"Тень Микеланджело" - читать интересную книгу автора (Кристофер Пол)

ГЛАВА 10

Дилэни и Финн остались в квартире одни. Он присел рядом с ней на кушетку, а когда заговорил, голос его оказался тихим и мягким, с оттенком сочувствия, каковое, по ее разумению, не могло быть искренним, потому что этот человек явился из «Адской кухни» Нью-Йорка, а не с дублинской Фейд-стрит. Впрочем, по правде сказать, и о том и о другом месте она знала лишь понаслышке. Просто-напросто природный здравый смысл уроженки Среднего Запада заставлял ее настороженно относиться к людям, демонстрирующим избыточную отзывчивость без видимых на то причин. Мать с детства учила ее не доверять незнакомцам, предлагающим сладкие конфеты.

— Возможно, это был всего лишь наркоман, искавший денег или чего-нибудь на продажу, — сказал детектив. — Страшное дело, конечно, но это убийство и убийство доктора Краули кажется ужасным совпадением. Я уверен, вы это понимаете. К тому же у вас с ним сегодня вышел спор, ну и все такое.

— Не понимаю, какая тут может быть связь.

— Я тоже, Финн. Я для того и пришел сюда, чтобы разобраться, есть связь или нет.

— Ее нет.

— А из-за чего у вас вышел спор?

— Расхождение во мнениях относительно искусства. Я нашла рисунок, застрявший в задней части ящика для хранения. Я была уверена в том, что он принадлежит Микеланджело. Доктор Краули думал иначе. Мы поцапались. Он меня уволил.

— Расхождение во мнениях вряд ли может послужить причиной для увольнения.

— Согласна.

— Тогда почему он так поступил? — спросил Дилэни, спокойно улыбаясь. — Непонятно, Финн, не так ли? Опять загадка.

— Мне кажется, его возмутило то, что какая-то зеленая практикантка посмела ему возражать. Самомнение у него было размером с небоскреб.

— Он был знаком с этим молодым человеком, Питером?

— Точно не скажу, но думаю, что не был.

— У вас нет соображений насчет того, кто мог так разозлиться на Краули, чтобы пойти на убийство?

— Я не очень хорошо знала директора.

— А что случилось с рисунком Микеланджело?

Финн нахмурилась. Вопрос показался ей странным, о чем она тут же и сказала.

— Полагаю, рисунок Микеланджело должен представлять ценность, — пояснил Дилэни.

— Конечно.

Он пожал плечами.

— Вот вам и мотив для убийства.

— В последний раз, когда я видела рисунок, он был в руках у Краули. Я бы положила его обратно в обложку…

— А зачем вы вообще его вынули? — резко спросил Дилэни.

Финн заколебалась. Почему его так интересует рисунок? Ей казалось, что он не имеет никакого отношения ни к смерти Питера, ни даже к смерти Краули. Она сняла обложку, чтобы получить при фотографировании более четкое изображение, но об этом решила умолчать. Во всяком случае, пока.

— Я хотела получше его рассмотреть. В общем, тут она не солгала.

— Но рисунок был снова в обложке, когда он держал его?

— Да.

— И тогда вы видели его в последний раз?

— Да.

— Он не положил его обратно в ящик?

— Может быть, и положил после того, как я ушла.

— Но вы не видели, как он делал это?

— Нет.

Дилэни откинулся назад на диванчике и посмотрел на Финн. Красивая ирландская девушка с лицом невинным, как у ребенка, и будь он проклят, если может определить, лжет она или нет. Может быть, что-то прояснится завтра, после того как он просмотрит имеющиеся материалы и поговорит с несколькими людьми.

— Вы сообразительная молодая леди, не так ли, Финн?

— Хотелось бы надеяться, что так.

— Как вы думаете, кто убил вашего бойфренда и почему этот кто-то захотел сделать это столь ужасным способом?

— Я не знаю.

— А что бы вы думали, будь вы на моем месте?

— То, что вы, очевидно, и думаете: что существует какая-то связь между этими двумя смертями.

— Не смертями, Финн. Убийствами. Это большая разница.

— А разве эта связь непременно должна существовать? — спросила Финн. — Разве не может это быть просто совпадением, невероятным стечением обстоятельств?

Ее голос звучал почти умоляюще. Она была настолько вымотана, что усталость причиняла ей почти физическую боль и подавляла, заставляя чувствовать себя чуть ли не преступницей, а не жертвой.

Дилэни смерил ее долгим, задумчивым взглядом, помолчал, а потом спросил:

— А что, по-вашему, произошло бы, вернись вы на полчаса позже? Вот это действительно вопрос, верно? Или что бы случилось, вздумай вы пойти к Питеру?

— Почему вы задаете мне столько дурацких гипотетических вопросов? Я не знаю, что, как да почему. Это ваша работа — все выяснять. — Она покачала головой. — Вы все время спрашиваете о рисунке. Почему, черт возьми, вас так интересует рисунок? Считайте, что я ошиблась! Это был не Микеланджело, о'кей!

— Доктору Краули воткнули кинжал в горло. Мы полагаем, что это марокканский кинжал, который называется куммайя. Вы знаете, что он собой представляет?

— Нет.

— Не исключено, что Питер убит ножом подобного типа. Вы точно не видели такого кинжала в музее?

— Нет!

— Чувствуется, Финн, что вы немного устали.

— Догадайтесь, кто меня утомил.

Дилэни посмотрел на свои старые часы «Гамильтон». Шел второй час ночи.

— У вас есть с кем остаться?

— Мне никто не нужен.

— Девочка, вы не можете оставаться здесь одна.

— О, ради бога! Я не ребенок и вполне могу сама о себе позаботиться. Неужели непонятно?

Ей потребовалась вся выдержка, чтобы сдержать поток слез. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это свернуться клубочком на кровати и заснуть.

Дилэни встал.

— Ну что ж, — спокойно промолвил он, — мне, пожалуй, лучше всего уйти.

— Да уж, будьте так любезны.

Дилэни сделал пару шагов к двери, обходя стороной кровавое пятно, и на пороге обернулся.

— Так вы уверены, что это был Микеланджело, да?

— Да, — решительно заявила она. — Это был Микеланджело. И мне плевать, что говорил по этому поводу Краули или почему он это говорил.

— А вы не задумывались о том, что, возможно, именно это и привело его к гибели? И не приходило ли вам в голову, что смерть Питера тоже может оказаться связанной с вашим открытием?

— Вы просто пытаетесь меня напугать.

— Ну зачем, скажите на милость, мне вас пугать?

С этими словами он повернулся к двери и вышел.

Спустя несколько мгновений послышался звук прибывающего лифта, а потом все смолкло. Финн осталась одна. Она уставилась на темное пятно, а потом отвела взгляд в сторону. И то верно, на кой черт ему пугать ее? Но почему он так прицепился к рисунку, который, возможно, даже не принадлежит Микеланджело?

Финн устало поднялась на ноги, заперла дверь на два замка, набросила цепочку, обошла пятно на коврике и направилась в свою спальню, оставив в гостиной свет. Ясно было, что в темноте ей сегодня ни за что не уснуть.

В спальне она сняла одежду, нашла длинную, бесформенную футболку с надписью «Огайо» и изображением коровы в ожерелье из ромашек, натянула ее и нырнула в постель. Прикроватную лампу Финн выключила, и единственный свет попадал в спальню из открытой двери. Постепенно ее одиночество наполнилось шумами большого города, нескончаемыми токами энергии. Дом скрипел, странные, отдававшиеся эхом звуки доносились из шахты лифта, кто-то внизу с грохотом открывал окно. Может быть, она поступила глупо, оставшись здесь сегодня на ночь.

Она вспомнила тот день, когда узнала о смерти отца. Ей тогда было четырнадцать. Когда мать сообщила, что отец внезапно скончался от сердечного приступа, находясь на раскопках в каком-то Богом забытом месте в Центральной Америке, Финн точно так же лежала в постели, уставившись в потолок, прислушиваясь к ночным шорохам и дивясь тому, что все продолжается своим чередом, совершенно не учитывая того, что ее отец умер, что его нет, что он никогда не вернется, ибо навеки изъят из структуры бытия, изгнан из Вселенной. Теперь умер Питер, и она никогда больше не услышит его голоса, не почувствует на своих губах его губы, никогда не получит даже возможности выбора, заниматься ей с ним любовью или нет.

Крепко закрыв глаза, она напряженно прислушивалась, стараясь уловить какие-нибудь следы его присутствия в квартире, но ощутила лишь собственные слезы, текущие по щекам. Ничего не вышло. Это не получилось тогда, когда умер ее отец, не сработало и сейчас.

Потом, позднее, отец стал являться к ней в видениях, и она знала, что еще не одну неделю будет замечать Питера на улицах: вот он сворачивает за угол и исчезает из виду, вот спешит и теряется в городской толпе, вот ныряет в метро. То здесь, то там ей будет видеться его лицо в окне проезжающего такси, то здесь, то там она будет слышать его голос, но он будет звучать все глуше, а потом стихнет, как шелест уносимых ветром сухих листьев. А потом он уйдет навсегда. Останутся лишь воспоминания и старые кости — в случае с ее отцом кости, погребенные в безвестной могиле среди джунглей, в холодных каменных глубинах какого-то мрачного бездонного колодца.

Финн лежала долго, но в конце концов присела на постели и решила позвонить матери. Она знала, что мать сейчас на Юкатане, на раскопках гробниц индейских правителей Копана, и связаться с ней напрямую не получалось, но можно было хотя бы оставить послание. Райан очень сильно нуждалась в том, чтобы с кем-нибудь пообщаться, пусть даже посредством автоответчика или голосовой почты.

Она зажгла лампу на прикроватной тумбочке, взяла телефон и начала по памяти набирать номер матери в Колумбусе. Она ждала, прислушиваясь к гудкам, и в тот момент, когда на автоответчике зазвучала запись прокуренного протяжного голоса ее матери, сердце чуть не остановилось у нее в груди. К горлу поднялась жгучая, как кислота, желчь. Финн осторожно положила трубку на место, ибо поняла, что не хочет пугать мать, оставляя запись своего искаженного ужасом голоса. А причина для ужаса у нее была.

Набросок, сделанный ею с рисунка Микеланджело и находившийся в блокноте, лежащем рядом с телефоном, исчез. Финн схватила его и начала лихорадочно перелистывать пустые страницы. Тот, кто похитил набросок, вырвал и несколько находившихся под ним страниц, не оставив ни малейшей вмятины. Словно никакого рисунка здесь никогда и не было.

Никогда и не было. Как отца. Как Питера. Как, наверное, не было бы и ее, если бы убийца не запаниковал. Она повернулась и спустила босые ноги на холодный деревянный пол. Краули мертв, Питер мертв, и набросок, который она сделала, исчез. Кто-то хотел создать впечатление, будто этой странички в ее блокноте никогда не существовало, но почему? Подделка? Что-то, что Паркер-Хейл хотел свалить на бедного, ничего не подозревающего куратора другого музея? Но стоило ли затевать такую возню из-за одного-единственного неправильно описанного экспоната? И может ли музей с такой солидной репутацией, как Паркер-Хейл, поставить все на карту из-за одного рисунка, пусть даже предположительно принадлежавшего Микеланджело.

И тут — она готова была в этом поклясться — на пожарной лестнице снаружи кухонного окна послышался скрип шагов. Финн знала, что окошко заперто, но прекрасно понимала, что злоумышленнику, кем бы он ни был, ничего не стоит обмотать руку рубашкой и выбить стекло. Лихорадочно оглядев спальню, Финн увидела бейсбольную биту, схватила ее, вылетела в кухню-гостиную и с размаху врезала деревяшкой по темному стеклу. Стекло со звоном разлетелось на тысячу осколков, упавших с высоты пятого этажа на улицу, но никакого другого звука с лестницы не донеслось.

Финн не стала тратить время на размышления о том, что она сделала; там снаружи мог кто-то быть, и, если Дилэни прав насчет того человека, который убил Питера и, возможно, убил Краули, очевидно, что этот тип может охотиться и за ней. Не выпуская из рук бейсбольную биту, она бросилась обратно в спальню, схватив на ходу лежащий рядом с кушеткой рюкзак.

Она вытряхнула из рюкзачка на кровать книги, оставив внутри только цифровую камеру и косметичку, с которой не расставалась никогда. Потом заскочила в ванную, загрузилась всем от шампуня до тампонов, запихнула это в рюкзак, кинула туда же четыре или пять пар хлопчатобумажных трусиков, два бюстгальтера, полдюжины футболок и несколько пар носков.

Затем настал черед черных, плотно облегающих джинсов «Гэп», кроссовок и бейсболки. Минуту спустя она была уже за дверью и спускалась по лестнице, не дожидаясь лифта. Чуть запыхавшись за время спуска, Финн отомкнула стоявший за лестницей велосипед и устремилась в ночь. Светящийся циферблат ее часов показывал без четверти два. Не лучшее время для того, чтобы пускаться в бега, но выбора у нее, похоже, не было. Питера убили у нее дома, Краули — в его офисе, и ей начинало казаться, будто на спине у нее нарисована мишень.

Бросив рюкзак в багажную корзину, она забралась на велосипед, доехала до угла Четвертой улицы и Первой авеню, спрыгнула с велосипеда у телефонной будки, достала из кармана джинсов маленькую черную записную книжечку, кинула в автомат четвертак и набрала номер.

На другом конце ответили после третьего гудка.

— Отель «Кулидж».

— Это ты, Юджин?

Его настоящее имя было Евгений, но он переиначил его на американский лад.

— Я. А с кем я говорю? Представьтесь, пожалуйста.

Голос звучал несколько озабоченно, как будто ему звонила его мать или агент КГБ.

— Это Финн Райан, Юджин. У меня проблема.

— Финн! — воскликнул молодой человек. Будучи одним из посетителей рисовального класса, он был зациклен на ее груди (или заднице, в зависимости от того, что оказывалось перед ним в данный момент), хотя в разговорах всячески это отрицал.

— Что за проблема? Давай сюда, я все утрою.

Евгений работал ночным менеджером в отеле «Кулидж».

— Устрою, — поправила Финн паренька, еще не слишком бойко говорившего по-английски. — Мне нужен номер на ночь.

— У нас? — испуганно спросил Евгений.

Финн улыбнулась. Отель «Кулидж» представлял собой четырехэтажный кирпичный голубиный насест, затаившийся под Манхэттенским мостом на подходе к тылам Дивижн-стрит, словно пытаясь дистанцироваться от халуп квартала Бауэри. Местечко без претензий на фешенебельность.

— Да, у вас. Не волнуйся. У меня есть кредитная карточка. Я могу заплатить.

На другом конце телефона послышался горький смешок. Снаружи телефонной будки полдюжины черных подростков гонялись за стариком на велосипеде, который, похоже, швырялся в них старыми телефонными справочниками, вытаскивая их из потрепанной почтовой сумки, висевшей у него на плече. Это Нью-Йорк. Ей нужно найти убежище, и побыстрее.

— Финн, мы здесь не принимаем никакие кредитовые карты, только наличные.

— Кредитные, — машинально поправила она.

— Ну да, они самые. Кредитные.

— Но у меня нет наличных. Ни доллара.

— Ладно, что за проблема? У меня есть. Ты мне потом вернешь, ладно?

— Ладно, — ответила она, хотя ей вовсе не улыбалось оказаться должницей восемнадцатилетнего русского паренька с прыщами на подбородке и всяческими планами относительно ее тела.

— Приезжай сейчас же, — настаивал Евгений. — В такое время хорошенькой девушке на улице не место. — Он снова рассмеялся. — В такое время там и безобразной девушке не место.

— Я еду. Если меня не будет через двадцать минут, вызывай копов.

На другом конце телефонной линии послышалось хмыканье.

— Юджин Зубинов отроду не связывался с полицией и не собирается изменять этому принципу даже ради такой симпатичной девчонки, как ты, Финн. Так что шевели задницей и приезжай быстрее сюда, чтобы старина Юджин не беспокоился. Усекла?

Финн улыбнулась в телефон.

— Усекла, — ответила она, после чего повесила трубку, села на свой легкий «Швинн» и помедлила, прикидывая наилучший маршрут.

Движение по Первой было односторонним, причем не в том направлении, какое ей требовалось, и вряд ли даже в такое время суток она могла рассчитывать благополучно проехать всю улицу по тротуару. Можно было направиться по Второй в Банковский квартал, но по ночам там совершенно пусто, и рассчитывать на какую-либо помощь, находясь в этой мертвой зоне, решительно не приходится. Поэтому Финн развернула велосипед назад, к А-авеню, и принялась изо всех сил накручивать педали. Промчавшись мимо своего дома, она привстала на сиденье, разгоняясь до максимальной скорости, резко вывернула на Хьюстон и влилась в оживленное даже ночью движение. Она старалась держаться поближе к тротуару, и ей приходилось остерегаться припаркованных машин, двери которых то и дело открывались, и не спускать глаз с опасного желтого потока такси, непрерывно и стремительно протекавшего слева от нее.

К тому времени, когда она добралась до Элдридж-стрит и свернула налево, направляясь к южной оконечности острова, ей уже стало ясно, что кто-то плотно сидит у нее на хвосте. Всякий раз, когда она делала зигзаг, чтобы обогнуть машину, ей удавалось заметить другой велосипед, следовавший в сотне ярдов позади нее. Дорогой, хороший велосипед с поблескивавшей в уличных огнях черной с золотом молибденовой рамой, изогнутым, как бараньи рога, рулем и тонкими гоночными шинами. Управлял им некто в полном облачении велосипедиста, включавшем темные шорты, плотно обтягивающую торс спортивную майку, угольно-черные велосипедные туфли и похожий на голову хищного ящера гоночный шлем с оттянутым затылком и светонепроницаемым забралом, углом выступающим вперед. На таких великах и в таком оснащении по городу снуют скоростные курьеры, развозящие срочные пакеты и депеши. День-деньской они носятся как угорелые и легко выбираются из любых пробок благодаря тому, что плюют и на правила дорожного движения, и на всех его участников, включая пешеходов.

Он держался у нее на хвосте, не приближаясь и не отставая, и к тому времени, когда Финн добралась до Гранд-стрит, ей стало страшно. Поначалу она решила, что присутствие велосипедиста — это случайное совпадение, просто два человека едут в одном и том же направлении. Но какой велокурьер будет разъезжать в два часа ночи? Это мог быть коп, но она знала, что они ездят на горных велосипедах и одеты в легко опознаваемые ярко расцвеченные нейлоновые жилеты. Она вспомнила ужасный звук, который издал Питер перед смертью, и стала крутить педали быстрее. Пот струйками бежал по ее бокам и между грудей. От этого велосипедиста следовало оторваться во что бы то ни стало.

Самым лучшим способом потерять его было затеряться самой, и девушка, не раздумывая, направила велосипед вправо, мигом оказавшись в опасном муравейнике вокруг большого жилого квартала на площади Конфуция, прозванной людьми, которым приходилось по ней проезжать, площадью Конфузии. Финн лихо обогнула малого, тащившего две выпотрошенные поросячьи тушки, проскочила в узенький проход между ящиками с гниющими овощами и свернула в еще более тесный проулок, загроможденный пустыми клетями, часть которых она сшибла, как ни старалась этого избежать. Кто-то заорал по-китайски, чья-то рука попыталась ухватить ее за ворот футболки. Пустая бутылка пролетела прямо перед ней и громко шмякнулась о кирпичную стену на противоположной стороне проулка.

Всхлипывая, она резко сманеврировала, так что седло чуть выскользнуло из-под нее, и свернула на Пелл-стрит, в гущу ночной торговли Китайского квартала. Лавируя между машинами, Финн то и дело заскакивала на своем старом велосипеде на тротуар, проносясь чуть ли не вплотную к лоткам с какими-то диковинными фруктами и овощами, а одного старика в черной шапочке и шлепанцах подрезала так, что рассыпала сноп искр, задев плечом торчавшую из его дряблых губ самокрутку.

Выскочив на Дойерс-стрит, она устремилась налево, все еще видя уголком глаза похожий на голову хищной рептилии шлем своего преследователя. Он находился ближе, менее чем в ста футах, и больше не скрывал, что гонится за ней. Тем временем перед ней оказался перекресток Дойерс и Бауэри, причем желтый свет уже сменился на красный. Добравшись туда как раз к тому моменту, когда зажегся запрещающий сигнал, Финн зажмурилась, произнесла краткую молитву и рванула вперед. Еще не открыв глаз, она услышала скрип тормозов и рев гудков, последовавшие за скрежетом металла о металл. Не имея ни времени, ни желания оглядываться и смотреть, что за беспорядок она учинила, беглянка продолжила путь через Кимлау-сквер на Дивижн-стрит, потом свернула на рыночную площадь, двигаясь по ней к Ист-ривер в тени моста, наконец повернула прямо под это гигантское сооружение и оказалась перед непрезентабельным парадным входом в отель «Кулидж». Тяжело дыша, девушка соскочила с велосипеда, протолкнула его через скрипучие деревянные двойные двери и только внутри остановилась.

Евгений, сухопарый и смуглый, одетый в плохо сидящий, залоснившийся на обшлагах черный костюм и белую рубашку без ворота, вышел из-за похожей на птичий насест стойки у подножия лестницы.

— У тебя неприятности, Финн?

— Помоги мне избавиться от велосипеда. Если сюда заявится парень в велосипедных шортах от «Спан-декса» и динозавровом шлеме, ты меня никогда не видел.

— Динозавровый шлем?

— Он входит в комплект снаряжения от «Спан-декса».

Все еще тяжело дыша, Финн вытащила из багажника рюкзачок.

— Евгений, дай мне ключ, и я буду любить тебя вечно.

Она стояла у своего велосипеда, пока парнишка не сбегал к стойке и не вернулся, держа ключ от номера, словно один из волхвов, преподносящих дар младенцу Иисусу. Он пристально уставился на пятно пота между ее грудями.

— Четвертый этаж, самый укромный уголок.

— Спасибо, Юджин.

Перегнувшись через велосипед, Финн чмокнула его в щеку, оставила ему велосипед и побежала по лестнице. Молодой человек проводил ее взглядом, на губах его блуждала едва заметная, довольная улыбка. Спустя несколько мгновений он вздохнул и покатил велосипед через крохотный вестибюль гостиницы к двери, ведущей в помещение позади его тесной клетушки.

— Финн, — с отрешенным видом шептал Евгений, погрузившись в какие-то юношеские фантазии. — Финн.