Это произойдет сегодня. Легкое нажатие на курок, одновременно послышится глухое «пах», рука вздрогнет от толчка… Отдача будет минимальная, пистолет супер, но все же толчок неизбежен. Оружие следует держать, выпрямив локоть, упираясь в сустав плеча и в позвоночник, тогда пуля полетит прямо в цель. Крошечная и легкая пуля… Она ощутима, когда лежит на раскрытой ладони, и ее слегка подбрасываешь, но в сжатом кулаке веса не чувствуется, будто там нет ничего. Решимость непоколебима. Она холодна, как сталь в руке, взращенная мечтами и тренировками, когда пули летели в мишень, заменяющую человека, человека бесполого, абстрактного. Выстрелить предстоит в конкретного и живого…

– Меня тошнит от тебя, – сказала невеста тихо, положив на плечи жениха руки в длинных перчатках.

– Стерпится-слюбится, – отозвался он, беря ее за стан, обтянутый кружевным платьем.

– Горько! Горько! – дружно скандировали гости за П-образным столом самого большого ресторана в городе.

Жених привлек невесту и развернул ее таким образом, что пышная фата закрыла его полностью, а гости вынуждены были смотреть на спину новобрачной. Молодые не целовались. Она закатила глаза к потолку, демонстрируя жениху, как ей это все надоело, он терпеливо сносил ее выпады.

– Не видно! – выкрикнули из зала.

– К нам разверни! – поддержал бас на другом конце стола.

– Хотим видеть ваши губки, – дополнил их писклявый голос рыхлой и пошлой бабенки.

– Горько! Горько! – заорали гости на пределе голосовых связок.

– Да когда ж это кончится? – процедила невеста сквозь зубы.

– Никогда, – спокойно ответил жених.

Она презрительно фыркнула и повернулась к залу с кислой улыбкой на лице. Гости не унимались, они жаждали насладиться смущением юной невесты, которая капризно закусила губу и сдвинула сердито бровки, а в женихе желали видеть мужскую настойчивость и силу собственника по отношению к девочке-жене. Но он их все больше разочаровывал, не загребал невесту в объятия, не прижимал крепко и не целовал жарко. Сплошное недоразумение, а не жених.

– Горько! Горько! – сотрясались от криков стены.

Вдруг шум стих, как по знаку дирижерской палочки. Держа в руках рюмку, поднялся с места солидный мужчина, барским взором окинул присутствующих, задержал его на молодоженах…

Это был отец невесты, самый богатый человек города, самый влиятельный, самый могущественный, самый… продолжать необязательно, понятно и так, что он сумел подмять под себя весь город и стать некоронованным королем. Давным-давно он едва не угодил за решетку из-за кое-каких махинаций, а был уже тогда лицом должностным и ответственным, спасла его счастливая звезда, упавшая на державу в виде перемен. «Не приведи, боже, жить во времена перемен», – гласит, кажется, китайская мудрость. Смотря для кого! Отец невесты Феликс Георгиевич, прозванный в городе Железным Феликсом, любил повторять другую мысль, возведенную в ранг мудрости: «Есть только миг, за него и держись!» На его счастье миг затянулся на годы и конца ему пока не было видно, а перемены, которые так не любят китайцы, принесли Феликсу баснословные деньги и… власть. Так-то!

Железного Феликса простые люди называют мафиози. Это не совсем верно. У нас выработался стереотип мафиози и его окружения – жуткого вида головорезов с бесстрастными рожами убийц и автоматическими пушками за поясом. Нет, нет и нет. Феликс в данное прокрустово ложе не вписывается. Его быки (их почему-то называют телохранителями) выполняют разную работу. До чего же народ любит преувеличивать! Так вот, быки Феликса не устраивают разборки с взрывами на дорогах и прочей атрибутикой войн бандитских формирований, никому не угрожают, не убивают из-за угла противников. Железный Феликс потому и железный, что умеет договориться, убедить, подчинить себе врага без лишнего шума. Да и вообще он довольно добродушный, уравновешенный человек, любит порядок. Потому-то в данном провинциальном городке и спокойно, никто даже языком не треплет, разве что какой пенсионер размахивает кулаками в общественном транспорте, ну и хрен с ним… пардон, Феликс таких слов не употребляет.

Когда он встал – а на свадьбе любимой дочери собрался весь цвет города, первые люди, – зал уважительно… заткнулся. По-другому и не скажешь. Приятно. Приятно сознавать свою значимость, Железный Феликс любил поклонение, лесть. Он выдержал долгую паузу, слушая дыхание зала, который ждал, что же скажет король. Слегка располневший, вдовствующий и не желающий вторично связывать себя брачными узами к глубокому прискорбию львиц города, внешне он был очень даже хорош. Седая борода, голубая проседь в черных волосах и глаза оленя просто очаровывали женщин, особенно молодых и красивых, которых часто видят в его автомобилях, причем редко одно и то же личико показывается в окошке дважды. Феликс еще раз обвел взглядом зал, приподнял рюмку и тихо, но внушительно сказал:

– Горько.

Жених с невестой поняли: это приказ угодить публике, придется целоваться. Снова руки невесты оказались на плечах жениха. Среди тишины раздался громкий совет:

– Ты взасос ее!

Ржание советчика подхватили за столами. М-да, выражение не соответствует уровню общества, рвущегося в аристократы. Да где ж их взять-то, аристократические манеры? Желаемое – не действительное, принятые внутрь градусы снимают налет аристократизма, а за ним просматривается… лучше не вдаваться в подробности.

Жених посмотрел на отца невесты с немым вопросом. Феликс едва заметно кивнул, мол, выполняй требование, ибо известно: кто платит деньги, тот и музыку заказывает. Жених аккуратно отвел фату, взял невесту за шею и впился ей в губы тем самым поцелуем «взасос», которого потребовали гости. Раздались аплодисменты и громкие одобрительные выкрики. Через мгновение жених отпрянул, грубо оттолкнув суженую, но, спохватившись, виновато оглядел столы. Кажется, никто ничего не заметил…

Герман, старший брат невесты и точная копия Железного Феликса, только вместо бороды он предпочитал носить усы, одобрительно захлопал в ладоши у себя над головой, поддерживая аплодисменты гостей. Одновременно покосился на неподвижно сидевшую рядом подругу. Рита единственная не проявляла бурной радости, глядя на молодых, напротив, на лице ее застыла похоронная маска. Герман закинул руку на спинку стула подруги и процедил с улыбкой:

– Вывеску смени.

– Сменю, – холодно отозвалась Рита, даже не удостоив его взглядом, – когда ты научишься вести себя, как твой отец. И вообще оставь меня в покое.

Всем уже было не до молодоженов. Гости, улицезрев положенный «сладкий» поцелуй, загалдели, ища чего бы еще съесть и выпить, а столы ломились от съестного и спиртного. Когда грянула музыка, публика ринулась беспорядочно прыгать по залу, дабы утрясти переполненную утробу. В следующее мгновение поменялась «вывеска» у Германа. Который раз Риту пригласил на танец один из компаньонов отца, директор совместного кипрского предприятия, где она работала референтом, а зачастую и переводчиком – двойная нагрузка за одну зарплату. Рита демонстративно, специально для Германа, обрадовалась, поднялась, подав руку начальнику, кстати, холостому. Герман успел ей шепнуть:

– Если он еще раз пригласит тебя, я его убью.

– В таком случае, дорогой, – произнесла она сквозь зубы, – я должна была убить тебя раз сто, не меньше. Воскрешать и убивать, воскрешать и убивать. И не из-за танцев!

Герман импульсивно сжал вилку в кулаке и свел челюсти, затем достал сигарету, мял ее, решая – курить или не курить. Иногда воровато выискивал взглядом в толпе Риту, хмурился, оглядывался по сторонам.

Тем временем жених тер ступню, косясь на повеселевшую невесту. Во время поцелуя она стала ему на ногу, перенеся вес тела на тонкую шпильку. Больно.

– Ты полегче, – предупредил он.

Но она лишь потянулась за бутербродом с черной икрой, глядя со скукой на пустившихся в пляс гостей. Народу много. Тесновато. Плюс оркестр, в перерывах между танцами еще девочки из ансамблей местной самодеятельности, два юмориста-тамады, руководившие торжеством… Душно. Даже кондиционеры не спасают. Да и день выдался утомительный. В течение целых трех часов молодые обходили гостей, поднося им выпить на подносе. Сваха при этом громко объявляла:

– У нашего жениха и невесты есть родственник… друг… знакомый… – и так далее.

Молодые кланялись в пояс, подавали гостю желаемый напиток, а тот взамен вместе с личным поздравлением оповещал о подарке. Остальные томились за столами. В некоторых уголках страны свято соблюдают традиции, в особенности они оказываются к месту, когда хозяин торжества может воочию убедиться в щедрости приглашенного. А если учесть соревнование меж гостей (нельзя же преподнести подарок хуже, чем другие), можно представить, во что обошлась свадьба не только Феликсу. Правда, разослав приглашения, он несколько дней спустя лично обзвонил будущих гостей и без обиняков назвал, какой желателен подарок. Польза от этого была обоюдная. Во-первых, сохраняется масса времени, приглашенным не надо рыскать по магазинам в поисках чего-то особенного. Разумеется, Железный Феликс хорошо знал толщину кошелька каждого приглашенного, поэтому лишнего не запрашивал. Во-вторых, таким образом исключаются двойные подарки, которые потом надо куда-то пристраивать.

– Как будем барахло делить при разводе? – спросила невеста жениха во время церемонии дарения.

Тот тогда не ответил, только пожал плечами. Теперь же, после принудительного поцелуя, она, слизывая икру с тонкого кусочка хлеба, обрадованно воскликнула:

– Знаю!

– Что ты знаешь? – насторожился он, подозревая, что на ум его невесте пришла очередная гадость.

– Знаю, как делить будем. Распилим каждую вещь.

Ей очень хотелось досадить этому типу, вывести его из себя. Делала она это по-детски, а потому цели не добилась. Снисходительно усмехнувшись, глядя на горку из кусочков хлеба перед ней на тарелке, жених взял сигарету и отправился курить на воздух, оставив вторую половину придумывать новые, более эффективные пакости.

– Шампанского? – Герман поднес бутылку к бокалу Риты.

– Нет, – сухо ответила она, явно не желая с ним разговаривать.

– М-да… – вздохнул он, помрачнев. – Ты сегодня не в духе. Чем недовольна?

– Всем.

– Рита, можно тебя пригласить? – сзади, опершись о ее стул, склонился Андрей, но вдруг спохватился, спросил у Германа, однако с вызовом: – Ты не против?

– Пожалуйста, – великодушно разрешил тот, многозначительно усмехнувшись.

Усмешка не понравилась ни Андрею, ни Рите, было в ней нечто презрительно-оскорбительное. Пока Рита торопливо выходила из-за стола, будто убегала, Андрей успел метнуть выразительный и недружелюбный взгляд в Германа. Тот нарочито зевнул и показал затылок, дескать, плюю я на твои выпады. Все произошло очень быстро, немой пикировки Рита не заметила, смешалась с Андреем в танцующей толпе. Герман, выпив рюмку, погрузился в собственные мысли, а ему было о чем подумать.

Сидевшие напротив, немного наискосок, две молодые женщины за ними наблюдали. Одна из них была редкой, что называется – ослепительной красоты. Смоляные волосы до плеч окружали лицо с крупными чертами, но в таком гармоничном сочетании, что дух захватывало. Фиалковый цвет глаз подчеркивало нежно-сиреневое платье, обтягивающее великолепные формы, само собой, туфли были в тон платью. У мужчин она вызывала восторг, у женщин – злую зависть. Ее соседка ничем из общей массы не выделялась, так, миловидная шатеночка. Они-то как раз немую сцену между Андреем и Германом заметили.

– Белла, – обратилась соседка к красавице, исподволь указывая на Германа, – ты не знаешь, что он нашел в этой Фроське?

– В Рите? – томно повернулась к ней Белла. Она вообще вся целиком состояла из неги и томности: злые языки утверждали, что Белла постоянно находится в стартовой готовности к сексу. – И не только Герман, Зоечка, Андрюша тоже.

– Ну что в ней такого притягательного? – сокрушалась Зоя. – Герман и Андрей готовы разорвать друг друга на клочки. Ты посмотри на нее внимательно, корчит из себя, по меньшей мере, герцогиню, а сама не что иное, как мыльный пузырь, дунешь – и нет ничего. Чем она мужиков берет? Преснятиной с кислятиной?

– Не знаю, – пожала плечами Белла. – Фигурка у нее неплохая, Рита мила, горда. Может, она в постели само совершенство.

– Ой, перестань! – поморщилась Зоя, а через минуту придвинулась ближе, тон ее стал заговорщицким. – Слушай, Белла… а слабо тебе отбить у нее Германа?

– Запросто, – самоуверенно заявила красавица. – Только зачем? Он, говорят, неуравновешенный, избалованный и циник. С такими всегда море проблем. Им нужна нянька, совмещающая обязанности жены и любовницы, но без претензий на узы брака. А я привыкла к другим отношениям – чтобы меня обожали и на руках носили.

– Зато он красив, собака, а главное – богатый, сволочь.

– Милая моя, в нашем населенном пункте настоящих богачей нет и быть не может. И потом, деньги, насколько мне известно, принадлежат его отцу.

– Это одно и то же.

– Не скажи. Герману перепадают жалкие крохи, которые ему кидает отец, стало быть, наш завидный жених всего-то наймит. Ему ведь около тридцати?

– Тридцать, – подтвердила Зоя.

– О! В его годы люди нынче сами делают состояния, а не живут под эгидой папочки.

– Но после, хм… Феликса все достанется ему. Светке мало что перепадет, из нее бизнесменша, как из меня королева Англии.

– И когда ж настанет сей благословенный день? Лет через двадцать? Тридцать? Нет, меня такая перспектива не устраивает. Мне нужно все сейчас, а не в далеком будущем.

– Ты просто ищешь отговорки. Сдрейфила? – подзуживала ее Зоя.

– Кто? Я?! – И Белла рассмеялась в голос, а потом подалась немного вперед и обратилась к молодому и важному человеку, сидевшему напротив. – Феденька, ты не хочешь меня пригласить потанцевать?

– Жажду! – воскликнул тот, подскакивая.

Торопливо дожевывая, он увлек совершенство под именем Белла на середину танцевальной площадки, где Андрей все ближе притягивал к себе Риту, которая старалась держать его на расстоянии, упираясь руками в грудь. Иногда, словно невзначай, он касался губами ее лба, виска, волос. Рита упорно делала вид, что не замечает настойчивых попыток обольщения.

Как и Герман, Андрей неровно дышит к ней, но с той лишь разницей, что первый имеет доступ к телу, а второй нет. А Андрею хотелось бы. Честно сказать, его самолюбие страдало, быть отвергнутым – штука неприятная. Тем более что по всем внешним характеристикам он не уступает Герману, даже превосходит его. Высокий, стройный, блондин с темно-серыми глазами. Ко всем внешним плюсам у него более покладистый характер, он не буян, не бабник(!), имеет собственный бизнес. Да он – несбыточная мечта для любой! Однако Рита сторонится его! «Вот какого черта ей надо?!» – не раз спрашивал себя Андрей.

– Ты придавил меня, – прервала ход его мыслей Рита.

Придавил! Так она назвала жаркие объятия, которые он позволил себе во время танца. Тем не менее он не обиделся, а ослабил тиски:

– Извини, я забылся… Ты сегодня не в настроении?

– Угадал.

– Понятно. Трудно быть в настроении рядом с Германом. Знаешь, меня поражает твое терпение. Прости, я, кажется, лезу не в свои дела.

– Говори, говори, не смущайся.

– Не хочу высказывать неприятные вещи.

– Ладно, я выскажу их вместо тебя. Я – дура, идиотка, кретинка, так? – вызывающе начала Рита.

– Ну… где-то близко, – улыбнулся Андрей, как улыбаются, глядя на подростков-максималистов.

– Мне давно пора послать Германа на три буквы, так? Я стала посмешищем и не внушаю уважения, ведь нельзя уважать человека, терпящего унижения, да? И причина всему, думаете вы…

– Стоп. Кто – мы?

– Ты и эти все. – Рита подбородком обвела зал. – Прокисшие сливки общества. Так вот, вы думаете, что причина в деньгах…

– Не угадала, – перебил ее Андрей, все так же снисходительно улыбаясь. – Ты просто боишься перемен. Привыкла к Герману, как большинство жен привыкает к мужьям-тиранам, и что-то изменить в жизни для тебя подобно катастрофе. Нет, дело не в деньгах. А кто так думает, тот полный болван. Ты всего-навсего трусиха и выход у тебя один, если хочешь избавиться от свинства Германа.

– Вот как! И какой же выход?

– Выходи за меня замуж.

– Ты серьезно? – Она недоверчиво вскинула вверх брови и отклонилась назад, чтобы лучше рассмотреть Андрея. – Заманчивое предложение. Главное, вовремя.

– Ты готова дать положительный ответ?

– Конечно, нет. Видишь ли… – она слегка замялась. – Ты уже был женат и знаешь все бабские слабости. В моем положении старой девы… то есть, разумеется, я не дева, но замужем не была, хотя мне уже двадцать восемь лет. В общем, у меня… как бы это сказать… комплекс неполноценности. Да, именно так. Я запрограммирована на подвох, обман…

– И какой же подвох ты видишь в предложении выйти замуж?

– Ну, не знаю. Сейчас возник большой шум в связи с грязной историей, касающейся Германа. Я тоже вроде к этому причастна, то есть… не причастна, но… вроде как в обиженных состою. Естественно, я злюсь на него. А ты подгадал удобный момент. С одной стороны, я не стала с тобой спать, с другой – ты и Герман на ножах, таким образом, ты решил разом получить все: досадить Герману и удовлетворить свое самолюбие. Вот в чем подвох.

– Ничего себе виражи! Даже логика есть. Не скрою, я хочу оказаться с тобой под одним одеялом. А что в этом плохого? Я предложил тебе стать женой, а не любовницей. Ты же меня обвинила черт знает в чем! А что сама собираешься делать? Всю жизнь слыть пассией Германа и только? Я бы мог понять твое самопожертвование, если бы ты была у него единственная, но ведь это не так! И тебя устраивает положение наложницы из гарема? Тогда ты достойна тех слов, которые произнесла от моего имени: ты дура и так далее. Возможно, я поступаю не по-мужски, но я действительно уязвлен…

– Андрей… ты слишком громко говоришь, на нас смотрят.

– Тебя волнует, что будут говорить о нас? Ты удивляешь меня. А почему тебя не волнуют пересуды о вас с Германом? Меня ты отвергаешь, а его принимаешь со всем дерьмом. Почему?

– Тебе знакомо такое понятие: люблю – не люблю?

– Ах, вон оно что! «Чем меньше женщину мы любим…» Понятно. Значит, ты мне отказываешь?

– Нет… я подумаю… Не обижайся.

– Соглашайся, и твои «понятия» предстанут совершенно в другом ракурсе. Надо и о себе думать.

– Мое предложение остается в силе, я жду.

– О чем это он? – спросил Герман, провожая его равнодушным взглядом.

– Он предложил мне выйти за него замуж. Я согласилась подумать.

– Да? Ну-ну… Я пошел курить.

И черт его знает, что означало это «ну-ну»! Слезы обиды наполнили глаза. Рита достала зеркало и принялась мастерски изображать, будто в глаз попала соринка. За этим занятием она пришла к неутешительному выводу, что Андрей прав: Герман скотина.

– Я выйду за Андрея, – сказала самой себе Рита.

– Светка!.. – вдруг услышала невеста за спиной тихий голос.

Она вздрогнула, словно ее испугали, впрочем, Света испугалась на самом деле, сердце бешено заколотилось, а щеки мигом стали алыми.

– Егорка, ты с ума сошел!

Оглянувшись на Егора, она не смогла скрыть восхищения. В свои восемнадцать Света не успела научиться лицемерить, на хорошеньком личике запросто читались мысли и чувства. Улыбнувшись впервые за последние несколько дней, она спросила:

– Как ты пробрался сюда?

– А чего тут пробираться? – Егор присел перед ней на корточки, скрывшись от гостей за накрытым столом. – Все упились, туда-сюда ходят… народу много, разве ж всех упомнишь? Я и костюм для этого случая надел, чтоб не отличаться.

– Егорка… Егор… – шептала Света, держа юношу за руки, и все тридцать семь веснушек смеялись от счастья на ее носу.

Веснушки… они так не нравятся Светлане, но от них в восторге Егор. Света насчитала всего тридцать штук, а Егор тридцать семь… Но вот оба погрустнели…

В эту минуту Андрей подсел к матери. Она была директором школы, что наложило отпечаток на весь ее облик: замордованная училка вкупе с суровым надсмотрщиком. Кира Викторовна восседала за столом с прямой спиной и неприступным видом, ее зоркое око было направлено на кого-то конкретно. Если кто из многочисленных гостей оказывал ей на расстоянии знак внимания – ручкой махал, к примеру, – она мгновенно надевала на лицо приветливую улыбку, затем так же быстро снимала ее. Андрей проследил за взглядом матери и понял, кто так заворожил ее: белокурая девушка с волосами до пояса и чудными искрящимися глазами, она светилась счастьем, красотой, молодостью.

– Кто это? – спросил Андрей.

– Моя бывшая ученица, – угрюмо проворчала Кира Викторовна, не сводя с жертвы убийственных глаз. – Талантливая девочка. Медалистка. С красным дипломом институт окончила. Познакомить?

– Я сам в состоянии. Где отец, ма?

– Хм… Задницу лижет Феликсу. Уже, наверное, мозоли выросли на языке.

– Мама! – укоризненно покачал головой Андрей. – Не надоело тебе? Не заводись.

– Не учи меня жить. Ты вообще… Вон какую невесту упустил.

– Светку? – покривился Андрей. – Да какая из нее невеста, тем более жена?

– Ты весь в отца, ничего не понимаешь и без посторонней помощи ты ноль. Феликс и твой отец в равных условиях были, так вот Феликс смог кое-чего добиться в жизни, а папа наш у него на побегушках. Ума у нашего дурака не хватило. Сейчас бы он мог быть первым. Если б не этот тип, твой отец на многое не решился бы. Феликс вконец испортил его, Петя был другим.

– Ма! За что ты Феликса ненавидишь? Имей совесть…

– Иди ты со своей совестью, знаешь, куда? – В зрачках матери сверкнула ненависть.

– И куда?

– К папе!

Ничего не оставалось делать. Мать ненавидела не только Феликса, но и мужа, ребятню в школе, их родителей, даже (иногда так казалось) собственных детей. По ее мнению, все были какие-то несостоятельные, безнравственные и безответственные. Андрей пошел слоняться по ресторану, разговаривал со знакомыми, изредка танцевал. Нет-нет да и задерживал взгляд на одинокой фигуре Риты. Она возила вилкой по тарелке, сосредоточенно думала. «Думай, Рита, думай, – усмехнулся он про себя. – Тебе есть о чем подумать». От нечего делать он вышел покурить, а там… отродье Феликса в лице Германа. Андрей сбежал по ступеням, не желая находиться с ним на одном пятачке, закурил.

– Слушай, Андрей… – спускаясь к нему, сказал Герман. – Кончай к Рите приставать.

– Кончают, знаешь, когда? – грубо парировал Андрей. – Мне это дело нравится, и я не прочь…

– К Рите не лезь, понял? Будешь надоедать…

– Кому? Рите? – сделал наивное лицо Андрей.

– Мне! – закипел Герман. – Мне, Андрюша. Не прекратишь, я тебя с твоим собственным дерьмом смешаю.

– А, понятно. Ты теперь всех хочешь с дерьмом смешать, сам-то в нем давно.

Андрей швырнул только что начатую сигарету и ушел в ресторан. Его чуть не сбил с ног жених, который подбежал к Герману и начал что-то быстро и возмущенно говорить…

– Есть хочешь? – спохватилась Света.

– Может, мне еще и выпить за здоровье твоего мужа? – сердито спросил Егор и сел на место жениха, отвернувшись от нее.

Она тяжко вздохнула, чуть-чуть не расплакалась. Ух, она покажет этому… мужу! Она ему устроит! Тронув Егора за рукав пиджака, жалобно позвала:

– Егор…

– Я за тобой. Выйти можно через черный ход, я проверил. Идем.

Он смотрел строго и решительно, наверное, так могут смотреть только в двадцать лет. В первый момент ему показалось, что Света готова сорваться и бежать с ним без оглядки… Но она опустила голову и плаксиво выговорила:

– Не могу.

– Что значит «не могу»? – возмутился Егор и был абсолютно прав. – Что за идиотская покорность? Ты, случайно, не мусульманка?

– Егорушка… ты ведь ничего не знаешь…

– И знать не хочу. Тоже мне, рабыня Изаура!

– Тише, на нас сморят.

– Плевать я хотел… Последний раз спрашиваю: идешь со мной или нет? Учти, не уйдешь сейчас…

– Егорушка, миленький, – затараторила Света, – подожди немножко, совсем чуточку подожди. Я от них скоро освобожусь и тогда…

– От кого это ты мечтаешь освободиться?

Они были так увлечены спором, что не заметили подошедших Германа и жениха Марата Ступина. Впрочем, Марат уже несколько часов находился в звании мужа. Герман, задавший вопрос, смотрел на парочку насмешливо. Егор отметил, что внешне он здорово похож на отца, Света же пошла в мать – беленькая, маленькая. Идеально подстриженный, в превосходно сидевшем костюме Герман производил впечатление человека крутого, как сейчас говорят, а темные глаза брата Светланы были всегда колючие и придавали лицу холодность.

Егор медленно поднялся. Не удался план! Сжав кулаки, он переводил взгляд с одного на другого, приготовился дать отпор даже физический, хотя понимал всю безнадежность ситуации. Марат, казалось, никак не реагирует на нахала, возмечтавшего увести его жену, а Герман скорчил недовольную мину: такие егоры создают нежелательные проблемы.

– Ну что, парень, хребет тебе переломать? – спросил совершенно без угрозы Герман.

– Герка, попробуй только тронуть его! Я такое тут устрою, такое…

В словах Светы, напротив, угроза прозвучала ощутимая. И выполнить обещание она может. Последние события показали, что Светочка имеет строптивый нрав и упряма до чертиков.

– В чем дело, молодые люди?

Ну, вот и отец собственной королевской персоной. А сзади себя Егор почуял пресловутым биополем, а попросту – шкурой, не менее двух жлобов, готовых в узел завязать незваного гостя.

– Да вот, – по-иезуитски улыбнулся отцу Герман, – собрался парниша нашу Светку выкрасть прямо со свадьбы. Романтика зудит в заднице, паря?

«Парниша» с силой сжимал кулаки, ибо зудели как раз они, хотелось врезать в сытую рожу братцу Светки. Железный Феликс с укором взглянул из-под нахмуренных бровей на непокорную дочь, а у той панический страх перемешался с мольбой:

– Папа… я… отпусти его, папа…

– Не шуми, мальчик, – сказал Феликс Егору. – Не стоит портить вечер порядочным людям. Иди за мной.

– Папа, если ты его… я… я не знаю, что выкину! – Она загородила собой юношу.

– Брось, Светка, – презрительно глядя на ее отца, Егор мягко отстранил девушку. – Ничего они мне не сделают. Ну, зуб выбьют, это фигня.

– Вам, молодой человек, никто не собирается выбивать зубы, – добродушно улыбнулся Железный Феликс.

– Я вас не боюсь. Понятно? Не боюсь! Тоже мне, коза ностра!

– Отец, может, парнишку в угол поставить? Или по попке надавать? – предложил Герман. – Гляди-ка, Ромео и Джульетта!

Железного Феликса забавляла самоотверженность юноши, влюбленного в его дочь. Надо же, еще такое случается! Чувства мальчика и девочки ему были не понятны, но он питал к ним уважение, в конце концов, он не зверь и в данный момент глядел на Егора… с любовью. Он просто не мог не любить человека, который любит его дочь, ведь Феликс ради нее готов… А, что говорить! Он поспешил к выходу, так как дети могли заметить слабину: на глаза Железного Феликса навернулись слезы умиления. Молчаливый упрек в сторону Светы – и Егор последовал за ее отцом. Она попыталась остановить папу, догнала его, но Феликс не дал ей и слова сказать:

– А ты потанцуй с мужем. Твоему парню ничего не грозит, поверь. Он уйдет целым и невредимым. Да что вы из всего трагедию делаете? Успокойся, ласточка, иди.

Железный Феликс смерил дочь и Егора по-отечески нежным взглядом и глубоко вздохнул не то с завистью, не то с сожалением:

– Эх, дети, дети…

– Пойдем… танцевать…

– Да пошел ты!..

– На меня за что злишься, чудачка?

– Потому что ты козел.

– Да его твой брат заметил, я-то тут при чем?

– И он козел. Еще он скотина. Все вы…

Что с ним разговаривать! Света рванула к выходу. Вот только ей пройти сквозь толпу оказалось значительно сложнее. Всякий норовил оказать невесте внимание: приглашали на танец, отпускали сальные шуточки по поводу предстоящей брачной ночи, лезли целоваться… Ужас! Марат поторопился на помощь, теперь он принял на себя вал острот и пошлостей, прокладывая дорогу локтями.

– Понимаешь, мальчик, – говорил Феликс Егору перед рестораном, – обстоятельства так сложились… Если б не они, клянусь, отдал бы девочку тебе, не задумываясь.

– Отдал бы… – усмехнулся Егор. – Она что, шкаф, чемодан, машина, что ее можно запросто отдать? Да нет, к машине вы относитесь наверняка бережней.

– Напрасно ты так думаешь, напрасно. Ступай, Егор… Обстоятельства…

И Феликс с прискорбием вздохнул. Разве он не желает счастья дочери? Боже упаси! К тому же он считает, что в восемнадцать лет выходить замуж рановато, но проклятые обстоятельства…

Света, очутившись на той же площадке, заметалась в поисках Егора. Его фигура маячила уже вдалеке.

– Егор! Подожди!

Хотела бежать за ним, но Герман успел схватить сестру за фату, которую парикмахер прикрепил намертво, можно подумать – гвоздями к голове прибил. Дернувшись, Света неловко упала на ступеньки, а Егор даже не оглянулся, не услышал. Герман зло поставил сестру на ноги и заломил ей руку за спину до боли.

– Светлана! – сказал с упреком папа. – Мы же договорились! Так нельзя.

Неожиданно появился сильно «загруженный» отец Марата, главный мент города Ступин. Он едва держал бочкообразное тело на коротеньких ногах, не без усилий различая стоявших на площадке:

– Ма… Марат!.. Где мой сын?

– Я вот он, – шагнул к нему Марат.

– А, ты здесь… А где С… Сета? А, тоже здесь. И я здесь. Поч-чему не в зале? Сеточка… цыпочка…

– Воздухом дышим, – сказал Феликс. – Идите, мы сейчас придем.

Последнюю фразу он адресовал матери Марата, выпорхнувшей из ресторана вслед за мужем. Нюх у нее как у породистой ищейки, а внешность – шеф-повара дешевой столовки. Скользнув острым взглядом по лицам присутствующих, она быстро сообразила: что-то произошло. Если честно, ей эта свадьба была поперек горла. Так решили муж и сын. Маратик сказал, что любит эту… свистульку! А чего там любить? – недоумевала Галина Федоровна. На первом же знакомстве эта выдра нос от них воротила, даже от Маратика! Еще как следует не выросла, а туда же, высокомерие показывает. Вот соплячка! И сейчас, глядя на злющее лицо невестки, Галина Федоровна подумала: «Ох, намучается с ней Маратик… Было бы на что посмотреть! Ни кожи ни рожи, ни спереди ни сзади. Страшненькая! Что он в ней нашел? Ну что тут любить?»

– Мама, уведи отца, – попросил Марат.

Галина Федоровна развернула мужа и подтолкнула к дверям. Прежде чем исчезнуть в ресторане, она выразительно посмотрела на сына, мол, я тебя, дурака, предупреждала, не успел жениться, а уже разборки семейные пошли, за версту ведь видно! Феликс, указав пальцем на дочь, махнул рукой, дескать, за мной иди. Приподняв край выпачканного платья, Света понуро пошла за ним.

Отец вошел в кабинет директора ресторана, отданный на сегодняшний день в распоряжение Железного Феликса – человека дела, а дела могут возникнуть и на свадьбе. Герман втолкнул туда сестру, а Марата остановил, перегородив собой дверной проем:

– Мы сами, по-семейному.

– Она же моя жена…

– Конечно. Но видишь ли, пока ты ее не вдохновляешь. Мы постараемся внушить ей вдохновение.

Несколько секунд они неотрывно смотрели друг на друга, словно находились в ожидании, что каждый вот-вот выхватит пистолет и выстрелит, не целясь. Ничего подобного не произошло. Герман хохотнул и нагло захлопнул дверь перед носом Марата. «Ну, дерьмо, оно и есть дерьмо», – подумал жених. Марат в возбуждении прошелся туда-сюда, прислушался… вроде в кабинете тихо. Что ж, пусть разбираются сами со Светкой, договор надо выполнять. В свои двадцать шесть Марат жил без иллюзий, усвоив мудрость Железного Феликса: есть только миг. Ум у него практичный, себя трезво оценивает, как бы со стороны: внешность скромная, талантов нет, зато есть воля и выдержка. Если хочешь чего-то добиться в жизни, считает Марат, – добивайся, этим все сказано. Отдавая за него Свету, а выхода у Феликса не было, тот сказал будущему зятю:

– Запомни, моя дочь девочка изнеженная, я не потерплю, если ты будешь с ней плохо обращаться, каковы бы ни были обстоятельства. Ты сам ее выбрал, так что запасись терпением и обеспечь ей только одно: счастье. Иначе…

Ну, чего-чего, а терпения у Марата предостаточно. К избалованной кукле придется применять разнообразную тактику, и он в себе не сомневается. Повеселев, Марат вернулся в зал, выпил рюмку и стал наблюдать за гостями.

– Ты что, мерзавка, делаешь?!

Она не устояла на ногах, повалилась на мягкие стулья с высокими спинками, которые разъехались по паркету, а Света очутилась на полу. Герман замахнулся, однако отец властно приказал:

– Оставь!

Пальцы Германа сделали в воздухе несколько хватательных движений и, сжавшись в кулак, опустились в карман брюк. Меж тем Света поднялась, злорадно бросила брату:

– Что, не получил индульгенцию на расправу, садист?

– Отец, она напрашивается!

– Ты сам напрашиваешься! – огрызнулась Света. – Я твою гнилую шкуру спасаю. Ты мне должен ноги мыть и воду пить…

– Молчать! – гаркнул Феликс. Этого было достаточно, чтобы детки прикусили языки. – Не смейте так говорить друг с другом. Вы родные брат и сестра…

– Плевала я на такого бра…

Звонкая пощечина не только обожгла щеку, но и в ушах зазвенела, заглушив остальные звуки, доносившиеся из зала. Отец не выдержал. Он ударил дочь первый раз в жизни! Света сначала остолбенела, затем из глаз ее полились потоки слез, полились сами собой, а стоило ей подумать и о своей несчастной доле, как она разрыдалась громко и жалобно, словно маленькая девочка. Феликсу до боли было жаль дочь, ведь любил он ее больше жизни. Да и Герману захотелось приласкать Светку, но он лишь отвернулся, чтобы не поддаться слабости. Он вовсе не собирался устраивать мелодраму из ее жизни, так получилось, Герман раскаивается, а толку-то…

Феликс подсел к дочери на соседний стул, обнял за голенькие плечики, сыну махнул, мол, уйди. Потоптавшись, тот вышел. Феликс ждал, когда дочь наплачется.

Года три назад у Феликса и отца Марата возник конфликт на почве мэрства. На трон мэра возжелал сесть зять Леонида Гавриловича Ступина, а Феликс толкал туда своего человека. Кто победил? Ответ однозначный: деньги, то есть Феликс. Леонид Гаврилович простить краха своих надежд не мог, потому строил козни. Самого Феликса взять за жабры не удавалось, а вот людей его он доставал, хватали их менты за любую провинность, заводили дела на пустом месте. Приходилось входить в растраты, давать взятки через подставных лиц, таким образом прекращая дела, – Феликс умеет ценить верных людей. Неоднократно он шел на мировую с Леонидом Гавриловичем, но тот оказался на редкость злопамятным. Мало того, он распространял слухи, будто ему звонят и угрожают! Как-то раз в кабинете Феликса Ступин появился разгневанный и без элементарных приветствий набросился:

– Если что со мной или кем из моей семьи случится… я тебя… Козу приготовил, учти. Не наши разбираться станут, не откупишься. Я позаботился, запомни, отписал кому следует.

И ушел с видом победителя. Вот дурак! Феликс хохотал до слез. Ну что за глупость – угрозы? От кого? Не стал бы Феликс мараться, он не того пошиба. Что ж, привык, видно, Ступин с уголовниками дело иметь, вот и меряет всех на один аршин, ну и бог с ним. Однако бессмысленная гонка за людьми Феликса не прекращалась, что дало повод сочинять анекдоты про две враждующие стороны, где по очереди в нелепых ситуациях оказывался то один, то второй. Конечно, Леонид Гаврилович о существовании анекдотов не подозревал, иначе спустил бы шкуру с рассказчиков, а Феликс очень полюбил собирать байки, записывал в блокнот и веселился, слушая их. Но беда подходит неожиданно, круто вляпался Герман, да так глупо…

Деловая хватка у Германа была отцовская, но он жутко ленив, и страсть к женскому полу тоже у него отцовская. На бабе и попался. К огорчению Железного Феликса сын до сих пор не женат. Внешне он хоть куда, кошелек набит, бабы сами в койку к нему прыгают. Есть у него постоянная девушка – Рита, очень даже симпатичная, умненькая, встречаются они давно, ну и женился бы… Так нет, не нагулялся! Последнее время ему понравилось из девушек делать женщин, специально выискивал цыпочек, и попалась одна… В ответственный момент у нее сердце прихватило, потом выяснилось, что у девушки было врожденное сердечное заболевание. Герман, конечно, не поверил, подумал, что она прикидывается. А она взяла да и померла прямо под ним, но Герман повел себя хуже некуда.

Испугавшись, он решил избавиться от мертвой девушки. Дело было поздней ночью. Одел ее, отнес в машину, пристегнул ремнем и покатил за город. Мало того, остановился у поста дорожно-транспортной милиции и попросил прикурить. Те, олухи, не обратили внимания на обездвиженную женщину в машине. Герман сел за руль, поправил голову девушке, сказал пару слов, будто они разговаривают, помахал рукой ментам и поехал дальше. В ближайшем лесочке закопал труп и вернулся домой другой дорогой. Феликс считал, что действовал сын в состоянии аффекта, неосознанно.

Труп обнаружили через день. Конец апреля, теплынь, педагогам не сиделось в школе, они перекочевали дружною толпою за город на природу. Поскольку Гера труп зарыл неглубоко – еще одна глупость – детишки и обнаружили тело без особого труда. Ну, остальное – дело техники. В складках юбки обнаружили золотую запонку с четким отпечатком пальца Германа, а такие запонки были только у двух человек в городе – у Германа и его отца. Нашлись свидетели, которые показали, что девушка встречалась с ним, плюс наличие спермы… Все. Как особо опасного преступника, насильника и убийцу Германа кинули на нары.

И началось. Железный Феликс готов был пойти на все, лишь бы вытащить заблудшего сына, который и без того получил страшный урок. Пришлось попотеть, ибо неумолимый Леня Ступин слышать ничего не желал. Но когда взбешенный Феликс пригрозил, что сына ему не простит, видимо, мент струхнул и вышел со встречным предложением:

– Действительно, мы далеко зашли. Война (кто, интересно, эту войну начал?) ни к чему хорошему не приведет. Давай так сделаем: женим моего Марата на твоей Светке.

– Зачем?!! – воскликнул Железный Феликс, огорошенный предложением.

– А это гарантия, что ни ты, ни я больше не станем трогать друг друга. К тому же, если хочешь знать, моему сыну нравится твоя дочь, очень нравится, он сам говорил.

– Но моей дочери твой сын не нравится, – был уверен Феликс.

– А мне без разницы. Хочешь Германа вытащить – давай Светку. Я так желаю.

Феликсу впервые до жути захотелось влепить пулю в Леню, который ловил кайф, ставя идиотские условия. Он так желает! И хоть лопни, а Светлану подай! Это просто издевательство! Но Феликс настолько устал, изнуряющие попытки вытащить сына кончились поражением, он предлагал взамен дочери деньги, много денег, на что эта сволочь – папа Марата – отвечал:

– Счастье сына дороже денег.

Вот где он набрался этой белиберды? Явно в каком-нибудь сериале подсмотрел. Да ведь жадность Ступина границ не имеет – это всем известный факт. Дальше события разворачивались в соответствии со средневековыми традициями: на Свету воздействовали уговорами, угрозами – она ни в какую. Но однажды она застала отца плачущим в одиночестве, Железный Феликс оплакивал сына. Он очень смутился, взял себя в руки и сказал:

– Ты, конечно, можешь не выходить за Марата… Я бы на твоем месте не знаю, как поступил. Но твой брат, считай, погиб, Герман не выживет в тюрьме. Смогу ли я вынести все это – не уверен. Ты останешься совсем одна. Потом, позже, тебя будет мучить совесть, ты еще не знаешь, что это такое, но мучить будет. Ты можешь спасти брата, а толкаешь его в могилу. Как собираешься жить с таким грузом? Теперь уходи, я все сказал.

Света ночь проплакала, она девочка слезливая, а утром согласилась. Только ступив на пьедестал героини-мученицы, она не рассчитала силенок, поэтому время от времени брыкалась.

Вместо Германа сел другой человек, взявший вину на себя. Такой факт, как близость девушки и Германа теперь получил новую трактовку, а именно: Герман действительно был с погибшей, проводил ее домой, назначив свидание на следующий день. Было еще не поздно, она пошла к подружке, чтобы поделиться впечатлениями о первом мужчине, такое у женщин бывает (за определенную сумму подружка дала нужные показания). Когда девушка возвращалась от подруги, на нее выехала из-за угла машина, резко затормозила, столкновения не произошло, но сильный испуг вызвал у несчастной сердечный приступ. Она скончалась, никого не было рядом, водитель, боясь осложнений, отвез девушку за город, где и закопал, вину признал, раскаялся (на что только ни идут люди, лишь бы вытащить семью из нищеты). Притянуто за уши? Но ведь следов насилия на теле девушки не было, а сердечный приступ имел место. В жизни чего только не случается, на то она и c'est la vie.

– Девочка моя, – начал мягко Феликс, – запомни, самые большие друзья на свете – близкие. Вы должны с Германом выручать друг друга. Сегодня ты спасла его, завтра он поможет тебе, Герман теперь в долгу перед тобой. Мало ли какая ситуация может случиться, никто ни от чего не застрахован…

– Не слишком-то его переполняет благодарность, – перебила отца Света, хлюпая носом.

– Я понимаю, тебе обидно и горько, но потерпи, ласточка, потерпи.

– Я Егора люблю, – завыла Света.

– Да кто ж тебе мешает? Люби на здоровье, глупенькая, но так, чтобы никто не знал. На дачу к нам поезжайте, в Ростове у тебя квартирка есть, ты мужу не говори, ему необязательно знать…

– Папа, ты с ума сошел? Ну что такое говоришь! Егор ни за что не согласится. Он ведь порядочный, не то, что мы.

– Да чем же мы плохи, Светочка? Ты еще не видела плохих людей, и тебе желательно с ними не встречаться. А Егор согласится. Раз любит, согласится на все твои условия. Объясни ему, что так надо. Но какой славный парень!

– Правда? Тебе он понравился? – обрадовалась Света.

– Он нравится тебе, значит, нравится мне. Хороший парень, сразу видно, без дерьма внутри. Ну, ничего, поживешь с Маратом годик…

– Сколько, сколько?!! Почему год?!

– Да, ласточка, год. Пока следствие закончится, в суде дело наверняка долго рассматриваться будет. Ну-ну, детка, не плачь. Думаю, дорогая, за год я сумею кое-что предпринять… Я ничего не забываю, очень меня он рассердил, этот Ступин… Я ведь, Света, прикинулся поверженным, время надеюсь выгадать, а там посмотрим. Мне нужна твоя помощь в этом деле, сегодня, сейчас, понимаешь?

– Папа, но мне же с ним придется спать!

– Света, а жизнь Германа? – Феликсу с трудом давался этот разговор.

– Если бы наш Герка не был таким бабником и дураком…

– Хватит об этом! – резко оборвал он дочь. – Все допускают ошибки, надо научиться прощать и защищать семью. А семья наша – он, ты и я. Любовь, ласточка моя, приходит и уходит, поверь мне, ничего нет вечного. Ты еще молоденькая, многого не знаешь. Запомни: делая широкий жест, доводи его до конца, не отступай на полпути. Ну все, иди к мужу.

Света подняла подол платья, высморкалась в шелковую нижнюю юбку, на что отец громко рассмеялся, чмокнул дочь в щечку и утер ей нос своим носовым платком:

– Ты совсем еще малышка… Ничего, ничего, выждать надо, а там посмотрим кто кого. Обещаешь больше не упрямиться?

– Обещаю, – буркнула Света, надув губы.

– Вот и умница. Иди, а то гости без невесты скучают.

Света вышла из кабинета. В холле перед залом быки отца играли в нарды, а на диване спал отец Марата, пресловутый Леня Ступин. Нет, не спал, дрых, безобразно храпя. Света брезгливо передернула плечиками:

– Свинья. Фу!

– Светочка, нельзя так! Вдруг услышит.

У кабинета стоял друг отца Петр Ильич, очень хороший человек – отец Андрея, который тоже нравился Светлане.

– Ну и пусть слышит. Жирная свинья! – упрямо сказала она.

– А ты права, если честно, – тихо рассмеялся Петр Ильич. – Папа в кабинете? Я к нему.

Утвердительно кивнув, Света поплелась в зал. А там шел очередной «перекус». Активно работая челюстями, гости поприветствовали невесту довольно лениво, так сказать, отдали дань. На этот раз отвращение у Светы вызвали они. Марат восседал одиноко на почетном месте жениха. Света решительно подошла к нему, взяла его лицо ладонями и, прошипев:

– Как я тебя ненавижу, – запечатлела на его губах страстный поцелуй.

Улюлюканье, аплодисменты, вопли… Света, поставив руку на бедро, смотрела на гостей, и весь ее вид говорил: нате вам поцелуй! Ага, гости хотят еще, шакалы! Пожалуйста. Она продемонстрировала «любовь» вторично и с самым паршивым настроением плюхнулась рядом с Маратом. Странно, какие бы гадости она ему ни говорила, он только снисходительно улыбался. А делала она это с определенной целью, чтобы «дорогой муж» взбесился и бросил ее прямо на свадьбе. Вот где казус вышел бы! Жених отказался от невесты! Ее жалели бы, осуждали Марата, и все осталось бы на своих местах. Но Марат и не думал бросать Светлану, а спокойствие «мужа» раздражало ее до посинения. Света вновь почувствовала себя такой несчастной, такой угнетенной, одним словом – рабыней. Захотелось разреветься опять. Но она сказала себе мысленно: «Я дочь Железного Феликса. Я все выдержу!» И принялась чистить банан – хоть какое-то развлечение.

– Куда ты? – нахмурился он.

– Воздухом подышать, меня тошнит от этой свадьбы, – раздраженно сказала Рита.

– Тааак… – протянул он. – Ты сегодня весь день ищешь повод поссориться…

– А мы не мирились, – отрезала она. – Я всего-навсего выполнила просьбу «поприсутствовать» на свадьбе в качестве твоей подруги. Кстати, ты достойно справился с ролью друга: окружил меня вниманием, не отходил ни на шаг, танцевал только со мной, – все было как раз наоборот, поэтому говорила она язвительно. – И довольно. Хватит. Свою миссию я выполнила, могу идти домой.

Оттолкнув Германа, она сбежала вниз, но он очень быстро настиг ее, грубо схватил выше локтя и потащил за угол ресторана.

– Пусти! Мне больно! – вырывала руку Рита.

За углом он швырнул ее к стене, в которую уперся ладонями так, что Рита оказалась между его рук. Молчал, чтобы не наговорить в запале такого, о чем впоследствии пожалеет. Только ноздри раздувались и дышал тяжело, шумно, словно пробежал километр. Рита будто не видела разъяренного Германа, добавила яда в интонацию:

– Вот как! Силу применяешь! Ты не перестаешь меня удивлять. Что ж, теперь тебе остается меня ударить. Давай, не стесняйся…

– Ты же знаешь, что я этого никогда не сделаю, – зло процедил Герман, почти не разжимая рта, а ему хотелось именно ударить Риту, очень хотелось.

– Не знаю! – надрывно вскрикнула она с болью. Герману стало не по себе, ведь он виноват перед ней. – Я вообще, как выяснилось, тебя не знаю! И если честно, не хочу знать. Пусти, я пойду домой.

– Ты останешься, потом я отвезу тебя.

– Не стоит утруждаться, доберусь сама.

– Рита! Не выводи меня из себя, – сказал он спокойно, но на пределе.

– А то что будет? Это Светку вы можете заставить делать все, что угодно вам, но не меня. Я не твоя собственность, понял? Приказывать ты мне не смеешь.

– Не говори так. Я прошу тебя…

– Думаешь, никто не видит ее зареванных глаз? – разъярилась Рита. – Вы что устроили с папочкой? Играете ее судьбой? Думаешь, никто не соображает, что на самом деле произошло?

– Мне плевать…

– А мне нет! Плюй куда хочешь, но не в меня! Завтра вся эта свадебная свора будет смеяться над вами за вашими же спинами, а заодно и надо мной. Ты спишь с кем попало, я делаю вид, что все о'кей. А я не хочу, чтобы вся эта мразь тыкала в меня грязными пальцами. Это вы с папочкой страусы, умеете голову в песок прятать, а я другой породы…

– Рита! – рявкнул Герман и ему удалось перекричать ее.

У Риты дрожали губы, а Герман вдохнул глубоко воздух, задержал дыхание, затем упавшим голосом выдавил:

– Я же тебе объяснил. После ссоры я был сам не свой, выпил лишнего, ты же знаешь, спиртное на меня плохо действует, поэтому я стараюсь не пить. Потом…

– Не повторяйся, у меня прекрасная память. Выпил, познакомился, с ходу затащил ее в постель, а она подобного счастья не вынесла и скончалась, теперь ты раскаиваешься. Видишь, я все помню. Трогательная история! Если бы только она не касалась меня.

– Ты мне не веришь? – несколько озадаченно спросил Герман, ведь Рита была одна из немногих, кому он поведал правду.

– Как ты мог такое подумать?! Верю! Еще как! Так поступить можешь только ты: поссорившись, лечь с другой, а потом цинично мне исповедаться. Так вот, дорогой, как раз это меня и не устраивает. Неважно – скончалась твоя одноночка или нет, с меня довольно этих мерзостей.

– Ты ревнуешь, вот и все.

– А должно происходить по-другому? – Рита даже хохотнула, потому что Герман – случай клинический. – Может, я должна приголубить тебя, пожалеть? Знаешь, найди себе такую дуру, которой понравятся твои похождения по бабам.

– Я не буду никого искать, я люблю тебя, – прорычал в гневе Герман.

– Да что ты! Надо же! И кто тебе поверит? Во всяком случае, не я. Ты никого, кроме себя, не любишь. Не думай о себе лучше, чем ты есть. Для тебя люди – пешки, вроде меня. Как мне все надоело! Я устала!

Рита сползла по стене, села на асфальт, не заботясь о костюме, поджатые к подбородку ноги обхватила руками и уткнулась лбом в колени. Герман слегка расслабился, достал сигарету. Не поднимая головы, протянув к нему руку, она потребовала:

– Дай и мне.

– Ты ж не куришь…

– С тобой и пить начнешь! Дай!

Он сунул ей в пальцы сигарету, щелкнул зажигалкой. Глубоко затянувшись, Рита стала смотреть в сторону, он – на нее сверху вниз. Курили. Молчали…

Рита не отличалась яркой внешностью, притягивающей глаз сразу, но она была очень привлекательна, обладала той неброской красотой, которую замечают часто со второго взгляда, но коль заметили, то навсегда. Впрочем, она была умеренна во всем, никогда не переходила границ дозволенного, даже в одежде придерживалась классического стиля, у нее был отменный вкус. Она была интересна как собеседница – редкое для провинциальной девушки качество. Рита относилась к тем женщинам, которые умеют создать вокруг себя комфорт, даже если судьба их забросит на необитаемый остров или в пустыню. И которые привязывают к себе невидимыми нитями, с ними не так-то просто расстаться, чаще уходят они, и, уж если решат уйти – никакие силы их не остановят. Однако у Риты, по разумению Германа, есть один существенный недостаток: ум. Он портит все, он уличает, вычисляет, делает Риту строптивой. А Герман привык к повиновению, ибо женщина – существо второго сорта, и как второсортице ей надлежит вести себя соответствующим образом, то есть по принципу: закрой рот, дура, и молчи, а если не дура, то все равно молчи. Рита на это не шла. Короче, ему было нелегко с ней. Правда, последние события и пребывание в местах не столь отдаленных кое-что перевернули в сознании Германа.

Отшвырнув окурок, он сунул руки в карманы, заговорил тихо, глядя в сторону, как будто фразы предназначались не Рите, а кому-то другому:

– Я совершил ошибку… непростительную… и наказан. Я хотел досадить тебе…

– Очень успешно это сделал, – не преминула вставить Рита.

– Да выслушай, в конце концов! Если бы ты знала, как я раскаиваюсь… как хотел бы все изменить… Но ничего не поправить. Рита, я получил страшный урок… Кроме отца, Светки и тебя у меня никого нет, да никто, кроме вас, мне и не нужен… Ты веришь мне?

– Нет.

Герман со всего маху ударил кулаком о стену и едва не взвыл от боли. Он ведь переступил через себя, признался в сокровенном, чего раньше не делал. В запале он заорал во всю глотку:

– Ну что мне еще сделать? Что? Неужели так трудно простить?!

– Помощь нужна?

– Сгинь!!! – гаркнул Герман, тот и сгинул.

– Помощь предложил! Тебе! Мы выясняем отношения, а тебе предлагают помощь! А почему ты отказался? У него есть дубинка. А любовью ты не пробовал заниматься при охране? А надо было. Опять же, свидетели…

– Я тебя сейчас задушу!

Он схватил ее за плечи, резким движением поставил на ноги (от неожиданности Рита вскрикнула) и угрозу завершил… поцелуем в губы. Она сообразить не успела, что происходит, а когда сообразила, вырвать голову из его рук оказалось не под силу. Поэтому Рита вскоре перестала вырываться, опустила руки вдоль тела, стараясь оставаться безучастной, хотя это было невозможно. Когда он оторвался от ее губ, произнесла жалобно:

– Ты мне изменил…

– Прости, – шептал Герман, продолжая целовать ее лицо, а просить прощения ему было так тяжело, он не привык. – Прости, Рита… Не уходи…

– Ты мне изменил…

– Это была ошибка. Я многое понял, поверь.

– Как ты мог? – всхлипнула она.

Она плакала, а он почувствовал облегчение: ему все же удалось переломить Риту. Гладя ее по волосам, он обещал абсолютно искренне:

– Я исправлюсь, клянусь. (Она не то хмыкнула, не то попыталась засмеяться.) Постараюсь. Честно. Мне так плохо… Я по уши в дерьме. Рита, ты мне нужна. Прости. Прощаешь?

– Я знаю, что делаю бо-ольшущую глупость.

– Ритка!.. – Герман сжал ее сильно-сильно. – С каким удовольствием я бы сбежал сейчас с тобой. Я люблю тебя.

В зал они вернулись, когда Рита попудрила носик и подкрасила губы. Вечерело. Многие гости прилично набрались. Усаживая Риту и придерживая стул, Герман строго посмотрел в сторону Светланы, хотел удостовериться, что сестричка не выкинула очередной номер. Нет, Света и Марат сидят рядышком, значит, все нормально…

Когда Андрей увидел их вместе, особенно его разозлила довольная рожа Германа. Андрей подскочил, нечаянно налетел на официантку с подносом. Уже в глотку не лезет, а жратву все несут и несут. Переступив через разбитые тарелки, Андрей решительно вышел в холл и… замер. Леонид Гаврилович мирно спит, бедняга, морда красная, пузо горой выступает над мордой – эдак помрет от притока крови к голове. Охранники, потягивая водку, уже осатанели от нард. Неподалеку мэр и пара его прихлебателей шепчутся.

– Петра Ильича не видели? – спросил Андрей охранников.

– Он с Феликсом в кабинете. Просили не мешать.

– Ты спятил. – Феликс неторопливо фланировал по кабинету. – Войну предлагаешь? Хочешь сделать из города Чикаго двадцатых годов?

– Ну ты хватил – Чикаго! – ухмыльнулся Петр Ильич, разливая по рюмкам коньяк. – Наш город не на всякой карте обнаружишь, а ты говоришь – Чикаго. Здесь что ни произойди – никто внимания не обратит. Кому мы нужны?

Выпили, закусили. Они уже с час беседовали наедине, но к общему знаменателю не пришли. Их содружеству многие завидуют. Петр Ильич ровесник Феликса, моложавый, энергичный, когда не находится дома, а занимается делом, обладает на удивление спокойным характером, добродушный, обаятельный, неконфликтный. Предложение прижать хвост ментам Феликс воспринял бы от кого угодно, только не от него.

– Все равно без войны не обойдемся, – сказал, жуя, Петр Ильич. – Ты вот упиваешься собственными достижениями, а менты тем временем прибирают город к рукам. Кстати, забыл сказать главное. К нашему общему высокопоставленному другу подкатывали.

– Да я его в кресло мэра посадил, он не может…

– Может, Феликс, может, – «успокоил» его Петр Ильич. – Как носом почует, что сила на другой стороне, сдаст сразу. Человек слаб – такова его природа.

– Стареешь ты, раз философствовать начал.

– И старею и мудрею. В этом тоже есть свой шарм.

– Мы на его выборы денег море потратили, не думаю, что он…

– Заплатит, заплатит черной неблагодарностью, – заверил Петр Ильич. – Он со мной уже через губу здоровается – это тебе что-нибудь говорит? Поработали с ним. Да оглянись вокруг. Везде «крыша» – бандюги, а у нас милиция взяла на себя это «почетное» звание. Везде рэкетом занимаются уголовники, у нас опять же менты. Поинтересуйся у рыночников, они тебе порасскажут, как с них шкуру дерут. Видишь ли, Феликс, мы отпустили вожжи. У нас заказы, крупный бизнес, деньги, связи… мы и радовались. Тебе надо было мэром становиться, а не эту шваль ставить. Очень великодушно было отдать власть, а самому заниматься делом. Но кто же власть отдает? Власть даже в таком городке, как наш, это серьезно. Ты хотел спокойствия в городе – тоже похвально, но его ведь нет. Вот смотри. Из города исчезло импортное мороженое. А почему? Куда оно делось?

– И куда?

– Видишь, не знаешь. Такая мелочь тебя не интересует. А наш Ступин, который сейчас валяется в коридоре, двух слов связать воедино не умеет, косноязычен и туп – выпускает мороженое. (Феликс расхохотался.) Зря смеешься. Цех первого отдела, цех второго… Мороженое дрянь, потому и выдавили конкурентов. Хочешь не хочешь, а ешь мороженое от ментовки, заполонили им все пригороды, это уже приличные деньги, а если еще имеешь договоренность с налоговиками… Они уже диктуют. И знаешь, в чем опасность? Силу ощутили. У них оружие, их много. Ступин на хорошем счету в области, в городе раскрываемость преступлений девяносто пять процентов. Ты где-нибудь о таком слышал? И не услышишь, потому что так не бывает. Ну, шестьдесят-семьдесят от силы. Преступные группировки они лихо ликвидировали – зачем им денежки отдавать, когда самим можно отбирать? А мелкое жулье с успехом ловят, вот тебе и девяносто пять. У нас бандитская группировка одна – ментовка, а главарь – Ступин.

– Прям Пол Пота обрисовал.

– Он хуже, потому что вообще не признает никаких правил. А знаешь, как они подминают под себя мелкий бизнес? Стоит ларек. Приходят, предлагают его охранять. У хозяина нет денег, чтобы содержать тройку ментов, он говорит, что они и так обязаны патрулировать. Ночью сгорает ларек, лавочник разорен. Все ясно? Или: выходит наш бизнесмен из кабака, его – хвать, дескать, почему в нетрезвом виде? Потом он на все готов, лишь бы не били. Понял? Однако я согласен, рынки, ларьки, мороженое – мелочевка. А вот предприятия, которые не подохли в благословенные дни становления демократии, – крупный барыш. У тебя далеко не на каждом предприятии контрольный пакет акций. Скажу по секрету: остальные акции втихую скупают у населения, вот и посчитай, кто скоро править балом будет. Я ведь в администрации кручусь, выведал. Идет передел собственности, а это не шутки.

– Что ты предлагаешь конкретно?

– У тебя масса связей, пошевелись, подумай, как его достать. Что посоветуют свыше – прикинь. Делай выводы, а пока негласно клич кинем: все на борьбу со Ступиным. Малый бизнес надо брать под свое крыло, привлечь безработных, уголовников…

– Петя, и ты говоришь об уголовниках, ты?.. – поразился Феликс.

– Да брось. А мы с тобой кто, если разобраться? Мы же тоже… но более удачливые. Сейчас уголовником может стать любой добропорядочный гражданин. Детям жрать нечего, человек идет грабить, поймали – все, уголовник. А они, кстати, не любят милицию. Потом, – понизил голос Петр Ильич, – если дойдет дело до… устранения… не сам же ты будешь этим заниматься.

– Ты спятил. Нет, ты в маразм впал раньше, чем предполагалось.

– Феликс, на заупокойных мессах нынче бизнес в стране стоит, чего ты испугался? Гляди, чтобы тебя не опередили и не грохнули как единственную силу в городе, пока ты будешь пребывать в нерешительности. Давай так: ты подумаешь, а завтра на лоне природы все обговорим. Есть готовые к делу люди, они тебе подскажут, что делать. И в ментовке есть свои люди, которых не прельщает власть Ступина. Тебя он как прихватил? Вина Германа в том, что он от трупа попытался избавиться, и все. Что, нельзя это доказать? Элементарно. Ступин же устроил: убийца и все такое! Смотри, Ступин не угомонился, а затаился. Не верю этому жлобу. Я все сказал, а теперь сиди и думай.

Герман много курил последнее время, находясь в одиночестве. Он чувствовал себя загнанным зверем. Запах тюрьмы преследовал его днем и ночью, омерзительный, въедливый, запах забродившей гнили и отсыревшего камня. Не отличались разнообразием и его сновидения, отчего ночи превратились в длинные кошмары. Стоило заснуть, как из глубины подсознания всплывали: камера, прутья решеток, колючая проволока, оплетающая верх стен. Липкий пот покрывал тело. В тридцать лет Герман ощутил потребность измениться в корне, однако привычки, образ мышления подминали его, ведь так не бывает – с вечера лег спать одним человеком, а проснулся другим. Пока желание измениться оставалось только желанием.

– Герман, угостите сигареткой? – послышался голос сказочной феи.

– Прошу, – протянул он пачку.

Она вынула сигарету, поднесла ко рту и ждала. Он спохватился, извинился, поднес огонек. Заприметил ее давно, слишком уж отличалась она от остальных гостей и красотой, и формами. Такое впечатление, будто под кожу равномерно впрыснули силикон, увеличив все возможные выпуклости. И вообще она казалась здесь случайным человеком, словно вышла из дорогого столичного бутика, села в самолет, чтобы лететь куда-нибудь в Рим или Лондон на званый раут. А самолет сбился с курса и приземлился в Тютюшанске, и пришлось ей довольствоваться свадьбой местных богатеев.

– Простите, я вас не знаю… – сказал Герман, раздевая ее глазами и забыв напрочь, что секунду назад мечтал измениться, начать новую жизнь.

– Меня зовут Белла, я со стороны жениха, – она обаятельно улыбнулась.

– Вы нездешняя, – определил он.

– Родилась здесь, училась, потом уехала, вышла замуж. Около года назад муж умер, а я приехала домой, веду затворнический образ жизни.

«Ну, для безутешной вдовы-затворницы ты слишком хорошо выглядишь», – подумал он. Белла присела на ступеньку и посмотрела на него снизу вверх, как бы приглашая присоединиться. Он охотно сел рядом, внутри защекотало, когда представил ее голой в постели. Нет, горбатого только могила исправит! А Белла усмехнулась, видимо, прочла его тайные мысли, потом запрокинула голову и произнесла чудным голосом:

– Денек сегодня как по заказу. Надо полагать, холодов больше не будет.

– Впереди июнь, он богат на сюрпризы. Вы не любите холод?

– Терпеть не могу! Я тепличное растение. От холода у меня наступает оцепенение и ссыхаются мозги, делать ничего не могу, кутаюсь и впадаю в спячку.

– А зачем такой красивой женщине мозги? – наивно спросил Герман, ведь второсортице, даже с роскошным фасадом, они ни к чему. Белла рассмеялась громко и заливисто. – Почему вы смеетесь?

– В одной вашей фразе все отношение к слабому полу. Что, не везло вам с женщинами?

Два ее зрачка, обведенные фиалковыми кругами, хищно прицелились в него. Из черных, расширенных точек выплыла чертовски привлекательная порочность, окутала Германа, одурманила. О, такие женщины живут с тайной на дне души, непредсказуемы и строптивы, как дикая, необъезженная лошадь, для настоящего джигита дело чести обуздать подобную лошадку. Герман алчно сглотнул слюну, предложив:

– Давай на ты?

– Давай. Пить на брудершафт будем?

– Само собой. Бокалы сюда принести?

Она утвердительно кивнула. Окрыленный Герман метнулся в ресторан, пролетел мимо дремавшего Андрея, который приоткрыл один глаз, наблюдая за соперником, кстати, соперником по всем статьям, а не только в борьбе за Риту. Через пару минут Герман вернулся, неся два полных фужера. Заинтересовавшись, Андрей встал и подошел к стеклянной двери входа. Обзор был великолепный, нет надобности подкрадываться, подсматривать и нет опасности быть застуканным. Когда Герман и Белла переплели руки, Андрей быстро отыскал в зале Риту, не говоря ни слова, схватил ее за руку и поволок за собой. Он никогда не проявлял грубости, поэтому она была поражена, мямлила:

– В чем дело?.. Куда ты… Да скажи…

– И так всю жизнь. Тебе это нравится? Ответь, загадочная женская душа.

Томительный поцелуй на ступенях ресторана… Рита не удивилась, скорее, слегка огорчилась, а еще ей стало стыдно, очень стыдно и за себя – нельзя же быть такой дурой и посмешищем, и за Германа – сколько можно обманывать?

– У меня нет гарантии, что ты будешь другим, – сказала Рита грустно.

– Гарантия? Я могу дать лишь одну гарантию – статус жены. Тебя ведь все равно никакие доводы и заверения не убедят. К чему тогда говорить?

Он хотел уйти и даже сделал несколько шагов от Риты, как вдруг она остановила его:

– А знаешь… я выйду за тебя замуж.

– Это будет твой единственный разумный поступок за время, что я знаю тебя.

Его губы обожгли шею. Рита повернулась к нему лицом. Действовал он на нее с магической силой гипнотизера, чего она пугалась и от чего бежала, сжимаясь от страха, что не устоит, но не по своей воле, а по его. Нечто подобное и сейчас шевельнулось в душе Риты, пульсировало в висках, перехватило горло. Может, это обида дала такую реакцию, но Рита в который раз подумала: «Почему я его боюсь?»

– Уйдем отсюда, – предложил Андрей, увлекая ее за собой.

Томительный поцелуй… и крылышки, успевшие вырасти за спиной Германа, улетучились. Дело в том, что Белла оказалась слишком податливой, а в податливости своей слишком профессиональной, чем насторожила его. Интерес к ней моментально сгинул, в сознании явственно прозвучал сигнал: как бы чего не вышло. Немногим ранее его никакое чутье не остановило бы, однако пуганая ворона куста боится.

– Ну, теперь мы на ты, – деловито сказал Герман. – Надеюсь, увидимся, а сейчас мне требуется, пардон, в туалет. Пока.

С тем и удалился. Не понимая неадекватного поведения Германа, обескураженная Белла буркнула, глядя в темное небо:

– Скотина, как и его отец.

Звон рюмок и бокалов оживил ресторан, у гостей открылось третье дыхание. Но тут всех пригласили на улицу, первые россыпи огней взорвались в сизом небе. Да, Железный Феликс отдает дочь замуж под залпы фейерверка. И Света, еще минуту назад горевавшая и оплакивавшая свою несчастную судьбу, с восторгом глядела вверх и даже подпрыгивала, хлопая в ладоши, когда по небу рассыпались особенно красочные огни. Двадцать минут взрывались многочисленные искры, закручивались в спирали, оставляя светящийся след на небосклоне, а потом все вернулись в зал. И вновь музыка, от которой трещала голова. Света уже ничего не соображала, клевала носом и мечтала только об одном: о мягкой кровати и сне. Она даже не отреагировала, когда Марат обнял ее за плечи, нравится изображать мужа – пускай, надоело все.

Сквозь шум, усталость и сонливость Света заметила излишнюю суету в зале, как-то странно вели себя быки отца. Один подбежал к Герману с перевернутым лицом, что-то шепнул на ухо, тот подскочил… Что это с ними? Куда несется Герман? Повинуясь внутреннему чутью, Света встала и пошла к выходу. За ней неотлучно следовал Марат – черт, шага не дает ступить! И гости липнут…

Света вышла в холл… Дверь кабинета, где она беседовала с отцом, открыта настежь, там толпится народ… Девушка растолкала здоровых мужчин, которые молча уступали ей дорогу… Она вошла в пустой кабинет…

Нет, не пустой, отец лежит на ковре. Почему? «Ой, ему, может быть, плохо…» – подумала Света и хотела крикнуть: позовите врача. Но присмотревшись, увидела…

На лбу, прямо над бровью, зияла темная точка. Под головой бордовое и влажное пятно. Кровь! Феликс лежал с простреленным лбом. Пол вместе с отцом стал раскачиваться. Света попыталась устоять на ногах, но это оказалось совершенно невозможно. Неожиданно погас свет…

– Понимаешь, не верю я, что это он, – отчетливо донеслось до нее.

Марат. За него она должна была выйти замуж! Так вышла или нет? Тем временем заговорил Герман:

– Но кто-то же выстрелил? Подгадал под залпы фейерверка, рассчитал точно: кто обратит внимание на хлопок, когда такая пальба, да еще пробками от шампанского стреляли? А какой визг стоял! Очень умно. Но кто?

– Откуда мне знать? – снова сказал Марат. – Из присутствующих на свадьбе многие не любили Железного Феликса.

– И первый – твой отец?

– Тебе давно морду не били? Я могу напомнить, как это делается. Больше никогда при мне даже в шутку не говори такое, понял?

– Ай, как страшно, – с сарказмом сказал Герман. – Не пугай, не боюсь. Убили-то моего отца, подозревать я могу кого угодно.

Растерянная Света, появившаяся в комнате, прервала их перепалку. В глазах девушки дрожали слезы, готовые вот-вот выкатиться.

– Что? – спросила она у обоих. – Что с папой? Что?

Герман с угрюмым видом сидел в кресле, глядя в пол. Марат молча тер подбородок. Света ясно увидела вчерашнюю картину: ковер в кабинете, на ковре отец с точкой на лбу, еще кровь… Прорвавшиеся рыдания не дали говорить, она зашаталась, не хватало воздуха. Подскочил Марат, помог добраться ей до дивана, Света уткнулась ему в плечо, а он утешал ее самым глупым образом, впрочем, так утешают все, не находя нужных слов, пользуясь обычным набором:

– Светлана, успокойся… Ну что уж тут поделаешь… Ты ничем не поможешь…

– Прекрати истерику, – устало произнес Герман.

– Заткнись! – рявкнул на него Марат.

– Должна держать себя в руках, она дочь Железного Феликса.

– Это ты! – закричала на брата Света. – Все из-за тебя! Все плохое пошло от тебя! Папа… Нет, не верю, неправда… Папочка…

– Как легко меня обвинять, – с горечью сказал Герман. – Видно, за девчонку мне придется расплачиваться всю жизнь. Умойся, у тебя все лицо в косметике, – попытался он отвлечь сестру.

Но истерика набирала силу, Света захлебывалась рыданиями, быстро слабела. Марат взял ее на руки и понес в комнату, где она спала.

– Тебе лучше сейчас уйти, – бросил он на ходу Герману. – Вижу, у вас нет никакого взаимопонимания…

– Ого! А у тебя уже есть? – поднял брови Герман. – Быстро, однако!

Марат накапал в стакан капель, которые вчера дали врачи «Скорой», поднес Свете, но она отталкивала его руку.

– Выпей, – настаивал он, – тебе необходимо.

Кое-как удалось насильно, держа Свету за голову, влить ей в рот успокоительное, дал запить минеральной водой. Света откинулась на подушки, постепенно затихала, изредка вздрагивая. Марат подождал еще некоторое время, потом вышел из комнаты.

– Как Светка? – поинтересовался Гера. Не мог же он уйти, бросив сестру в таком состоянии, а то, что она говорила… это все слова, обидные, но слова, за которые ей потом будет стыдно. Уж Герман знает ее.

– Вроде спит.

– Ну, пусть спит. Я остался потому, что хотел сказать тебе, Маратик… Она девчонка избалованная, но хорошая и… не для тебя.

– Уж как-нибудь без тебя обойдусь в этом вопросе.

– Больно ты самоуверенный. Запомни: если она хоть раз заплачет из-за тебя, если ты посмеешь ее обидеть… Я с тебя шкуру живьем сдеру, понял? И тогда убийцу искать не придется. Ты понял?

– Понял, а теперь катись.

Герман ушел, хлопнув дверью. «Поговорили» родственники. Марат мысленно послав Германа подальше, принялся разбирать свертки и коробки, заполнять пустующие шкафы. Мебель привезена была еще накануне свадьбы, основную часть подарили, остальное купил отец Марата. Двухкомнатная квартира – подарок Феликса. Еще он преподнес две путевки на Кипр, поездку теперь придется отложить. Наткнувшись на новенький телефон, Марат позвонил отцу. Тот сначала откашлялся (всегда кашляет после пьянки), затем спросил:

– Как твоя жена?

– Неважно. Ну, ты сам понимаешь…

– Конечно, я понятливый. Мальчишку, ее кавалера, взяли вчера дома…

– Знаю, Герман приезжал, рассказал. Думаю, ей пока не стоит говорить.

– Разве ж в нашем городе утаишь? Ты ее не удержишь взаперти, все равно узнает.

– Лучше позже. Пусть отойдет немного. Я постараюсь не выпускать ее.

– Весь город только об этом и базарит. Кровавой свадьбой окрестили. Мать прислать? Поможет там, приготовит, а?

– Сам справлюсь. Светка маму не очень-то принимает…

– Скажите, цаца какая! В тряпку не превратись.

– Ну, нет, – рассмеялся Марат и тут же осекся, посмотрев в сторону второй комнаты. – Мне это не грозит.

– Сказал слепой – побачим. Марат… – и отец замолчал.

– Я слушаю. Говори.

– Обсудить кое-что надо…

– Не могу бросить Светлану. Пусть придет немного в себя, а сейчас не могу.

Распрощались, Марат вышел на балкон, покурил. Затем заглянул к Светлане. Лицо ее выглядело довольно комично, в разводах и потеках косметики, от вчерашней модельной прически остались лишь воспоминания – волосы торчали в разные стороны. С ней придется туго, ибо характер у принцессы не сказочный. Но у Марата есть выносливость и терпение – типично русская черта. Осторожно прикрыв дверь, он стал наводить порядок в квартире.

– Тебе плохо? – тронула его за рукав Рита.

– Хуже не бывает.

Он повернул к ней лицо с покрасневшими и потускневшими глазами, невероятно уставшее и отчаявшееся. Она тоже выглядела не лучшим образом. Потрясение на свадьбе, бессонная ночь выхолостили все чувства, но Германа ей было жаль.

– Тебе надо отдохнуть, – сказала она ласково, ведь именно в тепле и участии нуждался он. – Прими душ и хорошенько выспись. А я возьму такси…

– Не уходи, не бросай меня.

– Хорошо, не уйду. Просто я подумала, что тебе хочется побыть одному.

– Не хочется.

Въехали во двор. Дом с улицы выглядел небольшим, а со двора потрясал размерами. Два этажа, но вглубь он протянулся метров на сорок, а то и больше. Крыша со второго этажа покрывала пологим склоном кухню-столовую, зимний сад и примыкающий к нему бассейн. Навстречу Герману и Рите сорвались с мест три добермана. Собаки, словно почуяв беду, жалобно скулили и увивались вокруг Германа, заглядывая преданно в глаза. Он, идя к дому, машинально погладил каждую, пройдя прихожую, остановился, не решаясь сделать следующий шаг в комнату. Не прошло и суток, как нет отца, а дом дышит пустотой, из него уже испарилось то, что держало дух семьи, притягивало сюда друзей. Слово «друзья» полоснуло Германа, как бритвой. Кто выстрелил? Уж не они ли, те, кто заглядывал отцу в рот, ловя каждое его слово, кто якобы готов был в лепешку разбиться ради него, именуя себя друзьями, не они ли устроили кровавый заговор и убили его?

– Не думай ни о чем, – проговорила за спиной чуткая Рита. – Тебе надо отдохнуть.

– На том свете отдохнем, – мрачно сказал он и, тяжело ступая, поплелся по лестнице вверх, оглядывая внутренности дома, как будто видел все впервые.

В ванной шумела вода. Рита приготовила на скорую руку закуски, стрелки часов подползали к четырем часам, а они давно не ели. Стряпуху Феликс отпустил, ведь свадьба планировалась трехдневная, с выездом за город на два дня. В доме никого. Поставив еду на стол в комнате Германа, Рита ждала. А стрелки бежали вперед – уже полпятого. Порывшись в комоде, она достала полотенце, осторожно приоткрыла дверь ванной, прилегающей к комнате Германа. Он стоял под душем, скрестив на груди руки и прикрыв веки. Вода поливала его сверху, стекала по телу, а Герман не шевелился, казался неживым изваянием под дождем. Отчего-то Рите стало жутко.

– Герман… – робко позвала она. – Ты долго стоишь под душем… Вот, возьми полотенце… Ты слышишь меня? Герман!

– Да, – коротко отозвался он, одновременно поворачивая краны.

Взяв полотенце, не завернулся в него, а поплелся в комнату, бросив на ходу:

– Ты тоже устала, ополоснись, а хочешь, иди в бассейн. Халаты в шкафу.

Рита обожала плавать, вода – это ее стихия, блаженство, усталость и нервное напряжение можно действительно снять водой, но это удовольствие не для сегодняшнего дня. Она моментально разделась и, несмотря на приятные ощущения от душа, постаралась недолго стоять под потоком. Очень ее беспокоил Герман. При посторонних вел себя идеально, был собран и сдержан, что совсем не в его духе. Оставшись с Ритой, стал как потерянный. К слову сказать, наедине с ней он был совсем другой, чем и держал ее, а при посторонних Герман меняется, надевает дурацкую маску. Рита приняла твердое решение порвать с ним, однако в ближайшее время сделать это не удастся. Не добивать же его!

Завязывая халат, она тихонько заглянула в комнату, увидела его со спины. Герман сидел голый на кровати, на коже не успели высохнуть капли воды. Он раскачивался взад-вперед, обхватив голову руками. Так, наверное, раскаиваются в страшных проступках, выражая без слов ужас и боль. Рита ступила босыми ногами в комнату, стала на цыпочки, он попросил, не оглядываясь:

– Принеси выпить.

Внизу она торопливо открывала подряд шкафы, пока не обнаружила склад спиртного. Перебирая початые бутылки с импортными этикетками, Рита обращала внимание только на градусы. Найдя надпись: 43 градуса, прихватив большую рюмку, взбежала наверх. Герман не дал налить в рюмку жидкость горчичного цвета, забрал бутылку и пил из горлышка, как пьют колу при неимоверной жажде. Осушив тару наполовину, он утерся тыльной стороной ладони и тяжело произнес:

– Не верю, что отца… нет… не верю…

В подобных случаях лучше молчать. Молчала и Рита. Через паузу Герман сказал:

– Но ведь кто-то его завалил. Кто-то из тех, кто был на свадьбе!

– Так ты не думаешь, что это сделал тот мальчик… Егор?

– Разве я похож на идиота?

– Почему же ты согласился и… и… позволил его… раз не он?

– Потому, – вяло отозвался Герман.

Опьянение не наступало, боль обострилась, его начала бить мелкая дрожь, словно он замерз. Герман отхлебнул из бутылки, которую не выпускал из рук, и пояснил Рите, нервно сжимавшей рюмку:

– Пусть думают все, что убийца найден, что я считаю им Егора. Пусть так думают. И настоящий убийца тоже. Я сам его найду. Обязательно найду.

– И что потом?

– Убью, – спокойно сказал он, запивая из бутылки страшное слово.

– Ты несправедлив к Егору. – Рита старалась говорить мягко. – Каково ему сейчас в тюрьме? Славный паренек попал к отребью, обвиняется в убийстве… ему тяжело…

– Переживет, – жестко отрезал Герман. – Я должен найти эту сволочь, а для этого мне надо, чтобы парень… понимаешь? Зная, что на Егоре висит подозрение, убийца успокоится и выползет наружу. Обязательно выползет, я уверен. А парень… ничего с ним не случится. Посидит немножко, потом я компенсирую его моральные затраты.

– Разве возможно это компенсировать деньгами?

В следующий момент бутылка полетела в стену, раздался почти взрыв, и осколки посыпались на ковровое покрытие. У Риты бешено заколотилось сердце от испуга, а побагровевший Герман с вздувшимися на шее жилами закричал:

– Хватит о Егоре! Моего отца убили! Вдумайся: у-би-ли! Кто-то выстрелил в него на свадьбе дочери. Кто-то продумал все до мелочей, действовал хладнокровно. И это кто-то из приглашенных на свадьбу, он сочувственно пожимал мне руку (Герман в сердцах ударил ладонью по кровати), похлопывал ободряюще по плечу, а возможно, и слезу пустил. Да я холодею, когда думаю, что бродит он среди нас, что он из тех, с кем отец пожелал остаться наедине во время фейерверка, кому доверял. И я клянусь, что вычислю его. И прикончу вот этими руками! Я уничто…

– Прости, Рита, – взял ее за руку, потянул на себя. – Я напугал тебя… прости. Мне… я любил его. Он был замечательным человеком, теперь его нет и… никогда не будет. Никогда. Вдумайся в это слово: никогда… Страшно звучит… Рита… ты мне нужна… очень…

Наткнувшись на рюмку, которую она так и сжимала обеими руками, Герман вынул ее и отбросил в сторону. Звякнув, рюмка разбилась. «Какое все хрупкое…» – промелькнуло в голове Риты, Герман тем временем шептал и шептал, хотя они были одни в огромном доме, но он как будто боялся, что его подслушают:

– Рита, прости. Таким ты видела меня последний раз. Обещаю. Рита… я не могу без тебя. Дай мне слово, что не бросишь меня.

Такого слова она дать не могла. Все было слишком хрупко, а потому изменчиво. Рита была уверена, что горе и боязнь одиночества пройдут, Герман все забудет и станет прежним. Так уж он устроен. Она же устроена по-другому, жить с постоянной тревогой, думать, что он где-то проводит время с другими, – невыносимо, былых отношений не вернуть, что-то изменилось в ней, надломилось, треснуло. Но сейчас… Пусть святоши-праведники осуждают ее, дескать, нельзя лгать, а заниматься любовью, когда случилось непоправимое несчастье, грех и святотатство, Рита не посмела оттолкнуть Германа. Поначалу ее сдерживало нечто невидимое, нависшее над ними, чему, возможно, есть названье – рок, смерть, неотвратимость. Казалось, эти силы извне следят за ними, отчего сковывало руки-ноги, чувства. Однако Герман еще никогда не был так нежен, словно открылись шлюзы, и на Риту хлынул поток любви, принудивший ее отпустить себя.

Он отключился сразу, а Рита заснуть не могла, размышляла. Вот уже и надежда расталкивала внутри сидевшую уверенность, что их роману пришел конец. Противоречия и сомнения вытекали из уголков глаз, оставляя на подушке мокрые пятна. Стоило Герману очнуться ото сна, как он шарил руками в поисках Риты, крепко прижимал ее к себе, они долго лежали без слов, а затем повторялось то же самое, с открытыми шлюзами…

Стемнело. Горела настольная лампа на тумбочке у кровати, из окна тянуло прохладой, и никак не спалось. Рита набросила халат, подошла к окну. В доме Феликса окна огромные, доходят почти до пола и днем дают много света. Рита забралась с ногами на подоконник, долго глядела в звездное небо, от которого веяло вечным покоем, а потом опустила глаза на дерево напротив…

Неподалеку рос необыкновенно большой серебристый тополь с толстенным стволом и раскидистой кроной. Ему, наверное, лет сто, не меньше. Подсвеченный фонарями, он прекрасно вырисовывался на фоне темноты. Именно оттуда, из кроны, исходило что-то пронзительно пугающее. Ударила мысль, пронеслась огнем по телу, оставляя мурашки на коже: за ними наблюдают! Рита подскочила, задернула штору и прижалась к стене.

– Рита… Рита… – беспокойно заерзал на постели Герман.

– Я здесь. – Она скользнула к нему под одеяло, теснее прижалась. «Надо поспать, – подумала она, – а то мерещится всякое. Я становлюсь истеричкой».

Интуиция ее не обманула. На дереве находился наблюдатель в черной одежде. Когда Рита торопливо задернула штору, он выждал несколько минут, убедившись, что штора не шевелится, значит, наблюдать не за чем, опустил веревку так, что та, перекинувшись через мощный сук, коснулась обоими концами земли. Соединив концы веревки, человек спустился вниз, потянул за конец, быстро смотал веревку и был таков.

Странное дело, Железный Феликс не отличался ни жестокостью, ни кровожадностью, ни алчностью… Впрочем, алчность – понятие растяжимое, и смотря в каком разрезе это слово понимать. Феликс любил деньги, сумел много прихватизировать бессовестно, но, господа хорошие, кто из наших нуворишей заработал денежки кайлом и лопатой, утверждает Петр Ильич. Таких нет, или почти нет. А Феликс, хоть и хапнул, но делился, он был щедрым человеком. Субсидировал различные городские мероприятия, дал деньги на операцию за бугром больному ребенку, а школе, где учились его дети, покупал оборудование, постоянно делал крупные вливания в детский дом. Разве можно его втиснуть в рамки негодяя? Несправедливо. Но вот что интересно: в людях, пришедших почтить его память, мелькали затаенный страх и неприязнь. Они заходили в фойе ДК, где лежал Феликс, одну-две минуты молчали у тела, положив цветы, уходили, некоторые не скупились на слезу. Скорбь подчеркивала траурная атрибутика, включая заунывную музыку классиков всех эпох. Через какой-то час Феликса трудно было разглядеть за снопами букетов, которые периодически убирали в сторону две женщины с важно-ответственным видом. Что же заставило всех этих людей, которых в подавляющем большинстве Феликс не мог знать лично, прийти сюда сегодня? Вековой страх раба, уважающего хозяина только за то, что тот вытянул из него соки? Или затаенное торжество все того же раба, пришедшего полюбоваться кончиной деспота? Однако проводить Феликса пришел едва ли не весь город.

Марат долго сидел у тела тестя возле юной жены и ее брата, скучал, наконец, вышел покурить, присоединившись к отцу, стоявшему на улице в тени.

– Гробешник, видал, какой? – спросил Леонид Гаврилович, когда они медленно пошли вдоль аллеи. – Из самой Москвы самолетиком приперли. Герман тоже пыль в глаза любит пустить. Теперь думает, что Железный Феликс – это он. О, мать идет… Глянь на фотокарточку, пилить будет.

Галина Федоровна шла по-солдатски целенаправленно, ее распирало от чувств, а подходящего случая высказаться не представлялось. Приехала она в дом к женатому сыну через день после кровавой свадьбы и диву далась невесткиному отношению к Маратику. Сейчас, подойдя к мужу и сыну, она бойко начала:

– Марат, жена твоя какая-то странная… Я два дня у вас домработницей была, а она хоть бы слово сказала. Ни «спасибо», ни «до свиданья»… И тебе хамит, а вы же только поженились. Как мне, матери, это понимать?

– Галя, – лицо Леонида Гавриловича приобрело выражение святого мученика с картины древнего живописца, – не болтай глупости. У девочки горе…

– Я тоже двух родителев схоронила, так что? Надо на всех зверем смотреть? Мы ж теперь ей родня, а Марат… Не, ну я не знаю… Она по доброй воле вышла замуж, должна уважать родителев мужа. Я понимаю, горе…

– Мама, хватит, – тихо, но внушительно сказал Марат.

– Не, ну ты гляди! Мне и слова сказать нельзя? Это ж черте что! – Марат махнул рукой и, не оглядываясь, пошел к гробу тестя. – Не, отец, это что такое?

– Иди к бабью, – миролюбиво предложил муж.

– Ты не знаешь и меня слушать не хочешь, – окончательно прорвало Галину Федоровну. – Маратик выбрал себе черте что! Не перебивай! – рявкнула она, хотя муж даже не собирался открывать рот, так как знал: пока это делать бесполезно. – Он ей кофе в постельку, как прынцессе… А порхал вокруг! «Светик, скушай бутербродик. Светик, попей капельки. Светик, хочешь в ванне искупаться?» А она? – «Не хочу! Отстань! Уйди! Оставь в покое!» Что ж это за семейная жизнь… Не перебивай! …такая будет у нашего Марата? Она же грубиянка. Горе горем, а муж… вместе как-то надо! Не перебивай! Ты еще не знаешь! Они спят в разных комнатах!!! Я, конечно, понимаю, это самое может обождать… Не перебивай, я сказала! …но почему не на одной кровати спят?! Не нравится мне эта женитьба!

– Дура, – флегматично вставил, наконец, муж и побрел к ДК.

Она задохнулась обидой и негодованием, но в руки взяла себя быстро. Галина Федоровна женщина крепкая. Отдышавшись и уняв гнев, тихо пригрозила вслед мужу:

– Скажите какие! Ну, ничего, завтра ты у меня без котлет останешься. И борщ в унитаз спущу. Захочете жрать, Леонид Гаврилович, в столовую ступайте. Я тебе покажу: дура!

Герман не пролил ни одной слезы, только желваки ходили на скулах, по ним и можно было определить степень его напряжения. Еще он задерживал колючий, изучающий взгляд на подходивших к отцу людях.

– Ты буквально в каждом видишь убийцу, – сказала раздраженно Рита, когда он вышел в очередной раз покурить. – Так нельзя. Люди пришли проводить твоего отца…

– Кто-то из них, – не слушал он.

– Откуда ты знаешь? Может, убийца вообще сюда не пришел.

– Я сосчитал. Все, кто был на свадьбе, пришли. Все.

– Ты считал?! – поразилась Рита. – Считал у гроба? Герман, ты ненормальный. А если это сделал посторонний, нанятый? Незаметно пробрался в ресторан и… Нельзя же всех подозревать!

– Если бы на свадьбе были дети, я бы подозревал и их.

– Нет, ты не в своем уме. А меня подозреваешь?

– Тебя нет. Единственную.

Герман обнял ее. Из-за его плеча Рита увидела Андрея, скрестившего на груди руки и прислонившегося к колонне, который наблюдал за ними без особых эмоций. Она смутилась до красноты на щеках, высвободилась из объятий, сказала:

– Иди. Тебе нужно находиться там.

– Что ты на меня так смотришь?

– А как же обещание выйти за меня замуж? – усмехнулся тот.

– Я не могу его бросить в таком состоянии, – вовсе не оправдывалась Рита. – Это было бы жестоко.

– А он не был с тобой жестоким?

– Был. И будет. Потому я и решила расстаться с ним. Но не сейчас.

– А когда?

Спокойствие, мягкая настойчивость Андрея и его немой укор стали раздражать, впрочем, на себя Рита злилась больше. Одному пообещала выйти замуж, с другим спит, причем Андрей терпеливо сносит ее измену. Кошмар! А не послать ли их обоих?

– Когда наступит время, – отрапортовала она и прошествовала в траурный зал, ругая себя мысленно: «Нет, это я свихнулась».

Что и говорить, процедура пренеприятная, к тому же скучная, особенно для Беллы, которая держалась несколько в стороне, лениво озираясь вокруг и переговариваясь с подругой. В отличие от Беллы для Зои траурная церемония – еще одна возможность оторваться от кастрюль и вырваться на люди. Муж держит ее в черном теле, он из этих: пальцы веером, сопли пузырями, череп лысый, а под черепом – баксы, пиво, шлюхи. Зоя, целиком зависящая от него, вынуждена сносить «богатый внутренний мир» и «свободолюбие» мужа. Она частенько тайно посещала венеролога и ходила с примочками на лице. Когда слишком рьяно качала права, он отмахивался от нее, а у Зои «случайно» появлялись синяки. Она приличная молодая дама, правда, завистливая, но зато является энциклопедией городской жизни. Иногда к ним подходили знакомые, обменивались несколькими фразами, отходили, мужчины не забывали сделать комплимент Белле. Кстати, Белла слегка перепутала похороны с вечеринкой, хоть и оделась в черное платье, однако слишком открытое, воздушное и прозрачное. Зоя несколько раз вздохнула, Белла не выдержала:

– Господи, да что ж ты так тяжко вздыхаешь? Феликса жаль?

– Еще чего! – фыркнула та. – Раз получил пулю в лоб, значит, заслужил. Меня любопытство разбирает: кто осмелился всадить ему пулю? Да где?! На свадьбе! Кто такой смелый? Феликса многие ненавидят из них, – Зоя кивнула на группы людей, рассредоточенные по залу. – Больно зажрался он, хапнул полгорода, кому это понравится?

– Так уж и половину? – саркастически усмехнулась Белла. – Не преувеличиваешь?

– Клянусь! А остальная половина боялась его. Как ему это удалось? Теперь все перейдет к Герману. Видишь, не пришлось ждать долго смерти папочки. Слушай… – Зоя по-воровски зыркнула во все стороны, понизила голос. – А может… Герман укокошил папашу?

– Ты совсем того?

– Я ничему не удивлюсь. Передачу смотрела, там какой-то мужик с бородой говорил, что у нас сильно снизился нравственный порог. Ну, может, он и не так выразился, а смысл вот какой: возросло количество людей, способных на тяжкие преступления, на очень тяжкие. А он профессор… чего-то там… по мозгам.

– Психологии?

– А черт его знает, не запомнила. И повод есть у Геры – бабки! Так что я не удивлюсь.

– В таком случае, твой муж тоже мог его убить, если следовать твоей логике о «пороге». Ему заплатят, он и тебя грохнет.

– Точно, – согласилась Зоя. – Мой мог убить. Только он во время фейерверка на мне висел в зюзю пьяный. Свинья. Эх, кто бы грохнул моего Михасика. Я б его до конца дней святым избавителем почитала.

– Ты можешь и солгать, чтобы алиби мужу обеспечить.

– Кто? Я? Ему? – возмутилась Зоя. – Да я сплю и вижу, чтоб этот боров в преисподнюю провалился. Алиби ему! Я б с удовольствием на него накапала, если бы он еще ко всем бабам на фейерверке не клеился, смотреть, гад, мешал. Он меня так достал…

– Ну и грохни его сама, – посоветовала Белла.

– Боюсь.

– Что посадят?

– Нет. Что не убью сразу. Тогда он сделает из меня сначала отбивную, потом труп. А у меня дети. Смотри, смотри… – оживилась Зоя. – Ишь, Ритка как нацелилась на наследника, не отходит от Германа.

– Каждый устраивается, как может, – заявила Белла.

– Тебе лучше знать, ты же у нас неплохо пристроилась, – съязвила Зоя.

– Красивая, молодая женщина имеет право на достойную жизнь.

– Кто красивая? Ты без косметики ее видела? Если окольцует Германа, получит сразу дом, виллу на юге Франции, яхту в Италии, там, говорят, целый корабль. У Феликса было денег не меряно… теперь они все у Германа.

– Завидуешь?

– В ее случае нет. Потому что у меня под боком спит такая же скотина.

– Вот как! А мне советовала отбить его?

– Ты, Белла, не Ритка, ты сама способна кого угодно в бараний рог скрутить… Ой, наконец! Феликса выносят. Идем в машину, а то у меня ноги сейчас отвалятся. Интересно, кого следующего будем хоронить? Если Германа, то убил не он.

– Думаешь, еще кого-то убьют?.. – уже шепотом спросила Белла.

– Уверена. В нашем городе давно должно было что-нибудь подобное произойти. Феликс всех сдерживал. А теперь разойдутся. Жаль, мой всего лишь торгаш.

– Прекрати, – шикнула Белла, которой муж Зои надоел с одних только слов подруги.

Вынос тела сопровождался торжественной печалью. Четыре автобуса едва вместили желающих. Потом произносились пламенные речи а-ля «но пасаран!», потом тот же ресторан, где проходила свадьба с кровавым финалом.

Света и Герман принимали соболезнования, Марат вновь стоял с отцом, ожидая второй очереди обеда, когда останутся только близкие и друзья Феликса. Галина Федоровна находилась поодаль, гордо выпятив бюст десятого номера, и не глядела в сторону мужа и сына. Иногда Марата отзывала директор ресторана, о чем-то шепталась, удовлетворенная уходила. Утомившийся отец, вытирая пот с шеи платком, спросил:

– Чего суетятся?

– Обед заказан на меньшее количество человек, ошиблись числом.

– А, так это ж всегда так. Откуда взялись старики и старушки? Не знаешь? Есть такие, покойника в глаза не видели, а на похороны приходят, чтобы поесть. Так-то. Но размах у Германа… царский.

– Да ладно, отец, не считай чужие деньги.

– Кажется, нас зовут. Я отощал уже. Не, ты прикинь, во где повезло ресторану: шикарная свадьба, а через несколько дней – шикарные поминки. Во наварят!..

– Папа, – с упреком произнес сын, качая неодобрительно головой.

Обед давно закончился, но перед рестораном еще стояли люди небольшими группами, беседовали, словно не хотели расходиться. Света держалась особняком, ждала, когда ее отвезут домой, то есть туда, где она теперь живет с Маратом. Подбежал незнакомый мальчишка:

– Тебя тетя спрашивает. Вон стоит у скамейки.

– Светочка, прости, у тебя такое горе…

– Ничего, ничего. Что случилось, тетя Лена?

– Присядем? Светочка… я не знаю, как сказать… но другого случая у меня может не быть… Извини, я волнуюсь. Ты, видимо, ничего не знаешь?

– Да говорите же!

– Егорку… посадили по подозрению в убийстве. Да, да, по подозрению… А он не убивал, ты же понимаешь? Егор любит тебя, он не способен… Я потом только узнала о его глупой выходке на твоей свадьбе. Ты ведь его знаешь, Света, он не мог это сделать. Да и где ему взять пистолет? Света, я не упрекаю тебя, не сержусь, что ты отвергла моего сына, это твое право, но… прошу, помоги ему. – И она расплакалась.

– Пожалуйста, не надо… Что я могу сделать?

– Попроси, попроси мужа (при слове «муж» Света опустила глаза), попроси, чтобы он поговорил с отцом… Пусть ищет настоящего убийцу, а не вешает преступление на моего Егора. Я боюсь за него… Он у меня один… я не переживу…

– Успокойтесь, я все сделаю, – решительно встала Света. – Обещаю.

– Деточка, я никогда не забуду… Мы уедем из этого проклятого города… Ты веришь, что это не Егор?..

– Не сомневаюсь. Идите, тетя Лена, я позвоню.

– Спасибо, милая, я в долгу… Ты обязательно позвони.

Не попрощавшись, тетя Лена, очень привлекательная женщина сорока лет, уходила ссутулившись, будто придавленная чем-то тяжелым. Света направилась не к мужу, а прямо к свекру, сытому и краснорожему, которого от свиньи отличало, по мнению Светланы, лишь одно: ходит он на двух конечностях. У Светы сводило скулы от ярости. Даже не обратилась к нему по имени-отчеству, а сразу спросила:

– Можно вас? (Отошли в сторону.) Почему Егор? Почему?! (Свекор не понимал, выпятил нижнюю губу и морщил поросячий лобик.) Убил папу не Егор.

– А кто? – наивно поднял брови Леонид Гаврилович.

– Кто угодно, но не он. Отпустите его… – и выдавила: – Пожалуйста.

– Понимаешь, Светочка… ты зря на меня сердишься. Показания дали не в его пользу, вот такие абрикосы.

– Кто дал? Конкретно.

– Кто-кто!.. Охрана отца… Герман…

– Герман?!

– Да, и Герман. Они рассказали о стычке на свадьбе… Так что у Егора были мотивы…

– Не было! Слышите? Не было. И Марат давал показания?

– Марат отказался.

– Вы-то откуда знаете? Вы пьяны были…

– …в свинью, – подсказал он. – Я ознакомился с делом, как-никак убит мой родственник, да мы всех похватаем, у кого есть мотивы…

– Угу, и первого схватили Егора?

– Светочка, не волнуйся так. Проверим. Докажет свою невиновность – отпустим.

– Вам докажешь!

Разгневанная Света поспешила отойти от свекра, ибо выносить его равнодушие не могла. Теперь очередь за Германом. С ним она шептаться не стала, занесло ее. На брата набросилась при людях:

– Ты… Как ты мог! Егорку объявил убийцей папы! Ты сам убийца.

– Светка, потише на виражах, – нахмурился он. – Никто Егора убийцей не объявлял. Думай, что несешь! Просто расспрашивали, не появлялись ли посторонние…

– Не хочу ничего слышать! Это подло. Марат, поедем.

– Нас отвезет Герман… – вставил Марат.

– Не сяду я к нему в машину, – прошипела Света. – Такси поймай.

Галина Федоровна была в предобморочном состоянии. Если б не ее крепкие нервы, давно инфаркт получила бы, глядя на такую невестку. Она смотрела в спину сыну и Свете, думая: «Поперся за ней, как телок. Вот дурень… Достался же мой Маратик мегере в модных тряпках. Что делать?»

– Кто? – спросил Герман у бокала, будто видел там, на дне, того, кто способен ответить.

Этот вопрос часто срывался у него вслух, он задавал его постоянно, днем и ночью Рита слышала: кто? Если бы знать ответ… Она стала гладить его по волосам, черным, как у Феликса, с ранней проседью, густым. Больше выразить сочувствие было нечем. Однако она постаралась увести его в сторону, отвлечь:

– Что со Светланой? Почему она так… нервничала?

Рита подобрала удачное слово, заменив грубое «хамила». Но Герман, перекатывая коньяк по стенкам бокала, ответил своим мыслям:

– Кто-то из них. Но кто?

– Ты меня не слушаешь, – огорчилась Рита.

– Ты о Светке? – очнулся он. – Пройдет у нее. Детский максимализм.

– Но у максимализма должна быть причина…

– Она была. Светка лишь сегодня узнала, что ее Егор сидит по подозрению в убийстве. Вот и взбунтовалась.

– Бедная девочка. А я плохо о ней подумала.

– Брось, это сейчас ерунда: Светка, Егор, мы… Все живы, здоровы, остальное приложится. А вот отец не приложится. И меня волнует одно: кто? Кто это сделал?

– Послушай, Герман, может, пусть лучше милиция занима…

– Ты несешь чушь, – резко оборвал ее Герман. – Уж не Ступин ли будет искать убийцу? Щас, шнурки погладит. Небось обрадовался, сволочь.

– Не стоит так плохо думать о людях.

– Он мог и выстрелить, – не слушал Герман. – Вполне. Спал недалеко от кабинета… А если не спал? Если притворялся, что накачался и спит?

– Герман, ты что говоришь? Это невозможно. Ну, посуди сам, как он мог убить отца девушки, на которой женился его сын? Да еще на свадьбе? Он не стал бы рисковать своим положением, слишком много народу было вокруг, опасно и неразумно с его стороны стрелять.

– Ты знаешь, что такое «беретта»?

Герман впервые за время, что они остались вдвоем, посмотрел на Риту. В черных глазах ясно читались упрямство и гордыня. Нет, он не остановится, он попрет напролом и до конца.

– Нет, – сказала она. – А что такое «беретта»?

– Пистолет. Ствол. Пушка, – пояснил он, отхлебнув из стакана. – Относится к лучшим в мире маркам. Made in Италия. Хорошего качества, практически не дает осечек. Возможно, врут, но осечки не было и на этот раз.

– Не пойму, к чему ты заговорил о пистолете?

– Пуля из «беретты» убила отца.

– Откуда ты знаешь?

– Не трачу даром времени. Экспертиза установила, эксперт меня и просветил за бабки. А знаешь, сколько этот пистолет стоит?

– Откуда мне знать?

– Очень дорого. В нашем городе вряд ли его можно купить. Так вот, Рита, к чему я… Егору приобрести такую игрушку не по карману, думаю, он вообще не в состоянии купить даже газовый пистолет. А кто в городе разбирается в оружии? Кто мог достать или, к примеру, конфисковать классную пушку? Ответ прост: менты. Они и стрелять умеют, экзамены сдают по стрельбе. Да чтобы так точно попасть, надо набить руку. Поэтому у меня первый в списке – Ступин, главное мусорное ведро в городе. С отцом у них – кстати, о поводе – давняя вражда.

– А я именно по этой причине думаю, что ты ошибаешься. Надо быть полным кретином, чтобы убить Феликса, имея до свадьбы стаж вражды.

– Он как раз и рассчитывает на таких, как ты, мол, на него не подумают. Потому и зацепился за Егора. Если б я тогда знал, к чему приведет дача показаний, я бы не упомянул парня. Впрочем, все, что ни делается, – к лучшему.

– Хорошо. А доказательства? Чтобы обвинить человека в таком страшном преступлении…

– …нужны доказательства, – закончил Герман. – Знаю, кино смотрел, книжки читал. Я их добуду, даже если мне предстоит потратить на это всю оставшуюся жизнь.

– А если не Ступин стрелял? Ты будешь тратить жизнь, а настоящий…

– Сколько раз тебе повторять: я не идиот! – рявкнул Герман. Рита поджала губы, отвернулась, он же с маниакальным упорством долдонил: – Я же говорил: Ступин один ИЗ! Сейчас главное вычленить тех, у кого был хотя бы мизерный повод, а потом проверять, искать проклятые улики! Видишь, я не зациклился на Ступине. Почему молчишь?

– Потому что мои доводы вызывают у тебя агрессию.

– Рита, ты обиделась? – Он обнял ее, положил подбородок на плечо. – Прости, родная. Я в таком состоянии… ты должна понять…

– Я ведь хочу как лучше, чтобы ты не блуждал зря в дебрях.

– Знаю, милая, знаю, – Герман чмокнул ее в щеку, шею, плечо. – Я постараюсь не блуждать. Мне до того скверно… и не получается напиться. Я почти не сплю. Или сплю, но слышу звуки вокруг – часы, шелест листьев, твое дыхание, – они отдаются внутри почему-то громче, чем наяву. И постоянно вижу отца на ковре, его лоб. Сегодня его лоб прикрыли бумажной лентой, но знаешь, Рита, я все равно видел сквозь надписи на ленте дыру в голове моего отца! – последнюю фразу он выкрикнул, вскочил на ноги, заходил по комнате. – Пойми, не будет мне покоя, пока я не найду стрелка! Я не знаю, что он испытывал, когда стрелял, за что убил, но ни одна причина не стоит жизни человека, ни одна.

– Вот-вот, – поймала его на слове Рита. – А ты хочешь найти его и убить.

– Хочу, – остановился Герман и вдруг обнаружил нечто такое, что его поразило. – Только не знаю, смогу ли убить. Я представлял себя на его месте… ну, с пистолетом в руке… Должно быть, это непросто. Черт его знает, может, если я буду стоять напротив конкретного человека и буду уверен на двести процентов, что передо мной он… Да, я хочу его убить. Хочу.

– В тебе сейчас говорят боль, горе, обида. Мне понятно, что ты чувствуешь, но Герман, ты же не сыщик. Боюсь, ты наломаешь дров. Найми настоящего детектива, профессионала. Не доверяешь нашим – поезжай в другой город, поговори с оперативниками, они подскажут к кому обратиться. Только не занимайся самодеятельностью, мне страшно за тебя.

– Ладно, так и сделаю, – неожиданно легко согласился он. Рита обрадовалась, что смогла наконец переубедить его, но следующие фразы ввергли ее в уныние. – Но сначала попробую сам. Не получится, тогда найму… этого… как ты сказала?

– Сыщика, – проворчала Рита.

– Ага, его самого. Смешное слово – сыщик. А знаешь, Рита, я совсем недавно обнаружил, что каждое слово очень точно определяет то, что оно обозначает. Вот смотри: выстрел. Слово емкое, короткое, ударное. Или – смерть. Оно короче «выстрела», но не ударное, а какое-то обтекаемое, неуловимое, как и сама смерть, она есть, но ее нет, ты не можешь ее пощупать, только ощущаешь.

– Герман, ты свихнешься.

– Нет, нет, что ты! – отмахнулся он. – Я люблю жизнь настолько сильно… в дурдоме влачить ее не собираюсь. И отец любил, в этом мы похожи с ним. Последнее время меня тянет к философскому смыслу в словах…

– Скорее к филологическому разбору частей речи, – вздохнула Рита.

– А это мысль…

Герман пошел к лестнице с загадочной улыбкой, Рите показалось, что он действительно слегка тронулся. Она привстала с дивана:

– Ты куда?

– Хочу записать кое-какие мысли. Буду записывать, чтобы не забыть, не упустить детали… – и вернулся. – Послушай меня, Рита, только внимательно. Я буду записывать в тетрадь все, что обнаружу, если вдруг со мной случится непредвиденное…

– Боже мой, Герман, ты пугаешь меня!

– Тихо, тихо. Все мы, как говорится, под богом ходим. Рита, я доверяю только тебе…

– Лучше не надо, боюсь, я не оправдаю твоего доверия…

– Ты самая замечательная. – Герман поцеловал пальцы Риты, приложил ее ладонь к своему лбу. – Дай слово, если со мной что-нибудь случится, ты передашь записи в прокуратуру, но не в нашу, а повыше. Хорошо? Дай слово, я знаю, ты его сдержишь. Пожалуйста, Рита…

– Даю, – недовольно вздохнула она.

– Я буду хранить записи…

Она не вслушивалась в бред, который шептал Герман. Дом и так пуст, кого бояться, ведь подслушивать некому. Тревожила одержимость Германа, граничащая с умственным расстройством. Рита ужасно устала от него. Тем временем Герман очутился наверху, спросил, задержавшись по пути в свою комнату:

– Ты не помнишь, кто снимал свадьбу?

– Два оператора с телевидения, их постоянно приглашают снимать торжества…

– Этих я помню. А еще кто? Камеры у многих были.

– Я не всех знаю. Андрей снимал, наш шеф-киприот, низенькая брюнетка… А тебе зачем?

– Да так, хочу посмотреть, может, обнаружу интересные моменты. Я у себя.

Оставшись одна, Рита упала на диван навзничь, совершенно расстроенная. Высокий потолок с лепниной навис, листики, цветочки и люстра качались и, кажется, готовы были обрушиться, раздавить. Оно бы и к лучшему, избавилась бы от всех проблем разом. Риту давили события, невозможность освободиться от них. Не пойди она на свадьбу или хотя бы вовремя уйди… И что было б? Все равно примчалась бы опекать Германа, это ее крест. Перебирая в памяти этапы развития отношений с ним, Рита пришла к выводу, что она и есть самая настоящая дура.

– Мама, приехали, – напомнил он.

– Конец – делу венец.

– О чем ты?

– Обо всем. – Кира Викторовна встрепенулась и перевела взгляд серо-голубых глаз с маленькими точками зрачков на сына. – И какие же у нашего отца дела в администрации на ночь глядя после похорон?

– Сейчас только пять часов, – вступился за отца Андрей, – а дел у него, особенно теперь, великое множество. Он является главой фирмы…

– Знаю я нашего главу, – презрительно фыркнула Кира Викторовна. – Ему лишь бы не дома находиться. Думает, я в неведении, тоже мне – школьницу нашел! Знаю я все!

– Что именно?

– Про любовниц его, – просто сказала мать, словно речь шла о проказах ученика, однако потупилась, на щеках вспыхнули алые пятна.

– Перестань, – рассмеялся Андрей. – Какая-то мерзавка из «училок» влила тебе в уши сплетни, а ты веришь. Не похоже на тебя, мама.

– Это ты перестань. Они вдвоем с Феликсом устраивали валтасаровы пиры. И ты об этом знаешь, и я, и все в городе. Грязь – она ведь выходит наружу.

Андрей пожал плечами, дескать, лично я ни в зуб ногой про пиры. А она ждала, что скажет сын, пристально изучая его, как на педсовете, отчего ему стало неуютно. Возможно, надо продолжать уверять ее в обратном, целовать крест с клятвами вперемежку, что все это пустые слухи, приласкать… Стоп! Мама не признает нежности-слащавости, она человек из гранита. Она из тех, кто, делая сказку былью, так долго и трудно шел к цели, что заблудился в пути, да и забыл нечаянно о своем предназначении. Теперь, не гнушаясь никакими средствами, превращает сказку в кошмар, но упрямо считает, что стоит на верном пути. Андрей до сих пор чувствует себя ягненком перед ней, должно быть, как и отец. Это происходит нечасто, однако происходит, вызывая протест. Вместо теплых слов он жестоко хлестнул ее:

– А чего ты хотела? Если б не давила на него, не устраивала разборки по поводу и без, глядишь – он бы и не задирал юбки на стороне.

Грубо. Пожалел о сказанном. Мать дернулась, как будто ее ужалили. На ресницах повисли слезы, задрожали, быстро-быстро скатились по щекам, упали на юбку. По всему видать, слез оказалось много, и копились они годами. Но голос ее звучал ровно:

– Выходит, виновата я?

– Мама! – с мягким укором сказал Андрей. – Я не знаю, кто из вас виноват и почему вы из дома устроили разведцентр, подозреваете друг друга, оскорбляете одним видом, взглядом, разговариваете, как шпионы, недомолвками и намеками. Прости, но с тебя как с женщины спрос строже. Школу надо, мама, оставлять в школе, а ты и дома директор.

– Выходит, все же я.

– Опять двадцать пять! Ты даже сейчас, когда мы откровенны, говоришь с обидой и несогласием. Так мы не договоримся, разговор наш превратится в бессмыслицу. Я высказался с одной целью, чтобы ты подумала и немного смягчилась, что ли… Ты ведь хочешь поправить положение? Но, не прислушиваясь, ты не сможешь этого сделать.

– Пойдем, выпьем чего-нибудь? – неожиданно предложила она.

– Разве что кофе, – с неохотой согласился Андрей, ибо беседа по душам с матерью – зря потраченное время.

Родителей не выбирают. Если бы это было возможно, Андрей в момент зачатия попросил бы боженьку дать ему других родителей – попроще, помягче, поспокойней. Он был красивым ребенком, в белых кудряшках, но мать нисколько не умилял ангелочек, напротив. Красивый? Значит, надо построже с ним, никаких сюсю, а то вырастет бездушным. А бездушной оказалась она. И боже упаси ей сказать: вы, тетя директор, ни хрена не понимаете в педагогике, вы не дали родным детям элементарной вещи – любви, взрастив тем самым в них массу комплексов, теперь они мало интересуются, как вам живется. Вы слишком рьяно заботились о тетрадях и контрольных, а на двадцатом месте у вас стояла семья, которой, как вы считали, достаточно дать еды, обуть-одеть. Вы делали себя по какому-то идиотскому шаблону, засевшему в вашей голове, шаблон прирос намертво, вас лично за ним не видать, вы срослись, как сиамские близнецы. А еще вы пожинаете плоды, которые сами культивировали. Андрей никогда ей, заслуженному учителю России, этих слов не скажет, а то она оскорбится до гробовой доски. Раньше он ее жутко боялся, боялся без причин, она внушала священный ужас, как стихии природы внушают ужас дикарям. Однако, взрослея, наблюдая за отцом, который вел двойную жизнь, Андрей приспособился к обоим, научился лавировать между родителями, достигать собственных целей. И прежде всего научился сосуществовать с мамой. Закрылся от нее броней, форму общения избрал ироничную, причем вначале интуитивно так получилось, но он заметил, что мать перед ней пасовала. А не такая уж она могущественная, понял Андрей. В самом деле, чего ее бояться? Не убьет же. Даже когда она кричала на него или досаждала изнуряющими нотациями, он чувствовал в ней слабину, а себя победителем. И не заметила она, как сын полностью вышел из-под контроля, стал абсолютно самостоятельным. Да, его не повело по дурной дорожке, что ж, в этом заслуга матери, которой Андрею страшно хотелось доказать: я лучше, чем ты думаешь. Ни откровений, ни задушевных бесед с ней он не вел, все равно все кончится наставлениями, а это сильно портит нервную систему.

Расположились на кухне. Еще одна маленькая деталь, говорившая о многом: кофе с коньяком пили на кухне, а не в столовой, где и положено пить-есть, или в гостиной, по-домашнему, нет, чистота – вещь трудоемкая, ее надо беречь. Собственно, кофе Андрею не хотелось, коньяка тем более. Заинтриговала его необычность в поведении мамы. Во-первых, она впервые в жизни расквасилась при нем, сыне! Во-вторых, необычно прозвучало приглашение – просительно, а мать умеет только распоряжаться и требовать. Короче, в Андрее взыграло любопытство, чего ей нужно от него? Итак, они пили кофе. Глоток кофе, глоток коньяка… Прошло минут десять. У Андрея помимо воли лицо трансформировалось в немой вопрос.

– Как ты думаешь, – наконец заговорила Кира Викторовна, – кто Феликса застрелил? Не мальчишка же, в самом деле.

«Не по этому поводу позвала», – подумал Андрей, но почин он решил поддержать:

– Сейчас, мама, над этим ломает голову вся милиция нашего любимого города.

– А каковы причины? Из-за чего его могли убить?

– Знал бы причину, назвал бы убийцу. А вообще, причин может быть миллион. Денежный мешок – это всегда отличная мишень. Могли убить из мстительной зависти, к примеру, чтобы деньгами больше не пользовался.

– Какой кошмар ты говоришь!

– Это жизнь, мама, а она не поддается математике, ее не рассчитаешь.

– У тебя лично есть какие-нибудь версии?

– Только гипотезы, а они, мама, разнятся с версиями.

– Андрей… я наблюдала за тобой на свадьбе и… сегодня… – Мама почему-то растягивала слова. – Скажи, тебе нравится девушка Германа?

– Нравится, – сознался он, чем поставил ее в тупик. Она всегда оказывается в тупике, когда ей выкладываешь правду в лоб. Видимо, привыкла к школе, где юлят и выдают ложь или полуправду, а она тогда приступает к допросу с пристрастием.

– Понимаешь, сын, ты слишком откровенно на нее смотрел, это унизительно.

– Я так не считаю.

– Но она девушка Германа.

– Ну и что? Была его, станет моей.

– М-да… нынче у вас все сдвинулось, элементарные приличия не соблюдаете. Тебе не противно, что она с ним спит, а ты за ней волочишься?

– Мама, – Андрей при его всегдашнем спокойствии начал заводиться, – когда она будет спать со мной, я не позволю ей спать с Германом. Все понятно?

– Ты циничен. – Помолчали. Отхлебнули кофейку. – Она хоть из приличной семьи?

– Что ты называешь «приличной семьей»? Порядочность? Нет ли у них алкоголиков в роду? Место работы и доход?

– В сумме.

– Мам, так не бывает. Есть порядочность – нет дохода, есть доход – нет порядочности. В наше время только так.

– Ясно, – с неудовольствием произнесла Кира Викторовна, но в бутыль с нравоучениями не полезла. – Ты хоть не собираешься на ней жениться?

– Собираюсь.

– Зачем лезть на рожон? Возникнут неприязненные отношения с Германом…

– У нас они давно возникли, подумаешь!

– Ну почему ты в эту девушку уперся?

– Слушай, а тебе знакомы такие понятия: люблю – не люблю?

Удар достиг цели. О любви в их доме не могло идти речи. На склоне лет Кира Викторовна поняла, что упустила в жизни нечто важное, а упущенного не наверстать. Петр Ильич в свои пятьдесят три был хоть куда, а она в пятьдесят – никуда. Лучшие годы остались позади, старость подползает, гадюка, подкрадывается. Петр Ильич о болезнях не думает, так, давление подскочит, на погоду сонливость приходит, она же имеет набор заболеваний, что поделать – труд педагога нелегкий. А как жить дальше? Страшно задуматься, тем более когда муж всякий раз норовит из дома сбежать. Тайные мысли матери Андрей прочел в ее узких зрачках, да, там основательно поселился страх за будущее. Правда, она нашла в себе мужество задавить уязвленное самолюбие. Ее задача – наладить отношения с детьми, оторвать их от мужа, в этом она видела определенную долю мести, иначе на Андрея посыпалась бы груда упреков, под которой можно задохнуться. Думая о своем, Кира Викторовна сказала следующее:

– Ты не знаешь, как быт меняет людей. Особенно неустроенный быт.

– Где ты это прочла? В школьном учебнике? – рассмеялся он. – С чего ты взяла, что у меня неустроенный быт? Я, мама, занимаюсь мукой! Поставки, продажа… У меня акционерное общество «Колос», которое снабжает хлебом город и округу. Даже если я захочу разориться, не получится. Хлеб всегда будут покупать, и любого качества. У меня, правда, небольшая квартира, всего сто квадратных метров, но мне одному пока хватает.

– У тебя была жена, она не против, если ты вернешься. – Кира Викторовна намеренно не обращала внимания на ироничный тон сына.

– У меня была не жена, а змея, которую ты мне подсунула, и о возврате не может быть речи. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

– Есть ребенок, – напомнила мать.

– Признаюсь честно, я к нему равнодушен. Ну, здесь я полностью оказался твоим сыном, – снова ударил ее Андрей. – Я беру его к себе, чтобы досадить бывшей змее.

– Ты циничен.

– Уже слышал это сегодня от тебя же. Я продукт своего времени и семьи.

– Андрей! Ты превращаешься в отца!

Не выдержав прессинга, хотя давить пыталась она, мать жалобно всхлипнула. Оказывается, и в граните саднит душа. Андрей не злорадствовал, нет. С одной стороны, он жалел ее, это все-таки его мать. С другой стороны, не мог уважать человека, растратившего жизнь на фетиши, человека, который создал своими руками атмосферу неприятия и нетерпимости. Получилось: сестра рано выскочила замуж и уехала, лишь бы быть подальше от нее, попросту – убежала из дома; младший брат рванул в военное училище – тоже протест против домашних оков, а ковала их мать. Оба не любят приезжать домой. Но вот настало время, когда она нуждается в помощи, сочувствии.

– Отвези меня к отцу. Сейчас же!

– Мама! Ты унизишься до слежки за отцом?

– Да! Унижусь! – закричала она со слезами. – Хочу посмотреть, чем он там занимается в такое время. И мне странно, что ты, мой сын, не понимаешь меня.

Вот она, истинная причина, которую высказать не хватало духа, мешала гордыня. Мать выскочила первой, не глядя на сына, ее мучил стыд.

Отца не оказалось на месте. Отбыл в неизвестном направлении. Андрей вез мать, она сидела рядом, бледная и наряженная. «Плохо выглядит, – подумал он. – Климакс, наверное».

– Ты сделал выбор несколько лет назад, мне выбора не оставил, – сказала мама.

– Значит, нет? – омрачился он.

– Нет, – твердо сказала мать.

Больше Рита его не видела. Переехали в другой городок. Он хоть и небольшой, но приятный, зеленый, кстати, мама родилась здесь, росла, имела друзей. Она немного ожила, а вот Рита столкнулась с чудовищными проблемами. Начался изнурительный поиск работы. Кому нужен философ в городке, где всего около трехсот тысяч жителей? Естественно, в наше время – никому. Можно преподавать в высших учебных заведениях, и таких парочка имеется, но места там давно разобраны, преподаватели держатся за работу зубами.

– Устроишься, – убеждала мама. – И знаешь, что мы сделаем? Оденем тебя, как куколку! Все-таки встречают-то по одежке.

Девиз «ничего лишнего» сохранил в целости деньги от проданной квартиры. Они приобрели швейную машину с множеством операций, накупили тканей, у знакомой взяли кипу журналов. Целыми днями кроили, отмеривая вместо семи раз двадцать семь, и строчили. Вскоре у Риты появилось много «лишних» вещей, она научилась шить, а мама до сих пор берет заказы у знакомых. Ну, действительно, зачем тратить деньги на готовую и плохого качества одежду с барахолки, когда можно одеться в эксклюзивные вещи? Серьезно потратились лишь на обувь и сумки, но эти предметы не выполнишь кустарным способом. Одна добрая душа посоветовала обратиться в совместное кипрское предприятие, туда требовался референт. Рита предстала пред очами главы фирмы не замученной трактатами Макиавелли и Канта философиней, а преуспевающей, уверенной в себе леди. Она прекрасно владела компьютером, а знание английского и немецкого (немецким с ней занималась мама с детства) решило судьбу конкуренток, приняли Риту, которая к тому времени успела и курсы референтов закончить. Осталось диплом о философском образовании повесить в сортире и ходить с гордо поднятой головой, потому что работаешь в фирме, которая выпускает картонную тару! Бред? Нет, реальность.

В офисе она познакомилась с Германом. Он вошел, а ее словно кипятком обварили. Зато он заметил ее со второго взгляда, а именно на банкете по случаю дня рождения шефа-киприота. На том же вечере присутствовал и Андрей, который тоже произвел впечатление на Риту. Оба оспаривали ее внимание, она была в полной растерянности, однако предпочла Германа, а ведь ее предупреждали:

– Куда ты лезешь? Он же бабник, избалован и нагл.

В таких случаях женщины приводят ошибочный, но самоуверенный довод: это было до меня, со мной он станет другим. Растеряв последние мозги, Рита ночь провела у Германа. Она не была девой в полном смысле этого слова, еще в университете у нее случилось два романа скорее из любопытства, но глубокого следа в ней они не оставили. С Германом произошло все иначе, проще и сложнее одновременно. Она влюбилась, как последняя дура. Его бесшабашность, неуемный темперамент, любознательность, умение удивляться и удивлять подкреплялись веселым нравом. Однако Герман оказался еще и ревнивым, вспыльчивым, обидчивым, из-за чего возникали ссоры, а после ссор он забывался в объятиях других. О, сколько Рита пролила слез тайком, давая себе клятву, что выкинет его из головы. Но при полном отсутствии серого вещества – там поселился один Герман – это оказалось ей не под силу. Он просил прощения, да как! Рита переступает порог квартиры, а у дверей одиноко лежит букет; Рита приходит на работу, а на ее стуле лежит букет; почтальон приносит посылку, а в ней цветы! А стояние на коленях? Она выходит из подъезда и видит машину Германа, его самого на коленях с выражением шутливой мольбы в глазах. Простите, кто же устоит? Были упреки, слезы, поцелуи… И снова Рита говорила себе:

– Это последний раз. Он все понял.

За последним разом был еще раз, еще… и вот к чему это привело. Сначала она ужасно хотела выйти за него замуж, затем желание постепенно уменьшалось, пока не пропало вовсе. Последняя история поставила окончательный приговор: он никогда не изменится. В душе образовалась пустота пополам с горечью. На этот раз, выйдя из СИЗО, Герман не забрасывал ее цветами. Идя на работу, или возвращаясь домой, Рита видела его автомобиль у своего дома, знала, что он сидит там за темными стеклами, но даже не смотрела в его сторону. Однажды автомобиля не оказалось на привычном месте, а вот Герман вырос у нее на пути:

– Рита, давай поговорим.

– Не о чем нам говорить, – попыталась она обойти его.

– Погоди, – он не дал ей уйти. – Пожалуйста, выслушай…

– Убирайся! – четко, с ледяным спокойствием сказала Рита.

Он ушел. Рита, как ни странно, уже не испытывала горечи потери, она смирилась с невозможностью быть вместе. Но ее в покое не оставили. Перед свадьбой Светланы к ней домой пожаловал сам Феликс и очень просил «поприсутствовать» на торжестве в качестве подруги его сына. Она заявила:

– Вы извините, но я не хочу быть ширмой вашему сыну. Я понимаю, мое присутствие должно дать понять всем, что грязной истории не было. Но она была, я не помогу укоротить злые языки. А меня вы выставите в некрасивом свете. К тому же между мной и Германом ничего больше нет.

– Ты не права, Рита. Я пришел к тебе без задней мысли. Герман любит тебя, я полагал, что и ты его любишь, он очень переживает и раскаивается. Ты права, он слишком часто злоупотреблял твоими чувствами, играл на них. Но я надеюсь, что сейчас он кое-что понял, ведь заплатить за его бездумность пришлось дорогой ценой, кстати, не ему. Я хочу помирить вас. Ему нужна такая женщина, как ты, которая сможет обуздать его.

– Обуздать? – Рита скорчила гримасу обиды. – Обуздать – это насилие, а я полагала, что между двумя любящими людьми насилия быть не может.

– Мне очень сложно рассуждать на эту тему, Рита. Я любил только одну женщину, мать Германа и Светланы. Да мне и некогда было задумываться над сложностями человеческих отношений, я положил много сил на достижение своих целей. Во все тяжкие пустился позже, когда умерла жена, когда поставил дела на должный уровень. Я знаю, большинство людей меня ненавидит, а за что? Да, я сумел создать достойную жизнь себе и детям, сумел кое-чего добиться, что в этом плохого? Я затратил столько сил и здоровья… что и вспоминать нет желания. Но меня называют вором, негодяем, мафиози. А кто называет? Кучка лентяев. Что ж они не наворовали в свое время? Ума не хватило? Сообразительности? Или чего?

– Просто вы один из немногих, кто оказался в нужном месте в нужное время. Здесь не понадобилась особая сообразительность, а всего-то практичность, чтобы подобрать то, что плохо лежало.

Феликс тогда поднял черные брови вверх, словно видел Риту впервые. Не в ее характере рубить правду-матку, как раз Рита тем и нравилась ему, что отличалась тактом, мягкостью.

– Что вас так удивило? – спросила она, ибо пауза оказалась неприятной.

– Ты умная девушка, – разочарованно произнес он, чем немного ее насмешил. – Впрочем, теперь я понимаю, почему Герман так привязался к тебе. Но, поверь, Рита, ум не всегда бывает достоинством.

– Я не хотела вас обидеть, извините.

– Извиню, если увижу тебя на свадьбе с Германом.

– Нет, я не могу, – твердо сказала Рита.

– Хорошо. Тогда пойдем другим путем. Ты ведь фактически работаешь у меня. Работа не пыльная, высокооплачиваемая, другую такую в нашем городе ты вряд ли найдешь.

– К чему вы клоните? – насторожилась она.

– Ты прекрасно меня поняла, ты же не глупая.

– Ах, вот как! Значит, если я не соглашусь, вы найдете повод уволить меня? (Он улыбнулся.) Сурово. Да, это серьезная угроза. И поскольку я действительно вряд ли найду работу, особенно если вы об этом позаботитесь, мне остается принять приглашение, к сожалению.

– Спасибо, Рита, – он поднялся, чтобы уйти.

– Надеюсь, это единственная просьба такого рода?

– Надейся.

– Скажите, а вы не станете меня заставлять выйти замуж за Германа?

– Если этого захочет мой сын, я, Рита, найду способ тебя уговорить.

– Феликс Георгиевич, вы распустили сына.

– Мне обидно такое слышать, но ты права. Меня можно понять, я люблю своих детей и хочу им счастья.

За счет несчастья других? – хотелось крикнуть ей, но не крикнула. Ее, честно сказать, напугал Феликс. Тогда она почувствовала его силу, способную смести все на своем пути, уничтожить и спокойно продолжать жить, удивляясь, почему его ненавидят. Больше всего она боялась встречи с Германом, да еще на протяжении трех свадебных дней. Боялась, что дрогнет, не устоит, опять все вернется на круги своя. И вернулось. Она снова с ним. Насколько его хватит? Годы бегут, а что потом? Ей уже хочется не бешеной любви, а простого бабьего счастья: мужа, детей, цветов в горшках на окне, готовить обеды… Так просто и так недостижимо. Андрей… Да нет, не надеется она на семейную идиллию с ним, просто это способ отстранить Германа, чтобы не донимал ее.

Стало совсем темно. Рита поднялась к Герману, тот строчил что-то за секретером. Вдруг Риту обдало холодной волной: окно было открыто настежь. Она судорожно задернула шторы:

– Пожалуйста, очень прошу, задергивай портьеры!

– Ты что?.. – оторвался он от писанины, изумленно подняв брови. – Душно же.

– Я прошу тебя, пусть будут окна закрыты. Есть кондиционеры.

– Ну, хорошо, пусть… Иди ко мне, ты дрожишь.

– Это чисто нервное.

Герман губами касался ее лица, шеи… Ее бросило в жар, тело становилось безвольным. Она знала, что через минуту вернутся и воля, и сила, убегут сомнения далеко-далеко, и появится уверенность, что так будет вечно. Вечно? Неправда. «Господи, что мне делать?» – подумала Рита. Молчание. Кругом одно молчание…

– Егор, это твой адвокат… Он задаст тебе вопросы…

– Ты веришь?

– Я? Нет! – догадалась она, о чем он спросил. – Я знаю, это не ты…

– Значит, так, лирику в сторону, – перебил ее Федор. – Обстоятельства дела я знаю, теперь ответь, где ты был с девяти до одиннадцати вечера?

– Меня уже об этом спрашивали, – угрюмо сказал Егор.

– И не раз еще спросят, – «успокоил» его Федор. – Видел тебя кто-нибудь в этот отрезок времени? Знакомых ты встречал?

– Нет.

– Ты пришел домой около одиннадцати, где же был все-таки?

– По городу гулял, – пожал плечами Егор.

– Ты, парень, зря недооцениваешь ситуацию. Нам нужны свидетели, которые встретили тебя, говорили с тобой. Иначе как докажем, что убил не ты?

– Пусть докажут, что убил я.

– Послушай. – Федор смотрел на Егора, как на больного. – Знаешь, сколько тебе светит за убийство?

– В камере просветили.

– Так помоги себе и мне. В нашем городе живет половина родственников, половина знакомых. Не может быть, чтобы ты гулял теплым вечером в предвыходной день и никого не встретил.

– Не расскажу, – отрезал Егор.

– Даже так? – усмехнулся Федор, слегка поразившись недоверию парня. – Значит, свидетели все-таки есть?

– Да, – неохотно сказал юноша.

– Кто? Выкладывай, не бойся. (Тот молчал.) М-да… Я ведь дорого стою. Светлана и Марат оплачивают защиту, твоя мать не в состоянии нанять адвоката. Конечно, если ты захочешь, тебя будет защищать государственный адвокат бесплатно. Но не советую пользоваться его услугами. Бесплатно теперь только птички чирикают.

– Егорка, пожалуйста… прошу тебя… – лепетала Света.

– Свидетелей можно купить. Особенно сейчас, когда у людей переворот в мозгах, – упрямился Егор.

– Мой юный друг, если твои свидетели дерьмо, то их купят, когда пригласят на суд, когда они по коридору будут идти, в сортире на толчке сидеть, где угодно.

– Согласен, – сказал Егор и впервые за время свидания посмотрел на него и Свету. – У нас в городе сделают так, как кому-то нужно. Слишком большую птицу подстрелили, прости, Светка, значит, это надо такой же большой птице. Меня все равно раздавят, поэтому неважно – есть адвокат или нет.

– Тогда ты ничего не теряешь, – улыбнулся Федор. – Давай все же попробуем вывернуться? Шанс есть, если, конечно, ты поможешь.

– Хорошо. Я заходил в парк сразу после того… как был на свадьбе. Там есть кафе под открытым небом «Ивушка». Официантка должна меня помнить, я ей нахамил. Заказал сто пятьдесят водки. Она спросила: «Не много?» Я ее послал. Она меня тоже обложила, но выпивку принесла. Минут десять я посидел и пошел домой пешком. По дороге встретил Митю Шоркина, однокурсника, минут пять потрепались и разошлись. Домой не сразу пришел, курил во дворе на детской площадке. Не хотел маму огорчать, я ведь выпил. Во дворе никого не было, так что там меня никто не видел, все у телика торчат в это время или спать ложатся. Все.

– Угу… – задумчиво произнес Федор. – А сколько времени ты шел от парка до места встречи с Митей?

– Это легко проверить. Оттуда до площади Свободы минут сорок ходьбы, плюс-минус пять. А специально я время не засекал, не знал, что пригодится.

– Хорошо. А Митя… один был?

– Нет, с парнем, но я его не знаю, даже имя не помню.

– Что ж, кое-что есть.

Света готова была снова расплакаться, но теперь уже от радости, понимая, что Егору ничего не грозит. Все будет доказано, это так просто! Егор выйдет из кошмарного места… А что будет потом? Загадывать не стоит, потом будет потом. Но все обойдется. Она даже представила встречу за стенами мрачного СИЗО, как они с Егором уйдут вместе, их будет ждать тетя Лена, которой Света названивает… Стоп, а Марат? Ну, с ним все ясно, Света достаточно его изучила, он человек не лишенный благородства, возражать не станет, если Света уйдет к Егору. Дело не в Марате, а в его отце, эту дурацкую свадьбу он затеял. Ну, ничего, Света надеется на Марата, он договорится с отцом. В конце концов, она своему так называемому мужу тоже до фонаря, это очевидно. Все будет хорошо… Жаль, папы нет…

– Светлана, пора.

Егор уже стоял, держа руки за спиной, ему что-то говорил тюремщик, или надсмотрщик, Света совсем не разбиралась в званиях и должностях СИЗО. Ей бы хотелось побыть с Егором наедине, но это невозможно, она знает.

– Не приходи больше, – бросил он Свете.

– Почему? Егор, почему?

– Не надо.

Его увели. Все-таки две слезы упали на пол, а Света так старалась держаться. На пороге он оглянулся. Нечто страшное увидела она в глазах Егора, полную обреченность… По спине пробежал холодок, скользнул по рукам и замер в кончиках пальцев. Бряц, бряц – закрывались тяжелые двери, другие открывались, через них им предстояло выйти на волю, а Егор останется здесь.

– Пойдем, – тронул ее за локоть Марат.

Она вдруг поняла, что невероятно хочет на свежий воздух, где жарит солнце, где нет сырой и липкой атмосферы чужих бед. На улице вдыхала глубоко, словно пыталась очиститься, а Марат с адвокатом переговаривались. О чем? Ах, о Егоре. Поразительное неумение держать себя в руках, Герман прав: одни глупые эмоции. Пора взрослеть. Холодок в пальцах не проходил…

Ей никогда раньше не приходилось сталкиваться ни с одной проблемой, конечно, Света терялась, путалась. Она росла в парнике в самом прямом смысле этого слова. Мать Света не помнит, она умерла, давным-давно. Заботился о ней отец и няньки, менявшиеся слишком часто, чтобы привыкнуть хотя бы к одной. За нее все делали, решали. В школу и домой отвозили на машине. Даже когда поступила в университет и предстояло жить в чужом городе, Феликс купил ей однокомнатную квартиру недалеко от университета, договорился с соседкой, чтобы та готовила завтраки-ужины, убирала квартиру, стирала, а обеды отец оплачивал в ресторане за месяц вперед. В свои тогдашние семнадцать она понятия не имела, где и что можно купить из еды, сколько это стоит, что такое экономия и голодные студенческие вечера. Она думала – все так живут. Зато папа это называл – дочь вступила в самостоятельную жизнь. Естественно, у нее появились друзья в университете, поделившиеся жизненным опытом и кое-как открывшие ей глаза, что Света инопланетянка. Подружки затаскивали ее на вещевой рынок, где можно купить шмотки подешевле, Свете же покупали вещи папа, уделявший иногда дочери время, и Герман. Белье она выбирала в магазинах сама, но туда ее тоже возили на машине, поэтому, когда она попала на рынок… потерялась среди толпы и едва выбралась. Подружки хохотали до упаду. Стало доходить, что она многого не догоняет, а с какой стороны догнать, не представляла.

И вдруг появляется Егор. Как-то в осенний теплый вечер она и подружка праздно шатались по парку, присели на скамью отдохнуть. К ним подсел симпатичный юноша, разговорились. Вернее, говорили подружка и Егор, а Света больше молчала, так как не раз попадала впросак из-за своих «обширных жизненных познаний». Но Егор чаще обращался к Свете, он ей тоже понравился. Выяснилось, что учится он в ее родном городе в институте, приехал купить специальную литературу, которая при издательствах стоит дешевле, чем дома. Был субботний день, обычно отец присылал машину за дочерью на выходные, но тогда она позвонила накануне в пятницу и сказала, что не собирается домой, а хочет позаниматься. Через два часа общения с Егором планы изменились, Света поехала с ним домой на электричке. С тех пор наступил новый этап ее жизни. Когда ее увидел папа дома… его чуть удар не хватил. Как же, дочь могли обидеть, выкинуть в окно, изнасиловать, электричка могла сойти с рельсов… Света хлопала глазами, не понимая, почему отец сердится, ведь в электричке полным-полно народу и еще Егор. О нем она умолчала, но встречаться они стали часто. Узнав Свету ближе, Егор не подтрунивал над ней, как это делали сокурсники, только сокрушался:

– Светка, отец сделал из тебя игрушку, ты даже не тундра, ты… не знаю, как назвать… вообще ничего не знаешь о жизни.

– По-твоему, я дура? – обижалась она.

– В том-то и дело, что не дура. Ну а телевизор ты смотрела?

– Конечно. Папа выбирал программы…

– Ха-ха-ха…

– Папа считает, там много гадостей показывают и на нормального человека телевизор плохо действует. Вот книги он разрешал все читать, я и читала.

– Нет, это невозможно! Папа, папа! А ты? Представь, вдруг что-то случится с отцом…

– С ним ничего не случится. Никогда!

Егор хватался за голову и принимался объяснять примитивные вещи. Он выглядел таким многоопытным, Света слушала, раскрыв рот. Он познакомил ее с друзьями, они до утра смотрели видик, пили пиво, играли в бутылочку, слушали музыку от классики до тяжелого рока. За полгода Света узнала столько хорошего и плохого… Герман только руками разводил:

– Папа, Светка с цепи сорвалась, она ругается.

Но Феликс продолжал баловать девочку. Ничего страшного, говорил, ласточка должна и пошалить. Его поучительные беседы сводились к одному: ай-яй-яй, нельзя произносить плохие слова. Света слушала, кивала и делала по-своему. Вдруг она очутилась в ситуации «вверх дном». События последних двух месяцев не умещались в маленькой головке, только некие защитные силы внутри не позволяли ей спятить.

Марат и Федор прощались, а Света разминала пальцы: холодок так и не прошел.

Дня три спустя Марат приготовил чудный ужин из мяса под каким-то экзотическим соусом, пытался приобщить к кулинарному искусству Свету. Впрочем, простые блюда – суп или борщ – он тоже не умеет готовить. Света честно выполняла роль подсобного рабочего, чистила овощи, резала лук и рыдала при том горючими слезами. Едва сели ужинать – звонок. Пришел Федор, потребовал себе тарелку, достал бутылку вина.

– Чем порадуешь? – спросил Марат, когда выпили и принялись за мясо.

– Ничем, – вздохнул тот. – Официантка не помнит, как я ни старался восстановить в ее памяти тот вечер. А Митя… Ох, уж этот Митя… Пьян, говорит, был, кого-то встречал на улице, а кого и где… Они с другом шли на автопилоте, ничего не соображали.

– Как же так? – разволновалась Света. – Митя учится с Егором… Он не хочет ему помочь? Неужели можно напиться и ничего не соображать?

– Светильда, не обижайся, – сказал Марат, отсмеявшись. – Это действительно возможно. Хочешь, на себе испробуй.

– Не хочу, – буркнула она. – Я просто не верю, что Митя не помнит.

– Значит, не хочет вспоминать, – заключил Федор.

– Я поговорю с ним, – заявила Света. – Он не может так поступить.

– Думаю, это вряд ли поможет, – равнодушно пожал плечами Федор.

Его тон и отношение очень расстроили Свету, остаток вечера она провела с потухшим настроением – вот так умирает надежда. А утром она исчезла из дому потихоньку, когда Марат вышел за сигаретами, оставив записку: «Скоро буду». Целый день проторчала у дома Мити, он появился с парой приятелей, весело гогоча, Света кинулась к нему:

– Митя, я прошу тебя, будь человеком, вспомни встречу с Егором.

– Светка? – растерялся он и даже отпрянул от девушки, словно боялся ее. – Клянусь, ничего такого не припоминаю. Меня спрашивали уже… Я пьяный был…

– Митенька, ты же ногами шел, значит, в сознании был, – внушала она ему. – Митенька, от тебя зависит… Это хоть ты понимаешь?

– Я-то понимаю… Ну, хочешь, совру? Но что врать? Понятия не имею.

– А твой друг? – не сдавалась Света. – С которым ты был?

– Друг? Свет, я даже не помню, с кем тогда пил – до того накачался. И с кем домой шел – отшибло. Честно. Поверь.

Света рассматривала его, как невидаль, увиденную впервые и поразившую ее своими необычными формами. А Митя смущенно улыбался, мялся, тер нос…

– Понимаешь, Митенька, – сказала она тихо, – я тебе не верю. Вот так: не верю, и все. Егор тебе столько делал… рефераты писал… я ведь знаю. А ты…

– Вот этого не надо, – возмутился Митя с видом оскорбленного достоинства. – Не надо давить на психику. За ложные показания в тюрьму сажают.

– Митя, тебя не будет мучить совесть?

– Нам совесть не по карману, – сказал один из приятелей и заржал.

– Девчонка, чего ты пристала? – вступил второй. – Вспомни да вспомни… Сказал же: не помнит. Пошли с нами на тусовку?

– Свет, я честно не помню, пьяный был, – крикнул ей вдогонку Митя.

– Но то, что ты пьяный был в тот час, помнишь? Подонок ты, Митя.

– Давай проучим девчонку? – предложил «остряк».

– Стой, – сказал Митя. – Тебе башку оторвут. Это дочка Железного Феликса. Говорят, его грохнул Егор прямо у нее на свадьбе…

Света бросилась бежать, задыхаясь от чужой подлости и собственной ярости. Бежала, пока в глазах не потемнело, не застучала в висках кровь.

– Подонки! Мразь! Дерьмо! – ругалась вслух.

Но устала, да и ногу растерла новыми босоножками. Села у кособокого домика на лавочку, сняла обувь. Из дома она сбежала, чтобы Марат за ней не увязался. Правильно поступила, не хватало только стычки Марата с дружками Егора. А Митя мерзавец, ведь помнит, помнит! Почему все так скверно?

– Эй! Чего здесь расселась? – Над забором торчала сморщенная, перекошенная злобой харя в кепке с беззубым ртом. – А ну, иди отсюда! Вам у моего двора маслом намазано? Пошла, пошла отсюда, проститутка!

Света отошла, оглянулась – харя следила за ней. И тогда Света все накипевшее выплеснула на деда:

– Чего зыришь, старый верблюд? Хрен моржовый! Да я вернусь сюда с пацанами и утоплю тебя в сортире, урод!

Завершив выпад, Света дунула что есть мочи под оголтелый лай собак из дворов и нецензурную ругань хари. Что ж, у современных девушек могут быть скромные познания в области кухни и быта, зато кое в чем другом они преуспевают.

Босиком Света пришла к парку, надела босоножки и, превозмогая боль в натертых местах ступней, добрела до «Ивушки». Народу в парке было очень мало, а кафе под открытым небом вовсе пустовало. Сев за столик, Света теребила фотографию. К ней лениво подплыла дородная официантка в грязном переднике красного цвета в белый горошек, вопросительно уставилась.

– Мне… мне… – мялась Света. – Мне сока… и стакан вина.

– Тебе сколько лет? – надменно спросила официантка, которой было в самый раз за плитой стоять, а не отпугивать клиентов.

– В… во… восемнадцать, – почему-то стала заикаться Света.

– Не бреши.

– Честное слово, – неубедительно промямлила Света, в этот момент сама не верившая в свое совершеннолетие. Робко добавила: – Я замужем.

Официантка фыркнула, уплыла в домик-ларек. Света растерянно оглядывалась, не зная, что делать дальше, вернется официантка с заказом или нет. Однако та вскоре приплыла, поставила два стакана (один предположительно с вином) на стол, ехидно смотрела. Света поднесла стакан ко рту, в нос ударил запах чего-то перебродившего и кислого. Отхлебнув, она постаралась не морщиться и обратилась к официантке:

– Понимаете, две недели назад была моя свадьба… Ой, это вам не нужно… Сюда заходил молодой человек… его зовут Егор… Ой, вы его не знаете… В смысле – имени не знаете. Так вот… Вы не могли бы вспомнить его? Он заказал сто пятьдесят водки… и…

– Люся! Люсь! – крикнула та в сторону ларька. – Опять тебя спрашивают.

Подошла такая же далеко не худенькая женщина, явно принявшая сто пятьдесят, так как нос ее и щеки пылали, а глаза возбужденно сверкали.

– Тебе чего? – спросила Свету Люся.

– Вот, – протянула она фотографию Егора и повторила сказанное первой.

– Не знаю, – пожала плечами Люся. – Может, и заходил.

– Ну, припомните, – настаивала Света. – Он еще вас послал… Извините.

– Да меня каждый второй посылает, делов-то! Что ж, их всех запоминать?

– Ну, посмотрите хорошенько, – умоляла Света. – Он пришел где-то в половине десятого вечера, одет был в костюм темно-синего цвета, голубую рубашку, а галстук…

– Девочка, – виновато улыбнулась Люся, – знаешь их сколько тута шастает? Они у меня слилися в одну кучу, я мужа своего скоро не различу, а ты…

Света расплакалась, да так горько и жалобно, навзрыд, что обе тетки присели на стулья и давай ее утешать. Первая поднесла стакан с вином:

– Деточка, выпей, хорошо успокаивает.

– Ага, – подтвердила Люся. – Почище валерьянки будет. Пей, пей…

Света залпом осушила стакан с невкусным вином, сморщилась. Люся на закуску поднесла к ее рту сок, но сок не перебил запаха дрянного вина, попавшего в желудок и начавшего пытать его кислятиной. Затем голова Светы стала кружиться, а тело… оно не слушалось. Женщины о чем-то ее спрашивали, Света их плохо понимала, будто иностранка, и вообще, постепенно перестала соображать. Счастье, что обе они оказались добрыми, проводили ее до такси, усадили, растормошив, спросили адрес.

– Улица Бетховена 35, квартира 20, – выговорила она.

И отключилась. Пришла в себя, когда Марат вытаскивал ее из такси. Ноги не передвигались, а руки цепко хватались за мужа – все же чувство самосохранения работало. Потом она почему-то оказалась в воздухе, держась за шею Марата…

– Пей, – протянул он утром стакан с шипящей жидкостью, пузырьки подпрыгивали над поверхностью воды. Света только что проснулась и чувствовала себя прескверно.

– Что это? – спросила.

– Эликсир. Специально для выпивох. Пей, не бойся, через пятнадцать минут похмельного синдрома как не бывало.

Выпив «выстреливающую» по носу водичку, Света упала на подушки. Неприятные физические ощущения усугублялись стыдом. А Марат, как назло, не уходил, ухмыльнулся:

– Ну и как, удался эксперимент?

– Не понимаю.

– Набралась ты вчера. А как с памятью?

– Я тебя по всему городу искал. Герман тоже. Приехал домой проверить, вдруг ты уже здесь, а у подъезда – такси. Пришлось тащить тебя на себе. Где ты была?

– Гуляла. Прости, пожалуйста, я нечаянно.

– И кто тебя нечаянно напоил?

– Сама.

– Ну и ну! Понимаешь, Светильда, – улыбнулся Марат, – нормальные люди напиваются в компаниях, а вот алкаши в одиночку.

– Не дави на психику, – припомнила Света выражение Мити. – Мне и так стыдно…

– Прими контрастный душ, он стыд смоет.

Если бы можно было так просто смыть все. В ванной она каялась, винила себя во всем. Не зная Марата, оскорбляла его на свадьбе, а ведь сама дала согласие выйти за него замуж. Какое-то уродливое слово – замуж. А Марату зачем все это нужно? И Света злилась, не понимая ни его, ни себя.

Потом пила на кухне кофе, приготовленный Маратом, и думала, искоса наблюдая за ним, что, в сущности, он неплохой человек, а она хамка.

Несколько дней спустя Федор принес новость, которую Света едва пережила. Марат открыл дверь, а тот сразу и выпалил:

– Прошлой ночью в камере повесился Егор.

– Тише! – шикнул Марат. – Светке ни слова…

Поздно. Она вышла из комнаты как раз при сообщении. Марат уже знал, что делать при истерике, не отходил от нее ни на шаг, нянчился с поразительным терпением. Накачанная транквилизаторами Света отключалась, приходя же в себя, снова билась в истерике, обливаясь слезами.

Вечер. Герман у телевизора, вглядываясь в людей, водил авторучкой по экрану, чтобы не пропустить ни одной детали. Рита, лежа на боку, долго не сводила с него глаз. Невыносимо.

– Ты хочешь найти убийцу по записям? – поинтересовалась она.

– Возможно.

– Думаешь, он позволил себя снять?

Последнее время все, что отвлекало, мешало сосредоточиться, раздражало его. Он резко развернулся к ней, жестко сказал:

– Я хочу найти того, кто убил отца. Не знаю, как найду и где, но пока не изучу пленки, не успокоюсь. Убийца мог допустить ошибку, его могли снять случайно, мало ли… Неужели не понятно? Ты бы лучше поплавала в бассейне, чем мне…

Прервал его телефон. Рита взяла трубку, услышав взволнованный голос Марата, протянула ее Герману.

– Ну, что там еще стряслось? – проворчал он, вставая.

Несколько секунд спустя Герман стал бледным, на лбу выступили мелкие капли пота. Он нажал на рычаг, потом положил трубку на аппарат, сел на кровать, растирая пальцами лоб, руки у него дрожали. Рита беспокойно спросила:

– Что? Со Светланой?.. Господи, Герман, не молчи.

– Звонил Марат… – выдавил он.

– Это я знаю. И что?

– В камере повесился Егор.

Пауза зависла долгая. Рита, онемев от ужаса, разводила руками, открывала и закрывала рот. Она чувствовала, что должно произойти еще что-то страшное, и вот глыба, висевшая над ними, обрушилась разом и давит, давит… Когда прорезался голос, Рита растерянно пролепетала:

– Повесился… Как? У них же все отнимают – шнурки, ремни…

– Порвал футболку и сплел жгут.

– Ты говорил, с ним ничего не случится. Ты говорил – остальное приложится. Что приложилось? Мальчик погиб. Повесился… Как страшно!..

– Замолчи!!! – взревел Герман, подскочив, ибо упрек был справедлив, имел прямое отношение к нему. – Что я мог сделать? Что? Что?

– Не знаю! Он не убивал, сам знаешь. Почему ты не помог ему? – Рита перешла на крик. – Он ведь один у матери. Почему ты не внес залог, чтоб Егор не оставался там? Ты должен был что-нибудь сделать, хотя бы попытаться! Но ты… ты ничего не сделал!

Герман в бешенстве ходил по спальне, отшвыривал стулья, попадавшиеся на пути, пнул кресло, бил кулаком в стену. Едва она закончила, прорычал:

– Разве я думал, что этим кончится?

– А ты вообще когда-нибудь думаешь? Не пробовал подумать о других, каково тем, кто рядом с тобой находится? Нет! Ты и твой отец только о себе пеклись!..

– Не трогай отца!

– Ах, вот как! Не трогай! – Она стала напротив Германа, похожая на драчливого петуха. – Значит, когда меня Феликс заставил прийти на свадьбу изображать беззаботную твою подружку после всей грязи, пригрозив, что уволит меня в случае неявки, что работу я в этом проклятом городе больше не найду, – это нормально, да? Светку вы заставили выйти замуж, чтоб отмазать тебя от тюрьмы, – тоже в порядке вещей? Теперь мальчишка заплатил жизнью за твою прихоть, так как тебе надо найти настоящего убийцу, но для этого ты решил подержать парня в тюрьме, – а вас трогать нельзя? Вы кто? Кто вы такие, что взяли себе право играть людьми? Да, ты прав: любой мог убить Феликса, любой, кому он перекрыл кислород и изгадил жизнь.

Герман ударил ее по щеке. Он не выдержал. Он был оскорблен и уязвлен. Рита замерла, на секунду зажмурившись, потом с достоинством сказала, улыбнувшись:

– Когда нет других доводов, распускают руки. Что, рабыня вышла из повиновения? Так вот, дорогой, я твое величество сносить больше не намерена. – Она поставила на кровать баул, побросала туда вещи, которых, к счастью, оказалось немного. Быстро переоделась. – За полтора года мы прошли все этапы супружеской жизни. Хватит.

– Что ты собираешься делать? – растерялся он.

– Я ухожу. Навсегда. И больше ко мне даже не приближайся!

– Не смей… – Герман вырвал из рук Риты баул.

– Что?! Ты запрещаешь мне уйти? А кто ты такой? Муж? Всего-навсего любовник, который надоел мне до смерти. Отдай! Мне давно следовало вычеркнуть тебя, но я надеялась, что ты изменишься. Глупо. Для тебя существуют только твои интересы. Ты считаешь, что имеешь право на самолюбие, гордость, достоинство, а мне отказываешь в элементарном – в уважении. Отдай баул!

– Не отдам. Рита, нам же хорошо вместе…

– Мне этого мало! Я хочу, чтобы меня уважали, любили, а не обращались, как с тряпкой. Постель, дорогой, еще не все. Отдай сумку… Не отдашь? Хорошо, я уйду так.

Выбежав из спальни, Рита понеслась по ступеням вниз, но ее догнал Герман. Попытка удержать взбесившуюся Риту окончилась плачевно. Она оттолкнула его с такой неожиданной силой, что он не устоял на ногах, упал на пол. Хлопнула входная дверь, до слуха долетал лязг замков на железных воротах.

Герман медленно пересел на ступеньки лестницы, он не ушибся при падении, просто куда-то подевались силы. Теперь он остался один. Рита ушла, ушла… Вновь он задумался о значении этого слова. Оно легкое, летучее. Ушла, значит, ненадолго, вернется. Перебесится, отойдет и вернется, почему-то был уверен Герман. Полегчало. А вот Егор не вернется, он исчез навсегда, перестал существовать. Ненависть забилась в Германе, свела скулы до боли и произнесла его голосом:

– Ты мне заплатишь и за пацана.

Больше он ни о чем не думал, на страдания времени нет, он должен найти убийцу, на счету которого уже двое. Вернулся к телевизору, быть может, там есть намек, совсем крохотный, но он поможет угадать, распознать, найти…

По улице Рита бежала сломя голову. Споткнулась, упала. А упала потому, что темень была непроглядная. Фонари лишь у дома Феликса, остальная часть улицы едва освещается из окон домов. Некоторые промежутки пути вообще во власти тьмы. Разбитая коленка ныла, из ранки текла кровь, а до остановки было далеко.

Тишина улицы живая, ее наполняет множество звуков: собака залаяла, кошка прыгнула на дерево, зашипев, по листве прошелся ветерок… Вдруг показалось – шаги сзади… Рита оглянулась. Ночь надежно укрывала что бы то ни было. Но ощущение, что она не одна, не проходило. Возможно, больное воображение будоражит всякие там страхи со дна души, Рита ведь большая трусиха. Точно: кто-то ее догоняет! Более не оглядываясь, она помчалась со всех ног, интуитивно угадывая ухабы и перепрыгивая их…

Заняться было нечем – время отпускное, поэтому вечерние часы превратились в наказание. Она ходит на работу. Каждый день. В школе ремонт, ее присутствие необходимо… Так ли уж необходимо? Там только и ждут, чтобы она не пришла. Но она не может не ходить в школу, не может оставаться одна.

«Ну что, Кирочка, – слышался посторонний голос внутри, – спасаешься за работой? А как тем приходилось, кого ты невзлюбила и вышвырнула за ерунду? Тем, кому трудовую книжку подпортила? Может, у них тоже было одно спасение – работа? А ты их лишила этого спасения».

Она отбросила журнал, в котором не прочла ни строчки, прошлась по комнате, выглянула в окно. Летний вечер, чудный вечер, нежаркий… Петра нет. Приходит поздно, сразу заваливается спать, почти не разговаривает с ней. Когда его нет, она готовит монологи в духе шекспировских героев, планируя высказать их мужу, но вот он приходит, а она ни слова. Решив выпить чаю, Кира Викторовна поставила чайник на плиту…

Он давно не спит с ней. Поначалу она радовалась. Тут в школе с утра до вечера на ногах, дома планы-тетради, еще и мужа ублажай. Простите, возраст уж не тот. Проходит месяц, два, на исходе третий… И вдруг до нее дошло, что он вовсе перестал прикасаться к ней, не было даже намеков, которые она часто осаживала фразой: «У меня еще куча работы, спи». Наступил момент, когда пришлось бороться с позывами плоти. В самом деле, не станет же она говорить прямо, мол, хочу! Это унизительно, пошло, стыдно, в конце концов. Она нервничала, срывалась, а Петя не понимал причин ее внезапных обид. Подсказал ему Андрей:

– Папа, извини за нескромный вопрос, но ты с мамой давно спал?

– Сегодня, – недоумевал Петр Ильич.

Андрей от смеха чуть не врезался в дерево, так как оба находились в машине, где и выслушал сын жалобы отца. Отсмеявшись, Андрей спросил:

– Сексом давно занимался с ней?

– Не помню, – честно признался отец.

– Поэтому она и бесится. Исправь положение и можешь недели две отдыхать.

– Думаешь? – не был уверен Петр Ильич.

– Ты как маленький, – усмехнулся Андрей. – Папа, ей же тоже надо. Ты свое получаешь на стороне, а ей где прикажешь удовлетворяться?

В ту же ночь Петр Ильич решил честно выполнить супружеский долг и полез к жене с определенными намерениями. Кира Викторовна не получила ожидаемого результата, была крайне удивлена и растеряна, полночи думала, почему? Осознание пришло недели через три, за это время новых попыток к близости любимый муж и не думал предпринимать. Когда он в очередной раз явился очень поздно, лег спать и уснул тут же, она поняла, что он не хочет ее! Не хочет прикасаться, обнимать дряблое тело, целовать губы в мелких морщинках. Ему противно! Завибрировала каждая клеточка, каждая жилка пульсировала: что произошло? Кира Викторовна стала присматриваться к мужу, заметила, что он изменился, тщательно проверяет одежду, сам(!) утюжит рубашки, уделяет много времени внешности. А его каждодневные бега в кроссовках по утрам родили подозрения, которые плавно перетекли в уверенность: у Петра есть любовница! Убийственная догадка. Однако вскоре она получила возможность убедиться, что это так.

В начале мая Петр и Феликс, Герман уже сидел в СИЗО, встретили важных гостей и повезли их на базу отдыха. Кира Викторовна пожелала сопровождать мужа, да не тут-то было. Он нашел миллион причин, чтобы не взять ее. Тогда, выпросив у знакомых машину, наврав, будто срочно надо ехать на семинар, а ее автомобиль сломался, она рванула на базу. На своем приехать нельзя, Петя увидит. По дороге вспомнила, как на нее смотрели приятели, сколько недоверия читалось в их глазах. Ну, какой семинар на майские праздники, какой? «Они догадались, что я слежу за мужем, – подумала Кира Викторовна. – Мерзко».

Дождавшись темноты, она пробралась к домикам, заглянула в окна и… многое увидела, чего лучше было бы не видеть. Народ хорошо проводил времечко: пили, ели, танцевали. Мужчины сменяли друг друга в бильярдной, выходили покурить, тогда Кира Викторовна замирала под окнами. Многих она прекрасно знала лично. Феликс восседал во главе стола, являясь центром вселенной, его окружали повышенным вниманием и подобострастием. А ее Петя не отходил от молодой девушки, то и дело целовал ей ручки, ноготки на пальчиках. Девушка предложила искупаться в реке, согласился лишь Петя, остальные сослались на то, что «еще холодно».

Как следопыт-охотник кралась за ними Кира Викторовна, прячась за кустами и стволами деревьев. Ее муж, ее Петр, и девушка разделись донага, бросились в воду. Они плескались и резвились, как дети, а она сидела в кустах, зажав руками рот, чтобы не закричать. Проклятая луна, круглая, как сковородка, и огромная зависла на звездном куполе, высвечивая подробности измены. Оказывается, Пете не страшна холодная майская вода, он умеет красиво и страстно любить, от него веяло молодостью. Потом, закрывая глаза, она восстанавливала в памяти картину: гладь воды с лунной дорожкой, песчаный берег в сказочно-нежном свете, два обнаженных тела, на которых дрожали и замирали лунные блики. И слышала шепот Петра и девушки, которой ее муж говорил «люблю»! А когда Кира слышала последний раз от него «люблю»? Десять лет назад, двадцать? Она кусала руки, чтобы не выскочить из-за кустов, не разодрать когтями грудь девушки и не вырвать оттуда ее коварное сердце.

Любовница мужа – бывшая ее ученица, лучшая ученица, которую Кира Викторовна вытянула на золотую медаль, гордость школы. Таня окончила университет, теперь работает у Петра. Они еще купались, он заботливо растирал полотенцем тело Тани и целовал ее так, как когда-то в юности целовал Киру. Они ушли, а она не могла встать, словно из ног выросли корни и впились в сухую землю. Собралась с силами на рассвете. Закоченевшие и онемевшие ноги едва переступали. Подойдя к домикам, где расположилась на ночлег вся бражка, хотела поджечь их, щелкала зажигалкой, но тщетно, даже деревянное крыльцо не загорелось. Измученная Кира Викторовна вернулась домой, где встретилась с пустотой, с нею бродила по комнатам, разговаривала. Затем села на пол и завыла. Жгучая обида, лютая ненависть прорезались в том вое.

Петр появился вечером следующего дня бодренький, с чистыми глазами ангела. Впервые Кира Викторовна взглянула на мужа со стороны и с ужасом обнаружила, что он еще хорош собой, седина только придавала ему импозантности и благородства, его не портило даже обозначившееся брюшко, он вполне может нравиться женщинам. А она рядом с ним старуха, заезженная кляча. Как все-таки больно! Она никогда ему не изменяла, он же так легко забыл лучшее тридцатитрехлетней совместной жизни, а ведь было многое, а он ЗАБЫЛ. Она нашла в себе мужество не высказать накипевшее, а переговорить с Феликсом.

Вот в ком она видела причину перемен в муже – в Феликсе. С ним ее и Петра связывала многолетняя дружба. Учились в одной школе, жили по соседству, семейные торжества отмечали вместе. Кира Викторовна пришла к нему в офис как к другу за советом и помощью, но гипертрофированная гордость помешала поговорить по душам. Феликс сам должен был просить прощения и предложить помощь, посчитала она, поэтому вместо откровенных излияний вывалила на него вагон обвинений:

– Значит, так, Феликс. Ваши мерзости мне известны во всех подробностях. Я могу сказать, где и как вы провели майские праздники, сколько шлюх с вами было, которые годятся вам во внучки. Ты – ладно, человек одинокий, но моего Петра не смей развращать. Друг называется. Ты стал посмешищем в городе, развратным, богатым мешком, который лезет на молоденьких девочек, – так о тебе говорят. Но я не хочу, чтоб и над Петром смеялись, он приличный здравый человек, это ты его сбил с толку, развратил, ты… ты спаиваешь его. Пить он начал, когда вы совместно занялись бизнесом.

Феликс слушал, не перебивая, он умел давить гнев. На необоснованные (по его мнению) обвинения ответил беспощадно:

– Ты думаешь, человека можно развратить, если он этого не желает? Ты уверена, что я заслужил твои обвинения? – Она хотела ответить, однако Феликс остановил ее: – Стоп, Кира, теперь я говорю. Его что, два молодца держат за руки, третий разжимает челюсти, а я заливаю ему водку в рот? Полагаю, спаивают именно так. Дальше. Я привязываю его за руки-ноги, а потом на член сажаю шлюх? Я правильно тебя понял? Докажи, что я так делаю, тогда соглашусь, что я развратил твоего мужа. Нет, дорогая, его развратила ты. Вон зеркало, подойди, посмотрись в него. Кого ты там увидишь? Злую, неухоженную бабу. Ты давно красила волосы? Посмотри, посмотри!..

Феликс энергично вышел из-за стола и грубо подтолкнул Киру Викторовну к зеркальной стене. Он любил много света и пространства, поэтому в офисе стена напротив окон была оформлена зеркалами.

– Чего глаза опустила? – добивал ее он. – Смотри на себя. Волосы у корней отросли, отчего голова кажется грязной. Это мужчину, Кира, седина украшает, женщину она делает омерзительной. Да, случается, что и женщине идет седина, но только умные бабы умеют недостатки превратить в достоинства. Ты же плюнула на себя. Петя пьет? Да как же не запить? Ведь у вас дома находиться невозможно. Ты там цербер, охраняющий порядок. Вот только порядок у тебя какой-то вывернутый: громко говорить нельзя, громко смеяться – пошло, анекдот рассказать – упаси бог, танцевать, отрываться с визгом – вульгарно. Ты запрещаешь радоваться, а требуешь, чтобы тебя любили. Куда делись ваши друзья, Кира? Их же много было. Ты отпугнула всех. С тобой пресно, скучно, тоскливо. Не вини никого, только себя…

Заметив на ее лице выражение адовых мук, Феликс замолчал, походил по кабинету, затем сел в кресло, исподлобья взглянул на нее. Старая, несчастная женщина смотрела в зеркало на себя. Он пожалел ее:

– Прости, Кира, я погорячился. Ты и Петя мне дороги, но… Я хочу, чтобы ты сделала выводы. Думаю, наладить отношения никогда не поздно.

Она с трудом двигалась на ватных ногах к выходу, еще бы, такое услышать! Взявшись за круглую ручку, задержалась. Слегка повернув голову к Феликсу, не глядя на него, она произнесла тусклым голосом:

– Ты страшный человек, Феликс, страшный…

– Неужели ты ничего не поняла? – поразился тот. – Неужели ты настолько упрямая и… тупоумная, что не способна смотреть правде в глаза? Извини, я о тебе был лучшего мнения. Кира, ну, кто скажет тебе правду, как не я? Ты только сядь одна и подумай.

Она горько усмехнулась, не попрощавшись, вышла. За спиной услышала резюме Феликса, не предназначенное для ее ушей:

– Какая дура!

Он наблюдал из окна офиса за выезжающей со двора машиной, которую вела Кира – когда-то милая, обаятельная Кирочка, на которой он хотел в юности жениться. Как меняются люди! Машина рывками, словно за рулем сидел новичок, удалялась по дороге.

Ее била дрожь, будто отбойным молотком, глаза набухли от слез, она громко жаловалась себе вслух, ведь больше ей не с кем было поделиться:

– За что, за что он меня ненавидит? За то, что я вышла замуж за Петра? Значит, вот как отомстил! Разрушил мою жизнь. Выждал и разрушил. Мерзавец, какой мерзавец!..

Когда же она подошла к телу Феликса, лежащему в гробу центнеру мяса, приготовленному на корм червям, наклонилась якобы поцеловать в лоб, но не сделала этого, а торжествующе, еле слышно прошептала:

– Получил, сволочь?

…Свистел свисток, вода в чайнике закипела давным-давно, а Кира Викторовна не слышала, стояла у окна, повторяя, как заведенная машина:

– Сегодня Петя не придет. Что мне делать?

– Какая же я дрянь! – укорила себя Рита, шагая по направлению к дому. – Воспользовалась гибелью Егора. Смерть мальчика освободила меня. Я бросила Германа, удрала, чтобы не видеть его мучений. Выходит, я тоже забочусь о себе. А почему, собственно, я должна кидать свою бесценную жизнь к его ногам? Он того не стоит. Уже руки распускает!.. А вдруг с ним что-нибудь случится по моей вине?..

– Рита! – кто-то окликнул ее совсем рядом.

Подстроившись под ее шаг, по проезжей части медленно плыла машина, а из окна торчали голова и локоть Андрея. Не дожидаясь приглашения, Рита поспешила сесть к нему:

– Мне тебя бог послал.

– Ты только сейчас догадалась об этом? – рассмеялся он.

– У тебя есть аптечка? Дай. И включи в салоне свет.

– Кто тебя так покалечил? – присвистнул Андрей, когда она сдвинула юбку.

– Упала.

– Подожди, у меня есть минеральная вода, давай промоем, – предложил он.

Андрей смочил носовой платок и аккуратно прикладывал его к ранке. Потом Рита обработала кожу вокруг йодом, залепила пластырем и с наслаждением, какого давно не чувствовала, откинулась на сиденье. Появился покой, словно тело каждой клеточкой разом сказало: фу-ух!

– Почему ты одна в такое время и с залитой кровью конечностью? – поинтересовался Андрей, заводя мотор. – Идешь, бормочешь что-то под нос, я за тобой минут пять наблюдал.

– Андрюша, отвези меня, пожалуйста, домой.

– Уточним: ко мне домой?

– Ко мне! – встрепенулась Рита, но, увидев хитроватое выражение лица Андрея, поуютнее устроилась на сиденье. – Никогда не поймешь, когда ты шутишь.

– Моя мать тоже так считает, а я серьезен всегда. Значит, ты хочешь домой? Так, брела одна ночью, можно сказать, раненая… Поссорилась с Германом?

– Вроде того.

– Я очень рад.

Он вел машину на минимальной скорости, автомобиль мягко перекатывался на ухабах, баюкал. Рита подумала, что сейчас с Андреем ей легко, не надо притворяться… Выходит, с Германом притворялась? Вполне может быть. Приходилось многое скрывать, играть чужую роль волевой женщины, которой незнакомы ревность, страх потерять Германа, презрение к нему – такое тоже было. А это и есть притворство.

– Рита… – вывел ее из задумчивости Андрей, произнеся ее имя по-особенному, точно собирался сказать нечто очень важное.

– Не говори ничего, Андрюша, – поспешила остановить его Рита, и, заметив вопросительно поднятые брови, добавила: – Ты сейчас будешь прямо спрашивать, а я начну изворачиваться, не давать конкретных ответов. Извини, на серьезные беседы у меня аллергия.

– Конкретный ответ ты уже мне дала. Напомнить?

– Я помню, – улыбнулась она. Его настырность начинала Рите нравиться.

– Так вот, я намерен не спрашивать, а требовать. Когда ты выйдешь за меня замуж?

– Требовать… – задумчиво произнесла Рита. – Вот-вот, Герман и ты всегда чего-то требуете. Вас обоих к черту следует послать.

– Германа и пошли, меня-то за что? Что я тебе сделал плохого?

– Действительно. Ничего.

– Тогда объясни.

Он остановил машину, развернулся к ней корпусом. В темном салоне почти не было видно его лица, однако по колебанию воздуха, по биотокам Рита определила, что он слегка раздражен:

– Вы с Германом далеко зашли. Сколько бы ни старались склеить горшок, усилия будут напрасны. Это хоть ты понимаешь?

– Еще как.

– Отлично. Что же тебя во мне не устраивает? Я предлагаю надежную руку…

– Понимаешь, Андрюша, ты слишком красив, а красивые мужчины никогда не бывают надежными. Как Герман.

– Где ты слышала эту чушь? – Он поехал дальше. – Столкнувшись с подонком…

– Герман не подонок, он просто такой, как есть.

– Я подчеркиваю: столкнувшись с одним подонком, ты сделала выводы обо всех мужиках. Красивый! Хм! Меня на протяжении всей жизни всовывали в прокрустово ложе, причесывали под одну гребенку с альфонсами, потому что я красивый. А для меня это было сущим адом. Девчонки в школе не хотели со мной дружить, боялись, что я посмеюсь над ними, а у меня даже мысли такой не возникало. В институте девушки спали со мной, но замуж выходили за других. Знаешь, почему? «Ты все равно меня бросишь», – говорили. Поразительная у человека натура – заранее предусматривать то, что предусмотреть невозможно. Все стараются избежать переживаний, однако заставляют переживать других, да и все равно не избегают этой чаши. Красивый – значит, плохой. Не сейчас, так потом станешь плохим. Я ведь одно время комплексовал, однажды в школе попросил друга разрезать мне лицо, сам не решался обезобразить себя. Я мечтал о жутком шраме. Идиотизм, сейчас вспоминать смешно.

– Ну и что друг?

– В ответственный момент сдрейфил. Красивые, Рита, чаще бывают несчастными.

– Не прибедняйся. Ты же был женат.

– М-да, был, – покривился он. – Думал, больше не захочу жениться. Видишь ли, бывшая моя теща пожелала улучшить породу, идея пришлась по душе моей маме, а моя бывшая э… жена подходила ей по всем параметрам, короче, я у них был вроде быка-производителя. Невеста мне, в общем-то, понравилась, но откуда я мог предположить, что она так изменится после свадьбы? Милое, ласковое создание напялило шкуру тупой, ограниченной бабы. Она замучила меня ревностью, превратила мою и свою жизнь в какой-то искусственный, беспочвенный кошмар. Причем девушка из хорошей семьи ругалась как сапожник. Я поначалу и не думал ей рога наставлять…

– А потом наставлял?

– Естественно. Чтобы скандалы и обвинения имели под собой почву. Признаюсь честно, на сторону бегать мне было противно, за это я возненавидел жену еще больше. Наверно, я не любил ее, да и она меня тоже, просто имела обостренное чувство собственницы. Тогда я понял: без любви брака быть не может.

– Почему же ты не спрашиваешь, люблю ли я тебя? – подловила его Рита.

– Полюбишь. Я очень хороший, к тому же, как ты сама заметила, красивый, а хорошего и красивого человека любить легко. Вначале достаточно уважения.

– Ой, мы давно приехали, – ахнула Рита, ведь машина стояла у подъезда.

– Погоди, – задержал ее за руку Андрей. – Посиди со мной немного.

Она захлопнула открытую дверцу, подняла глаза на него, ожидая, что он еще скажет, но Андрей не произносил пустых слов, молча перебирал ее пальцы. Рите стало неловко.

– Андрей, а почему ты меня выбрал? – и высвободила руку. Он пожал плечами, мол, не знаю. – Еще вопрос: ты не ревнуешь…

– Когда ты с Германом? – угадал он. – Рита, я нормальный человек. Конечно, бешусь, злюсь. Ты довольна?

– Не знаю. Все это выглядит… неправдоподобно. И ты такой, извини, ненатуральный, как из сказки.

– В жизни сказок значительно больше, чем мы себе представляем.

– К тому же наивный, хотя, глядя на тебя, этого не скажешь. Я лично в сказки не верю, и вдруг мне повстречался, так сказать, принц…

– Престарелый, – пошутил Андрей. – Мне уж тридцатник стукнул.

– Нет, правда, мне встретился принц, а я… его боюсь, – наконец она сказала правду.

– Да? – рассмеялся он. – Странно. Не бойся, я в полнолуние не превращаюсь в оборотня. А если серьезно, почему бы нам не попробовать?

– На пробы может уйти вся жизнь, – грустно вздохнула Рита.

– Все равно их не миновать. Ладно, не буду тебя задерживать. Постой.

Один властный порыв – и она очутилась в руках Андрея. От неожиданности Рита замерла, широко раскрыв удивленные глаза. В следующий миг… Нельзя сказать, что его поцелуй был неприятен, а объятия грубы, и не напор испугал, а собственная слабость, даже ради приличия не сопротивлялась.

– Теперь иди, – отстранил ее от себя Андрей и включил зажигание.

Отъезжая, не оглянулся, словно обиделся. Рита поднялась к себе, одолеваемая сомнениями. Впрочем, они были понятны: она боится, избавившись от одного тирана, попасть в лапы к другому. В Андрее есть некая властность и сила, от чего Рита теряется. Потому и предпочла Германа, тот раскрыт как на ладони.

Мама слушала, подливая чай себе и дочери. Рита не спрашивала, как ей поступить, что делать, однако мама все равно высказала свое мнение:

– У русской женщины существует патологическая тяга к слабым мужчинам. Ей, глупой, кажется, что без нее он пропадет, не выживет, вот она и рвет жилы, опекая мерзавцев с лентяями. Мужики наглеют, становятся упырями, а женщины их рабынями в полном смысле этого слова. Кто виноват? Конечно, женщина. Не с моральными уродами следует нянчиться, а с детьми. Подминать себя под чужие интересы, пусть даже любимого человека, нельзя, это тоже грех, Рита.

– Думаешь, Герман моральный урод? – с надеждой спросила Рита, ей необходима была поддержка, что она поступила правильно.

– Я просто рассуждаю. А думать и решать тебе, но ты должна точно определить, чего хочешь. Ты полноправная хозяйка своей жизни, как и Герман, и Андрей. Запомни: это не главное, что ты любишь, важно, чтобы тебя любили.

– Женщина, вам плохо? – поинтересовалась соседка.

– Хорошо мне, – огрызнулась Галина Федоровна. – Хорошо!

Соседка скорчила недовольную рожу, мол, обидели ее. А чего ты лезешь? Сидит женщина, стонет, какое твое дело? Галина Федоровна открыла рот, чтобы те же вопросы направить по адресу, затем отчитать нахалку (страсть как хотелось зло сорвать на ком-нибудь), но вовремя передумала, угадав, что пассажиры станут на сторону соседки, начнется свара… Нет, она, конечно, отгавкается, однако силы стоило поберечь, ведь неизвестно, какие сюрпризы ее ждут у сына. К тому же она наметила разобраться со скотским поведением мужа. На три объекта нервов может не хватить.

Вот и дверь. А Феликс жмот – купил всего двухкомнатную квартиру молодым. Иметь столько денег… Скупердяй! Украсив лицо приветливой улыбкой, Галина Федоровна позвонила. Открыл Марат. Так, все понятно, в лакеях у Светки числится. Радостного выражения мать не поменяла, напротив, подкрепила его радостными возгласами:

– А вот и я! Ваша мама пришла! Не ждали?

– Нет, – коротко ответил Марат и проследовал на кухню.

Нерадостно встретил сынок родную маму, в дом не пригласил! Галина Федоровна решила вида не подавать, что огорчена, шла за ним, тараторя:

– Я тут вам кое-что привезла. Колбаски копченной, окорок, курочку – сегодня отцу завезли. Апельсинчиков, ты же любишь, вот сыр, мяско…

Она быстро выкладывала на стол продукты. Еды навезла с целью проверить холодильник, чего наготовила невестка посмотреть. Просто так заглядывать неудобно, а продукты переложить – нормально. Открыла холодильник Галина Федоровна, а там… шаром покати! Лежат пять яиц и полпачки масла! Все!

– Марат… – беспомощно заморгала она. – Что вы сегодня ели?

– Я жарил яичницу, – сказал сын, будто питаться целый день яйцами полезно.

– А где Светочка? – нарочито громко спросила мать. – Что ж она ничего не приготовила?

– Мам, тихо, Света спит.

– Спит? – оторопела Галина Федоровна. – Да как же… В доме пусто, а она… спит?!

– Ты что! – шепотом и мимикой останавливая ее от дальнейших завываний, произнес Марат. – Не понимаешь? У нее отца убили.

– Так ведь время прошло, три недели! – зашипела Галина Федоровна, приветливость смыло с ее лица негодованием. – Сколько можно? Этак она привыкнет лежать да спать, что за жена будет? Мы, бабы, на то и бабы: горе горем, а семью, будь добра, накорми, напои! А она у тебя сутками лежит!

– Да откуда тебе известно, сколько она лежит? – разозлился Марат. – Я тебя знаю, насочиняла дома и приехала порядки свои устанавливать. С отцом поругалась?

– При чем тут отец! – она еле сдерживалась, чтобы не закричать. Ведь крик способен стену непонимания разбить, считала она. – Не так у вас все, не так. Это дураку видно.

– Не ори!

– Родной матери рот затыкаешь?! Говнюк! Я о тебе беспокоюсь. Ты на ком женился? Думаешь, я не заметила, что вы спите в разных комнатах?

– Свечку держала? – наступал на нее Марат. Побагровевшая мать хватала ртом воздух. – Только без концертов, я их видел сотни раз. Зачем приехала? Продукты привезла? Спасибо. Езжай теперь домой.

Галина Федоровна поменяла тактику: из оскорбленной и едва не падающей в обморок несчастной мамаши она превратилась в хабалку. Уперев руки в то место, где по идее должна быть талия, ехидно прищурилась и, уже не заботясь о громкости, поехала уничтожать сына:

– Да? Спасибо, и все? Вот так вырастила сыночка! Значит, я вам продукты вожу, а вы меня еще и оскорбляете за это! Я, можно сказать, от себя отрываю, чтоб вам… Не перебивай! …повкусней жилось, а мне благодарность – пошла вон? Не перебивай! Ты женился? Так почему я вам продукты привожу? Деньги у вас есть… Не перебивай, сказала! …почему твоя жена не ходит на рынок, в магазины? Или сам не сходишь? Ты – неблагодарная свинья! Как и твой отец! Ну, погодите у меня…

– Марат… – послышался слабый голос Светланы. – Кто там?

Сын метнулся в спальню, а Галина Федоровна заходила туда-сюда по двадцатиметровой кухне, бормоча ругательства в адрес невестки и Марата… Разлеглась! Может, она вообще какая-нибудь больная? Однако Марат долго не выходит, бросил мать. Галина Федоровна на цыпочках подкралась к двери, навострила уши. Ни фига не слышно. Тогда приоткрыла дверь, просунула голову внутрь и елейно пропела:

– Ну что, дети, давайте обедать? Света (язык не повернулся назвать эту пигалицу ласково – Светочка), ты ничего не приготовила? Ну, ладно, я быстренько…

От собственного лживого голоса ее тошнило, но она не стушевалась, а сфотографировала спальню глазами. Не прибрано. Невестушка с видом туберкулезницы лежит на подушках, Марат сидит у ее изголовья, за ручку держит. Этого мало, Светка, перед которой свекровь стелется, даже бровью не повела, только буркнула:

– Я не хочу есть.

– Ты не хочешь, а муж хочет, – сказала Галина Федоровна, улыбаясь и продолжая изучать спальню. – Идемте, посидим по-семейному… Горе надо вместе переживать.

Любимое чадо, младший сынок, которого выходила в течение многих лет, так как рос он болезненным и субтильным, грубо потеснил родительницу грудью аж на кухню, грозно рыча:

– Почему без стука вошла? Какого черта тебе надо? Ты чего нос суешь в мою жизнь? Мы, может, трахаться собрались…

Господи боже! Таких слов в их доме не произносилось. Нет, матом разговаривают и она, и муж, так он милиционер, ему положено. Но «трахаться»!.. Откровенно говорить про это самое маме!.. Испортился сын. Она рявкнула:

– Я мать! Мне можно!

– Да ты совсем того! – Он бросал в сумку пустые пакеты. – Короче так. Чтоб без предварительного звонка не смела являться. Еще: полный холодильник или пустой – не твое дело. Ясно? Теперь уходи домой, у меня жена болеет, мне некогда.

Вытолкал. И Галина Федоровна поняла: пришел конец света. Она глотала слезы обиды. И первое, что сделала, когда влезла в троллейбус, бесцеремонно растолкав желающих туда попасть, подняла крик, переполошив всех пассажиров. Дескать, ей ноги отдавили, обхамили ее. Ругались все. Полегчало. Теперь осталось дождаться мужа.

Леня приперся в двенадцатом часу ночи. Галина Федоровна не спала, до сна ли тут, встретила пьяного мужа, надувшись:

– А чего так рано? Чего не утром явился? Вот бы я пришла в такое время.

– Быстро пожрать на стол, – сказал он, плюхаясь на стул.

– А вы что же, без закуски водку хлестали? Неужто некому было вам поднести? – намекнула на адюльтер она.

– Палка колбасы была и бутылка хлеба на восьмерых, – устало сказал он.

– Допился до бутылок хлеба!

На стол собрала быстро. Леонид Гаврилович слопал тарелку борща, полкурицы с гарниром, а она не торопила события, ибо сытый он миролюбивый. Но вот муж откинулся от стола, ковыряя в зубах зубочисткой. Первое – высказать материнские тревоги:

– Была сегодня у Марата. Ну, скажу, и невестка нам попалась… Ни свекровь встретить по-человечески не может, ни поесть приготовить… Марат яичницу жарит! Это что такое? А не прибрано… Вещи валяются, а она лежит целыми днями. Ты слышишь или совсем оглох?

– Спать хочу.

– Только и знаешь: жрать да спать, со мной в этом доме никто не считается! Сын вытолкал меня домой безобразным безобразием. А ты… вообще стал… Не, устроили свадьбу, грохнули отца Светки…

– Что ты сказала? – Медведь очнулся от спячки.

– А то и сказала, что слышал! – огрызнулась она.

Он стал краснее вареного рака, подскочил неожиданно к Галине Федоровне, сцапал ее за грудки, как мужика, рванул на себя, оскалившись, захрипел:

– Ты! Дура, бля!.. Ты что, бля, несешь на мужа и сына?! Ты совсем, корова, ох… (и много-много слов, смысл которых – оскорбление). Если еще раз, бля, такое услышу, хоть во сне, хоть шепотом… Если даже подумать посмеешь, блин, разорву на части, поняла? Запомни: разорву!

И отшвырнул ее так, что бедная женщина врезалась в стену. Леня рванул из столовой в спальню, разговаривая матом. Галина Федоровна пребывала в полном потрясении:

– Взбесился! Ополоумел! Что я такого сказала? С чего он взбеленился? Из-за какой-то чахоточной твари разлад в доме! Ничего не понимаю.

Она налила водки в стакан, залпом осушила его, только потом горько заплакала:

– За что они меня? У, гады! Вот заболею и умру, будете знать!

– Лена! Леночка, деньги! Кто-то принес деньги…

Интуиция подсказала пулей вылететь из подъезда и стать за беседку во дворе. Буквально следом за ним выбежала мать Егора. Лампочка над входом в подъезд осветила лихорадочный блеск уставших от слез глаз, искавших того, кто принес конверт. Герман заметил опущенные вниз уголки губ и раздувавшиеся ноздри, словно она нюхала воздух, чтобы по запаху отыскать… Да, мать Егора знает, кто принес деньги, и хочет швырнуть их ему в лицо. Зачем? К чему эта гордость? Она вернулась в подъезд, сжимая конверт. Герман достал сигарету, мял ее, глядя в небо. А чего он ждал? Что женщина, потерявшая единственного сына, запрыгает от радости и кинется ему на шею, получив деньги на гроб? И ночь, проклятущая, давит на душу: ты, из-за тебя! И звезды хихикают: ты, ты, ты… Терзают, терзают…

– Неужели моя ошибка так дорого стоит? – спросил их Герман.

Ненавистное ночное небо безмолвствовало, а ведь у Германа много вопросов, требующих ответов. И не небу, огромной пустоте над головой, задавать их. Только он сам может ответить на них.

Он отшвырнул сигарету, скорым шагом двинул к машине, которую оставил неподалеку. Сделал что мог для матери Егора. Теперь отца и парня надо выдавить изнутри, чтобы с ясной головой заниматься поисками.

– Герман! – послышалось, когда он поворачивал ключ в зажигании.

Раз услышав голос феи, не ошибешься. Белла. Фея будто спустилась с небес, то есть возникла у машины неизвестно откуда. Уж кого-кого, а ее он не ожидал увидеть в начале новых суток. Она же неторопливо поведала недовольно-капризным тоном:

– У меня сломалась машина. Ты не мог бы посмотреть? Я совсем отчаялась. Ночь, кругом пусто, мне страшно… Вдруг вижу – ты!

– Конечно, посмотрю. – Он резво вышел из авто, у «шестерки» неподалеку озадаченно почесал затылок. – Это твоя машина?

– Да. А что тебя удивляет?

– Такая женщина должна сидеть, по меньшей мере, за рулем лимузина.

– Предпочитаю отечественный транспорт, потому что угробила в свое время три иномарки. Либо я бездарный водитель, либо наши дороги бездарны.

– Безусловно, дороги. Так, посмотрим. Ключ где? Ага, вот…

– По-моему, сцепление полетело. Честно говоря, я в технике полный профан. Ну-ка, еще раз… Ничего не получается. Что будем делать?

– Откуда я знаю! Ты мужчина, ты и думай.

– Разумно переложить трудности на мужские плечи. Так, если оставим машину здесь, утром не найдем даже гайки. – По мобильному телефону он связался с ремонтной мастерской, отчитался: – Сейчас приедут, заарканят твою колымагу и увезут на ремонт.

– А я? – Белла широко раскрыла и без того большие глаза в опахалах густых ресниц.

– Тебя я отвезу домой. Ты как здесь очутилась?

– В этом районе живет моя подруга. А ты что тут делал в такой час? – Герман нахмурился, Белла чутко уловила перемену в его настроении, озабоченно спросила: – Что-то не так? Я свалилась тебе на голову не вовремя?

– Ты ни при чем. Просто иногда я не вовремя вспоминаю об отце.

– Извини, совсем забыла… Когда я потеряла мужа, думала, не переживу. Но все проходит, я теперь по себе знаю. Человек очень быстро… свыкается, что ли.

– Возможно, – пожал плечами Герман. – А кто был твой муж?

– Замечательный, умный, красивый человек. В Москве и в Питере имел крупный бизнес, связанный с пушниной. Экспорт-импорт. Я не очень вдавалась в подробности, муж считал, что мне достаточно носить шубки, а не вникать в то, как они достаются и делаются. Добрейший человек был…

Душещипательную историю она рассказала со слезой в голосе. На самом деле ничего общего с реальными событиями ее история не имела, скорее походила на банальную мелодраму. Скачок от одних моральных устоев к противоположным, как произошло во время становления капитализма, практически на каждого человека наложил отпечаток, подавляющее большинство людей изменилось до неузнаваемости. Открылись границы, хлынул поток информации, из которого выяснилось, что в России люди живут очень плохо. Глядела юная Белла в телевизор, а там шикарную житуху показывали, и со всех сторон в уши вливалось знакомыми:

– Ты, дружок, создана не для кастрюль. Уезжай отсюда. Здесь не найдешь достойного человека, способного обеспечить тебя. А с твоей красотой многого можно теперь добиться.

Да, трехкомнатная квартира и авто в гараже – богатства совдеповского гражданина – этого стало мало. Канары и Багамы, бриллианты и меха – вот ее удел. Но где взять все это? А телевидение повествовало о манекенщицах, звездах кино, которые рядом с Беллой были просто дурнушки. Заманчивая сказка будоражила воображение: жила-была девушка, в один прекрасный день она выиграла конкурс красоты, ее сняли в кино, попала на страницы модных журналов и посыпался на нее золотой дождь. «Так со мной и будет», – уверилась Белла и сунулась на конкурс красоты. Потерпела фиаско. Да, бесспорно, она красива, но у красоток подиумов свои параметры: рост, бюст (вернее, его отсутствие), тоненькие ножки-ручки. Оказалось, побеждают не самые красивые! Но Беллу заприметили, предложили участвовать в московском конкурсе «мисс бюст». А для участия в оном прежде надо было пройти спецшколу, так сказать, обтесаться. Вырвав у родителей последние гроши, Белла рванула в Москву. В «Имидж-классе», куда она поступила, учили «преподносить себя» – стоять, ходить, наносить макияж и всему тому, что должна уметь делать… гетера. Именно в «Имидж-классе» Белла познакомилась с…

– Ты не уснула? Приехал наш сервис. – Герман торопливо вышел из машины, шестерку Беллы подцепили и утащили. Пересели к Герману. – Куда тебя отвезти?

– Хоть на край света. Шучу. Я живу на окраине. Кстати, через неделю у меня день рождения, я могу надеяться видеть тебя у себя?

– Не знаю. Понимаешь, пока я не отыщу убийцу…

– Так он же найден, – удивленно и одновременно заинтересованно сказала фея Белла.

– Да, правда, найден, – опомнился Герман. – Я не так выразился. Парень этот… он повесился в камере… и теперь я…

– Тебя мучит, что он ускользнул от расправы? – помогла закончить мысль Белла.

– Примерно.

– Герман, Герман… – Ее рука легла на его плечо. – Ничего не вернуть назад, пойми. А отвлечься тебе не помешает. Сверни здесь… Так ты придешь?

– Тебе невозможно отказать.

– Приехали. Может, зайдешь? Я готовлю потрясающий кофе.

– В другой раз.

Она не стала настаивать, потянулась к нему, и благодарный поцелуй попал в уголок губ Германа, но какой! Он парень безотказный… был! Когда женщина так откровенно предлагает себя, обычно он берет ее на том месте, где находится – на ковре, на столе, хоть на люстре. От искушения его избавила лень, он жутко устал, поэтому, подумав о времени, которое предстояло потратить, ограничился тем, что попытался шутливо укусить соблазнительницу за губы. Белла мгновенно отдернула голову:

– Какой ты быстрый!

Он уехал довольный собой, так как выполнил обещание, данное Рите, что случайных связей у него не будет. Попав домой, пожалел. Сейчас бы нежился в объятиях феи, а не слонялся по дому, где мучают мысли об отце, Егоре, матери Егора…

– Собираешься и дальше прозябать в конуре? С твоими данными? На какой полке ты забыла головку? Так жить стыдно, унизительно, омерзительно.

– А че мне делать? – обиженно накуксилась Белла.

– Выкладываю начистоту. У тебя роскошное тело, а мордаха – полный улет. Ты не щепка, у тебя все есть. Надо уметь пользоваться тем, что дала природа. Так, белья у тебя, конечно, нет, шмоток тоже… Я все это предоставлю, потом отдашь деньги. Учти, все фирменное, не с барахольных рынков.

– И че? – не понимала Белла.

– Расчекалась, глупышка. Есть мужчины, которые к ногам твоим падут, обеспечат тебя, икру на завтрак, обед и ужин будешь трескать.

– А мясо?

– Не пойму, ты совсем прибитая? И мясо, и осетрину, и ананасы обещаю. Мой знакомый, жутко богатый, заинтересовался тобой. Как увидел фотографии…

– Какие фотографии? – напрягла память Белла.

Да, да, было дело. Однажды отобрали девушек и парней для съемок, в том числе и Беллу. Два фотографа снимали их в белье и обнаженными, группами и соло в красивых интерьерах. Фотографии готовились для западных журналов на какие-то конкурсы, поэтому съемки заняли несколько дней. Кстати, им неплохо заплатили, Белла согласилась бы заниматься такой ерундовой работой сутками, лишь бы платили, но на том все и кончилось. А мадам трещала:

– Он снимет тебе приличную квартиру, ежемесячно будет выдавать кругленькую сумму, покупать одежду. Поняла, как тебе подфартило?

– Поняла. Я не хочу быть проституткой.

– Кем-кем? – расхохоталась мадам, закурила. – Содержанкой, девочка моя, содержанкой, а это разные вещи.

– По-моему, одно и то же, – возразила Белла.

– Это по твоему невежественному разумению, дорогая. Проститутка имеет в день мужиков… лучше тебе не знать сколько. А у тебя будет один-единственный. И ты, когда захочешь уйти к другому, уйдешь свободно, оставив предыдущего с носом. Имей в виду, это порядочный мужчина, семейный, надо сделать справочки, что ты здоровенькая…

– Сколько ему лет?

– Около пятидесяти или пятьдесят… с хвостиком.

– Такой старый?! Фу!

– Солидный, дуреха. Запомни: настоящую любовь ты испытаешь только с солидным мужчиной. Молодой что – поерзает на тебе, кончит и отвалит. А солидный мужчина доведет тебя до экстаза. Да что я базар развожу! Мало девчонок, желающих жить по-человечески? Вот. Зная твое бедственное положение, он передает тебе презент. А я оставляю свой телефон. Учти, ждать буду недолго. Я уверена: ты позвонишь.

Мадам закуталась в меха и упорхнула, оставив аромат духов. Белла открыла большой пакет… Колбасу рвала зубами и проглатывала прямо в обертке. Смела в один присест банку сайры, закусывая пирожными и киви. Копченную курятину ела вместе с мягкими косточками. Запив все ликером, побежала в туалет блевать – переела. Презент закончился через пару дней, а желудок привык к деликатесам. Поголодав денек-другой, Белла сдалась. Жалко, что ли, ноги раздвинуть, когда тебе предоставят рай?

Она переехала в однокомнатную квартиру с телефоном и раздельным санузлом в кафеле, с обстановкой и покровителем, приходившим по вечерам, слава богу, не каждый день. Он оказался нулем… нет, хуже. Худой, морщинистый, с кучей заболеваний – вечно принимал по часам микстуры. От него пахло прокисшим супом и дорогим одеколоном. Да и штука между ног, требующая юного тела, на ощупь оказалась жалкой. Какие там «тонкости и прелести любви»! Правда, холодильник всегда был забит до отказа, он стремился «порадовать свою девочку», покупая тряпки, но не в дорогих магазинах, а на рынках, причем торговался из-за рубля. Белла наглела, требовала денег помимо назначенной таксы, научилась мастерски притворяться, когда он задавал глупейший вопрос:

– Тебе хорошо было, девочка моя?

– Да, – задыхалась от счастья Белла, что он так быстро выдохся и можно посмотреть телик. «Вот поступлю в театральный, уйду в общагу, а тебя пошлю на х…» – весело думала она.

Белла читала стишок на экзаменах, а лица в комиссии прокисали. Провалилась на первом же туре. Выловила престарелую бабку, заседавшую в комиссии, спросила, почему ее не приняли. Та важно сказала:

– Милая, у вас чудовищный южный говор. Хотите поступить в театральный вуз, занимайтесь речью, берите уроки.

Белла брала уроки и через год повторила попытку. Выходя из аудитории, услышала за спиной шепоток: такая красивая и полнейшая бездарность. Особенно оскорбило слово «полнейшая», эдак произнесли в превосходной степени. Она превосходно бездарна! Естественно, опять провалилась на первом же туре. Мечты о звездной карьере разбились вдребезги. Что делать? Жить-то хотелось по стандартам миллиардеров. И тут вдруг…

Вскоре после провала на экзаменах покровитель привел настоящего барина, примерно своего возраста, но импозантного туза а-ля Омар Шариф. Покровитель относился к нему с низкопоклонством, отчего стал невыносимо противен Белле. Выпили, поели. Она готовила кофе, на кухню приплелся покровитель.

– Любимая моя, – мялся он. – Это очень влиятельный человек. Если мне удастся с ним договориться, мы с тобой поедем на Средиземное море. Хочешь?

– Хочу. Валяй дальше.

– Видишь ли, моя любимая девочка… мне очень… как бы это сказать… (Белла с любопытством уставилась на него, отставив кофе). Ты ему очень понравилась… не могла бы ты его… слегка… приласкать? Ну, там ручку дать поцеловать, пошутить…

– И все?

– Смотри по обстоятельствам. Я уйду за тортиком… а ты с ним пообщайся, сколько нужно. Угу?

– Угу, – насупилась Белла.

Хлопнула входная дверь. Ушел. Белла в сердцах швырнула в стену полотенце:

– Прям как в кино: муж подкладывает жену начальнику. Ну, ладно, гад, гуляй.

Она принеслась в комнату свирепая, что поделать – молодость, ей было тогда двадцать лет, и напрямик заявила тузу:

– Короче, мой козел ушел гулять, а мне велел трахнуть тебя. Раздеваться?

Казалось, этого человека невозможно смутить, но он смутился, покраснел. Белла поняла, что ведет себя глупо и вульгарно. Мадам Тюссо часто называла ее богиней, но при этом говорила, что у богини манеры шлюхи с панели. От злости и обиды, от сознания беспомощности в привлекательном мире, где ей не находилось достойного места, Белла разревелась. Туз подождал, пока она наплачется, сунув платок ей в нос, затем участливо спросил, вызвав новый приступ жалости к себе:

– Ты не любишь его, Белла?

– Кого! – вскинула она фиалковые глаза, необыкновенно прекрасные в слезах. – Этого урода? Нет, конечно.

– Почему же ты живешь с ним?

– А куда деваться? И не живу я с ним, у него жена есть, она и живет. А меня он содержит.

– Неси-ка лучше кофе, хватит реветь.

Белла поняла, что отрабатывать чьи-то там договоры не придется, умчалась на кухню и сварила новый кофе. Туз много рассказывал о разных странах, блистал остроумием, вообще держался на равных, выслушивал Беллу, а не долдонил: «Девочка моя любимая, не суй свой чудный носик в мои дела» или «Любимая, ты ничего не понимаешь, помолчи». За какой-то час он покорил Беллу. Рассмеявшись очередной шутке, она лукаво предложила:

– А знаешь что, давай правда наставим моему козлу рога?

– Не стоит, – вновь смутился он.

– Еще как стоит! – воскликнула Белла, расстегивая кофточку.

– Я… не… хочу… – с большим сомнением произнес он.

Ей ужасно нравилась его робость. Возможно, он умело играл, но ей в тот момент это было неважно. Она подскочила к магнитофону, врубила музыку:

– Сейчас захочешь.

Кто сказал, что она бездарна? Какая-то комиссия из напомаженных черепах Тортилл? У которых помада выступала за границы губ, а дешевые украшения делали их похожими на прилавок блошиного рынка. Дудки, она прекрасная актриса! Белла не просто устроила стриптиз, она пародировала педагогов и однокашниц из «Имидж-класса», вещи срывала легко и весело, с детской непосредственностью. И когда разделась до трусиков, когда обнажила свою роскошную грудь, так и не получившую первую премию «мисс бюст», в зрачках туза увидела блеск вожделения. Однако он беспокойно дернулся:

– А если он придет сейчас?

Белла взгромоздилась к нему на колени и сказала уже без обиды на покровителя:

– Ты забыл, какое я получила задание? А придет, мы прогоним его.

– Белла, – слегка отстранился он, когда она хотела поцеловать его. – У меня нет такого великолепного тела…

– Хорошо, мы погасим свет.

И… Самое удивительное, чего она и предположить не могла, туз, годившийся ей в папочки, довел Беллу до исступления. Конечно, она имела представление о радости в постели, но не с покровителем, а с пареньком из соседнего парадного, изредка забегавшим к ней днем, еще в «Имидж-классе» она крутила пару романов. Однако туз оказался Тузом во всех отношениях. Ему не только хотелось самому получить удовольствие, но и доставить его Белле, а с подобным явлением она столкнулась впервые. Потом он лежал на спине с закрытыми глазами, а Белла, изучая его красивое лицо, восторженно прошептала:

– А ты настоящий плейбой.

– Белла, ты не обидишься, если я тебе кое-что предложу?

– Валяй.

– Что, если я заберу тебя? Согласна?

– Правда? – подскочила она. – Я собираюсь.

– Ты прямо сейчас готова уйти?

– Конечно. Да я ни минуты не останусь с ним. Ничего, – и торопливо бросала вещи в сумку, – переночую у тебя в машине, а завтра ты подыщешь жилье.

– Оставь эти тряпки, я другие куплю…

– Ну, нет, я их отработала. Чтобы следующая «любимая девочка» пользовалась плодами моего труда? Ни за что! Лучше отдам их побирушке на улице.

– Белла… я должен предупредить… у меня семья…

– Понятно, – вздохнула она. – Только пообещай, что никогда не будешь подкладывать меня своему начальнику.

Он расхохотался громко и раскатисто, крепко прижал ее к себе, чмокнул в нос:

– Ни за что!

На лестнице, как горькая сиротинушка, сидел покровитель, дремал. Белла задела его сумкой специально:

– Ой, я нечаянно.

– Ты куда, девочка моя? – спросил он, моргая сонными глазенками.

– Ешь свой тортик сам! – гаркнула она, сбегая вниз.

Белла поселилась в трехкомнатной квартире в тот же вечер. Он одел ее в лучшие шмотки, а через месяц они укатили в Испанию. Три года Белла провела на седьмом небе. Она любила его всем сердцем, он ее тоже, но свою старую жабу бросать не хотел, утверждая, что это убьет ее. Он дал Белле много, не одни тряпки и украшения, учил всему, а знания у него были огромные.

– Может статься, – говорил он, – меня не будет рядом, и я должен быть уверен, что ты не попадешь в гнусную историю. Думай сто раз, прежде чем сделать тот или иной шаг.

– Ты хочешь бросить меня? – ужасалась Белла.

– Скорее ты меня бросишь, ведь я много старше.

– Ни за что! – порывисто восклицала она. – Почему ты так волнуешься?

– Потому что люблю тебя. Со мной ведь всякое может случиться.

– Нет, нет и нет! С тобой никогда ничего не случится.

Он как чувствовал. Белла была для него той самой лебединой песней, которой отдают себя без остатка. Но у каждой сказки есть конец…

Машина Германа скрылась за поворотом, Белла, которой воспоминания навеяли тоску зеленую, рассеянно пробормотала:

– Бежишь, Герман? От меня не убежишь…

– Браво, браво, – послышались за ее спиной вялые хлопки и знакомый голос. – Удивляюсь: почему тебя не приняли в театральный институт? Ты прирожденная актриса.

– Дурак! Как ты меня напугал!

– Будьте вы прокляты.

Из дрожащих рук Светы посыпались цветы, в замешательстве она присела, подбирая их, поднялась, чтобы спросить: за что? Но никого уже не было. Одна пустыня из холмиков, даже деревья не посажены… Отъезжающий автобус поднял желтую пыль. Света повернулась к вороху венков. Оттуда смотрел Егор. У нее была точно такая же фотография, только маленькая. Осталось лишь фото да слова, сказанные тетей Леной. И крест, нависший над Егором, тень от которого доходила до ног Светы. Она инстинктивно попятилась назад, отступая от тени, как ей казалось, безмолвного приговора. «За что? – повторяла Света про себя, возвращаясь к Марату. – За что?»

Несколько дней ее преследовал крест, распластанный на фоне синего неба, и проклятье, заставлявшее сердце сжиматься. Иногда, припоминая сказанные без ненависти, оттого прозвучавшие еще страшнее слова тети Лены, Света стонала, тревожно вскакивала и встречалась взглядом с Маратом.

Марат… Он раздражал ее. Когда же уходил по делам, Света маялась от одиночества и замкнутого пространства. Она как бы жила в другом измерении, где потеряла опору под ногами, где страшно и одиноко, мучают кошмары и вина. Марат вскоре наехал на нее:

– Прекрати мазохизмом заниматься. Ты не одна потеряла близких, некоторым приходится гораздо хуже. В дурдом попасть хочешь?

– И пусть, – упрямилась Света.

– Детский максимализм! Ты человек, учись управлять собой. А хочешь знать мое мнение? Егор погиб по-дурацки, поняла? Молчи и слушай! Он должен был бороться. Рано или поздно выяснилось бы, кто убил Феликса, а он смалодушничал. Извини, мое мнение такое и другого не будет. Как просто: петлю на шею – и все проблемы долой. Не подумал ни о матери, ни о тебе. Здорово же он вас любил! Мы пытались помочь, а он? Матери принес горе, с которым она жить до конца дней будет, на тебя навесил комплекс вины. А что доказал? Собственную слабость, эгоизм и трусость. Я таких людей презираю. Мне жаль тебя, потому что ты… дура, Светильда.

Отчитал ее и ушел на кухню. Потянуло сигаретным дымом, значит, Марат там курит. Света сидела долго, сосредоточенно пыталась вникнуть в смысл сказанного. Почему она дура? Она просто растеряна, заплутала среди накативших несчастий, не знает, что делать, со всех сторон теперь ждет беды. Но безжалостные слова Марата запали в душу, к тому же одной было так плохо, и она приплелась на кухню. Перед Маратом на столе стояла пепельница с несколькими окурками, значит, он выкурил за это время много. И опять из-за нее. Он-то в чем виноват? Света села напротив, опустила голову:

– Марат… я не знаю… может, ты и прав… Только я ничего не понимаю. Чувствую себя виноватой… как будто я всех обманула…

– Перед кем ты виновата?

– Пере мамой Егора… Перед Егором… перед тобой…

– Ты с ним спала? – спросил он.

– Да. Два месяца перед нашей свадьбой.

Марат никак не выразил своего мнения по поводу этого факта, курил некоторое время, глядя на Свету с сожалением. Ей стало совсем неуютно.

– Знаешь, Светильда, – сказал он без недавнего напора, – ни перед кем ты не виновата. Скорее перед тобой все виноваты. Отец растил дочь в барокамере, не воспитал в тебе выживаемости, Герман занят был собой, а Егор… Я уже говорил. Давай лучше не будем.

– Что же мне делать? – Больше-то и совета спросить было не у кого, Света никому не нужна.

– Жить. Что ж еще? Жить, а не взваливать на себя вину за всех.

– Не представляю как.

– Ничего, я подскажу. Слушай, поехали на день рождения?

– Почему ты возишься со мной? – вдруг спросила Света с необъяснимой злостью.

– Потому что ты неумеха, неприспособленная к жизни.

– Значит, я для тебя игрушка? – пыхнула она.

– Совершенно верно. К тому же игрушка, которая мне нравится. Так едем?

– Хорошо, поедем, – согласилась она с неохотой.

Да, Марат прав, надо как-то выходить из состояния уныния. Наверное, лучше его слушать, а то и правда загонит она себя в дурдом. Но как плохо на душе, как плохо…

Среди гостей она оказалась самой юной, потому никому не интересной. Соседка по застолью Зоя единственная общалась с ней, но у нее, видимо, был недостаток общения, вот и трещала без устали. От нее Света узнала, что многие гости Беллы были на свадьбе, но Света их не запомнила, включая мужа Зои – тупорылое чудовище, напомнившее Франкенштейна. В застольные разговоры она не встревала, велись они вокруг скучных тем: «семнадцатилетия» Беллы и денег. Настроение резко ухудшилось при появлении Германа с корзиной роз. Его, засадившего в тюрьму Егора, который… Света скрипела зубами и демонстративно игнорировала брата. Настроение улучшилось, когда пожаловал Андрей и тоже с корзиной роз. Света хмыкнула и подумала, что у мужчин примитивное мышление, раз додумались поздравить Беллу одинаково.

С появлением Андрея компания – человек двадцать – ожила, по всему было видно, его здесь любят. А вот Герман был инородным телом, надулся, как индюк, ну и дурак. Зоя говорила о Белле разные гадости, которые, по ее мнению, были достоинствами. Например, что у именинницы есть минимум два любовника, иначе непонятно, на какие шиши она живет, нигде не работая. От скуки Света принялась вычислять счастливчиков и остановилась на первом Андрее. Он подходит на роль любовника по всем статьям. А Герман? Бабы к нему липнут – жуть, идиотки. Вот Света ни за что с ним не связалась бы. Но должна была признать, что и Герман на эту роль годится. Остальные кандидаты отпали, так как их внешние данные не соответствовали красоте Беллы. Неужели Андрей и Герман оба ее любовники? А они знают друг про друга? Вряд ли, иначе дуэли насмерть не миновать.

Оба враждуют со школьной скамьи. Герман – человек крайностей, душа нараспашку, лицо выдает все его мысли, взрывоопасен и сердцеед. Андрей походил на романтического героя, эдакого загадочного чужестранца, не понимающего языка аборигенов-одноклассников, но великодушного. Ребята к нему тянулись, старались завоевать его дружбу, на что Герман выдал свое мнение: заискивают, потому что мать директор школы. Естественно, Андрей оскорблялся, доказывал, что мать ни при чем. Он учился на отлично, чего не скажешь о Германе, его уважали учителя, ставили в пример. Да, в старших классах между ними и возник дух соперничества, превратившийся с годами в неприязнь. Однажды Феликс высказался о них:

– Если б Андрея и Германа перемешать, как тесто, потом разделить, получилось бы два идеальных человека, а так до идеала им обоим далековато.

По мнению Светланы, Андрей очень даже тянет на идеал: умен, вежлив, воспитан, а к недостаткам Германа прибавляется еще и высокомерие. Света выбрала бы только Андрея.

Устроили перерыв между блюдами. Гости разделились на две группы, мужчины столпились у жаровни во дворе, где Франкенштейн жарил барбекю, курили. Свету тошнило от вида повара и мяса в его лапах. Женщины тоже курили все поголовно и трепались о жуткой ерунде. Света отправилась гулять по небольшому саду, поражаясь убожеству владений Беллы. Домик старенький, требующий срочного ремонта (даже Свете это ясно), сортир и колонка во дворе. Все это как-то не сочетается с хозяйкой, одетой в очень дорогие вещи. Наткнувшись на прямоугольное строение в конце сада, Света заглянула внутрь и сначала не могла понять его предназначение. Но, увидев на полке мочалку, шампунь, мыло, висевшие полотенца, а вверху рассекатель с дырочками, поняла: это душевая. «Неужели в наше время люди пользуются подобным местом, чтобы вымыться? Ужас!» – думала Света, заходя внутрь. Зато это подходящее место для одиночества. Света села на табурет и всплакнула, вспомнив отца, Егора, его маму и ее жестокие слова. А сверху мерно капала вода…

Герман помогал жарить мясо Михасику. Друзья Беллы не являлись его друзьями, не всех он знал лично. У своих знакомых пленки с записями свадьбы он забрал, предстояло выпросить их у кинолюбителей со стороны жениха.

– Случайно не помнишь, кто снимал свадьбу? – спросил он. – Я собираю видеосъемки с отцом. Сам понимаешь, живая память о нем.

– Я снимал, – сказал Михасик, одновременно поливая мясо пивом, затягиваясь сигаретой и шмыгая носом. – Сам не смотрел, чего наваял, может, не получилось, я пьяный в муку был.

– Не имеет значения, я выберу кадры. А еще кто снимал, помнишь?

– Не. Я и свадьбу-то не помню…

Глаза Германа переключились на Беллу и Марата, с ними прощался Андрей, который, кстати сказать, тоже с камерой бегал. Герман подумал, что надо бы Марата попросить, пусть возьмет пленку у Андрея, самому западло с ним даже рядом стоять.

Стемнело. По саду распространился запах дыма и жареного мяса, гомон голосов, Света настрадалась вволю, поднялась, чтобы выйти из душевой…

– …еще ребенок, с ней адски трудно.

Голос Марата. О ком это он? Света задержалась, взявшись за ручку деревянной двери.

– Терпение, дорогой, – наставляла Белла, уж ее голос ни с чьим не спутаешь. – Она нужна тебе? Вот и ищи подход. Мы, женщины, любим настойчивых и терпеливых. Так ты с ней даже не переспал? Ну и ну! Собственную жену не в состоянии соблазнить? – и расхохоталась.

У Светы загорелись огнем щеки и уши. С какой стати Марат рассказывает о ней… о них посторонним? Ужасно хотелось посмотреть, почему они замолчали, ведь не отходили от душевой. Послышался голос Беллы:

– Будет тебе, не дуйся. Ты обязан развлекать девочку, повези ее куда-нибудь…

– На Кипр! Железный Феликс подарил нам поездку, но я отложил.

– Чудесно. Кипр – это изумительно.

Голоса удалялись. Света выждала время, потом высунула голову и огляделась. Никого. Когда вернулась в дом, все уже рвали зубами мясо, нахваливая повара.

– Светильда, куда ты пропала? – встретил ее Марат, вставая.

– Гуляла, – буркнула она. Чуть позже вынудила его вернуться домой.

Сигарета сближает, алкоголь делает человека доверчивым и словоохотливым. На сей раз Герман подцепил Федора – адвокатское светило, которое под воздействием градусов принялось выражать соболезнования по поводу кончины Феликса. Мол, жалко мужика, держал всех в кулаке, силен был, и ваще, человек стоящий – словом, пьяные бредни.

– А парня не жалко? – спросил Герман.

– Жалко. – И Феденька кивнул в знак согласия, Герман испугался, что у него отвалится голова. – Но он дурак. Ну, не повезло ему. Я б вытащил его, а он…

Светило провело большим пальцем по горлу. Понятно, адвокат хвастает, а все же любопытно, как он собирался вытащить парня, вдруг ему известно то, чего никто не знает? Герман пил мало, мысль работала у него четко, диалог вел, не выказывая отношения ни к светилу, ни к Егору.

– Ты забыл, он убил моего отца.

– Чепуха. Ты не думаешь так, не верю. А если думаешь, то… Выпьем?

– Неси. – Не Герману же на побегушках быть. Ждал недолго, Федор принес две рюмки. – Я понял, ты мог его вытащить? А улики?

– Какие улики? – рассмеялся Федор. – Улик-то нету. Было предположение, что убил Егор, а доказательств не оказалось. Хотя отпечатки на подоконнике вещь серьезная, но эфемерная. Будем? – Герман пригубил рюмку, Федор выпил до дна, занюхал кулаком. – У парня есть два свидетеля, то бишь… три! Но третий неизвестен. Они его видели в промежутке… ну, когда Феликса – кх! Если он был с ними, то, естественно, не был на свадьбе и не мог сделать это кх! Понял?

– С трудом. И кто свидетели?

– Однокурсник Митя и официантка из кафе «Ивушка» Люся во-от таких размеров. – Федор обвел вокруг бедер руками. – Они наотрез отказались, что видели парня. А я шкурой чувствовал, что врут.

– Почему они врали?

– А хрен их знает! Может, испугались – суды и все такое… А может, их просто купили! Сечешь? Я надеялся им бабок сунуть и узнать правду. Марат и твоя сестра очень просили ему помочь, я и старался… Еще третьего надо было отыскать… свидетеля. Ну да теперь все равно.

Гости разъехались далеко за полночь, некоторых грузили в машины в состоянии трупов. Белла так и сяк удерживала Германа, но тому не улыбалась перспектива провести ночь в древней избушке. Он притворился пьяненьким, нес ахинею, мол, хочет в родную кроватку.

– Как ты машину поведешь? – беспокоилась Белла.

– Прямо. Я в норме.

– Хорошо, я сяду за руль и отвезу тебя, раз ты так боишься остаться.

– Угадала. Я боюсь тебя. Ты такая красивая…

– …что внушаю ужас? – улыбнулась она, подводя его к машине.

– Именно. – Он плюхнулся на первое сиденье, потеряв надежду избавиться от нее.

Попав в свою комнату, Герман быстро настрочил по горячим следам диалог с Федором в тетрадь, затем разделся и лег, обдумывая, каким образом пригодится ему эта информация. А Белла и не собиралась возвращаться к себе. Обойдя дом, она приятно удивилась: в захолустье находится оазис, не уступающий мировым стандартам. Она понежилась в ванной, нашла халат в шкафу возле бассейна, улеглась в гостиной перед телевизором. Спать не хотелось…

Ей исполнилось двадцать три года. И была она уверена, что прекрасному не будет конца. Туз брал ее в поездки за границу, она обошла лучшие магазины Европы, жила без забот. И вдруг! Белла вышла из подъезда, помахала ему, сидевшему на заднем сиденье, рукой. Водитель завел мотор, Белла запахнула шубку…

Сначала она не поняла, что произошло. Рвануло так, что Белла зажмурилась и зажала ладонями уши. Когда открыла глаза, не поверила, что видит горящую машину и валивший черный дым. Но это была его машина, и он только что был там… Она закричала. Кричала беспрерывно. Подбежала насколько возможно близко к автомобилю. Ее поразило, что мартовский снег тает слишком быстро. Белла металась, пытаясь подобраться ближе, ведь ему нужна помощь. Ее кто-то хватал и отталкивал, она вырывалась, снова бросалась к машине, оторвался рукав шубки…

В конечном счете, взрыв разорвал ее жизнь. Началось. Вызовы в прокуратуру, показания, следствие. Далеко не все проявляли вежливость, да и кто она такая для них была? Молоденькая шлюха, рванувшая из провинции покорять столицу, ей подфартило поймать богатенького дедушку, а не промышлять в гостиницах или на панели. Допросы проходили с унизительными намеками, зачастую не имевшими отношения к сути дела. Белла путалась, понимая, что копание в отношениях с Тузом праздное, и долдонила одно:

– Я любила его.

И плакала. Но никто не верил ни ее слезам, ни ее словам. Тем временем родственники быстро разделались с ней. Приперлась старая жаба с жабятами, вежливо попросила Беллу выместись из квартиры. А он накануне гибели собирался подарить ей квартиру, только не успел. Жабята хотели конфисковать еще иномарку и ценности, но Белла нагло заявила:

– Машина моя по документам, вы ее не получите. А драгоценности… ищите!

Хрен там они нашли. Золотые безделушки, завернутые в целлофановый пакет, Белла сообразила сунуть в большую банку с кремом для тела прямо на глазах жабы с жабятами, предвидя, как развернуться события.

Оставшись с машиной, до отказа забитой тряпками, она ездила по Москве, обливаясь слезами. Сняв небольшую квартиру, продавала бриллианты вдвое дешевле их стоимости, на то и жила. Вопрос «что делать и как с этим бороться?» возник сам собой, когда золотишка осталось с гулькин нос. К кому обратиться за помощью? Конечно, к мадам Тюссо. Уговорила ее встретиться в дорогом кабаке, а мадам начала с обид, уплетая креветки в соусе.

– Суки вы все, ой, суки. Делаешь вам доброе дело, а вы вспоминаете обо мне, оставшись на бобах. Кем бы ты без меня была? А? Дорога одна у вас – проституция.

Белла, несмотря на шикарный прикид, оставалась все той же провинциальной простушкой. Выпив водки, она ревмя ревела, умоляла помочь, ибо скоро жрать будет нечего.

– Ты что, не скопила бабок? – вытаращилась мадам Тюссо. – Полная идиотка! Ты знаешь, кто он был? Да у него денег… Он не давал тебе?

– Давал, – ревела пьяная Белла. – Я покупала ему подарки, себе кое-что…

– Ну, дура… каких свет не видел! Подарки ему дарила! Ха! Ты сама для него подарок.

– Я лю-у-би-ла его…

– Еще и клинически больная на голову. Он тебя просил любить его? Люби в кровати, сколько хочешь, а в остальное время извилинами ворочай. Девчонки похуже тебя состояния сколачивают, а ты… Нет, я с даунами не работаю.

– Что же мне дела-ать? – выла Белла. – Хоть вешайся…

– А домой к маме и папе не хочешь?

– Не-ет, – рыдала несчастная красавица.

– Ну да, я забыла, вы все Москву покорять приезжаете, а Москва слезам не верит, слыхала такое? Ладно, не реви, смотреть противно. Попробую пристроить тебя, а ты будешь отстегивать мне каждый месяц по 500 зеленых. Сумма ничтожная, но это из человеколюбия с тебя мало беру, даунов надо жалеть.

– А если он, – Белла имела в виду нового покровителя, – не будет столько давать?

– Это твои проблемы. Не сумела воспользоваться шансом, учись вертеться. Да и должок у тебя передо мной, не считаешь? За первого расплатилась, а за своего туза нет.

– Так ведь я сама его нашла…

– Милая моя, к друзьям жопой не поворачиваются. Сегодня ты мне по дружбе накинула, завтра я тебе помогу. Поняла? Так как, по рукам?

И поехало. Белла переходила из одних рук в другие, мужчины ее не бросали, она была молода, необыкновенно красива. Уходила она, требуя у мадам нового покровителя. Мадам Тюссо… Белла поняла смысл клички. Молоденькие девушки, как восковые фигурки в коллекции, полностью были в ее руках, зависели от того, куда она их определит. Но мадам оказалась не самым страшным злом в этом мире, так что можно считать, ее девушкам повезло. Так вот мадам, считая Беллу жемчужиной своей коллекции, брала плату и с Беллы, и с мужиков, к которым она переходила. Короче, вертеться умела.

Годы летели, а Белла все прыгала из одной постели в другую. Почему так происходило? Да потому что никто не мог сравниться с Тузом, а Белла мечтала повторить прекрасные годы, проведенные с ним. Так и двадцать восемь ей стукнуло, отмечала их в ресторане с мадам Тюссо, к которой привыкла как к родной. Та изучала ее несколько странно, потом огорошила:

– Не пора ли нам, лапуля, замуж? (Белла жевать перестала, вытаращилась на нее). Ну, еще год-два ты будешь способна вскружить голову толстосумам, а что потом? Да и сейчас наши тузики предпочитают молоденьких девулек. Юная, наивная девочка возбуждает седого мужчину больше, чем женщина, даже если она такая красивая, как ты. Ему ведь глоток свежести нужен, почувствовать эту свежесть в себе. Ты безумно красива, Белла, но ты уже опытная женщина, а это на любителя.

– Да? – только и вымолвила Белла, растерявшись. Ей казалось, что выглядит она выше эталона, собственно, мадам подтвердила это. И вдруг она напомнила о бегущем времени, о старости… Боже, какой ужас – Белла стареет?

– Я полюбила тебя и хочу пристроить круто, – продолжала мадам Тюссо, довольная произведенным впечатлением. – Делать ты ничего не умеешь, не училась, работать – не твое призвание. А вот мужиков трахать ты мастер, да личиком, фигуркой удалась, это тоже немало. Плюс – научилась вести себя, как в высшем свете. Давай так, за десять кусков я выдам тебя за мешок с деньгами. Тебе не надо будет мыкаться, спать с разными, у тебя будет свой дом, почет и уважение. Идет?

Десять кусков! Не рублей же. Ее старенькая иномарка уже столько не стоила. Белла была напугана обрисованным будущим, но торговалась, сошлись на семи тысячах. Вскоре появился и претендент, старше ее всего на десять лет, вдовец, детей не имел, богатый. Квартира из пяти комнат, дача в Подмосковье, три машины в гараже – мечта, а не жених. Белла ему была представлена наивной и доверчивой, абсолютно непрактичной женщиной, понятия не имеющей о профессии содержанки, на шашни не пойдет, ибо порядочная, даст только после свадьбы. Мол, у нее был муж, военный, погиб смертью храбрых на поле брани. Легенда понадобилась потому, что вдовец был очень щепетильный человек, потаскух не выносил.

Она готова была полюбить его лицо сантехника, а не аристократа, манеры хама, а не графа, но… не случилось. Он оказался не той лошадью, на которую стоило ставить. Жадный и занудливый, таскал Беллу на банкеты, представительства, выставки, где «обделывал» непонятные дела. Но когда она заикалась о покупке нового платья или шубки, муж зеленел, кричал, что у него нет печатного станка, деньги ему достаются трудом и потом. Платье для банкета? Есть прокат. О, как унизительно брать одежду напрокат, пахнущую чужими людьми даже после чистки! А добавить его патологическую ревность… сущий ад. Но то были цветочки, ягодки оказались прегорькими…

– Это мой шанс, – сказала вслух Белла, поднимаясь с дивана.

Шанс – Герман. Он пьян, значит, можно проспать с ним рядом всю ночь, а утром убедить, будто это было его желание. Хорошо бы еще переспать с ним, уж Белла в сексе толк знает, а он вряд ли пробовал подобное меню в этой дыре. Сейчас она залезет в его постель, утром, увидев ее голенькой, он не удержится – сто процентов из ста.

Герман услышал, как открывается дверь, насторожился. Белла приближалась, а у него мелькнула последняя мысль: «Видит бог, я держался, как мог, но я же не монах!»

– Елки-палки! – прорвалось вслух, когда он вспомнил Беллу. – Да это же впервые в жизни: чтобы не я, а меня трахали. Надо бы ей подарок сделать.

Примерно через час в ювелирном магазине он купил подвеску на золотой цепочке – черную жемчужину с алмазным осколком. Вначале хотел купить и серьги, но решил: баловать не стоит. Их отношениям всего месяц, и ей предстоит потрудиться, чтобы заработать сережки. Отъезжая от ювелирного, притормозил – мимо пронеслась тачка Андрея. Поскольку окна оказались открыты, Герман успел заметить пассажирку. Сомнений быть не может – Рита. Желая убедиться, что не ошибся, он изменил курс и покатил следом. Они вышли у спортивного комплекса, все ясно: приехали поплавать в бассейн.

– Дрянь! – сказал Герман, разворачивая машину.

Бросила его в самый критический миг! Несколько раз он звонил – не подходила к телефону, пришел на работу, где она бумажками заведует, – окатила таким холодом, что Герман замерз. Думал, отойдет, должна же понимать, в каком он состоянии! А она вот как, на Андрея переключилась. Назло ему делает. Ну и хрен с ней, решил Герман, слишком много у девушки претензий, эта образцово-порядочная идиотка, видишь ли, печется о морали, и чтобы ее достоинство уважали, признавая равенство. Какое к черту равенство! Ты кто? Баба, кусок ребра Адама, а ребро не может быть равно остальному скелету.

– Дрянь! – повторил зло Герман, направляясь в офис отца.

Выдавая негодование хозяина, автомобиль просто летел по городу, ведь неприятна сама мысль: меня бросили, к моему недругу переметнулись. Приехал. Дежурно поздоровавшись с охранниками, на лифте поднялся на четвертый этаж, открыл кабинет отца.

Пятиэтажное здание, занимало когда-то некое бюро, распавшееся в начале победоносного шествия капитализма. Отец его выкупил буквально за копейки на аукционе недвижимости.

Феликс давно мечтал приобрести нечто подобное, но жаба давила много платить. А тут как раз подоспел аукцион. Проштудировав список выставленных на продажу зданий, Феликс придумал, как быть. У него работал вахтером пожилой мужчина с потрясающей внешностью важной шишки. Феликс приодел его достойно, сунул в руки портфель из крокодиловой кожи и отправил на аукцион на новеньком «Форде», купленном накануне, следовательно, о машине никто не знал, отец в те времена еще ездил на потрепанной «Ладе».

Подъехал «Форд» к ДК, где был назначен аукцион, водитель открыл дверцу, папин вахтер вышел и неторопливо потопал в зал, не глядя по сторонам. Кстати, настоящие шишкари ездят сзади, а не рядом с водилой, в городе тогда таких тонкостей не знали, поэтому эффект приехавшего барина удался. Феликс прикатил сразу же и – тоже в зал. Ну, многие заинтересовались, кто это с «крокодилом» под мышкой, своих-то знали наперечет. Спросили у Феликса (нашли у кого спросить!), а тот им, пожав плечами:

– С такой высокомерной мордой только руководят и обязательно чем-то крупным.

Слух о важной птице прокатился мигом. Можно представить радость устроителей: если заладится торг, хорошие бабки светят. Ну а зачем Феликс прибыл на аукцион, все, разумеется, проведали. Он «неосторожно ляпнул» знакомым, мол, хотелось бы домик купить этажей в пяток, чтобы в центре обязательно и бывшее учреждение, там кабинеты распланированы, ремонт сделать легче, чем перестраивать. С него решили содрать побольше.

Итак, назвали первоначальную сумму. Кто-то чуток завысил, на чуть-чуть повысил и Феликс. Вдруг важно встает его вахтер и с видом миллиардера накидывает сразу… тоже чуть-чуть. Феликс краснеет и бледнеет (как это ему удавалось – загадка), ведь на облюбованное им здание покусились. Некто попытался слабо накинуть сумму, папин вахтер нехотя дал больше, Феликс тоже, но третьего тура «не вынес», выбежал из зала, махнув рукой. Может, кто-то и хотел купить, но никто не стал ввязываться в торг, у папиного вахтера на лице было написано: все равно куплю. В результате здание перешло к Феликсу. Юморист был.

Здание не пустует, дает доход от аренды. Чего тут только нет: магазины, мастерские по ремонту техники и пошиву одежды, интернет-кафе, зал игровых автоматов, бар. Четвертый этаж полностью Феликса… то есть теперь Германа, а на пятом склад. Почему так высоко? Ну-ка, попробуйте с пятого этажа стащить, много унесете? То-то.

В кабинете Герман покрутился в кресле, изучая себя в зеркалах. Видок мужа-рогоносца. Глупо. К черту Риту! Она посмела оскорбить память отца, потом еще и обиделась… Стоп! Герман сощурился от напряжения.

– Что она там плела? – произнес медленно, вспоминая. – Он заставил ее? Ага, заставил прийти на свадьбу и угрожал. Угрожал, что выгонит…

Словно змея ужалила Германа, он ведь исключил из числа убийц Риту. Пожалуй, и Беллу можно вычеркнуть из списка, она никаким боком… а вот Рита зуб на Феликса имеет. Могут стать поводом угроза и принуждение? Запросто. Что еще могла дать смерть Феликса Рите? Кроме свободы, практически ничего. А ее желание выйти замуж за Германа? Он же по дурости не хотел обижать ее отказом, чтобы не связывать себя узами брака, говорил ей, будто отец пока против. Вот дурак! А это очень серьезный повод для женщины, которая хочет замуж. Если бы сейчас Герману предстояло выбрать жену, кого он предпочел бы? Беллу или Риту? Выбрал Риту он давно, просто тянул время… А если ее нынешняя связь с Андреем – хитрая уловка? Зная точно, что Герман никогда не уступит Андрею…

Мысли наслаивались одна на другую, чудовищные и нелепые одновременно. Неужели она могла? Нет и нет!.. А почему нет? Люди нынче пошли с большой фантазией и поразительной жестокостью. Как она тогда сказала? «А меня подозреваешь?» Эх, слова, слова… Часто их произносят с одним смыслом, а таят они в себе другой. Ну, кто заподозрит в Рите хладнокровного убийцу?..

– Что случилось?

– К вам посетитель. Говорит, приехал из другого города. Пропустить?

– По какому вопросу?

– Проект у него здесь. Просится к шефу. Срочно надо, говорит. Я ему: выходной, мол…

– Пропусти. На этаже пусть позвонит и назовет фамилию. Как его?..

– Тебя как? – Видимо, охранник спросил посетителя. – Викулов он.

Отец учил: день, ночь, а дело на первом месте, непредвиденные обстоятельства, о которых ты поленился узнать, могут впоследствии раздавить тебя. Когда вновь раздался звонок и Герман услышал фамилию, он нажал на клавишу, дверь на лестничной клетке автоматически открылась. Минуту спустя в дверном проеме кабинета показался темноволосый, с открытым и в то же время хитроватым взглядом серых глаз, мужичок лет сорока, эдакий крепыш.

– Можно?

– Прошу вас, – пригласил Герман. – Садитесь.

– Простите, мне нужен шеф, Феликс Георгиевич…

– Он погиб. Я его сын, Герман Феликсович, теперь и являюсь шефом.

– Извините, я не знал, – растерялся и очень расстроился Викулов. – Примите мои искренние соболезнования… Надо же, так неожиданно… Значит, вы вместо отца? Что ж, может, с вами обсудим некоторые детали? Я специально приехал.

– Попробуем. – Герман предполагал, что Викулов начнет клянчить деньги.

– Я по поводу бутылочного завода, к строительству которого должны приступить через полгода. А я думаю, уже можно начать подготовительные работы, свозить материалы, делать замеры…

– Погодите. На меня сейчас навалилось слишком много всего, я принимаю дела и не совсем в курсе, о чем идет речь. Подробнее расскажите.

– Суть вот в чем. Год назад я обратился к вашему отцу с предложением построить бутылочный завод, который будет перерабатывать всю стеклотару без исключений. Проблема в том, что в ходу «чебурашки» и бутылки из-под водки, но и те далеко не все. Не везде берут в пунктах приема стеклотары бутылки из-под шампанского, вовсе не принимают импортные бутылки, битое стекло… долго перечислять. Мы предлагаем построить завод, который переработает все стекло, включая битое. Стекло должно приниматься на вес, а не поштучно…

– Документы у вас с собой? – спросил Герман.

– Конечно, вот. – Викулов раскрыл кейс, подал бумаги. – Это сам проект, его стоимость. Вот авторы дают раскладку. Это обязательства западных инвесторов…

– Инвесторы дали согласие? – осторожно спросил Герман. Инвестиции означали, что проектом заинтересовались, заинтересовать западников можно только одним – прибылью. – А где расчеты прибыли?

– Пожалуйста.

Викулов положил перед Германом листы, при виде которых у того непроизвольно округлились глаза. От паршивого заводика прибыль офигенная, в это трудно поверить. Впрочем, бумага все стерпит, что на ней ни нарисуй. А Викулов продолжил:

– Мы подсчитали прибыль за каждый год с учетом максимальной инфляции, хотя в нашей стране предугадать размер инфляции невозможно, однако не каждый год и рубль обваливается. Смотрите, завод окупается за год, в дальнейшем приносит доход…

– А что за продукцию должен выпускать завод?

– Ходовые бутылки, банки… наименований много, они перечислены в самом начале проекта. Ваш отец ухватился за проект, пробил инвестиции, вложил деньги, арендовал участок под строительство. Понимаете, у нас же дуболомы сидят в кабинетах, им пока разъяснишь выгоды… Обратите внимание, это проба почвы, в смысле – анализ, геодезические работы сделаны. А визы главного архитектора нет. Без его визы завода не будет. Почему-то здесь возник тормоз. Ну и самое главное – до сих пор не открыт счет. Инвесторы посмотрят на нашу нерасторопность и пошлют нас подальше. Не слать же им деньги на деревню дедушке? Мы не в курсе, что с акциями. Скажу честно, мне показалось, что в акциях и есть проблема. Кто-то недоволен дележом. Как же быть? Дело стоящее. Я звоню-звоню Петру Ильичу…

– Как? Кому вы звонили? – насторожился Герман.

– Петру Ильичу. Ему поручил заниматься документацией Феликс Георгиевич. А его нет. Вот я и приехал, благо – недалеко.

– Давайте так: я отксерю документы, копии оставлю себе. Они есть в бумагах отца, но сейчас искать в неразберихе сложно. С понедельника я лично займусь этим вопросом, созвонюсь с Петром Ильичом и позвоню вам. Оставьте свои координаты.

– Так вот ты какой, дядя Петя!

Из Ларнаки в Лимасол добирались автобусом, неприглядный каменистый вид скрашивало море, резавшее глаза. Ах, море… Оно встретило Свету музыкой лучей в лазури, которая проникала внутрь, прогоняя меланхолию. Гид в микрофон на ломанном русском повествовала о Кипре, его истории, достопримечательностях:

– Обратите внимание на три скалы, выступающие из моря. По преданиям около среднего камня родилась из морской пены Афродита Киприда…

Пассажиры вскакивали с мест, вытягивали шеи, чтобы своими очами увидеть место рождения богини любви. Въехали в Лимасол, где пышная растительность, роскошные отели, парки поражали ухоженностью и чистотой. Остановились в пятизвездочном отеле, получили пластиковые карточки, в лифте с прозрачными стенами медленно поднимались вверх. Гигантская конусообразная люстра нависла над фойе, лифт проплывал мимо нее, Марат не сдержал восторга:

– Ну и махина! Трудно поверить, что она сделана руками.

– Представляешь, если свалится? – равнодушно произнесла Света. – Мокрого места не останется от тех, на кого упадет.

– Светильда, тебя ничем не удивить.

– Ты первый раз за границей?

– Да. А что, заметно?

– Угу. Ты открываешь номер ключом от мини-бара. Отойди.

Она вставила пластиковую карточку, дверь, как по волшебству, открылась. Марат внес чемоданы в просторный, светлый номер с видом на море, внизу как на ладони – парк и бассейн. Оглядевшись, Света растерялась:

– Здесь одна кровать.

– Ну да, номер-то для молодоженов заказан.

Света насупилась, забыла, что замужем уже третий месяц, привыкла видеть в Марате друга, слово «муж» не увязывалось ни с ней, ни с ним. Он умчался в душ и что-то говорил оттуда с тем же дурацким восторгом. На столе красовался великолепный букет, прямо на цветах белел конверт, Света вынула из него открытку… «Ласточка, желаю прекрасно провести время. Папа». Слезы сами собой навернулись, но она проглотила их и полезла в сумочку за фотографиями отца и Егора. Их самих нет, но есть снимки – странно, как все странно… Света поставила фотографии на видное место и услышала за спиной:

– Значит, две недели я проведу с покойниками.

– Проводи с живыми, – посоветовала Света, отправляясь в душ.

– Я привез тебя сюда, чтобы ты забыла…

– А я не хочу забывать. Ничего, – заговорила Света под шум воды. – Предупреждаю, если хочешь поменять деньги, меняй в банке. В отеле меняют круглосуточно, но дерут, ты много потеряешь. В банке за сто баксов получишь пятьдесят один кипрский доллар, а в отеле всего сорок семь. Так было раньше.

– Ну и ну, Светильда! Я думал, ты вообще ни в чем не гребешь. Ты точно дочь своего отца.

После ужина Марат купался в бассейне, а Света улеглась спать на краю кровати, разделив ее на две части, в качестве границы поставила чемодан и сумку поверх одеяла. Вспомнив содержание открытки, всплакнула, но когда вернулся Марат, притворилась спящей. Он лег на другом конце, ворочался.

Это чудовищно, но хватило трех дней, чтобы воспоминания о папе и Егоре погасли. Настроившись на самоизоляцию и страдания, Света не смогла сидеть затворницей и не поддаться искушению поплавать в море, съесть мороженого и экзотических блюд. Да и Марат не давал ей упиваться горем, тащил то на экскурсию, то погулять. Разве можно отказаться от всего этого, когда тебе восемнадцать? Раза два Света усиленно принималась плакать в ванной комнате, вспоминая о постигших ее несчастьях, но слезы никак не желали литься. В конце концов, лежа в постели утром пятого дня, она решила больше не страдать, раз не страдается. Отодвинув сумку, посмотрела на спящего Марата и впервые подумала, как глупо себя ведет. Ну, зачем было ставить на середину кровати чемодан и сумку? Марат не собирается покушаться на ее честь. И вдруг ее заело: «А почему, собственно? Я что, уродина? И вообще, зачем он женился на мне?» Вот сколько возникло вопросов, а посоветоваться не с кем. Всем она делилась с папой, скрыла только роман с Егором. Даже когда месячные пришли, Света прибежала к Феликсу, а не с девчонками обсуждала проблему. Так было, а как будет? Ей стало жалко себя, Света шмыгнула носом.

– Светильда, ты что – опять плачешь? – сонно промямлил Марат.

– Насморк у меня.

– Простудилась? – приподнялся он. – Давай к врачу сходим, страховка оплачена.

– Нет, спи. Это аллергия.

Набросив халат, убежала в ванную. Все-таки ей повезло заиметь мужа-друга. Марат заботлив, предупредителен…

Но день принес немало открытий. За завтраком Света обнаружила – как-то раньше не замечала, – что с ним кокетничает женщина типа старухи лет эдак тридцати. Поехали в аквапарк. Оказывается, Марат пользуется успехом у «старух», общителен, предупредителен и заботлив не только с женой. «Что они в нем находят?» – раздраженно думала Света, глядя на «старух» в купальниках «почти Ева», крутившихся возле него.

– Марат, дай руку. Марат, помоги мне надеть лямку (от мешка неизвестно для каких целей). Марат, поплыли наперегонки?

«Какое мне дело? – пожимала плечиками Света. – Пусть развлекается с кривляками». На ужине к их столику подплыла фальшивая блондинка и предложила посмотреть Египет с Израилем, три ночи на корабле – два дня впечатлений. Это становилось невыносимым.

– Светильда, хочешь в Египет? Пирамиды, сфинксы…

– И жара до ста градусов в тени, – буркнула она.

– Светочка, таких градусов не бывает, – улыбнулась блондинка.

– Не хочу в Египет, я там была, – отказалась Света. – А ты поезжай.

– Мы не хотим в Египет, – почему-то рассмеялся Марат.

– Я иду в номер, у меня болит голова, – поднялась Света, разозлившись.

– А я посижу еще, – сказал Марат. – Ты не против?

– С какой стати я буду против?

Белая старая лошадь подсела к нему, что-то чирикала, пошло хохоча. Не над ней ли? Противно.

С раннего утра Света плавала в бассейне. Марат пришел много позже – он соня. Поприветствовав ее, улегся в шезлонг, Света подплыла к бордюру:

– Если надо пойти на свидание, то иди. Ты не обязан сидеть возле меня.

– На свидание? С девушкой, что ли?

– Ну, не с парнем же.

– Не могу ходить на свидания, у меня жена есть.

– Какая я тебе жена, не смеши.

– К тому же ревнивая.

– Чего-чего? А что такое ревность?

– Это… – зевнул Марат. – Это как вареное или сырое яйцо, не попробуешь – не поймешь.

– Светильда, выходи, у нас сегодня большая экскурсия в горы, обещали праздник «Кипрские ночи».

– Мне надоели экскурсии, – ворчала она, выбираясь из воды. – Когда-нибудь будет свободный и спокойный день?..

А было здорово. День закончился в корчме, где три киприота в национальных одеждах зажигательно танцевали, на голову одного из них туристы водрузили целую пирамиду из стаканов. В конце вечера они увлекли в танец туристов, в том числе и Свету. Возвращались ночью в джипе, а ветер, теплый средиземноморский ветер с запахом нагретых за день камней и моря, обдавал лицо и плечи. Света утомилась и дремала, прислонившись к стенке джипа. Марат перекинул через ее голову руку, взяв за плечи, привлек к себе.

– Устраивайся поудобней и спи.

– Это опять Герман. Не приехал?.. Ах, звонил… и что? Извините, Кира Викторовна, за беспокойство, до свидания.

Не вернулся Петр Ильич из командировки – кодовое название загула. Укатил в Крым с сексапильной молодой блондиночкой, у которой грива до задницы. Хорошо, должно быть, ему на берегах Тавриды командируется, раз задержался на неопределенное время. Впрочем, понять мужика легко: директриса вянет на глазах, а дядю Петю долбанула третья молодость, причем долбанула крепко. Это его дело, конечно, а вот как случилось, что он не поставил Германа в известность о строительстве завода, куда Феликс бросил кучу денег? Забыл? Ничего себе! Он же готовил документацию, составлял смету с авторами проекта, выбирал место, добывал специалистов для проб почвы и забыл? Ну, если учесть, что основная часть акций должна принадлежать Феликсу, остальное рассыпано по рукам, включая инвесторов, то, наверное, память отказать может. Не хватает-то всего ничего. А кто руководит мнением главного архитектора? Арифметика проста: мэр. А мэр друган дяди Пети. Медведя нет, а шкуру делят.

Герман полистал тетрадь, задержался на страницах с надписями «Митя» и «Люся из кафе». Заходил в кафе, выпил поддельного коньяку и, как на нечто экзотическое смотрел на Люсю, которую часто окликали. О чем ее спрашивать? Это существо вряд ли помнит вчерашний день, куда ей восстановить в памяти двадцать пятое мая? А Митя? Допустим, поговорит он с Митей, что это даст? Он свидетель Егора, которому наплевать на земные страсти. Записал: «Что это даст?» И: «Ничего».

– Что ты пишешь? – спросила Белла, войдя с закусками на подносе.

– Да так… – Он закрыл тетрадь и бросил в стол, потянулся, хрустнув костями. – Катаю план на неделю, чтобы не забыть. Я закончил.

– В обычную тетрадь? Я подарю тебе ежедневник, делать записи в обычной тетради несолидно. – Белла сервировала стол, разложила салфетки, достала бокалы для вина, не забыла о свечах. – Чем еще будешь заниматься?

– Хочу посмотреть свадьбу.

– Опять? Ты беспокоишь меня. Не больно видеть отца живым?

– Напротив. Он меня вдохновляет на великие дела. Нет, правда, не могу же я стать хуже! Предлагаю и тебе посмотреть запись Михасика. Обхохочешься.

– Что ж, раз больше нам нечем заняться… – кокетливо протянула Белла.

– Нам всегда есть чем заняться, но потом. Ты только взгляни, там такое…

Белла налила вина, а Герман вставил кассету в видеомагнитофон. Кстати, он опять забыл вернуть компактные кассеты с камерой, с которых сделал копии. Герман удобно устроился в кресле, отхлебнул вина, бубнил:

– Так, акт бракосочетания проскакиваем, это неинтересно… Предупреждаю, комментарии – жуть… Ну, ты с Михасиком неплохо знакома.

На экране толпа у ресторана встречает молодых. Подъезжает вереница убранных лентами и цветами машин. Толпа стала больше, в кадре головы и спины. Неповторимый голос Михасика:

– Ну, бля, рассоситесь! Че снимать я должен? Котлы ваши? Не, ну, че, пацаны?.. Болт! Кончай базар, в натуре! Распихай там… Ага, так…

Такой же, а-ля Михасик, Болт бесцеремонно расталкивает всех. Мужчина протестует против хамства, но он не из шишек, с ним не считается Михасик:

– Хавальник закрой и отвали. Ну, народ! Дай снять, мать твою!

В объективе Марат и Света, их встречает Галина Федоровна на пороге ресторана с хлебом и солью, толкает заученную речь тоном клинической оптимистки. Белла со смешком сказала, пригубив бокал:

– Еще чуть-чуть – и мама Марата взлетит.

– Смотри, а вот ты, Белла.

Гости ринулись занимать места, в хвосте плетется Белла в сиреневом тумане одежд, сняла с плеча такого же колера довольно большую мягкую сумку, запустила туда кисть руки. На подругу налетела Зоя, которую, в свою очередь, толкнул муж, гаркнув (надо полагать, шутливо) ей в ухо. Обе вскрикнули, у Беллы выпала сумочка. По ступеням рассыпались косметические принадлежности. Зоя давай ругать мужа, а Белла сбежала вниз, торопливо начала поднимать вещи. Молоденький мент – тот самый, предложивший Герману помощь, когда он выяснял отношения с Ритой, – помог собрать флаконы и прочие женские штучки. Белла со злостью налетела на него:

– Оставь, я сама.

А на заднем плане Михасик с женой скалит зубы, обнимая благоверную. Он поднял вверх руки, мол, вот он я, какой красавец-удалец! Их-то и снимал Болт, просивший поменять позы, Белла попала в кадр случайно. Грубо вырвав у мента некий предмет, она спохватилась, ибо тот обидчиво поджал губы и хлопал глазами, дескать, не понял, что я плохого сделал. Белла, сжав его руки, пропела:

– Ой, простите, я не хотела вас обидеть, так получилось. Я расстроилась, пудреница разбилась… Вы не сердитесь?

У него был еще один предмет, похожий на дезодорант… Забирая его, Белла поцеловала паренька в щечку, потом поднялась к друзьям, обернулась и помахала юноше. Околдованный мент проводил ее мечтательным взором, как нечто недосягаемое.

– А ты натуральная ведьма. Глянь-ка, – Герман вернул несколько кадров, – паря спекся. Не слишком ли расшаркалась перед сопляком? Белла! Ты слышишь?

– А? – очнулась она. – Что ты сказал?

– Говорю, не стоило так расшаркиваться перед сопляком.

– Перед каким сопляком? – не поняла она.

– Ты что, не смотрела? Перед ним… Все, дальше поехало. Вернуть запись?

– Не стоит. – Она пересела к нему на колени. – Просто я вежливая.

– Смотри, смотри! Дальше сплошная умора.

Камера поползла под столом, запечатлевая ноги гостей, а впереди объектива задница, которая сдвинулась в сторону, из-за нее выглянула хитрющая рожа Михасика. Он начал трогать женщин за коленки, раздался писк. Два идиота затряслись от хохота вместе с камерой. Михасик снова повернулся к объективу, приложил палец к губам, видно, что набрался он здорово. Темновато, конечно, но разобрать нетрудно, с каким неописуемым восторгом и азартом приподнял он длинную юбку и запустил лапу между ног. Женские коленки резко сжались, под столом появилась очаровательная головка, перекошенная злобой:

– Мишка! Ты совсем долбанутый? Отцепись, сказала! Козел паршивый! Жену лапай!

Михасик и Болт закатились со смеху. Картинка сменилась. Сцена в сортире. Писсуар. И два члена над ним, из которых льются струйки.

– Фу! – брезгливо сморщилась Белла. – Свои достоинства, что ли, снимали?

– А то чьи же! – затрясся от смеха Герман.

– Мишенька был быдлом им и подохнет. Всему же предел есть!

– Такое можно сотворить при полной потере памяти. А ржут как!

Далее. Камера запрыгала вверх-вниз, из стороны в сторону. Голос Михасика:

– Болт! Фейр… верк пшли с-сымем. Все побежали… Ща как начнут стрелять… А, ты спишь? Ща и тебя сыму. Стреляют! – заорал Михасик в ухо другу.

В самом деле, послышались первые залпы фейерверка. Морда Болта на столе среди рюмок и тарелок. При слове «стреляют» морда приподнялась, приоткрылись соловые глазоньки:

– Где стреляют? Я тоже… стрелять… Где? (Камера упала к полу, надо полагать, Михасик опустил ее вниз.) Точно, стреляют… Ща как встану, бля… (Камера заходила ходуном.) О, падла… не того я… Миха, пшли вмес-сте?

Камера, пошла, шатаясь. В кадре ноги, которые бегут и идут в одну сторону, женские и мужские ноги спешат на фейерверк, выбегают из дверей. В одну, правда, ноги заходят… Наружные двери ресторана. Камера стукнулась о них. Женский визг. Михасик:

– Сымай меня на небе!

Камера прыгнула в чьи-то руки. Рожа Михасика на фоне фейерверка, камера упала на него. Голос Михасика:

– Ты че, мудак, ваще? Разобьешь! Дай сюда. Я за нее отвалил…

Все, пошла рябь. Герман сидел без движений, глядя на экран, будто там продолжалось действо. Белла взяла из его руки пульт, выключила и сказала:

– Кино закончилось. Герман, проснись.

– Забавно, правда? – задумчиво произнес он.

– Что же там забавного? Сплошная мерзость. – Она обняла его за шею, коснулась носиком носа. – Лучше смотри на меня, мне это больше нравится.

– На тебя долго смотреть нельзя, хочется съесть! – Он перегнул ее через подлокотник, рыча и развязывая халатик.

– Ай, мне неудобно, сумасшедший!

Герман поднял Беллу… черт, ну и тяжелая! Собственно, при таких пышных формах весить пятьдесят кагэ невозможно. Донес, не уронив мужского достоинства, до кровати. О, Белла! Заводная, чудный, пушистенький котенок, а в пик страсти дьяволица…

Она плескалась в ванной, а он кинулся к телевизору. Что-то мелькнуло в последних кадрах, он не остановил вовремя… Ага, с этого места, то есть с начала фейерверка…

– О боже, Герман! – воскликнула появившаяся Белла. – Ты прямо маньяк. Эту гадость смотреть и слышать – и одного раза много.

– Я тоже так считаю. Мне кое-что показалось интересным…

– Что? – спросила она с беспокойством, приблизилась вплотную к Герману, и уставилась на экран. – Что тут может быть интересного?

– Хочу сделать два любительских фильма, – опомнился он. – Один о последнем дне отца, второй прикольный, на основе записей Михасика.

– Поступай, как знаешь, а я безумно хочу спать.

– Прекрасная мысль! Спать, спать, спать!

Герман запрыгнул в постель, рядом устроилась Белла, положив руку ему на грудь, а ногу на бедро. Здорово вот так развалиться на кровати, чувствовать, как от позвоночника распространяется по телу расслабление. Он не намерен посвящать Беллу в свои планы – хватит, одну уже посвятил. Если честно, подозрения против Риты вызваны злостью, потому они надуманные. Не могла Рита при любом раскладе выстрелить в отца. Представив ее с Андреем, Герман едва зубами не заскрипел. Нет, лучше думать о ней как об убийце. Что за черт! Почему его, только что переспавшего с уникальной во всех отношениях женщиной, волнует, с кем сейчас Рита? Но тут вдруг Белла тихонечко позвала:

– Герман…

Опять на секс потянуло?! Ненасытная! Герман притворился спящим и для пущей убедительности выдувал воздух через рот, отчего шевелились усы и губы. Он секса больше не хочет сегодня. А Белла осторожно встала, на цыпочках подошла к телевизору. Герман приоткрыл глаза и следил за ней. Вынула кассету и вышла.

– Не понял… – прошептал более чем удивленный Герман.

Теперь на цыпочках двигался он. Приоткрыл дверь… Так, внизу в гостиной блеснул свет торшера. Герман выскользнул на площадку, подкрался к перилам. Белла включила телевизор, убавила звук, вставила кассету в видеомагнитофон, нашла место и… стерла запись с собственным изображением! Мало того, проверила, надежно ли стерла! Герман поспешил в спальню в полном недоумении. Вскоре вернулась и Белла, вставила кассету назад и легла.

– Хватит! Хочу валяться без движений, – категорично заявила Света. – Без гидов, храмов и т. д.

– Хорошо. Идем валяться на пляж, – предложил Марат.

Недовольно пыхтя, Света собиралась, но то щетка для волос затерялась, то масло для загара пропало, купальник долго выбирала. Марат терпеливо сказал:

– Не спеши, времени у нас вагон. Жаль сгорим под прямыми лучами.

А Свету задевала собственная реакция на Марата. Ей приятно находиться в его обществе, она с удовольствием слушает его, реагирует на юмор и вообще находит в нем много интересного. Это ненормально! Ненавидела и вдруг – приятно. Решила держаться от него подальше. Так нет, он не отходит от нее! Только в общественных местах словно теряет к ней интерес. Самое отвратительное, что тетки без ума от Марата. Стоило им появиться на пляже, как три престарелые куклы окружили их. Еще здесь мода: загорать без лифчиков в одних трусиках. Света, конечно, не ханжа, но некоторым стоит сделать пластическую операцию груди, а не выставлять напоказ два пустых мешка. Она улеглась в шезлонг, натирая тело маслом, думала: «В зеркало не смотрятся, коровы. И блондинка туда же, в ее-то возрасте!» Три престарелых коровы уговаривали Марата прокатить их по очереди на водном мотоцикле по морю, он не отказал.

– Светочка, ты не хочешь прокатиться? – крикнула белая корова.

– Нет, – рявкнула Света, – я акул боюсь.

– Разве здесь есть акулы? – переменилась в лице блондинка.

– Конечно, – подлила масла в огонь Света. – Это почти океан. «Челюсти» смотрели? Раз – и в желудке у акулы. Турфирмы скрывают, чтобы клиентов не потерять.

– Она шутит, – сказал Марат. – Идемте? А ты загорай.

Это он Свете! Она почувствовала себя такой одинокой, заброшенной на край света, в чужой стране… плакать все равно не хотелось. Иногда она приподнималась, разыскивая Марата. Он то скользил на мотоцикле с одной из коров, то очередная корова садилась сзади, прижималась к его спине и визжала, как ненормальная, когда срывались с места. Свету раздирало чувство собственницы. Он обязан развлекать только ее! И все-таки на солнце ее разморило. Вздрогнула, когда на лицо упало несколько капель холодной воды. Она подскочила, а Марат залился смехом:

– Светильда, поплыли к камню Афродиты?

– Я пробовала, но вернулась. Там глубина большая и волны затягивают.

– А ты поплывешь со мной. Вставай!

Он потянул ее за руку, Света упиралась. Марат подхватил ее на руки и бросил в море. После солнечных ванн вода обожгла холодом. Света вынырнула и покрутила пальцем у виска.

– Трусишь плыть? – подзуживал Марат. – А еще дочь Феликса.

– Поплыли. Но учти, если я утону, не знаю, что тебе сделаю.

Это потрясающее ощущение, когда под тобой невероятная глубина, а вода прозрачная, фантастическое дно кажется близким. Но волны заставляли прилагать массу усилий, Света еле доплыла до камня. Однако схватиться за выступ не удавалось, руки соскальзывали, волны били по телу, бросая на скалу.

– Плыви сюда, – крикнул Марат. – Здесь можно держаться.

– Тут просто воронка! – С трудом Света ухватилась наконец за выступ. Волна бросила ее на скалу. – Ой, больно! Назад точно не доплыву.

– Отдыхай. Смотри, пены действительно много. Отдохнула?

– Если это называется отдых… – Она выплюнула попавшую в рот воду. – А казалось, так близко…

Назад путь всегда длиннее, берег не хотел приближаться. Тело Светы против воли принимало вертикальное положение, она запаниковала:

– Марат, я не могу…

– Можешь. Спокойно. Светка, ты что? Держись!

Он поднырнул, Света почувствовала, как Марат вытолкнул ее на поверхность. Она вцепилась ему в плечи, помогала ногами. С горем пополам добрались до берега и рухнули у кромки воды. В благодарность за оказанную помощь Света повела Марата в рыбный ресторан и преложила попробовать блюдо мизе.

– Это ассорти, – невинно пояснила она, а себе взяла лишь салат.

– Ты же есть хотела, – удивился он, набрасываясь с жадностью на сыр.

Света лишь лукаво улыбнулась. А Марату принесли салат, маленькую рыбку и пошло. Официант подносил: шампиньоны, королевскую креветку, запеченных устриц, каракатицу, большую рыбину, простые креветки…

– Светка, не могу больше.

– Я знала, что мне придется тебе помочь. – Света торжественно клала куски себе на тарелку. – Ты не дал мне утонуть, я не дам тебе умереть от обжорства. Мы квиты.

К ужину она удачно нарисовала лицо, соорудила на голове художественный беспорядок, надела воздушное платье. Это на завтрак можно являться в костюме пациента из дурдома, набил желудок и вали за впечатлениями, девиз ужина – расслабься и получи удовольствие. На ужин положено одеваться, так что Света не для Марата старалась.

– Отпадно выглядишь! – восхитился он.

Приятно слышать, Света гордо вошла в ресторан. Но эти бабы! Вот и Герман на бабе попался. Света потребовала купить бутылку «Камандарии» – вино не входит в счет. Выпил вина и Марат, затем начал обслуживать танцами старух всех мастей. Интересно, зачем тогда она взбивала волосы и красила физиономию? Света глотала красное и душистое вино, не замечая вкуса.

– Тебе не много? – спросил Марат, вернувшись и повертев бутылку.

– Расслабься, – махнула рукой она и выпила бокал залпом.

Наконец и ее пригласил француз. Поначалу она танцевала скромно, а потом… Редкие пары и те вынуждены были расступиться. Света будто в экстаз впала – вертелась, извивалась, подпрыгивала, как дикарка у костра. Партнер лишь пританцовывал, пожирая ее глазами.

– Девчонка прелесть, – услышала она по-английски.

Отзыв подстегнул, Света разошлась… Эх, музыка кончилась! Но заслуженные аплодисменты она получила! Распаренная и возбужденная, вернулась за столик, потянулась к бутылке. Вот теперь она наслаждалась прекрасным вином, пила по глоточку, глядя с удовлетворением на мрачного Марата. Вдруг он схватил ее за руку, потащил к выходу с выражением Джека-потрошителя.

– Я не хочу уходить! – тормозила Света. – Оставь меня! Я не хочу!..

– А я хочу!

Минуты через две (пьяная ведь) до нее дошло, что он целует ее и… ей это нравилось, она ощущала себя победительницей. Потом целовались в прозрачном лифте и плевать, что их видел весь отель, потом в номере… Чемодан и сумка были сброшены на пол…

Утром Света водила глазами по номеру, выпятив нижнюю губу. Это называется – допилась. Глаза задержались на фотографиях отца и Егора. Осуждают? Папа – неизвестно, а Егор точно осуждает. Стараясь не разбудить Марата, Света высвободилась из его рук, легла на бок и уставилась на человека, которого, в сущности, не знает. Какой он, Марат? Был ее нянькой, другом, товарищем, теперь стал этим… мужем (дурацкое слово). Почти три месяца она видела его каждый день, не находила привлекательным, но умным – да, заботливым – тоже. Так случилось, что после смерти папы она не виделась с подругами и друзьями – их заменил Марат. Но ведь у него тоже была своя жизнь. Какая? Есть же у него друзья, кто они? А увлечения? Света ничего об этом не знает. Откуда-то изнутри поднимался внутренний голос, безжалостно обвиняя: ты эгоистка, Марат тебе не нужен, но в нем нуждались другие, вот ты вчера и постаралась забрать свое, предательница, Егора нет всего ничего, а ты уже с другим. Света растерялась и заплакала. Потянулся и проснулся Марат. Она поспешно отвернула лицо, но поздно. Он приподнялся на локтях:

– Света, ты плачешь, потому что мы…

– Нет, – поспешила заверить она. – Просто я плачу… Не знаю почему.

Он рассмеялся и обнял ее, целовал. А ей еще и стыдно. Дело не в том, что на ней и Марате нет ни одной нитки, а просто… потому что стыдно, – так ответила бы Света.

– Не плачь, самое страшное позади, – шептал на ухо Марат. – Света, я тебя люблю…

– Светильда, одевайся, я голоден, как лев. Позавтракаем где-нибудь, заодно пообедаем.

– Ты иди и… подожди меня внизу.

– Что-нибудь не так? – На лице Марата обозначилось беспокойство.

– Все так. Мне чуточку нужно… одеться.

– Через полчаса поднимусь сюда.

Он чмокнул ее в щеку и скрылся за дверью. Света осталась одна. Лежала минут пятнадцать, глядя на фотографии. Резко подскочив, оделась за минуту. Подойдя к снимкам, сказала вслух:

– Папа, я всегда буду помнить тебя. Егор… прости.

И убрала их в сумочку. Последний взгляд – в зеркало. Выдернула рубашку из шорт, завязала на узел под грудью, расстегнула пуговицы до узла. Очень ей идет. И ринулась вниз. Марат ждал на скамье у бассейна, завидев бегущую Свету, раскинул в стороны руки, она повисла на нем и задохнулась: «Какой ужас, я счастлива!!!»

То потрясение, которое испытал Герман, подглядывая за Беллой, выбило его из колеи напрочь. Крыша съехала набекрень, когда заново просмотрел кассету утром, выпроводив глупую и красивую мартышку, не знавшую, что оригинал до сих пор у него. Послав дела к черту, он переписал на чистую кассету опусы Мишки и отвез оригинал его жене Зое. Кассету с «убитыми» эпизодами оставил на видном месте для Беллы, посетовав однажды, что случайно нажал на клавишу и стер.

– Возьми у Михасика, – посоветовала она, невинно глядя на Германа.

– Угу. Впрочем, там смотреть не на что, кроме как на тебя.

Каково? «Возьми у Михасика!» Все ясно? Но Герман хотел удостовериться, не поленился съездить к Мишке, мол, запись полетела, дай опять.

– Да ты знаешь, – почесывал плешивый затылок Михасик, – пацаны мои, видно, напортачили. Глянь, пустая. Я сам не успел посмотреть. Вот заразы!

«Ого! Здесь Белла поработала монументально, – усмехнулся про себя Герман. – От шедевра документального кино остались ошметки, а я ее почти любил». Наврав ей, что уезжает на пару дней, Герман засел за телик и… ни хрена там не увидел! Именно тот факт, что криминала не обнаруживал ни в Белле, ни в окружавших ее людях заставлял его пересматривать эпизоды с ней по сотому кругу. Ведь что-то там есть! Что?

– Я докопаюсь и найду, – убеждал себя Герман, упрямо вперив взгляд в экран. – Вздумала хитрить со мной? Не выйдет, моя куколка. Я тебя поймаю.

– Почему ты стерла запись, черт тебя дери?! – орал Герман, вскакивая и слоняясь из угла в угол. – Ведь и у Мишки стерла!

Глаза лезли из орбит, в мозгах – каша, усталость валила с ног. Проспав больше полусуток, позвонил Белле, мол, приехал. Он решил начать игру.

О, как она его встретила! Три дня ей показались пыткой, она тосковала по нему, безумно его хочет и, надо сказать, была правдивее самой правды. «Ну, ты, чувиха, даешь! – не уставал поражаться Герман, не веря ей уже ни на йоту. – Мне что, оттрахаю тебя и выброшу на помойку. Но прежде выясню, какую цель преследуешь, так стараясь. Я ж тебе не пацан сопливый, меня не проведешь». А ведь он ничего не знает о ней. Купился на формы со знаком «экстра», на штучки-дрючки в койке, а по сути – кто она, чем дышит, чем занималась, – без понятия. Надо бы о ней вызнать побольше. И кто способен расчленить Беллочку на части? Кто же, как не верная подруга Зоя! Значит, стоит потратиться на семейный вечерок. Осталось найти повод.

– Да, чуть не забыл. Тут кое-какие документы завалялись, взгляните.

Обычно он лепит в лоб, однако жизнь учит смягчать острые углы. Дядя Петя нахмурился, раскраснелся – ага, давление подскочило, а повышается оно при волнениях, все же не мальчик. Дядя Петя листал копии, читал, будто впервые видит. Без выражения Герман спросил:

– И что скажете?

– Это пакет документов… – подбирал слова Петр Ильич. – Я пробиваю строительство бутылочного завода в городе… с нуля.

– Вообще-то, я догадался, что речь идет о постройке завода. Только не возьму в толк, почему я об этом узнал последним?

– Почему, почему… – ворчливо произнес Петр Ильич, усевшись в кресло напротив и бросив бумаги на стол. – Проект в стадии разработки…

«Врешь, сволочь, и не краснеешь», – с удовлетворением отметил Герман, ему страшно нравилось наблюдать за неловкостью дяди Пети, который попался.

– А мой скудный умишко понял, что проект завершен, – сказал он вслух. – Не хватает одной подписи и счета. Подпись эта, скажем, не самая важная, но почему-то оказалась последней и явилась тормозом. У нас ведь как: нет бумажки с автографом – нет заводика. Так?

– Ты меня в чем-то подозреваешь? – нервно дернулся Петр Ильич.

Да!!! – хотелось рявкнуть Герману. Хотелось уличить его: подозреваю в воровстве чужих идей, чужих денег, добытых не тобой, возможно, в убийстве! Однако он сказал другое:

– Что вы? Я просто рассуждаю.

– Понимаешь, Герман, – замялся Петр Ильич. – Буду говорить откровенно. Это не оправдание, но у меня сейчас важнейший этап в жизни, с мужчинами моего возраста такое случается часто…

– Да не смущайтесь, говорите, я способен понять.

– Видишь ли, у нас с Кирой Викторовной разладились отношения. Я нахожусь сейчас… как бы выразиться поточнее… на пике выбора, и дается он мне нелегко. Мне трудно и говорить об этом, и жить с этим. Если кратко, закрутился я. Тут убийство Феликса, там в семье неурядицы… Закрутился и забыл. Займусь проектом в ближайшие дни, подпись выбью, деньги будут перечислены.

– Деньги, дорогой Петр Ильич, надо брать, пока дают, – не хватило дипломатии Герману. – Запад не любит бросать куски в нашу сточную канаву, думаю, отцу пришлось немало потрудиться, чтобы убедить инвесторов в целесообразности строительства. Где гарантии, что теперь нам не откажут? Поэтому мне странно слышать от опытного человека «закрутился и забыл».

– Герман! – гневно прервал его Петр Ильич. – Не смей таким тоном…

– Ах, извините! – Паясничая, Герман развел руки в стороны и поклонился. – После убийства отца прошло три месяца, а я узнаю о заводе, куда он вложил силы и бабки, последним! Простите, но я беру под свой контроль дальнейшие хлопоты.

– Прекрати меня отчитывать и разговаривать тоном хозяина! – побагровел Петр Ильич. – Твой отец не один создавал то, чем ты вскоре будешь владеть, я тоже внес большую лепту. А ты лично только пользовался! Сначала стань Феликсом, потом указывай, что и как мне делать, понял? Пока ты ноль. И запомни, малыш… Нет, не перебивай, умей выслушивать, как твой отец! Так вот, малыш, ты делаешь первые шаги, имей в виду: у нас бизнес – доисторический лес. Неосторожное движение – и тебе хана. Это хорошо знал Феликс. Его нет, а был он мне не только партнером, но и другом, поэтому я считаю своим долгом предупредить тебя. Амбиции, Герман, делают из бизнесменов покойников. Теперь прощай, я жду твоих извинений.

– Очень интересно, дядя Петя, – произнес Герман. – Что ж, буду ходить с пушкой.

Петр Ильич забрался в машину сына, который ждал его во дворе, тот полюбопытствовал:

– Зачем он приглашал тебя?

– Приглашал? – отец был вне себя. – Отчитывать призвал! Мальчишка! Паяц!

– Да? – усмехнулся Андрей. – И в чем ты провинился?

– Где-то он откопал бумаги на бутылочный завод. Черт возьми! Я ведь лично проверял сейфы в офисе, шкафы, нужные документы изъял. Где он мог добыть ксерокопии?

– Феликс посвятил.

– Наш Железный Феликс был суеверен, как безграмотная старуха. До определенного момента ни гу-гу даже собственной тени. О заводе знали лишь те, кто в деле. А Герман подробно оповещен. Разобраться в ворохе бумаг несведущему и обнаружить, что не хватает одной подписи… нет, Герману это не по зубам.

– Без паники, папа, – сказал Андрей, выезжая со двора (нечего глаза мозолить Герману). – Ксерокопии есть ксерокопии. Оригиналы у тебя?

– Разумеется. Я после убийства Феликса кое-какие бумаги переделал на свое имя, естественно, приплатил некоторым. У Германа старье, но все равно…

– Да кидани его хорошенько, в следующий раз умнее будет и почтительней. Герман в бизнесе дитя, к тому же у него без тебя возникнут проблемы. Феликс крупно работал, сыну досталось множество предприятий, управлять ими должен человек, по крайней мере, умный, не говоря уже о деловой хватке и знаниях, которых у него нет. Приползет к тебе на пузе и согласен будет два завода отдать, тем более не построенных.

– У тебя все просто. Мы с Феликсом многое делали совместно, но практически везде преимущество в денежном эквиваленте было у него. Потому я и согласился с твоим предложением увести завод, в конце концов, я заработал его. Но Герман может меня тоже кидануть, я зависим от него.

– Не волнуйся, мы не позволим ему обнаглеть, проучим. Куда тебя отвезти?

– Домой, – тяжко вздохнул Петр Ильич.

Меньше всего ему хотелось сейчас видеться с Кирой, в зрачках которой ясно читаются упрек и вялотекущая ненависть. Но ничего он поделать с собой не может, у него действительно сложности – влюблен, а любовь вступила в конфликт с моралью, бросить Киру и тридцать три года совместной жизни непросто. Да, тридцать три года – и вот результат – он органически не выносит жену.

– Ты думаешь о маме? – угадал Андрей. Отец крайне изумился проницательности сына, не скрыл этого, на что тот засмеялся. – У тебя при мыслях о ней, да и когда ты рядом, лицо приобретает особое выражение: плаксивое и тоскливое.

– Неужели? Мне казалось, я умею скрывать чувства.

– Умел, папа, но разучился.

– Спасибо, теперь постараюсь контролировать себя. Знаешь, Андрей, я в жутком тупике, не представляю, что делать.

– Подожди немного, не торопись, может, твое увлечение пройдет.

– Не пройдет! – категорично заявил Петр Ильич. – А если пройдет, лучше удавиться. Я провел лучшие годы, как в кабинете, где все разложено по местам и не бывает перестановок даже во время ремонта. Это однообразие выхолостило во мне человека. Я был заводной машиной, не имел желаний. А теперь я живу. И хочу жить именно так.

– Ты намерен уйти от матери? (Молчание – знак согласия.) Смотри сам, отец, здесь я тебе не советчик. Мама очень переживает, она ведь все чувствует. Постарайся помягче с ней.

– Если получится. Вот и наш дом. Дом, в котором… а, ладно. Спасибо за все, сын. – Нехотя Петр Ильич вышел из машины. – Ты куда сейчас?

– С Ритой договорился встретиться…

– Андрей, погоди. – Петр Ильич вернулся в авто. – Зачем она тебе? Герману досадить? Ну, признайся честно.

– Честно? Хорошо. Мне, как ты, надеюсь, помнишь, – тридцать. Если смотреть на мужика с точки зрения кобеля, я прекрасно выгулялся и нахожусь на том этапе, когда можно и надо подумать о семье. Встал вопрос о достойной кандидатуре. Мне нужна женщина порядочная, тонкая, умная, а интеллект – доказано генной наукой – передается детям от матери. Разумеется, она должна быть красивой, воспитанной, образованной…

– Ого, не много ли требований?

– Меня тоже не на помойке нашли. Я хочу приходить домой, где мне будет хорошо и удобно, а не идти на плацдарм боевых действий и ежедневно выяснять отношения, как у меня уже было. Или играть в молчанку, как у вас с матерью. Поскольку я в состоянии обеспечить материальную базу, жена должна обеспечить мне комфорт. Рита как раз подходит на эту роль.

– А другие не подходят? – скептически спросил отец.

– У других изъянов много, необоснованных амбиций и претензий.

– У Риты их нет?

– Есть. Но ее претензии совпадают с моими.

– Не забывай, с нею ты собираешься дожить до старости, поэтому прагматизм…

– Поэтому, папа, я четко поставил перед собой задачу.

– А как же любовь?

– Доберусь до твоих лет, папа, подумаю о любви. Но лучше о ней книжки читать. Хлопотное это дело – любовь, да и здоровья много забирает.

– С тобой не соскучишься. Может, не стоит? Она все же девушка Германа.

– Папа, папа… – рассмеялся Андрей. – Моралистика из твоих уст? Смешно, честное слово, и мне поднадоело.

– Я не собираюсь читать мораль, а хочу уберечь тебя. Герман… он на все способен.

– Я тоже на все способен. У него остается право отвоевать самку, пусть пробует.

– М-да… Бери от жизни все, что считаешь своим, как говорит мама.

– Так ведь и ты берешь.

– Ну, да. Пока, Андрей.

Петр Ильич подошел к воротам дома и остановился. За спиной раздался визг колес – Андрей уехал. Переступив порог собственного гнезда, обустроенного любовно им же, теперь пустого и холодного, Петр Ильич почувствовал, как тяжесть опустилась на плечи. Новому гнезду всего лет пять, это, конечно, не дом Феликса, более скромное строение, но тоже впечатляет. Нет ни одной розетки, трубы, плинтуса, которые Петр Ильич не проверил бы лично. Еще тогда, уже не питая к супруге нежных чувств, он мечтал, как станет запираться в кабинете, читать книги, часами наблюдать за рыбками в аквариумах, смотреть телевизор у камина. Он страстно желал спрятаться, быть предоставленным самому себе, делать, что захочет. Тогда ему эти радости казались пределом мечтаний, ведь в квартире спрятаться негде. Мечты осуществились, некоторое время радовали, а потом неизвестно откуда в новый дом заползла прежняя рутина. Это случилось, когда трое птенцов покинули гнездо разом. У Петра Ильича остались кабинет, рыбки, камин… У камина он не сидит, ибо там облюбовала место жена, а когда он находится рядом с ней, появляется желание сбежать на Луну или закинуть Киру в глубь океана. В гнезде места много, но ему не нашлось. Там пустота и идеальный порядок, от которого разит смертельным холодом. Дом напоминает мебельный магазин разряда люкс, где интерьеры выставлены со вкусом, но комнаты нежилые. Так и дом – нежилой.

При виде жены, стоявшей к нему спиной, тяжесть сдавила грудь и плечи, словно удав, обвивала и душила.

– Есть будешь? – не обернувшись, спросила Кира.

– Я не голоден, – ответил он, потоптался и, не решившись начать тяжелый разговор, пересекая гостиную, бросил жене: – Я в кабинет, работы много.

Как сказала бы теща, брехня. Какая там работа, когда у него внутри революция свершилась и не выносит он коммунальных отношений с Кирой. Она же догадывается, так какого черта сама не расставит точки над i?

Плотно закрыв дверь, он удовлетворенно крякнул. Это единственное место, где дышится чуть свободней. Он сбросил пиджак, швырнул его на диван, ослабил узел галстука, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Распахнув окно, Петр Ильич завалился на диван, закинул руки за голову и положив ноги в туфлях поверх пиджака, – здесь он имеет право вести себя по-свински. Вполголоса он произнес:

– Итак, на сегодня две проблемы: Кира и Герман. Не ожидал, что Герман пронюхает про завод.

Он устал скитаться на задворках, пора стать в авангарде. Это справедливо, ведь черную работу делал Петр Ильич. Правда, сегодня он допустил непростительную ошибку для своего возраста и опыта. Завелся, как мальчик, а следовало гордыню усмирить, обвести Германа вокруг пальца. То есть сначала усыпить бдительность, а потом уж думать, чем Герман может помешать ему конкретно и принимать контрмеры. Однако Петр Ильич в любом случае завод не отдаст, и баста! Вторая проблема куда более серьезная, ее нужно срочно решать.

Год назад в его жизни появилась Танечка – умница, красавица, талантливая девочка. Она пришла наниматься на работу, вакансия имелась, конечно, но не соответствовала ее уровню, однако Петр Ильич впоследствии устроил Таню на престижную работу. Вошла она в кабинет, а он получил глоток кислорода. Девушка оказалась коммуникабельной, остроумной, необыкновенной. В тот же день вечером он кутил с ней в кабаке далеко за городом. Запущенная дикая природа вокруг, необычный ресторан – списанный на берег катер, ночь и спиртное, уничтожившие все тормоза. Засиделись, не замечая стремительно летевшего времени. Он предложил ей остаться на ночь, заказал две каюты, предназначенные для загулявших клиентов. Когда проводил ее, Танечка потянула его за руку:

– Останьтесь.

И он остался. Кто же устоит перед молочно-белой и эластичной кожей, пахнущей цветами, перед молодостью и красотой, перед тихим шепотом воды, который доносился из иллюминатора, перед августовской ночью? Все случилось легко и красиво. Встречи стали постоянными, а он сделал массу открытий. Например, что осенью листва имеет обыкновение окрашиваться в желто-оранжевый цвет и как здорово наступать на опавшие листья, издающие завораживающий хруст под стопами. Или ходить по пуховику из белого снега. А дожди наполняют душу покоем и уверенностью, что жизнь только начинается. Петр Ильич понял: до сих пор он находился в летаргическом сне, теперь проснулся и познает мир. Началась другая жизнь, она разрешила бросать рубашки, куда попало, что не раздражало Танечку, а смешило. Можно пить водку, сколько захочется, тебе не скажут грубо: хватит, но – странное дело – пить почему-то нет желания. Можно сидеть до утра и спорить, тебя не будут насильно загонять в постель, можно сорить, громко хохотать, танцевать среди молодняка их дурацкие танцы, курить, ходить нагишом… И никто не упрекнет, не вспомнит о приличиях, статусе. Многое разрешила новая жизнь. Глупо? Смешно? Сентиментально? А не пошли бы все на… туда, туда! Петр Ильич счастлив, как может быть счастлив человек. У него есть положение, доход, Танечка. Нашлись завистники, «открывавшие» глаза, мол, твоя девочка клюнула на твою материальную базу. Они просто не знают ее, она любит его, в этом он уверен. Все тонко чувствуют отношение к себе, третий глаз подмечает ложь на уровне подсознания, другое дело – если хочется обмануться. Но Петр Ильич не обманывался, пусть даже уличил бы Танюшу во лжи, он простил бы и был бы благодарен ей за чудные мгновения, наполнившие смыслом его существование. В Крыму окончательно принял решение, сказал Танюше, что хочет уйти от Киры.

– Тебе ведь нелегко пойти на этот шаг, – сказала она.

– Нелегко, – честно ответил он.

– Ну и не терзайся, все и так замечательно.

– Ты ждешь ребенка.

– Ну и что. Таких, как я, много, никто не умер.

– Но я не могу без тебя.

– Будешь со мной, пока сам этого хочешь.

– А ты вышла бы за меня?

– Конечно.

И что тут думать? Танюша на четвертом месяце, отказываться от нее и ребенка он не собирается, надо срочно развязаться с Кирой.

О, Кира! Петр Ильич вспорхнул с дивана, заходил. Он всегда ее побаивался – такую правильную, честную, образцовую. Впрочем, это на поверхности. По сути, его жена двулика, как Янус, с удовольствием принимает подарки, свободные вакансии для нее давно стали статьей дохода, она умело берет взятки, когда принимает на работу. Да и родитель, мечтающий устроить ребенка в лучшую школу, обязан внести сумму на ее нужды, Кире тоже перепадает. В коллективе развела подхалимство и доносы, а карающая десница директрисы довела не одного учителя до сердечного приступа. Неужели Кира исключительно плохая? Когда-то же она была другой? Была да сплыла. Петр Ильич ненавидел домашнего монстра, просто не признавал сей факт.

Он остановился у аквариумов, внимание переключилось на искусственные днища рек и морей. Чего-то не хватает. Черт возьми! В десяти аквариумах нет ни одной рыбки! Он бросился к двери:

– Кира! Куда подевались рыбы?

– Подохли, – сказала она бесстрастно, войдя к нему.

– Как?! Почему?! У меня была уникальная коллекция!

– Тебя долго не было, я пропадала в школе. – Кира говорила медленно, как сомнамбула. – В школе ремонт, из отпуска возвращаются учителя, идет набор в первые классы… Я забыла о твоих рыбках, они подохли без тебя.

– Ты… – Петр Ильич в бессильной ярости сжал кулаки. – Этого я тебе никогда не прощу. Слышишь? Никогда!

– А мне? – очнулась она. – Как простить мне тебя?

Настал момент. Ну! Сейчас расставить точки самое время… Но Петр Ильич неожиданно сник под судейским взглядом жены, его хватило лишь на то, чтобы хлопнуть дверью и запереться в ванной. Он снова пожалел ее, а зря.

Она машинально повесила пиджак в шкаф и опустилась на диван. Две недели провела в аду, видя одну картину: ночь, луна, двое… Она упрямо уговаривала себя, что та майская ночь ей приснилась, ничего не было, а если было – то прошло, не прошло – так пройдет. С убийством Феликса связывала надежды: теперь Петю некому совращать. Вчера он вернулся, и надежда умерла в страшных мучениях. Стоило лишь взглянуть на загар и светящиеся глаза Петра, как она поняла: не было командировки. Раздеваясь, он погасил свет, но интуиция толкнула ее нажать на выключатель настольной лампы. Бегло скользнув глазами по мужу, успела заметить на груди – какая мерзость! – засос, а на спине зажившие следы ногтей. Он повернулся на бок и заснул, а она лежала без сна. Но когда он случайно обнял ее во сне и назвал чужим именем… Киру Викторовну, будто хлестнули раскаленным прутом.

Она ушла в его кабинет, так как возникло непреодолимое желание убить его. Сначала ревела взахлеб от обиды и унижения, в результате разболелась голова. Тут-то и попались в поле зрения рыбки, плавали себе неторопливо, красочные и разные – гордость Петра. Рыбки! К которым он относится нежно, а к Кире, как к неодушевленному предмету. Она отдала ему молодость, силу, здоровье. Сколько пережито вместе! И прахом пошли тридцать три года. Что впереди? Выбросит ее, словно тряпку? Значит, впереди одиночество, насмешки за спиной (ее спиной!), радость недругов, того хуже – жалость неискренних людей. Что они увидят? Раздавленную женщину, новые морщины и боль в глазах? Вот что делает с ней Петр – медленно убивает. Так пусть и его коснется хоть малая толика той боли, которую он причинил ей. Почти бессознательно она стала ловить сачком рыбок и безжалостно давить на полу ногой. Они выскальзывали, запрыгивали на ковер, но она настигала строптивых рыбок и давила, давила с азартом, представляя лицо Пети. Аквариумы опустели, затуманенное неистовством сознание проснулось:

– Что я наделала! Они же не виноваты.

Да поздно. Она собрала трупики в целлофановый пакет и похоронила в мусорном баке. Что сделано, то сделано, ведь и ее раздавил собственный муж. Вымыв пол, Кира Викторовна вернулась в спальню и забылась мертвецким сном. Это было прошлой ночью.

А сейчас она не жалеет о сделанном. Никогда не прощу! – звучало в ушах. Он стал белым, лицо перекосила злоба. Из-за рыбок! А человека он спокойно убивает, убивает без ножа и…

Кира Викторовна резко поднялась, подошла к бюро. Нерешительно постучав пальцами по поверхности стола, она все же открыла ключом нижний ящик, достала шкатулку и замерла. Что остается делать? Спасать честь. Все должно остаться на местах. Пусть он будет ненавидеть ее, но ничего не должно измениться. Отыскав в потайном месте второй ключик, Кира Викторовна повернула его в замке шкатулки.

Вот. Пистолет. С красивым названием «беретта». И патроны к нему. Лежат на дне, больше там нет ничего. Кира Викторовна тронула холодную сталь, скользнула по стволу, палец задержался на курке… Она заставит…

– А что я могу? Обращайся в суд.

– Какой на хрен суд! – осатанел Герман. – У меня не контрольный пакет акций, но наибольший, я имею право присутствовать…

– Чтобы ввести тебя в совет, – наставлял мэр, будто Герман олух, – надо утвердить твою кандидатуру на общем собрании акционеров.

Германа вынудили изучать законы, бегать по адвокатам, а это недешевое удовольствие. В редкие свободные часы он думал об убийце, круг подозреваемых расширился. В него вошли те, кто особенно рьяно не пускал Германа к руководству, им убрать внушительную фигуру, с которой приходилось считаться, было выгодно. Если наняли киллера, тогда это дело хилое. Но есть более конкретные люди, и первый – отец Марата. Значит, следует сделать тактический ход и приблизить к себе Марата, если он заодно с отцом, проколется.

Следующий: друг семейства дядя Петя, воскресший из импотентов. Когда мужики его возраста всерьез закручивают роман с юной хищницей, крыша у них отъезжает далеко и надолго. Его пассии наверняка нужны наряды, побрякушки и прогулки по земному шарику, а чтоб обставлять роскошью девочку и затыкать пасть жене, необходимы средства. Тут заводик на мази, но опять у Феликса, а дядя Петя тоже не последний шакал. Этот, укушенный любовью и мечтающий о первенстве, вполне мог убить.

Далее Рита… М-да, криминальных статей начитаешься, долбанешься. Но у нее был повод, был.

Кто еще на очереди? Ходячая тантра-мантра-камасутра, то есть Белла. Вот где шарада без ключа к разгадке! И еще: если многих не убеждает факт, что убийца найден и покончил с собой, то как же прокуратура легко согласилась с вопиющей чушью? Со спокойной душой закрыли дело, а почему? Неохота возиться? Подкуплены? Или бездарны? Герман путался, но верил, что выпутается.

О, семейная жизнь! Непрерываемый кошмар! Марат пропадает на работе, а Света управляется дома. Делает она все медленно, готовит невкусно, Марат не жалуется, а Герман откровенно насмехается и не ест еду, тщательно приготовленную по книге. Кухонные травмы жить не дают, устает Света так, что хоть вешайся. Настоящий ад.

– Светильда, а университет? – однажды вспомнил Марат и сразу нашелся: – Сегодня уже пятое сентября! Завтра я отпрошусь, послезавтра едем. Снимем отдельную квартиру, где ты будешь жить…

– Постой, а ты? Ты здесь останешься?

– Естественно. Мне надо работать, а тебе учиться.

– Не хочу, не хочу, не хочу я там быть одна.

– Девчонка, ты малость сдвинулась, – разважничался тот. – Живо собирайся.

– Не командуй, – вздернула носик Света. – Я взрослая женщина, имею право… (Оба расхохотались, да так оскорбительно!) Вы! Как вы смеете! Дураки!

– Светка! – Герман вальяжно развалился на диване. – Ты не понимаешь положения. Зароешься в кастрюлях, в пеленках, превратишься в необразованную домашнюю грымзу, кому ты такая нужна будешь? Сама подумай, Марат скоро станет директором…

– Что-что? – поднял брови тот. – Не понял.

– Что ж тут не понять, – усмехнулся в усы Герман. – Один я не потяну. У нас со Светкой есть сеть специализированных магазинов, не ей же ими управлять.

– Почему это? – возмутилась она. – Я смогу.

Герман, изверг, издал не хохот – рыдания. И продолжил в издевательском тоне:

– И как же ты будешь управлять? Да тебя и меня заодно обдерут до нитки, а то и в тюрьму упекут. Нет, дорогая, управление – мужское дело. А ты учись пока.

– Прекрати разговаривать со мной как с идиоткой, – огрызнулась Света.

– Нет, – в том же духе сказал Герман, – ты не идиотка, ты пока дурочка. Но у тебя есть все предпосылки стать идиоткой. И потом, Света, разве папа мечтал, чтобы его дочь была заурядной домохозяйкой? Нам продолжать его дело.

Упоминание об отце привело к слезам. Впрочем, Света больше расплакалась от бессилия, слезы означали – сдаюсь. И через день Марат перевез ее. Он остался доволен квартирой в центре города:

– Отлично! Держи деньги, продукты перегрузим в холодильник, мама наготовила тебе всяких вкусностей. А я поехал…

– Как, уже?

– Герману обещал туда и обратно. Представь, сколько всего навалилось. Одних балансовых отчетов шкаф, я обязан все проверить до вступления в должность. Светильда, не плачь.

– Хочу и буду, – разнюнилась она. – А с женщиной ты договорился?

– Не понял. С какой женщиной?

– Соседкой. Чтобы готовила, стирала, убирала.

– Понимаешь… – Он обнял ее. – Я пока не могу платить домработнице, придется самой справляться, кое-какой опыт у тебя уже есть.

– Я знала, что ты так скажешь, – надулась Света. – На меня одну теперь все свалилось разом. За что мне это?

– Ну-ну, плакса ты моя. Буду звонить по вечерам, а ты звони по утрам, заодно меня разбудишь. Идет?

– Идет. Но я не хочу, чтобы так шло.

– Чуть не забыл. Недавно я преподнес Белле подвеску, которую вы видите (она надела украшение по его просьбе). Хочу дополнить этот предмет и…

– Какая прелесть! – восхитилась Зоя, перехватывая раскрытую коробочку с кольцом. – Чудо! Мишка, ты мне никогда не делаешь таких подарков.

– Бабки тратить на фуфло? – зевнул Михасик, тяготившийся присутствием жены.

– Колечко – закачаешься, – с долей грусти сказала Зоя, отдавая коробочку подруге. – Молодец, Герман, щедрый подарок.

Интонация и завистливый блеск в глазах Зои вселили оптимизм в него, следовательно, он рассчитал верно – расколется. Теперь предстояло удалить лишних. Белла надела черную жемчужину на безымянный палец, приняла дар как должное:

– Очень мило с твоей стороны.

«Во наглая! – внутренне возмутился Герман. – Можно подумать, жемчуг получает в дар ежедневно». Он поднял рюмку:

– Наш девиз сегодня – бери от жизни все. Михаил, предлагаю попытать счастья в рулетку. А? Идем?

– Не, не, не! – запротестовала Зоя. – Он спустит все до копейки.

– Я плачу, – расщедрился Герман. – А вы посплетничайте.

Михасик подскочил как ошпаренный, на ходу влил в себя коньяк и умчался в игорный зал просаживать чужие деньги. А у Зои настроение упало, хотя перемены она списала на мужа:

– За рулетку всех продаст, скотина. А тебе удалось окрутить Германа.

– Я говорила, что это несложно. – Белла пригубила бокал с шампанским, улыбнулась, рассматривая кольцо. – Мог вознаградить меня более щедро.

– А мог вообще ничего не дарить. Носом не крути. Мужики сейчас сквалыги, а Герман устроил тебе роскошный пир, кольцо подарил. Что еще нужно?

– Все, – хищно сверкнула глазами Белла. – Я стою дороже ужина и кольца.

– Но это ты так считаешь, – снисходительно глядя на подругу, сказала Зоя. – Герман переменчив как погода. Одно твое неосторожное движение – и тебе не видать его.

– Ты же сама предлагала заняться им, а теперь, когда я его завоевала…

– Сейчас я предупреждаю, чтобы ты не наделала ошибок.

– Успокойся, он без ума от меня. Тихо, он идет.

– Не люблю проигрывать, поэтому отступаю, – сказал Герман, упав на стул. – Осталось четыре фишки. Белла, не попробуешь? Выигрыш твой.

Она подалась к нему, запечатлевая мелкие поцелуи на его губах, лениво произнесла:

– Думаю, мне стоит чаще болеть, так я выиграю больше. Ладно, давай фишки, попытаю счастья.

С крупье Герман договорился, что те продержат Беллу и Михасика до условного знака, давая им выигрывать, но и подогревая проигрышем. Это всегда можно устроить. Проводив Беллу нарочито похотливым взглядом, Герман покосился на Зою, которая курила в задумчивости, недобро уставившись подруге в спину. Вот что значит – сделать подарок женщине в присутствии другой. Какая изумительная черта – зависть, ее стоит подкормить:

– Потрясная женщина, сводит меня с ума.

– Да, она умеет окручивать мужиков, – сказала Зоя комплимент не в пользу подруги. В который раз Герман поразился значимости не слова, а интонации.

– Считаешь, меня можно окрутить? – налил он коньяку ей и себе. – Будем?

– Будем, – взяла она рюмку, выпила. – И тебя она может окрутить, и всех, кто подошел к ней ближе чем на два метра.

– И Мишку твоего окрутила?

– А то! Только он ей до задницы.

– А кто ей не до… задницы? – Герман уплетал мясо, казалось, ответы Зои его не слишком занимают.

– Ты, например.

– Раз есть «например», стало быть, я не один? Это ты хотела сказать?

– Ничего я не хотела, – поморщилась Зоя, выпивая еще рюмочку. – Ты состоятельный, красивый, молодой, так что успокойся, она твоя. Это же не старенького и плешивенького дедушку ублажать.

– Неужто у нее старые пеньки были? – не поверил он, наливая.

– Какая разница? То до тебя было. Да правильно она делала, что доила старых козлов, так им и надо. Мир повидала, шмотки от лучших кутюрье носила… А возьми меня, что я видела хорошего? Стирка, уборка, плита. И мой скот это не ценит. Давай лучше выпьем.

– Давай, – кивнул он, улыбаясь. – Чтобы елось и пилось, хотелось и всегда моглось. – Выпили, закусили. – Ты права, я тоже не святой. Только мне непонятно, почему Белла вернулась домой?

– Понимаешь, каждая баба мечтает выйти замуж, а это такая, скажу, паскудная лотерея… – Захмелевшая Зоя закурила. – Ты выбираешь, прицениваешься, вот он – думаешь. А потом обнаруживаешь, что под боком спит дерьмо, от которого мечтаешь избавиться любым способом. Скажу по секрету, большинство баб не подсовывает своей половине яду только из-за страха, что посадят. Вот и Белле такой попался…

Настала пора ягодок. Муж ревновал Беллу к телеграфному столбу, стулу, кирпичу на дороге. Наверно, она терпела бы и дальше, если б не обострилась ситуация. С ней добивался встречи фотограф, делавший снимки в «Имидж-классе». Белла убежала к нему на рандеву из одного любопытства. Фотограф предложил ей выкупить негативы и сунул пачку снимков. Глаза полезли на лоб, когда она перебирала фотографии. Белла голая – полбеды, красивая эротика. Но вот она и две девушки, Белла и юноша, Белла и два юноши. Тогда она воспринимала просьбы лечь, стать в ту или иную позу, высунуть язычок вполне нормально. Но сейчас в ее руках была тяжелая порнография, где фотограф умело использовал композиции, улучшив их мастерским фотомонтажем. И вышло: юная Белла лесбиянка, Белла делает минет, Белла занимается сексом с одним, двумя, тремя! Кстати, парни снимались в трусах-стрингах телесного цвета, на фотографиях у них были неправдоподобно большие члены, как у коней.

– Гадость, – швырнула она фото на стол. – Это подделка.

– Да, – гордо сказал он. – Это высокохудожественный монтаж. А помнишь… Ага, вот он. Вполне невинно было. Ты на коленях, а сзади чувак держит тебя за грудь. Ну, у тебя и бюст был… И сейчас такой же?

– Чего ты хочешь, не пойму? – спросила она.

– Чего сейчас хотят в нашей стране? Бабок, дорогуша. Скажем, десять кусков, мелочь, не так ли? С одной мне удалось взять пятнадцать, конечно, зеленых. Брал по семь, восемь, кто сколько даст.

– Почему только негативы? На них и близко нет всей этой мерзости.

– Я и фотки отдам, любуйся. Негативы – это гарантия, что больше фотографий не будет.

Руки чесались врезать негодяю по роже, но Белла лишь закурила, надеясь придумать какой-нибудь ход. Еще толком с мадам Тюссо не расплатилась, теперь эта сволочь пристала. Вся его гаденькая фигура выражала уверенность, что он уложил ее на лопатки. Белла спросила, глядя на него в упор:

– Почему раньше не предложил? У меня было много любовников.

– Любовник не муж. Любовнику на прошлое плевать, а вот самолюбие мужей требует от жен добродетелей, а не сокрытых фактов биографии. Твой из этой породы. Да, спасибо, что напомнила. На еще.

По сравнению с предыдущей фотосессией, эти выглядели невинно, так, поцелуи с разными мужчинами вдвое старше Беллы. Она обомлела:

– Ты за мной по пятам ходил? Все эти годы?!

– Никого из вас не выпускал из виду. Это мой хлебушек. Знаешь, опасное дело я проворачиваю. Мне и морду бьют мужья, и с лестницы спускают.

– Заслуженно, – не преминула заметить Белла.

– Да, – согласился он. – Но редкий муж прощает жене ошибки молодости в таком большом количестве.

– А не пошел бы ты с фотографиями вместе?.. Экспертиза определит липу.

– Я мастер! На экспертизу уйдет уйма времени и бабок. Ты подумай, даю два дня.

– Ты сначала, грязная лгунья, верни мне деньги, которые я на тебя потратил.

Он и так не отличался мягкостью, а теперь превратился в изверга. Запирал Беллу дома, чтобы не сбежала, потом приходил и бил, после принуждал заниматься сексом. В полной мере она испытала рабство. Летом он не отпускал ее ни на шаг от себя, зимой – пожалуйста, иди, куда вздумается, но без шубы и сапог, иди босая. Белла не могла понять, почему он, ненавидя ее, не разводится, и время от времени напоминает:

– Учти, убежишь, я тебя разыщу. Средств у меня хватит, чтоб из-под земли тебя выдернуть. Потом, моя красивая шлюха, пожалеешь, что на свет родилась.

Она и жалела. Мучилась, страдала и боялась его, не сомневаясь, что угрозы он осуществит. С мадам Тюссо встречалась редко-редко, когда удавалось ненадолго сбежать в его отсутствие, та жалела ее, а однажды начала так:

– Да, вляпалась ты. А таким приличным человеком прикидывался. Будет тебе, не реви, не поможет. Думай, что предпринять.

– А что я могу? Даже убежать нет возможности.

– На тот свет ему дорожку проложи. – Белла онемела. – Да, милая, да. Тут уж либо шкуру свою спасай, либо погибай. Твоему садисту надо помочь спуститься в ад, иначе он тебя в могилу сведет. Ишь, вдовец – распинался. Может, он и замучил прежних жен до смерти, теперь за тебя принялся, потом другую найдет. Короче, есть способ остаться в стороне. Подмешивай ему битое стекло. Возьми лампочку, измельчи до пыли и с чаем или компотом давай, чтобы не заметил. Не перестарайся только. При первых признаках болезни, а у него моча и фекалии с кровью пойдут, реже подмешивай. Стекло есть стекло, оно просто так не выйдет. Представь: почки, мочевой пузырь, кишки, сосуды как раздерет. Через месяц может подохнуть, поэтому будь осторожна. Дай ему по врачам побегать всласть. Те спишут на камни в почках и так далее. И ты станешь богатой вдовой, сама будешь выбирать, с кем спать.

– Боже мой… – шептала Белла. – Я не смогу… Ужас!

– Тогда подыхай.

– А если врачи докопаются и поймут, что его…

– Риск, конечно, есть. И большой, не скрою. Но он стоит того.

Как говорится, мадам Тюссо забросила ежа под череп. Белле грезилось освобождение, после очередного избиения, она решилась. Нельзя сказать, что выбор дался ей легко, просто выхода не было. Первый раз подмешала стекло в кофе и, когда он выпил, пожалела о содеянном. Избрала тактику покорной жены, раньше, случалось, огрызалась, пыталась драться. Но он и после перемены в ней не изменился, напротив, зверел до крайности. Второй раз уже без сожаления, разозлившись и ненавидя, подмешала стекло в чай, затем еще и еще. И вдруг он занемог, появились первые боли, жаловался на внутренности, бегал по врачам и мстил Белле за то, что она здорова. Белла с ужасом ждала диагноза, прекратив поить мужа убийственной смесью. Он попал в больницу с внутренним кровотечением, она преданно за ним ухаживала, а затем умер в мучениях. Она искренне оплакивала свой дьявольский поступок, но получила свободу.

Ее ждало самое страшное разочарование, удар едва не свел ее в психушку. Нагрянули кредиторы. Оказалось, что денег у мужа не было ни копейки, все фикция. Он жил на чужие средства, брал взаймы у знакомых, кредиты в банках с поручительством тех же знакомых, чтобы отдать им долг, и так далее. В общем, талантливый махинатор и садист. Белла спустила все, чтобы расплатиться, у нее осталась одежда, кое-какие украшения от прежних поклонников, отечественная машина, на которой она и прикатила в родительский дом. В общем, полный крах.

Разумеется, Зоя пикантных подробностей, например, от чего умер муж Беллы, не знала, следовательно, изложила те факты, о которых была в курсе. За время рассказа успела наглотаться спиртного, подливаемого Германом, и теперь даже проявила сочувствие к подруге:

– Понимаешь, настрадалась она сильно-пресильно. Я приезжала к ней, видела садиста, в смысле – мужа. Мне ее так жалко было, так жалко… Да мой по сравнению с ним просто рыбка. Повезло ей, что он подох. А на вид был здоровый, как… как бык! Да я бы на ее месте удавила его! Слушай. – И Зоя придвинулась к Герману, заговорила шепотом: – А не траванула ли она его, а? Шучу. Белла мухи не обидит… если только она не паук. Ха-ха-ха…

– Зойка! Какого хрена нажралась? – вытаращился Михасик.

– Имею право раз в год! – отмахнулась она и чуть не свалилась со стула, муж подхватил ее, расстроился:

– Ну, все, изговняла весь вечер. Загружайся в машину.

– А мы? – спросила Белла Германа.

– Я сегодня до утра, – развел руками тот. – Видишь компанию в углу? Дебоширы, сто пудов. Извини, дорогая, но казино не могу оставить. Михаил, отвезешь Беллу?

– Нет проблем.

Едва машина Михасика скрылась, Герман прыгнул в свою и рванул домой. Белла, прошедшая огонь и воду, не так давно сочинявшая сказку про любимого мужа, Белла, о которой он составил мнение по экстерьеру, не та штучка, за какую себя выдает. Интересно, а почему Зоя пошутила, мол, не она ли траванула мужа? И про паука сморозила… «Хорошее» отношение к подруге. Одно понятно: и Зоя дерьмо, и Белла не конфета. Но теперь Герман уверен: Белле было что скрывать, чего не должен был заметить Герман, потому она и стерла запись.

Не переодеваясь, он сел у телевизора. Случайно на экране появилось изображение ног, бегущих на фейерверк… Герман напрягся. Что-то не то. Второй раз мелкнула мысль, что ноги…. Он отмотал пленку назад. Взрывы фейерверка, камера упала вниз… Так, побежали ноги…

Вот!!! Одна пара ног подошла к двери, которая сразу открылась, и вошла в кабинет, где находился отец! Вот он, убийца!!!

– Кто это? – подскочил Герман. – Кто был в белых брюках? Ага, я был в белом костюме, черной рубашке и в белом галстуке. Кто еще? Марат, так? Андрей пришел в белом костюме, голубой рубашке… Твою мать! И дядя Петя! Итак, четверо. Четверо! Я не убивал! Нет, еще одна подобная находка – и я буду сомневаться в себе. Значит, трое. Стоп. Мог еще кто-нибудь явиться в белых брюках, а я этого не помню. Надо посмотреть заново все записи, чтобы исключить остальных гостей.

– А вдруг это маньяк? Выжидает, чтоб напасть.

– У него была возможность напасть, почему не сделал этого?

– У психопатов мозги набекрень, у меня тетка психолог, так она просветила, что у маньяка, случается, главное – преследование жертвы. Он своими хождениями вокруг да около нагоняет на жертву страху, доводит ее до истерики и уже получает кайф. Когда жертва надоедает, он ее зверски убивает, завершая тем самым этап преследования. Это у него апогей. Потом ищет новую.

– Но почему меня? – ужаснулась Света.

– Кино посмотри про маньяков, там все наборы сдвигов. Может, ты ему напоминаешь его мать, а она была тварью. Или ты похожа на его первую любовь, которая вышла замуж за другого, вариантов миллион.

– Что же мне делать?

– Иди в милицию.

– И что мне им сказать?

– Что тебя пасет псих.

– И что они должны сделать?

– Ой, я не знаю. Приставят охрану к тебе, выловят маньяка, получат премию.

Однокурсница не тундра типа Светы, знает, о чем говорит. Выйдя из университета и завидев бомжа, Света с видом «я тебе сейчас покажу» отправилась в ближайшее отделение милиции. Милиционер в пятнистой форме и с автоматом наперевес, очень «вежливо» спросил:

– Тебе чего?

– Мне сказали, я должна к вам обратиться. За мной ходит маньяк…

– Тебе в дежурную часть.

И указал подбородком направление. От подобного приема захотелось убежать, но теперь вроде уже неудобно. Молоденький лейтенант выслушал сбивчивый рассказ тоже скептически. Света краснела, бледнела, толком не изложила сути. Подошел еще один, наклонился над столом, уперся подбородком в ладонь и с насмешливыми искрами в глазах поинтересовался:

– Что вы говорите, девушка, за вами ходит маньяк? И как, страшный?

– Он не страшный, он на бомжа похож.

– Вот бумага, пишите заявление.

Света написала, отдала. Лейтенант сказал, что надо переписать, форма не та. Света разозлилась:

– Издеваетесь? Почему сразу не сказали, как писать?

– Вы разве не знали, что писать следует на имя начальника, если излагаете в произвольной форме?

– И не хочу знать. – Света вырвала лист, разорвала его и ушла.

– Ага, видимо, здесь причина, – разговаривал вслух Герман, с упорством глядя на экран. – Она испугалась. Во всяком случае, ведет себя… вон и глаза бегают со скоростью белки в колесе. А что она вырвала у мента? Еще раз… Нет, не пойму. Так, юношу отловить нужно. Эх, как она с ним! Ведь отвлекающий маневр делает, как я раньше не замечал? Да, у пацана что-то в руках… а Белла забрала. Сначала на него наехала, потом и ручку пожала, и поцелуем наградила. А если через компьютер увеличить предметы? Черт, техникой я не очень владею. Придется подучиться.

Начал накрапывать дождик. В сумерках последних дней сентября мелкие капли завораживали. Света не захватила зонт, а дождь набирал силу. Совсем не холодно, легко дышится. Маньяка нет, значит, напугала она его своим походом в милицию. Света стала под навес над витриной магазина, яркий свет витрины осветил длинные струйки. А дождь разошелся. Прохожие опрометью понеслись по образовавшимся лужам и вдруг…

– Девочка, – услышала возле себя Света.

Повернула голову… Под одним с ней навесом стоит бомж!!! Народ разбежался, только дождь, бомж и Света. Он повторил, сделав к ней шаг:

– Девочка, послушай…

Света ринулась под дождь. Бежала, попадая ногами в лужи, набирая полные туфли воды. Ноги принесли ее домой. Едва вставила ключ в замочную скважину – руки тряслись, да и вся Света дрожала. Повернув ключ в замке, очутилась у себя, захлопнула дверь и прижалась спиной к стене, безотрывно глядя на дверь. Чудилось, что сейчас она откроется сама собой и войдет маньяк. Ту-дух, ту-дух – заполняло сердце мертвую тишину.

– Здравствуй, Рита, давно тебя не видел. Как ты?

– Здравствуй, – после паузы неловко произнесла она и потупилась. – Я нормально.

Ему стало стыдно: кого подозревал? Случись подобное с ее матерью, она ни за что не подумала бы на Германа, а он…

– Прости меня, Рита, – сказал тихо.

– За что? – вскинула она на него глаза.

– За все. Я виноват перед тобой.

– Ты говорил мне это десятки раз. Нашел убийцу? – Рите не хотелось продолжать тему кающегося грешника.

– Нет. Но найду. Скоро.

– Извини, Герман, я тороплюсь. Желаю удачи.

Он долго смотрел ей вслед. А она ни разу не оглянулась. Ему надо тоже в ту сторону, но он пошел другой дорогой на урок к программисту. Если выбрать кадры с ногами подозреваемых, увеличить их на компьютере, а потом выяснить, кто в каких туфлях пришел на свадьбу – таким образом можно вычислить убийцу по обуви. Очень просто.

– Поспать бы денька два, – размечтался Герман.

– Что я делаю? – без конца повторяла Кира Викторовна, идя к Татьяне.

Разумом понимала, что просить бывшую ученицу вернуть мужа унизительно, но ее ждет унижение пострашней – это когда весь город узнает об измене. Лучше стать на колени перед юной дрянью, которую она же и взрастила. Да ее утопить следовало, как котенка. С Петром отношения хуже некуда. Не простил ей рыбок. Скользких, чешуйчатых существ без души. Он молчит. Презирает. И кто? Родной муж. Да, родной, потому что прожита с ним целая жизнь, единственная жизнь. Петя топчет тридцать три года, как она топтала рыбок, а видом своим дает понять: все кончено. Тридцать три года кончены. Нет и нет! Любой ценой надо его остановить. Утопающий хватается за соломинку, Кира Викторовна за Татьяну. Да, она будет просить, умолять. Как это пережить? Атеистка Кира Викторовна на площадке перед дверью перекрестилась.

– Кто? – послышался звонкий голос Татьяны.

– Это Кира Викторовна, детка, – еле выдавила она.

Она уловила все нюансы тишины, не надо было видеть бывшую ученицу. Татьяна испугалась, затем растерялась до паники, взяла себя в руки и решала: открывать – не открывать. Вот и встретились. Обе уставились друг на друга с любопытством и тревогой.

– Ты разрешишь войти?

Кира Викторовна спросила с долей насмешки и высокомерия, совсем чуть-чуть. Ведь перед ней соплячка, которую она на медаль за уши тянула. Насмешливым высокомерием задала тон, ставила на место, напоминая, кто есть кто.

– Проходите, – отступила Татьяна.

Кира Викторовна прошла в комнату, оценила порядок и что квартира двухкомнатная, не родительская, родители живут в скромных условиях. Смерив ее взглядом, Кира Викторовна задохнулась: беременная. Не сводя ледяных глаз с Татьяны, села в кресло из набора мягкой мебели, закинула ногу на ногу, закурила – внутри-то кипело, клокотало. И приступила:

– Квартиру Петр Ильич купил?

– Он, – не посмела лгать Таня.

– И мебель? (Татьяна ни слова.) Разумеется, беременна ты от него. (Пауза. Сверлящие зрачки директрисы, неловкость бывшей ученицы… Анекдот!) Почему молчишь, Таня?

– Зачем спрашиваете? Вы же знаете.

– Да, я знаю все. А ты думала, что удастся скрыть? И долго это будет продолжаться? (Еще одна тяжелая, мучительная для обеих пауза.) Я спрашиваю, долго будет продолжаться блядство?

Кира Викторовна загасила сигарету о полировку журнального столика, это же ее мебель, которую украла Татьяна.

– Я люблю Петра Ильича, – выдавила девушка.

– Что, что, что? – Кира Викторовна, дабы подчеркнуть издевку и свое отношение к Татьяне, повернула голову, как бы подставляя ухо. – Чего ты его? А тебе известно, что это такое?

– Не надо со мной так…

– Молчать, дрянь! – подскочила она. – Ты забыла, сколько я для тебя сделала! Чем платишь? Прыгнула ко мне в постель, замарала ее грязью.

– Я люблю Петра Ильича, – упрямо повторила Татьяна.

– Это расскажи кому другому, – прошипела Кира Викторовна. – А я в твою латынь не верю. Ты всегда жила плохо, одевалась не по моде, когда девочки намного хуже тебя ходили как принцессы. Тут появляется Петр Ильич, влюбляется в тебя, ты не упустила выгоду, переехала в хорошую квартиру…

– Неправда!

– Правда, – перекричала ее Кира Викторовна. – Так вот запомни, не прекратишь всю эту грязь, я тебя задавлю вот этими руками. Я не позволю его и себя поставить в глупое положение…

– Вы уже себя поставили. Тем, что пришли ко мне.

Кира Викторовна отключилась на мгновение. Только по двум пятерням на щеках Татьяны догадалась, что надавала ей пощечин. Подавив жгучее желание избить ее до полусмерти, выскочила на улицу, как шальная понеслась, не разбирая дороги, бормоча ругательства в адрес девчонки. Собралась просить, а не смогла. Да еще не помнит, как била ее. Что с ней происходит? Отсутствует контроль. Это плохо.

– Кира Викторовна! Тетя Кира! Садитесь, подвезу.

Германа только не хватало. Но поскольку ноги подкашивались, она приняла приглашение. Упав на сиденье, Кира Викторовна прикрыла веки, а виски резало: беременная… не помню пощечин, это опасно… бросит меня… убить гадину…

– Прости, Герман, я не слушала тебя. Тахикардия, мне нехорошо…

– Я говорил, что рад встрече. Прошу вас, передайте Петру Ильичу, что не стоит показывать характер, деловые люди должны договариваться…

– Почему не позвонишь ему?

– У нас размолвка.

– У нас тоже, – невольно вырвалось у нее.

– Знаю, он говорил. Думаю, это несерьезно.

– Петр говорил о наших отношениях тебе?

– Ну, да. Забросил дела – непорядок. У него, понимаете ли, выбор…

– Так и сказал: выбор?

– Да, именно так. А у меня дело моего отца, которое я хочу завершить. Кстати, не помните, в каких туфлях Петр Ильич был на свадьбе? У меня есть прикольная фотография, на ней только ноги, но не знаю чьи. Хочу отдать владельцу туфель.

– Не помню, – ответила машинально.

Кира Викторовна была разбита. Петя докатился: Герману говорил. За что он ее так? А Герман в это же время злорадно думал, что тетя Кира попьет кровь у мужа, заодно отвлечет его от завода, который друг семьи пытается заграбастать. Интрига!

Он явился около полуночи, но не в кабинет ворвался, а в гостиную, где Кира делала вид, будто смотрит телевизор. Загородив телом экран, бросил жене:

– Как ты посмела! Это низко!

– Сядь, – сказала она спокойно. – Давно пора поговорить.

– Что ж, в самом деле, пора. (И не сел.) Но не разговаривать. Все, Кира. Я жалел тебя, не хотел травмировать…

– Травмировать?! – Она поднялась, чтобы муж не нависал над ней, чтобы смотреть в его бесстыжие глаза. Заговорила медленно, гася ярость: – Значит, ты не травмировал меня, когда спутался с девчонкой и выставил меня и себя на посмешище? Ты не травмировал, когда обрюхатил ее? Купил квартиру и нагло посещаешь любовницу. Ты запачкал грязью нашу жизнь!

– Серьезные обвинения. А ты не задумывалась, почему я это сделал? Причину не искала? А она в тебе, Кира. С тобой безрадостно. Я так больше не могу, не хочу. Да, я изменяю тебе.

– Я это сама видела! – Боль вырвалась наружу криком. – Видела в мае. Ты и Феликс устроили на базе притон!

– Тайком шпионила? И не пыталась даже сказать мне? Ты хуже, чем я думал. А как же твоя принципиальность? Ты же насквозь лживая… Тише, не перебивай, настал мой черед читать мораль. Это ты превратила наш дом в школу, заметь: ненавистную школу. Из меня пыталась слепить старшеклассника, которому кое-что позволено, а детям уготовила роли учеников начальных классов, причем пожизненно. Ты мысли не допускала, что у нас может быть свое мнение, вкусы, пристрастия. Нет, нам было позволено только то, что ты считала правильным и полезным. Мы растеряли друзей. Знаешь, когда приходишь в гости, чертовски хочется расслабиться, а не выслушивать замечания. Ты поставила себя на постамент, на котором высекла: ум, честь и совесть, не имея при этом ни того, ни другого, ни третьего. А знаешь, какая у тебя кличка? Гестаповка. Не фашистка, а гестаповка! Имея ничтожную власть, ты ломаешь судьбы, калечишь людей. Да тебя близко нельзя подпускать к детям, у тебя мания величия. И я не хочу встречать с тобой старость.

Она не сразу поняла, что осталась одна. Вот, значит, как выглядит одиночество: она и телевизор. Еще дом, похожий на музей. А за стенами люди…

Петр Ильич собирал в кабинете вещи. Она сделала невозможное, не роняя при этом достоинства:

– Петя… я прошу тебя… не делай необдуманного шага. Это пройдет. Скоро придет старость, это время близко. Татьяна начнет изменять тебе и будет больно. Не уходи. Пусть все останется как есть, тебе нужно время. Я согласна, потому что никто из нас не выиграет, никто…

– Это говоришь ты? – поразился он. – И ты готова простить?

– Да. У нас с тобой дети. Что мы им скажем, какой пример подаем?

– Пример… – горько усмехнулся он. – Опять школа.

– Не уходи… (Брызнули слезы.) Пожалуйста, подумай еще немного… уйти всегда успеешь. Просто подумай, что тебя ждет…

Выбежав во двор, она спряталась за глухой стеной дома и захлебывалась рыданиями:

– Нет, Петя, такое не прощается. Не простила… не прощу… никогда…

Он же дрогнул и остался. Снова остался. Смалодушничал, корил себя, потому что все равно уйдет. «Ничего, Кира свыкнется, – обманывался он, – ей будет легче пережить разрыв. Это лишь вопрос времени».

– Не уезжай, – канючила Света, сидя на коленях Марата.

– Я должен работать, зарабатывать.

– Но мне же папа оставил чего-то там…

– Светильда, это глупо. Деньги имеют свойство быстро кончаться, если их не пополнять. Я обещал Герману еще вчера вернуться, а торчу у тебя. Пора мне.

– Ты уедешь, а он опять будет за мной ходить, – капризно выпятила нижнюю губу Света. Папа всегда пасовал в таких случаях и шел на уступки.

– Кто это за тобой ходит? – заглянул ей в лицо Марат.

– Да так… Поклонник, вот кто! – и высунула язык.

– Так… Придется задержаться, Герман шкуру сдерет с меня. Ну-ка, выкладывай, что за поклонник? Я сначала ему шею сверну, потом поеду.

– Ага, испугался! – Света вскочила на ноги, захлопала в ладоши. – Ладно, я пошутила.

– Ты не шутила. Рассказывай начистоту, – рассердился Марат.

– Ты ревнивый? А я не знала.

– Ревнивый, да. Не усну, пока не увижу приставалу. Кто он?

– Я, правда, пошутила.

– Светлана! Ты врешь.

– Ой, ну это бомж какой-то ходит и смотрит на меня.

– Бомж? Это правда? Я слышал, они не опасны, а там кто его знает… Значит, так. Вечерами сиди дома. Из университета возвращайся на такси и проси водителя проводить тебя до двери. А я попрошу Германа прислать пару быков охранять тебя.

– Меня на смех поднимут, когда я буду ходить с быками, – возразила Света. – Да и какая от них польза, если папу не уберегли? К тому же бомжа я давно не видела, так что все нормально. Я ведь просто так сказала, ну, позлить тебя хотела.

– А давай подумаем о твоем переводе на заочное обучение? Все, я поехал. Хочу Германа застать бодрствующим. Не провожай, ты остаешься дома, уже темнеет.

Прощальный поцелуй. Света подумала, что любит Марата, но почему-то тогда, когда видит его. Стоит мужу исчезнуть, она почти сразу забывает о нем, а если думает, то как о чужом, постороннем человеке. Почему так? – озадачилась она.

– Ну, смотри, парень, – сказал Герман юному милицейскому созданию, приглашенному в дом для выяснения – что именно он помогал Белле поднять. – Смотри внимательно и припоминай, какие вещи выпали из сумочки.

– В основном баллончики выкатились, – сказал тот и дальше указывал на экран. – Туалетная вода. Я такую же хотел подруге купить, но дорого.

– Не отвлекайся. Все баллончики одинаковые, чуть больше или меньше, а я хочу знать точно. Может, ты обратил внимание на надписи?

– Вон пудреница… У нее в сумке парфюмерный магазин.

– Ты даешь, паря. Пудреницу и я отличить могу. Проехали. Давай сначала.

Герман начал останавливать кадры, указывая авторучкой и задавая один вопрос: что это?

– Дезодорант. Спрей… для чего – не знаю.

– А ты ей что передаешь?

– Газовый баллончик. Думаю, поэтому она и перепугалась, ведь я поднял его, а у нее, скорей всего, нет разрешения на ношение газового баллончика.

– Чего? – удивился Герман. – На газовый баллончик нужно разрешение? Сроду такого не слышал.

– На слезоточивый газ разрешение не нужно, – важно пояснил юноша. – А если нервно-паралитический газ, на него надо. Кстати, такие баллончики уже не выпускают, я и подумал, что у нее там запрещенный газ. Теперь я отдаю… фигню для волос.

– Лак? – огорчился Герман. Рушились надежды выяснить, что хотела скрыть Белла. Ведь если не в предметах, выпавших из сумки, дело, то в чем?

– Какой-то фиксатор, но не лак. Мать моя такой покупает.

– И хрен с ним. А третий предмет?

– Не знаю. Трубка.

– Надписи на ней были?

– Нет. Просто трубка.

– Как думаешь, для чего трубка? Она легкая?

– На вес ощутимая, а для каких целей… Может, тоже для самообороны?

– У нее газовый баллончик, – задумчиво возразил Герман. – А что в этой штуке было примечательного?

– Да ничего. Форма цилиндрическая…

– Спасибо, паря. Если вспомнишь детали, звони. Лады?

– Лады. Извините, а зачем вам знать, что лежало в сумочке?

– Понимаешь, – улыбнулся Герман, – эта женщина моя подружка, она потеряла сумочку, я хочу ей подарить такую же со всеми потрохами внутри. А как ты попал в милицию? Для сотрудника правоохранительных органов ты, пожалуй, слишком юн.

– Посодействовали. В институте на приемных завалился, меня пристроили в милицию. Мне нравится, только я многого не умею пока.

– Ничего, со временем научишься. Ну, бывай.

Герман проводил его за ворота, выпустил собак во двор. Вернувшись к себе, рассматривал трубку на компьютере, увеличивал, уменьшал. Что это и зачем находилось в сумочке? В данную минуту ему не хватало друга, с которым он мог бы посоветоваться. Собственно, в чем он подозревает Беллу? В убийстве? Смешно. Феликс был убит не трубкой, а пулей, вылетевшей…

Германа обдало жаром. Он уставился на монитор. А ведь вполне может быть… Невероятно! Он набрал номер:

– Рита… Я, конечно, последний свин, но… если бы ты знала, как нужна мне.

– Герман, это когда-нибудь кончится? – Голос у нее строгий.

– Уже кончилось. Ты не могла бы приехать ко мне?

– Нет. Пожалуйста, не звони больше.

– Подожди, не бросай трубку! Я хочу увидеть тебя…

– А я хочу забыть тебя. Навсегда! – Бросив трубку, Рита произнесла отчаянно: – Избавлюсь я от него или нет?

– Кто звонил? – Мама вышла из кухни.

– Кто-кто! Герман! Он снова одумался, черт его возьми.

– Рита, это не мое дело, но ты же понимаешь, что его не переделать.

– Мама! – раздраженно воскликнула Рита. – Я не собираюсь за него замуж.

– Куда ты? – виновато спросила мать, видя, как дочь рьяно собирается.

– У меня свидание с Андреем, пойду, развеюсь.

– Извини, Рита, но мне хочется знать, с Андреем у тебя серьезно?

– Я встречаюсь с ним, чтобы Герман не приставал.

– Он столько раз делал тебе предложение…

– Я воспринимаю это как шутку.

– А ты возьми и согласись. Ради шутки.

– Все складывается неудачно. Я уверенно приближаюсь к статусу старой девы. С Германом не получилось, с Андреем – не знаю, может, он назло Герману со мной встречается. Я ни в чем не уверена. Боюсь попасть в дурацкое положение… И город этот такой однообразный, такой злой… Я задыхаюсь здесь. Работу выполняю, которая мне не нравится. Зачем я училась? Шеф наглеет, думает, я легкодоступная. А я – терпи, а то выгонит. И все из-за Германа, потому что я не смогла… я просто его любила. Теперь у него есть корова с во-от таким бюстом и во-от такой кормой сзади.

– А не пора ли собрать скарб, дочь, и отчалить отсюда в иные края?

– Ты серьезно? – подняла Рита заплаканное лицо, такое трогательное.

– Я космополит, не привязана ни к одному месту. Мне хоть в Арктику, лишь бы там хорошо было нам. Здесь действительно нет для тебя перспектив. Можно в Питер к тете махнуть. Только представь: огромный и прекрасный город, где ты сможешь найти себя. У тебя знание языков, образование, ты обязательно хорошо устроишься, жизнь наладится. Ну иди, проветрись.

Рита подправила косметику на лице, накинула демисезонное пальто, спустилась вниз и… столкнулась с Германом.

– Так. – Она собралась в комок. – Это смешно. Живи сам и дай жить другим, то есть мне. А если нужны уточнения, то вот они: оставь меня в покое.

– Рита, ты не откажешь мне в помощи…

– Откажу. Представь себе, откажу! Не приезжай больше, не звони. И вообще, у тебя есть прекрасная помощница, к ней обратись.

– Беллу имеешь в виду? – тихо, с улыбкой спросил Герман, что очень разозлило Риту. – Как раз о ней пойдет речь…

– Это уж слишком. Разбирайся со своими коровами сам.

– В чем дело?

В ее планы не входила встреча соперников. Разумеется, Герман не ожидал увидеть Андрея, моментально соорудил презрительную мину, кивнув в его сторону, спросил:

– Считаешь, этот лучше?

– Провоцируешь? – Вызывающе повел себя и Андрей. – Ты напрашиваешься.

– Морду мне хочется набить? – ухмыльнулся Герман.

– Вроде того. Рита, идем? – Андрей взял ее за локоть.

– А ты попробуй. – Герман отстранил Риту, став напротив недруга. – Слабо? Вот если бы скопом из-за угла да сзади – тогда другое дело, так?

– О чем он, Андрей? – спросила Рита.

– Был такой факт, – вместо него ответил Герман. – В девятом классе он таким образом взял у меня пальму первенства. На городских соревнованиях по легкой атлетике я был единственным соперником Андрея. Он по-своему решил исход соревнований, напал на меня с дружками, надеялся, что не узнаю его. Я попал в больницу, правда, всего на неделю, зато он стал победителем. Так?

– Это было давно и не так, – угрюмо проговорил Андрей. – К тому же разборки свойственны всем в юном возрасте. А ты выглядишь сейчас как последняя сплетница.

– Ты всегда будешь вторым, – выставил вперед указательный палец Герман. Он был доволен, что удалось опустить Андрея. – Твой отец второй и ты, как бы вы ни выпрыгивали из штанов.

– Обратись к психиатру, – сказал Андрей. – Давно пора.

– Что ты сказал? – Германа понесло.

– Хватит! – взбесилась Рита. – Идите оба к черту! Там и выясняйте отношения.

– Доволен? – процедил Андрей, сжимая челюсти. – Ну ты и дерьмо. Она же была с тобой, ты сам виноват, что не удержал ее. Так в чем дело? Хотел за мой счет выиграть в ее глазах? Это уже верх подлости. Выбери более приемлемый стиль завоевания, а не зарабатывай дивиденды на других.

– Пошел ты… – вяло произнес Герман. Без Риты скучно было пикироваться.

Оба расселись по машинам и почти одновременно сорвались с места. А Рита через час подняла трубку, звонил Андрей, она поспешила оправдаться:

– Прости, я повела себя глупо. Испугалась драки, вот и ушла.

– Все правильно, но мне было… Ладно, не бери в голову. Встретимся завтра, Рита?

– Да. В это же время. Только теперь я подъеду к тебе.

– Рита?.. Молчишь, значит, ты. Рита, я хочу сказать тебе…

– Не надо. Пожалуйста, ничего не говори. – Она рассиропилась за сегодняшний вечер второй раз. – Я прошу тебя. Не начинай все заново. У тебя наладилась жизнь? Дай мне наладить мою.

– Ему я тебя не отдам.

– О боже! Ты не имеешь права распоряжаться мной!

– Рита, я люблю тебя. Это правда. Слышишь?

– Я тебя тоже. Ну, почему? Почему? Что б ты пропал!

Герман не слышал, но ответ почуял. Уверовав, что скверные полосы в жизни закончились, что начинается новый этап, он рухнул на диван в гостиной и заснул крепко, как давно не спал.

– Найди себе помоложе, мне некогда.

Он что вообразил, старый верблюд? Рассердившись, Света плюнула на такси и отправилась пешком. Многие не выносят шумихи больших городов, а Света от нее в восторге. Залюбовалась неоновыми рекламами, бегущими по проспекту автомобилями, ускоренный ритм жизни поднял настроение. А дома кавардак, который нет охоты разгребать и, она подозревала, охота не появится, поэтому не торопилась. Не повезло ей с братом: как акциями заведовать – так он, пожалуйста, а как сестре домработницу нанять – не догадался. Купив по дороге пирожок, она добралась до площади, на скамейке ела. Кто-то устроился рядом, да так близко, словно скамья вся занята, только рядом с ней свободное место. Она повернулась всем корпусом, чтоб шугануть нахала на другой край скамейки… и обомлела. Бомж! Опять! Света сделала рывок, но он удержал ее за полу пальто:

– Девочка, подожди!

Света бухнулась назад, замерла. Он откашлялся, не отпуская ее, а Света, сообразив, что надо закричать, позвать на помощь, открыла рот… Бомж упредил:

– Девочка, не ори, не стоит.

Герман намеревался проведать и сестру, как-никак был в двух шагах от нее, но подозрения подтвердились, планы резко изменились. В своем городе он не стал выяснять у знатоков, прямиком в Ростов рванул. Обратился к ментам, мол, консультация нужна. Доллар – магический прямоугольник, два мента мигом притащили в кафе специалиста по баллистике, тот, повертев снимки, сделанные на принтере, сказал:

– Похоже, глушитель. А более крупные снимки этой штуки есть?

– Вот. – Герман отдал несколько листов.

– Глушитель, – уверенно заявил баллист.

– Точно? – допытывался Герман. – Вы не сомневаетесь?

– По таким некачественным снимкам определить сложно, но возможно, – набивал себе цену баллист. – Смотрите… здесь просматривается резьба. Видите дугообразные черточки? Они едва заметны, размыты, но определимы. Ракурс удачный. Да и вообще, извините, я в состоянии опознать глушитель.

– А к «беретте» он подойдет?

– Тому, кому надо, глушитель подойдет хоть к «беретте», хоть к «вальтеру», хоть к «макарову».

Герман поблагодарил за консультацию, расплатился и распрощался. Нет, не в том он состоянии, чтобы навещать Светку. Итак, глушитель был в сумочке Беллы, значит, пистолет тоже. Да, у нее была причина смертельно испугаться, когда случайно выпал глушитель и попал в руки милиционера. Хороша подружка! Но не ее ножки входили в кабинет. Чьи же? Обуви Герман на кассетах не нашел, чтобы сравнить с теми туфлями, что были на ногах, которые заходили в кабинет.

Колеса мчали его к Белле, слишком уж не терпелось учинить допрос подружке, она должна знать, кто выстрелил в отца. Герман был полон решимости вывернуть Беллу наизнанку, но имя получить сегодня же. Подъехав к дому, посигналил, она прилетела на зов:

– Герман? Я уж подумала, ты сердишься на меня, не знала только за что.

Потрясающая интуиция, как у зверька перед землетрясением. Он притянул ее, сжал, она аж охнула, и впился в губы. Страсть должна выглядеть правдоподобно, ведь Белле предстоит попасть в западню.

– Собирайся, – сказал. – Я завтра свободен, проведем вместе ночь и день.

– С-сука конченая.

– Что вы хотите? Здесь люди, вы не сможете меня изнасиловать… светло…

– На хрен ты мне сдалась, чтоб я тебя… Умора! – прохрипел бомж и заржал, покашливая.

– Вы… убить меня… хотите? Я знаю, вы меня выслеживали… Вы маньяк. И вам надо лечиться. Я дам вам денег… то есть мой брат даст…

– Слушай, заглохни! – сипло зарычал бомж.

Света послушно «заглохла», панически хлопала глазами и ждала. Он не торопился, достал из кармана бычок от сигареты, чиркнул спичкой, с наслаждением вдохнул едкий дым.

– Ну? – покосился он на нее. – Тебя Света зовут?

– Д-д-да.

– Забодался я за тобой шнырять. Да не трепыхайся, дуреха. Я с приветом к тебе. От Егора. Знаешь такого?

– Егора?!! – вскрикнула Света и тут же зажала рот обеими руками. – Егора… Но ведь он…

– Все точно, – согласно кивнул бомж. – Покойники не оживают, девочка. Только ты не визжи, а? Меня загребут из-за тебя.

– Не буду, не буду, – заверила шепотом Света. – Какой привет?

– Егорка, скажу тебе, клевый пацан. Был. Он накарябал писульку и просил тебе передать. Я проносил ее в ботинке и… где она только не побывала. Если тебе рассказать, ты и читать не станешь.

– Стану! Давайте записку.

– Не спеши, – повысил голос бомж. – Ты девочка хорошая, Егор сказал, что бабок отвалишь мне за писульку. Видишь мое бедственное положение? С утра не жрамши. Ты вот тут пирожок ела, а знаешь, каково мне было зырить на хавку? У меня кишки в морской узел связались…

– Я дам вам денег. – Света принялась шарить по карманам, отовсюду вынимая деньги и ссыпая их в подставленные грязные ладони. – Вот, берите.

Бомж уткнулся в купюры, бумажки аккуратно сложил, пересчитывал мелочь, а Света нетерпеливо ерзала.

Мимо них прошел здоровенный детина в коричневой куртке, светлых джинсах и клетчатой кепке. Шел он, шатаясь, неподалеку зацепился за дерево, послышались блевотные звуки. Тем временем бомж поднял отвратительно опухшее лицо алкаша в ссадинах и морщинах, в бороздках которых застряла грязь – и это при электрическом освещении. Да он не мылся, наверное, годами. Глянув в сторону детины, бомж посочувствовал:

– Не в кайф пошла. Ладно. Мало, понимаешь, дала.

– Но у меня больше нет с собой.

– Тогда до завтра. – Он встал.

– Подождите! Возьмите кольцо. Оно с бриллиантом, дорогое…

– А че мне с ним делать? Ты глянь на меня. Стану толкать, загребут с ним. Ну, откудова у меня колечко такое? Если купят, то за фуфло. А мне нужны бабки! Поняла?

– Не уходите! – взмолилась Света. – Я принесу завтра, честное слово. Пожалуйста, отдайте сегодня записку… Ну, возьмите кольцо в залог, у меня еще есть серьги. Завтра я их продам… и у вас будет много денег, честно. Оно очень дорогое, серьги тоже… Пожалуйста…

Света разревелась. О, это она умеет делать, причем притворяться ей не приходится, слезы полились ручьями. Бомж растерялся, толкнул локтем Свету, оглядывался по сторонам:

– Ты! Чего ревешь? Закройсь, блин, мать твою в нос и уши! Не, че я сделал? Не, щас как нарисуются мусора… Ладно, я расскажу, а завтра записку отдам, лады? Бабок много принесешь? (Света не знала потребностей бомжа и что в его понимании значит «много», но на всякий случай закивала, мол, принесу много.) В Ялту поеду. Там тепло, зимы почти не бывает, пальмы… Там хорошо, я никогда не был в Ялте. Долго ты хрюкать будешь?

– Все, все, я не плачу, – всхлипывала Света. – Расскажите про Егора. Он вам что-нибудь говорил обо мне?

– Ну, разумеется, – сказал бомж важно, сунув руки в карманы и вытянув скрещенные ноги вперед. Света улыбнулась. – Значится, так. Когда его замочили…

– Как, как? Что вы сказали? Замочили? То есть убили? (Бомж закивал.) Как убили? Он же пове… сился…

– Не, не повесился, его повесили. Ты че, ни ухом ни рылом? Так ведь… Ага, понял теперь, чего он боялся. Значится, тебе сказали, что пацан повесился?

– Так всем сказали, – едва выговорила потрясенная Света.

– Значится, всем навесили. Тогда слушай, пацанка. В СИЗО он попал ко мне в камеру. Ну, я за кражу загудел. А че делать, кушать-то хочется, три раза в день хочется, да и выпить надо. У меня, понимаешь, гастрит, не всякое пойло подходит. А Егор, значится, за убийство влетел. Да я сразу смекнул: нечисто тут, не убивал он твоего папашку. Куда ему! Сидим, значится, нас на допросы таскают, меня редко, его часто. И подсаживают к нам двоих. Ну, скажу, рожи у них… сытые, аж лоснятся. Таким самое место там. Сидели с нами еще, но так, жулье вонючее. А эти двое прицепились к Егору, все в бутылку лезли. И видно же, что не по делу прие… Хм, ладно. В первую же ночь полезли на Егора, но им помешали. На парашу один поднялся и дрысней, я извиняюсь, все нары взбаламутил, до утра вонь разгоняли. Ну, пацан твой понял, хана ему. Накатал тайком писульку и отдал мне, ну, чтоб я тебе передал. Нарисовал словами тебя в подробностях, где и как найти рассказал. Мне впаяли, мудаки недорезанные, еще четыре месяца, все лето изговняли. Ну, я срок отмотал, а колония недалеко отсюда, я тебя разыскал.

– Почему вам доверился Егор? – хватило у нее ума спросить.

– Так больше некому было. Я порядочный человек.

– Да? – И Света посмотрела на него, словно желала удостовериться в его порядочности. Странно, она поверила ему. – Как его убили?

– Удавили. Следующей ночью удавили. Я сам видел.

– Вы?! Видели и не позвали на помощь?

– Эх, пацанка… Дурная ты совсем. Прикинь: раз подсадили двух кобелей убрать пацана, значится, у кого-то связи есть надежные или бабки оху… большие. А меня им завалить – как маму родную поцеловать. Я ж тожеть жить хочу, вот и лежал… молча. Жалко пацана, но быстро поработали. Жгут из майки сварганили, петлю набросили, один привязал к нарам, второй повис на…

– Хватит! – Света сглотнула слюну. – Почему вы раньше не рассказали?

– Иди ты! Я ж к тебе подкатывался! – От негодования бомж вскипел. – Знаки подавал, намеки делал. А ты! В ментовку побежала, намеков не понимала. Разве ж к тебе подойти простому человеку?

– Простите, я не знала. Где записка?

– Где бабки?

– Я принесу. Почему вы мне не верите? Пожалуйста, отдайте.

Бомж высморкался, зажимая каждую ноздрю большим пальцем, отхаркался, потом достал из кармана грязный и мятый платок, утерся. После столь длинного ритуала очищения сказал:

– Надоела ты мне. Залог давай. А то знаю я вас, сам интеллигентом был. Давно. Оно так надежней, за колечком ты притопаешь.

Света сняла кольцо, отдала ему, он завернул его в платок и сунул во внутренний карман пальто, затем достал свернутый клочок, протянул:

– Меня, между прочим, Жорой зовут. Ну я пошел.

– Угу, – машинально отозвалась Света, осторожно разворачивая дряхлый лист, превратившийся в тряпицу.

– Завтра встретимся здесь, – прохрипел Жора. – В это же время. Эй, слышь?

– Здесь и в это же время. До завтра, дядя Жора, – не отрываясь от письма, сказала Света.

Он еще потоптался на месте, утер нос тыльной стороной ладони и зашагал к переходу. Света быстро прочла обрывки фраз.

– Дядя Жора! Постойте! Подождите! Дядя Жора!

Бомж успел перейти на другую сторону и не услышал. Она побежала за ним, а поток машин не давал перейти дорогу. Света нетерпеливо глядела на светофор, поднималась на цыпочки, отыскивая бомжа, который удалялся все дальше и дальше.

– Он должен знать, что Егор написал, – шептала Света. – Ну, давай, загорайся! Только бы не ушел далеко…

– Кира, давай расстанемся по-хорошему. Это не жизнь, нам не вернуть прежних отношений. Будем благоразумны, Кира.

Он старался смягчить удар, однако это еще никому в мире не удавалось. Когда бросают, то неважно, подготовлен человек или нет, удар не перестает быть неожиданным, а обида меньше. Кира Викторовна слушала мужа отрешенно, сидя прямо, опустив глаза вниз. Выдавали напряжение только переплетенные пальцы рук, сжатые до белизны.

– Ты сильная женщина… – Кажется, он успокаивал сам себя. – Кира, мы стали чужими.

– Хочешь уйти сегодня?

– Да. – От неловкости он прошелся по комнате, но лучше рубить узел до конца. – Таню завтра кладут в больницу, я должен сегодня дать ей понять, что она не одна. Прости меня и не держи зла.

– Уходи, – сказала жена и не узнала своего голоса.

Видимо, собрал он вещи заранее, потому что, поднявшись в кабинет, тотчас спустился с двумя чемоданами. У выхода задержался, бросив: «Прощай, Кира», – и ушел. Она не разразилась слезами бессилия, нет, а отыскала в кладовой топор, поднялась в кабинет мужа и без истерики, спокойно, основательно крушила все подряд: мебель, коллекцию часов, аквариумы. Иногда поддерживала себя словами:

– Вот тебе! Вот тебе моя жизнь.

Когда силы истощились, Кира Викторовна опустилась на обломки кресла и равнодушно огляделась. Если бы можно было так запросто уничтожить и прошедшие тридцать три года.

Едва мигнул светофор, Света, не дожидаясь полной остановки транспорта, бросилась на проезжую часть, лавируя меж машин. Шагнув на тротуар, она подпрыгнула, чтобы разглядеть бомжа впереди.

Он вышел из магазина, пританцовывая, двинул дальше, наверное, счастлив, что в кармане очутились деньги, свернул в переулок. Света то и дело наскакивала на прохожих, ее ругали, она огрызалась, ибо люди, в огромном количестве заполнившие тротуар, мешали ей в тысячу раз больше. Она свернула в тот же переулок, а бомж Жора в следующий. Здесь легче было бежать, так как прохожих почти нет. Свернув за угол, она остановилась. И где же бомж? Света перешла на шаг, прислушиваясь к звукам во дворах, ведь наверняка дядя Жора исчез в одном из них. Света позвала его:

– Дядя Жора! Дядя Жора!

Проходя мимо каменной арки, ведущей в подворотню, уловила знакомый хрип вперемежку с кашлем. Света, не раздумывая, нырнула под каменный свод, прошла, стуча каблуками по старинной брусчатке, остановилась. Фонарь с внутренней стороны над аркой, оплетенный железными прутьями, скудно освещал захламленный двор. Присмотревшись, Света увидела дядю Жору лежащим на земле.

– Дядя Жора, это я, Света, – крикнула, подавшись вперед.

От него отделилась темная фигура, вернее, поднялась над ним, а бомж прохрипел:

– Убил, сука… Беги, дура…

Фигура шагнула к ней навстречу, попала в световое пятно. Света молниеносно отметила: коричневая куртка, светлые джинсы, клетчатая кепка… Этот человек полчаса назад блевал у дерева. Несколько секунд оба глядели друг на друга, раздумывая, что делать. Где-то она его видела, где? Бомж корчился от боли, стонал и хрипел. Мужчина двинул к ней первым. Света успела заметить в его руке плоский предмет, похожий на нож. И тогда побежала, прилагая все имеющиеся силы, слыша топот его ног. Он пытался догнать случайную свидетельницу. Не оглядываться! Бежать на проспект, где люди! Быстрее!..

Свечи, музыка, мартини, поцелуи. Белла разомлела. А Герман вместо постели предложил кино посмотреть. С первых же кадров томность и сопутствующие сексу проявления у Беллы улетучились. Тем временем Герман комментировал:

– От тебя глаз не оторвать. Все смотрю, смотрю… Чертовски хороша ты, Белла. А зачем тебе столько косметики в сумочке? Видишь, рассыпалась. Почему ты так испугалась? Подумаешь, пудреница разбилась… Или тут что-то другое кроется? А, Белла?

– У меня дорогая косметика, – нашлась она. – Здесь ее не купишь.

– Да что ты! А я наивно полагал, что в наше время в любом затрапезном городе можно купить даже авиалайнер в разобранном виде, а тут всего-то косметика. Ну, да ладно. Тебе, думаю, понятно, что не убедила меня. Нет, милая, не пудреница тебя напугала, а вот что. Поверни свою красивую головку на монитор компьютера. Видишь? Что это, Белла?

– Я не знаю… не помню… Может, это…

– Ну, ну, давай, припоминай. Мне ведь интересно, почему ты стерла запись.

– Бред какой-то, – натянуто рассмеялась она и заерзала. Пальчики дрожали, когда прикуривала. – Какая запись? И почему такой тон? Будто в чем-то меня подозреваешь.

– Правильно, подозреваю, – весело сказал Герман. – Ты думала, я сплю. А я не спал. Ты взяла кассету, спустилась вниз, а я следил за тобой, и стерла запись, эту самую. Но я тогда не отдал оригинал Михасику. Переписал, отвез, потом выяснил, что и у него запись стерта. Ты и там поработала. Действовала наверняка, и это твоя роковая ошибка. Если бы тогда ночью не трогала кассету, я бы сроду не обратил внимания на эпизод с сумочкой. Но меня просто раздирало любопытство, что там такое, заставившее тебя долго не спать, ждать, когда я засну, и стереть запись. Знаешь, дорогая, пришлось посмотреть сотни раз, чтобы понять, что дело в тех вещицах, которые ты забираешь у мента. Тебе повезло, необстрелянный юноша глушитель видел только в кино.

– Какой глушитель? – недоуменно спросила Белла.

– Вот он. – Герман стал за спинкой кресла, где она сидела. – Самый натуральный глушитель. Не отпирайся, я у специалиста узнал про эту штучку. Теперь объясни, как он попал в твою сумочку?

– Герман, – оглянулась она на него, – я ничего не знаю… то есть не понимаю…

– Задам вопрос проще. – Герман перешел и стал перед ней, поменял и тон на жесткий. – Ты убила моего отца?

– Нет! – закричала она, закрыв лицо руками.

– А кто? Не хочешь говорить? Ну-ка, поверни головку на экран телевизора, я еще покажу кино… – Герман управляя пультом, нашел место. – Обрати внимание на ноги. Все бегут на фейерверк, пальбу слышишь? А эти ноги… Ага, вот они. Эти заходят в кабинет, где находился отец. Белые брюки, белые туфли. В белом были я, Андрей, Марат и Петр Ильич. Кто из них убил отца?

Не сдержавшись, он влепил ей пощечину. Белла охнула от неожиданности и боли, из ее носа побежала вялая струйка крови.

– Извини, это не я, – зло сказал Герман. – Это рука возмутилась. Продолжим. Кто убил отца?

– Герман, – отчаянно и с мольбой заговорила Белла, вытирая кровь салфеткой. – Ты можешь жестоко ошибаться, это не приходило тебе в голову?

– Брось, моя ненаглядная. Какие уж тут ошибки! Есть логика. У тебя в сумке лежал глушитель, следовательно, пистолет был там же. В начале фейерверка ты передала ствол убийце, он вошел в кабинет, что и снял совершенно случайно Михасик. И как бы ты сейчас это ни отрицала, прокуратуре достаточно будет показать эпизод с ментом, у которого ты забираешь глу-ши-тель. Дальше в убийцы попадаешь ты. Я не стану выгораживать тебя и показывать кадры с ногами, а там записано точное время, время убийства. Тебе же лучше сдать мне сию минуту настоящего убийцу. Кто он?

– Не мельтеши, заперто. Отсюда ты не выйдешь. О, забыл предупредить, я отпустил прислугу на десять дней. Никто не знает, где ты находишься. Церемониться я не буду. Убит мой отец, ты знаешь, кто его убил. Поэтому! Я выжму из тебя все, даже чего не было. Стекла антиударные, так что…

– Ты негодяй! – Белла вернулась на место, бросая в него злые взгляды.

– Это мне нравится! – иронично воскликнул он. – Вы убили моего отца, можно сказать, осиротили меня, а негодяй я? Очень интересно.

– Я не убивала, – закричала она.

– Убедительно. Но кто ж тебе поверит? У меня есть факты, улика.

Герман удовлетворенно, так как не сомневался, что Белла сломается и расскажет, подался к компьютеру. Она, прищурив глаза, словно близорукая, неотрывно следила за ним. Улучив момент, когда он полностью повернулся к ней спиной, Белла схватила канделябр и замахнулась…

– Господи! Что это? Что происходит? Папа… папочка, помоги! Егор… Как мне плохо без вас, как плохо… Я боюсь, не знаю, что делать… Господи, опять он! Я не могу больше… Я сейчас умру…

Эту кепку Света увидела бы в кромешной тьме. И эту рожу узнала бы из миллиона. Ну, зачем столько огней горит? Она с трудом оторвалась от холодной стены, сил хватило сделать несколько шагов. Остается поднять шум, позвать на помощь. Но поможет ли ей это? Она побежала вперед.

Доносившаяся музыка и пульсирующие огоньки внутри здания дали надежду. Выход есть, вернее, вход: бар! Но ее остановил охранник:

– Тебе сколько лет?

– Девятнадцать исполнится, – выпалила Света.

– Паспорт давай, а то потом с твоими родителями хлопот не оберешься.

– Нет у меня с собой паспорта, – чуть не плача, сказала она.

– А у нас нет мест. Сегодня целевой заход.

– Вы не имеете права. Пропустите, пожалуйста, мне очень нужно.

– Эта девушка со мной, – вдруг услышала она за спиной красивый низкий голос.

Высокая, стройная, шикарно одетая и броско накрашенная девица высокомерно взирала на охранника, презрительно опустив уголки губ. Света поспешила взять ее под руку, подтверждая, что они знакомы. И украдкой выглядывала из-за девицы в поисках знакомой кепки. Ужас – он все ближе, по сторонам ее выискивает… Стильная девица пропустила Свету внутрь бара, та юркнула за дверь и спряталась. Клетчатый прошел мимо. Наступило не то что облегчение, а полный упадок сил. Света спиной оперлась о стену, готовая рухнуть на пол.

– За тобой гнались? – улыбнулась незнакомка.

– Да. Спасибо тебе.

– Всегда пожалуйста. Идем кутить?

– У меня нет денег.

– А у меня их никогда не бывает, – захихикала незнакомка. – Но я имею здесь кредит. Пошли, посажу тебя за служебный столик. Давай твой макинтош.

– Это пальто, демисезонное, – сказала Света.

– Какая разница? Макинтош звучит изысканней.

– А почему меня не пускал тот? – спросила Света, следуя за спасительницей. – Здесь не дорожат клиентами?

– Дорожат. Просто недавно возник скандал из-за малолеток, хозяин озверел, приказал не пускать подростков. Дурь пройдет. Садись. Я тебя покину ненадолго. Жди меня.

В зале народу уйма – яблоку негде упасть. В полутьме вспыхивали яркие огни, стоял нескончаемый шум, танцующие визжали. Посетители показались Свете слишком вычурно одетыми, впрочем, это ерунда. Дядя Жора остался умирать в подворотне, а Света счастливо избежала… да, возможно, сегодня она была в шаге от смерти. По коже пробежал мороз.

На эстраде начался концерт, но она находилась мысленно на улицах города. Молодой официант поставил на стол длинный стакан с соломинкой и кружком лимона на ободке, манерно сказал:

– Дзевушка, вам пра-асили па-аднестци.

Света умирала от жажды. Залпом выдула коктейль, не понимая, что пьет спиртное. Официант удивленно произнес «О!» и убрался. По телу постепенно распространялся жар, принося расслабление. А на эстраде незнакомка, ее нечаянная спасительница, запела бодрую песню о дикой любви на английском языке. Пела здорово, двигаясь в такт музыке пластично в экстравагантном платье, сверкая блестками. Вокруг так ярко, красочно, весело, беззаботно. Почему же все это столь далеко от Светы?

Валерия, так назвалась незнакомка, после оглушительного успеха слушала Свету, потягивая пиво. Мешал непрекращающийся шум. Валерия предложила:

– Пойдем ко мне? Я живу недалеко.

– Я боюсь выйти отсюда.

– Не бойся, вдвоем мы как-нибудь отобьемся.

Чехарда в мыслях, боязнь остаться наедине с собой, непонимание происшедших событий просто приковали ее к Валерии. Да Света ни за что не рассталась бы с ней даже по приговору суда. Оделись, пожелали охраннику спокойной ночи, тот в ответ почему-то фыркнул – невежа, и вышли на параллельную улочку. Света вновь принялась рассказывать о жутких приключениях, не веря, что все это было с ней. Валерия же, напротив, не сомневалась в правдивости ее рассказа, изредка останавливалась и произносила:

– Отпад! Натуральный кошмар. Я б умерла на месте.

Она была потрясающе красивая, Валерия. На каблуках вышагивает, будто родилась в них, танцевала на шпильках, а волосы у нее чудо из чудес – густые, пышные, пепельного цвета и в крупных локонах. Света же ростом достает ей до плеча, на каблуках ходит, как корова на льду, к тому же ноги устают, волосы так себе. Несправедливо в жизни устроено: одним все, а другим сплошные недостатки. У дома Валерии Света вспомнила о приличиях:

– А как посмотрят твои родители на то, что ты приведешь малознакомую девушку?

– Предки в Африке бабки заколачивают, кинули меня одну, а я такая неприспособленная, такая непрактичная. Готовить не умею, убирать ненавижу…

– Представь, я тоже терпеть не могу быт, – вставила Света, обрадовавшись, что она не единственная в мире неумеха.

– Ой, Светка! – Валерия приложила ладошку с длинными накрашенными ногтями к щеке. – У меня в холодильнике шаром покати.

– Я не хочу есть, – замахала руками Света. – Вот выпить бы да уснуть…

– Я сама не прочь выпить. Нам на четвертый, лифт не работает. Выпивку выжрал мой друг. Я тебя с ним познакомлю. Он та-акой – охо-хо! Тебе понравится.

Света не поняла значения «охо-хо», но уточнять не стала, поднялась за ней. На кухне Валерия изучала пустые полки холодильника:

– Блин, забыла еды купить. Вообще-то, если честно, у меня и денег-то нет. Они, заразы, куда-то деваются, не пойму – куда. Предки прислали триста баксов, так они испарились за два дня, представляешь? А я ничего не купила, только туфельки моднючие. Ух, ты! Яйцо! Сварим и поделим, а хлеба полно, даже сухарики есть. Иди пока в ванную.

Облачившись после душа в домашнюю одежду, которая пришлась ей впору, Света вернулась на уютную кухню. Валерия потрясла литровой бутылкой вина над головой:

– Не кончились запасы, живем! Вон твоя половина яйца. Свою я уже приговорила. Давай сразу по бокальчику жахнем?

Легко с ней, как со старым другом. Однако Света устала чертовски, бокальчик и обнаружил усталость, глаза слипались, а Валерия болтает и болтает:

– Ты такая хорошенькая, миниатюрная, а я каланча. Нет, честно, и ножка у тебя, как у Золушки, а у меня посмотри. – Она подняла ногу, обтянутую черным чулком, ступня на самом деле огромная. – Разве можно на эту ногу купить обувь? На заказ шью. Ой, ты спишь. Куда мне тебя положить? В спальню предков идем, там кровать – хоть вдоль ложись, хоть поперек. Я еще посижу и тоже в люлю пойду. Гудбай.

Погасив свет, Валерия ушла. Свете казалось, стоит только лечь, заснет немедленно, но не тут-то было. Вновь переживала ужас, когда бежала от…

Хлопнула входная дверь. Кто-то завозился в прихожей. А Валерия говорила, что живет одна. Дверь спальни отворилась, и Света разглядела мужской силуэт, который двигался к кровати на ощупь. Он споткнулся, вполголоса ругнулся и саданул ногой по Светиной сумке, которую Валерия бросила на пол. Света натянула одеяло на нос и не дышала. А он снял одежду, аккуратно сложил ее и повесил на спинку кровати. Света все больше вжималась в подушку. Он потянулся, крякнул и завалился на кровать.

Света завизжала так… Одновременно заорал он, подскочил как угорелый и зашарил руками по стене, щелкнул выключатель. Света жмурилась и визжала, распахнулась дверь…

– Что тут такое? – испуганно сказала Валерия.

Визг Светы замер на высокой ноте, бедняжка уставилась на свою новую подругу в мужских плавках. Что это? У Валерии напрочь отсутствует грудь, а раньше была! Под плавками, в том месте, где у женщины не должно быть ничего, выпирает! Когда это дошло до Светы, она завизжала еще громче, натягивая на себя одеяло. Валерия, или неизвестно кто, жестикулируя, говорила что-то молодому человеку, который заорал:

– Тихо!!! Всем заткнуться!!!

Мигом наступила тишина. У Светы зуб на зуб не попадал от страха, новое действующее лицо, тоже в трусах, уперев руки в боки, хмуро спросило:

– Что здесь происходит?

– Димыч, – сказал некто по кличке Валерия, – это девушка…

– Я не слепой, – рявкнул Димыч. – Почему она очутилась в моей кровати?

– Ее сегодня чуть не убили, – оправдывался «Валерия», – я ее спасла… то есть спас. Мы потусовались в клубе, потом я привел ее к нам. Не бросать же девчонку! Я подумал, ты сегодня не придешь, уложил ее здесь, в других комнатах бардак…

Димыч, выпятив губы вперед, изучал Светлану, как неодушевленный предмет, словно соображал, что с ней делать: порезать на куски или порубить топором и выкинуть. Потрясенная Света, не представляя, чего ей еще сегодня ждать, робко проблеяла:

– Вы голубые?

– Что?!! – зарычал Димыч, а она втянула голову в плечи. – Я голубой?!! Еще одно слово в этом духе, и я спущу тебя с четвертого этажа без лифта.

– И я не голубой, – вставил «Валерия», но ему Света не поверила.

– Ты уже синий, как баклажан, – рыкнул на него Димыч. – Черт знает, что творится! Я прихожу уставший, как собака, мечтаю поспать, а тут эта орет. Все, я пошел курить.

– А ты кто?

– Да не бойся, Валера я.

И умчался за Димычем. Света посидела некоторое время, потом набросила халат, решив не отрываться от коллектива. Димыч и Валера курили, второй пересказывал историю, слышанную от Светы. Димыч выпускал кольца дыма и с прищуром разглядывал их, всем своим видом показывая, что страшилки его не интересуют. Наконец встал:

– Ну, вы, блин, даете. Всем спать. Сказки на завтра оставим.

– А ко мне больше никто не придет? – проблеяла измученная Света.

– Я точно не приду, – заверил Димыч. – Ты не в моем вкусе.

– А мне нужна только подушка, – пожал плечами Валера, – так что будь спок.

– Привет, Светка.

Вчерашняя Валерия, очень хорошенький мальчик примерно возраста Светланы, приветливо поднял руки вверх, он сидел у стены, положив скрещенные ноги на стул. Димыч колдовал над плитой и ограничился кивком. Валера предоставил Свете новую зубную щетку, она умылась и получила приглашение на завтрак. На пустую тарелку из ковша Димыч вывалил серую массу.

– Что это? – Света брезгливо поморщилась.

– Овсянка, мисс, – ответил Димыч, накладывая себе и Валере клейстер.

– Почему она такая серая? – Света понюхала.

– Ты что, впервые видишь овсяную кашу?

– Вообще-то, я каши не ем.

– А надо, – строго сказал Димыч, поглощая с аппетитом клейстер. – Ее трескают каждый день английские лорды с королевой на пару. Мы как они. Валера сунул нос в сахарницу.) Эй, Баклажан, сахар отдай даме. (Он великодушно вытряс весь сахар в тарелку Светы, ложки полторы.) Где мое яйцо?

– Светка съела, – нагло солгал Валера, делая непонятные ей знаки.

– Я? – Она пыталась проглотить серую гадость. – Мы же вдвоем…

– Баклажан, – нахмурился Димыч, – за вранье получишь в лоб, понял? Кстати, меня Дима зовут. Дмитрий.

– Очень приятно, – улыбнулась Света.

– Димыч ого-го, – принялся подхалимничать Валера. – Он мастер на все руки. Он служил на флоте, учится на менеджера, занимается бодибилдингом, а по ночам барабанит на ударнике в кабаке. Я бы без него пропал, честно.

Она искоса наблюдала за сосредоточенным на каше Димой. Он производил впечатление основательного, добротного комода, в котором всегда полный порядок, все разложено по местам. Лицо у него было не так чтобы очень, портила его короткая стрижка, зато тело атлета особенно бросалось в глаза, так как Дима не надел рубашку. А у Валеры мордаха славная, глаза синие, ресницы длинные, кудри ниже плеч свои собственные, но он явно мужчина. И все же странно, потому Света спросила:

– Валера, а почему ты одеваешься… как женщина? Это игра такая?

– Потому! – отчего-то рассердился он. – Я гениальный артист, поняла? Но сейчас это никому не нужно. У меня талант. Слышала, как я пою? Как Градский! Знаешь такого? Нет, я лучше! А попробуй пробиться. Мне сказали, что шоу-бизнесом заправляют голубые, через них можно пробиться. Я подумал: какой-то Дастин Хофман играл милашку, почему я не могу в трансвестита поиграть? Вон даже ты не догадалась, кто перед тобой!

– Да ладно прибедняться, – хохотнул Дима. – Есть в тебе нечто баклажанье. Расскажи лучше Светке про своих поклонников.

– Ага! – закивал Валера, смеясь. – За мной как стали толпы ходить… мамочка моя! Димыч выручил. Пару раз зашел за мной, а он, глянь, какой здоровый, внушает уважение.

– Так долго продолжаться не может, – сказал Дима. – Тебя раскусят на твоей баклажаньей грядке и вставят по первое число. Балясы в сторону. Давай, Светка, выкладывай, что с тобой стряслось. Только по порядку и медленно.

Дима слушал, курил, перечитал несколько раз письмо Егора, после подумал и начал рассуждать вслух:

– Значит, тот, в кепке, видел, как ты отдала кольцо бомжу Жоре, и убил его из-за кольца, так? Ты случайно оказалась свидетельницей, он погнался за тобой, чтобы прикончить. Я бы тоже убрал свидетеля на его месте. Кто такой Егор?

– Это… это…

– Сопли в сторону, мисс. Егор пишет, что убили твоего отца. Как это случилось?

И пришлось Свете вернуться на несколько месяцев назад. Дима задавал вопросы, она сбивчиво отвечала, в конце концов он предложил:

– Давай попробуем узнать о Жоре. Если он жив – находится в больнице, если нет – в морге. Трупы не оставляют в подворотнях. Если Жора жив, ты хотя бы узнаешь имя убийцы твоего отца – бомж наверняка читал письмо. Баклажан, подай телефонную книгу. Здравствуйте… – дозвонился Дима. – Извините за беспокойство, мой сосед пропал, третий день отсутствует. К вам не попал? Приметы? Очень похож на бомжа, одет… – и так далее.

Это продолжалось больше часа. И вот, перечислив приметы, Дима переговаривался короткими фразами, слушал, затем положил трубку:

– Нашелся твой Жора. Скончался от двух ножевых ран в названном тобой переулке. Если честно, я сомневался в правдивости твоего базара. Меня пригласили на опознание.

– Так поехали? – подпрыгнула Света.

– Нам только пышных похорон не хватает, – усадил ее Дима на место за руку. – Это не все. На мои вопросы ответили, что при нем найдена небольшая сумма денег и кольцо, но не сказали, какое колечко, видимо, чтобы я из-за него не признал в Жоре папу родного. Выходит, убийца перстенек не взял.

– Наверное, я ему помешала, – предположила Света.

– Не исключено. Но есть и второй вариант: бомжа грохнули за письмо.

– Кому в этом городе нужны Жора и письмо? – с сомнением произнесла Света.

– Тому, кто убил Феликса и Егора, это же элементарно, Ватсон, – уверенно сказал Дима. – Жора мог еще кому-нибудь ляпнуть о письме, тогда тебе, мисс, не позавидуешь. Жлоб в кепке, возможно, искал письмо, а оно у тебя. И он не знает, что дошло оно до тебя в кастрированном виде.

– Кончай страху нагонять, – возмутился Валера.

– Я просто рассуждаю.

– Боже мой, – Света была ни жива ни мертва. – Кто же убил папу? Егор знал, он видел его…

– И это элементарно, – заявил Дима. – Убил тот, на кого ты никогда не подумаешь. Тут главное – мотив, он важен во всех преступлениях. Поскольку в нашей стране в последние годы выросла страсть к презренному металлу, за который гибнут люди, а у твоего отца этого металла вагон, то и вычисляй. Я бы не исключил даже твоего брата Германа.

– Ты дурак! – От негодования Света подпрыгнула, сжала кулачки. – Ты самый большой дурак! Герман?! Как ты можешь! Да никогда!

– Прошу тебя, Рита, – захлебываясь, говорил Герман в трубку. – Приезжай срочно ко мне. Это важно. Мне необходимо поговорить с тобой, слышишь? Необходимо! Чего ты боишься? Неужели меня?

– Но… я не могу уйти с работы, – сдалась Рита, так как позвонил он третий раз, и его голос звучит странно, предельно возбужденно.

– После работы приезжай, только не задерживайся. Бери машину и срочно ко мне. Я оплачу. Ты даже не представляешь, какие у меня новости.

– Но учти, если ты меня обманываешь…

– Я нашел убийцу отца.

В трубке раздались гудки. Рита растерялась. По тону он не врет, хотя… его отличает искренность во всем, что бы он ни сделал – поразительное свойство натуры.

– Что ж, я поеду, – сказала вслух удрученная Рита, она больше всего боялась себя. – Но если это уловка… я уничтожу тебя. Откуда ты свалился на мою голову!

Разъяренная Света переодевалась, летая пулей из кухни в спальню, из спальни назад, в кухню, выкрикивая слова обиды Диме:

– Герман любит папу, ты не смеешь говорить про него такое! Вы не знаете Германа. Он какой угодно, но убийца… это вообще! Что ты вообразил себе? Ты все-все понимаешь, все знаешь? Так легко обвинить человека! По-твоему, и я могла застрелить отца? У меня этот был… мотив. Нет, так дальше не пойдет, я должна ехать к брату, мы вместе найдем того негодяя… и этого, вчерашнего, тоже. Может, Герману сейчас нужна помощь, может, его тоже, как вчера меня… Я пошла, спасибо за приют.

– Стой, – рявкнул Дима. – Ты уверена, что не встретишь подонка, от которого вчера успешно слиняла?

– Не-нет. – Свет опустилась на стул. – Что же мне делать? У меня и денег нет… Мне надо к брату, я расскажу ему…

– Давай толканем твои сережки, – невозмутимо предложил Дима. – Ты ведь все равно хотела их продать. Я знаю одного скупщика, он дерет, но по-божески.

– Сколько натикало? – Дима взял одну, рассматривал.

– Три часа, – ответил Валера.

– Ждите. Заодно пожрать куплю.

Время поползло нестерпимо медленно. Не сиделось, не стоялось, Света каждые пять минут смотрела на часы, вздыхала. Валера, раскладывая пасьянсы, пробубнил лениво:

– Не психуй. По картам выходит, что убил отца друг. И тебя ждет роковая встреча с ним. Но все кончится благополучно.

– Ты веришь картам?

– Верю. Мама гадает – закачаешься. Есть над нами могучая сила, контролирующая наши поступки, чувства, обстоятельства. Эта сила оставила нам связь – карты, через них показывает путь.

– Чушь собачья. Да где же твой Дима?

– Он настоящий человек. Я за ним, как за каменной стеной.

– Сколько он тебе платит за квартиру?

– Чокнулась? – фыркнул Валера. – Ничего не платит. Вдвоем веселее. Он все умеет, все знает, а я… Получу баксы от предков и, знаешь, мне всего хочется, сразу и много. А Димыч коммунальные услуги оплатит, продукты купит, приготовит. Я так не умею.

– Ты прям как я. – Сегодня сходство с Валерой Свете не нравилось.

– Ты хуже, потому что женщина. Мне позволено не уметь, а вот тебе…

– Кем позволено? – завелась на несправедливость Света. – Мамой?

– Обществом так заведено. Мужчина может не уметь управляться с бытом, а вот женщина…

– Плевала я на общество, понял? И перестань перекладывать карты, ты мне на нервы действуешь.

Круговыми движениями по поверхности стола Света смешала карты. Валера, с флегматичным спокойствием глядя на них, сказал:

– Мама говорит, нас погубят невежество, зависть и нетерпимость. Нетерпимость, говорит, слепая, разрушительная сила первобытного существа, не выносящего всего того, что ломает его представления. Почему так долго?..

Вышедший Дима кинул на стол толстую пачку денег, из пакета выложил вареную колбасу, хлеб, сахар и масло. Оглядев Валеру и Свету, усмехнулся:

– Быстро только тратятся деньги, а добываются долго. Дали меньше, серьги пошли как лом.

– Бриллианты лом?! Зажрались же они! – возмутилась Света, кромсая ножом колбасу и запихивая крупные куски в рот. – В каждом камне по карату. Лом!

– Шла бы сама и продавала, – пожал плечами Дима. – Понимаешь, я в этом ноль, сказали, какая-то вода не та в камнях. Нет, заплатили хорошо, золото пошло на вес, камни отдельно оценивали. Первый раз слышу, что в камнях вода есть.

– Козлы, – заключила Света с набитым ртом. – Та вода там, та. Цену сбивали. Серьги мне папа дарил, он не ту воду не купил бы. Ладно, вот поем и поеду. Вам оставлю денег, только Валере, Дима, не давай, а то опять голодными сидеть будете.

– Димыч, поехали со Светкой? – предложил Валера. – Втроем веселее.

– Я и так в институт не пошел, – почесал затылок Дима.

– Ой, а то ты не сачковал. Вдруг ее тот бугай встретит? Укокошит как пить дать. (При этих словах Света просительно уставилась на Диму, перестав жевать.) Ну, чего молчишь? Поехали?

– Я ем, – сказал Дима. – И думаю.

Колбасу умолотили за считаные минуты, запили чайком. Пора выходить. Света робко спросила:

– Так я поехала?

– Баклажан, – Дима поднялся, посмотрел, оценивая Свету, – меняй ей имидж, чтобы родная свекровь не узнала. Доставай свое бабское барахло, парики…

– У нас с ней разные файлы, – с готовностью подскочил Валера. – Ей мамины шмотки подойдут, она как Светка. Я тебе такое личико нарисую… офигеешь.

Через час Света не узнала себя в зеркале, где отражалась девица если не с панели, то откуда-то поблизости. Ярко накрашенные глаза и рот, парик безумного малинового цвета, чужие джинсы, свитер и куртка висели, как на вешалке. Лицо таким глупым показалось, что Света расстроено проговорила:

– Меня арестуют только за вид.

– Машину бы нам, – сказал Дима, глядя на нее и наклоняя голову то на один бок, то на другой. – Ну, что, классно выглядишь, мисс. Брат сбежит, когда увидит тебя. А «кепка» точно не узнает, если встретится.

– Машина в гараже, – любовался своим творением Валера. – Бензина нет. А вожу я хуже некуда, хоть и есть права. Светка, я тащусь, ты просто принцесса.

– Забирай права, – скомандовал Дима. – И захвати трехлитровый баллон. Так, что еще нужно… Шланг. Из стиральной машинки выдернем, она все равно не пашет. Двинули.

– Уродка, – вздохнула Света, последний раз взглянув на свое отражение.

Она ждала ребят в гараже. Полчаса – и полный баллон бензина в авоське Дима поставил перед Светой.

– Где взяли? – захлопала она в ладоши.

– Сперли, – гоготал Валера. – Я ж говорил, с Димычем не пропадем. Засунул он шланг в бензобак, отсосал и потек безинчик в нашу банку. Пока хозяин прискакал на зов сигнализации, мы уже успели отойти.

– Воришки, – с восторгом воскликнула Света и расцеловала обоих в щеки.

Валера попробовал оживить машину, мотор завелся и заглох. Попробовал еще раз – результат тот же. Света потянула его за рукав:

– Дай я, меня сам папа учил. И на права я сдавала. Может, меня она послушается?

У нее получилось со второго раза. Ребята расселись, выехали на ровную дорогу, Дима похвалил Свету:

– Принцесса, а ты молоток. До заправки дотянем?

– Дотянем, – кивнула она. – А не дотянем, то дотолкаем. Мальчики, я вам так благодарна… Мне страшно одной…

– Сопли в сторону, – приказал Дима. – И не гони, я боюсь. Ну, что, братва? Начало удачное по всем статьям.

Света улыбнулась ему и почти сразу посерьезнела, ведь водитель она не ах, а сейчас, кроме нее, в машине еще два человека, два клеевых парня, она в ответе за них.

Рита не сразу отправилась к Герману. Работу доделала, потом зацепилась на улице с приятельницей и поболтала, а в сущности, оттягивала время, не решаясь встретиться с Германом наедине. Но все препятствия закончились, а обещание осталось, значит, надо ехать. В восемь вечера таксист подбросил ее до ворот. Набрав номер, она вошла, Риту встретили три добермана, возбужденно скуля. Рита подождала, когда они обнюхают ее и узнают и проследовала в дом.

– Герман! Герман, где ты?

Никто не ответил. А ведь он в доме, это ощущается по всему: в гостиной горит свет, сверху слабо слышны звуки. Она поднялась в его комнату – телевизор работает. Опять на экране проклятая свадьба. По полу разбросаны кассеты, вывернуты шкафы, но Германа нет.

– Он двинулся умом, – бросила Рита, спускаясь. И громко крикнула: – Герман, что все это значит?

Ни звука. Может, напился и спит? Рита обошла дом – никого. В столовой темно, в кухне пусто, в других комнатах тоже темно. Рита очутилась в зимнем саду. Здесь ее сковала необъяснимая жуть и оттого, что растения в полумраке выглядели коварными джунглями, и потому, что необычно тревожная тишина стояла кругом.

– Герман, что за шутки? Я уйду!

Тишина. Пугающая тишина. Рита в замешательстве остановилась на середине зимнего сада, разглядывала через распахнутые двери бассейн, освещенный дежурным светом.

Показалось, что именно там есть какое-то движение, вроде тень скользнула. Намереваясь задать Герману хорошую трепку, Рита ворвалась в бассейн и огляделась. По периметру расставлены кадки с пальмами и монстерами – пышными растениями с резными листьями. У стен стоят пластиковые столы и шезлонги. Кажется, он там, в дальнем углу, отдыхает. Рита пошла вдоль бассейна и вдруг…

Сильный толчок сбил ее с ног. Размахивая руками, пытаясь сбалансировать и удержаться на ногах, Рита полетела в воду. Но успела набрать в легкие воздуха.

Вынырнув, Рита не смогла закричать, на нее обрушилась какая-то тяжесть и потащила вниз. Началась борьба. Рита неистово пыталась вынырнуть, ее погружали под воду. Отбиваясь и высвобождаясь под водой от неизвестных рук и тела, она в конце концов поняла: ее топят. То есть убивают? Неужели Герман? Чья-то рука схватила ее за волосы и держала под водой. Страшно забилось сердце, ударяя в голову мыслью: жить! жить!! жить!!! И воздуха! В этот миг она отчетливо услышала голос алтайского старика, будто его губы находились у самого уха:

– Приведи мысли и чувства в покой.

А как тут приведешь, когда тебя тянут на дно, не дают выплыть наверх, глотнуть желанного воздуха? Но только так можно долго продержаться под водой. Надо расслабиться. Нет опасности, нет убийцы. Она одна в воде, не страшной, а дающей жизнь. Рита перестала бороться, открыла глаза. Картины алтайского края пронеслись, как ускоренная съемка. И почувствовала кожей, именно кожей, аромат хвои, трав и удивительно живительный запах алтайской воды, соединенной с густым воздухом…. Но это были только ощущения, воздуха как раз не хватало. А со дна на нее смотрел белый как лунь старик, крепкий и сильный, знающий все на свете, губы его открывались:

– Теперь вбирай в себя воздух, чтоб он прошел в живот и там задержался. Вдыхай кожей, жилами, кровью…

Но где его взять, воздуха? Рита, расслабленная – а потому тиски топившего ее человека постепенно разжимались, – внезапно рванула наверх, но не судорожно, а уверенно и спокойно. Лицо очутилось над водой, она бесшумно вдохнула полной грудью, тут же ее погрузили под воду. Рита прекратила какое бы то ни было сопротивление, отдалась воде и проклятым рукам.

– Теперь жди, – шепнул старик. – Вспомни, что когда-то ты жила в воде. Сроднись с ней, стань ее частью, чувствуй, как она вместе с кровью движется по жилам. Твое сердце замедляется, отдыхает, набирается сил. Это просто, отпусти себя…

В запасе шесть минут. Шесть? Откуда? Давно не тренировалась, так, иногда дурачилась. Значит, не шесть, но четыре-то выдержит? А в каждой минуте по шестьдесят секунд. Даже в трех минутах сто восемьдесят секунд. Хватит? А утопленники опускаются на дно или поднимаются на поверхность? Забыла! Не думать! Не тревожить мозг, который подает импульс в сердце, заставляя его трепетать, вместе с тем толкая кровь. Покой.

– Не выпускай воздух из легких, – наставлял ее старик. – Сначала убирай его из живота, убери лишний…

Вторая минута пошла. Руки отпустили. От Риты оттолкнулось тело, а она осталась лежать на воде, чувствуя колебания воздуха и слыша шаги. Третья минута пошла. И не выдохнешь – на успокоившейся глади заметны станут пузырьки. Но если… совсем чуть-чуть выдохнуть? Еще… Никто не прыгает в воду, чтоб утопить ее, значит, наверху никого нет. Еще выдох… Но как хочется вдохнуть!

– Живи, – приказал старик, это был сигнал, что опасности нет.

Рита осторожно приподняла голову. Все, что попало в поле зрения с боков и впереди, мгновенно отпечаталось в мозгу. Рита прислушалась – неясные звуки слышны далеко, а в бассейне никого. Только после этого она позволила себе поднять над водой нос и рот, жадно вдыхала, не смея вылезти. Кто-то шел к бассейну. Рита вновь набрала воздуха и опустила лицо в воду, оставив уши на поверхности.

– Готова, – полушепотом сказал мужской голос.

Но не Германа. Кто-то бросил в воду какой-то предмет. Видимо мужчину поторапливали, потому что он отозвался тихо:

– Иду.

Удаляющиеся шаги. Далеко захлопнулась входная дверь, да, у нее именно такой звук. Совершенно отчетливо Рита ощутила, что дом пуст. Она доплыла до края бассейна, вылезла из воды, стоя на коленях дышала, дышала…

– Что произошло? Почему? – беззвучно срывалось с ее губ.

Бежать отсюда, бежать… Она поднялась на ноги и беспокойно огляделась. Неожиданно у нее все внутри замерло, замерла и она…

– Это твой дом? – произнес Дима, словно увидел жалкую лачугу.

– Папин. – Света выбралась из машины. – Теперь здесь Герман живет.

– Ништяк заборчик, – запрокинув голову, сказал Валера. – Не допрыгнешь. Ну, и где твой брат? Почему не встречает нас шампанским?

– Код не срабатывает. – Света нажала кнопку звонка. – Да что он, спит там? Сколько сейчас времени?

– Полдесятого, – сообщил Дима, наклонившись над рукой. – Вроде бы спать еще рано.

– Ничего не пойму, куда сторож подевался? – Света в сердцах пнула ногой железную дверь, потом отошла на расстояние, приподнялась на цыпочки и вытянула шею. – Свет горит на втором этаже… Герман дома.

– Остается перемахнуть через крепостные стены, – сказал Дима.

– Я лично летать не умею, – категорично отказался Валера.

– И не надо. Светка, подгони машину к стене. Заберемся на нее, потом переберемся на стену.

– Ага, продавите крышу, предки потом стружку с меня снимут, – запротестовал Валера, но Света и Дима сделали все по-своему.

Первым ловко влез Дима, за руки подтянул Свету, которая неуклюже вскарабкалась и оседлала стену. Внизу разлаялись собаки.

– Фу! Фу, я сказала! – отдала она команду псам, те приумолкли, повизгивали, становясь передними ногами на кладку.

– Баклажан, давай быстрей, – поторапливал Валеру Дима.

– Я что, лысый? – Тот и не думал лезть наверх. – Не царское это дело. Мне ворота откройте.

– Ну, спускайся, – сказал Свете Дима. – Я тоже не лысый, собаки меня разорвут.

– С ума сошел? Как я спущусь? Высоко.

– Давай обе руки. Так. Теперь осторожненько… – Дима лег на стену, Света, охая и ахая, спустилась, держась за его руки. – Висишь?

– Вишу, – кряхтела она.

– Отпускай руки. Прыгай, не бойся. (Света ни-ни.) До земли тебе осталось всего ничего… Тогда я отпускаю.

Дима выполнил обещание, разжал руки. Света повисела, пальцы ее соскользнули, и с коротким вскриком она рухнула вниз.

– Кости целы? – поинтересовался Дима.

– Целы. Прыгай, собаки не тронут, они с виду свирепые, а на самом деле добрые.

Он сначала повис на руках, затем благополучно приземлился. Тем временем Света возилась с замком:

– Запасная задвижка почему-то защелкнулась. Валера!

– Чего так долго? – Он протиснулся в узкую щель и замер. – Мама!

Не успел Валера зайти, как вынужденно прижался к стене – его окружили собаки. Он вытянулся, а одна псина тыкалась носом ему в пах, шумно вдыхая. Едва живой от страха Валера зашипел:

– Светка, убери живность. Она мне сейчас откусит кое-что.

– А на хрена тебе, Баклажан это кое-что? – потешался Дима. – Ты же у нас транс, который свистит, а свистеть можно без кое-чего.

– Слушай, вот к чему твоя игра слов? – разозлился Валера. – Никакого смысла. Светка, убери собак, закрой их! Вы хотите, чтоб я умер?

Она загнала собак в загон, вернулась к ребятам, которые не прекращали перепалки, особенно горячился обиженный Валера.

– Странно все это, – произнесла Света.

– Что именно? – Дима махнул рукой Валере, мол, тише.

– Мы так шумим, а нас не слышат? Дом открыт настежь…

– Спит, наверное, твой брат, – предположил Дима.

– В таком случае пошли будить его. – И Света направилась к дому.

– Рита, что стряслось? – осторожно спросила мать.

– Мамочка… – выдавила та на грани истерики. – Я не понимаю… я… если бы ты знала… Это ужасно! Не знаю, что делать… Нет, этого не может быть!

– Девочка моя, – почуяв беду, засуетилась мать, – не говори сейчас ничего. Тебе надо согреться. Раздевайся. Быстро.

Она включила горячую воду в ванной, поставила на плиту чайник. Вскоре Рита лежала в мыльной пене, можно сказать, без чувств, изредка вздрагивала и принималась рыдать.

Дима и Света заглядывали во все комнаты второго этажа, а Валеру в гостиной привлекли мокрые пятна на полу.

– Идите сюда, – позвал он, ребята спустились к нему. – Тут воды полно. Следы ведут вон туда…

– Там бассейн, – сказала Света. – Герман в бассейне. Пошли?

Она влетела в бассейн, но и там никого не оказалось. Света рванула к выключателю, а Валера, шагая вдоль кромки воды и раскинув в стороны руки, со щенячьим восторгом выкрикивал:

– Класс, скажу я вам! Искупаемся? – Загорелся свет, заиграли блики на воде. – Ух, здорово! А крыша из стекла, да? Ну, давайте поплаваем, а?

– Давайте, – согласилась Света. – Германа, наверно, вызвали в казино, подождем его здесь. Сейчас принесу полотенца и халаты. Чувствуйте себя как дома, не стесняйтесь.

– Тащи выпить и пожрать, мы давно ели, – напомнил Валера убегающей Светлане. – Лично я проголодался. Ну, что, Димыч, не зря прикатили. Щас как нырну… А какая длина? Метров двадцать? Мама! – произнес он полушепотом. Замер на месте, непроизвольно вырвалось второй раз: – Мама…

– Баклажан, чего заткнулся? Базарь, я разрешаю! – крикнул он.

Тот – молчок. Дима оглянулся и прыснул. Валера стоял к нему спиной в нелепой позе, разведя руки в стороны, будто собрался кого-то ловить, и не двигался. Но было в его позе не только чудаковатое, но и нечто пугающее, Дима убрал улыбку. Влетела Света.

– Ой, мальчики, там в холодильнике еды завались. Ты что, Дима?

– Посмотри на Баклажана. Чего это с ним?

Света бросила на пластиковое кресло полотенца и халаты, помчалась к Валере и резко остановилась. Крик вырвался сам по себе, но почти сразу оборвался – рот закрыла ладонь Димы. Прижав ее к себе, он вполголоса сказал:

– Тихо. Тихо, Света… Не надо, тихо…

То, что он увидел, потрясло его не меньше, чем ребят. На полу среди шезлонгов сидел крупный мужчина, упираясь спиной в кадку с большим растением. Одна его рука зацепилась за шезлонг, нога, согнутая в колене, упиралась ступней в пол, вторая рука безвольно повисла вдоль тела, кисть в крови. Рубашка на груди тоже залита кровью, голова свесилась на грудь, глаза закрыты.

– Это твой брат? – перешел Дима на шепот, продолжая зажимать рот Свете. Мыча, она утвердительно закивала. – Спокойно, Светка, спокойно. – Уговаривая ее, он уговаривал и себя. – Ему теперь не поможешь, ему теперь… Света, если я тебя отпущу, ты не будешь кричать?

Она сжалась, вцепившись обеими руками в руку Димы. Он убрал ладонь, Света беззвучно хватала ртом воздух. Он развернул ее лицом к себе, прижал голову к груди, попятился вместе с ней к выходу:

– Не надо, не смотри. Сматываемся. Баклажан! Ты до чего-нибудь дотрагивался? Живо вспоминай!

– Не помню, – отступал и Валера, беднягу тошнило.

– Не вздумай блевануть! – рассвирепел Дима. – Отвернись, идиот! Уходим… Не наступай в лужи, козел! Смотри, куда лезешь!

Добравшись до гостиной, он кинул Свету на диван, Валере приказал держать ее, хотя тому самому нужна помощь. Они повалились друг на друга в полубесчувственном состоянии. Махнув на них рукой, Дима полотенцем стал вытирать ручки дверей, перила лестницы. Метнулся на кухню, вытер там холодильник, стулья. Возвращаясь, заметил отчетливые и мокрые следы своих кроссовок, чертыхнулся. Пришлось, сняв кроссовки, тщательно стирать и отпечатки ног не только своих, таким образом, он вернулся в бассейн. Дима очень торопился, но около Германа задержался. Ступая осторожно, все же рассмотрел труп, следы крови на полу. Около правой ноги убитого различил надпись. Уходя по сухим местам, пробежал глазами по дну бассейна. Там валялся пистолет. Вбежал в гостиную:

– Все, поехали! – И вдруг присел перед Светой. – Где парик? Светка, где ты его оставила? Очнись, блин!

– Димочка… – издала она жалобные и похожие на рыдания звуки. – Скажи… Герман… он у… у-убит? Это правда? Убит?

– Света, вспомни, где парик. Баклажан! Ищи, гад! Чего разлегся?

– Какая разница, где парик? – проблеял Валера.

– Никто не должен догадаться, что мы тут были, понял? Где он, Света?

– Не знаю, – задыхалась она. – Может, в… шкафу… у бассейна…

Парик оказался именно в шкафу. Дима протер ручки шкафа, потом помог добраться Свете до машины, втолкнул ее на заднее сиденье, а Валеру запихнул на место водителя, тот панически запротестовал:

– Я не поведу. У меня трясучка. Я не могу…

– Можешь! – гаркнул Дима. – Учти, если нас заметят, нам пришьют убийство, понял? Вот Светка действительно не может, я не умею, остаешься ты. Гони, скотина!

– Мы разобьемся, – предупредил Валера, поворачивая трясущимися руками ключ в зажигании. – Ой, мамочка, забери меня в Африку!

– Трогай! – толкнул его в спину Дима.

Кое-как выехав за город, остановились в безлюдном месте. Полное затишье в салоне говорило о том, что каждый молча переваривал обрушившееся событие, которое касалось всех троих. Дима курил подряд сигарету за сигаретой, Света, сложив руки на спинке водителя, опустила на них голову, Валера в расслабленной позе тупо смотрел на приборы. Прошло много времени, прежде чем Дима тронул за плечо Светлану.

– Что? – подняла она лицо с растерянными глазами. – Дима… мы не проверили… может… Герман жив?

Он молча притянул ее к себе, гладил по спине и волосам. Лишь в эту минуту Света, наконец, поняла, что Германа НЕТ и НИКОГДА НЕ БУДЕТ. Как не будет папы, Егора, Жоры. Она припомнила ссоры с братом, его снисходительный тон, почему-то только сейчас до нее доходило, что он просто дразнил ее, а она напрасно злилась. Герман, отчитывая отца за то, что тот баловал сестру, сам делал то же самое. Он дарил ей огромные мягкие игрушки на дни рождения и в праздники, отовсюду привозил подарки. Первый бюстгальтер подарил ей он, первые туфли на каблуках тоже, он заботился о ней. Почему же раньше она этого не замечала? Почему всегда помнились только ссоры, а хорошее забывалось в ту же минуту? Света согласилась бы слушаться его безоговорочно, никогда не спорить, лишь бы он не оставлял ее одну. Одна. Да, теперь у Светы из близких никого нет. Она горько расплакалась, уткнувшись в грудь, Диме, который тихо сказал:

– Едем домой, Валерка.

– Тоже мне, извозчика нашли, – ворчливо пробубнил Валера, трогаясь с места. – Я, между прочим, стресс пережил. Меня трясет всего. Я чуть не умер…

– Заглохни, Баклажан, – беззлобно бросил Дима. – Без тебя тошно.

– Где ваша дочь? – спросил, видимо, главный.

– Там, – испуганно выдавила мать. – А что случилось?

Не ответил. Прошел к Рите, которая поднялась с кровати, бледная, как стена.

– Вы задержаны по подозрению в убийстве. Собирайтесь, вот ордер. – Он небрежно кинул через плечо: – Приступайте.

Мать вжалась в стенку, потеряв дар речи. Пригласили понятых – соседей, те с важным и одновременно подобострастным видом стояли рядом. И никто, никто (!) не заступился, не сказал, что Рита не может убить, что она прекрасная девушка, всегда приходит на помощь, когда просят. Глупо, быть может, но ведь кто-то должен был вступиться за нее! А в квартире шел обыск. Обыск! Страшно, стыдно, гадко!

– Извините, на основании чего вы подозреваете мою дочь? – Интонация матери была тусклой и безнадежной, но ей нужно было объяснение.

– Обнаружены ее отпечатки пальцев на месте преступления, – равнодушно сказал все тот же мужчина.

– Откуда вы знаете, что там мои отпечатки? У меня их никогда не брали.

– Значит, откатаем пальчики, сравним. Вас видели, как вы выходили из дома Германа Феликсовича как раз после убийства.

– Неправда, – возразила Рита. – Никто меня не видел.

– Так вы были там в восемь вечера? – поймал он ее на слове.

– Я не отрицаю, была. Но я не убивала.

– Так все говорят, – хмыкнул милиционер. – Но Герман Феликсович смог написать пару слов, из чего мы сделали вывод, что убили его вы.

– Хоть наручники снимите, она же не преступница.

– Положено, – отрезал главный.

– Поймите, все выяснится, как ей жить после вашего ареста?

– Задержания, – поправил он же.

– Вы не люди, – сорвалась на крик мать. – Вы звери! Да куда она от вас сбежит?

– Мама, прекрати, – вяло сказала Рита. – Пусть идет как идет.

Ушли. Дверь была открыта настежь. В квартиру заполз холод, пробрался под одежду. Мать ходила из комнаты в комнату, что-то бормоча, а в грудь ввинчивался кол.

На огромной кровати Света выглядела бездомным котенком. Второй день она сжимается в комок, даже сидя на стуле, поджимает ноги к подбородку, словно хочет стать невидимой. Дима в институте, а Валера постоянно заглядывает к ней, что-нибудь предлагая:

– Светка, я выжал сок гранатовый, будешь?

– Буду, – с безразличием отвечала она, выпивала сок, ложилась, закрывала глаза, но не спала.

Вернувшись той страшной ночью домой, не раздеваясь, втроем упали на одну кровать. Ребята боялись оставить Свету, впрочем, им тоже было не по себе, что и заставляло держаться вместе. А днем Света как отключилась. Не закатывала истерик, даже не плакала, что было бы вполне нормально, она молчала и о чем-то сосредоточенно думала. Света ела, принимала душ, два раза помыла посуду. Но делала все отстраненно, не заботясь о том, как ест и что делает. Так же было и на второй день. Вернулся Дима, пошептался с Валерой, вошел к Свете:

– Мисс, пора просыпаться. Лежа на кровати, ты ничего не добьешься.

– А чего я должна добиться? – без интереса спросила она.

– Тебе предстоит разобраться, в чем дело. Ведь и с тобой не так давно странная история приключилась. Мне кажется, надо дать о себе знать…

– Кому? У меня никого нет.

– А муж? Давай ему позвоним.

– И что я скажу? Что видела Германа убитым? Что живу у двух парней? Думаешь, ему это понравится? К тому же мне придется поехать туда… А я не хочу, не хочу, не хочу!

– Светка! – У Димы желваки заходили на скулах, он терпеть не мог слабаков. – Всю жизнь не просидишь в подполье, надоест.

– А что мне делать? Что? – закричала Света, достал он ее.

– Ехать надо. Требовать, чтоб отыскали убийцу отца и Германа. Иначе следующей странным образом убитой станешь ты, поняла?

– Без тебя догадалась, – огрызнулась она и устроилась поудобней на кровати, накрылась пледом.

– Ну-ка, слезай!

Дима схватил ее за ногу, стащил с кровати, она грохнулась на пол, подскочила и… кинулась драться:

– Чего ты пристал?! Зачем ты трогаешь меня? Вот тебе! Получай!

– Во дает! Ты! В натуре! Кончай драться, тихоня! – Он перехватил ее поперек корпуса, тряхнул хорошенько и закинул на кровать. – Ты некрасивая, когда злишься.

– А мне плевать! Отстань! Все отстаньте!

– Вы чего тут? – просунул голову в дверную щель Валера. – Тронулись, да? – Баклажан, иди сюда! – приказал Дима. Валера послушно присел на кровать, на всякий случай подальше от разъяренной и пыхтевшей Светы. – Наша принцесса думает, что все рассосется, а не рассосется.

– Ты конкретно говори, Димыч, – робко подал голос Валера, покосившись на Свету, мол, я за тебя. – Есть предложения? А то орешь, орешь… Светке и так плохо.

– Естественно, предложение есть, – в возбуждении Дима заходил по комнате.

– Не волнуйся так, Димыч, Света выслушает, – ободрил его Валера. – Правда, Света? Ну, скажи…

– Да! – рявкнула она и отвернулась.

– Я считаю, Светке надо ехать домой, – сказал Дима.

– Я не могу! – завопила она и, наконец, разревелась. – Ты не понимаешь, что я боюсь ехать в город, где убили папу, Германа и Егора? Не знаю, почему их убили, но они у-би-ты! Я боюсь людей, я всех боюсь, всех! Почему на меня это обрушилось, почему? Я одна, совсем одна.

– О, о! Жалко себя стало? Разнюнилась, – не сочувствовал ей Дима. – Кто тебе сказал, что ты одна? С тобой я и Баклажан. Втроем поедем.

– Только без трупов, ладно? – попросил Валера. – А то я как-то к ним не привык.

– Баклажан, заглохни, пожалуйста. Ты, Светка, должна быть там, с Германом попрощаться, долг твой такой. Тебя же разыскивают. Мы поедем наблюдать и станем тайной охраной тебе, а ты представишь нас как своих друзей.

– Дима, – запыхтела она, – что несешь: приезжаю я с двумя мальчиками – аж под два метра ростом. И эти мальчики мне просто друзья. А я замужем.

– Ты считаешь себя самой умной? – самодовольно хмыкнул Дима. – Так вот: я умней. Мы поедем под прикидом. Баклажан назовется твоей подругой, а я… так и быть, другом Баклажана.

– Димыч, – занервничал Валера, – ты придумал глупость. Только дебил не поймет, что я не девушка.

– Светка же не поняла, – возразил Дима.

– Да она тогда вообще ничего не соображала. Нет, тебе моча в башку стукнула. Нас раскусят и пришьют вместе со Светкой. На всякий случай пришьют. Я не хочу стать трупом.

– А как же твой талант? – Дима растянул губы в ехидной улыбке. – Вот и докажи, сделай так, чтобы ни одна собака не догадалась, что ты не баба.

– Но почему, почему я не могу быть самим собой?

– Потому что я не могу девчонкой нарядиться, глянут на мои бицепсы – и все. Твоим парнем – пожалуйста. И потом, ей нельзя ехать с двумя парнями, у нее муж есть, слышал про него? А нам надо находиться при ней. Вы же не все видели в бассейне. Герман, умирая, успел написать два слова.

– Какие? – в унисон спросили Света и Валера.

– Он написал: «Рита» и «слова». Светка, кто такая Рита?

– Он встречался с ней. Мы с папой думали, что Герман женится на ней. А чем он написал и где?

– Кровью на кафеле. Он хотел что-то важное сказать. Тебе, Света, надо спросить у Риты, что значит слово «слова». Она должна знать. Звони своему… как его зовут? Только помни, ты не в курсе случившегося.

– Не могу… Позвоните вы, а?

– Баклажан, вперед.

– Опять я? Надоели! Втягиваете меня, а о последствиях никто не…

– Звони и быстрей! – Дима сунул ему телефон.

Валера набрал номер сотового Марата под диктовку Светы, одновременно слушая указания Димы, что ему говорить. Когда Марат ответил, он довольно убедительно затрещал:

– Вы Марат? Я самая лучшая подруга Светланы… Нет, не волнуйтесь, с ней все в порядке, она у меня дома. Мы были в отъезде, приехали сегодня и сразу звоним… Она в душе, можно сказать… – Валера зажал трубку ладонью, прошипел: – Все равно, Светка, он тебя требует, причем срочно. Бери, блин, трубку.

Света нехотя придвинулась в нему, через паузу, собираясь с духом, поднесла трубку к уху. Не успела назвать свое имя, как Марат закричал:

– Светлана! Куда ты пропала? Я звоню, звоню…

– Я ездила… – и подняла глаза на Диму: куда?

– На соревнования, – подсказал он.

– На соревнования ездила.

– На какие, черт возьми? – психовал Марат. – Короче, Света, немедленно выезжай. У нас несчастье. Герман… Наберись мужества, ты должна знать… Германа убили. Света, Света, ты слышишь? Почему молчишь?

– Я слышу, – промямлила она. – Я приеду.

– Что он сказал? – спросил Дима, когда она отбросила трубку.

– Сказал, что Германа убили.

– Так и ляпнул? Не мог дождаться твоего приезда? – вознегодовал Дима.

– А чего тянуть? – вздохнула Света, опустив голову.

– Ладно. Баклажан, я сказал в институте, что уезжаю по семейным обстоятельствам. Ты можешь отпроситься со своей баклажаньей грядки?

– Скажу, что охрип, не могу петь, – проворчал тот.

– Отлично. Делай из себя красотку, да чтоб комар носа не подточил.

Два часа понадобилось Валере для создания образа неотразимой девушки. Перво-наперво при помощи Димы он накрутил на бигуди волосы, затем тщательно удалил кремом волосы с лица (к счастью, на подбородке их практически нет), с рук и ног, с груди. Он основательно наносил макияж, сооружал прическу, а Дима режиссировал:

– Смотри, Баклажан…

– Называй меня Валерия, – огрызнулся тот, – чтобы не оговориться.

– Не волнуйся, я пока при памяти. Ты можешь совать нос всюду, девчонки любопытные, больше слушай, а потом в подробностях пересказывай мне. Смотри, артист, не переборщи. Не хохочи, не мигай глазенками как дурак, а то я замечал это за тобой. Базарь только по существу. И вот такие телодвижения не делай, так голубые ходят, а не девчонки.

– Я никогда так не хожу, – набычился Валера. – На себя посмотри, вырядился, как жлоб. Такая интеллигентная девушка, как я, сроду не заведет себе подобного урода.

Дима посмотрелся в зеркало. Кожаная куртка отца Валеры тесновата, под курткой футболка ядовитого зеленого цвета, на шее серебряная цепь со здоровенным крестом, на голове черная с белыми знаками бандана, черные очки придали лицу загадочно-свирепый вид. Дима остался доволен:

– Классный видок. А вот у тебя не все в порядке. Шея не того.

– У меня красивая шея, длинная, так все говорят.

– Не спорю, возможно. Но немного кадык выпирает.

– Извини, отрезать не могу.

– Шарфом замотай! Всему учить надо. Мы не на карнавал собрались. Готовы?

– Димыч, ты организатор банды, – ворчал Валера. – Нас в тюрьму посадят, а я в тюрьму не хочу.

– За нетрадиционную ориентацию не сажают. Баклажан, на кой тебе чемоданы? – вытаращился Дима.

– Не должна же я ходить в одном и том же! – рыкнул на друга тот. – Кто поведет машину? У меня маникюр не высох. Еще я должна войти в роль…

– Я поведу, – решительно сказала Света.

– Вы утверждаете, что давно перестали встречаться с Германом Феликсовичем, почему же поехали к нему? – допытывалась следователь, миловидная и молодая, но с ничего не выражающими рыбьими глазами женщина.

– Он просил меня приехать, сказал, что нашел убийцу отца, – вяло ответила Рита. Ей нездоровилось, а пребывание в СИЗО совсем подточило силы.

– Вы утверждаете, будто вас пытались убить. Как это происходило?

– Я уже рассказывала.

– Отвечайте на вопросы.

Вопросы, вопросы… Их слишком много, они бестактные и унизительные. Если бы Рита могла на них ответить, если бы сама знала, кто ее топил, как убили Германа, почему он написал два слова, одно из которых ее имя. Что он хотел этим сказать? Главное, Рита не может ничего предпринять, не может защититься.

– На месте преступления нами обнаружен пистолет. Из этого оружия были убиты Герман Феликсович и его отец.

– Пистолет? «Беретта»?

– Откуда вы знаете марку пистолета? Вы держали его в руках?

– Неужели я бы оставила пистолет на месте убийства? – разгневалась Рита, ведь ей дело шьют, это очевидно.

– В основном преступники оставляют оружие на месте преступления.

– Герман, когда убили его отца, рассказывал мне, что убит он был из пистолета этой марки.

Слова Риты пролетали мимо следователя, она слышала только то, что хотела слышать. Что-то записав, она ее добила:

– В день убийства Герман Феликсович написал завещание, в котором все свое имущество завещал вам. Почему он это сделал? Вы были в курсе его планов? Видите, у вас есть мотив убить его.

– Где ты откопала эту парочку?

– Это мои друзья, они привезли меня сюда, не говори о них плохо.

– Извини, но они вульгарные. Долго они пробудут у нас?

– Марат, я не хочу ссориться. Почему не пришла Рита? Герман был ее…

– Любовником, – подсказал он. – Не смущайся, ведь было именно так. Рита подозревается в убийстве Германа, ее задержали.

– Что?!. – Света забыла, где находится. Подскочила, сбив со стола приборы. – Что ты сказал?

– Давай выйдем, здесь не место эмоциям.

Она последовала за Маратом к выходу. Света кипела, все так напоминало день похорон отца, когда она узнала, что в убийстве подозревается Егор. Тем временем Марат объяснял:

– Рита была в доме, когда застрелили Германа, она не отрицает этого.

– Не отрицает, что убила? – вызывающе спросила Света.

– Это как раз она отрицает. Не отрицает, что была в доме в час убийства. Вообще несет белиберду, говорит, будто ее пытались утопить в бассейне.

– Зови своего отца, – потребовала Света. Марат не двигался. – Я прошу тебя позвать отца.

– А я прошу, чтобы ты убрала из нашего дома эту парочку. Они мне надоели. Даже в сортир ходят вместе. Штанишки помогают друг другу надеть или что там делают?

– Не знала, что ты пошляк, – спокойно сказала она. – Ты разочаровал меня.

– Не сердись, Светильда, я просто устал, – потух Марат. – Полный завал по всем статьям. Два дня тебя разыскивал, не знал, что и думать. Ты приехала с посторонними людьми, а я соскучился. Хорошо, позову отца.

– В таком случае, я тоже иду на уступки, ребят поселю в доме папы.

Он ушел в ресторан, а Света призадумалась. Марат нетерпим, это ново для нее. Она сторонится его словно чужого, ей не нравится, когда он обнимает ее, мол, мое и не отдам. И ведет себя странно: ребята ему ничего не сделали, а он их не выносит. Света попала в неловкое положение. Хотела рассказать ему о дяде Жоре, даже открыть, кто Валерия на самом деле, но передумала, он совсем озвереет. В конце концов, разве она не имеет права завести собственных друзей?

– Светочка, ты хотела со мной поговорить?

Леонид Гаврилович сильно сдал, обрюзг. Он не нравился Свете никогда, но сейчас ей немного жалко его стало. Видимо, события, связанные с семьей Светланы, доконали и его. Она решила не требовать, а просить:

– Леонид Гаврилович, устройте мне свидание с Ритой.

– Понимаешь, это не моя епархия.

– Я знаю. Но вы ведь все можете.

– А зачем тебе?

– Хочу увидеться с ней. Может, мне она расскажет правду?

– Наивная ты девочка. – Он погладил ее по плечу. – Рита очень хитрая, поработала ловко. Твой брат оставил завещание, она является его единственной наследницей. Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Да?! – Света действительно удивилась. Завещание и Герман – одно другое исключает. – Тем более мне надо с ней встретиться. Только, если можно, без надсмотрщиков, а наедине.

– Ну, добро, добро. Попытаюсь.

В знак благодарности она обняла его и поцеловала. О боже, появилась мать Марата! Это уж слишком. Света дала задний ход, но в холле столкнулась с Димой и Валерой. Последний поинтересовался:

– Ты потребовала у колобка, чтоб он искал убийцу?

– Убийцу уже нашли, – угрюмо произнесла она.

– Да ты что! – обрадовался Валера. – Значит, едем домой?

– Не едем, – отрезала Света. – Вы будете жить в доме Германа.

– И ночью?! – ужаснулся Валера.

– Что-то случилось? – насторожился Дима.

– Угу, – кивнула Света. – Повторяется история с Егором. Об этом позже. Мальчики, я без вашей помощи не обойдусь.

– Хорошо, переедем, – согласился Дима. – Баклажану лучше поменьше на людях бывать, иначе он нас выдаст.

– Ой, – фыркнул Валера. – Кто б говорил!

Света вошла в зал и остановилась в нерешительности. Только сейчас до нее дошло, что, может быть, в зале сидит убийца, поминает Германа и торжествует. Волосы у нее зашевелились, она попятилась.

– Чего ты, Светка? – наклонившись к ней, спросил Дима.

– Я боюсь их. Всех.

– Ой, я тоже, – прошептал Валера.

– Не бойтесь, это всего лишь люди. Не все они законченные гады.

Как похоже! Сюда попал Егор, теперь здесь Рита. То же самое мрачное помещение. Ввели Риту. И руки у нее за спиной, как тогда держал их Егор. Значит, и убить ее могут здесь же, как убили Егора. Рита села напротив, в упор смотрела на Свету. Охранник, или конвоир, потоптался и вышел.

– Ты тоже думаешь, что я убила Германа? – спросила Рита.

Она сильно изменилась, на щеках нездоровый румянец, смотрит затравлено. Света отрицательно покачала головой.

– Я любила его, – сказала Рита печально.

– Знаю. Чем могу помочь тебе?

– Ничем. Впрочем… Позвони Андрею… Хотя вряд ли он поможет.

– Андрей бегает по инстанциям, пытается получить подписку о невыезде или залог внести, чтобы тебя отпустили. Это очень сложно.

– Правда? – Но глаза Риты не загорелись надеждой. – Я, честно говоря, думала, меня все бросили.

– Рита. – Света перешла на шепот. Дима учил: следует быть осторожной, важные вещи говорить шепотом, здесь могут подслушивать. Ужас какой-то! – Герман написал на кафеле «Рита» и «слова». Что это значит?

– Не знаю. Не понимаю. Он и завещание оставил…

– У нас нет времени. Подумай, что значит «слова»? Он писал, когда умирал, Рита. Значит, хотел что-то сказать тебе, о чем ты знаешь. Думай, какие слова.

Рита сосредоточилась, насколько могла, но она была слишком подавлена, потому мысли смешались, на первый план выплывали следователь, арест, тюрьма, женщины в камере, безысходность. Она вскинула полные слез глаза и почти беззвучно произнесла:

– Не знаю.

– Рита, пойми, это важно не только для тебя. Рита, меня тоже чуть не убили, я чудом спаслась. Помоги мне и себе. Ведь Герман тебе что-то подсказывал. (Рита отрицательно закачала головой, по ее щекам потекли слезы.) Андрей говорил, ты разошлась с Германом. Как ты попала в наш дом?

– Он… он звонил. Просил срочно приехать к нему.

– А почему ему срочно понадобилось увидеться с тобой?

– Он сказал, что знает, кто убил Феликса.

– Он знал?! – обомлела Света.

– Герман так сказал.

– Тогда и ты должна что-то знать. Рита, – умоляющим тоном шептала Света. – Вспомни, вспомни ваши последние встречи. Чем он занимался, что делал?

– Он все время смотрел кассеты с записями твоей свадьбы. Много писал…

Внезапно Рита умолкла, смотрела на поверхность стола, будто видела там что-то особенное. Она на самом деле видела: комната Германа, он с ней после похорон отца, слышала его голос: «А знаешь, Рита, я совсем недавно обнаружил, что каждое слово очень точно определяет то, что оно обозначает. Вот смотри: «выстрел». Слово емкое, короткое, ударное…»

– Что с тобой, Рита? Тебе плохо? – беспокойно заерзала Света.

– Не мешай.

Казалось, Рита не дышит, отлучилась далеко. Собственно, так и было. «Последнее время меня тянет к философскому смыслу в словах…»

– Свидание окончено, – вошел мужчина и обратился к Рите: – Пройдемте.

– Ну, пожалуйста, еще минуточку. – Света молитвенно сложила руки.

– Не положено.

Рита встала, все так же находясь где-то далеко, неторопливо сложила руки за спиной. Света подскочила, порывисто обняла ее и шепнула опять же по наказу Димы:

– Ночью не спи, слышишь меня? Не спи ночью.

– Да, я поняла, – машинально ответила Рита.

– Она же вся горит, – повернулась к охраннику Света.

– Полечим, – сказал он. За ним стояли еще двое.

– Не пей лекарств.

– У нас не положено обниматься, – строго сказал конвоир.

А Рита слышала совсем другое: «Хочу записать кое-какие мысли. Буду записывать, чтобы не забыть, не упустить детали. Если вдруг со мной случится непредвиденное…»

– Света! Твоя любимая игрушка! Ты найдешь в твоей любимой игрушке!

– Что найду? – бросилась за ней Света, но Риту увели.

– Мальчики, подальше отсюда и быстрей. Когда ты, Валерка, нормально будешь ездить? Угробишь нас.

– Садись и рули, – флегматично сказал он. – Дергаете меня, дергаете…

– Не бубни, – оборвал его Дима. – Припаркуйся в тихом месте.

По дороге купили поесть и воды, доехали до пустыря с вырытыми котлованами и вбитыми сваями, остановились. Света слово в слово изложила диалог с Ритой. Дима молчал, тщательно пережевывая булку с сосиской, не выдержал паузы Валера:

– Долго будем так сидеть?

– На, ешь. – Дима сунул ему сосиску, Валера отвернулся. – Тогда заткнись.

Кира Викторовна от стоянки до парка бежала, а по аллее пошла степенным шагом. Накануне звонил муж и настоял на встрече. «Недолго же продлилось счастье, назад к жене потянуло», – думала она. Так ведь привычки никуда не денешь, они десятилетиями внедряются в человека. Любовницу иметь – это одно, а жить с ней постоянно – совсем другое дело. Решила однозначно: примет его, но пусть не радуется, за ее муки получит сполна, со временем, конечно. Она еще не знала, как отомстит неверному мужу, но отомстит обязательно, потом можно жить в согласии.

Осенний парк был пуст, украшен листопадом, однако красоты осени никогда не занимали Киру Викторовну, собственно, у нее не было времени очаровываться природой. Мужа увидела издалека, с неудовольствием отметила, что выглядит он лучше прежнего, просто светится. Он предложил ей присесть, Кира Викторовна опустилась на скамью.

– Слушаю тебя.

– Кира, верни мой пистолет.

– Почему ты решил, что он у меня? – глядя в сторону, чтобы он не заметил разочарования в ее глазах, проскрипела она.

– Когда я собирал вещи, пистолета не было на месте. Не стал тебе докучать тогда, потому что понимал, в каком ты состоянии. Но сейчас я должен забрать его.

– У меня его нет.

– Кира… – Петр Ильич занервничал. – Ты не понимаешь во что можешь вляпаться. Из такого же пистолета убит Герман, а полгода назад Феликс.

– Что ты говоришь! – с издевкой произнесла она. – Выходит, убил ты.

– С ума сошла? Пистолет находился у тебя.

– А я о Феликсе. Его, по крайней мере, убил ты.

– Ненормальная! – Он подскочил, прошелся вдоль скамьи, снова сел. – Нет, ты совсем рехнулась. Как могла такое подумать?

– Тут нечего думать. У тебя есть пистолет, ты мог и убить.

– Следуя твоей логике, Германа убила ты.

– Не я, – невозмутимо сказала Кира Викторовна. – Но кто-то правильно сделал, эту гнилую породу следует уничтожить.

– Да очнись ты! – закричал Петр Ильич, потом несколько раз глубоко вдохнул, дальше заговорил, с трудом сдерживаясь: – Если о пистолете узнают, тебе не поздоровится.

– Он на учете?

– В том-то и дело, что нет. Хранить его опасно. Отдай мне.

– Раз пистолет не зарегистрирован, ты зря беспокоишься. – Она встала, давая понять, что разговор окончен. – И потом, Петя, эксперты всегда установят, из какого оружия сделан выстрел.

– Установят, – буркнул он тоном протеста. – Только не у нас. Найдут пистолет, повесят убийство… (Она пошла к выходу.) Подожди! Мы не все обсудили. Когда подадим на развод?

– Когда хочешь, – сухо сказала она, продолжая идти.

– Кира, – догнал он жену. – Я оставил тебе дом, дачу забираю.

Кира Викторовна обожгла его глазами. Дачу! Она строила загородный дом, планировала каждую комнату, заказывала на заводе винтовую лестницу, сажала деревья, копала и воевала с сорняками. А кто-то придет на все готовенькое?

– И не думай, – зло процедила. – Ничего не получишь.

– Видит бог, я хотел мира, но его не хочешь ты. Тебе нужен скандал? Хорошо. Устроим дележ в суде, но там я потребую делить все, дом тоже. Зачем тебе это? Ты настолько упряма, что не понимаешь, в каком положении можешь оказаться. Тебя могут обвинить в убийстве, если…

– Не волнуйся, я докажу, что убил ты. Прощай.

– Значит, так, – наконец сказал Дима. – Первое: надо позвонить Андрею, пусть поторопится, а то Риту из СИЗО вынесут вперед ногами.

Света достала телефон, нажала на кнопки. Переговорив с Андреем, сообщила ребятам:

– Завтра ее выпустят под расписку, кажется. Теперь что?

– Едем к твоей любимой игрушке, – сказал Дима. – Где она?

– В моей комнате, в доме папы, – улыбнулась Света.

Она пересела за руль и мчалась, чему-то посмеиваясь. Собаки встретили машину, заезжающую во двор, оглушительным лаем. Валера быстренько закрыл окно, ворча:

– У, раскрыли пасти! Пошли вон! Светка, загони их.

– Ах, какие мы нежные, – вылезая из авто, рассмеялся Дима, потом влетел на веранду. – Эй, мисс Валерка! Ты почему не заперла дверь, негодяйка?

– Я заперла! Еще и проверила, – оговорился Валера. – Проверил. Я всегда проверяю, заперта ли дверь, привычка у меня такая.

– Подкачала привычка.

Света ринулась внутрь и на первом этаже распахнула дверь детской перед парнями. Дима остолбенел на пороге, шагнув одной ногой в комнату.

– Ни фига себе! – вытянулось накрашенное личико Валеры.

– Чего стали? Прохо… – Света осеклась.

Разгром, словно здесь воевали. Огромные мягкие игрушки валялись по всему пространству со вспоротыми головами и животами, у самых крупных вспороли лапы, а у слона хобот. Не пожалели даже подушки в форме черепахи и божьей коровки. Кругом была поролоновая стружка, вата – внутренности игрушек.

– Кто-то успел раньше нас, – догадался Валера.

– Собаки… – задумчиво произнес Дима. – Собаки гуляли по двору… дверь была открыта… Светка, у кого еще есть ключи?

– У меня ключи Германа. – Света, как ни странно, не была потрясена. – Есть запасные, их берут кухарка и домработница… Я сейчас. – Она убежала, тут же вернулась. – Ключей нет.

– Понимаешь, Света… – Дима медленно прохаживался по комнате среди распотрошенных игрушек. – Это сделал человек, хорошо вам знакомый. Его впустили собаки. Какие бы они ни были беззлобные, а чужого не пропустят. Или пустят, но не выпустят. Баклажан, проверь окна, закрыты или нет. (Валере не надо повторять дважды.) Он знал, где лежит ключ, а также имел информацию, которую ты получила от Риты. Домработники что собой представляют?

– Хорошие люди, – заверила Света. – Работают много лет, все пожилые. Кухарка уехала к сыну, я знаю, потому что хотела вернуть ее из отпуска, чтобы вам готовила. Остальных Герман отпустил на десять дней.

– Ясно, прислуга отпадает. Сколько прошло времени после свидания с Ритой?

– Два часа, – ответил появившийся Валера. – Окна закрыты.

– Рискованно кто-то поступил, – продолжал рассуждать Дима. – Мы ведь могли вернуться после свидания с Ритой сразу же. Очень странно. Светка, а Рита точно при тебе вспомнила о значении слов, что написал Герман?

– При мне. Абсолютно точно.

– Звони Андрею, пусть вытаскивает ее сегодня, до завтра она может не дожить.

– Какой ужас! – пролепетал Валера. – Нет, это просто кошмар.

– Андрей! – Света возбужденно кричала в трубку. – А нельзя сегодня же вызволить Риту из тюрьмы? Она больна, у нее высокая температура. Еще мне страшно за нее. Андрюша, помнишь, Егора посадили, потом он повесился?.. Так вот, он не повесился, его повесили в камере… Да, убили. У меня есть доказательство, он написал мне письмо… Понимаешь, все может повториться с Ритой… Нет, ты поверь мне! Рита сказала, что я найду в моей любимой игрушке то, про что написал Герман, умирая. Мы приехали, а здесь игрушки вспороты. Сделай что-нибудь!.. И обязательно позвони мне.

– Чему радуемся, принцесса? – спросил Дима.

– Тому, что никто не знал, кроме меня, папы и Германа про мою ЛЮБИМУЮ игрушку.

– Постой, постой! – Дима подскочил к ней, взял за плечи и затряс. – Выходит, твоя любимая игрушка цела? Я не ошибаюсь? – Света утвердительно кивнула, Дима подпрыгнул. – Йо-хо-хо! Цела! Где она?

Света сняла с полки массивную шкатулку и поставила ее на письменный стол, указав на нее обеими руками:

– Вот она.

– И где то, про что говорила Рита? Одни фигурки в пыли.

– Это старинная музыкальная шкатулка, – принялась взахлеб объяснять Света. – Когда ее открывали, она играла, а фигурки вертелись. Это было так здорово… Но мне хотелось знать, почему они вертятся, хотелось посмотреть на устройство. Однажды я взяла отвертку…

– А ты знаешь, что такое отвертка? – изумился Валера.

– Баклажан, убью! – гаркнул Дима, друг даже зажмурился. – Продолжай, Светка. Ты взяла отвертку…

– Герман часто ковырялся отвертками в технике, я взяла у него и… поддела вот здесь.

Она поддела пальчиком помост, к которому были прикреплены фигурки, он легко отсоединился, на дне покоилась тетрадь и кассета. Дима схватил тетрадь и помчался в гостиную, читая на ходу.

– Папа не смог ее починить, – семенила следом Света, за ней Валера. – Механизм очень старый. Знаете, папа меня не ругал, он никогда меня не ругал. Вынул механизм и отдал шкатулку мне. Я все равно ее любила и прятала в ней от Германа свои сокровища, думала, никто об этом не знает. А брат знал, называл меня скрягой.

– Вот они, слова, – листал тетрадь Дима, не слушая лепет Светланы. На секунду оторвался, поднял на ребят глаза. – А здорово придумано. Знаете, что у меня в руках? Анализ поисков. Герман сам вел поиски убийцы твоего отца, Светка. Ну, теперь этот гад у нас в руках.

– Или мы у него, – скорбно вздохнул Валера.

– Ты сегодня весь день напрашиваешься, – Дима угрожающе поднялся. – Я тебе точно врежу.

– Чего ты, чего ты, – попятился Валера. – Я просто предположил. Германа наверняка кокнули из-за этой тетрадки, потом искали ее. А она у нас, теперь могут и нас… Не нашли же, будут думать, что она у нас…

– Баклажан, еще одно слово – и ты труп. Я облегчу задачу убийце.

– Мальчики, не ссорьтесь, – вступила Света. – Лучше подумаем, что делать.

– Сначала разберем записи и узнаем, кто убил твоего отца, – сказал Дима. – Следовательно, выясним, кто убил Германа. Хорошо знаешь почерк брата? Тогда приступим…

– Ой, да загляните сразу в конец, – подсказал Валера. – Чего мучиться?

– Верно! – воскликнула Света, вырвала тетрадь у Димы. Все трое склонились над столом, не догадавшись присесть.

В пять вечера Рита вышла из СИЗО и рассеянно огляделась, не заметив Андрея, поежилась. Когда он окликнул ее, приблизилась с виноватым видом. Собственно, приблизилась не она, а ее тень, казалось, один порыв ветра – и она упадет. Андрей усадил ее в машину, приложил ладонь ко лбу – горячий. Чертыхнувшись, он обошел нос авто, плюхнулся на сиденье водителя.

– Отвези меня к маме, – слабым голосом попросила Рита.

– Не могу. Мы едем ко мне.

– Тогда останови машину, я сама доберусь.

– Ты больна, только что тебя выпустили под мою ответственность, я не могу допустить, чтобы с тобой случилась еще одна неприятность.

– Я хочу увидеть маму.

– Хорошо, – притормозил он, не глуша мотор, и повернулся к ней. Рита взялась за ручку двери, Андрей удержал ее. – Не хотел говорить, но твоя мать в больнице.

– Мама в больнице?! Почему?

– У нее инфаркт. Нас к ней пока не пустят, а одну я тебя не оставлю, так как убить тебя уже пытались. У меня тебе будет безопасней.

– Если кому-то нужно, убьют. Обоих. Ты ничего не сделаешь.

– Не скажи. Уж как-нибудь отобьемся. – И поехал.

– Мама… ей необходимо знать, что меня выпустили.

– С подпиской о невыезде, – внес уточнение Андрей. – Не беспокойся, я о ней позаботился, уход прекрасный. А нам предстоит разгрести грязь. Говоря откровенно, на меня ведь тоже можно навесить убийство Германа, мы же с ним не ладили. Так что я лицо заинтересованное и постараюсь эту тварь, которая тебя топила и уложила Германа, вывести на чистую воду.

– Откуда ты знаешь, что меня топили? – вяло поинтересовалась Рита.

– Адвоката нанял, готовлю тебе защиту, а он, проныра, много чего разузнал. Но я надеюсь, до суда не дойдет. Ох, чуть не забыл… – Держа руль одной рукой, он достал мобильник, набрал номер. – Светочка, все в порядке, Рита у меня.

– Дай мне телефон, – попросила Рита, он отдал. – Светочка, ты нашла?.. Неужели? Сообщи мне, когда выяснишь, ладно?

– Что она должна выяснить? – спросил Андрей после того, как Рита отдала ему телефон и устало откинулась на спинку сиденья.

– Имя убийцы.

– Что?!! – Он резко затормозил, автомобиль дернулся и стал. – Как?

– Герман написал…

– Я знаю, что он написал, из-за этого тебя задержали.

– Он искал убийцу Феликса, видимо, нашел, поэтому его убили. Результаты поисков он записывал в тетрадь, которую хранил в любимой игрушке Светланы. Она нашла записи, сейчас с друзьями пытается прочесть.

– Теперь понял, – проговорил Андрей хмуро. Заметив вопросительный и удивленный взгляд Риты, добавил: – Светлана сообщила мне, что игрушки выпотрошены. Кто-то, очевидно, уже искал тетрадь.

– Но о том, где Герман прячет ее, знала только я, я же и сказала Свете на свидании.

– Ты уверена, что больше никто не знает о тетради?

– Не знаю. Конечно, Герман мог рассказать еще кому-то.

– Или в СИЗО услышали и передали кому-то. Почему-то раньше тетрадь не искали, так?

– Как страшно. – Она прикрыла рукой глаза. – Если это так, то меня попросту уничтожат. Тебе лучше держаться от меня подальше.

– Посмотрим, кто кого, – сказал он.

Войдя в его квартиру, она первым делом попросилась в ванную, проторчала там длительное время, смывая с себя тюремную грязь, и не в состоянии была о чем бы то ни было размышлять. Она очень беспокоилась за маму.

Андрей вышел из комнаты в прихожую, заслышав возню. Стоя на коленях, Рита тщательно складывала свою одежду, в которой приехала. Брезгливо засовывая ее в пакет, попросила:

– Пожалуйста, выбрось мои вещи. И сделай это сейчас.

Понимая, что ей противны всякие напоминания о тюрьме, Андрей молча вынес два пакета, бросил их в мусорный бак. Вернувшись домой, застал Риту у окна, печально глядевшей на улицу. Сгустились сумерки. В полумраке ее фигура выглядела хрупкой, беззащитной и одинокой. Приблизившись, он взял Риту за плечи, успокоил:

– Не грусти, все образуется, верь мне.

– Я всегда боялась тебя. Мне казалось, ты подчиняешь меня помимо моей воли. А на самом деле воли у меня и не хватает, нужна чужая. Я хочу верить тебе, но не представляю, что ты можешь сделать.

– Ты просто напугана. А могу я многое, потому что… люблю тебя.

Рита приподняла голову. Он угадал молчаливый вопрос: ты правду сказал? А ей сейчас, как никогда, небходимо, чтобы ее любили, чтобы не чувствовать себя лишней и не нужной.

– Это правда, – сказал он.

Между ними еще ничего не было, да и сегодня не будет. Это Рита почувствовала и с благодарностью прильнула к Андрею, сожалея, что не оценила его раньше, отчего стало немного стыдно и обидно, ведь все могло сложиться по-другому. Заблуждения… Дорого за них приходится платить. Рита искренне любила Германа, в том не было холодного расчета, но попытки удержать его привели к ужасающим последствиям, теперь будущее неопределенное, зыбкое. Да и наступит ли оно, будущее? И вновь сказал Андрей:

– У нас все впереди. Ты со мной, ничего не бойся.

Сумерки довольно скоро превратились в темноту. Завтра придет новый день и принесет надежду. В сущности, надежда уже родилась внутри Риты.

– Сейчас ты должна хорошо поесть, выпить горячего вина и выспаться. Угу?

– Угу. – Она теснее прижалась к нему, чувствуя в нем надежную защиту. – Андрей, спасибо тебе… спасибо…

А в доме в это же время стояла гробовая тишина. Изредка подавал сигналы мобильник, но Света не реагировала на него. Тетрадь разочаровала и огорошила одновременно. Имени убийцы Герман не написал! Записи обрываются, когда он решил узнать у специалистов, что именно забрала Белла у милиционера, высказав предположение: глушитель. Тем не менее они узнали имена тех, кого подозревал Герман. Это как раз и привело в шок Светлану. Марат! Андрей! Дядя Петя! Мыслимо ли это? Света вжалась в угол дивана, глядя исподлобья в никуда и шевеля губами, беззвучно повторяла имена. Дима с Валерой тактично дали возможность Светлане переварить удар. Опять запищал мобильник.

– Баклажан, – позвал Дима. – Возьми мобилу.

– Можно подумать, ты немой. – Валера появился из кухни с неизменным ворчанием. – Все, я, я… Алло? Ах, это ты, Марат?.. Я не узнала тебя, впрочем, мы так мало знакомы, хотелось бы сойтись поближе…

– Не по делу базар, – шепотом сказал Дима, покрутив пальцем у виска.

– Света? – Валера махнул другу, мол, замолчи. – Она в душе. Ой, она в таком состоянии… просто полный отпад. Все время плачет. А мы утешаем… Сейчас, отнесу. – Он плотно закрыл трубку рукой, зашипел: – Поговори с ним, Светка, он психует.

– Идем, – Дима потащил ее в ванную комнату, включил краны и махнул рукой Валере: давай трубку. – Ты должна с ним поговорить.

– Несу, несу, Марат, – заворковал по телефону Валера. – Светлана! Ау! Тебе муж звонит.

– Это я, – безучастно сказала Света в трубку.

– Светильда, в чем дело? Куда ты пропала?

– Я в доме Германа. Мне нехорошо, слабость…

– Я сейчас приеду.

– Он сейчас приедет, – сообщила она ребятам.

– Отлично, – обрадовался Дима. – Вот я и проверю.

– Что ты проверишь? – подхватил Валера.

– Не твое дело. Так, ложись, Светка, в постель изображать больную. Он захочет забрать тебя, притворяйся, как умеешь, но не соглашайся ехать с ним. Мы должны все выяснить сначала.

А притворяться не было нужды. Мысль, что брат подозревал Марата, можно сказать, убила Светлану. Да, разобраться необходимо, иначе как жить? Все может оказаться не так, Герман даже Риту подозревал, значит, мог ошибиться и по поводу Марата. Нет, только не Марат. Дима согласился, что обвинение слишком страшное, одновременно убедил Свету в обратном: Герман обосновывал свои подозрения, а потому и Света обязана идти по стопам брата и методом исключения выйти на убийцу. Замысловато объяснил Дима, она не поняла, как исключить того же Марата, но выход есть: довериться Диме, он умный.

Валера возвестил о прибытии Марата, а Света собрала силенки и приготовилась лгать. Он влетел в комнату Германа, опустился на край постели:

– Светильда, что с тобой?

– Мы с ребятами ездили в тюрьму к Рите, а потом мне стало нехорошо, – голосом умирающей (и довольно убедительно) ответила она. – Меня привезли сюда, потому что Дима будущий врач, сказал, что мне нужен присмотр. Он поставил диагноз: упадок сил.

– Я отнесу тебя в машину, поедем домой.

– Не надо, – капризно протянула Света. – Не хочу шевелиться. Поезжай, за мной присмотрит Валерия, она очень заботливая.

– Я не доверяю ей с ее боровом, – надулся Марат. – Она не гермафродит?

– Ты что! Она королева красоты, за ней толпы мужчин бегают.

– Вот уж не сказал бы. Свет, я ревную.

– Глупости. Поезжай домой. Марат, я ужасно хочу спать.

– Ну, раз ты так хочешь… Да, а что Рита?

– Говорит, не убивала, – равнодушно сказала Света, прикрыв глаза. – Врет, наверное. Она вынудила Германа написать завещание, представляешь? А потом убила его, чтобы получить… Так мне объяснили. Как ужасно…

– И все?

– Все. Ах да… Что-то она несла про любимую игрушку, но я не поняла. Она не в себе была, с температурой. Я устала.

Марат заботливо укрыл ее одеялом и тихонько вышел. Наверху он задержал взгляд на парочке в гостиной. Перед телевизором Дима, водрузив ноги на столик, пьет пиво. А Валерия в пеньюаре с рук кормит милого дружка бутербродом, дружок с аппетитом за обе щеки поглощает еду. Ножки Валерии торчат из разреза, Дима поглаживает колено подруги лапой. Надевая перчатки, Марат оценил про себя парочку: «Быдло. Он еще и врачом собирается стать? Бедные пациенты». Вскользь простившись, он ушел.

– Поднимайтесь, я хочу посмотреть кассету.

Дима взлетел легко, перескакивая через несколько ступенек, Валера вскарабкался с трудом, путаясь в подоле пеньюара, так как держал в руках поднос с пивом и едой. По дороге кряхтел:

– Димыч, что ты проверил, а? Ну, скажи. Мне жутко интересно.

– А вот что, – торжественно начал Дима. – Наши собачки не лаяли на Марата. Вас не наводит этот факт на мысль?

– Меня не наводит, – пожал плечами Валера. – Свет, а тебя?

– И меня нет, – отозвалась она, вставляя кассету.

– Не понимаете?! – Дима просто распух от важности. – Объясняю для болванов. Кто-то из СИЗО передал разговор с Ритой убийце. Факт сомнению не подлежит, потому что до этого игрушки не потрошили. Некто легко пробрался в дом, его не тронули собаки. Он вспорол игрушки и вышел. И не боялся, что его застукают. Почему не боялся?

– Отвечаю: у него готово было оправдание, которое не должно было удивить нас. Если представить, что игрушки кромсал Марат, то нас не удивило бы его присутствие, так?

– Ты считаешь, что папу убил Марат? – Света стала бледной. – Нет и нет!

– Пока я считаю, что Марат мог вскрыть игрушки. Светка, не смотри на меня, как врач на больного. Надо пригласить сюда еще Андрея и его отца, но поодиночке. И посмотрим, как их встретят псы, выводы сделаем потом.

– Ой, мне ваша затея не нравится, – покачал кудрявой головой Валера. – Представляете, если на нас устроит облаву убийца? Давайте все отнесем в милицию? Ты же сам говорил, что надо в мили…

– Вот теперь мое мнение противоположное, – сказал Дима. – Кто у Марата отец? А как убит Егор? К нему в камеру подсадили двоих! Ментовка и тюрьма одна шайка. Сами разберемся, это надо сделать срочно, потому что потрошитель тетрадь не нашел, значит, начнет действовать. Запускай, Светка, хит от Германа.

На экране встреча жениха с невестой, блатной жаргон. Молодой человек расталкивает людей, но виден со спины или в профиль. Света напряглась, всматриваясь в экран. Теперь Белла, ее толкнули, из сумочки посыпались предметы. Молоденький милиционер…

Обращать внимание на нужные моменты не составило труда, Герман подробно все описал. Некоторые кадры позабавили ребят, например, сцена у писсуара. Только Света произнесла с отвращением:

– Фу! Какая гадость! Франкенштейны.

Вот рожа Болта на столе. Он ее поднимает, силясь понять, куда его зовет Михасик… Света вскочила, указывая пальцем на экран:

– Это он!!!

– Кто? – разом спросили Дима и Валера.

– Он убил Жору! – разволновалась Света. – И гнался за мной! Это правда! Ребята, поверьте. Я его запомнила, клянусь! Это он.

– Успокойся, Светка. – Дима притянул ее и усадил рядом с собой. – Точно он? Тут не должно быть ошибки.

– Он! Он! Он! Я запомнила его на всю жизнь. Узнаю с закрытыми глазами.

– Спокойно, мисс, убил твоего отца все равно не он, – сказал Дима. – Смотри, на нем нет белых брюк, бежит вместе с… Франкенштейном. Стоп, ребята! Вот они, ноги…

– Светка, а где был Марат во время фейерверка?

– Не помню, – насупилась девушка. – Он тогда интересовал меня меньше всего.

– Слушайте меня! – Дима важно заходил по комнате. – Если у Беллы в сумочке лежал глушитель, как думал Герман, следовательно, пистолет находился там же, так? Выходит, она знает, кто убийца. Как бы узнать, глушитель это или нет?

– Боже мой, – расстроилась Света, – на похоронах Германа она так плакала.

– Крокодиловы слезы лила, – вывел Валера. – А она красивый крокодил.

– Нам не с кем посоветоваться, – в том же духе продолжала Света. – Мы одни не справимся.

– Соберем улики, после обдумаем, что с ними делать. – А у Димы всегда есть выход. – Действуем так. Двух псов оставим во дворе, одну собаку загоним в дом. В случае чего, она всегда поднимет шум. А мы попробуем заснуть.

– Я сплю в отдельной комнате без собак, – поставил условие Валера. – У меня вот что!

Он выудил пистолет, покрутил на пальце и направил на ребят. Дима отскочил в сторону:

– Баклажан! Ты от страха совсем чокнулся? Убери пушку!

– Это газовый пистолет, мамин, – рассмеялся Валера. – Сломан, не стреляет.

– Раз в год, говорят, и палка стреляет, – не успокоился Дима. – Дай сюда. Все, всем спать.

Разбежались по комнатам. Дима постелил себе на диване в гостиной. Этот дом, такой большой, такой жуткий – излучает враждебность. Дима решил: никогда в жизни не будет жить в огромных домах, ну их к черту. Вдруг он напрягся – кто-то крадется в темноте, а псина, сволочь, мирно спит в кресле. Дима приподнялся:

– Кто здесь?

– Тише ты, Валерку разбудишь. – Света, закутанная в одеяло и с подушкой в руках, остановилась рядом с его диваном. – Дима, мне так страшно… Можно я прилягу с краешку?

– Двоим тесновато будет, – неуверенно пробубнил он. – Давай я на кресла лягу?

– Не надо. Тогда я к тебе туда попрошусь. Дим, я боюсь.

– Ладно, лезь.

Он передвинулся на край, а Света бросила подушку к спинке дивана, перелезла через него, угомонилась, закутавшись в одеяло.

– Завела бы кошку себе… – заворчал он.

– Кошка не то, – сонно пробормотала она. – Кошка не человек. Хотя человек – самое страшное существо на свете…

– Какие результаты? Тетрадь прочли?

От неожиданности двое заговорщиков переглянулись и неумело изобразили недоумение на лицах. Света быстрее сообразила уйти от темы:

– Как чувствует себя Рита?

Дима в знак одобрения сжал ей пальцы. Андрей смотрел на заговорщиков со скептической усмешкой:

– С Ритой порядок. Сегодня я привозил врача, он сказал, что температура не простудного характера, скорее нервного. Она спит у меня дома. Не уводите в сторону, выкладывайте, что удалось прочесть. (Оба не раскрыли рта, лишь изучали пол.) Поймите, я не просто так интересуюсь. Риту едва не убили в этом доме, вам, думаю, тоже не безопасно здесь оставаться, предлагаю переехать ко мне на время. Но сначала тетрадь, Рита мне о ней рассказала.

– Не покажем, – заявил Дима.

– Перестань, – одернула его Света. – Собаки лаяли.

– Есть еще один, – процедил Дима, потом махнул рукой и отошел в сторону.

– О чем вы? – не понял Андрей. – Я не уйду, пока вы не расскажете.

И в доказательство он устроился в кресле. Света повздыхала, бросая в Диму виноватые взгляды, но он вообще отвернулся. Андрей попробовал убедить их.

– Ребята, я заинтересован, чтобы нашли убийцу, иначе Рите придется сесть в тюрьму. Это несправедливо, она не убивала.

– А в своем отце ты тоже уверен? – осторожно спросила Света. Дима повернулся, покрутил пальцем у виска и вновь отвернулся.

– Абсолютно, – сказал Андрей. – Да что вы тут нашли, в самом деле? Света, если Петр Ильич… он ответит. Показывай тетрадь!

До нее поздно дошло, что она очень глупо проболталась. Да делать нечего, Света поплелась в комнату Германа. Дима обернулся, пристально глядя на Андрея, спросил:

– Извините, конечно, но неужели вы сдадите своего отца?

– Нет, что ты, – честно признался гость. – Его в случае чего сдадите вы, так ведь? Дело в том, что в своем отце я уверен на сто процентов.

– Кто вам Рита?

– Женщина, которую я люблю. Надеюсь, это понятно?

– Я не тупой. Ладно. Светка, – обратился он к девушке, которая спускалась, прижимая к груди тетрадь, – показывай, раз уж язык мысли опережает. – И повернулся к Андрею. – Если вы каким-то боком причастны, легко с нами не разделаетесь.

– Учту, – улыбнулся Андрей, протягивая руку к Светлане.

Он читал, а она комментировала, где Андрей не разбирал почерк или не понимал логики. Дойдя до финала, он разразился хохотом.

– Чему вы смеетесь? – подозрительно сощурился Дима.

– Понимаете, логика в записях есть, но! – Он посмотрел на часы. – Сейчас не могу, а вот вечером привезу свое и Петра Ильича алиби. До вечера подождете?

– Подождем, – с вызовом ответил Дима.

– Отлично. Очень прошу, не натворите сгоряча глупостей, дождитесь меня.

– Какое алиби? – заинтересовалась Света.

– Очень даже веское, которое убедит вас. А сейчас мне пора. Если Рита будет в состоянии, я привезу и ее. Светочка, подержи собак.

– Ну что? Ушел?

– Спрятался, – окатил его презрением Дима.

– Дурак! – надулся тот. – Застежка на лифчике полетела, не мог же я без грудей выйти.

– Давай я тебе свой дам, – предложила Света.

– У нас разные объемы. – Валера сунул ей иголку с ниткой. – Зашей.

– А знаешь, Светка, – задумчиво проговорил Дима. – Все, что ни делается, – к лучшему. Андрей теперь все знает, может быть, вечером к нам нагрянет не только он. Вот и посмотрим. А мы подготовимся.

Время пролетело молниеносно, некогда было поесть. Дима придумал кое-что на случай, если придется защищаться, Валера и Света помогали ему. Готовились к осаде с обороной, то есть к войне. Оговорили мелочи: кто и где должен находиться, что каждому делать, кому звонить в милицию и когда.

Андрей прибыл без войска и без Риты, которая осталась в больнице с матерью. Он привез кассету, вставил ее в видеомагнитофон:

– Вот мое и Петра Ильича алиби. Садитесь, садитесь, не стесняйтесь. Я ведь тоже снимал свадьбу. Выставил на начало фейерверка.

На экране масса народу, все с поднятыми лицами любуются огнями, свистят, шумят, аплодируют. За кадром слышен голос Андрея. Некоторых камера выхватила отдельно, например Петра Ильича рядом с красивой блондинкой. Запечатлены и Михасик с женой, Болт, кто-то снял Андрея, на последних кадрах промелькнули Света с Маратом. Недоверие Димы к Андрею рухнуло, он торопливо рассказал, как Болт прирезал бомжа Жору, преследовал Светлану, показал записку Егора и кассету Германа. Света не участвовала в их диалоге, о чем-то думала, после произнесла упавшим голосом:

– Выходит, Марат убил папу, а потом и Германа?

Пауза, казалось, выражает единодушное мнение, но Андрей все же предостерег ее:

– Я бы не торопился с выводами, обвинение слишком серьезное. Почему ты не допускаешь, что Марат заскочил на секунду к твоему отцу предупредить о начале фейерверка? Затем сразу же выбежал, что не попало в кадр, а другой человек следом зашел к отцу.

– Не допускаю, – вспылила Света. – Герман четко написал: «Рита» и «слова». Писал, зная, что умирает. Он был уверен, что, отыскав тетрадь, Рита и я поймем, кто убил папу, значит, и его. В тетради есть тот, кто убил папу и Германа! Вы ведь все уверены, что сделал это Марат.

– И все-таки, Света, не стоит спешить.

– У нас есть Белла, – вспомнила она. – Я хочу немедленно поехать к ней.

– Ага, так она и расколется, – сказал «Валерия». – Делать ей больше нечего.

– Понимаете, – в раздумье произнес Андрей, – если это действительно Марат, а Белла его сообщница, подумайте, куда лезете. Его отец не допустит, чтобы сын попал в тюрьму как убийца. Да вас, Риту и меня сметут с лица земли. Нужны абсолютные доказательства, а потом уж… Также меня волнует Болт, возможно, замешан Михасик… Ребята, это очень опасно. Но что-то делать надо. Дайте мне тайм-аут, я должен хорошенько все обдумать. Пару дней прошу у вас. Вы же пока не предпринимайте ничего, ладно? И никого сюда не пускайте.

– Даже Марата? – желчно спросила Света.

– Его тем более.

Явно озадаченный Андрей ушел, а Дима схватил тетрадь, листал, что-то в уме складывал, шевеля губами. Светлана подошла к нему с виноватой миной:

– Дима, ты сердишься на меня?

– Уже нет. А вообще запомни: болтун – находка для шпиона. Теперь вот что. Я отсиживаться не собираюсь, это тоже опасно. Мы должны точно знать, Марат убил или кто-то другой. Должны знать, кого нам остерегаться. Я вот о чем: Егор видел убийцу, так? А если допустить, что Егор встретил Митю после того, как убили Феликса? Мог он довериться Мите, в запале рассказать ему об увиденном?

– Мог, – без сомнений сказала Света. – Они дружили.

– Вот и я подумал о том же. А Герман вычеркнул его.

– Поедем к Мите?

– Стой, дуреха, – удержал ее Дима. – Он тебе ничего не скажет, ты уже пыталась выяснить. Его надо так придавить, чтобы выложил все до копейки. А если и под страхом смерти не скажет, то действительно не знает. Короче, Баклажан, напяливай свой самый отпадный наряд, без тебя не обойдемся.

– Мама, забери меня в Африку. – Валера побрел к себе в комнату. – Лучше с обезьянами есть бананы, чем погибнуть. Она предупреждала, чтобы я не водился с калеками на голову, она говорила…

– Баклажан, живей! – прикрикнул на друга Дима. – Светка, бинокль есть? Тащи. Еще портативный магнитофон или диктофон – что есть неси. Только чтобы работал от батарей.

– По-моему, ребята правы, подозревая Марата.

– Нет, не правы, – возразил он. – В холле спал Ступин, спал недалеко от кабинета. Понимаешь, к чему я веду?

– Боже мой, его прижать не удастся, – повесила нос Рита.

– Да, это проблема… Беллу следует раскрутить. Но сначала каким-то образом надо выяснить, в сумочке глушитель был, как предположил Герман, или что другое. До этого не стоит и пробовать. Я неплохо знаю Беллу, она уверовала в собственную исключительность, от всех требует поклонения, деньги любит. Она могла пойти на сговор за определенную сумму. Но в таком случае, как объяснить ее теплые отношения с Германом? Принесла в сумочке пистолет, отдала его убийце, при этом активно добивалась Германа? Что-то уж очень витиевато.

– А не она ли убила Феликса?

– Нет, – со смешком произнес он. – Белла при всей ее алчности не пойдет на убийство, нет. Допустим, ее подослали к Герману, а зачем? Герман жирный кусок, о котором можно только мечтать, и она этот кусок держала в руках. Не понимаю, нет. Надо знать, что лежало в сумке, а не гадать.

Едва сделали заказ, как вдруг явление. Белла прямиком и весьма решительно прошествовала к столику Андрея с Ритой. Не дожидаясь приглашения, плюхнулась на стул и буквально испепелила фиалковыми глазами Риту. Андрей ее встретил грубо.

– В чем дело?

– Ты не расслышала? В чем дело?

– Убила Германа, а теперь по ресторанам гуляешь? Следующего обрабатываешь?

Лицо Риты залила алая краска. За соседними столиками приумолкли, с интересом наблюдали за надвигающимся скандалом. От стыда, будто виновата, Рита опустила голову и готова была провалиться сквозь землю.

– Убирайся, – стараясь, чтобы слышали только обе женщины, процедил Андрей.

– Ты мне?! – У Беллы задрожал подбородок, фиалки затуманились слезами, тем не менее, она повысила голос, ее-то слышали посторонние: – Посмотри на нее хорошенько, она же аферистка. Уговорила Германа написать завещание… Пусти!

Андрей схватил Беллу сзади и выволок из зала. Бармен за стойкой включил музыку громче, а Рита подняла глаза на дверь, мечтая испариться. В холле Белла, жестикулируя, что-то доказывала Андрею. Когда же она замолчала, он бросил ей несколько слов, Белла запахнула пальто и выскочила на улицу, он вернулся к Рите, которая тихо попросила:

– Прошу тебя, уйдем. Не могу здесь оставаться.

– Идет. Он!

– Баклажан, вперед! – скомандовал Дима.

– Сам знаю, – буркнул Валера, вылезая из авто.

Поправив короткую юбку, Валера быстрыми перебежками, прячась за деревьями, достиг тротуара и стремительно пошел навстречу Мите, «нечаянно» налетел на него и упал.

– Боже, моя нога… – застонал он. – Смотреть надо! Какая досада, колготки порвала. Ну и как я теперь появлюсь в таком виде у друзей? Помоги же, черт возьми! Чего стоишь?

– Извините, – пролепетал Митя, помогая «даме» очутиться на ногах. – Но это вы на меня налетели.

– Я же еще и виновата! – захныкал Валера очень натурально. – Сесть помоги, а не держись за меня.

Митя обнял «девушку» за талию, помог добраться до скамейки, усадил ее и стоял, переминаясь с ноги на ногу. Валера смерил его оценивающим взглядом, улыбнулся и заворковал дружелюбнее:

– Вы такой неловкий. Мне нужны Корольковы, они здесь обитают?

– Таких не знаю.

– Ну вот, – опустил длинные накрашенные ресницы Валера. – Я еще и заблудилась.

– А какой адрес, номер дома?

– Какой? Ой, я забыла! – Валера схватился за щеку. – Вы не поможете мне добраться до машины? Там у меня записная книжка и аптечка.

– Помогу, – с готовностью сказал Митя.

Опираясь на него, Валера встал, ойкнул, дескать, на ногу ступить невозможно. Митя предложил свое худенькое плечо, сам с удовольствием облапил девушку, которая подпрыгивала, касаясь щекой его лица, благоухая при этом дорогими ароматами. Валера охал и ахал.

– Давайте я вас донесу? – предложил Митя.

– А вы сможете? Я, простите, выше вас…

Митя порывисто подхватил на руки Валеру, бедняга не рассчитал силенок и едва не рухнул вместе с неземной красотой на руках, Валера вскрикнул:

– Осторожно! Предупреждать же надо, я бы сгруппировалась.

– Пригнись! Во дает, Баклажан! Тоже мне – путана.

– Тсс! – Света почти залезла под первое сиденье, сверху ее накрыл телом Дима, они не дышали. Валера упал на кресло водителя, предложив Мите свободное место рядом, мол, возможно, его помощь еще понадобится. Тот залез и…

– Не двигайся! – прохрипел сзади Дима, одновременно приставив к виску Мити газовый пистолет.

Но парня нужно было убедить, что в руке не игрушка, Дима молниеносно сунул пистолет под нос Мити, чтобы тот его увидел, и снова приставил к виску:

– Мы не шутим, так что сиди тихо. Светка, за руль!

– Что вам… Девушка, в чем дело?

– Какая я тебе девушка? – свирепо прорычал Валера, меняясь со Светой местами. – Светка, гони!

– Света… – узнал ее Митя. – Это шутка?

– Заткнись! – рявкнула она, срывая машину с места.

По дороге до Мити постепенно доходило, что у троицы плохие намерения, его начал бить колотун, лоб покрыла испарина. Когда приехали на пустырь с котлованами, Валера выскочил первым, распахнул дверцу Мите:

– Прошу на выход. Мы тебя здесь пришьем.

Парализованный ужасом, Митя не двигался. А возле девушки, которая сказала, что она не девушка, вырос амбал и направил дуло пистолета на Митю, прорычав:

– Ты че, пацан, в натуре? Не понял? Вылазь!

– Ребята, вы что?! – дрожал Митя. – Света, почему?

– Я, Митя, наняла киллеров, чтобы тебя… ну, ты понимаешь, – сурово сказала Света и вздохнула очень скорбно. – Видишь ли, Митенька, ты мне тогда наврал. Я знаю точно, что ты видел Егора. Он передал мне записку из тюрьмы, где все написал. Егора нет, а ты живешь, это несправедливо.

– Да при чем тут я? – завопил Митя, надеясь разжалобить троицу, заодно надеясь, что его услышат другие люди и придут на помощь. – Что я мог сделать? Что? Когда Егора взяли, я понял, что все! А тут еще этот… как его… Адвокат прицепился! Когда да во сколько я встретился с Егором, что он мне рассказал. Откуда я знал, на чьей он стороне? Я и молчал. Света, я не знал, что так будет с Егором… Если б знал, то сказал бы…

– Че сказал бы? – ухмыльнулся Дима, держа пушку двумя руками, как американские копы в кино. – Трусло вонючее! Ты бы разве сказал, кто Феликса завалил…

– Честно, сказал бы! – с воплем отчаяния взревел Митя. – Мы, я и мой товарищ, встретили Егора, когда Феликс прогнал его. Он злой был. Заскочили в кафе, взяли водки, выпили. А потом Егора разобрало, он решил вернуться и поговорить с Феликсом или Марату морду набить – что получится. Я остановился за углом ресторана, ждал его. Мой друг обозвал нас идиотами и ушел. А Егор вдоль стены пробирался, с боковой стороны. Тут фейерверк. Смотрю я то в небо, то на Егора, а он в окно полез. И вдруг Егор завис на подоконнике. А потом спрыгнул и как чесанул… Мимо меня пробегает и говорит: «Бежим!» Ну, я за ним. А он на бегу мне и говорит: «Марат отца Светки застрелил». Я, конечно, не поверил. А он сказал, что сам видел. Мы домчались до площади и разбежались. Я, Света, решил: раз сам не видел ничего, зачем же говорить об этом? Не мог же я слова Егора подтвердить?

– Мог бы подтвердить, козел! – разошелся Валера. – Что Феликса Егор не убивал. Ой, давайте кончать его, надоел. Пивка хочется.

– Света! – закричал чуть не плача Митя, вжимаясь в спинку сиденья, хотя его никто не трогал. – За что? Я ведь ничего… Я ведь тоже жить хочу!

– Знаешь, Митенька, – заговорила она с горечью, глядя перед собой, а не на него, – и Егор хотел жить. И Герман. И папа. И я хочу. Но почему-то троих уже нет. Неужели это было так трудно? Всего-навсего сказать Герману. Одно твое слово, одно-единственное – и Герман с Егором были бы живы. Ты убил их своим молчанием. Трусостью убил. – Из глаз Светы выкатилось две больших слезы, она утерла их ладонью и добавила: – Вышвырните эту мразь, мальчики.

Мальчики цапнули Митю за шиворот и с удовольствием сбросили в котлован. Он заскользил по насыпи, истошно вопя:

– Убивают!!! Помогите!!!

Света, стиснув зубы и сведя брови к переносице, крепко держала руль. Валера предложил сменить ее, но она отрицательно мотнула головой. Ребята с сочувствием поглядывали на нее, понимая, что у нее творилось в душе и сколько усилий она прилагает, скрывая свое состояние.

– Свет, ты хоть записала его признание? – все же спросил Дима. – Он же откажется.

– Естественно, записала. На диктофон, – ответила она.

– А здорово мы его? – хохотнул Валера. – Я тащился.

Не получилось отвлечь Светлану, поэтому остальную дорогу они провели в молчании. Настолько заняты были своими мыслями, что когда въехали во двор, никто не обратил внимания, что собачки не бегают. А внутри дома их ждал сюрприз: Марат. Ребята от неожиданности замерли на пороге гостиной.

– Я жду вас уже три часа, – нахмурился Марат. – Светлана, в чем дело? Твои друзья на тебя плохо влияют. Сейчас ты поедешь со мной, а они завтра отправятся домой.

– Где ты взял ключи? – спросила Света.

– Где? – чуточку растерялся он. – Герман дал. Давно, с месяц назад. Света, пойдем в машину…

– Я знаю, что папу убил ты. А Германа? Тоже ты? – выпалила она.

– Марат, не слушай ее. Она вообще не в себе после гибели любимого брата. Такое иногда несет, такое… что боже мой! Мы ее к врачу возили, к психиатру.

– Когда возили? – сухо поинтересовался Марат.

– Сегодня. Только что. Сейчас.

– Дурак, – тихо бросил Дима.

– Кто дурак? Марат дурак? – немного переиграл Валера, наверное, от растерянности. – Милый, нельзя быть таким грубияном.

– Я спросила: Германа убил ты? – упрямо повторила Света.

– Это они тебе внушили? – указал подбородком на ее друзей Марат. – Не думал, что ты так легко…

– Не уводи в сторону! – понесло Светлану. – Я хочу услышать прямой ответ на мой вопрос. Повторить?

– Я никого не убивал, – нажимая на каждое слово, сказал Марат.

– Тебя видел Егор, – жестко, что совсем было не похоже на бесхребетную Свету, продолжила она. – Он в тот момент лез в окно кабинета. Ты его тоже заметил? Думаю, заметил, поэтому Егор очутился в тюрьме. Твой отец сфабриковал ему дело, чтобы выгородить тебя. А потом он подсадил к нему двух подонков, они и повесили Егора. Видишь, я все знаю. Герман тебя тоже вычислил, о чем написал в тетради, которую ты искал в моих игрушках. Но ты не знал, что значит – любимая игрушка, поэтому не нашел. А я нашла и прочла. Ребята, хватайте его!

Не успели парни сделать пару шагов, как Марат выхватил пистолет из кармана куртки и стал поочередно направлять его на троицу:

– Ну-ка, руки за голову, лицом к стене!

– Болт! Мишка! Ко мне! А ты, дорогая, присядь, разрешаю.

Света вздрогнула, завидев столь знакомые лица, которые вырулили из глубины дома и застыли за спиной Марата. Валера шепотом пробормотал:

– Нам каюк, то есть крышка. Не нравится мне это, ой, как не нравится.

Дима слегка повернув голову, подавал ему знаки глазами, а Света уже не могла остановиться:

– Вон оно что! Значит, ты рассчитывал меня увезти, а ребят эти двое должны были… А когда меня надумал убить? Какой же ты… Но почему? Что тебе сделали папа, Герман и я?

Последние фразы она выкрикнула с отчаянием, сквозь слезы. Марат опустил пистолет, ведь Дима не представлял угрозы, потому что был один, девчонки не в счет. Марат нисколько не походил на хладнокровного убийцу, напротив, рука с пистолетом дрожала. Чего не мог он предположить – что его вычислит глупенькая, инфантильная жена. От напряжения он сжимал челюсти, ведь неожиданный поворот поставил его в тупик. Валера жалобно попросил:

– Можно мне к Свете? Она так плачет, бедненькая.

– Иди, – разрешил Марат и бросил в сторону Светы: – Истеричка. Давайте так: вы отдаете мне тетрадь и катитесь на все четыре стороны. Как вам мое предложение?

Всхлипывающая Света показала мужу кукиш, Валера поспешно убрал ее руку, заодно пожурил:

– Не надо так. Лучше отдай.

Света сунула кукиш под нос Валере, Дима, искоса наблюдавший за ними, нервно хохотнул. Возникшая пауза наполнилась смачным зевком Михасика.

– Не хотите отдавать, – сокрушенно покачал головой Марат. – В общем-то, я и не надеялся. Ладно, вы сами сделали выбор. Извините, времени вас уговаривать нет. Отвезем вас за город, пристрелим, закопаем, но закопаем глубоко. А потом пусть вас ищут.

– А где гарантия? – подал голос Дима, очень осторожно продвигаясь к углу гостиной. – Где гарантия, что, если мы отдадим тетрадь, ты не сделаешь того же?

– Гарантия? – вздохнул Марат. – Ты, Дима, на месте стой. И не делай из меня кровожадного людоеда. Без тетради ваши слова останутся словами, то есть не будет доказательств. Значит, вы будете не опасны. Вот вам и гарантия.

– Он врет! – выкрикнула Света. – Не верь ему, Дима!

А Валера зорко следил за другом. Неожиданно он упал на колени и взмолился, треща, как из пулемета:

– Не убивайте, пожалуйста! Я не хочу! Я все расскажу, все! Тетрадка у Светы, я уговорю ее, вы только оставьте нас наедине, я сумею… Пожалуйста, не надо в нас стрелять. Вам нужна тетрадка? А мне не нужна. Я уеду. Больше здесь никогда не появлюсь, честное слово! Клянусь всеми святыми и мамой! Она в Африке. Я уеду в Африку к ней. Не убивайте меня! А! А! А!

Света выкатила глаза: Валера бился головой о пол! Он предательски лепетал, а Марат и его бандиты удовлетворенно переглядывались. Отвлекающий маневр дал возможность Диме метнуться в угол, и началось светопреставление. Взрывы и дым напугали Марата и Франкенштейнов, они, повинуясь инстинкту, рухнули на пол.

Тем временем Валера схватил Светлану и понесся с ней вскачь наверх в комнату Германа, хотя они договаривались отходить в случае опасности в комнату Светланы, которая на первом этаже, потом драпать через окно. В разных точках гостиной вспыхнул огонь. Дима, матерясь, прыжками достиг лестницы, ринувшись за ребятами, которые успели очутиться наверху. А огонь разгорался. И неудивительно, ведь сколько возникает пожаров при неумелом использовании петард и взрывпакетов.

Кто-то из троих очухался и выстрелил наугад, Дима упал на лестницу, но упорно продолжил по-пластунски ползти вверх. Наконец достиг площадки. Здесь тоже были заготовлены петарды, лежа, Дима начал бросать их вниз. Дым, вонь, выстрелы. Дима подполз к двери, а она оказалась заперта. Он заколотил:

– Откройте. Быстрее, чтоб вас!..

– Тащите мебель! Светка, где телефон?

– Внизу в сумочке, – хлопала она глазами, ничего не предпринимая.

Тем временем Дима и Валера кинулись к шкафу, выбрасывали оттуда вещи, чтобы облегчить его, Дима заорал на Светлану:

– Здесь же есть телефон, звони! Баклажан, толкай к двери! Неужели соседи не слышат?

Света, как слепая, шарила дрожащими руками по столам. Мальчики двигали шкаф к двери, Дима, мельком взглянув на девушку, зашипел:

– Он у тебя под носом. Звони Андрею!

Света с удивлением обнаружила телефонный аппарат на столе, она даже прежде дотрагивалась до него, но почему-то не находила. В комнату уже ломились – Болт пытался выбить дверь телом, со всей дури налетая на нее. Марат взбирался по лестнице, Михасика он отправил на улицу, чтобы тот не дал уйти ребятам через окно. Света дозвонилась:

– Андрей, нас убивают! Спаси!

– Где вы? – как шальной, подскочил Андрей, разбудив Риту.

– Дома, – закричала Света. – В доме отца. Скорее, Андрюша, они убьют нас!

– Держитесь, я сейчас.

Ребята дотащили шкаф до двери, придерживая его по бокам, чтобы пуля не угодила в них, с боков же и подперли его телами. Марат выстрелил в замок. Пришедшая в себя Света тащила стулья, но по знаку Димы она бросила их и подперла шкаф рядом с Валерой, он все же слабее Димы. Время тянулось медленно…

Михасик притаился у тополя в ожидании, что дочка Феликса и ее друзья начнут вылазку. Но вдруг подъехал автомобиль, остановился неподалеку. Из него вышел Андрей, нервно закурил, поглядывая на дом с отсветами пламени внутри. Пока Михасик соображал, что здесь делает Андрей, прикатила еще одна машина, из нее бесшумно выпрыгивали вооруженные люди в бронежилетах и пятнистой одежде, охватывая кольцом дом. Михасик понял: дело дрянь и сбежал.

Профессионалы работали четко и слаженно. Вскоре на Марата и Болта надели наручники, погасили огонь. Когда выводили Марата, Света кинулась на него с кулаками, Андрей еле оттащил ее:

– Не стоит, Светочка. С ним теперь без тебя разберутся.

А потом… воцарилась тишина в доме. Света на диване куталась в плед, Дима закрывал окна, которые распахнули, чтобы выветрить дым, Валера, находясь в полном потрясении, предложил:

– Давайте водки жахнем? Меня трясет всего.

– Может, вам вина выпить? – спросил Андрей. – Вы все же молодая девушка.

– Не девушка я, мужчина! – взвыл Валера.

В доказательство он принялся стаскивать женскую одежду, успевшую ему страшно надоесть. Андрей закатился от хохота. За ним Дима, потом сам Валера. Света же, не имея сил, только благодарно улыбалась сквозь слезы, впрочем, она была девочка жутко слезливая.

– Не трогайте его! Пошли вон, мусора! Мишенька, беги!

Мишеньке заломили ручонки, скрепив их наручниками, и повели в машину. Зоя бежала следом, наскакивая на ментов сзади:

– Скоты! Мерзавцы! Сволочи!

От нее даже не отмахивались. Вскоре Зоя осталась одна на дороге, на виду у жильцов, облепивших окна, ведь не каждый день арестовывают – интересно.

– Что же мне делать? Как же я буду жить? – выла Зоя.

Непредсказуемые создания эти женщины. Что одновременно подтвердила и Белла, достойная кисти мастеров Возрождения. Роскошная Белла, о которой мечтали многие мужчины… отравилась. Ее нашли дома. Смерть наступила около суток назад, как установил эксперт, от принятия сильно действующего яда со спиртным. Она не оставила записки, так что смерть ее была окутана тайной. Только те, кто был в курсе записей Германа, догадывались о причине ее ухода из жизни.

Это все рассказал Андрей, приехавший к ребятам вместе с Ритой через день после боевых действий. Те навели порядок в доме, правда, без выгоревших ковров на полу и части мебели гостиная казалась менее шикарной, чем в былые времена. У Светы было много вопросов, которыми она забросала Андрея:

– Что преследовал Марат? Кого подсадили в камеру к Егору? Что нужно было Белле? Кто топил Риту? Марат и Белла сообщники?

– Чшш! – поднял вверх руки Андрей. – Светлана, ни на один вопрос не могу ответить. Следствие только начинается, а длится оно по таким делам иногда годами. Марат и его сообщники все отрицают, так что много воды утечет, прежде чем выяснится все до мелочей. Только представь, сколько надо узнать по одному факту смерти Егора. Свидетелей нет, одни твои показания и его записка, а в ней практически ничего конкретного. Да и записку будут сто раз проверять, делать графологическую экспертизу, сличать почерк. Не хочу тебя огорчать, но, судя по всему, втянуто множество людей, угодить на нары никто из них не хочет, значит, они не станут сидеть сложа руки. Но и мы постараемся.

– Ой, ну, хватит об этом, – застонал Валера. Он поражал всех, познакомившихся с «Валерией», новым мужским обликом, хотя все равно был похож на девочку. – Домой хочу. Как завалюсь на кровать… спать буду неделю!

– Точно, Светка, нам пора, – вступил Дима. – Если хочешь – оставайся, а меня ждут большие неприятности в институте.

– Я заплачу такие бабки, что твои неприятности превратятся в приятности, – заявила она, остальные рассмеялись.

– Ох, Светлана, ты действительно дочь Феликса, – хохоча, сказал Андрей. – Только он решал так запросто все проблемы.

– Я поеду с вами, – сказала хмурая Света Диме. – Мне бы хотелось посмотреть в гнусную рожу отца Марата и его мамаши. Она звонит мне, то угрожает, то просит за сыночка. Как хочется плюнуть им в рожи…

Простившись и проводив ребят, Рита и Андрей помчались домой. Да, теперь у Риты есть свой дом, только чувствует она себя незаслуженно счастливой.

Новость взбудоражила город – Марат убийца! Сын уважаемого человека, главного борца с преступностью? Бред. Зато Кира Викторовна получила возможность приподнять голову и воровато оглядеться. Казалось, ее проблемы с мужем никого не занимают, но подозрительность, доведенная до абсурда, заставляла ее видеть то, что она хотела видеть: смешки, жалость, торжество недругов. Она лютовала на работе, мотивируя лютость бездарной работой подчиненных. Однажды вспомнив, что на даче не поменяла замок, и Петя в любой момент может спокойно занять дачный удел, ушла прямо с урока.

Автомобиль бросила неподалеку от дачи, надумав подобраться тайком, и… как чувствовала. Из каминной трубы валил дым, а холодный воздух был пропитан ароматом шашлыков. Кира Викторовна кралась осторожно, и не соседей она боялась, в это время года здесь никого не было. Вход в дом расположен не с улицы, а стороны сада. Проскользнув во двор, Кира Викторовна прижалась спиной к стене дома, тихонько пробиралась вперед. Достигнув угла, она одним глазком выглянула из-за него. Петя перед домом у мангала переворачивал шампуры, разгонял дым.

– Танюша! – позвал он. – Принеси рюмочку, я подмерз.

Из дома вышла с рюмкой и тарелкой располневшая Татьяна, закутанная в плед, который Кира Викторовна покупала за границей.

– Ты легко одет, – сказала Таня, отдавая рюмку. – Пойди, согрейся.

– Согреешь меня ты, но через десять минут. – Он заел лимоном коньяк, бросил на тарелку корочку. – Сейчас сядем у камина, накормлю тебя шашлыками… Кстати, ты фрукты ела?

– Петенька, – личико Татьяны стало шутливо-капризным, – у меня оскомина, не могу больше есть кислятину. Молчи, молчи!

И губами прижалась к губам мужа Киры Викторовны. Обида просто выедала той нутро. Они вдвоем на ее даче, Петр готовит для Татьяны мясо, настаивает, чтоб она ела фрукты, беременная же. А для Киры Викторовны он не делал этого никогда. Он всего-навсего жил с ней всю жизнь.

– Танюша, я так счастлив, – сказал Петр Ильич в упоении.

«Счастье… а что это такое? – спрашивала себя Кира Викторовна. – Была ли она счастлива? Не помнит. Если память не оставила счастливых минут прошлого, что ее впереди-то ждет? А он счастлив! Попользовался ею, бросил и счастлив». Кира Викторовна вернулась к машине, взяла пистолет и, теперь уже не таясь, направилась к даче. Заслышав шаги, оба обернулись, Татьяна испугалась, Петр приготовился к бою.

– Вот вам мои тридцать три года, – сказала Кира Викторовна.

Она прицелилась в Татьяну, именно в ней видела причину своих несчастий. Еще ей жутко хотелось, чтобы Петя испытал чувство потери, чтобы страдал. В момент выстрела он развернул Татьяну, заслонив ее спиной. Пуля попала в него. Кира Викторовна, увидев кровь, очнулась. Разом исчезли ненависть, желание мстить, боль и обида. Татьяна закричала, держа Петра Ильича, а он замер. Кира Викторовна бросилась бежать. Вот ее машина. Там телефон. Голос сына…

– Я убила его, – произнесла она страшную фразу, от которой перехватило горло.

– Что сделала? – не понял сын. – Мама, что ты натворила? Где ты?

– Убила… Убила его… на даче. Я убила Петра.

Кажется, он сказал, что приедет, она плохо расслышала, в ушах стоял звон.

Андрей приехал незамедлительно, собственно, дачи расположены сразу за городом, добраться сюда проще простого. Он бросился к матери:

– Ты спятила?

Не выслушав ее, помчался к дому. Пуля прошла навылет, не задев Татьяну. Отец был жив и в сознании, только страдал от боли, сжимая зубы. Таня перевязала рану, готовилась везти его в больницу. Андрей помог сесть отцу в машину, Петр Ильич спросил:

– Где эта ведьма?

– Папа, ты же не станешь заводить на нее уголовное дело?

– Она сумасшедшая, ей место в дурдоме.

– Согласен. Но все же?

– Не стану. Скажем, что на нас напали неизвестные подростки.

– Стрелявшие из «беретты»? Неубедительно.

– Тогда скажу: напал мужчина, стрелял, бежал. Приметы я не запомнил. Устраивает?

– Спасибо. Не надо скандала. Отец, вам желательно уехать, мать не успокоится.

– Я подумаю. Ответь мне… – Петр Ильич проследил за Татьяной, убежавшей закрыть дом. – Твой пистолет у тебя?

– Нет. Не смотри на меня так. Пистолет украден.

– Я так и думал. Непростительная беспечность. Это я и о себе, а не только о тебе. Кто украл?

– Откуда я знаю – кто? Пистолет не зарегистрирован, я и не стал обращаться в органы. Скажу больше, Марат стрелял из моего пистолета, а как он к нему попал – не знаю. Об этом я ни слова не скажу, сам понимаешь: за хранение огнестрельного оружия и мне достанется. Пусть уж Марат сам объясняется, как он к нему попал. А твой заберу, иначе вы с матерью перестреляете друг друга.

– Так он из твоего пистолета?.. – ужаснулся Петр Ильич. – Ты уверен?

– Да, примета на нем есть… Таня, ты справишься? Мне надо с матерью побыть.

– Не волнуйся, – садясь за руль, сказала она. – Мы поехали.

Автомобиль с Таней и Петром Ильичом промчался мимо мстительницы, подпрыгивая на ухабах и расплескивая грязь. Андрей подошел к матери, строго приказал:

– Иди в мою машину. Твою я закрою, потом пришлю за ней. Ты хоть понимаешь, что натворила? Директор престижной школы, заслуженный учитель едва не убила мужа из ревности! Мама, это оперетта в чистом виде. Извини, но я посажу тебя под замок, не выйдешь на свет белый, пока тебя не обследуют врачи.

Кира Викторовна тяжело поплелась в машину сына. Она будто разом постарела, подурнела, но все обошлось, могло быть хуже.

Наступил август. Заседание суда длилось несколько дней, Марат, Болт, Михасик, вину свою не признали, кроме того, что устроили перестрелку в доме Германа. Но! Вызвана перестрелка была якобы ревностью, то есть Марат приревновал жену, был сам не свой, а два верных друга, желая помочь рогоносцу, всего-то решили попугать Свету и ее хахалей. Далее все следовало как в страшном сне.

Записи Германа – непрофессиональный разбор, необоснованные догадки, где убийца, кстати, не назван, равно как и в записке Егора. Глупо обвинять человека в преступлении по ногам. Митя исчез, выписался и скрылся в неизвестном направлении. Но оставил письмо, где признался, что его вынудили оговорить Марата путем угроз, наставив пистолет. Адвокат Марата преподнес все так, будто Митя бежал, боясь стать покойником. Света едва не угодила на скамью подсудимых вместе с Димой и Валерой. Андрей нанял адвокатов, пригласил приятеля из столицы, чтобы защитить ребят. Убитый бомж Жора тоже фигурировал как мифический персонаж. Где доказательства, что он существовал и его убил именно Болт? Света сама призналась, что было темно, значит, она могла ошибиться. Да и гнались ли за ней? Не померещилось ли? Ну, и Егор. Кто подсадил в камеру двоих, когда? Где свидетели, что Егора повесили? Фантастика!

Основной уликой явился глушитель в сумочке Беллы, тут уж никуда не денешься. Марат не отрицал, что забегал в кабинет перед началом фейерверка, но выбежал якобы сразу же, Феликс тогда был жив. На видеокассетах Белла запечатлена глазеющей в небо, везде ее сняли в конце фейерверка. Она могла убить Феликса и выйти на улицу. Она же, став любовницей Германа, убила и его, так как он решил бросить ее и вернуться к бывшей любовнице Рите.

Немного затормозило действо завещание, но ответить, почему Герман так поступил, мог только он. А друзья Беллы подтвердили, что она имела четкую цель – выйти замуж за деньги, по приезде приставала и к Феликсу, но тот ее раскусил, грубо осмеял при большом числе людей и выставил вон. У нее был повод убить его. Риту топила она же, Белла не успела убежать после выстрела в Германа, испугалась свидетельницы. Да и появилась Рита как нельзя кстати: два трупа в одном доме, пусть органы разбираются, кто кого убил. Рита слышала мужской голос? Значит, у Беллы был сообщник. Заключение: имея неустойчивую психику, Белла отравилась, потому что боялась разоблачения.

Марата и его приятелей все же осудили, но не за убийство, а за разборки в доме Германа и незаконное хранение оружия. Дали по три года… условно. Всех отпустили в зале суда. Адвокаты после заседания обсуждали кассационную жалобу, которую собирались подать в областной суд. Света, узнав, что решение кассационной инстанции не может утяжелить наказания, уже вынесенного судом, взбесилась:

– Это что происходит? Убили моего отца, брата, Егора, нас чуть не грохнули, а их не накажут? В гробу я видала ваши суды! Ненавижу!

По ступенькам здания суда спускался воспрянувший духом Леонид Гаврилович, сзади шествовала его вторая половина. «Цезарь в юбке после взятия Египта» – такую картину можно было бы писать с мамы Марата, ее распирало от счастья и торжества. Чета и сынок остановились во дворе, их поздравляли.

– Радуются, сволочи, – процедила Света.

– А знаете, – сказал Валера, – мне впервые в жизни захотелось стать террористом и взорвать всех к чертовой бабушке.

– Этих не взорвешь, – пессимистично произнес Дима. – Эти выживут, их не смести даже атомной бомбой. Остается ждать, когда они вымрут.

К Леониду Гавриловичу подошла сзади женщина с ведром, накрытым крышкой, что-то ему сказала. Он обернулся, узнал мать Егора, улыбку с его круглого лица будто смыло. Неожиданно мать Егора… окатила его из ведра:

– Это тебе от меня!

Люди, окружавшие семью Ступиных, медленно расступились. По двору суда постепенно распространялась вонь человеческих фекалий. Воцарилась тишина. Первым начал безудержно, но беззвучно хохотать Дима, за ним милиционеры, стоявшие во дворе, но пряча лица. Вскоре все давились смехом. Марат сжал кулаки, а Леонид Гаврилович застыл, с него стекали какашки, падая на землю.

– Ой! – взвизгнула его жена. – Да что же это! Хулиганство в суде! Люди! Милиция!

Два милиционера подошли к матери Егора, которая и не думала убегать. Один, давясь смехом, еле выговорил:

– Гражданка, пройдемте… вы… задержаны… за зло-остное ху-хулиганство… Гы-гы-гы… Ой, не могу…

– Оставьте ее, она сумасшедшая! – рявкнул Ступин и кинулся к машине, сел за руль, его тошнило. За ним семенили жена и Марат. Галина Федоровна брезгливо канючила:

– Да что же это… Леня, посмотри: мы же в говне! Как мы… Ой, Леня, это же говно!

– Ну, не варенье же! – взревел тот, брызжа слюной.

От ярости мужа она вжалась в кресло, а он резко сорвал автомобиль с места. После их отъезда свидетели безобразия дали волю необузданному смеху. Казалось бы, поставлена точка, но точка не всегда является концом, для кого-то она становится началом. Наверное, поэтому Света, глядя с ненавистью вслед машине Ступиных, прошептала:

– Я тебя достану, сволочь!..

– Внимание! Тишина в студии!

Оператор, держа над головой руку, зажимал по очереди пальцы, наконец, показал ноль, по команде диктор расплылась в улыбке:

– Добрый вечер, дорогие телезрители. В эфире программа «Наш город», она посвящена выборам в городскую думу, мы в прямом эфире. У нас в гостях кандидат в депутаты Андрей Петрович Руднев – бизнесмен, меценат, автор благотворительных программ, прекрасный семьянин. В нашем городе все на виду, поэтому мало найдется жителей, кто бы не знал его. И все же, Андрей Петрович, расскажите о себе:

– Я родился, вырос, учился в нашем городе, – начал уверенно он. – Моя мать – директор школы, отец работал в администрации, потом занялся бизнесом, много сделал для города, сейчас живет и работает в Канаде. Если честно, не знаю, что еще рассказать. Может, вы будете спрашивать, а я отвечать?

– Разумеется. Кстати, у нас звонок от телезрителей.

– Расскажите о своей семье. У вас есть дети?

– Конечно, есть. Сын от первого брака и дочь почти трех лет от второго. Жена философ по образованию, сейчас не работает, ведь у нас маленькая дочь, которая требует много внимания. Но жена во всем мне помогает, ее советы…

Андрей, запакованный в отличный костюм, держался непринужденно, что с удовлетворением отметила Рита. В отличие от предыдущих кандидатов он хорошо владеет русским языком, а не мямлит, не повторяет бессмысленно слова-паразиты, что делает речь убогой. Он готовился к встрече скрупулезно, студия свои вопросы дала заранее, угадать же, что спросят телезрители, было невозможно. Однако Рита репетировала с ним, придумывала вопросы, на которые он должен был ответить быстро и четко, потом критиковала мужа. Теперь, глядя на экран, она очень волновалась, не сразу заметила, что дочь вертится у телевизора, заглядывая под него сзади и с боков.

– Что такое Катюша? – спросила Рита.

– Как папа туда залез? – указала девочка пальцем на телевизор. – Он большой…

– Иди ко мне, – протянула к ней руки Рита. – Папа вернется и расскажет.

– Я хочу к нему! – заявила капризно Катя. – Хочу! Хочу!

– Катерина, накажу! Папы нет, вступиться за тебя некому.

Угроза подействовала, девочка надулась, но залезла к матери на диван, сердито уставилась в телевизор, скрестив на груди ручонки. Тем временем Андрей изложил свою программу и обещания, короче, говорил обычные предвыборные речи. Неожиданно вопрос телезрителя вверг Риту в ужас: «Господи, когда-нибудь это закончится?»

– Года три назад с вашей женой была связана грязная история, она, если мне не изменяет память, сидела в следственном изоляторе. Что вы скажете по этому поводу?

– Назовите ваше имя, – спокойно и быстро отреагировал Андрей.

– Повесили трубку – осуждающе сказала диктор.

– Понимаете, – не смутился Андрей, – человек, задавший такой нелицеприятный вопрос и не пожелавший назвать свое имя, поступил некрасиво. Он поставил меня в положение, когда я вынужден оправдываться, но я этого делать не стану. Моя жена чистый и порядочный человек, красивая женщина, прекрасная мать. Мне больно думать, что сейчас она, находясь у экрана, слышала вопрос, которым кто-то хотел досадить мне. Этим господам я советую избрать другие методы для подобных целей и иметь дело конкретно со мной.

Рассерженная Рита резко подскочила, заметалась по комнате. Почему, почему в некоторых столько злости? Не зная истины, почему так легко причиняют боль незнакомым людям? Рита горько вздохнула:

– Кажется, я всю жизнь буду расплачиваться за чужое преступление.

– Света! – позвал Дима из бассейна. – Воду наливать?

– Да! – крикнула она. – Валерка приедет, поплавать захочет.

– Так это я для него стараюсь? – Дима появился в гостиной с шутливо обиженной гримасой. – Все, палец о палец не ударю. Подумаешь, примадонн! Когда он прибудет?

– По моим расчетам завтра утром, – сказала Света, погруженная в себя.

Дима облокотился о дверной косяк, какое-то время следил за нею. Когда впервые увидел ее, визжащую от ужаса на кровати, маленькую, как цыпленок, внутри екнуло: это она, та самая. Поэтому и помогал ей, но, выяснив, что у Светки куча денег, не смел приблизиться. Лучше б она была босой и бездомной, тогда бы он великодушно подставил свое плечо, а так… ей нечего было предложить. А тут еще под ногами путался Валерка, всячески оказывая знаки внимания Светлане, хотя однокурсники девушки присвоили статус бойфренда Диме. Вскоре родители Валеры сообщили, что едут домой, Диме предстояло искать жилье, за которое еще и платить надо. Света предложила пожить у нее, запротестовал Валера:

– Нет, такой вариант не годится. У тебя всего одна комната, вы в ней не разместитесь. Что о тебе, Светка, соседи подумают?

– Да плевать мне, кто и что подумает, – ответила она.

И Дима долдонил: мол, неудобно жить у нее, а Света заставила его собрать вещи и переехать к ней, впрочем, не очень-то он и сопротивлялся. За ужином он основательно поглощал еду, отнюдь не предназначенную для гурманов (повариха из Светы известно какая), и под ее пристальным взглядом смутился:

– Я подавлюсь, если не перестанешь меня изучать.

– Мне нравится, как ты ешь. Мне все в тебе нравится, жаль, что я не нравлюсь тебе.

– Это Баклажан сказал? – побагровел Дима. – Завтра в сортир спущу гада.

– Я сама догадалась, – вздохнула она с таким огорчением, что он с места привстал. – Да не смущайся, я знаю свои недостатки, не обижаюсь. Ты вон какой большой, наверное, любишь высоких, длинноногих… Короче, Дима, если я такую с тобой увижу, тебе не жить, понял?

– Понял! – радостно взревел он, подхватывая Светку на руки.

А Валерка с раннего утра примчался с проверкой, ему достаточно было мельком взглянуть на них, чтобы все-все понять.

– Стоило вас один раз оставить вдвоем, вы черте что натворили, – зудел он. – А говорил, Димыч, Светка не в твоем вкусе, помнишь?

На самом деле он и внушил Свете самой проявить инициативу. Имея доверительные отношения с обоими, Валера заложил товарища и способствовал их воссоединению. Света и Дима стали жить вместе, ссорились, конечно, ведь у нее характер оказался не сахар, но мирились. Теперь у Димы есть работа, он стал на ноги, в общем, все было бы отлично, если б не Светкины перепады настроения, она иногда так задумывается – ничего не видит вокруг.

– Знаешь, Димка, мне здесь все кажется чужим, – созналась она – Будто я не жила в этом доме, а слышала о нем понаслышке. Как странно, да?

– Просто ты выросла. У тебя своя жизнь, не связанная с этим местом.

– Наверное. Слышишь, машина сигналит? Пойди посмотри, кого принесло.

Дима выбежал во двор, неожиданно вернулся с… Валерой, который внес огромный пакет. Поставив его на стул, он раскрыл руки:

– Не ждали? А вот он я!

– Валерка! – Света с визгом повисла на его шее. – Ты же завтра должен был приехать. Какой стал важный! Прочел записку?

– Конечно. Я утром приехал, смотрю – листок на столе. Думаю, а чего сидеть? Я и рванул к вам.

– Баклажан, убери клешни от моей Светки, – сказал Дима, расставляя стулья, сваленные в углу.

– Видала? – хохотнул Валера и крепче сжал Свету. – Собственник! Ревнует. Правильно делаешь, а то отобью, я такой.

– Бросьте глупости говорить, – высвободилась она из его объятий.

– А я пивка привез. – Валера склонился над стулом, вынимая банки из пакета. – И рыбки соленой. Щас как жахнем! За границей пиво дрянь, клянусь. Где бы нам расположиться? Газетку подстелить?

– На кухне тьма тарелок, пойди и возьми, – проворчала Света. – Терпеть не могу еду на газетке.

– Ты, Светка, зануда, – он помчался на кухню. – Как тебя Димыч терпит?

– Молча, – отозвался тот, потом обнял ее со спины. – Чего приуныла? Если не любишь этот дом, зачем мы сюда приехали?

– Понимаешь… – Она прижалась щекой к руке Димы, охватившей ее шею. – «Пепел Клааса стучит в мое сердце». Даже не стучит, Димка, а ломится. Знаешь, откуда это?

– Нет.

– Из «Тиля Уленшпигеля». Папа любил эту книжку, давал мне читать. Марат… он ходит по земле, мне от этого плохо.

– Ты что-то задумала. Я угадал?

Она повернулась к нему лицом, приподнялась на цыпочки, обняла и прижалась крепко-крепко. Он шумно вдохнул запах кожи Светки, но появился Валера, звякнул посудой и справедливо возмутился:

– Специально на нервы мне действуете? Всем пить пиво! И не целоваться при мне, я завидую. Ой, пивко, нашенское, с пенкой, кайф!

– Передачу смотрела? – спросил Риту, снимая пиджак и галстук.

– Разумеется. Ты держался молодцом, я в восторге. Особенно когда…

– Выше нос, Рита. Мерзавцев слишком много, на всех нас не хватит. По-моему, я неплохой дал ему отпор. Пойду поцелую котенка. Она спит?

– Погоди, Андрюша. У нас была твоя мама…

– И что? – нахмурился он.

– Она очень просила… я отдала ей Катюшу. Не сердись.

– Так. – Андрей упер руки в боки. – Рита, я ведь не раз просил, чтобы Катерина общалась с ней только в твоем присутствии.

– Но я не могла отказать. Она любит Катю… это же твоя мать.

– Именно поэтому я хочу, чтобы моя дочь как можно меньше подвергалась ее влиянию. Собирайся, мы едем за ней.

– Ведь уже поздно, она спит…

– Моя дочь будет спать дома! – отрезал он. – Рита, не спорь, я знаю, что делаю. Поехали.

По дороге Рита понуро смотрела в окно, не понимая причин подобного отношения к родной матери. Но Кира Викторовна – она еще не ложилась – совсем не удивилась, без вопросов и споров проводила сына к внучке. Он осторожно передал девочку Рите, Катюша так и не проснулась. Поехали домой.

– Чуть не забыла, – вспомнила она. – Приехала Светлана, очень хочет тебя видеть. Сказала, завтра вечером придет к нам с Димой. Постарайся вернуться пораньше.

– Хорошо, – улыбнулся он.

– Все же, Андрей, почему ты так относишься к матери?

– Вы еще не расписались?

– Я с Маратом не развелась, – посерьезнела она.

– А в чем проблема? Детей у вас нет, разведут в два счета.

– Вот-вот, о Марате я и хочу поговорить. Андрей, я ведь не оспаривала наследство Германа, у меня остался только дом.

– Да, – согласился он. – Ты получаешь с этого наследства проценты, я слежу и за твоими капиталами. Рита ведь хотела отказаться, ты сама…

– Я не требую их вернуть. Как думаешь, почему Герман написал такое завещание?

– Спроси что-нибудь полегче, – пожал плечами Андрей.

– А я догадалась. Он писал, зная, кто убил папу, Герман не мог гарантировать, что если его убьют и я останусь одна, и меня… Так вот, он хотел обезопасить меня, чтобы из-за денег со мной не случилось беды. Так мне показалось. Оцени такой факт: Марат до сих пор не требует развода и живет в моей квартире, которую подарил папа на свадьбу.

– Куда ты клонишь?

– Для меня осталось много неясного, но, думаю, Марат не оставил мысли уничтожить меня, он только выжидает, а, являясь моим мужем… Андрей, я хочу, чтобы ты помог мне засадить Марата, тем самым ты отработаешь то, что получили вы с Ритой. Согласись, вам много свалилось просто так.

– М-да, дочь Железного Феликса достойная его преемница, – несколько нервно рассмеялся он. – А не проще ли грохнуть Марата? Стоит это дело недорого…

– Я не шучу. Да и не нужна мне его смерть. Смерть – это быстро, а я хочу, чтобы он мучился от унижений, страдал, спал на нарах, жрал вонючую похлебку с тараканами и мечтал выбраться на волю. Но когда он туда попадет, клянусь, я сделаю так, что он останется там до конца дней, сколько бы это ни стоило. Андрей, это принципиально.

– Я не могу это слышать, – поднялась Рита. – Вам мало событий трехлетней давности? Меня тошнит от одних воспоминаний.

– Свари, любимая, еще кофе.

Андрей чмокнул руку жены, та вышла, недовольно качая головой, а он устремил на Свету сочувственный взгляд. В новом образе одержимой мстительницы она не была смешной, какой часто казалась Андрею раньше, что бы она ни делала. Повзрослела. Поумнела. Ожесточилась. Не простила и не простит. После паузы он сказал:

– Рита права, мы уже пытались засадить его.

– Попытаемся еще разок, – не сдавалась Света.

– Но чтобы засадить его, он должен…

– …попытаться убить меня, – закончила она фразу. – Руку на убийствах он набил, все ему сошло гладко. Почему бы ему не испытать судьбу еще раз? А зло, Андрюша, должно быть наказано, ты не согласен?

– Светка, у тебя крыша на месте? – обалдел Валера. – Димка, почему ты молчишь?

Дима отмахнулся, мол, бесполезно спорить, отошел к стене, увешанной семейными фотографиями. Валера совсем растерялся:

– Светка, тебе адреналина не хватает? Прыгни с парашютом или на действующий вулкан залезь. Вот придумала!

– Андрей. – Голос Светы дрогнул. – Мне очень тяжело. Папы и Германа нет, Егор… Я как представлю, что он испытал, когда его вешали… Вспомни, топили Риту, только ее умение долго держаться под водой спасло ей жизнь. Меня преследовал Болт явно не с целью поздороваться и спросить о самочувствии. А суд? Я не могу его забыть. Не могу и не хочу. И не верю, что Марат успокоился. Мне необходимо освободиться от него, иначе, я чувствую, он освободится от меня.

– У тебя есть план? – Андрей, кажется, сдавался.

– Есть. Ты же общаешься и с его друзьями? Сделай так, чтобы до него дошло, будто вы с Ритой вернули мне долю Германа, это его подстегнет. Я защитила диплом, теперь буду жить в доме отца и приступаю к делам. И посетуй, какая я неблагодарная девочка, требую от тебя отчета. Да, скажи, что в доме я живу одна, поссорилась с Димой, он уехал. Мол, меня, ни к чему неприспособленную, трудно выносить. Как?

– Думаешь, он клюнет?

– Если я рассчитала верно, он попытается что-то сделать. Ведь у него была цель. Иначе как объяснить его настойчивое желание жениться на мне, убийство папы? Не клюнет, придумаем еще ловушку. И будем придумывать, пока он не попадется. Кстати, этот процесс можем ускорить. Пусть он узнает о моей мечте отомстить ему, что это стало у меня манией. Я же была несдержанной, он поверит, что растрепалась от злобы. Дочка Феликса – что с меня взять.

– Не боишься? Все может обернуться не так, как ты хочешь.

– Еще как боюсь. Но со мной будут Дима и Валера. Надо заманить его в дом, а там…

– Чокнулась, – подытожил Валера. – Опять, да? Опять?

– Поможешь? – Света пристально смотрела в глаза Андрею, не реагируя на Валеру. – Должна же хоть иногда побеждать эта чертова справедливость.

Рита принесла кофе, все, кроме Светы, перешли на отвлеченные темы, она же оставалась безучастной. Когда ребята уходили, Андрей отвел ее в сторону:

– Я подумаю, что еще сделать со своей стороны.

– Значит, ты согласен?

– Куда ж от тебя деться.

Проводив гостей, Рита убирала со стола, Андрей забавлялся с Катюшей. Рита залюбовалась ими. Каждый день она засыпает и просыпается счастливой, но вот появилась Светлана – и внутри тревожно заныло. Рита с трудом пережила кошмар три года назад и сейчас чувствовала, что он может повториться. Чем это грозит ее идеальной семье, которой Рита очень дорожит? Она подсела к мужу и дочери:

– До чего вы договорились?

– Ни до чего, – солгал Андрей. – Светка откажется от своих безумных затей.

– Не откажется. Она в отца и брата. Я сегодня это ясно увидела, она добьется своей цели любыми путями. Андрюша, я не хочу, чтобы ты влезал в ее отношения с Маратом, пусть сама разбирается с ним, если ей так хочется.

– Не бери в голову. – Он поцеловал ее и наклонился к малышке. – Котенок, пора спать.

– Нет! – повелительно сказала Катя. – Нет.

– Спать, спать. – Андрей подхватил дочь на руки, понес наверх. Она раскапризничалась, расплакалась. – Катенька, не плачь, головка будет болеть.

Рита вернулась к неубранному столу, но тут же опустилась на стул. Тревожно стало на душе, а ведь все шло великолепно.

– Дело сделано, Марат знает все, что ты хотела, – сообщил Андрей три дня спустя.

– Тогда начнем заманивать его прямо сейчас.

– Вам кого?

– А ты кто такая? – грубо спросила Света.

– Подруга Марата.

– Значит, так, выдра, быстренько зови пока еще моего мужа.

– Марат, – отдалился голосок, – там какая-то хамка звонит.

– Я у телефона.

У Светы часто-часто забилось сердце, ведь несколько слов отделяет ее от порога, за которым начнется охота не только с ее стороны, но и со стороны Марата. Ядовитый тон – один из способов провокации:

– Здравствуй, Маратик. Ты в мою квартиру шлюх приводишь?

– Это тебя не касается, – холодно заявил он.

– Верно, твои шлюхи меня не касаются. А вот квартиру пора освободить, дружок. Я хочу ее продать, у меня ведь есть дом. Второй параграф: пора развестись, ты не считаешь?

– Раз параграфов много, нам надо встретиться…

– Всегда пожалуйста. Приезжай ко мне, не забыл дом моего отца?

– Лучше на нейтральной территории.

– Нейтралка не подойдет. Зная твою подлую душонку, не желаю попасть в ловушку. А мой дом – моя крепость.

– Угу, значит, ты приготовила мне ловушку?

– Что ты, Маратик, ловушки – твой конек, мне до тебя, как до Марса пешком. Ведь это ты убил папу и Германа, а мне голову заморочил. Но теперь я не наивная девочка, благодаря тебе.

– Я не убивал, на суде это доказано.

– Их убил ты, а Егора – твой папаша. Не думай, что на этом дело кончилось, я многому научилась, спокойной жизни тебе не видать. Это обещает дочь Железного Феликса. – Бросив трубку, она спросила Андрея: – Ну, как?

– Круто, – не выразил он восторга.

– Я бы на его месте сейчас же приехал и укокошил тебя, – сказал Валера.

– Раз уж сказали «а», то идем дальше, – вздохнул Андрей, давая понять, что до сих пор идея Светы ему не нравится. – Никому не выходить из дома, даже во двор. Доставай, Света, его по телефону, но больше не угрожай. Он может записать угрозы, у него тоже кое-какой опыт есть. Я пущу слух, будто ты заболела. Марат не знает, что конкретно ты задумала, значит, либо станет выжидать, когда ты выйдешь за пределы дома, либо явится сюда лично. После твоих угроз он захочет тебя заткнуть. Нам надо его заманить сюда, так? За три года Марат сумел создать имидж невинно пострадавшего, скандал ему не нужен, а ты прямо заявила, что в покое его не оставишь.

– Он попытается стать вдовцом? – спросил Дима.

– Возможно, – неуверенно пожал плечами Андрей. – Безнаказанность, конечно, придает куража, но я бы на его месте не рискнул сделать себя вдовцом.

– Марат два раза убил, – сказала Света. – Я читала, что такие люди не взвешивают опасность и собственные желания.

– Мне бы твою уверенность, – рассмеялся Андрей. – Звоните на мой мобильный, телефоны держите при себе даже в ванной. Дом будет под наблюдением, так что ничего не бойтесь. Отца Марата недолюбливают сами менты, поэтому согласились помочь нам. Главное – добыть признание Марата и спровоцировать покушение на тебя, Светлана. Я поехал к жене.

Неделю продолжалась пикировка по телефону. Света звонила Марату в разное время суток, больше не угрожала, но требовала освободить квартиру. Соглашалась ее продать ему же, но цену заламывала живодерскую, превышающую вдвое стоимость. Марат терпеливо и спокойно ее выслушивал, вставлял короткие фразы из парочки слов. Свете уже казалось, что все придумано глупо, не хватает страстей типа «кровь за кровь», при этом страсти должны быть ощутимыми для Марата, а как это сделать? Бросив трубку, она по часу ругала его и себя матерными словами.

– Светка, ты столько слов неприличных знаешь, а прикидывалась принцессой, – делал новые открытия в ней Валера.

– Я родственница Золушки, – отшучивалась Света. – Она кем была? Домработницей и кухаркой. Я потомок кухарки.

– Света, вы не выходили? Шторы не открывали?

– Живем, как кроты, а что?

– За домом установили слежку Михасик и Болт.

– Ясно, – разволновалась она. – Мне походить по двору?

– Ни в коем случае. Может, ты не знаешь, но есть оптические прицелы, стрелять по цели можно издалека. Хоть и говорят, что пуля дура, не будем дураками мы, ладно?

– Хорошо, Андрей… – Она вздохнула.

– Не бойся, с тобой отличные парни. А Марат недооценил тебя. Я теперь приезжать не буду. Помнишь главное? Он должен выстрелить в тебя.

– У него может быть свой пистолет.

– Наверняка будет, поэтому начинать тебе. Светик, кто кашу заварил?

– Все, все! Я готова.

– Будешь твердой – у тебя получится. Ситуация под контролем, дом они не прослушивают, а мы их да. Пока.

Работал телевизор, Дима смотрел в экран, Валера раскладывал пасьянс, но оба напряженно вслушивались в Светины ответы и понимали, о чем идет речь. Она упала на диван, положила на колени Диме голову. Не отрывая глаз от телевизора, он тихо спросил, погладив ее по плечам:

– Сильно боишься?

– Я его постоянно боялась. Особенно на улицах. И за тебя боялась. А так жить – лучше не жить вовсе. У меня есть шанс зачеркнуть прошлое и начать жить в настоящем. С Маратом этого не будет никогда.

– Почему раньше ничего не делала?

– Освобождалась от страха, он мне мешал.

– А от меня скрывала, – упрекнул ее Дима.

– Не понимаешь – почему?

– Конечно, понимаю. И все-таки ты дуреха, я же тоже боялся оставлять тебя одну по тем же причинам. Ты все время как в космосе витала, а мне казалось, моя Светка переменилась ко мне, у нее появился кто-то другой…

– С ума сошел?! – Света с искренним возмущением отстранилась. – Нет, как тебе это в голову пришло?

– А чему ты удивляешься? – рассердился Дима. – Дулась, как индюк! Что я должен был думать?

– Как ты сказал? Я индюк? Я?

Света шутливо потрепала Диму за короткий чуб, он сгреб ее и… Валера кисло поморщился:

– Культурные люди не целуются при посторонних. Смотреть противно.

– Закрой глаза, Баклажан, – посоветовал Дима.

– Ага, так, да? Вот вам!

Он вынул подушку из-за спины и кинул в них, попал Светлане по голове. В следующий миг Дима нанес ответный удар той же подушкой, но в него угодила вторая, брошенная Валерой. Подушки летали по гостиной, Света взвизгивала, когда попадали в нее…

Марат остановил машину за углом, оглядываясь по сторонам, добрел в темноте до пункта наблюдения, сел в авто. Сегодня дежурный Болт. Напротив усадьбы Феликса пустовал домик с въездом для машины. Марат разыскал хозяев, мечтавших продать развалюху, но он снял домик на месяц, обнадежив: если место понравится, то купит. Частная собственность была обнесена чахлым и редким забором с высокими кустами – как раз то, что надо. Наблюдали из машины, не боясь стать замеченными, ведь соблюли все меры предосторожности.

– Ну, как тут? – спросил Марат, устремив взгляд на дом.

– Затаилась. Лето, а она окна не открывает. Может, чувствует, поганка, что жареным запахло?

– Погоди… что это? – Марат вытянул шею, высматривая в окнах мелькание теней. Болт недоуменно пожал плечами. – Сгоняй и послушай под окнами. У меня подозрение, что она там не одна.

– Света, к дому идет Болт.

– Вы кто?

– Неважно. Что у вас там мелькает?

– Мальчики, прекратите! – шикнула она. – Зачем он идет?

– Подозревают, что ты не одна, его надо убедить в обратном. Говори со мной, как с подругой, и приоткрой окно. Он подходит ко второму от ворот.

Она ринулась к окну, раздернула шторы, приоткрыла створки, но стала у стены и сделала ребятам знак рукой: ложись. Те упали на ковер.

– От скуки бешусь, просто с ума схожу, – громко, чтобы слышал Болт, говорила Света в трубку. – Никто ко мне не приезжает, все гриппа боятся, а у меня обыкновенная простуда…

– Он слушает, – сказал мужчина. – Объясни, почему окно открыла.

– Бока отлежала, решила хоть аэробикой заняться… В данный момент? Проветриваю дом, накурила чуточку. Приезжай, покурим вместе, вина выпьем, у меня аргентинское вино… Через пару дней я сама к тебе подъеду…

– Уходит, – сообщил мужчина.

– Раньше она не курила, совсем испортилась. Так, наблюдаем до завтрашнего вечера на всякий случай. А когда стемнеет, я схожу, проведаю ее.

Света стояла у окна, прижавшись спиной к стене и сжимая мобильник. Дима и Валера все еще лежали на полу, второй шепотом спросил:

– Чего стряслось-то? Долго нам лежать?

Света не ответила, так как снова позвонил тот же мужчина. Выслушав его, она молниеносно закрыла окно и произнесла:

– Завтра вечером, мальчики.

Чем ближе к вечеру, тем собраннее становилась Света, да и ребята не балагурили. Звонок снаружи дал команду – по местам. Когда ребята спрятались, Света нажала клавишу, поинтересовалась, кто пожаловал.

– Марат.

– Один?

– Да. Не веришь, выйди и проверь.

– Заходи. – И нажала на клавиши, открывая дверь во двор.

Марат, миновав прихожую, задержался на пороге гостиной, прислушиваясь к шумам внутри дома и просканировав все, что видно глазу.

– Заходи.

Света сидела в кресле и в упор, недоброжелательно, таращилась на него. Убедившись, что никого нет, он вошел, закрыл за собой дверь и снова остановился. Света усмехнулась про себя, он как по минному полю идет: шаг – остановка, шаг – огляделся.

– Здравствуй, Светильда. – Дружелюбием от него тоже не веяло.

– Садись, – небрежно указала она на кресло напротив. – А хочешь – стой, мне до лампочки, только давай быстрей решим проблемы.

Он с готовностью перекочевал в кресло, натянутый, как пружина, локти поставил на колени, переплел пальцы рук. У Светы холодок пробежал по спине – так «ласково» он на нее смотрел, – скользнул по плечам и замер в кончиках пальцев, как на свидании с Егором. Но там ее приводила в трепет сама атмосфера, лично ей ничего не угрожало. Сейчас угроза есть: в трех шагах от нее убийца, не книжный, настоящий, который спокойно живет и хочет (да, да, хочет!) убить ее. У Светы свело скулы от ненависти, а в мозгу пронеслось: или он, или я.

Марат достал сигареты, протянул ей пачку, предлагая закурить. Света сообразила, что он проверяет, действительно ли она курит. Занеся руку над пачкой, она отдернула ее:

– Отравить меня надумал? Не выйдет.

Марат в ответ захохотал, как часто хохотал над ее детскими выходками, потом закурил, глядя на Свету с превосходством взрослого мужчины, миролюбиво сказал:

– Когда я женился на тебе, ты была гадким утенком. До лебедя тебе, конечно, и сейчас далеко, но неплохо смотришься.

– А ты подурнел, – бросила ответный «комплимент» она. – Исхудал. Наверное, призраки по ночам замучили? Смотришься старше. Короче, бывший муж, ты знаешь, чего я хочу.

– Развода и квартиру. Ну и подала бы на развод, в чем проблема?

– Ошибаешься. Главная моя мечта – видеть тебя покойником.

Марат лишь слегка приподнял брови, завидев пистолет у нее в руке, направленный в него.

– Даже так? – усмехнулся он, выпустив струю дыма.

Пистолет его не испугал – это неплохо. Он чувствует себя сильнее, значит, они все просчитали верно.

– Три года я ждала этого часа и дождалась, – торжествовала Света, поднявшись. – Мы одни, никто не помешает мне, никто не кинется искать тебя у меня. А если кинется – не найдет, я тебя надежно спрячу. Отплачу за всех – за отца, Германа, Егора. И за Жору. Он хоть и бомж был, а человек. Ты послал Болта убить Жору?

– Нет, – стряхивая пепел в пепельницу, сказал Марат. – Помнишь, ты рассказала, будто за тобой бомж ходит? Я послал Болта проверить, так ли это. Признаюсь: на тебя мне было плевать, но я не люблю странностей. А уж пришить бомжа Болт решил самостоятельно. Он узнал… Жора, да? …узнал Жору, как-никак в одной камере с ним и Егором сидел, ну и задумался: что ему от тебя-то надо? А чтобы больше не думать, он пришил бомжа.

– Значит, Болта подсадили к Егору? Я так и знала. А второй кто был? Михасик? Зачем Болт гнался за мной? Убить хотел?

– А зачем ему свидетельница?

Марат лениво подался корпусом вперед, загасил сигарету и вдруг молниеносно вырвал пистолет из руки Светланы, толкнул ее в кресло, она упала. Теперь он держал ее на мушке, доставая мобильник.

– Подъезжайте, – сказал явно сообщникам, сунул в карман телефон, улыбнулся. – Видишь, Светильда, как иногда неожиданно меняется ситуация? Сама пойдешь или тебе помочь?

– Можешь пристрелить меня здесь, я с места не сдвинусь.

– Только без истерик, они мне три года назад надоели. – Он взял из пепельницы окурок, положил его в карман рубашки. – Ты всегда была истеричкой и плаксой, меня выворачивало от тебя, деточка. Ну, вставай!

Он грубо схватил Свету за волосы свободной рукой, потащил к выходу. Морщась от боли, она оскорбляла его, но вынужденно плелась следом.

Едва они покинули дом, в гостиную вбежали Дима и Валера с видеокамерой – он записывал встречу.

– Вот и весь ваш план! – запаниковал Валера. – Давай остановим его?

– Тише ты, – шепотом осадил его Дима. – Светка занималась борьбой все три года, разряд имеет. Если б хотела, уложила бы Марата на обе лопатки, понял? Дуй к окну, снимай. Алло, Андрей? Марат увел Свету…

– Машина подъехала, – сообщил Валера, глядя в глазок камеры. – Втолкнули Светку…

– Они увозят ее. – Дима метнулся к окну. – План наш полетел к черту, он не стал здесь стрелять. Что делать?

– Не паникуйте, – ответил Андрей. – Мы едем за ними.

– Валерка, быстро в машину, – крикнул Дима, выбегая во двор.

За рулем сидел Михасик, Свету усадили между Маратом и Болтом на заднем сиденье. Ее трясло, несмотря на то что она была уверена – Дима, Валерка и Андрей ее не бросят. Марат закурил, выпуская дым в открытое окно. Машина выехала за город, свернула с трассы и покатилась вдоль лесополосы с одной стороны и поля с другой. Михасик замедлил ход, ведь ехали по безобразной дороге, машину водило из стороны в сторону. Остановились, переключили фары на ближний свет.

– Выходи, приехали, – сказал Марат Светлане.

Выбравшись, она огляделась. Мирно стрекотали сверчки, вдалеке мерцали огни, рассыпанные по холмам – светились деревни. Место безлюдное. Света отыскивала свет фар, надеясь, что за ними едут те, кто «держит ситуацию под контролем». Ничего подобного она не увидела. Надеяться не на кого. Свету охватила паника: она одна против трех мужиков, у которых наверняка помимо лапищ есть оружие. Михасик и Болт достали из багажника по лопате.

– Это зачем? – указала Света на лопаты.

– Для тебя, – ответил Март, закуривая. – Ты меня собиралась спрятать и обещала, что никто не найдет, я решил сделать то же самое.

Он так и держал пистолет, который вырвал у нее, будто тот был намазан клеем и приклеился к пальцам.

– Вы собираетесь… убить меня?

– Естественно, – кивнул Марат. – От тебя шуму много. Да, я застрелил Феликса на нашей свадьбе, потом убил Германа. Я бы убил твоего брата, даже если бы он не узнал, кто завалил Феликса, а он узнал. Оказался слишком въедливым, что его и погубило раньше времени. Это был продуманный план, рассчитанный года на два, я собрался убирать всю вашу семейку постепенно, включая тебя. Сама посуди, кому ты нужна? Капризная, с замашками королевы, ничего не умеешь, красотой не блещешь. И глупая. А я терпеть не могу глупых женщин. Но цель оправдывает средства.

– За что ты нас так ненавидишь? – Ненавидит и она. Ох, как ненавидит – даже страх прошел.

– Ненависть – это громко сказано.

– Значит, деньги? Да? Из-за денег?

– В какой-то степени. Твой отец считал себя неприкосновенным, ему можно было все. Он обнаглел. Если можно ему, то почему нельзя другому? Феликс личным примером показал, как надо поступать – брать! «Есть только миг, за него и держись» – его девиз? Он стал моим.

– Марат, кончай базар, надоело, – сказал Болт.

Болт и Михасик стали по обе стороны девушки. Помощь не пришла. Осознав безвыходность положения, Света для начала… расплакалась.

– Ну, вот и все, Светильда… – вздохнул Марат, глядя в сторону. – Никто тебя не найдет, ты просто исчезнешь…

И осекся, не понимая, что произошло. Болт внезапно охнул, закрыв ладонями лицо, почти сразу Михасик схватился за горло, издавая клокочущие звуки. Миг – и Марат упал, получив толчок в живот, а падая, заметил, что Света перескакивает преграды из высокой травы, как горный архар, она убегала к лесополосе. Все, растаяла в темноте.

Марат выстрелил ей вслед. Света жутко закричала. Окрыленный удачей Марат вскочил на ноги, намереваясь ринуться в чащу за ней и убедиться, что пуля угодила в цель. Неожиданно различил фигуру, бегущую навстречу, узнал Диму. Выстрелил, уже не контролируя себя. Не попал. Падая на землю, он различил еще людей, возникших ниоткуда и хватавших Болта с Михасиком. «Засада? Как это могло…» – пронеслось у него в голове. Мысль осталась незаконченной, так как Дима с размаху ударил его кулаком в лицо. Разом исчезли все звуки, наступила полная тьма.

Занимался рассвет. Место происшествия изучали долго, потом Андрей повез ребят домой, все страшно устали, поэтому в салоне царила тишина. Валера посапывал, закрыв глаза и повалившись на Диму, который обнимал прижавшуюся к нему Свету. Она улыбалась, несмотря на то что лицо было расцарапано ветками и колючками терна, пекло адски. Все кончилось. Три года назад нечеловеческий страх погнал ее в спортзал. Тренер говорил субтильным и слабеньким девушкам наподобие Светы:

– Рассчитывайте не на силу, у вас ее нет, а на точность, скорость и ловкость. Если на вас напали, самый ненадежный способ – бить в пах. Это уязвимое место, но можете не попасть – роста не хватит и силы, промахнетесь, тогда насильник сделает из вас месиво. Поэтому запомните другие уязвимые места. Это глаза, девочки. Без них ваш противник ноль. Бейте двумя прямыми пальцами в глаза. Большая сила не нужна, а противника лишите на время зрения и причините ему боль. Хорошо, если на пальцах есть ногти…

– Если он высокий, есть еще одна чувствительная точка – кадык, – учил тренер. Даже незначительный удар по горлу выведет из строя вашего обидчика. Бейте ребром ладони, а лучше напрямую костяшками пальцев в середину горла.

– Прежде чем нападать, прикиньтесь растерянной, напуганной, – наставлял тренер. – Всплакните, если умеете. Пусть ваш обидчик почувствует превосходство над вами. А когда он не ждет от хрупкой девушки отпора, наносите удары молниеносно, не раздумывая и безжалостно.

Какая уж тут жалость! Марата она ударила уже ногой, ощутив кураж, но упал он скорее сраженный неожиданностью, чем силой удара, а она понеслась в лесополосу, до которой рукой было подать. Света не боялась пуль из пистолета Марата, они были холостые, но выстрел ее испугал. Одновременно, как торпеда, она врезалась в человека, потому и закричала. Мужчина закрыл ей рот, повалил на землю. В запале чисто по-женски Света впилась ему в руку зубами. Он рычал, но шепотом, ей в ухо:

– Заткнись, дура! Это мы… А, чтоб тебя!..

Когда Свету увозил Марат, за ним последовал целый эскорт плюс Дима с Валерой. Свернув с трассы, они погасили огни и ехали фактически на ощупь. Автомобиль со Светой остановился, менты бесшумно вывалили из машин и растаяли в темноте. Ребят не подпускали, убеждая, что бесшумность – залог успеха, но их разве удержишь? Валера, вроде бы ни рыба ни мясо, а проявил чудеса храбрости, подполз с камерой достаточно близко, хотя что там можно было снимать? Он в изумлении приподнял голову, когда Света вдруг вырвалась из окружения и перепрыгнула через Валеру, в пылу даже не заметив его. Ко всему можно добавить, что Дима сломал нос Марату.

– Эй, очнитесь, приехали, – сказал Андрей, остановившись у ворот дома Феликса. – Потрясения окончены, идите отдыхать.

– Как думаешь, он вывернется? – спросила Света.

– Нет, – дал уверенный ответ Андрей. – И его признание, и его дела записаны. Теперь уж Марат сядет.

– Для меня так и остались темные пятна, не уверена, что Марат признается во всем. Я думала, держа пистолет, он откровенно похвастает, как и почему убивал, кто ему помогал.

– Наивная ты, Светлана, – сказал Андрей не то с сожалением, не то с восхищением. – В нем живут два человека. Раньше от этого сходили с ума, в наше время это способ добиться успеха. Вспомни, каким он был чутким, терпеливым и нежным после свадьбы, на которой убил твоего отца. Ты бы верила ему до сих пор, если б не дотошность Германа. Марат цель поставил и шел напролом с тупым безрассудством. Знаешь, он действительно достоин жалости, потому что тот, кто бушует с самоуверенностью сверхчеловека, всегда проигрывает. Теперь его задача сократить срок. Он будет рассказывать сказки, придуманные адвокатами, как прошлый раз, но мы-то поумнели. Поставим дело на контроль областной прокуратуры, чего не сделали в тот раз. Срок он получит.

– Спасибо, утешил. Ты мне как брат, Андрюша.

Света чмокнула его в щеку и вышла из машины. Ребята махали вслед, пока машина Андрея не скрылась за углом.

– Уф, щас как жахну водки… – потянулся Валера.

– А я хочу в кровать и спать, – сказал Дима.

– Ну и личико у тебя, Светка… – ахнул Валера. – Будто с кошками дралась. Димыч, может, ты ее разлюбишь такую? Мне она и поцарапанная подойдет.

– Валерка, мы с тобой до того одинаковые, что вдвоем пропадем, – весело рассмеялась Света. – Оба никчемные, ничего не умеем, с королевскими замашками. А Дима другой… Пусть попробует меня разлюбить, я ему во!

– Она еще и дерется. Я лично видел. Димыч, не боишься ее?

– Баклажан, заглохни, надоел. – Дима устало побрел в дом.

– Нет, что за несправедливость, – бежал следом Валера. – Самая лучшая девчонка в мире, которую я для себя припас, будучи Валерией, досталась тебе. Где, я спрашиваю, справедливость? Ау!

Подъехали два легковых автомобиля, из машины, на которой преследовали Марата Дима с Валерой, вышел милиционер:

– Света, спасибо за тачку, очень пригодилась. Поставить в гараж?

– Нет, я сама поставлю.

Он попрощался, прыгнул во второй автомобиль, который резко развернулся и умчался. Света наконец-то почувствовала себя спокойно, пока только спокойно. Но еще немного – и она станет счастливой, хотя Света еще плохо понимала, как должно выглядеть счастье, его оттесняли воспоминания о Марате.

– Обыкновенно, – сказала она вслух. – Заведу детей штук пять, научусь варить и парить, вязать, еще что-нибудь и заживу тихо-тихо…

– Варить давно пора научиться, – раздался сзади над ухом голос Димы, Света испуганно вскрикнула, не заметив, как он подкрался. – А детей можно попробовать сделать, ну там, через часок, когда поедим.

– Ты посмел подслушивать мои мечты?!

Дима не стал дожидаться, когда Света начнет применять приемы, взвалил ее на плечо и понес в дом, приговаривая:

– Через час будем мечтать вместе, а сейчас кушать шибко хочется.

Стремительно светало. Андрей, наслаждаясь покоем спящего города, не торопился. События, связанные с кровавой свадьбой, остались закрытыми не только для Светы. Собственно, почему? Убийца налицо, сообщники тоже, их взяли. Разве этого не достаточно? Вполне. Но вот какая интересная штука: даже Марат не смог бы вразумительно объяснить причины, подвигнувшие его на такой шаг, даже он! Если б и попытался, рассказ его выглядел бы убогим, все свелось бы к примитивной жажде наживы, а сам он предстал бы в образе жестокого и циничного отморозка. Это не совсем так. Только один человек знает подлинный смысл всей заварушки, только один!..

– Давай пока не будем афишировать наши отношения? – откровенно предложил он Белле. – Мне не везло с женщинами, а когда я их бросал, приобретал славу ловеласа, что совсем мне не льстит. Ты мне нравишься, это пока все, что могу тебе сказать.

– Хорошо, – согласилась она. – И мне не нужен шум, у меня ведь недавно умер муж.

Сказано – сделано, люди-то взрослые. Все остались в неведении, да и не особенно интересовались, кроме Зои, на лице которой маячил вопрос: было? Но Белла отводила глаза в сторону с деланным равнодушием. Андрей уехал в середине дня, она осталась на даче.

Что достается без усилий, забывается тут же. Таков был Андрей. Уже вечером, встретив Риту с Германом, он забыл о Белле. Странным образом устроилась жизнь: конкуренция между ним и Германом выросла до гипертрофических размеров, превратившись в скрытую вражду. Пикировки язвительными фразами, недомолвки, косые взгляды – дальше этого вроде бы не шло. И зачинщиком всегда выступал Герман, имея более нетерпимый характер. Именно поэтому большинство друзей перекочевало в стан Андрея, ведь неприятно, когда, не спрашивая, тебя берут в сообщники и ты вынужден если не поддерживать, то помалкивать, когда при тебе оскорбляют хорошего человека, а Андрей многим был симпатичен. Сдержанность – кредо Андрея, он сто раз обдумает, прежде чем сделает выпад. Но Герман с папой просто-напросто достали его.

У Андрея кишели идеи, а воплощение их стоило дорого. Его идеи успешно подхватывал Феликс и ни под каким видом не уступал часть пирога Андрею. То есть негласно это выглядело так: занимаешься мукой и хватит с тебя, а за идею спасибо. Так случилось и с бутылочным заводом. Проект попал к Андрею, он учуял перспективы, увлек отца, но сами они не смогли это потянуть. Обратились к Феликсу, чтобы помог деньгами и связями, а тот прибрал проект к рукам. Андрей взбесился, в голове засела другая идея: любой ценой…

А вот Белла о нем не забыла. Как забыть молодого, сильного, красивого мужчину? На ее долю выпадали старички, которым место на свалке. Белла, знавшая досконально анатомию любви, потеряла голову, ни есть, ни спать не могла, все в окошко глядела – не едет ли. Он не приезжал, она худела. Полторы недели спустя Белла нарядилась, как принцесса на бал, и решила случайно попасться Андрею на глаза. Но вдруг ее чуть удар не хватил: долгожданный сам явился, наконец, предложил отведать блюд для гурманов за городом. Белла не знала, как вести себя, что говорить, чем его поразить. А его неожиданный визит был вызван очередным приступом злости на Риту.

Итак, Андрей и Белла провели вечер в ресторане, ночь – у нее в постели. Она из кожи вон чуть не вылезла, стараясь произвести на него впечатление, и если бы в тот миг появился некто с кораблем денег, посла бы его к черту. Вот такая возникла большая и страстная любовь у Беллы. Однажды черт знает что на него наехало, но Андрей признался ей:

– Я привязался к тебе. Когда познакомишь с родителями?

Это была правда, его тянуло к ней. Пожалуй, ни одна женщина не любила Андрея так сильно, просто боготворила. Кого же еще искать, ждать? Станет украшением дома и верной рабыней – тоже неплохо.

А у Беллы, как у той вороны из басни, в зобу дыханье сперло. Что значит – когда познакомишь с родителями? Однозначно: они выходят из подполья, он делает ей предложение. Но родители… такие непредставительные, с психологией колхозников, одеваются, как колхозники, едят и спят, как колхозники. Отец, потеряв работу, пристрастился к бутылке, мама похожа на огородное пугало. Белла постеснялась их, поэтому уклончиво ответила:

– Как-нибудь съездим.

– Мне Зойка рассказала о тебе все.

Беллу словно ушатом ледяной воды окатили, она запаниковала: бросит, бросит. Фиалковые глаза заволокло слезами, отчего они стали еще больше, еще темнее. Она мечтала не разреветься, так как знала на опыте, что мужчины не выносят слез. Андрей же, не дождавшись ни оправданий, ни объяснений, с огорчением вздохнул:

– А мне, признаться, хотелось это от тебя услышать.

– Что хотелось тебе услышать? – проглотив слезы, гордо спросила Белла. Она разозлилась на Зойку и всех заурядных баб разом. – Разве может знать Зойка, как мне жилось на самом деле? Ну, да, у меня были мужчины. А ты пришел девственником в мою постель? Или ты, как большинство, считаешь, что право иметь любовниц есть только у вас? А почему? Вы что, по-другому устроены? Все это чванство и ханжество.

Раньше он не видел ее в роли обличителя с гневно горящими глазами, значит, интуиция не обманула его, Белла кипяток не только в постели. Но приоткрылась-то она едва-едва, а что там еще внутри глубоко спрятано? Андрей притянул ее, нежно поцеловал и изменил тактику. Доверительно сказал:

– Прости, я обидел тебя. Наверное, не так выразился, но я ведь люблю тебя, между нами не должно быть тайн. Со своей стороны, клянусь, что тоже ничего не скрою. И впервые скажу то, чего никто не знает. Я плохой человек. Честное слово. Я злой, мстительный, тщеславный. Меня притягивают порочные люди, они естественнее святош, потому что нормальное состояние человека жить для себя, брать то, что нравится и чего хочется. Однажды…

Он рассказывал скверные эпизоды из своей жизни, а Белла… она смеялась, теснее прижимаясь к нему. Ей чуточку недоставало ума, иначе подметила бы в невинных на первый взгляд историях дьявольскую суть Андрея и, возможно… Да что говорить об этом, когда она услышала одно – люблю. Она растаяла, как мороженное на печке, не воспринимала ничего. Люблю – главное завоевание в отношениях с ним.

А для него это было просто слово, такое же, как «спать», «ходить», «стол», «лопата». Слово за слово и в атмосфере доверия и любви они исповедовались друг другу. Кто потянул ее за язык, какая сила? Или опять же недостаток серого вещества сказался, но Белла рассказала о муже-садисте и его кончине. Она не бахвалилась, мол, я и на такое способна, а разоткровенничалась с искренним раскаянием. Давно назрела необходимость поделиться, снять с души камень и услышать нечто типа «у тебя не было выбора, на твоем месте любая поступила бы так же, забудь». Вместо этого Андрей сказал, словно и не ей:

– А мы нашли друг друга.

Он действительно нашел то, что нужно, своим идиотским признанием Белла подписалась под договором с сатаной. Андрей уговорил отца потянуть с заводом, честно сказав, что надоело собственноручно вкалывать на Феликса, пусть уж лучше этот завод не построят. Зная страсть Феликса к женскому полу, Андрей надумал подсунуть ему Беллу, правда, глубоко тот никогда не увлекался, так ведь и предыдущие женщины того не стоили. А ей заявил:

– Помоги мне уничтожить Феликса, и я буду у тебя в неоплатном долгу.

Сказал бы он: спустись в ад и выдери клок шерсти у Люцифера – она бы помчалась туда, если б знала дорогу. Однако предложение выйти замуж за Феликса ей не понравилось.

– Этот человек стоит поперек моей дороги, – объяснял Андрей. – Он ставит мне препоны в делах, из-за него я не могу развернуться. Хочу поквитаться с ним, но мне нужен верный союзник. Вдвоем мы горы свернем. Ты выйдешь за него замуж, нашим встречам это не помеха, а через год он заболеет и скончается.

– Ты хочешь, чтобы я и его… – Белла не смогла договорить окончание фразы, покрылась холодным потом, ведь предстояло второй раз забрать жизнь человека.

– Нет. Эта почетная миссия ляжет на мои плечи. Проживешь с ним год, максимум полтора, а после его смерти имущество поделят на три части, Герман со Светкой рта не посмеют раскрыть. Если тебе удастся уговорить Феликса написать завещание в твою пользу – флаг в руки. Его капиталы мне не нужны, я в состоянии сколотить их сам, а ты приобретешь полную независимость, которую дают деньги. Так как? Не ты – другая поможет.

Последняя фраза возымела действие: все что угодно, только не другая. Белла согласилась. Андрей подгадал, когда Герман надолго уехал по делам, Светке он же подарил путевку, она уехала в круиз на корабле, вот тогда и познакомил Феликса с Беллой. Она сумела подобрать ключик к сердцу местного короля, но бездарно провалилась. Король обожал общество друзей, полагая, что они его тоже любят, он устраивал для них вечера в ресторанах. Когда Белла успела и в постели Феликса полежать, и ненавязчиво пробовала управлять им, он устроил пирушку. Но стоило ей увидеть Андрея, на нее нашло помутнение – не встречались-то две недели. После танцев она поймала его в укромном уголке и набросилась с поцелуями, не предполагая, что Феликс не мог без нее и минуты провести, посему отправился ее искать. И нашел. Без слов развернулся и ретировался. Она же, больше испугавшись, что рассердится Андрей, кинулась вдогонку, придумывая на ходу оправдания. Феликс опустил ее при всех, спокойно, но громко сказал:

– Пошла вон, сучка.

Беллу залила краска досады и стыда, она поплелась домой, как оплеванная. Андрей вынужден был приносить извинения Феликсу, мол, не виноват-с, сама готова была юбку поднять, на что тот рассмеялся:

– Наше дело кобелиное: сучка не захочет, кобель не вскочит, верно? Не бери в голову. Ты ни при чем. Если честно, я восхищаюсь ее лживостью.

Феликс умел выбрасывать из сердца увлечения, не делая из этого трагедии. А вот Андрей расстроился. Среди ночи явился к союзнице и вставил ей по первое число:

– Дура! Такое дело испортила. Потерпеть не могла?

Она умоляла простить ее, в ногах валялась, рыдала, как обыкновенная баба. Помирились в постели, после чего Андрей продолжил воспитание:

– Мы не просто любовники, мы партнеры. А партнеры добиваются цели.

– Я все сделаю, все, – клялась Белла, благодарно целуя его тело.

– Уже сделала, – ворчал он.

Тем не менее понял, что она его рабыня. Семью с ней уже не собирался создавать, семья – это святое. Белла – жена? Как такое в голову могло прийти? Смешно. Так нужна ли она ему теперь? И в каком качестве? Однако он, как всегда, не торопился порвать с ней.

Новый год отмечали в одном из лучших ресторанов. На людях Андрей и Белла делали вид, будто являются всего лишь знакомыми, даже сидели за разными столиками, Белла – в компании Михасика, Зои и Марата. Марат прибыл после учебы из Москвы, где начал работать, но Москва выплюнула его, как выплевывает людей ленивых и недалеких. Он давно водил дружбу с Михасиком, а тот частенько имел неприятности не только за дебоши в пьяном виде, но и за авантюры на торговом поприще. На Михасика заводились даже уголовные дела, отец Марата отмазывал друга сына, тот, конечно, не оставался в долгу. При этом по сто раз заверял, что ради Леонида Гавриловича и Марата готов на все.

Очутившись за одним столиком с Беллой, Марат ел ее глазами. Женщины его не баловали, так ведь он суперменом не уродился, секс покупал, слава богу, с этим делом проблем нет, да и завоевывать женщин он не стремился. Но Белла сильно зацепила его. Он постоянно приглашал ее танцевать, и было видно, как балдел от нее. Андрей потешался над ним, пригласил Беллу, ведь ничего странного в том нет – танцевать со знакомой.

– Этот идиот меня достал, – пожаловалась она. – Раздевает глазами и даже не скрывает этого. Лицо у него… безумное. Он нормальный?

– Вполне, – улыбнулся Андрей. – У мальчика страсть, неужели не видишь? Ого, как смотрит на нас. Еще чуть-чуть и расстреляет меня. Чудак на букву «м». А знаешь, не отталкивай его, подразни. Будет забавно.

– Считаешь, забавно дразнить психа, готового изнасиловать меня посреди зала? – вскипела она.

– Его отец – главный мент города, набитый дурак, но враждует с Феликсом. Возможно, Марат нам пригодится. Делай, что говорю.

Андрей не мог предвидеть, как скоро понадобится Марат, однако это был способ шоколадно удалить Беллу от себя, последнее время ее рабская преданность его тяготила. Она послушно выполнила приказ, боясь разгневать Андрюшу.

В результате Марат не давал ей покоя, постоянно приезжал к ней, за чашкой чая засиживался допоздна, уезжал не солоно хлебавши, на следующий день снова спешил к ее ногам. Так продолжалось долго, Белла бесилась, потому что встречи с ненаглядным Андреем стали редкими. Она смеялась, рассказывая, как Марат старается затащить ее в постель, и бесится после неудачи.

– Да переспи с ним, в конце концов, – огорошил ее Андрей.

– А ты не будешь ревновать? – кокетливо спросила она, ибо восприняла слово «переспать» как шутку.

– Ревность, дорогая, удел недоразвитых, – цинично усмехнулся он. – Понимаешь, насколько я знаю, Марат гнида еще та. Он не отстанет от тебя, воспользуется дружками, тогда это произойдет грязно, а потом будет хвастать победой. У него же наполеоновский комплекс, заметила? Он имеет спину – отца, который из любой грязи его вытащит, поэтому он обязательно обнаглеет. За ним подобные делишки уже водились, – пугал ее Андрей.

– Он насильник? – брезгливо поморщилась Белла.

– Слухи такие ходили, вроде бы поэтому отец удалил его из города, но это всего лишь слухи. Мой тебе совет: приручи мальчика.

– Я хотела хранить верность тебе, – огорчилась она.

– Верность, порядочность… Устарело! – зомбировал ее Андрей. – Добродетель, милая, такая же аномалия в наши дни, как снежный человек. Кто-то его якобы видел, а на самом деле его нет. Нам с тобой незачем притворяться, мы такие, как есть, в чем наше преимущество. Изыски не для нас. А Марат из нашей породы, он нужен нам. Неужели так трудно с ним переспать? Он симпатичнее старых козлов, с которыми ты спала. Я сказал – сделай! И срочно.

Она позвонила Марату: жду. Конечно, он тут же примчался к ней и попал в романтическую обстановку: свечи, шампанское, Белла в прозрачных одеяниях, секс в лучших традициях индийского учения. Но когда на нее взгромоздилось костлявенькое существо, которое можно отнести к мужскому сословию только по одному признаку – хвосту спереди, надо сказать, не впечатляющему, она подумала: «Я не делаю ошибки?»

Марат слетел с катушек и при том распушил перья. Ему хотелось показать Беллу друзьям, ходить с нею повсюду, но она предпочла торчать дома. С нею торчал и он, не ведая, что не единственный у нее.

Летело время, и вдруг! Подарок судьбы! Герман попал, да как! В голове Андрея созрел план, в котором Белле он отвел главную роль. Предполагая, что Феликс все равно отмажет Германа, Андрей решил ковать железо пока горячо. Он приступил к обработке Беллы. Ей следовало довести Марата до стадии ненависти к Феликсу, далее женить его на Светлане, взять на себя Германа, а Риту отвлечет от Германа Андрей. Разумеется, это будет временно, но в результате все то, что хапнул Феликс, достанется Белле. Перспектива высветилась настолько заманчивая, а игра в шахматы с живыми фигурками столь увлекла его, что Андрей несказанно воодушевился. Первым предстояло убрать Феликса, сделать это должен Марат.

– Как он согласится? – естественно затряслась Белла.

– Дорогая, это твоя работа. Деньги так просто не сваливаются. Ты станешь независима и богата, поэтому поработай головкой, придумай.

Теперь Марат заставал ее в печали, она отдавалась ему с безумной страстью, а потом снова впадала в грусть. Он, как и любой мужчина на его месте, коплексовал, что не удовлетворяет богиню, это его задевало. Но когда Белла узнала, чем обеспокоен Марат, рассмеялась (печально) и убедила (с жаром): причина не в нем, с ним она «наверху блаженства». Дурак поверил, но донимал, в чем же тогда дело? Опустив ресницы, она сказала:

– Если я расскажу, ты бросишь меня.

– Не брошу. Рассказывай. – Весь его вид говорил: я большой, я сильный, я могучий.

– Понимаешь, я полностью в руках Феликса, – начала Белла. – Я вышла замуж за потрясающего человека, но без средств. Мы прожили несколько лет, и вдруг он тяжело заболел, понадобились деньги на лекарства, на всякие там трубки, катетеры… Сейчас за все дерут. Я надеялась, что он выздоровеет, попросила денег у Феликса. Когда-то Феликс дружил с моими родителями, потом разбогател, перестал с ними знаться. Он дал денег, взял расписку. И мне пришлось обратиться к нему много раз, он никогда не отказывал. Муж умер, похороны оплатил Феликс, обещал меня устроить на работу, но при условии, если я вернусь сюда. Я и вернулась. Феликс кормил меня обещаниями, выдавал деньги, а теперь требует вернуть весь долг. А у меня нет средств. Он предложил отработать в его постели и не только в его, у него масса нужных людей.

– И что ты? – позеленел Марат. – Согласишься?

– А есть выбор? Я не героиня, жить на улице из гордости – это не по мне. Если я откажусь, Феликс заберет мой дом.

– Я сниму квартиру, будем жить вместе.

– О чем ты говоришь! Квартиру! На этом, думаешь, проблемы закончатся? Феликсу нужна я! (Одновременно повысила свой рейтинг в глазах Марата.) Он найдет способ достать меня. Ты что, не знаешь его? К тому же дом не мой, а родителей. Но если я его и продам, долга не погашу.

– Пока его достает мой отец. Слышала про Германа? Одно твое слово – и Герман сгниет в тюрьме.

– Какое мне дело до Германа? Я ненавижу Феликса!.. А впрочем… я подумаю насчет Германа. Ты поможешь мне?

– Все сделаю.

Белла доложила Андрею: клиент готов. За сутки и Марат много передумал. Феликс досаждал отцу, значит, и ему. Белла зажгла внутри у него огонь, он ощутил себя полноценным мужчиной, без нее мир погаснет. Он готов сделать для нее все, но план Беллы превзошел его ожидания.

– Я хочу, чтобы ты женился на дочери Феликса.

– Что?! – подпрыгнул Марат. – На этой букашке? Невозможно.

– Очень даже возможно. Пусть Феликс купит свободу сына за дочь. Ты только подумай, что получишь. Половину состояния Феликса.

– Он же не собирается умирать.

– Сегодня не собирается, а завтра – как знать. – Она пригубила бокал с вином, загадочно улыбаясь. – Это сделать просто. Я получу свободу, ты деньги, твой отец избавится от врага. Но это еще не все, есть Герман. Его я беру на себя. И все достанется нам, ты понимаешь? Нам всего-то понадобятся мужество и хладнокровие.

Всего-то! Как будто завалить Феликса, а именно об этом иносказательно говорила Белла, – все равно что яблоко съесть. Но она продолжала рисовать радужные картины их совместной жизни. Деньги – это независимость, машины, путешествия, власть. Все то, что имеет Феликс. Поэтому он так нагл. Жизнь одна, половина ее уйдет на добычу денег, половина на лечение заболеваний, связанных с добычей, а жить когда? Они же могут вдвоем за короткое время приобрести состояние плюс избавятся от негодяя.

Марат рос в семье, где представление о морали отсутствовало напрочь. Он, конечно, колебался, но недолго, одним махом запрыгнуть на вершину – заманчиво. Вспомнил выражение «Красть – так миллион, спать – так с королевой». Королева у него есть, миллионы будут – такова воля Марата. Да и нельзя показать Белле, что он трус, она ведь принадлежать слабаку не захочет. И он сказал:

– Сделаем.

– А как тебе невеста? – поинтересовалась Белла.

– Кожа и кости (будто он гигант!), даже синие жилки просвечивают. Волосы как солома торчат, лет на пятнадцать тянет. Крысенок. (А он тигр!) А злющая… Думаю, к тридцати годам переплюнет мегеру.

– Переплюнет, если доживет, – медленно поднося сигарету ко рту, сказала Белла.

– Если доживет, – повторил он, положив ее на спину. – Мне же с ней спать придется. Не представляю, как я смогу… (Будто с ним спать – оргазм на оргазме!) А ты не ревнуешь?

– Ревную. И очень-очень, но ты же любишь меня, и у нас есть общая цель. А ведь Светку непросто будет уломать, так что не обольщайся. Но я научу тебя, как укротить маленькую крыску. Есть хитрости, о которых современные мужчины понятия не имеют.

– Когда и как уберем Феликса?

– Об этом не сейчас. Сейчас я хочу, чтобы ты любил меня.

Без Андрея она ничего не решала. Тем временем Андрей находился в отъезде, заехал в Питер к друзьям и купил два контрабандных пистолета. Один преподнес в дар отцу без задней мысли, второй (с глушителем) отдал Белле.

– Феликса надо убить на свадьбе, – сказал он.

– На свадьбе? – похолодела Белла. – Там же будет полно народу…

– Да. Зато Марат останется вне подозрений. Кто убил – поди, разберись среди толпы. Марат не должен попасться, иначе сдаст тебя, это в наши планы не входит.

– Он еще не знает, что ему предстоит убить.

– Конечно, ему. Не тебе же. До свадьбы две недели, у тебя есть время.

Каждый день она увозила Марата далеко за город, где они стреляли по болванкам. Но ручки Беллы не созданы для пистолетов, она редко попала по цели, Марат же неплохо стрелял. Белла упорно направляла ствол, желая сделать Феликса трупом собственноручно. И когда изредка попадала, радовалась как ребенок. А потом мазала двадцать раз подряд.

– Боже… – расстраивалась она. – Если не попаду, что будет? Такой удобный случай подворачивается один раз.

– Ты промажешь. Феликса застрелю я.

– Нет! Ни за что! Это моя идея, я должна сама…

– А если киллера нанять? – осенило ее практически накануне свадьбы.

– Где его сейчас найдешь! – вырвал у нее пистолет Марат. – Объявлений в газеты не дают: стреляю по Феликсам. Да и нет в нашем городе настоящих киллеров. Это же не шавку завалить, а Феликса, на такой шаг никто не отважится. Есть аксиома: хочешь сделать хорошо, делай сам. Не упрямься, Белла, застрелю я. Только куда пистолет деть? Я же буду в костюме. В карман опасно класть, случайно могут нащупать во время поздравлений.

– Пистолет будет у меня в сумочке. Отдам тебе, когда…

Она целовала его губы, лоб, виски, вселяя в него уверенность. А ему понравился образ отважного мачо, которому все по плечу.

Андрей работал в другом направлении, ведь главный вопрос – где застрелить. Выяснив, что кабинет директора отдан Феликсу, он начал обрабатывать отца:

– Поговори с Феликсом о Ступине. Он перешел все границы, пора что-то делать, иначе власти нашего короля придет конец, следовательно, и у нас пойдет не сахарная полоса.

– Ты же знаешь, Феликс не ввязывается в драки, – ответил отец.

– А ты убеди его. На свадьбе будет много времени. Подгадай к концу вечера, когда он устанет от гостей и способен будет говорить о делах. Да, кстати, о свадьбе. Передай, у меня есть особенный подарок. Я связался с пиротехниками, они устроят фейерверк, какого в городе еще не бывало. Расходы беру на себя. Гулять так гулять.

– Передам, он будет доволен. А насчет Ступина…

– Папа, ты вдолби ему, что Леня не оставил надежду прижать его. Герман только повод. Посмотри, как Леня закрутил: Германа обвинили в убийстве, Светка купила брату свободу, а подоплека в чем? К деньгам Феликса подбирается Ступин.

– Да, это серьезно. Мне казалось, ты не жалуешь ни Феликса, ни тем более Германа.

– Папа, к Феликсу я отношусь нормально, мне не нравятся его руки загребущие. А Герман… ну, это уже слишком! Так и я, и ты можем залететь к Ступину. Его пора на место поставить. Только прошу тебя, обстоятельно обрисуй положение и не выпускай Феликса из кабинета, пока не добьешься результата.

В день свадьбы вечером Андрей подмигнул отцу, мол, пора. Тот проговорил с Феликсом почти до начала фейерверка, на который всех пригласил Андрей. Расчет был прост: Феликс тугодум, ему необходимо переваривать информацию, взвесить все за и против. Он и остался один. Поскольку слухи ходили, что покажут нечто особенное, все гости ринулись на улицу, включая официантов с поварами и телохранителей. Но кто же знал, чем обернется их беспечность? Два туалета перекрывали тяжелые шторы, там-то и передала пистолет Марату Белла, сама побежала на улицу – как раз раздались первые залпы. Держа пистолет за полой пиджака, Марат вышел из укрытия. Последние гости спешили на фейерверк, все были пьяны, Марата не замечали. Снаружи стояли визг, гомон, стреляли пробками от шампанского. Марат открыл дверь и спросил:

– Можно? – и вошел.

Феликс стоял спиной к нему, опираясь руками о стол. Марат вынул пистолет, вдруг екнуло сердце: остановись. И он хотел спрятать пистолет, но Феликс повернулся:

– Чего тебе?

Его глаза сразу попали на пистолет. В них промелькнуло удивление, затем подозрение, Феликс шагнул ему навстречу… Тут-то Марат понял, что назад пути нет. Молниеносно рука взметнулась вверх, палец нажал на курок. Не пришлось стрелять дважды. Пуля попала точно в лоб, Феликс рухнул. Марата покрыл пот, будто его окунули в воду.

Неожиданно ухо уловило шорох. Марат повернул голову к окну, а там Егор повис, держась за подоконник. Механически рука направила ствол на парня. Секунда – глаза в глаза, секунда – и Марат едва не упал замертво, потому что за кисть с пистолетом кто-то схватился:

– Не смей! Ты что, паскуда, натворил?!!

Это был Леонид Гаврилович. Его разбудили залпы фейерверка, он открыл глаза и увидел сына, который входил в кабинет. Мучаясь от изжоги, с тяжелой головой, он с большим трудом встал на ноги, решил присоединиться к сыну и родственнику. Вошел и протрезвел за считаные секунды, увидев убитого Феликса, а сына с пистолетом, который он нацелил на окно. Марат был бледный, с синими губами, казалось, не соображал, кто перед ним, однако выдавил:

– Ты помешал… Теперь есть свидетель.

– Дай сюда! – Папа вырвал пистолет. – Убирайся! На улицу, сволочь!

Марат едва переставлял ноги, отец вытолкал его из кабинета, но сын поплелся в туалет. Леонид Гаврилович, озираясь по сторонам, вытер ручки двери галстуком, который до этого покоился в кармане, сунул пистолет за пояс сзади, глушитель в карман пиджака. Одновременно оценил обстановку: кругом пусто, значит, есть надежда. Мимо быстро прошел Марат, затерялся среди восторженно визжащей толпы. Леонид Гаврилович вышел за ним на площадку перед рестораном, он был потрясен поступком сына, чувствовал, как кровь пульсирует в висках: лишь бы никто не видел Марата. А пацан в окне? Эта мысль чуть не убила его, но Ступин не сорвался с места, продолжил стоять у всех на виду до самого обнаружения трупа. Когда нашли Феликса, у него уже был готов план: парня надо хотя бы изолировать. Весьма кстати выяснилось, что на свадьбе были посторонние – друг Светки, был и конфликт у него с Феликсом. Сняли отпечатки с подоконников, на одном нашли четкие, которые, как оказалось впоследствии, принадлежали Егору. Подозреваемого взяли дома. Он все отрицал, тем не менее на Марата не указал, видимо, парень был напуган и решил молчать, возможно, хотел выдать имя убийцы на суде.

Феликса похоронили, когда сытые поминальщики расходились, Андрей тайком увлек Беллу в сторону:

– Я отвезу мать, она неважно себя чувствует, а к тебе есть просьба. В сумерках последи за Германом. Напротив дома растет тополь, оттуда отлично видна его комната. Бинокль я бросил к тебе в машину. Да, оденься попроще.

Он жаждал знать, насколько Герман повержен. Что он без отца? Жалкий ноль, которому осталось надавить на горькую и подохнуть под забором. Но Белла принесла неутешительные новости: Герман и Рита занимались сексом. Пил? Не так чтобы очень, был нервозен, много говорил неизвестно о чем – с дерева не услышишь, далековато. Андрей сказал:

– Берись за него всерьез. Риту отвлеку я.

– Не очень-то она тебя жалует, – съехидничала Белла, мучаясь от ревности. – Кстати, я должна предупредить, она в постели ледышка.

– Вот и покажи Герману, что такое заоблачный секс.

– Феликса нет, что тебе еще нужно?

– Все. И мы об этом говорили, не заставляй меня по сто раз повторять. Если Герман очухается, станет на место Феликса, он будет похуже папаши, ясно? Преследуй его днем и ночью, делай, что хочешь, но прицепись к нему.

Беллу одолевали сомнения, а не поступит ли Андрей с ней так же цинично? Но любовь на разум не опирается, на сомнения тем более.

Леонид Гаврилович не остыл за пару дней и, когда удалось остаться с сыном наедине, устроил допрос с пристрастием – врезал два раза по роже:

– Ты понимаешь, что натворил? Зачем?! Я враждовал с Феликсом, об этом весь город знает. Как ты мог так подставить меня? Родной сын! По уму, первым подозреваемым должен стать я. Я находился у кабинета.

– Брось отец. – Марат не обиделся на рукоприкладство. – Ты же мечтал убрать Феликса, просто духу не хватало. Я сделал это за тебя. Теперь у меня есть Светка и половина бабок Феликса. Недурно, а?

– И свидетель, – охладил папа сына. – Который видел, как ты стрелял. А я покрыл тебя. Если Герман доведет дело до областной прокуратуры… И когда услышит на суде наши имена…

– Не ори! Давай вместе подумаем, как не довести дело до суда.

Марат намеренно отправился со Светой на свидание с Егором. Он не мог допустить, чтобы тот сказал ей, кто убил отца. Вторая причина – Марат явился напоминанием Егору: лучше, парень, молчи в кулак, ничего со мной ты не сделаешь. Там же он убедился, что Егор затаился, возможно, на суде выдаст его. К тому же Егор сказал о Мите и его друге. Зачем? Ответ напрашивался сам собой: парень намекнул, что не он один знает, кто убил, Марату не отвертеться. Теперь не понадобился чужой ум, Марат вынес свой приговор:

– Егора надо убрать. Если Митя в курсе, то следует убрать и его.

– Ты посмотри, как тебя разобрало! – взбесился отец. – Убрать! Кино насмотрелся? Ты хоть представляешь, сколько людей будет вовлечено в твое «убрать»? Тайна – это когда знает один. Один! А не гвардия! Прежде чем идти на такое, ты должен был сто раз подумать.

– Я не мог знать, что этот дурак полезет в окно, когда я…

– А должен был! – заорал в ответ отец.

Так или иначе, а на плечи Ступина-старшего легла тяжелейшая проблема, которую обеспечил ему идиот сыночек. Папа взял за жабры (но не лично, а с помощью верных людей) Михасика и Болта, мол, пора платить по счетам. Этим – только дай, вот уж у кого ни угрызений, ни атавизмов из набора десяти заповедей близко не лежало. Начальник тюрьмы – большой кент Леонида Гавриловича и одновременно тоже должник. Егора ликвидировали, хотя Ступину было жаль парня, но куда ж деваться.

Началась цепь неслучайностей. Не случайно Андрей встретил Риту, когда она сбежала от Германа, узнав о смерти Егора. Белла с наблюдательной вышки на тополе доложила о крупной ссоре, что Рита собрала вещи, подралась с Германом и выскочила на улицу. Не случайно у Беллы сломалась машина, после чего она вползла к Герману в дом и основательно окрутила его.

И вдруг досадный прокол: Белла стерла запись, но, как уверяла, Герман этого не видел. Однако что-то внутри Андрея тревожно завибрировало. Но время, протекавшее без катаклизмов, успокоило его, ведь Белла стала официальной подругой Германа.

Рита Андрею нравилась давно, но всего-то нравилась, поначалу он в пику Герману хотел отбить ее. Позже присмотрелся, а девушка-то порядочная, неглупая, скромная, терпеливая, к тому же еще и красивая. Как такая девушка может любить Германа – он отказывался понимать. Короче, Рита не дешевка, в ней навалом заложила природа те качества, которыми он восхищался в других, которых лично у него не было, нет и не будет. Да, в других он ценил порядочность, ею не обязательно обладать самому, а вот те, кто окружают его, должны быть на высоте. Зачем иметь под боком подлые душонки? Андрей понял, что лучшей жены ему не найти, значит, она должна стать его женой. Он хотел создать собственную крепость, где ему станет удобно, тепло и стабильно. А как быть с Беллой и той длинной лапшой, которую он продолжал ей вешать на уши?

– Он все знает! Я у него, спаси меня!

– Ничего не понимаю. Ты у кого?

– Вчера Герман узнал. – Белла хлюпала носом. – Узнал, что у меня в сумочке была «игрушка». Он требовал назвать… я не говорила… Хотела ударить его канделябром, но он… он связал меня, бил… Он ужасен. Андрей, я предала Марата. Сейчас Герман уехал… я связанная, не могу убежать…

– Постой, как же ты позвонила?

– Скинула с аппарата трубку… Кнопки на аппарате большие, я нажала на них носом…

– Ты смеешься? – разъярилась она. – Сейчас же вытащи меня! Ты знаешь, чем все это грозит? Втянул меня? Вот и вытаскивай.

– Милая… – Ему вдруг стало не до смеха, Беллу припрут – она сдаст не только Марата, его тоже. Да теперь и Герман стал реальной угрозой. – Я не в городе. Звони Марату, пусть он приедет и повторит… свадебную шутку. Ты меня поняла? Действуй, а я выезжаю.

Он лгал ей, так как был у себя в офисе, лгал и знал, что Марат примчится, потому что ему надо спасти себя. И он примчался, выкрав у отца «беретту». Собаки, естественно, пустили Марата, ведь он часто заезжал к Герману, местонахождение ключа для прислуги знал. А Белла вся склеилась, как мимоза, и повторяла:

– Что теперь делать, Марат? Что делать?

– Ждать, – сказал он. – Молись, чтобы Герман пришел один.

И ждали. Искали злополучную кассету. В начале восьмого во двор въехала машина, Марат и Белла умчались в зимний сад. Дело в том, что к пистолету не нашли глушитель, выстрел могли услышать соседи, а зимний сад был спланирован в глубине дома. Не обнаружив пленницы, Герман догадался, что здесь кто-то побывал, достал пистолет и начал обходить дом, понимая, что теперь представляет опасность для Беллы и для того, кто убил отца, значит, они где-то в доме. Достиг зимнего сада. Белла притаилась в классическом месте для любовников – в шкафу, Марат стоял у входа и прятался за китайской розой. Стоило Герману осторожно переступить порог, как Марат приставил к его затылку пистолет:

– Спокойно, Гера, иначе выстрелю. Иди в бассейн.

Герман не выказал испуга, однако подчинился, медленно двинул в бассейн. У Марата дрожал голос, когда он потребовал:

– Ты мне кассету, я тебе жизнь. Где кассета?

– Кассету? – хмыкнул Герман. – Больше ничего не хочешь? Учти, если со Светкой что-нибудь случится, я мертвым приду и порву тебя. А ты просчитался, Маратик. О, как ты просчитался.

– В чем?

– Сегодня я написал завещание, мое имущество и бабки после моей смерти отойдут Рите. Светке ничего не перепадет. И еще я подготовил для тебя сюрприз, рано или поздно имя твое всплывет.

– Блефуешь? – содрогнулся Марат.

Они продвигались вдоль бассейна. Неожиданно Герман повернулся и… не успел выстрелить. Его опередил Марат, пуля попала в грудь Герману, он сделал несколько шагов назад и повалился навзничь. Марат и ревущая Белла оттащили тело в угол бассейна, вытерли кровь с кафеля…

– Герман! Где ты? Герман! – Это вошла Рита.

– Слышишь? – панически прошептала Белла.

– Заткнись! – впервые грубо шикнул на свою богиню Марат. – Сиди тихо.

Белла рванула к зимнему саду и спряталась там, Марат заметался в поисках пистолета, который куда-то положил, когда перетаскивал Германа. Рита могла появиться в бассейне, заслышав возню, он не стал рисковать и упал на пол за кадками с растениями.

Герман истекал кровью, почти ничего не слышал, кроме голоса Риты. Адская боль не давала пальцем пошевелить, но он все же сел, опершись спиной о кадку. Чувствуя, что теряет сознание, а вместе с ним и жизнь, он написал два злосчастных слова, зашифровав «тетрадь» в «слова». Рита должна понять, она вспомнит, – надеялся он. Она вошла в бассейн. Герман хотел ее предупредить: здесь Марат, но не получилось, лишь губы шевелились. Он видел, как Марат прыгнул на Риту, оба упали в бассейн. Герман пытался встать, но подняться он уже не мог, не мог помочь Рите, ему стало еще больнее от бессилия. Умирая, он беззвучно шептал:

– Живи, Рита, живи…

Белла убежала в гостиную, тряслась от ужаса, вскоре появился мокрый Марат и сообщил:

– Готова. Эту дуру нам черт прислал.

Он вернулся в бассейн, нашел пистолет, из которого стрелял в Германа, кинул его в воду. Его позвала Белла, которой не терпелось убраться из дома. Бросив: «Иду», он посмотрел на трупы и умчался к подружке.

Подробности Андрей выяснил только на следующий день. Он ждал Беллу у ее дома, но приехала она вместе с Маратом. Значит, дело сделано. Андрей облегченно вздохнул и отправился домой. К его радости Риту не утопили, как рассказала Белла, но ее задержала милиция. Он сделал все, чтобы вытащить ее, ощущая в себе приток истинного благородства.

Белла сидела дома, заливала ужас водкой, звонила Андрею, он либо не отвечал, либо говорил, что приедет позже. Думал, что с ней делать. Марат тоже не посещал Беллу, его пас папуля, догадываясь, кто завалил Германа. Беллу снедали страх, одиночество и тоска. Однажды она отправилась на поиски Андрея, который не должен был оставлять ее одну, а обязан поддержать, успокоить. Колеся по городу, она приметила его автомобиль, догадалась зайти в ресторан. А там были Андрей с Ритой, что ее безумно оскорбило. Сцену она устроила намеренно, чтобы Рита прогнала Андрея. И в холле, когда он ее туда грубо вытащил, сказала:

– Значит, ты так со мной! Что, надеешься в стороне остаться? Хорошо, попробуй. Я сегодня же все расскажу Марату, понял? Либо мы с тобой уезжаем из этого города, либо… Выбирай. Мне надоели твои игры. Я знаю, за все надо платить и не откажусь, но не одной же мне расплачиваться!

– Поезжай домой и жди меня.

Он подавил ее не словами, а полным спокойствием, будто не услышал угроз. Кстати, Белла не собиралась осуществлять угрозы, это все было сказано в запале, от обиды. Андрей не дурак, должен понимать, в каком она состоянии. Конечно, Белла знала, что Марата при любых раскладах отмажет отец, значит, и ей бояться нечего. Дело именно в ее угнетенном состоянии, в ее вине, которую трудно пережить. Кто обязан ей помочь? Андрей. А он отдалялся.

Она подготовилась к встрече, собираясь устроить ему такую ночь любви, после которой он себя забудет. Оделась в соблазнительные одежды, нанесла косметику, приготовила ужин и свечи, благовониями задымила весь дом и села ждать. Дергалась от всякого шума за окном, а он не появлялся. Чтобы снять напряжение, Белла выпила несколько рюмок водки, постепенно начинала злиться и отчаиваться. Он вошел часов в одиннадцать.

– На дорогах что, пробки, почему ты ехал так долго? – надулась она.

– С дорогами порядок, – снимая пальто, сказал Андрей. – Ты пьяна?

– Немножко. Мне так плохо…

– Ну-ну, Белла, – обнял ее Андрей, поцеловал. – Ты же не из слабых.

– Ошибаешься. – Дежурная ласка сделала ее покорной, как овцу. – Я слабая, мне не под силу все это. Андрей, ты хочешь меня оставить?

– Кто тебе сказал такую глупость? – Он снял пиджак, значит, собрался остаться на ночь. – Неси бокалы, я привез шампанское.

Белла почувствовала его расположение, воодушевилась, запорхала вокруг и подумала, что мужчин иногда полезно пугать. Устроившись на одном диване, выпили, и вдруг он грустно проговорил:

– Ты очень красивая. Пожалуй, слишком красивая.

– Почему ты говоришь таким тоном? Словно быть красивой недостаток.

– Если ты расскажешь о нашем сговоре Марату, он уничтожит нас обоих, – сказал он, целуя ее.

– Я похожа на идиотку? Господи, как мне надоело все. Андрей, давай уедем? Поселимся в каком-нибудь городке…

– Марат выпотрошил игрушки? Я правильно догадался?

– Конечно. Андрей, мы уедем? Обещай мне…

– Понимаешь, Белла… – Он откинулся на спинку дивана, забросил ногу на ногу. – В принципе это неплохая идея, но есть одно маленькое «но». Мы с тобой негодяйского роду-племени, живя вдвоем, всегда будем на острие недоверия друг к другу, не согласна? А кого мы наплодим? Представь, весь мир заполнят такие, как мы, что будет, а?

– Не понимаю…

Ее немного водило из стороны в сторону, отяжелело тело. Белла подумала, что напрасно после водки пила шампанское.

– Я к тому, что таких, как мы, должно быть мало, а нас много. Я, ты, Марат, отец Марата, Михасик, Болт… Долго можно перечислять. Наступает перевес.

– Мне нехорошо, Андрей…

– Мы не испытываем друг к дугу ненависти, но не упускаем возможности уничтожить друг друга. Разве это жизнь? Тут важно, кто кого первый сметет. Извини, милая, но я опередил тебя. Белла, умереть красивой – это лучше, чем состариться.

– Что? Почему умереть? Я не хочу…

– Вот и все, – взглянув на часы, вздохнул он с похоронным видом. – Сейчас ты просто уснешь, не бойся.

Белла вскочила, но ноги не удержали ее, она упала назад на диван. Холодели руки и ноги, отказала речь, не хватало воздуха. Она умерла, так и не осознав полностью, что наступает конец. А может, догадалась, но страх смерти недолго ее мучил. Андрей уничтожил улики, постоял немного над ней – такой красивой и такой безнадежно глупенькой – потом выключил свет и поехал домой, к Рите.

Совсем рассвело. Прищурившись от лучей солнца, Андрей очнулся и глубоко вдохнул свежий воздух. В магазине купил коробку конфет, бутылку шампанского и выпросил за сказочную сумму цветочный горшок с кустом карликовой розы – больше-то цветов взять негде в это время. Ну, теперь домой.

Он помогал Светлане и выгадал. Девчонка не знает цены деньгам и замечательно. Теперь у него половина владений Феликса, о которой он и не грезил, она упала в руки сама собой. Рита и Светлана долго спорили, обе отказывались от состояния Германа, он не вмешивался. Дочь Феликса, не собираясь жить в городе, доверила управлять всем ему. Собственно, денег ей хватает с головой, а он… он занял место Феликса. Теперь он первый. И не допустил ни одного промаха! Все сделал чужими руками, но своим умом.

Нет, один раз его затрясло сильно – когда Света нашла тетрадь Германа. И тогда он сидел на тополе, направив бинокль на окна, когда ребята смотрели кассету Михасика. По их растерянным лицам он определил, что они остались в неведении, а утром, пролистнув тетрадку, он окончательно успокоился. Сегодняшняя победа была не столько над Маратом, сколько над его отцом, этот свинтус любит совать свой пятак во все корыта. Андрей же расчищает пространство вокруг, чтобы не появился подобный ему, который захочет разыграть такую же партию.

– Ну, что? – встревожено встретила его Рита. – Я места себе не нахожу.

– Все нормально. Теперь все кончено. Это тебе. Извини, других не было.

– Боже мой! – Рита засмеялась. – Только ты можешь вручить цветы в горшке. Что там было? Рассказывай.

Рита… В ней он не ошибся, впрочем, он никогда не ошибается. Она умна, заботлива, помогает ему и очень его любит, с ней нескучно. Короче, идеальная жена. Она накрыла стол, Андрей потягивал коньяк, ведь после опасного предприятия не мешает расслабиться, и подробно рассказывал жене о перипетиях ночи.

– Светлана… – покачала головой Рита. – Такая маленькая, хрупкая… Откуда в ней столько силы? Мне казалось, она ни на что не способна, так, растение из пробирки.

– Не забывай, Феликс был мужик мощный. Светка его дочь, значит, в него.

Проснулась Катя, мир завертелся вокруг дочери. Несмотря на бессонную ночь и усталость, Андрей занялся девочкой – ему нравится быть отцом, а Рита подошла к телефону.

– Срочно включите телевизор, – сказала свекровь. – Там Андрей.

Повторяли прямой эфир. Рита с затаенным чувством страха села перед экраном, но бестактный вопрос и ответ Андрея вырезали.

– Папа, ты здесь, а почему ты там? – снова удивилась Катюша.

А мама и папа целовались, Катя по очереди теребила родителей, требуя ответа на свой важный вопрос, и очень сердилась.

Кира Викторовна не сводила глаз с экрана. Все ей нравилось в Андрее, все. Не без удовлетворения она сказала:

– А он не размазня. Из него вышел толк.

И кивала, соглашаясь с Андреем, словно это она вела с ним диалог. И улыбалась. А чья это заслуга? Она с гордостью произнесла:

– Я хорошо воспитала сына.