"Книга об отце (Ева и Фритьоф)" - читать интересную книгу автора (Нансен-Хейер Лив)

VIII. «ФРАМ» ВО ЛЬДАХ

Отход из Хабарова чуть не кончился трагически.

Фарватер в Югорском Шаре был опасным, к тому же снова поднялся туман. Поэтому Нансен и Скотт-Хансен шли впереди «Фрама» на моторной лодке, непрерывно измеряя глубину. Лодку бросало на волнах, и пролившийся на дно лодки бензин вспых­нул. Пламя неожиданно охватило всю корму. Загорелась забрыз­ганная бензином одежда Нансена, вспыхнул бидон с машинным маслом. Нансен поднял его и бросил в море. Вокруг лодки запо­лыхало пламя. Нансен сильно обжег пальцы, но все же схватил черпак и принялся поспешно заливать огонь в лодке.

Все, кто был на «Фраме», перепугались. Команда собралась у борта, держа наготове канаты, спасательные круги и шлюпоч­ные багры. Сначала с корабля они увидели большое пламя, затем все окуталось густым дымом. Не успели они понять, что же про­изошло, как все закончилось.

Пока шли Югорским Шаром, туман постепенно рассеивался. Впереди открылось Карское море, где должна была решиться их судьба. И вот на горизонте показался дрейфующий лед. При бли­жайшем рассмотрении лед оказался очень сплоченным, а начинать дрейф было еще рано, поэтому корабль отклонился к берегу и вошел в разводье. Здесь снова попали в туман, и несколько дней спустя пришвартовались к ледяной глыбе, сидевшей на отмели у Ямала.

Нансена очень заинтересовал плавник, которым было усеяно все побережье. Видимо, его занесло сюда течением рек.

Через несколько дней «Фрам» под всеми парусами пошел вперед. Дул встречный штормовой ветер, и хотя в бейдевинд шхуна ходила неважно, все же она продвигалась вперед, лавируя переменными курсами. Команда часто выходила на берег, и вместо белых пятен на картах появились остров Свердрупа, бухта Коллина Арчера и острова Акселя Хейберга.

Через разреженный лед «Фрам» шел легко, словно танцуя. Здесь шхуна была в своей стихии и мчалась на север на всех парах и парусах; 9 сентября она подошла к северной оконечности Старого Света. Берега были плоскими, в бинокль на севере уда­лось рассмотреть возвышенность. Туда они и направились, но так как течение оказалось встречным, то переход дался им нелегко. Нансен с самого начала говорил, что, когда они минуют Карское море и мыс Челюскина, самое трудное будет позади. «И вот при смене вахты в четыре часа утра взвились на мачтах флаги, и наши пушки прогрохотали над морем салютом. Тут взошло солнце, и в тот же миг показался тролль Челюскин, под чарами которого так долго томились наши души».

Подняли всю команду, в кают-компании зажгли свечи, на столе появилась большая чаша с пуншем. «По такому поводу,— писал Нансен,— полагалось произнести торжественную речь. Я же под­нял бокал, и моя речь получилась такая: „Ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!"»

В конце сентября «Фрам» всерьез застрял во льдах. Все понимали, что корабль выберется из них не раньше, чем минует полюс, на подходе к Норвежскому морю. Трюм приспособили под столярную мастерскую, машину разобрали, смазали и убрали. На ее месте устроили слесарную мастерскую. Рубка корабля превратилась в мастерскую жестянщика, кузницу поначалу устроили на палубе, а после прямо на льду. Шить паруса и чинить сапоги приспо­собились в кают-компании. Тоска и безделье не грозили обитате­лям «Фрама». Кроме работы в мастерских, надо было следить за состоянием оснастки. Каждый день приходилось носить со склада продукты, растапливать лед для питья и стирки, проверять часы, откачивать воду из трюма.

Кроме того, значительная часть команды была занята регуляр­ными научными наблюдениями, которые велись круглосуточно под непосредственным руководством Нансена. Проводились наблюде­ния над температурой поверхностных слоев воды, соленостью, изучалась морская фауна, плотность и нарастание льда, помимо того, измеряли скорость ветра и течений. Здесь были хорошие условия для изучения северного сияния. Эта работа проводилась самим Нансеном. Со временем ответственность за многие другие работы была возложена на Блессинга, а когда Нансен покинул корабль, ему пришлось отвечать за все научные работы. Как ме­дику Блессингу почти нечего было делать, его обязанности своди­лись к тому, чтобы еженедельно взвешивать членов команды и от­мечать, на сколько они поправились (при сытном-то питании), да , еще он подсчитывал количество красных телец. За этой работой следили с большим интересом, так как все боялись цинги. Но ни­каких признаков этой болезни не замечалось.

Через  каждые  четыре  часа  проводились  метеорологические наблюдения, а через каждые два часа — астрономические. Эта ра­бота интересовала и членов команды. И когда Скотт-Хансен обра­батывал результаты наблюдений, каюта быстро наполнялась внимательными слушателями.

Нансен сам составил распорядок дня.

Первое торошение началось 9 октября. Раздался оглушитель­ный грохот, шхуна содрогнулась. Все выскочили на палубу. «Фрам» выдержал натиск великолепно. Корабль медленно под­нялся на несколько футов, но тут лед не выдержал и проло­мился. Торошение продолжалось, гремело на все голоса, шхуну сотрясало.

Хотя Нансен и писал, что «один день похож на другой», все же путешественники не страдали от однообразия. Иногда, если под­ходил медведь, собаки поднимали страшный шум. Тогда Нансен быстро, на ходу, натягивал одежду и хватался за ружье.

Собака Квик исправно приносила щенят, а когда они подрас­тали, их нужно было приучать ходить в упряжке. Нансен не раз принимал участие в испытании упряжек. Его швыряло то на спину, то на живот, а упряжка, обежав вокруг торосов, выносила его назад к шхуне. Нансену здорово доставалось, зато скучать не приходилось.

С особым вниманием все следили за дрейфом «Фрама». Путь его на карте представлял собой зигзагообразную линию. Порой судно относило на юг так далеко, что Нансен приходил в отчая­ние. В одном вопросе предположение Нансена не подтвердилось, а этот вопрос был одним из самых важных. Нансен полагал, что Ледовитый океан мелководен. Глубина 480 футов, измеренная в 1881 году экспедицией Де Лонга, считалась предельной.

Но Нансен обнаружил большие глубины. Имевшиеся на судне тросы не доставали до дна. Глубина могла здесь достигать 6000 футов, а возможно, и более. Ранее Нансен предполагал, что морские течения сильно влияют на водные массы этого мелковод­ного океана и что впадающие в него сибирские реки относят лед значительно дальше на север. В дневнике он писал: «Колумб от­крыл Америку благодаря ошибке в расчетах, к тому же не им самим выполненных. Бог знает, к чему приведет моя ошибка. Но я снова повторяю: сибирский плавник в Гренландии не обманет. Мы должны идти тем же путем».

Но вот они оказались в более северных широтах, и настроение улучшилось.

Первый сочельник принес с собой 37-градусный мороз и дивную лунную ночь. «Первое рождество так далеко от дома. Как я сто­сковался! Мы находимся на 79°11'. На две минуты южнее, чем были шесть дней тому назад. Дрейфа нет».

На корабле царило необычайно торжественное настроение. Все, конечно, вспоминали своих близких, но старались не показать этого товарищам. Все свечи и лампы были зажжены. Стол был накрыт с невиданной роскошью. Обед состоял из пяти блюд и разных деликатесов, а на ужин были поданы кофе, сигары и, на­конец, горы рождественских пирожков.

Самый торжественный момент настал, когда появились два огромных ящика с подарками для всех путешественников от ма­тери и невесты Скотт-Хансена.

В последний день этого года Нансен записал в дневнике:

Во время рождественской недели вся команда отдыхала. Но 3 января Нансен и Свердруп решили, что с отдыхом пора кончать. Долгое безделье во время полярной ночи могло бы пагубно отра­зиться на психике людей.

Нансен любил полярную ночь:

Порой в душу закрадывалась усталость. Причиной этого была тоска по Еве. «Устал я от твоей холодной красоты,— вздыхал вре­менами Нансен,— стосковался я по жизни...»

Однажды Амундсен воскликнул: «Не правда ли, мы самые счастливые люди на свете! Забот мы не знаем, все у нас есть». Скотт-Хансен согласился с ним, Юэлл же особенно радовал­ся тому, что здесь их не тревожат ни суды, ни векселя, ни кре­диторы.

Нансен некоторое время прислушивался к их разговору. Да, думалось ему, жизнь среди льдов имеет много преимуществ. Великолепный покой, жизнь, словно в монастыре, удаленном от внешнего мира. Но дома есть человек, который ждет... Нан­сен ушел в каюту, достал фотографии и письма Евы. «Сегодня маленькой Лив исполняется год. Дома конечно, праздник, а я сижу здесь. Беспокоятся ли они обо мне? Догадываются ли, где мы сейчас?»

Во время родов Нансен был все время рядом с Евой, и ни­когда не забыть ему того мгновения, когда она открыла глаза и спросила: «Ребенок жив?» — «Да, слышишь, кричит»,— отве­тил он.

«Твое лицо осветилось улыбкой, ты никогда не была так пре­красна, как в это мгновение. А когда увидела ребенка, расплака­лась от счастья и прошептала: „Ты только никому не рассказывай, знаешь, я никогда не видела ничего более прекрасного"».

Нансен сидел, погрузившись в воспоминания, когда Педер, просунув голову в дверь, сказал: «На небе какая-то необыкно­венная звезда». Нансен вышел посмотреть на нее. Прямо над краем льда, на юге, светился яркий красный огонь. Он мерцал и все время менял окраску. Это впервые показалась над горизон­том Венера.

«Удивительно, что она взошла именно сегодня. Это, должно быть, звезда Жизни[82], звезда Лив, так же как Юпитер — звезда до­машнего очага».

Дрейф то повергал Нансена в отчаяние, то снова возрождал в нем надежду. Вся команда с интересом следила за дрейфом «Фрама». Если судно дрейфовало к югу и данные наблюдений показывали, что за несколько месяцев они почти не продвинулись на север, Нансен начинал думать, что где-то поблизости есть суша. Это объяснило бы характер течений в этом районе. Но стоило дрейфу принять северное направление, как настроение поднима­лось и мысль о «суше» исчезала. У Нансена зрел план достичь полюса на собачьих упряжках, но время для этого еще не пришло, надо было внимательно проследить, как далеко на север продрей­фует судно летом. Если «Фрам» всерьез начнет нести не в ту сто­рону, значит, отступать будет некуда.

18 января ему приснился странный сон. Как будто он, как и было задумано, достиг на собачьих упряжках Северного полюса — через Землю Франца-Иосифа — и возвратился домой, в Норвегию, но он не делал точных астрономических наблюдений, и, когда его спрашивали, где он побывал, он не знал, что отвечать. Интересно, что похожий сон приснился ему в 1888 году, когда он дрейфовал на льдине вдоль восточного побережья Гренландии и казалось, что их все дальше и дальше относит от цели. И тут ему присни­лось, будто он вернулся домой, пройдя через весь Гренландский материк, но, к стыду своему, ничего не мог рассказать о том, что видел, так как все забыл.

В конце января стало уже настолько светло, что в полдень можно было читать без освещения. В середине февраля солнце пронизало воздух своим отраженным светом, словно предупре­ждало о своем появлении. Волнующим зрелищем была эта плос­кая красноватая полоска над горизонтом, которая постепенно пре­вратилась в четыре-пять огненных горизонтальных линий, одна над другой, одинаковой длины. Первые признаки появления солнца от­метили небольшим праздником. Настоящий же праздник солнце­ворота наступил 20 февраля, но солнце в этот день не показалось. Небо было сплошь серое, ни один солнечный луч не проникал сквозь плотный слой облаков. Но ветряной двигатель работал ис­правно, и в помещении было светло. Снаружи термометр показы­вал минус 40°.

«Подумать только, как преувеличены все рассказы о страшных морозах»,— писал Нансен. Сам он, по его словам, потел, «как ло­шадь». Надо сказать, что одет он был весьма тепло: длинные шер­стяные кальсоны, толстые носки и лопарские сапоги, штаны до колен, сверху — шерстяная рубашка, куртка из тюленьей шкуры и меховая куртка на гагачьем пуху. Когда температура падала ниже минус 50°, мерзли только колени и живот, да и то если забывали надеть специальную ветрозащитную одежду.

На корабле шили, ковали, чинили. Были даже созданы настоя­щие мастерские по изготовлению деревянной обуви, гвоздей, пере­плетная мастерская и фотоателье. Фирма «Амундсен и Нансен» начала печатать даже ноты. От частого употребления и сырости нотная бумага сильно пострадала, поэтому, к всеобщему огорче­нию, любители музыки остались без нот. Нансену удалось выгра­вировать ноты на цинковом листе.

Медведи долго их не беспокоили, но как-то пришли сразу чет­веро. За ними бросились в погоню, но подойти на выстрел не удалось.

«Неужели нас покинула удача? Я ведь так кичился, что ни один медведь, за которым мы гнались, не уходил от нас, а тут...»

Однажды пришли сразу две медведицы с медвежатами. Это на­вело Нансена на размышления. В конце зимы у медведей конча­ется спячка, а отсюда было добрых 65 миль до ближайшей земли.

Другим замечательным явлением были аномально теплые воды, обнаруженные Нансеном на больших глубинах. Температура воды в Восточно-Гренландском течении не поднималась выше 0° С (среднегодовая температура), чаще же была ниже (даже на 70° с. ш.), а здесь, севернее 80° с. ш., начиная с глубины 160 мет­ров и до самого дна температура воды не опускалась ниже ми­нус 1°. Такие воды не могли поступать из Ледовитого океана. Либо их приносят сибирские реки, либо до этих широт доходит Гольфстрим. Последнее казалось наиболее вероятным, так как пресная речная вода имеет слишком малую плотность, чтобы опускаться на такие глубины. Так что скорее всего до этих широт доходят воды Гольфстрима.

С апреля дрейф «Фрама» ускорился. Удивительно то, что если северный ветер отнес судно к югу на 3 минуты, то слабый южный ветер за сутки продвинул их к северу на 9 минут!

«Все это вполне согласуется с моими собственными первона­чальными предположениями и подтверждает теорию, которая легла в основу плана экспедиции».

17 мая[83], конечно, отпраздновали торжественно. Все члены команды прикололи банты, окрашенные в цвета национального флага[84]. На мачте утром взвился норвежский флаг, а в 11 часов все вышли на лед, даже собаки участвовали в демонстрации. Во главе процессии шел начальник экспедиции с норвежским флагом, за ним Свердруп нес шестиметровый шест с плакатом, где на красном фоне сверкало слово «Фрам». Зрелище было великолепным. За ними на собачьей упряжке ехал «оркестр» — Юхансен с аккор­деоном, кучером был Могстад. Дальше шествовали штурман с ружьем и гарпуном, Педер Хендриксен с большим гарпуном, Амундсен и Нурдаль несли красное знамя. Затем шел врач, кото­рый нес огромный шест с воинственным плакатом «За нормаль­ный рабочий день». Плакатом была шерстяная рубаха с нашитыми на ней буквами «НРД». Замыкал шествие метеоролог, он нес черный жестяной щит. Величественная процессия дважды обогнула «Фрам», а затем, когда дошли до «Большого бугра», прозвучало троекратное «ура» в честь «Фрама». Раскатистый салют из шести залпов был настолько громким, что собаки со страху попрятались за торосы, где и скрывались несколько часов. «Мы же спустились в уютные каюты, празднично убранные флагами, и приступили к великолепной трапезе».

Из дневника за весну и лето 1894 года можно увидеть, что Нан­сена постоянно снедало беспокойство. То он занимался фотогра­фией, то, когда это надоедало, рисовал: Обязательные научные на­блюдения он делал скорее из чувства долга, чем по желанию, а чаще предавался размышлениям о жизни, о самом себе и мир­ской суете.

«Ох, эти вечные поиски и перескакивания с одного занятия на другое! Ведь это — несчастье моей жизни, ничего-то цельного у меня не получается. Хоть бы что-нибудь произошло!» Но ничего не случалось. Нансен вспоминал свое детство и юношеские годы. В то время он мечтал весь мир перевернуть. Это он-то, которому даже собственную жизнь не под силу направить по твердому пути! Перед его взором вставали корифеи науки — естествоиспытатели, и он спрашивал себя, хочет ли он стать таким, как они. «Ни один в моих глазах не заслуживал снисхождения, даже Дарвин, Ньютон и те с трудом выдерживали мой суд».

В бергенские годы ему впервые удалось сосредоточить все свои силы и обрести душевное равновесие, но ненадолго: поездка в Грен­ландию вновь все перевернула. А теперь еще один переворот — по­ход к Северному полюсу. Душа его раздвоилась, а та великая мысль, которой он ждал, так и не явилась.

«Любовь к Родине, к дому у меня цельная, вернее, к той, кто для меня — сама жизнь, кто для меня все! Там, дома,— она. Так, может быть, для этого только жить — и довольно? Но раз это сама жизнь для меня, то она не может быть целью жизни. Вместе мы должны найти себе другую цель».

Нансен перечитал свои записи и вдруг рассмеялся. Дневник ведь был предназначен для записи полярных наблюдений, а он что написал!

«Впрочем, это никого не касается!»

«А в общем-то и те записи, которые мне сегодня предстоит внести сюда, имеют так же мало ценности». Излив на бумаге свои чувства, он вскоре нашел себе занятие. Надо было подробнее изучить растительные и животные организмы, которыми изобиловали пресноводные озерца на льдине. Рассматривая под микроскопом крошечные комочки клеток, которые он собирал в озерках, он бес­конечно удивлялся той вечной борьбе за жизнь, которую ведут все живые организмы, начиная от человека и кончая одноклеточными существами.

Наука — хорошее убежище. «Но она холодна, а мне несказанно не хватает тепла».

В целом Нансен уже не сомневался в удаче экспедиции. Ошибка в расчетах в конечном счете не так уж и велика. Другой вопрос .— как далеко на север они продрейфуют. Кроме всего про­чего, это зависело и от того, насколько далеко простирается Земля Франца-Иосифа. Но он и так уже видел, что к самому полюсу дрейфом их не принесет. «Да, признаться, нужно быть чудаком, чтобы надеяться достигнуть полюса».

На всякий случай они готовились к тому, чтобы при первой же необходимости покинуть корабль. Приготовлено было шесть саней, а помимо этого, для каждого члена команды мастерили по каяку. Нансен же, никому ничего не говоря, готовился к санному походу. Этой тайной он поделился лишь со Свердрупом, который в случае осуществления этого плана должен был стать командиром «Фрама». Тот согласился, и это было главное.

В конце августа почувствовалось приближение зимы, а в сен­тябре Нансен уже всерьез начал готовиться к походу. И чем де­тальнее он обдумывал свой план, тем больше верил в успех. И на­конец решился огласить его.

10 октября Нансену исполнилось 33 года. Это событие было от­мечено с трогательным вниманием. Кают-компанию украсили нор­вежскими флагами. Когда он вошел, все как один встали и дружно поздравили его. Нансен был тронут и глубоко благодарен им, и тем сильнее он ощутил ответственность за всех этих парней, ко­торые вверили ему свою жизнь. Он знал, что каждый не задумы­ваясь готов отправиться с ним в поход и все только и ждут, кого он выберет.

Ялмар Юхансен был счастлив, когда Нансен выбрал его. Он был великолепным лыжником, выносливым и сильным человеком. Нансен был уверен, что он способен перенести все тяготы пути.

Хотя все давно было решено и продумано и пора было отправ­ляться, Нансена одолевали сомнения.

Рождество, как и в прошлый раз, отметили роскошным уго­щением.  Блессинг  и  Нансен приготовили  вызвавшее  всеобщее восхищение «Полярное шампанское, 83°», сделанное из морошки.

В январе началось такое сильное торошение, какого они еще не видели. Казалось, наступило светопреставление. Глыбы льда бук­вально засыпали корабль. Треск и грохот льда заглушали все другие звуки. Команда днем и ночью, орудуя лопатами и ломами, ска­лывала с бортов лед, но все усилия были ничтожны в сравнении с мощью разбушевавшихся стихий. Огромный торос наползал на «Фрам». Теперь все зависело от того, выдержит ли шхуна это ис­пытание.

Провиант, сани и другое оборудование заранее сложили на льду. Собаки выли, и их спустили с привязи. Нансен скомандовал: «Все наверх!» Все вышли на палубу со своими пожитками, царила невообразимая суматоха — и все это в кромешной тьме, так как в довершение всего оказалось, что ни один фонарь не работает.

Поэтому не сразу заметили отсутствие Свердрупа. Начали звать его, но грохот заглушал человеческие голоса. Нансен вбежал в отсек, где была баня, и увидел там Свердрупа, стоявшего в ло­хани голым.

«Ты что, спятил? Ведь сейчас „Фрам" будет раздавлен!» — «Я подумал, что еще успею помыться»,— невозмутимо, как всегда, ответил Свердруп.

«Фрам» накренился. Всю кормовую часть завалило льдинами. Затем судно начало медленно освобождаться ото льда, поднимаясь все выше и выше и подминая под себя окружающий лед. Наконец «Фрам» открылся взору, белый от инея, гордый и невредимый.

В последние дни судно дрейфовало на север. За одну неделю оно продвинулось на 13 минут. Теперь они находились в таких мес­тах, куда еще не проникала ни одна живая душа.

«Должно быть, ледяная канонада была просто салютом в честь достижения нами столь высоких широт. В таком случае надо при­знать, что салют получился на славу. Ну да ладно, пусть трещит и сжимает со всех сторон, только бы нам дрейфовать на север. Те­перь-то уж „Фрам" выдержит».

Колуны и лопаты были в работе весь день. Дело шло живо, весело, с шутками. Нансену невольно взгрустнулось при мысли, что придется покинуть эту веселую компанию. На корабле было хо­рошо, а что-то будет на льду? При взгляде на карту казалось, что пути конца не будет. Сделано много, надо ли добиваться большего?

Но тут ему пришли на память слова Карлейля[85]: «Мужчине пристало бесстрашие, он должен идти вперед и вести себя как мужчина,  непоколебимо веря в свое призвание и  назначение».