"Последняя битва" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 9 ПАДЕНИЕ ПАЛМАРИСА

— Тысяч двадцать? — спросил Виссенти епископа Браумина.

Они стояли на южной стене Палмариса, глядя на костры, появившиеся на равнине этой ночью; это были лагерные костры армии короля Эйдриана.

— Вполне возможно, — ответил Браумин Херд таким тоном, словно это не имело особого значения.

В сущности, так оно и было, поскольку епископ решил прислушаться к совету Джилсепони и ограничиться, как она выразилась, «пассивным сопротивлением». Существенная часть гарнизона Палмариса вместе с большинством братьев аббатства Сент-Прешес тайно покинули город и отправились к принцу Мидалису в надежде присоединиться к нему, когда он выступит из Вангарда. В том, что рано или поздно это произойдет, никто не сомневался.

Как трудно оказалось Браумину Херду принять это решение! Сдать Палмарис практически без боя…

В городе царила суета. Он предоставил жителям выбор — либо присоединиться к тем, кто решил оказать сопротивление новому королю, либо просто попрятаться по домам. Пообещал, что ни на кого не будет в обиде. И, по правде говоря, подивился тому, как много людей предпочли вступить на путь сопротивления.

Вдохновленные мужеством и решимостью членов пятитысячной бехренской общины Палмариса — большинство из них поселились в городе не так давно, в годы после чумы, — граждане решили запереть ворота и не выказывать гостеприимства узурпатору Эйдриану и его отлученному от церкви приспешнику. Их преданность королевскому роду Урсалов и той церкви Абеля, за которую ратовал Браумин, заставила его задаться вопросом, правильно ли он поступил, отослав из города почти тысячу воинов.

А может, ему следовало отослать прочь всех солдат и всех граждан, пожелавших оказать сопротивление Эйдриану? Пусть бы узурпатор вместе с негодяем Де'Уннеро вошли в опустевший Палмарис!

Жаль, что это неосуществимо, усмехнулся епископ. Осень вот-вот вступит в полную силу, и зима к северу от Палмариса наступает рано, а только в ту сторону и могли бы направить стопы беглецы. Если бы Браумин призвал их к такому добровольному изгнанию, он бы многим из них — даже большинству — вынес приговор, обрекая на смерть от голода и холода. А от тех, кто все же добрался бы до принца Мидалиса, вряд ли был бы какой-то прок; напротив, они повисли бы у него на ногах, точно тяжелые гири.

Значит, остается одно — часть уходит, часть защищает город.

Сам епископ уйти не мог. Он будет сражаться с Эйдрианом — или, точнее говоря, с Де'Уннеро — до конца. Ближе к рассвету пришло сообщение, что флот Урсала сопровождает армию по Мазур-Делавалу и к утру блокирует залив.

— Тебе нужно поторопиться, — сказал Херд Виссенти Мальборо.

— Я останусь с вами! — порывисто воскликнул худощавый нервный магистр.

— Ты и останешься, но только как наблюдатель, — твердо заявил Браумин. — С восточного берега залива. Будешь свидетельствовать о судьбе Палмариса и аббатства Сент-Прешес перёд нашими братьями в Санта-Мер-Абель.

— Но это должен сделать епископ Браумин Херд! Ты, а не какой-то там магистр Виссенти, можешь подтолкнуть отца-настоятеля Фио Бурэя к тому, чтобы выступить против Де'Уннеро.

— Отец-настоятель Бурэй не нуждается, чтобы его подталкивали в этом направлении, — заверил друга Браумин. — Мой долг остаться здесь, с жителями Палмариса.

— Палмарис недолго выстоит против короля Эйдриана, — в отчаянии произнес Виссенти.

— Что ж, епископ Браумин будет стоять за правду до конца, — ответил его собеседник. — Для простого народа Палмариса и моих братьев я — символ надежды и неповиновения. Когда-то роль маяка сыграл для нас магистр Джоджонах, а теперь я должен помочь своим людям пережить долгую ночь, что может принести с собой правление Эйдриана.

Каждое слово этой мрачной пророческой речи Виссенти Мальборо сопровождал покачиванием головы. Джоджонах мученически погиб, сожженный на костре отцом-настоятелем Марквортом. Светлый образ магистра Джоджонаха действительно указал путь многим молодым братьям церкви Абеля; именно он вдохновлял собой Эвелина Десбриса, что знаменовалось чудом, явленным на горе Аида.

Но это не меняло того факта, что Джоджонах мертв.

— Ты должен уйти, а я останусь в Палмарисе, — продолжал упрямо стоять на своем Виссенти.

Браумин Херд одарил магистра пристальным взглядом.

— Я не просто возглавляю аббатство Сент-Прешес, — сказал он, и в его взгляде Виссенти Мальборо прочел опыт всех пятидесяти прожитых епископом лет, — я еще и осуществляю светскую власть в Палмарисе. В качестве епископа я принес клятву верности отцу-настоятелю Фио Бурэю, королю Данубу и королеве Джилсепони. И, что еще важнее, простым людям Палмариса, придерживающимся кто абеликанской веры, а кто бехренской религии. Я остаюсь здесь, магистр Виссенти, и приказываю тебе пересечь воды залива сегодня же ночью, до того как флот Урсала отрежет тебе путь. Ты будешь свидетельствовать о падении Палмариса, о падении монастыря Сент-Прешес и о падении епископа Браумина. Ты отправишься в Санта-Мер-Абель, расскажешь обо всем нашим братьям и, главное, никогда не свернешь с пути борьбы с извращениями нашей истинной абеликанской религии, с Маркало Де'Уннеро. Мало кому я могу доверить столь важную миссию, друг мой. Только вера в то, что ты сделаешь все как надо, дает мне силы выполнить долг.

Виссенти начал было спорить, но Браумин положил руки ему на плечи.

— Иди, — твердо сказал он.

Обливаясь слезами, магистр Виссенти Мальборо скрытно покинул аббатство Сент-Прешес и в сопровождении нескольких братьев заторопился на пристань Палмариса. Там поджидали бехренские рыбаки, которые собирались перевезти их через Мазур-Делавал.

Когда на востоке заалело небо, зрелище армии, готовой к броску на Палмарис, предстало перед жителями города во всем своем грозном великолепии. Солдаты стояли вдоль всей южной стены Палмариса. Их знамена развевались на утреннем ветру, обозначая различные отряды или, как в Бригаде Непобедимых, различные гербы благородных семей. Одно знамя реяло выше всех остальных: стоящие на задних лапах медведь и тигр, обращенные друг к другу, а под ними стилизованное в виде треугольника изображение ели. Это искажение гербов короля Дануба и церкви Абеля казалось епископу Браумину весьма показательным. На королевском знамени был изображен стоящий на задних лапах медведь, а символом абеликанской церкви служила ель, вознесенная над сторожевыми башнями аббатства Санта-Мер-Абель. Эйдриан взял какие-то элементы из обоих гербов и добавил к ним тигра, символизирующего, без сомнения, Маркало Де'Уннеро.

В центре стояли Непобедимые в изумительных сверкающих доспехах, лучшие воины в мире, верхом на крепких тогайских пони. И в окружении их молодой король Эйдриан, доспехи которого отливали золотом, восседал на легендарном Даре, коне Элбрайна-Полуночника. Жеребец, тоже в позолоченной броне, с накинутой поверх нее черной с красной окантовкой попоной, нетерпеливо рыл копытами землю.

Запели трубы, возвещая наступление рассвета и прибытие молодого короля Хонсе-Бира.

Для стоящего на парапете рядом с южными воротами Браумина Херда эти трубы прозвучали как голос рока.

От строя воинов отделились три всадника. Когда они достигли городских ворот, всадник, что был в центре, снял украшенный плюмажем шлем и встряхнул волнистыми черными волосами.

— Я герцог Таргон Брей Калас, в прошлом барон Палмариса, — звучным голосом заявил он.

— И я, и жители Палмариса хорошо знаем тебя, — послышался ответ Браумина, и герцог как будто только сейчас заметил его. — При короле Данубе мы были союзниками. Тогда церковь и государство гармонично объединялись на благо народа Хонсе-Бира.

— Приветствую тебя, епископ Браумин Херд! Я принес вам важные известия! — с воодушевлением воскликнул Калас.

— Ты хочешь сообщить, что король Дануб мертв?

— Да упокоится его душа с миром, и да здравствует король! — Герцог взмахнул рукой, указывая себе за спину, в направлении Эйдриана.

— Почему ты явился к воротам моего города со всей этой армией, герцог Калас? — спросил Браумин Херд неожиданно требовательным тоном.

— Мы сопровождаем нового короля, право которого на престол провозгласил сам Дануб в тот день, когда сочетался браком с Джилсепони, — заявил герцог. — Перед тобой Эйдриан, сын Элбрайна, сын Джилсепони! Эйдриан, король Хонсе-Бира!

Браумин Херд пробежал взглядом по рядам защитников Палмариса, заметил ошеломленное выражение на их лицах и почувствовал, что, наверное, ему не следовало ни о чем их просить. Людям и в самом деле трудно разобраться в хитросплетении происходящего. Калас все сказал верно, и все же Браумин призвал народ Палмариса отвергнуть сына двух величайших героев. И это притом, что, обращаясь к храбрым горожанам с просьбой выступить против прекрасно обученной и экипированной армии, он отослал из города гарнизон, который мог бы его защитить.

И тем не менее вот они, здесь, стоят плечом к плечу, занимая все свободное пространство стены.

— Скажи мне, герцог Калас, — медленно, взвешивая каждое слово, заговорил епископ Браумин, — как отнесся принц Мидалис к тому, что на троне теперь новый король? Поднявшийся из неизвестности, носящий имя, которое к северу от Урсала, по-моему, никто и не слыхивал. Да, он сын Джилсепони и Элбрайна, но до падения короля Дануба королева даже не подозревала о его существовании.

— Что же, остается лишь радоваться, что Бог даровал нам Эйдриана, — отозвался герцог Калас. — Чтобы помочь пережить тяжелые времена…

— И на мудрость каких же советников опирается молодой король? — перебил его епископ. — На твою, разумеется, и в этом нет ничего дурного. Но скажи, прошу тебя, на чью еще? Кто это справа от молодого короля? — Даже с такого расстояния Браумин Херд смог разглядеть, как напряглось лицо герцога Каласа. — Мыслимое ли дело? Если мои глаза не обманывают меня, значит, я вижу Маркало Де'Уннеро! Не так ли, герцог Калас?

Браумин понимал, что это решающий момент для столпившихся на стене защитников города. И действительно, как только он произнес проклятое имя Маркало Де'Уннеро, люди начали перешептываться.

— Тот самый Де'Уннеро, который когда-то правил Палмарисом? Тот самый тиран, который от имени отца-настоятеля Маркворта подверг его жителей истинному террору?

Шепот и крики недовольства в толпе стали сильнее.

— Король Эйдриан, — ответил герцог Калас, — взошел на престол, опираясь на слова самого короля Дануба. Он, в своей мудрости…

— Он, в своем неведении о том, что Джилсепони уже была матерью, имел в виду ребенка, которого новая королева может родить от него! — прервал его епископ Браумин.

Вот, дело сделано: он открыто и недвусмысленно отверг притязания Эйдриана на престол, выказал ему полное неприятие.

Вдохновленный этой мыслью, Браумин Херд продолжил:

— Мы здесь, в Палмарисе, примем Эйдриана как законного короля тогда и только тогда, когда принц Мидалис даст ему благословение. Мы не угрожаем вам, а просто предлагаем вернуться в Урсал и оставаться там до тех пор, пока принц Мидалис, брат короля Дануба и единственный законный наследник, придет из Пирет Вангарда и либо предъявит права на трон, либо согласится с тем, что королем станет Эйдриан. Только тогда жители Палмариса принесут этому человеку клятву верности.

— Я… Мы пришли сюда не для того, чтобы вступать с тобой в переговоры, епископ Браумин Херд! — взревел герцог Калас. — Ты… — Он драматическим жестом взмахнул рукой, как бы отметая все услышанное. — Вы все присягали на верность короне Хонсе-Бира. Мы пришли сюда, чтобы отпраздновать великое событие, дабы сообщить, что в соответствии со словами и желаниями короля Дануба Брока Урсальского корона перешла к Эйдриану Будабрасу. Открывай ворота, епископ Браумин, и прекрати изменнические речи. Твой король пришел к тебе с визитом!

— Отправляйся домой, герцог Калас, — без колебаний ответил Браумин Херд. — Мы слышали твои слова и теперь знаем, что Эйдриан претендует на трон. Однако на наше решение это не влияет. В особенности с учетом того, что вы явно посягаете и на церковь Абеля.

— Открывай ворота и приветствуй нового короля с должным уважением! — предостерегающим тоном крикнул Калас.

— Когда прибудет принц Мидалис, мы встретим его как положено, — отозвался Херд.

Герцог Калас вперил в епископа яростный взгляд, перевел его на стену и прищурился с угрожающим видом.

— Значит, таково решение Палмариса? — спросил он.

Ответом ему послужил град презрительных насмешек.

— Ну что ж, так тому и быть. Надеюсь, ты позаботился выдать городским могильщикам побольше лопат?

Калас надел шлем с плюмажем, развернул коня и поскакал назад.

— Ты все сделал правильно. — Стоящий рядом с епископом человек похлопал его по плечу.

Браумин с благодарностью кивнул, задаваясь вопросом, будет ли этот человек испытывать те же чувства, когда стены Палмариса превратятся в руины.

— Тут чувствуется рука Джилсепони, — заявил герцог Калас, вернувшись к королю Эйдриану. — Ты недооценил влияние матери, и теперь ворота Палмариса перед нами захлопнуты!

— В таком случае мы, возможно, должны быть ей благодарны, — заметил Маркало Де'Уннеро, и все остальные удивленно воззрились на него.

— Если все королевство по доброй воле объединится вокруг короля Эйдриана до того, как принц Мидалис покинет Вангард, война закончится, не успев начаться, — сказал герцог. — Для нас было бы лучше…

— Ты боишься сражения? — резко прервал его монах. — Падение Палмариса может оказаться полезным уроком для всего остального королевства. Настало время показать людям, во что им обойдется сопротивление Эйдриану Будабрасу.

Многие вокруг согласно закивали. Калас не стал продолжать спор и посмотрел на молодого короля в ожидании приказа.

Взгляд голубых глаз Эйдриана, казалось, ввинчивался в мозг герцога, напоминая о том, что однажды он уже погрузился в мир теней и это он, Эйдриан, вырвал его оттуда. Эти глаза ясно сказали герцогу о том, что король, а не абеликанская церковь владеет секретом жизни после смерти, тайной подлинного бессмертия.

— Вперед, герцог Калас, — приказал Эйдриан. — Если они не откроют ворота, мы их попросту разобьем в щепки.

Герцог кивнул в знак согласия и направил коня к группе подчиненных.

Держась рядом с Эйдрианом, Садья искоса, оценивающе поглядывала на него. Он, несомненно, обладал силой. И этот юноша отличался редкой дальновидностью. Он был настолько значительнее всех остальных, включая Де'Уннеро, его окружала такая аура величия, что чувствовалось — он не боится вообще ничего. Поистине, он король — и Хонсе-Бира, и остального мира за его пределами. Поистине, весь мир должен склониться перед ним, потому что он… выше его.

Певице пришлось сделать глубокий вдох, настолько ее поразила эта мысль. Она пристально смотрела на Эйдриана, на его яркие голубые глаза, сверкавшие сквозь прорези шлема, на светлые, выбившиеся между золотыми пластинами волосы. Она смотрела на его доспехи, самые лучшие в мире, и понимала, что при всем их великолепии человек, которого они прикрывают, несравненно великолепнее их.

Сердце Садьи затрепетало, но тут она заметила в глазах молодого короля что-то еще. Проблеск сожаления, быть может?

Потом взревели трубы, и тысячи королевских солдат устремились в сторону города.

Певица взяла лютню и заиграла песнь победы.

Епископ Браумин наблюдал за приближением армии с тяжелым сердцем. Пути назад не было, переговоры закончились. Он сказал жителям Палмариса правду, как понимал ее, и они сделали выбор, решив оказать сопротивление молодому королю. И теперь вся эта мощь надвигалась на них.

Несколько стрел полетели в сторону наступающих, но упали, не долетев до них. Браумин хотел призвать людей не тратить стрелы зря, но сдержал себя. Нервы их и так напряжены, понимал он.

Начали действовать и катапульты Палмариса, однако эффект оказался таким же.

Херд медленно повернул голову влево, потом вправо. Немногие оставшиеся с ним братья получили магические камни, с помощью которых они должны были выполнить особые задачи. Епископ постарался разместить их таким образом, чтобы добиться максимального эффекта.

Убить как можно больше нападающих.

Эта мысль вызвала в нем ужасное чувство вины и сожаления, и Браумин Херд, отнюдь не новичок во всем, что касалось войн и конфликтов, с трудом справился с нахлынувшей на него волной отчаяния.

Наконец наступавшие приблизились к зоне поражения. В их сторону полетел с городских стен град стрел. Первая в это утро кровь окрасила землю за воротами Палмариса, послышались, разрывая епископу Браумину сердце, первые крики боли.

Нападающие, яростно взревев, устремились вперед. Однако при всем великолепии своего внешнего вида, при всей своей воинской славе и силе, они не были в должной мере подготовлены к нападению на окруженный мощной стеной город. У них не было ни лестниц, ни верёвок с крюками, ни таранов. Они двигались вперед, защищенные сияющей броней, и на глаз их число почти не уменьшилось, когда они достигли стен.

Однако с учетом того, что делали монахи со своими магическими камнями, действия защитников города оказались эффективнее; да и стрелять сверху было гораздо удобнее — почти каждый выстрел достигал цели.

Солдаты навалились на прочные городские ворота, пытаясь сломать их, однако эти усилия оказались тщетными.

Тогда в наступление бросились гвардейцы Бригады Непобедимых, но это был не более чем эффектный выход, сопровождавшийся грохотом копыт.

А монахи с магическими камнями ответили огненными молниями, сосредоточив усилия в области ворот.

Один монах, выкрикивая имя Эвелина, спрыгнул со стены. Приземлившись среди толпы врагов, он пустил в ход рубин. Взорвался огромный огненный шар, разнеся в клочья и самого монаха, и множество нападающих.

Епископ Браумин отвернулся, смаргивая слезы.

Стоя в отдалении, Эйдриан с растущей тревогой наблюдал за происходящим. Совесть снова одолевала его, требуя остановить сражение, отменить поход, прекратить войну — и заняться поисками мирного пути.

«Это же просто скоты!» — неожиданно завопил голос у него в голове, тот самый, который провел его сначала через Мирианик к Пиманиникуиту, давая возможность запастись магическими камнями, а потом в Урсал и подсказал, как убить короля Дануба. Это был голос из зеркала, голос Оракула, голос, который открыл ему правду о Дасслеронд и показал, как велика его внутренняя сила. «Они сопротивляются, потому что боятся тебя, — продолжал голос. — Они отвергают тебя, потому что боятся своей нелепой веры, которая является по сути ложью!»

Молодой король невольно начал спорить с голосом, испытывая чувство, как будто он сам — та тень в зеркале, которая всегда боролась с другой за влияние на него. Эта тень советовала ему прислушиваться к словам госпожи Дасслеронд, принимать мудрость эльфов как дар, на что вторая неизменно возражала.

Тот голос, который сейчас говорил с ним, увел Эйдриана очень далеко от Эндур'Блоу Иннинес и по большей части, за исключением некоторых болезненных, критических моментов, владел его душой.

Однако в свете происходящего — все эти жестокие, ужасающие сцены и несмолкающие крики боли — второй голос не оставлял молодого короля в покое, снова и снова призывая обдумать, правильный ли он сделал выбор.

Эта борьба продолжалась без перевеса в ту или иную сторону. И потом внезапно с поразительной ясностью и определенностью в «разговор» вклинился третий голос.

— Ты выше всех. — Садья положила руку на плечо Эйдриану. — Перед тобой путь славы и величия! Не позволяй жалости увести себя в сторону! Все эти люди, и жители Палмариса, и твои солдаты, уже давно мертвы! Они были мертвецами большую часть своей жизни, хотя и не понимали этого!

Услышав слова певицы, Эйдриан, пришпорив Дара, поскакал вперед, выхватив Ураган, украшенный магическими драгоценными камнями меч.

И всадника, и коня окружило бело-голубое мерцание, а потом их обоих поглотила внезапная огненная вспышка. Она быстро рассеялась, но молодой король верхом на Даре продолжал скакать, по-прежнему охваченный защитным магическим мерцанием.

Епископ Браумин, как и все остальные, защитники и нападающие, не мог не заметить, что в бой вступил Эйдриан Будабрас. У него мелькнула мысль крикнуть лучникам и монахам с магическими камнями, чтобы они сосредоточились на этой единственной цели. В конце концов, если Эйдриан погибнет, разве все происходящее не утратит какой-либо смысл?

Однако прежде, чем он успел открыть рот — а многие стрелы и без его особых указаний уже летели в сторону Эйдриана, — Браумин Херд почувствовал странное ощущение, нечто вроде жужжания в голове.

Немало сбитый с толку, епископ все же поднял руку с зажатым в ней графитом и вытянул ее в сторону Эйдриана, собираясь направить в него удар молнии.

Но не смог этого сделать, внезапно утратив связь с камнем под воздействием этого жужжания в голове.

Он посмотрел на Эйдриана. Молодой человек, заявляющий о своих правах на престол, гарцевал на вороном коне чуть позади столпившихся у ворот солдат, высоко вскинув меч.

Браумин все понял. В рукоятку меча был вправлен солнечный камень, обладающий свойством гасить любые магические силы, и Эйдриан сейчас использовал его. Епископу уже приходилось встречаться с подобным, но больше всего его поразило, что эта противостоящая действиям магических камней волна была направлена не против него лично, а воздействовала на всю стену Палмариса! Лишив братьев возможности использовать силу магических камней, молодой человек тем самым лишил защитников их самого главного преимущества перед лицом огромной армии.

— Невероятно… — пробормотал Браумин Херд.

Пробежав взглядом по лицам братьев, он увидел, что все они в недоумении смотрят на камни, не понимая, что с ними произошло.

Без поддержки магии перевес достаточно быстро оказался на стороне нападающих. Солдаты изменили тактику. Они больше не пытались разбить ворота, а вместо этого перестроились, образовав с десяток каре, в центре которых разместились лучники, а по краям те, кто защищал их большими щитами. В результате град обрушившихся на стены стрел стал заметно плотнее.

К тому же магия по-прежнему бездействовала. Еще один монах, видимо так и не поняв, что происходит, спрыгнул со стены с рубином в руке, намереваясь последовать примеру сгоревшего собрата. Он с трудом, шатаясь, поднялся на ноги, но огненный шар с его руки так и не сорвался.

Монах все еще стоял, недоуменно сжимая в руке камень и взывая к его магии, когда конные гвардейцы навалились на него и втоптали в землю.

— Невероятно… — снова пробормотал Браумин и перевел взгляд на Эйдриана, сына Джилсепони.

А ведь она предупреждала, что Эйдриан обладает невероятной силой во владении магическими камнями — силой, многократно превосходящей ее собственные способности.

Как будто прочтя мысли епископа, молодой король посмотрел на него, и на губах его появилась кривая улыбка.

И тут же, совершенно неожиданно, опустил меч, направив его в сторону городских ворот. Жужжание в голове Браумина стихло, но прежде, чем он хотя бы успел осознать этот факт, из сверкающего лезвия изумительного, сработанного эльфами меча вырвалась ослепительная молния и ударила в ворота Палмариса.

Металл под воздействием немыслимого жара потек, и в мгновение ока огромные городские ворота превратились в груду дымящихся обломков.

Браумин Херд от ужаса широко распахнул глаза.

Бригада Непобедимых пошла в атаку на город.

Защитники его бросились кто куда в поисках укрытия.

И в довершение всего, лишая их всякой возможности оказать сопротивление, король Эйдриан снова привел в действие антимагию солнечного камня.

Епископ Браумин стоял перед сторожкой у ворот аббатства Сент-Прешес, глядя на центральную площадь Палмариса, сейчас запруженную солдатами Урсала. Сражение продолжалось, с отдельными очагами сопротивления, весь день и всю ночь, но сейчас, на утро следующего дня, в городе снова все успокоилось.

Браумин Херд вполне мог представить себе, сколько народу погибло. Доходили слухи, что солдаты Урсала особенно беспощадно расправляются со смуглокожими бехренцами. Епископ чувствовал себя виноватым за то, что вместе с уцелевшими братьями отступил в аббатство. Надо было остаться среди людей и вместе с ними пасть на улицах города, сражаясь до конца.

Нет, поступить так было нельзя, напомнил себе Браумин. Когда ворота были разбиты и солдаты ворвались в город, главное сражение закончилось и исход всего последующего был также предрешен. Даже если бы весь город вооружился и попытался дать отпор солдатам и Непобедимым, это привело бы лишь к тому, что мужчины, женщины и дети оказались бы вырезаны до единого. Предчувствуя возможность такого развития событий, епископ заранее предупредил жителей, что, если захватчики ворвутся в город, следует прекратить сопротивление и разойтись по домам.

Сражение, как и предполагал Херд, быстро докатилось до ворот аббатства. Хотя он надеялся, что упорное сопротивление дорого обойдется нападающим. И надеялся также нанести мощный разрушительный удар по амбициям молодого узурпатора.

Однако теперь, когда солдаты наконец замкнули кольцо вокруг аббатства и оказались в пределах досягаемости, действие солнечного камня разрушило все планы епископа дать им достойный отпор с помощью магии. Стащив артиллерийские орудия со стен Палмариса, нападавшие расставили их в углах площади.

Епископ вздрогнул, когда первый залп обрушился на стены аббатства, и посмотрел на Эйдриана, непоколебимо застывшего посреди площади с поднятым мечом. А потом он посмотрел на стоящего рядом с королем Маркало Де'Уннеро, и тот ответил Браумину пылающим от ярости взглядом.

— Браумин всегда отличался невероятным упрямством, — заметил Де'Уннеро, обращаясь к Эйдриану и Каласу под звуки продолжающегося обстрела аббатства Сент-Прешес. — Он не сдастся по доброй воле, предпочитая умереть за свое дело. Точно так он себя вел, когда бок о бок с Элбрайном, твоим отцом, сражался с отцом-настоятелем Марквортом.

— Подобная стойкость достойна похвалы, ты с этим не согласен? — спросил Эйдриан.

— Браумин глуп и введен в заблуждение, — отозвался монах. — Он фанатично следует заветам Джоджонаха и Эвелина и всячески способствовал созданию нелепого, лживого образа церкви.

— Почти такого же нелепого, какой был и до него, — не удержался герцог Калас.

Де'Уннеро сверкнул на него злобным взглядом.

— Здешние люди глубоко верят Херду, — продолжал он, обращаясь исключительно к Эйдриану и стараясь не смотреть на Каласа. — Если мы взорвем аббатство Сент-Прешес и убьем епископа, они запомнят это и никогда не проникнутся расположением к тому, кому предстоит быть их королем.

— Ты же сам только что сказал, что склонить его на свою сторону нам не удастся, — заметил герцог Калас.

На это у монаха ответа не было.

Стоящий между ними Эйдриан загадочно улыбнулся.

Через какое-то время действие солнечного камня прекратилось, и епископ Браумин почувствовал некоторое облегчение, сумев выпустить молнию в сторону нападавших. По-видимому, и для Эйдриана существовал предел силы и выносливости, хотя этот предел, казалось, превышал все, доступное смертному человеку!

Итак, теперь монахи снова могли пустить в ход свои магические камни. Однако складывалось впечатление, что нападающие предвидели такой поворот событий, потому что площадь практически мгновенно опустела и бомбардировка хоть и продолжалась, но издалека, из-под прикрытия соседних зданий.

Херд понимал, что конец стремительно приближается. Аббатство Сент-Прешес доживало последние если не мгновения, то часы. Тут и там полыхали пожары, а подвергшиеся обстрелу из катапульт стены и ворота вряд ли долго выстоят. И уж конечно, епископ понимал, что при желании Эйдриану ничего не стоит сровнять ворота аббатства с землей, как он поступил с городскими. Однако он не делал этого.

Почему? Ответа Браумин не знал. Вместе с ним в аббатстве осталось всего два десятка братьев, и они уже прекратили тщетные попытки хоть как-то защититься или хотя бы потушить пожары. Все собрались в главной часовне, где, предаваясь молитвам, ждали, подобно Браумину Херду, своего конца.

Епископ прошел мимо, снова и снова повторяя, что Бог не оставит их, покинул часовню и зашагал к восточной стене аббатства.

Поднявшись на нее, он окинул взглядом Мазур-Делавал и мачты боевых кораблей Палмариса на противоположной стороне залива. Епископ знал: его старый товарищ Виссенти стоит сейчас на борту одного из них и смотрит на него.

Сжав в руке камень души, Браумин погрузился в его магические глубины. Его дух отделился от тела и устремился через воды залива. С аббатством Сент-Прешес покончено, понимал епископ. Палмарис пал. Однако все случившееся здесь должно послужить уроком для Санта-Мер-Абель. То, что Херду стало известно об Эйдриане, может оказаться бесценным для братьев, которым предстоит защищать монастырь, эту неприступную крепость, когда Эйдриан Будабрас доберется и до них.

Дух Браумина нашел залитого слезами магистра и приблизился к нему, хотя и понимал, что Виссенти почувствует лишь чье-то присутствие, от которого будет исходить ощущение тепла и добросердечности. Когда-то Маркворт использовал магические камни для самого настоящего общения с теми, кто находился за много миль от него; в какой-то степени это умела делать и Джилсепони, однако Браумину подобное было не под силу. Он никогда не отличался особым умением в обращении с магическими камнями. Поэтому все, что ему сейчас оставалось, это приблизиться к Виссенти Мальборо и сконцентрировать все свои душевные силы на том, свидетелем чего он стал, надеясь внушить магистру хоть какое-то представление о невероятном могуществе Эйдриана.

Виссенти среагировал на присутствие Браумина, неожиданно выпрямившись и вытаращив глаза.

Взывая к нему, Браумин Херд сосредоточился, пытаясь передать все то, на что оказался способен Эйдриан.

Он старался изо всех сил, хотя такая односторонняя связь не позволяла понять, удалось ему передать что-нибудь Виссенти или нет.

Внезапно контакт прервал чей-то голос.

Браумин резко повернулся и едва не бросился бежать. Перед ним с кривой улыбкой на лице стоял Маркало Де'Уннеро. Одна рука у него заканчивалась тигриной лапой, с которой капала кровь.

— Ну, вот мы и встретились снова, брат Браумин, — произнес отлученный от церкви монах.

— Зло неистребимо, — ответил епископ.

— Твоя глупость неистребима. — Де'Уннеро рассмеялся. — Должен ли я объяснять, что король Хонсе-Бира считает нужным освободить тебя от обязанностей епископа Палмариса?

Браумин Херд хотел ответить, но, в общем-то, сказать ему было нечего. Он просто покачал головой.

— Ты знал, кто он такой. Джилсепони приходила сюда и рассказала тебе.

— Да, она рассказала мне правду об этом монстре, Эйдриане, — ответил Браумин.

— Правду? Занятное слово. Существует столько всяческих «правд»! Правда Маркворта. Правда безумного Эвелина. Правда отца-настоятеля Фио Бурэя, с которой вряд ли согласится аббат Олин.

— Не его дело соглашаться или не соглашаться с Коллегией аббатов.

— Которая, как известно, непогрешима, — продолжал Де'Уннеро. — Вот тебе еще одна правда, брат Браумин: Эйдриан, сын Джилсепони, сын Элбрайна, ныне король Хонсе-Бира. Его поддерживают придворные и армия. И его поддерживает церковь.

Браумин бросил на собеседника недоверчивый взгляд.

— О, разумеется, не опустившаяся, потерявшая былое величие церковь отца-настоятеля Бурэя и введенного в заблуждение Браумина Херда. Настоящая абеликанская церковь, снова воспрянувшая после того бедствия, каким оказался для нее Эвелин. Итак, Эйдриан — король Хонсе-Бира. Вот, брат Браумин, и вся правда.

Херд продолжал сверлить взглядом лицо ненавистного Де'Уннеро.

— Жаль, что ты не понимаешь этого. То, что мы враги, — твой и только твой выбор.

Услышав эти слова, Браумин едва не задохнулся от гнева.

— Я не питаю к тебе ненависти, брат. Я понимаю — ты введен в заблуждение. И предлагаю тебе шанс переосмыслить свое отношение к той церкви Абеля, какой она была раньше — более могущественной, более достойной.

— Избавь меня от лживых слов! — прервал его Браумин и добавил, когда Де'Уннеро снова рассмеялся: — Также можешь оставить при себе и свои милости!

Он бросился на монаха, хотя прекрасно понимал, что тот может расправиться с ним играючи. Но тут на пороге комнаты возникла еще одна фигура.

— Встречай своего нового короля, — возвестил Де'Уннеро.

— Приветствую тебя, брат Браумин, — произнес Эйдриан. — Я немало о тебе наслышан.

— Прибереги вкрадчивые речи для тех, кто не понимает, что такое на самом деле Эйдриан, — возразил Браумин Херд со страстью, хотя вид молодого короля — сияющие золотом доспехи, магические драгоценные камни на нагруднике, знакомый меч у бедра — не мог не потрясти его. — Как посмел ты прийти сюда как захватчик?

— Как посмел ты противиться моему приходу? — вопросом на вопрос спокойно ответил Эйдриан.

— Если бы ты был законным королем, тебе нечего было бы опасаться нас, потому что, признай тебя принц Мидалис, и жители Палмариса приняли бы…

Браумин замолчал. Невидимая рука с такой силой стиснула ему горло, что стало невозможно дышать, и даже приподняла его, заставив вытянуться на кончиках пальцев. Поистине, невероятное могущество!

Он решил, что ему конец, но магическая хватка Эйдриана внезапно ослабела. Херд схватился руками за горло и, зашатавшись, едва не упал.

— Брат Браумин, — медленно, взвешивая слова, начал Эйдриан, — и жители Палмариса, и жители всего Хонсе-Бира примут меня как короля или погибнут. Все крайне просто.

— Будут убиты, ты имеешь в виду, — прохрипел Браумин.

— Король защищает свое королевство, — вставил Де'Уннеро.

— Однако ты можешь предотвратить эту трагедию, — продолжал Эйдриан, — избавить меня от необходимости прибегать к насилию и смерти.

Бывший епископ, прищурившись, посмотрел на него.

— Ты намерен манипулировать мной, добиваясь одобрения своих действий? Надеешься, что в этом случае сомнения жителей Палмариса улягутся и не поднимутся вновь, даже когда из Вангарда придет законный король, — ответил он, с презрением выплевывая каждое слово. — Я не стану говорить людям ничего, что поможет узурпатору Эйдриану.

Молодой король с улыбкой посмотрел сначала на Де'Уннеро, потом на Браумина. Его улыбка стала еще шире, когда он поднял руку с зажатым в ней камнем души, точно таким же, как тот, который держал в руке Браумин Херд.

— А вот здесь ты ошибаешься, — зловещим тоном изрек Де'Уннеро. — Епископ Браумин скажет все, что пожелает король Эйдриан.