"Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб" - читать интересную книгу автора (Саусверд Феликс Освальдович)

Предисловие

Итак, почему шахматно-условное: «слоны» и «пешки?» «Слоны» — понятие в данной истории разноплановое. Это и шахматный слон, вульгарно — «офицер», что значит господин, повелитель, начальник или в этом роде кто-то еще. В этой книге, мы попытались рассказать об истории движения Сопротивления на оккупированной территории, о деятельности группы патриотов рижского подполья через подходы, восприятие, оценки и действия вражеских «слонов». Ну и не обойдены, конечно, «слоны» наши, домашние, отечественные.

Пешка же и есть пешка. Как известно, она расположена впереди благородных фигур: короля, ферзя, слонов, коней, ладей. Она, пешка, идет в бой по приказу свыше, ее чаще всего приносят в жертву, и только она, больше никто, может набрать такую силу при движении в атаку, что иногда превращается в самую решающую фигуру — в ферзя, и тем предопределяет выигрыш кампании. И еще пешка не может идти назад, не имеет права отступать. Только вперед! Хоть на одну клеточку, на один шаг, на один бросок, но вперед! Это все на доске.

А в жизни? О войне написано много и будет написано еще больше, ибо столько судеб человеческих превращено в прах и пепел, что мы — простые люди — своими рассказами, устными или на бумаге, постоянно пытаемся определить вину «слонов» за судьбу «пешек». Это давно перестало быть древней игрой и превратилось в такое проклятие, которое все мы желаем предотвратить и уничтожить в зародыше. Война была внезапной, нападение вероломным? Да уж бросьте, увольте! «Слоны» в лице Гитлера и всего руководства его национал-социалистского стада: Кейтель, Гиммлер, Канарис, Розенберг, Шелленберг — подготовили поход на Восток настолько заблаговременно, что успели даже навести лоск на заклепках ворот лагерей для наших военнопленных, побив тем самым рекорд готовности к войне номер один по шкале зашнурованного немецкого ботинка.

Помните начало романа «Война и мир», милую болтовню в салоне графини Анны Павловны Шерер о продвижении страшного корсиканца: общество гудело в тот вечер, как растревоженный пчелиный улей. К чему это я? Да к тому, что в 1941 году разговоры подобного рода объявлялись паническими, пасквилем на нашу дружбу с Германией со всеми вытекающими отсюда последствиями. С чем еще ассоциируется вечер у Шерер? Да с тем, что собиравшиеся, скажем в Кремле или на даче у Сталина, тоже были прекрасно осведомлены о движении урожденного австрийца Шикльгрубера к нашим рубежам, для чего в поверженной Польше накопили к началу восточной кампании восемь армий вермахта. Тем не менее ни один из сталинских приближенных «слоников» не обратился с открытым письмом, как Ф. Ф. Раскольников, не принес в жертву лучшую жизнь ради спасения «пешек», побоялся, что сразу перенесется от открытого послания в закрытый гроб.

Заметьте, что офицеры начальствующего состава, занявшие места Раскольникова и Я. К. Берзина и обладавшие разведывательной информацией о готовящемся вторжении Гитлера, не осмелились доложить ее в фактологическом виде, а подогнали свои порочные выводы под тот гнилой политический гарнир, которым питался вождь и которым он потчевал страну накануне нападения фашистской Германии.

«Слоны» не думали о «пешках». Даже если Сталину, скажем так, снился сон о начале войны только весной 1942 года (а теперь некоторые историки утверждают, и небезосновательно, что он сам готовился напасть на Гитлера в сорок втором), то о судьбе «пешек» отец народов не задумывался: пушечного мяса так много, что должно хватить! И для полной победы нас хватило. А почему, собственно говоря, мы должны были заплатить такую огромную цену, больше чем десять солдат за одного немецкого? Почему миллионы самых разных людей: партийных и беспартийных, всех возрастов и наций, будущих Пушкиных, Вавиловых, Ландау должны были лечь в братские могилы и просто во рвы, овраги, яры? Да потому, что о людях думали как о пешках. Жертва — «пешки»? Пожалуйста. У нас их много. Еще отыграемся и победим.

«Слонов» и «пешек» врага у нас изображают в различных ракурсах и диапазонах, в последние годы все более правдиво. Но начинали мы с ловцов кур в немецкой форме на тех же белорусских подворьях и с непременных требований «млека» в первых военных фильмах. Затем все чаще стали появляться живописные, подчас пиратско-опереточные группы затянутых в черные мундиры эсэсовских офицеров, среди которых один почти всегда оказывался асом советской разведки… Вообще, если заняться подсчетами, сколько «наших» было (по литературным произведениям и фильмам) в «их» рядах, то получится цифра явно нескромная и, безусловно, в нашу пользу.

Но дело выглядело совсем не так. Оккупировали-то они нас, и стало быть, танец «слонов», вытаптывающих все живое четыре года, исполняли на нашей земле фашисты. Фактически неправильно изображать дело так, что мы в этих условиях одерживали над противниками из карательных служб Германии одну победу за другой. Я понимаю, как некоторым хочется романтики борьбы и удач при битье эсэсовцев, но, к сожалению и по правде, нас тоже колотили.

По роду осуществлявшейся почти в течение тридцати лет службы; автору приходилось распутывать истории, связанные с предательскими делами наших граждан, и надо сказать, что таковые совершались далеко не случайными «заблудшими овцами». После войны, кажется в 1948 году, для служебного пользования был издан указатель по розыску агентов немецких карательных органов. Любопытная деталь: в этом толстенном гроссбухе не было нумерации: фамилия каждого выделялась жирным шрифтом и шла на странице с новой строки, а дальше перечислялись другие имевшиеся у него (нее) фамилии, клички и назывались приметы. Удобства в работе это не создавало, так как каждый раз надо было в письмах по розыску переписывать целый абзац, в то время как ссылка на номер снимала бы ненужную писанину. И вот однажды мы прикинули, сколько же лиц перечисляется в этом фолианте? Оказалось, что порядка десяти тысяч. Так что даже от своего служивого люда пытались спрятать концы на тему количества предательств.

Нужна ли в этом вопросе гласность? Да, нужна. Во-первых, на вещи такого рода надо было смотреть трезво и не обольщаться лозунгами и фразами предвоенных песен. Идеология гитлеризма, лагеря, плен, тюрьмы, негативы коллективизации, довоенная депортация людей из Прибалтики, посулы, деньги, нравственные и физические мучения — все это способствовало перерождению людей, вплоть до предательства по отношению к своему отечеству. Во-вторых, не без вины виноватых у нас тоже хватало, не надо приравнивать их к жертвам репрессий. Речь идет исключительно об установленных агентах карательных органов Германии. И это просто факт, что в результате репрессий перед войной было выбито около двадцати тысяч чекистов. Да, правда, среди последних находилось тоже немало перерожденцев, но убивали их не за это, их создала и уничтожила за ненужность система.

Вот мы и подошли к драме противоборства наших идейно крепких, но неподготовленных, во многом жертвенных патриотов и отбалансированной до винтика полицейской машины — людей Канариса, Мюллера, Панцингера и пр. Да, мы выиграли войну, наши солдаты водрузили Знамя Победы над рейхстагом! Но сколько жизней мы потеряли из-за собственной безмозглости!

Судьбы главных героев этой невыдуманной истории мы попытались увидеть холодными глазами врага, показать их через практическую деятельность абвера и гестапо, проводивших хитроумные комбинации, в которые, и здесь ни убавить ни прибавить, «мы» попадались. Под словом «мы» я имею в виду и самих погибших патриотов, и их начальство. Не надо все спихивать на экстремальные условия войны, на то, что война есть война и другие расхожие понятия, допустимость которых никто не отрицает.

У меня на всю жизнь осталась в памяти гибель Николая Ивановича Кузнецова, которого на протяжении всей его карьеры в качестве офицера вермахта Пауля Зиберта использовали шаблонно. Раз за разом он в одном и том же обличье убивал, похищал германских «слонов» в больших чинах, выполнял задания безропотно. И враг его изучил досконально, не мог не изучить, — столько накопилось одних и тех же приемов. Нужна была такая деятельность Кузнецова? Да, и ему говорили: «Вперед, Коля», и он шел, и за своей смертью тоже. А его надо было вывезти на Большую землю, спасти, или придержать при отряде, сменить амплуа и тоже спасти. И никто не оправдает его гибель экстремальными условиями войны. А смерть Рихарда Зорге, сидевшего в японской тюрьме в ожидании виселицы? Никто не пожелал обменять его на японских генералов, бывших в плену у нас. Какими военными обстоятельствами это может быть оправдано? Писатель Юлиан Семенов обнародовал факт, что жену Зорге и их сынишку, после казни отца японцами, расстреляли… наши «слоны». Вы понимаете, что сказать «наши» и язык-то не поворачивается.

И в качестве резюме предисловия ставится одна задача, такая же, как перед руководителями на войне. Имели ли они право при ставших известными им неблагоприятных обстоятельствах или при подозрительных условиях (сходных с активной деятельностью врага, похожей на расстановку ловушек), посылать наших патриотов-подпольщиков, разведчиков на верную смерть? Оправдано ли утешение, что мы не знали, не предвидели? Мне хочется верить, что эти вопросы заставят задуматься читателей о существовании трагедийных потенциальных ситуаций. Ведь речь идет не только о военных событиях.

Итак, шекспировско-гамлетовский вопрос «быть или не быть» принцу самим собой либо пешкой в руках придворных по-прежнему актуален: судьба каждого может быть сломана чужой недоброй волей. Об этом часто забывают. Главным образом — «слоны».