"Веселый прогульщик" - читать интересную книгу автора (Кораблев Артем)

Часть первая ПРОГУЛЬЩИК И ФЕЯ

Глава I ФЕЯ ИЗ «МЕРСЕДЕСА»

Мужик отчаянно тряс вытянутой вверх рукой, как Колька Чеков на математике, когда первым из класса сподобится правильно решить задачу. Только Колька тянет руку, сидя за партой, а этот мужик — на бегу, да еще прижимая другой к своему тощему боку пухлый старомодный портфель. Серый просторный плащ реял у мужика за спиной — точь-в-точь бурка Чапаева. Только шашки в руке не хватало да коня удалого под ним. И мчался он не в кавалерийскую атаку, а к остановке, где угрожающе урчал готовый отчалить длинный желтый автобус.

Мужик успел-таки, бедолага, вцепился за поручень, подтянулся, втиснулся. Скрипучая дверная гармоника тут же проиграла короткую песенку и сложилась, защемив край серого плаща. Автобус зафыркал, захаркал, дернулся и отвалил от стеклянной остановки, неспешно набирая ход по подсохшему уже после запоздалой весенней распутицы, шершавому Рублевскому шоссе.

— Тами, я кому сказал? Ко мне! Ко мне, дрянь такая! — крикнул высокий плечистый русоволосый парень белому бультерьеру, который лаял вслед уходящему автобусу, всем своим видом стремясь показать, что не слышит, не видит, не замечает хозяина. Ну, занижался пес, зазевался, да еще мужик так быстро мимо пробежал, до окриков ли тут?

— Тами, ко мне! Я кому сказал! — Хозяин рассердился не на шутку. — Нам еще минут пятнадцать до дома пилить, я из-за тебя, паразит, на занятия опаздываю.

Буль как бы понял, что обращаются все-таки к нему, а не к уехавшему в автобусе мужику и не к ближайшей сосне, у которой он только что оставил метку. Что ж, можно и поиграть с хозяином, — прикинулся пес полным идиотом.

— Ну, ты мне еще тут дурака валять будешь! Живо ко мне! — последнюю фразу парень рявкнул так, что его по весеннему бело-грязный четвероногий друг сразу же прижал уши, сделал умильные глаза и, вихляя вместе с хвостом обоими мясистыми окороками, потрусил вполу-присяд навстречу своему повелителю.

— Шутить мне тут вздумал, — все еще недовольно проворчал парень, накидывая на мощную шею друга шипастый строгий ошейник. Впрочем, он быстро сменил гнев на милость, погладил собаку, и они вместе удалились в сторону, противоположную автобусу.

Именно в этот момент Федя Чудинцев окончательно решил, что в школу не пойдет. «На фиг! — подумал он. — Что я, бультерьер, что ли, которого на поводке тащат? Не хочу я туда идти и не пойду. Пойду завтра. Один день погоды не сделает».

А погода и так стояла отличная. Солнце, тепло — градусов двенадцать, ветра почти нет, особенно тут, возле леска; синички какие-то запузыривают апрельские, и похоже даже, где-то первый скворец пробивается.

Нет, в школу он точно сегодня не пойдет. Ни за какие коврижки. Подумаешь — первый день. Ну и прогуляет для начала — пусть привыкают. Ему-то все равно уже с собой не справиться — стаж слишком большой. Федя в прежней-то школе по два дня на неделе прогуливал, а бывало, что и четыре. Так зачем же вводить в заблуждение новых преподавателей? Нет, он человек честный. Пусть уж лучше с самого начала знают: был он прогульщиком, прогульщиком и останется.

Федя отвернулся от шоссе, от уходящих прочь парня с бультерьером и решительно направился в лес, на опушке которого только что принял судьбоносное решение.

В конце концов, он вовсе не виноват, что сел не на тот автобус, оправдывал себя Федя, свернув на тропинку, бегущую по самому краю лесопарка вдоль длинной глубокой канавы, похожей на траншею. Отец говорил: «На любом». Федя и сел на первый попавшийся. Откуда же ему было знать, что 626-й не поворачивает на нужный Феде Осенний бульвар, а идет прямо по Рублевке и потом по Кольцевой в Строгино. Он едва успел соскочить на этой последней остановке за большим красным домом, которым оканчивается Крылатское. Кстати, в случае чего можно будет оправдаться: заехал, мол, неизвестно куда, потом дорогу назад искал, вот в школу и не пришел. На душе у Феди стало совсем радостно.

Это ничего, что свежей ранней зелени нигде еще не видать. Лишь на солнышке, по пустырям, цветет мать-и-мачеха. Но здесь, в лесу, влажное, пропитанное талой водой тело земли укрывает только ржавый коврик подгнившей прошлогодней листвы. И ни травинки. Зато, снег почти весь сошел. Только в ямах кое-где остался. И весной уже пахнет до одурения.

Федя глубоко вдохнул. Откуда только берется этот запах, прямо за душу берет! Все же он, как всегда, прав. Гулять по весеннему лесу куда как приятнее, чем идти на уроки в совершенно незнакомый класс. Да еще в середине четвертой четверти. Вот ведь угораздило родителей обменять две однокомнатные квартиры, их старую и ту, что досталась в наследство от бабушки, на двухкомнатную на Рублевском шоссе. Нет, конечно, хорошо, что у Феди теперь есть своя комната, своя обитель, но менять школу в конце года — хорошего мало. Только что поделаешь, если выгодный вариант обмена подвернулся родителям именно в это время.

Новую школу для Феди мама нашла. Она у него учительница английского, и, на беду или удачу — Федя еще не знал, в одной из школ Крылатского у нее знакомый директор оказался, с которым мама когда-то вместе работала. Он и согласился пристроить Федю до конца года в своей школе: не ездить же мальчику каждое утро через весь город на «Электрозаводскую». Вот только плохо будет, если мама тоже в эту школу устроится на следующий год — вариант возможный и нерадостный.

Вообще-то новая школа не самым удобным образом для Феди расположена. Они-то ведь переехали все-таки не в Крылатское, а в дом по другую сторону Рублевского шоссе. Школа же, уроки в которой Федя только что решил прогулять, стояла в престижном районе, где-то за домом Ельцина. Дом этот Федя уже видел, а школу еще нет. Сегодня вот тоже не увидит, ну и Бог с ней, не развалится.

Окончательно прогнав мысли об учебном заведении, в котором предстояло заканчивать год, Федя углубился в лес. Хороший тут лесок, с виду не хуже Измайловского парка, в который он часто ездил прошлую школу прогуливать. Только такой ли он обширный? Неужели до самой Кольцевой тянется? Федя тотчас же решил это выяснить. Он быстро повернулся на месте и немного замешкался, выискивая тропу посуше, чтобы с комфортом идти в глубь неизведанного. Тропу-то он почти сразу нашел, только и шагу по ней не сделал, так и застыл. Его ослепило видение…

Прямо на Федю из леса шла фея весны. Да какая, на фиг, фея! Нет на свете никаких фей. Да и не фея ОНА. Ангел, что ли? Да и в ангелах Федя весьма сомневается. И вроде бы он уже эту фею-ангела где-то видел. То ли в кинофильме каком по телевизору, то ли на картине в музее, куда с мамой ходил, то ли ее для журнала фотографировали. А может, во сне она ему привиделась? Или просто все красавицы, какие только есть, слились в одну, и идет ОНА теперь к нему по бурой прошлогодней листве, руки на груди скрестив и задумчиво опустив глаза с потрясающе длинными ресницами — даже за десять шагов те ресницы видать. И легкую пружинку темных волос тоже видать, что легонько вздрагивает на ветерке у ее упругой и нежной щеки, едва розовеющей по-весеннему. Ах, черт! Человек это или вправду ангел? Нет, таких девушек, девочек, киноактрис, певиц, фотомоделей, или Бог его знает кого, он в жизни еще никогда не видал. И почудилось Феде Чудинцеву, что и не идет эта девочка вовсе, а словно плывет по воздуху над самой поверхностью жухлой листвы.

И тут ОНА подняла на него глаза. Совсем близко уже подняла, потому что пока Федя пнем деревянным стоял, подошла и оказалась от него всего в двух каких-то коротких шажках. Тут он и вовсе едва не упал, а закачался уж наверняка, потому что она улыбнулась. Ох ты, елки! Словно раскаленным утюгом Федю по сердцу припечатали. Больно даже… И дальше мимо пошла. У самого края канавы-траншеи остановилась, обернулась, посвистела тоненько и стала осторожно, боком ступая, вниз по откосу спускаться. Тропинка там оказалась утоптанная, а у НЕЕ сапожки на ногах, чтоб по весенней грязи ходить. Скоро скрылась совсем, а Федя-то сначала чуть не подбежал: не ему ли ОНА посвистела? Да только вовремя в чувство пришел, заметил, что мимо него собачка небольшая лохматая прошмыгнула. Пекинес, кажется, называется. А ОНА тем временем по дну траншею перешла, и Федя ЕЕ снова увидал — по противоположному откосу поднимается, и собачка за ней на коротких лапках семенит.

Тут по тропе к канаве очень быстро мужик какой-то прошагал, и к Феде вернулось сознание, а то так до вечера и стоял бы.

Сознание вернулось, но сердце щемит.

— Фу, блин, — Федя едва перевел дух.

Дух перевел, а взгляд отвести не смог. Благо, что листвы еще на деревьях нет, сквозь их редкий строй на опушке все, что дальше, неплохо видно.

Тем временем девочка уже совсем из канавы выбралась и к дороге подошла, к той, что красный дом от леса отделяет. А мужик, который Федю в чувство привел, догнал ее, и дальше они вместе пошли. Тут только Федя разглядел, что у обочины дороги стоит темная красивая иномарка, издали не поймешь, какая, вроде новый «Мерседес».

Мужик дверь перед девочкой отворил, она собачку сначала внутрь пропустила, а потом уж сама занырнула в салон, и мужик дверь за ней прикрыл. Затем и он тоже в машину забрался с другой стороны, быстро обежав «Мерседес» по шоссе. «Стало быть, за рулем еще шофер сидит, — догадался Федя, — только его за матовыми стеклами не разглядеть».

«Мерседес» — точно, «мере» это был, шестисотый — почти бесшумно тронулся с места. Скорость сразу набрал, не чета автобусу, и покатил куда-то вниз по улице. Улица немного под горку шла. Федя так ему в след и таращился, и, как оказалось, не напрасно. Буквально метров через триста «Мерседес» с дороги направо свернул. А Федя вдруг, сам не зная зачем, что есть духу вдоль канавы припустил. Испугался, что машину из виду потеряет. Он шустро добежал до того места, где «мере» повернул, канаву одним махом перелетел, только немного пробуксовав по грязи, когда внизу весенний ручеек перепрыгивал. Дорогу перебежал и по другой, куда автомобиль свернул, со всех ног понесся. Потом, правда, опомнился, сбавил ход — стыдно стало, вдруг она увидит, как он следом бежит.

Дорога обогнула небольшой холм, на котором стоял детский сад, и привела Федю прямо к школе. Подоспел он вовремя, потому что как раз в тот момент, когда он добежал до входа во внутренний школьный двор, оттуда вынырнул тот самый «Мерседес» с затененными стеклами. Теперь уже Федя воочию убедился, что это именно «мере», даже эмблему разглядел. Только как же все это понимать? ОНА в этой школе учится? И на машине сюда на уроки после прогулки с собачкой приехала? Вот тебе и фея. Посмотрел Федя на свои новые часы, которые ему отец недавно купил, — старые-то он в физкультурной раздевалке забыл, — точно, первый урок через минуту начинается. Тогда Федя поднял глаза на номер школы и опять чуть сознание не потерял. Школа-то его оказалась.

Он почти не колебался. Удивился только на секунду, когда в голове мелькнуло: «Что же я делаю? Решил ведь прогулять…» Но ноги сами несли его к дверям, и в следующий миг Федя стоял уже на школьном пороге. Едва он переступил этот порог, как заиграла музыка, приглашающая к началу занятий. «Как у нас», — вспомнил Федя свою прежнюю школу, где звонки тоже заменяла музыка.

— Пропуск и дневник, — строго и, как показалось Феде, с наглецой сказал ему привалившийся к дверному косяку дежурный.

— Какой еще пропуск? — опешил Федя.

— Ты чё, дурак? Пропуск.

— Нет у меня никакого пропуска, я — первый день.

— А-а, — уже более миролюбиво протянул дежурный и тут же обратился к стоящему в некотором отдалении охраннику: — Это новенький, надо Марине Степановне сказать.

Упакованный кожаными ремнями в черную строгую форму охранник молча кивнул и ушел куда-то за угол коридора.

«И охрана, как у нас, — подумал Федя, — И форма у всех одинаковая…»

Марина Степановна, которую привел за собой охранник, оказалась завучем. Вид у нее был под стать командной должности: высокая, по-учительски прямая, в строгом бежевом костюме, льняные волосы, как водится у завучей и директрис, собраны в традиционный пучок на затылке.

— Ты Чудинцев? — спросила она. Федя кивнул.

— Идем со мной, Федя.

«Оперативно мама сработала», — отметил он про себя осведомленность завуча, шагая по коридору за Мариной Степановной. Очень скоро они повернули на лестницу, поднялись на третий этаж, и строгая провожатая не только довела Федю до нужного кабинета, но и заглянула с ним внутрь.

Федя сразу понял, что попал в кабинет математики: на стенах были развешаны таблицы с уравнениями, на стеллажах стояли модели геометрических фигур. Пока Марина Степановна кратко представляла его учительнице и классу, Федя обежал глазами три ряда парт и нашел то лицо, которое и желал тут увидеть. Его почему-то совсем не удивило, что лесная фея оказалась именно здесь. Он почему-то так и знал, что окажется с ней в одном классе. Вот только места рядом с феей свободного не было.

Она сидела с другой девочкой, самой обыкновенной, Федя даже не обратил внимания, как ее соседка выглядит, и вряд ли смог бы ее потом описать. Девочка как девочка, совсем не то, что его знакомая незнакомка. Впереди этой пары все места были заняты, сзади сидели двое парней — высокий и маленький, — а за ними оставалась в ряду одна свободная парта. Туда Федя и направился, не слушая ни завуча, ни учителя.

— Федя! Чудинцев! — в который раз за это утро вернул его к реальности окрик Марины Степановны.

— Да? — Федя остановился и повернулся.

— У тебя со слухом все в порядке?

— Да.

— Ну, слава Богу. А то я гляжу, идешь сразу садиться за последнюю парту и даже не слышишь, что мы тебе в два голоса говорим.

Федя ничего не ответил, но заработал первые смешки со стороны своих новых одноклассников.

— Продолжайте урок, — завуч вышла, а Федя занял намеченное им место.

Тема урока была почти та же, что проходили в его старой школе. Разве только чуть-чуть тут ребята вперед по программе ушли. Впрочем, Федя отметил это как-то машинально и больше математичку не слушал. Весь урок он пялился из-за спины высокого парня на локоны и шейку своей таинственной феи. Два раза ему удалось мельком увидеть ее профиль, когда она о чем-то переговаривалась со своей соседкой, а в середине урока ему был нанесен очередной сердечный нокдаун, когда девочка обернулась и сказала что-то этому самому длинному, чья спина служила для Феди прикрытием. При этом девочка все-таки глянула и на Федю тоже, правда, совсем мимолетно, но он был уверен, что она его узнала.

На перемене ему стало известно, что зовут ее Олей: подслушал, как называла фею подружка. Новые одноклассники поглядывали на Федю искоса, с любопытством, но пока никто не приставал. Федя тоже знакомиться не торопился.

После второго урока он уже знал и ее фамилию — Толоконцева, так ее вызывала к доске учительница биологии. Потом был еще русский, литература и химия. И Федя каждый раз садился так, чтобы на Олю Толоконцеву сзади или сбоку смотреть — не оглядываться же назад через плечо.

Заметил он и кое-что для себя не очень приятное. Оля, кажется, тоже выбирала места не случайно, на всех уроках она сидела с одной и той же девочкой, но это-то как раз ерунда, а вот то, что позади нее за следующей партой оказывался всегда один и тот же высокий парень, — это уже Феде не нравилось. Правда, может быть, не Оля место перед ним выбирала, а он за ней. Но Федю все равно это тревожило.

Да и сам парень Феде не понравился. Какой-то уж очень уверенный тип, самодовольный даже. И отвечал всегда хорошо, и ребята с ним разговаривали уважительно. Ишь, шишка на ровном месте! Кстати, именно он первым из всех с Федей заговорил уже в начале второй перемены.

— Эй, новенький, тебя как зовут, Вася, что ли? — спросил длинный, убирая в портфель свои учебники.

— Федя, — поправил он его, нахмурившись. И Оля, стоявшая в этот момент неподалеку, почему-то прыснула.

— Ну, Федя, — снисходительно согласился парень. — А я Артем. Слышь, у тебя компьютер дома какой? «Пентиум»?

— Нет у меня никакого, — пожал плечами Федя.

— Е-мое, — удивился парень, — надо же, а я думал почему-то, что у тебя есть.

Вот, собственно, и весь разговор, а больше с Федей никто и не заговаривал. Зато он заметил, что Оля с его единственным собеседником, видно, в приятельских отношениях: перед каждым уроком они перебрасывались шуточками и на уроках тоже порой перешептывались. Федя досадовал, но что бы такое отмочить, чтобы привлечь Олино внимание, пока не придумал. Оставалось ему только сидеть и смотреть. Что Федя и делал.

А больше он и делать-то ничего не мог. Пробовал, да не получалось. О том, чтобы слушать преподавателя, даже речи быть не могло. Даже захваченный из дома для чтения на уроках Дюма так и пролежал в этот день в портфеле. Вообще-то читать Федя любил. Приятели в старой школе частенько за это над ним подсмеивались, даже Достоевским прозвали, когда Федя имел неосторожность им сказать, что он тоже Федор Михайлович. Правда, Достоевского Федя еще не читал, но от отца знал.

Оставался последний, шестой урок, география, и Федя, мрачнея с каждой минутой, все больше осознавая себя последним дураком, угрохавшим прекрасный весенний день впустую, маялся у окна в коридоре. В школьном дворе опять появился уже знакомый ему темный «Мерседес».

«За ней приехал, — грустно отметил Федя про себя. — Значит, даже после уроков к ней не подойти. А на что я, собственно, дурак, рассчитывал?»

Вновь заиграла звонковая музыка, и Федя поплелся в класс. Шел он неохотно, еле ноги передвигал и в результате вошел в кабинет последним. Все уже стояли возле парт, приветствуя учительницу. А учительница у стола беседовала с постоянной Олиной соседкой. Федя услышал, как девочка вдруг радостно сказала: «Спасибо», — и быстренько побежала к своему месту.

— Отпустила? — вполголоса спросила подружку Оля.

Та кивнула ей, схватила свою сумку и так же быстро направилась к выходу.

«А-а, была не была!» — решился вдруг Федя и, быстро прошагав между рядами, положил свою сумку на только что освободившееся место. У него даже дух захватило. Если бы кто-нибудь о чем-нибудь его в этот момент спросил, он бы и звука из себя не выдавил. Но класс и учительница оставались немы, а Оля лишь сделала большие глаза и поджала губы.

— Здравствуйте, садитесь, — сказала учительница, и Федя плюхнулся на стул в таком изнеможении, будто не пять шагов прошел, а совершил восхождение на Эльбрус.

Начался урок.

В ушах у Феди звенело, в голове стучало, и он опять не мог разобрать ни слова из речи учительницы. Да и не пытался. Федя собирался с силами, чтобы сделать следующий, самый, казалось бы, простейший шаг — взглянуть на Олю. Наконец ему все-таки удалось немного справиться с волнением. Он задышал ровнее, и шум в голове немного унялся.

Собрав всю волю, Федя как бы невзначай повернул голову.

То, что он увидел, поразило его и испугало. Куда девалась фея весны? Нежный румянец пропал, брови сошлись над переносицей болезненной складкой, лицо стало мертвенно-желтым с зеленцой. Рядом с ним сидела тяжело больная или измученная девочка и невидящими глазами с широкими пятнами черных зрачков смотрела в одну точку на парте.

Федя вздрогнул, невольно издал нечленораздельный короткий вскрик, поднял зачем-то руку — то ли Оли коснуться, то ли кого-то позвать. Оля слабо качнулась и вдруг, завалившись на левый бок, замертво упала со стула на пол.