вздохом отказаться.

— Нет, уважаемая, не нынешним летом. Ваша последняя работа, — я демонстративно встряхнула головой, рассыпая по плечам косички, и серебряные бубенцы отозвались нежным звоном, — просто великолепна. Изумительно подобрана тональность звучания, и гравировка, и сама форма… Выше всяких похвал. Но, к сожалению, в последние годы я трачу куда больше, чем обретаю. Королевская немилость, увы. К тому же нынешнему владыке не превзойти в щедрости добрейшего Соло, который любил одаривать верных своих подданных землями и драгоценными камнями.

— Короли меняются, а вы, Лале, остаетесь, — мудро рассудила женщина. Уже за одну эту фразу она могла бы отправиться на увлекательную встречу с палачом, если бы кто-то осмелился донести на мастерицу. — Не секрет, что Его величество Шелло уже стар, а наследница питает к вам известную слабость… Думаю, с воцарением новой правительницы для леди Опал настанут золотые времена.

— Возможно, но для этого нужно еще пережить времена серые, — вздохнула я. — Ах, мне так скучно в пустом дворце! Кажется, что жизнь остановилась.

К счастью, ювелирша верно истолковала мои взгляды, исполненные тоски и надежды.

— Детки поговаривают, что на площади перед башней волшебников градоправитель устроил ярмарку для простолюдинов, — небрежно заметила она.

Ярмарка! С радостным визгом я кувырнулась через голову и отвесила пожилой женщине глубокий поклон:

— Думаю, моей первейшей обязанностью будет посетить это славное место. Да, определенно! Это поможет, хм… дальнейшему совершенствованию шутовского мастерства. Именно так.

— Что ж, желаю удачи вам, госпожа шут, — вернула мне улыбку Дайле.

На том и расстались.

Выбор одежды для выхода в город затянулся надолго. Конечно, с моим ростом и прической затеряться в толпе вряд ли получится, а значит, нужно наоборот постараться привлечь побольше внимания. Малиновые бриджи, желтые сапоги на шнуровке, оранжевый жилет и синяя блуза… Ах, да, еще, пожалуй, возьму тот великолепный плащ цвета фиалок, которым оделила меня Ее высочество после зимних праздников. В самый раз для дождя будет.

Вопреки ожиданиям, ярмарка оставила после себя ощущение разочарования. Шумная, грязная и довольно вонючая — лотки с рыбой и печеными яблоками соседствуют с лавками благовоний и шелковыми развалами из западных царств. С моим чувствительным обонянием находиться в этом ужасном месте дольше одного оборота было совершенно невозможно, но я стойко выдержала почти час, дыша исключительно сквозь пропитанный духами платок. А потом с неба начало накрапывать, и покупатели потихоньку разбрелись по домам, а торговцы принялись сворачивать лотки. Похоже, вскоре на площади станет совсем скучно.

Я с неудовольствием погрозила низким тучам кулаком… и заинтересованно замерла. Под балконом башни волшебников, на головокружительной высоте, болталась престранная штуковина, облепленная птицами, как сахарный ком бывает покрыт муравьями, если положить его на траву в лесу.

— Милейший, — бесцеремонно дернула я одного из стражников за полу камзола. — Что это там, наверху?

Мужчина окинул меня оценивающим взором, отметив яростно-рыжие волосы и бубенцы на концах косичек, и тут же сменил пренебрежительную гримасу на подобострастную:

— «Воронья клетка», госпожа шут.

— «Воронья клетка»? — недоверчиво протянула я. — Так их же уже добрых полвека не видели, с царствования благородного короля Соло Янтарного, легких ему странствий. Разве не так?

— Все так, благородная госпожа, — закивал стражник. — Да только случай сей особый. Колдуны изловили в башне своей воришку, да не в первый раз, а тот, отбиваясь, одному из них бороду подпалил. Вот они и осерчали малость…

Малость? Ну, если для господ волшебников запереть человека в клетку и оставить там умирать от жажды и голода, чтобы потом досыта кормить ворон — малость, то могу только посочувствовать хрупкому душевному равновесию этих замечательных людей. Разумеется, и меня саму трудно назвать милосердной или доброй, но настолько бессмысленная жестокость не вызывает ничего, кроме омерзения.

А хуже всего — безразличие людей. Там, на немыслимой высоте, медленно погибает человек, а внизу, как ни в чем ни бывало, градоправитель устраивает ярмарку. Впрочем, в нашем благословенном королевстве хотя бы не делают из казней зрелище, как на западе.

— И давно заперли?

— Да с неделю уже, — почесал он в затылке. — Сначала парнишка кричал чегой-то, а теперь затих. Помер, что ли?

Я быстро прикинула. Последнюю дюжину дней с неба лило, как из дырявой лохани, так что гибель от жажды незадачливому воришке не грозила. Неужели колдуны еще и избили его перед тем, как запереть? Надеюсь, что нет.

— А можно поближе как-нибудь посмотреть?

— Разве что к самим волшебникам в гости напроситься… Но чего на мертвяка-то вам глазеть, благородная госпожа? — удивился стражник.

В этот момент вороны разлетелись от клетки, как цыплята от девочки со скрученным полотенцем. А пленник с норовом попался… Нет, не достойны колдуны такой игрушки. Заберу-ка я ее себе — и дело доброе сделаю, и развеюсь немного.

— Нет, — с нехорошей улыбкой протянула я. — Не на мертвяка. И не просто поглазеть…

Найти поблизости дверь было делом минутным. Ключ привычно провернулся в замке, и через мгновение я уже стояла на балконе, оглядывая площадь с высоты птичьего парения. А неплохой вид! И вонь ярмарочная не долетает… Увы, ароматов здесь и своих хватает.

Сноровисто перекинув ноги через перила, я соскользнула вниз, приземлившись аккурат на верхушку клетки. Железный штырь угрожающе заскрипел, но выдержал двойной вес. Остается только тешить себя надеждой, что колдуны хорошо постарались, дабы заключенный не сорвался вниз и не помер раньше времени.

— Эй… — негромко произнесла я, обращаясь к куче тряпья, распластанной на железных прутьях пола. — Ты живой?

Мучительную минуту ничего не происходило, а потом куча зашевелилась, и на свет показался грязный, тощий мальчишка лет двенадцати, обритый почти налысо. Запах от него исходил такой, что я готова была в ту же секунду повторить свой путь в обратном порядке, если бы не глаза воришки. Темные, блестящие, с таинственными сполохами золота в коричнево-фиолетовой глубине. Взгляд человека сильного, не сломленного… ребенка, слишком рано ставшего взрослым.

— Живой, — хрипло отозвался парнишка. Наверное, голос сорвал от криков. — А тебе что? Ты из их учениц, что ли?

— Поздновато мне в ученицы, — весело хохотнула я, чуть раскачивая клетку. — Стара больно.

— Стара… — задумчиво протянул он. — Значит, из волшебников?

— Не-ет, — помотала я головой. — Да ну их, этих зазнаек. Никогда не любила. Ты погоди расспрашивать… Сначала скажи мне лучше: за что тебя так? Только за паленую бороду?

— Обижаешь, — нагло осклабился мальчишка. — За кражу колдовских книг.

— Зачем тебе книги, мышонок облезлый?

— Сама ты… крыса разряженная. Затем, чтобы учиться, — добавил он едва слышно. — Я волшебником родился, но обучать меня никто не захотел, вот и пришлось… самому.

— Врешь небось все, — выгнула я брови. — Стал бы сидеть в этой клетке, будь ты волшебником.

— Так ее тоже не дураки делали… Заколдовали замок и прутья, теперь мне живым не выйти… Только по частям, когда вороны кости обработают.

Меня охватила злость — на дурацкие традиции, позволяющие убивать так жестоко, на мерзких старикашек в колпаках и робах, на тупых горожан, с чьего попустительства все это творилось… Славный ведь мальчик, смышленый, гордый, остроумный, учиться хочет. Ему бы воспитателя толкового, вырастет — всех урожденных лордов за пояс заткнет.

— Тебя как зовут?

— А зачем спрашиваешь? — недоверчивый. Это тоже хорошо.

— Надо.

— Ну, Мило.

— И все?

— Да.

— Так, слушай меня внимательно, — я аккуратно переползла по клетке, нащупывая люк. Прутья были сплавлены накрепко, но очертания дверцы все еще угадывались. — Во-первых, с этого дня ты — Мило Авантюрин, вассал благородной леди Опал, отпрыск не менее благородной, но, увы, обедневшей семьи…

— Опал — это кто? — подозрительно.

— Опал — это я, — снисходительно. — Во-вторых, ты — мой ученик.

— А ты чем занимаешься?

— Потом узнаешь. Не разочаруешься, честно. За книжками твоими мы позже придем, и это в-третьих… И выбирайся давай, отмоешься у меня в купальне, тогда разговор и продолжим. Это в-четвертых.

Вор хрипло рассмеялся.

— Думаешь меня волшебники так просто отпустят? В таких делах, как наказания, им сам король побоку. Как же ты меня вытаскивать собираешься?

— Очень просто.

Я рывком вставила ключ в один из прутьев и потянула на себя. Люк с жутким скрипом отошел. Глаза у мальчишки полезли на лоб.

— Это как получилось? Даже волшебник бы не смог люк сразу открыть! Ты кто такая? — в голосе его сквозил почти суеверный ужас.

— Лале. Лале Опал, благородная дама, — я протянула ему руку. — Цепляйся, воришка.

Судя по взгляду, которым наградил меня паренек, он с радостью обошелся бы и без моей помощи, если б мог. Но неделя без еды и практически без воды вымотала его до предела. Языком трепать он еще мог, а вот что иное сделать… Сил хватило лишь на то, чтобы, шатаясь, подняться на ноги, цепляясь за прутья, и ухватиться за мою ладонь. Вытаскивать бедолагу пришлось, разумеется, одной хрупкой особе. Какое счастье, что в отношении меня хрупкость — понятие относительное!

— Не надорвешься, а?

— Не надорвусь, не беспокойся. Ты по виду не суди, я троих таких, как ты, могу поднять и не чихнуть даже. Слово благородной леди, — улыбнулась я.

— Не похожа ты на благородную, — прохрипел воришка, сползая на каменные плиты, как только героическое перетягивание далеко не легкого тела через парапет осталось позади. Мне подумалось, что если бы несчастный не пытался сам карабкаться, возможно, вытащить его было бы даже легче, но мой новоиспеченный вассал упрямо старался обойтись без чужой помощи.

— А на кого похожа? — заинтересовалась я.

— На девчонку-циркачку. Не обижайся, конечно…

Приступ хохота согнул меня пополам.

— Ой, насмешил! Ой, потешил старую! — стонала я, пытаясь унять припадок. Давненько со мной такого не случалось. Обидел, ха-ха… Знал бы, кого циркачкой назвал…

— Чего смеешься? Дура, — разозлился мальчишка. Ох, ну и дети пошли. Никакого уважения ни к старшим, ни к спасителям.

— Придворная.

Лицо его приобрело озадаченное выражение.

— Что — придворная?

— Я — придворная дура, — последовало охотное пояснение. — А ты с этого дня — придворный дурак, вот. Точнее, пока всего лишь ученик, но потом…

— А с чего ты взяла, что я соглашусь?

Премерзко усмехаясь, я цапнула несговорчивого паренька за нос двумя пальцами и потянула вверх, заставляя подняться на ноги.

— Уже согласился, глупыш. Просто ты еще не понял…

Упрямец явно желал продолжить спор, несмотря на то, что и стоял-то с трудом, но в этот момент балконная дверь отворилась, являя нашим взорам лысого красномордого мужчину в колпаке с кисточкой и черной рубахе до пят, опоясанной лохматой веревкой. Судя по ароматам, перебивавшим даже запах тела много дней не мывшегося мальчишки, волшебник был пьян до разноцветных птичек в глазах. Да и кто на трезвую голову пойдет любоваться на пленника «вороньей клетки»?

Мужчина сделал еще два нетвердых шага и уперся взглядом в нашу замечательную, дружную компанию. Воришка испуганно сжался в комочек, растеряв весь свой гонор. Да, похоже, не сладко ему пришлось в гостях у колдунов.

— Вы кто? — удивленно выпучил он глаза. Полагаю, мой чудесный плащ с первого взгляда покорил его сердце. — Скоро… с комом… скормят… скоморохи, да? — видать, язык его поворачивался с трудом.

— О, нет, — беззаботно рассмеялась я, в один прыжок подобравшись к незадачливому пьянице. — Мы — прекрасное видение из страны грез, где народом правят золотые жуки с телегу величиной, а юные девы по утрам отправляются к реке, ведя на поводу голубых лошадок…

На лице волшебника появилось выражение радостного узнавания.

— О! А я был там! Вче… ик!.. ра. Наверное…

— Вот и умничка, — ласково пропела я, тыкая ему пальцем в шею. Волшебник издал булькающий звук и без чувств рухнул наземь. Замечательно… Осталось только перетащить его в клетку и оставить вместо воришки. Благо волшебник без памяти, противиться не будет.

— Ты… ты не боишься? — изумленно выдохнул мальчик, глядя на меня почти с благоговением. Надо же, как мало понадобилось, чтобы впечатлить эту юную душу! Ах, такой милый ребенок…

С трудом пропихнув пьяницу в отверстие, я захлопнула люк и вынула ключ из скважины. Протрезвеет — позовет своих, а поболтаться между небом и землей даже полезно бывает… Может, состраданию научится.

— Нисколько, — улыбнулась я, стягивая с себя плащ и укутывая им бедного ребенка. — Волшебники — те же люди. А уж пьяные-то… Зато как смешно будет, когда колдуны обнаружат в клетке вместо тебя этого недотепу! Давай, маленький, хватайся за меня, но только через ткань, а не то блузу перепачкаешь, а мне ее жалко… Плащик-то, увы, уже изгвазданный. И пойдем скорей, а то еще кто-нибудь из почтенных колдунов заглянет на огонек, а с трезвым я дело иметь не рискну. Меня-то, разумеется, даже пальцем не тронут, а вот тебе удача может и не улыбнуться. Постарайся уж, здесь недолго идти… — подбадривала я мальчишку, который уже практически повис на моем плече. Вот подлость, ему лет двенадцать, а он уже выше меня. Нет под этим небом справедливости, да…

— Так ты в башне все-таки живешь? — еле слышно спросил воришка, едва переставляя ноги.

— Нет, во дворце. Мы направляемся именно туда.

— Но он же далеко!..

Объяснять сейчас ничего не хотелось. Ох, ну и тяжелый же ученик попался… во всех смыслах… хотя полегче волшебника… зато волшебник не брыкался…

— Есть и короткая дорога — для тех, кто владеет нужным ключом.

А вот и вожделенная дверь. Домой, домой, скорее домой! С охами, ахами и поминанием ворона я втащила мальчишку в свои покои и уронила в кресло. Мышью метнулась в спальню и дернула за шелковый шнурок, вызывая служанок. Спустя один оборот в комнату постучалась дородная женщина, явно происходящая из крестьянской семьи, всего несколько лет назад осевшей в городе.

— Как твое имя?

— Капа, леди, — она сделала неуклюжий реверанс. Точно, бывшая крестьянка. Только у этого сословия имена оканчиваются на «па» и «пу».

— Слушай внимательно, Капа. В моей гостиной отдыхает молодой господин. Ты должна будешь вымыть его, переодеть в свежую одежду и накормить. Он не ел около недели, так что дай ему для начала что-нибудь легкое. Бульон или вроде того… Вещи можешь пока взять из моего шкафа, посмотришь, какие мальчишке подойдут. Когда сделаешь все это, можешь идти. Ах, да, — вспомнила я. — Если услышу, что при дворе болтают о мальчишке, можешь распрощаться со своим языком. Думаю, господин королевский палач сделает мне такое одолжение, в знак давней дружбы. Все поняла? Смотри, я слов на ветер не бросаю…

— Все будет исполнено, леди, а болтать мы не приучены, — пробасила служанка и, смешно семеня, направилась в гостиную, где ждал своей участи мальчишка, не подозревавший, что сегодня он ухватил за хвост рыжего кота удачи…

Художник, так увлекшийся рассказом, что даже душистый чай был позабыт, восторженно хлопнул в ладоши:

— Браво, Лале! Чудесная история. По правде сказать, никогда бы не подумал, что сей замечательный юноша, — он благосклонно улыбнулся Авантюрину, — всего-навсего уличный воришка, на свою беду решивший обокрасть волшебников… Впрочем, даже за многократное преступление «воронья клетка» — это слишком жестокое наказание. Тем более — для такого славного мальца… Говорите, ему тогда было всего двенадцать?

Я оглянулась на Мило и кивнула, разрешая вступить в беседу.

— В клетку я попал, будучи уже шестнадцатилетним, — разъяснил любопытному живописцу мой ученик. — Просто те, кто с рождения наделен волшебным даром, взрослеют и стареют гораздо медленнее… Примерно в два-четыре раза, в зависимости от возраста. Меня ждет еще несколько веков интересной, полной событий жизни! Поэтому я безмерно благодарен госпоже Лале — если бы не ее доброе сердце…

— … моя неодолимая скука во дворце, Мило, не обольщайся…

— Не столь важно, госпожа моя. Если бы не вы, стать бы мне пищей для воронов еще на заре юности.

— Мило изучает колдовство? — с интересом приподнял бровь Тарло.

— Изучаю, — кивнул Авантюрин, не забывая заварить нам троим по новой порции листьев. — И опять-таки благодаря леди Опал.

Художник благодарно кивнул, принимая из рук Мило фарфоровую чашку, и воскликнул:

— Неужели за этими словами кроется еще одна занимательная история?

Я вздохнула. Разговоры меня утомили. Хотелось посидеть немного молча, глядя на жаркое пламя в очаге, но любопытство Тарло было воистину неистощимо.

— Ничего особенного. Спустя пару дней после освобождения Мило из плена в башне, мы снова наведались к волшебникам, на сей раз в библиотеку. Разумеется, ночью и не без помощи Ключа. Нас чуть было не поймали, чудом беда прошла стороной. Колдуны тогда сильно разгневались, настрочили жалобу Его величеству Шелло. Тот спешно покинул летнюю резиденцию, дабы лично разобраться в деле. По нелепому стечению обстоятельств, его экипаж опрокинулся на горной дороге и упал в пропасть. Спустя дюжину дней на престол взошла Тирле Обманчивый Сон, а я снова попала в фавор. Волшебники же к тому времени вызнали, что пленника из «вороньей клетки» вызволила шутовка, а значит, вполне вероятно, что и к исчезновению драгоценных томов из библиотеки причастна тоже она. Соперничать за мальчишку и редкие, но все же не единственные в своем роде учебники с девятой в раскладе, пользующейся благоволением венценосной особы, почтенные старички побоялись. А вскоре я представила юного воришку королеве в качестве моего ученика, благо роду Опал и вправду служила некогда семья Авантюрин, чей последний отпрыск скончался от яда, подсыпанного неверной женой, лет этак за десять до воцарения Шелло. Ее величество Тирле была весьма довольна нашим первым совместным с Мило выступлением… Кажется, ей пришлась тогда по вкусу одна незатейливая песенка… — я хитро подмигнула ученичку. — Не напомнишь мне?

— Охотно, — улыбнулся Мило и негромко запел, отстукивая пальцами ритм:

— Прелестно, Мило! — зааплодировала я. — У тебя талант, не устаю повторять! И нрав, как у прирожденного шута — язвительный, и глаза — зоркие, все подмечают! Ах, как же чудесно, что у меня есть такой ученик!

Авантюрин выглядел ужасно смущенным. Румянец, не сходивший с его щек большую часть вечера, теперь пунцовел, подобно цветущей розе.

— Благодарю, госпожа. Но слова песни принадлежат вам, я только исполнитель…

Я сложила бровки домиком и с восхищенным придыханием в голосе простонала, краем глаза наблюдая за улыбающимся художником:

— Ах, он еще и скромен! Ну не чудо ли, Тарло?

Мечтатель откинулся в кресле, с хитринкой поглядывая то на меня, то на моего ученика.

— Если вы так любите своего Мило, почему не выйдете за него замуж?

Авантюрин глупо хлопнул ресницами и выронил чашку из рук. Хрупкая фарфоровая вещица стукнулась о край очага и разлетелась на тысячу бело-золотых осколков, мерцающих в свете оранжевых языков огня, словно драгоценные камни.

— За меня? — негромко произнес он с престранным выражением лица.

Смех, клокотавший у меня в груди, вырвался наружу безудержным потоком. Обливаясь чаем, я все ниже сползала в кресле, не в силах перестать. Вид хохочущего напротив художника никак не добавлял мне спокойствия. Только когда чашка все-таки вывернулась у меня из пальцев и окатила живот кипятком, я сумела взять себя в руки.

— Ох, Тарло, из-за вас мы с Мило весь сервиз переколотим. А это, между прочим, северная работа, уникальная. За всю жизнь не расплатитесь!

— Ни за что не поверю, что вы опуститесь до взыскивания подобных долгов, дорогая Лале, — в тон мне ответствовал Мечтатель, потирая лицо в попытке согнать улыбку. — Это совершенно не пристало благородной даме.

Я кокетливо приложила пальчик к щеке:

— Вы не представляете, Тарло, на сколь неблагородные поступки я способна. Так что долг мы вместе с Мило взыщем… Скажем, в виде картины. Совместный портрет Опал и Авантюрина, не правда ли, интересная затея?

— Поживем — увидим, — усмехнулся художник. — Вдохновение — материя капризная…

— Ваша правда…

С мелодичным звоном опрокинулся большой конус часов, начиная отсчет нового дня. Темно-синий песок тоненькой ниточкой потек вниз, образуя правильную горку. Конечно, любой ребенок знает, что на самом деле песчинки белые, а цвет им, в зависимости от дня или ночи, придает подкрашенное стекло, но все равно наблюдение за сменой часов завораживает рассудок. Кажется, что внутри прозрачной колбы спрятано само время, живое, непостоянное. Протяни руку — и коснешься вечности, что находится в вечном, незаметном, неумолимом движении.

История, которую я рассказывала сейчас, видится мне так, словно случилась вчера, а между тем уже прошло почти двадцать лет. Умер ледяной король Шелло, умер пьяница-волшебник из башни — вывалился после очередного застолья из верхнего окна, повзрослела и ожесточилась нежная принцесса Тирле, превратившись в коварную, чуть грубоватую властительницу. Мило, мой хрупкий мальчик Мило вытянулся, похорошел, отпустил длинные волосы в насмешку над теми, кто когда-то брил его налысо, научился колдовать и скрывать свою силу.

А я… я осталась прежней. Только все реже ношу разноцветные плащи, отдавая предпочтение оттенкам пепла и сажи.

— Госпожа… не пора ли идти спать?

Я словно очнулась.

— А куда подевался Тарло, эта язва? — вырвалось у меня удивленное.

Мило сидел на корточках перед очагом, сгребая в совок хрупкие осколки. Голос его был ровным, словно море в штиль.

— Вы впали в задумчивость, госпожа, и не заметили, как Тарло Мечтатель попрощался и ушел.

— Давно это было?

— Да с час назад, госпожа.

— Лале, глупыш. Мы одни, никто не слышит.

Шурх, шурх — царапала метелка мозаику на полу, дзинь, дзинь — пели осколки, а пламя в очаге успокоительно гудело.

— Скажите… Лале… а вы… не могли бы… всерьез подумать…

— Что? — я вскинула голову.

Мило смотрел на меня так, будто боролся с собой. Глаза сверкнули азартом, губы шевельнулись… А потом вдруг лицо его сделалось совершенно невыразительным.

— Да говори уже, Мило, — улыбнулась я.

— Вы правда спасли меня только потому, что вам было скучно? — тихо произнес Мило. А мне почему-то показалось, что хотел он спросить совсем не это.

Сыпался вниз песок. Постоянно, непрерывно, с каждой песчинкой приближая дату чьей-то смерти.

Но не моей. Я никогда не умру. Я пережила четырех королей, и лишь первый из них, Лило-из-Грёз, был моим другом. Он все понимал, тот усталый, рано состарившийся, потерявший почти всех близких владыка.

Лило и Лале. Одиночки. Смешно, право слово…

Он давно ушел по небесным тропам. Человеческий век короток…

Авантюрин не такой. Он волшебник. Не пятьдесят зим, и не сотню — гораздо дольше он останется со мной.

— А кто сказал, Мило, что я спасала только тебя? — голос мой прозвучал непривычно хрипло.

— Госпожа? — растерянно обернулся он.

Тихо перетекали песчинки. Сколько бы их ни было — все равно слишком мало.

— Пообещай, что не бросишь меня. Никогда, Мило. Иначе я сама убью тебя.

— Я не оставлю вас, Лале. Не надо бояться.

Сыпался песок. Пожалуй, это было даже красиво…