"Роковой бриллиант дома Романовых" - читать интересную книгу автора (Рэтклиф Джон)

II

— Братишка, гражданин, товарищ! черт тебя побери, кто бы ты ни был, помоги! Воздуху, открой мне ворот, я задыхаюсь!

На нарах валялся человек лет тридцати. Его глаза дико блуждали. Скромная одежда была изорвана в клочья, и сквозь нее проглядывало изможденное тело. Дыхание со свистом вырывалось из его груди.

Бренкен, которого только что втолкнули в камеру, пытливо и внимательно посмотрел на своего товарища по камере. Может быть, это шпик? Может быть, его поместили в качестве «наседки» для подслушивания? Или же он играл комедию? Но, подойдя ближе, Бренкен увидел, что этот человек обречен на смерть. Его лицо со следами былой привлекательности было ужасно искажено. Рот был открыт, и на посиневших губах выступали пузыри.

Бренкен сделал попытку облегчить бедняге агонию. Он расстегнул ему ворот и начал массировать область сердца. Несчастный облегченно вздохнул.

— Merci, — сказал он. Его стеклянные глаза неподвижно уставились на милосердного самаритянина. Он сделал попытку собраться с мыслями.

— Вся тюрьма, — прохрипел он, — переполнена. Врача нету. Все возвращенцы из Сибири… здесь задерживаются. Братец… mon Dieu, все кончено! Fini… — Последовало непечатное проклятие. — Эти собаки… шакалы… Сулковский… так точно, князь… Нашел кое-что… Ну… все кончено… становишься старым… Женщина… братец… Женщина ненасытна, как волк… Женщина жестока… как тигр… Выматывают твою бедную душу… и тогда… издыхай. Лу… да, и я знаю… я хочу свою долю, Лу… вообще… все чепуха…

Он неожиданно поднялся на нарах и снова неподвижно посмотрел на Бренкена. На его постаревшем лице мелькнуло сознание.

— Офицер?

Бренкен молча кивнул головой.

Умирающий рассмеялся жутким смехом.

— Хе, хе-хе… офицер… — Он сделал движение рукой, как бы показывая, как перерезают горло. — Все пропали, братец… И тогда, скажи сам… такой камень невозможно… миллионы, да. Кто заплатит миллионы за камень? Глупости говорю я. Только женщина в состоянии. Ах, братец! Я умираю…

Он снова упал. Бренкен со все возрастающим возбуждением прислушивался к его полубезумным словам.

О чем говорил этот человек?

Он снова принялся массировать сердце умирающего, который снова на несколько минут пришел в себя.

— Вы уже давно больны? — спросил он.

— Non! Был здоров, как бык, до вчерашнего дня. Никогда не был malade, monsieur! Jamais! Ехал с князем… в автомобиле… никакого представления о плане Лу. Это был план Лу… Может быть, и нет… Не знаю… Женщины, батюшка, похожи на гиен. Что же сделал Сулковский… Батюшка… Oh, mon Dieu!.. Привязал меня к своему автомобилю, велел мне лежать позади автомобиля… часы… целые часы… все больше… долго… бесконечно… день и ночь… я упал… Смерть… убийство. Fini. Оставь меня лежать спокойно!

Рот Бренкена вытянулся в одну узкую, резко очерченную линию.

— Князь Сулковский привязал тебя к своему автомобилю?

— Oui, monsieur! — Умирающий послал ему последний привет потухшими глазами, лежа, вытянувшись во весь рост.

— Почему же, говори! Ведь это же варварство! Это позор!

— Потому что… голубой камень… — Голубой камень… что за голубой камень? Дорогой бриллиант, не правда ли?

Бренкен стал трясти его. Но внезапно понял, что держит в руках умирающего, и ласково провел рукой по его лбу.

Несчастный долго и внимательно глядел на него. И в то время, когда предсмертный пот крупными каплями выступил у него на лбу, к нему еще раз вернулось сознание, и он сделал последнее усилие:

— Ты должен знать, товарищ, что Лу самая замечательная женщина между Парижем и Владивостоком. Я знаю женщин.

— Лу? Кто такая Лу?

— Лу де Ли, солистка императорского балета.

— Ага, я знаю…

— Я знаю женщин, товарищ… oh, mon ami… что за женщина! Князья и короли валялись у нее в ногах. Любовь? Любовь это ничего. Любовь чепуха. Но любовь Лу… Из-за Лу я проиграл, прокутил, растратил все свое состояние. Я был маркизом де… Но это к делу не относится. Из-за Лу я попал в легион, испанский легион в Африке… Я был пиратом в китайских водах… Владельцем кабачка в Аляске… oh, mon ami… все ради Лу. Я любил Лу, как…

Умирающий нервно сжал руками свою истерзанную грудь… Воздух с громким свистом вырвался из разбитой грудной клетки.

— Но голубой камень… послушайте, что все это имеет общего с голубым камнем? Я хочу больше знать!

Умирающий медленно впадал в агонию.

— Голубой камень! — еще раз крикнул Бренкен.

Словно повинуясь призыву издалека, бывший маркиз еще раз открыл глаза. Его лицо как-то странно преобразилось и сияло, как будто он был во власти какого-то светлого видения.

— Голубой камень… — пробормотал он. — Князь… Лу хотела иметь самое драгоценное, чем владеет Россия… compris, oui?

— Я правил автомобилем, знал… видел… но Сулковский не хотел сообщников… О-о-о-о, товарищ, молись за меня… L'amour, о la-la! L'amour…

Он неестественно широко растопырил ноги. Его суставы хрустнули, послышался последний вздох, грудь сжалась. Вольдемар фон Бренкен остался наедине с мертвецом.

В то время, как в его мозгу лихорадочно мелькали мысли и планы, он закрыл глаза бывшего маркиза, этого крестоносца любви, о котором он так мало знал и от которого он так много узнал в эти роковые минуты. Потом он исполнил последнюю волю бездомного бродяги и с чувством прочел "Отче наш" за упокой бедной души — тут же, на полусгнивших нарах.

Взволнованный, он подошел к окну, пробитому высоко под потолком, и в состоянии сильного напряжения посмотрел на краешек желто-серого неба.

Он напал на след голубого Могола!

Князь Сулковский украл его! Украл для великой куртизанки Лу де Ли, бывшей солистки императорского балета, которая сейчас выступала в Аквариуме.

Он часто видел ее портреты. Да, она была самой красивой женщиной между Парижем и Владивостоком. Несчастный маркиз был прав.

В ее руках, следовательно, теперь находился роковой бриллиант дома Романовых. Бренкен не был суеверен. Человек по природе прямой и примитивный, он как-то не воспринимал сверхъестественных явлений, но он верил в определенные причинные связи.

Пусть они на первый взгляд и кажутся непонятными и противоречащими здравому смыслу, но он верил в рок и в вестников рока. Он верил, что судьба человека связана с вещами, находящимися вне грани доступного изучению.

День тянулся ужасно медленно. Час проходил за часом. Наступили сумерки. Бесконечная ночь рядом с умершим. История этого несчастного не давала покоя Вольдемару фон Бренкену. Снова голубой Могол вызвал несчастья и преступления. Он знал тайну голубого Могола. При дворе часто говорили об этом. Его называли также "большой Орлов" — может быть потому, что этот род был так же замечателен и велик, как этот бриллиант.

Первый из Орловых был стрельцом, с большим трудом избежавшим казни во время расправы Петра Великого со стрельцами. Его внук Григорий Григорьевич Орлов был одним из тех людей, которые в ночь с 27 на 28 июня 1762 года возвели на престол Екатерину II. Он умер в Москве в состоянии безумия. Его брат Алексей Григорьевич, убийца Петра III, умер вдали от родины. В жизни братьев Орловых голубой Могол всегда играл известную роль. Уже Иван Грозный владел этим бриллиантом… Он отнял его у царевича Иоанна Иоанновича, полагая, что его сын — его соперник у Марии Нагой, его молодой жены, и вскоре после этого грозный царь убил своего наследника. Павел I проиграл его в карты, как рассказывали… Тот самый Павел, который погиб под ударами преступных рук… и вдруг Бренкену вспомнилась кровавая судьба русских царей. Никогда раньше он не думал об этом… Борис Годунов, отравившийся от страха перед Лжедмитрием, Павел I, Александр II, Петр III. И разве не говорили, что и Великая Екатерина была отравлена?.. Да, это была жуткая галерея, достойная кисти Гойи, — история русских царей. Варварские случаи… кровь… — история русских царей. Варварские случаи… кровь… скрытые драмы… Эта несчастная Гессенская принцесса… прибыла в Россию, также не ведая ни о чем, как за полтораста лет до нее София Фредерика Ангальт-Цербстская, но принцесса Аликс не обладала крепкой здоровой натурой будущей императрицы Екатерины…

Смутный страх охватил курьера царицы. Может быть, это суеверие, но быть может, это и предчувствие. Во всяком случае, Вольдемар фон Бренкен эту ночь находился в тюрьме, рядом с мертвецом, заплатившим жизнью за свою великую любовь к куртизанке и павшим жертвой ужасных видений. Бренкен дал самому себе клятву солдата — проследить нить, указанную ему благоприятным случаем, и не успокоиться до тех пор, пока ему не удастся вручить в прекрасные руки государыни голубой Могол. Ему казалось, что ее жизненный путь каким-то необъяснимым и странным образом связан с его собственным.

Наступило утро.

Тяжелая, окованная железом дверь отворилась. Гремя ключами, вошел коридорный надзиратель. Его красное лицо было покрыто пятнами и напухло. Под водянистыми глазами виднелись синие мешки. От него пахло самогонкой. На койке лежал мертвец — в форме морского офицера. В течение ночи Бренкен переодел труп в свою форму, а сам надел жалкие лохмотья маркиза. Он только вынул из своих карманов деньги и электрический карманный фонарик. Все прочее он оставил в карманах своего мундира.

Надзиратель поставил на стол кувшин воды и кусок заплесневевшего хлеба.

Потом он поглядел на умершего, лежавшего в полной форме. Рядом с ним, съежившись, сидел другой заключенный.

— Эге! — сказал надзиратель. — Господин офицер! — он рассмеялся. Валяет дурака. — Он взял мертвеца за плечи и стал трясти его.

— Вставай, офицер! эй, слышишь ли ты, чертова кукла?

Но взглянув на восковое лицо, он понял, что тот умер.

— Иваныч! — крикнул он в коридор. — Поди-ка сюда! Царского холопа за ночь черт успел прибрать!

Солдат, стоявший снаружи на часах, тяжело громыхая сапожищами, в длиннополой шинели и с ружьем за плечами вошел в камеру.

Он с любопытством склонился над умершим.

— Так, так, — сказал он.

— Когда он?.. — обратился надзиратель к другому заключенному.

Они поглядели друг другу в глаза. В тот же момент заключенный выпрямился, надзиратель, получив страшный удар в живот и не издав ни звука, замертво свалился на солдата.

— Эге! — едва успел вымолвить солдат, как кулак Бренкена опустился на его голову. Но у сибиряка оказался железный череп, и он только пошатнулся. Потребовался второй удар. Солдат выронил ружье и упал с открытым ртом, побелев, как мел. Все это продолжалось одну минуту. Бренкен взял ключи, накинул солдатскую шинель и захватил винтовку. Он заботливо запер камеру снаружи и зашагал по двору ровным шагом взад и вперед, нахлобучив фуражку на лицо. Со двора доносилась монотонная казачья песня. И этот унылый напев вызывал в нем яркие образы лесов и степей, темнооких девушек, проливавших горькие слезы о возлюбленном, находящемся в далеком краю.

На лестнице послышались тяжелые шаги. Пришел офицер, проверяющий посты. Бренкен взял на караул. Офицер не ответил на приветствие, не обращая на него внимания, прошел дальше. Едва успели замолкнуть его шаги, как Бренкен поспешил вниз по лестнице.

Кругом бледно-розовый рассвет. Лампы повсюду потушены, но день еще не наступил.

— Где находится помещение коменданта? — спросил Бренкен у одного из надзирателей.

— Вот дурак, — коридор направо. Третья дверь.

Бренкен пошел быстрым тяжелым солдатским шагом. Он остановился, прижавшись к стене у двери комендантского помещения, и прислушался. Вдруг послышались шаги из-за угла. Часовой. Бренкен нажал ручку двери и вошел.

— Стой! Ты куда? — кричит ему вдогонку солдат. Но в описываемое нами время дисциплина была расшатана, и на окрики никто не обращал внимания.

Коменданта не было. За письменным столом сидел его адъютант, капитан Скобелев. Он даже не поглядел на вошедшего. Бренкен подошел к нему, отдал честь и прошел дальше. Он открыл двери, ведущие во вторую комнату, и увидел шубу капитана. К поясу была прикреплена кобура револьвера.

— Эй, ты, сукин сын, что ты там делаешь? — спросил капитан, не оборачиваясь.

В этот момент незнакомец вернулся в первую комнату. Капитан увидел направленное на него дуло револьвера.

— Ни звука, или я стреляю! — сказал Бренкен. Его молодое лицо стало каменным и жестоким. Дикая решимость молнией блеснула в его глазах.

Пораженный капитан не в состоянии был даже собраться с мыслями. Пришелец с быстротой молнии, как тигр, бросился на него и сжал ему горло, как бы желая перервать глотку.

Оба упали на пол. Бренкен был сильнее. Капитан задыхался с посиневшим лицом. Бренкен заткнул ему рот куском скатерти и связал его ремнем. Задыхаясь, пленный дико начал метаться по полу. Но Бренкен скрутил ему локти. Пот выступил на его лбу. Он надел фуражку и шубу капитана и в таком виде вышел из комнаты. У дверей он столкнулся с другим офицером.

Тот с удивлением посмотрел на него.

— Мятеж! в левом флигеле! — живо крикнул Бренкен и увлек офицера за собой.

— Дайте тревогу и вызовите стражу!

Офицер помчался со всех ног. Часовой поглядел ему вслед и потом с изумлением посмотрел на мнимого адъютанта. С другой стороны подошел комендант. Часовой взял на караул. Но едва полковник открыл дверь, как с проклятием отпрянул назад. Часовой бросил взгляд в комнату. В следующий момент он дал сигнальный выстрел.

Но таинственный полковник уже успел очутиться на улице. У ворот тюрьмы стоял в ожидании комендантский автомобиль, прекрасный германский мерседес. Бренкен с револьвером в руках бросился к шоферу, который только что с изумлением открыл дверцы машины.

— Валяй! Со скоростью в сто верст, если тебе жизнь дорога! Направление на юг!

Шофер зажмурил глаза и быстро завел машину. Бренкен почти упал на сидение. Внутри оказалась дама.

Автомобиль двинулся. Вслед послышались выстрелы. Мерседес помчался по улице с такой быстротой, что снег и грязь брызгами разлетались в обе стороны.

Молодая дама, укутанная в роскошные соболя, лежала, откинувшись на спинку сидения, и разглядывала умными карими глазами человека, сидевшего рядом с ней. Он скинул чужую шубу, все еще держа наготове револьвер. Мимо них быстро пролетали дома.

— Кто вы такая? — спросил Бренкен молодую даму. Ее стройное тело издавало запах свежих фиалок.

— Дочь коменданта, — спокойно ответила она.

В этот момент полицейские пытались перегородить им дорогу, но шофер направил прямо на них быстро мчавшуюся машину. Они отскочили в сторону. Вперед!

— Чего только не сделает страх перед револьвером, — усмехнулся Бренкен. Мимо них мелькнули заснеженные луга и озеро, подернутое льдом.

Она молчит. Он глядит ей в лицо. Породистое женское лицо. Губы сжаты. Ноздри нервно раздуваются. Наконец она сказала:

— Вы думаете? Вы не знаете, значит, Шнейдера?

— Шнейдер? Кто такой Шнейдер? Немец?

— Да, бывший военнопленный. Мне слепо предан.

Они проносятся мимо березовой рощи. Березки стоят, как чистые молодые девушки, группами, тоскливо глядя на ландшафт. Небо посинело. Воздух становится холоднее.

Бренкен почувствовал себя в безопасности.

— Это должно означать, — спросил он, развеселившись, — что шофер Шнейдер слушается вас?

— Да, так оно и есть, — ответила она, бросив на него сбоку горящий взгляд.

— Ого, посмотрим, что будет, когда я опущу свой револьвер.

Он прибрал оружие. Молодая девушка крикнула в рупор несколько непонятных ему слов. Автомобиль мчался с прежней быстротой.

Бренкен посмотрел на нее сбоку. Вдруг ему стало жутко. На этом молодом прекрасном лице было написано выражение дикой решимости. Ее глаза были полузакрыты. Сквозь длинные черные ресницы она внимательно наблюдала за местностью.

Тут Бренкен понял, что попал в плен.

Автомобиль мчался по рытвинам и ухабам проселочной дороги. Это была езда, которая каждую минуту могла кончиться катастрофой.

— Поезжайте медленнее, — крикнул он и снова схватился за револьвер, направив его на свою спутницу.

Она посмотрела на него; из-под тяжелой меховой шапки на лоб спадали вьющиеся каштановые волосы.

— Я не боюсь револьвера. Не трудитесь напрасно.

Она насмешливо улыбнулась. Он грубо схватил ее за за кисть руки.

— Вы причиняете мне боль! — воскликнула она, и взгляд ее смелых глаз блеснул ему прямо в лицо.

"Уж не восточная ли женщина она?" — подумал он. Его пальцы невольно выпустили ее руку. Она коротко и презрительно усмехнулась.

— Вот так взбалмошная девчонка, — сказал он. Ее глаза были глубоки, как черное море. Ее смех оборвался, и губы вдруг приняли скорбное выражение.

Они все еще мчались с той же скоростью. Город давно уже остался позади. Они находились на открытой дороге.

"Разве я загипнотизирован? — мелькнуло в его голове. — Я пленный… да… ну, понятно… Я пленный этой взбалмошной девчонки и сумасшедшего военнопленного. Теперь я даже не могу выскочить на ходу из этого бешено мчащегося автомобиля". Он инстинктивно протянул руку к дверцам, пытаясь выскочить.

— Вы сломаете себе шею, — крикнула дочь коменданта, положив ручку на его плечо. — Останьтесь, — ее голос звучал мягко, в нем чувствовалась горячая возбужденность.

— Вы собираетесь сдать меня как пленника? Вы жаждете дешевого успеха! воскликнул Бренкен.

— А если даже так?

Она кокетливо поглядела на него краешком глаз. На секунду ему пришла в голову мысль заключить в свои объятия эту очаровательную девушку, только лишь из восхищения перед ее мужеством. Настя простила бы ему это.

Далекая Настя…

— Вы думаете о своей невесте? — сказала молодая девушка.

Он не ответил. С лица его таинственной спутницы исчезло выражение веселости. Она отвернулась от него и разглядывала кедровые деревья, как часовые, стоявшие по краям дороги.

Его внезапно охватила дикая ненависть. Он, переживший военные бури, теперь окажется побежденным маленькой девчонкой?

Нет, она не была маленькой девчонкой. Она сидела сейчас прямо, как свеча. Ее густые брови нахмурились, глаза приняли жестокое выражение.

"Она достойна меня", — подумал Бренкен. Теперь для него наступило время действовать. Они достигли большого изгиба, и автомобиль замедлил ход. Он распахнул дверцу… нет, он только собирался распахнуть ее, но дверца не поддавалась.

— Значит, все-таки вы собираетесь изловить меня! — горько воскликнул он. — Уличные мальчишки будут смеяться надо мной, но все же вы недооценили меня. — И вдруг он зажал ей рот рукой. Левой рукой он с нечеловеческой силой открыл дверцу.

Но в тот же момент он отпрянул от нее. Она укусила его. Кровь капала из его пальца. Он бросил на нее яростный взгляд, но снова был обезоружен ее улыбкой. Какие-то странные чары исходили от этой непонятной женщины.

— Не сердитесь на меня, — прошептала она, — но я не позволяю зажимать себе рта. Я никогда не выносила этого. Это я унаследовала от своего отца, и она замолчала, склонив голову и прикрыв муфтой лицо.

Бренкен увидел, как на ее глазах показались две слезы, скатившиеся на шубу.

— Что с вами? — тихо спросил он, держась за ручку дверцы и готовясь спрыгнуть.

Она резким движением откинула голову назад и холодно посмотрела на него.

— Воспоминания…

Автомобиль остановился.

Она находились в деревне, лежащей в занесенной снегом котловине. Дым из труб тонкими прямыми струйками подымался в холодном воздухе. Не было видно ни живой души.

— Мы прибыли на место. Выходите.

Он колебался.

— Западня?..

Она покачала головой. Он снова встретился с ее горячим быстрым взглядом. Она вышла первая. Шофер стоял у дверцы и отдал честь. Он что-то пробормотал и с сожалением пожал плечами. Бренкен снова схватился за револьвер. Шнейдер сделал отрицательное движение рукой и сказал по-немецки:

— Вы говорите по-немецки?

— Да, — ответил Бренкен, выходя из автомобиля.

— Если вам когда-нибудь придется побывать в Германии, господин офицер… я баварец, уроженец Нижней Баварии. Вы знаете Фронтенгаузен? Нет? Вы никогда не слыхали о нем? Недалеко от Ландсгута? Богатая местность. Там у меня живет мать. Рядом с церковью стоит наш маленький домик. Одним словом, если вы когда-нибудь попадете в Баварию, не забудьте Фронтенгаузен. Только привет. Скажите — от Францля.

"Как странно все это", подумал Бренкен и посмотрел в ясные голубые глаза баварца.

— Я не забуду. Если я когда-либо…

Молодая дама прервала разговор. Франц Шнейдер молча отошел.

— Вы не смеете долго задерживаться здесь, — сказала она. — Здесь я написала имя. Покажите эту бумагу старосте. Он знает, в чем дело. Вас примут. А теперь слушайте внимательно. Послезавтра в 8 часов вечера, ни раньше и ни позже, — вы должны стоять на маленькой станции там, напротив, по ту сторону рельс. Петроградский поезд приходит в две минуты девятого. Вы пройдете вдоль поезда до предпоследнего багажного вагона. Он будет неплотно заперт. Вы сядете и доедете до Петрограда без того, чтобы вас кто-нибудь потревожил.

"Мне, должно-быть, снится что-нибудь, — подумал он. — Все это как-то невероятно". Но потом он положил свою руку на ее плечо.

— Скажите мне только…

Она покачала головой.

— Вы можете доверять мне. В доказательство я подарю вам кое-что на память. — Она порылась в своей муфте и передала Бренкену маленький черный шарик.

— Спрячьте как следует эту штуку и ради Бога не ударяйте ею по твердому предмету…

— Бомба? — запинаясь, пробормотал Бренкен.

Она улыбнулась. Ее лицо было свежим и красным от мороза. Глаза блестели мягко, как бархат.

— Да, бомба. Если бы сегодня настоящий комендант сел в свой автомобиль, то-есть, если бы он только вздумал сесть, то на полдороге между тюрьмой и автомобилем его разорвала бы бомба. Но я сейчас же увидела, что выкинули какую-то штуку, и что вы не комендант.

Шофер подошел поближе, как бы напоминая о чем-то.

— Иду, — крикнула она ему.

Бренкен удержал ее.

— Это прямо, как в сказке. Только еще одно — ваше имя? Я никогда не забуду вас.

Она улыбнулась, ее голос прозвучал совсем тихо: — Вера… этого достаточно.

— Вера… этого достаточно.

— Вера…

— Прощайте.

— Я никогда не увижу вас больше?

— Увидите, — ее лицо сделалось серьезным и вдруг показалось ему старым и изборожденным морщинами. — Не забудьте — послезавтра в 8 часов вечера.

Она мелкими шажками, не оглядываясь, побежала к автомобилю. Шофер по военному отдал честь. Потом она исчезла в автомобиле.

И сразу стало тихо… Даже воробьи не чирикали… Деревья печально стояли, вздымая к небу прямые, как свечи, стволы. И из близлежащих изб к небу подымался дым.

Бренкен повертел бумагу в руках. Задумчивый, усталый, печальный, он поплелся в деревню.