"Примус" - читать интересную книгу автора (Чулаки Михаил)

Глава 20

Еще одна деталь оставалась. Маленькая брешь в идеальном проекте: требовалось имя. Кем будет подписана академическая грамота?! "Президент АОН Г. БРАТЕЕВ"?

Занявшись раскруткой своего дела, Герой снова преисполнился самого высокого мнения о себе, но деньги заставляют смотреть трезво даже на себя самого. В качестве товарного знака "Г. БРАТЕЕВ" не смотрится. Во всяком случае - пока. Солидный президент необходим почти так же, как респектабельный адрес.

И тут Герой вспомнил о своем сменщике на больничной койке. Шуберт-Борисовский - это имя. Подлинный академик из Большой Академии, если кто-то захочет проверить. А кто и не захочет, кто не слышал - все равно не устоит: очень уж солидны эти двойные фамилии - Воронцов-Дашков, Сумароков-Эльстон - вот и Шуберт-Борисовский.

Герой позвонил в больницу и узнал, что Шуберт еще не выписан, хотя состояние удовлетворительное. Уж не осложнение ли с ним случилось?!

Герой отправился в знакомую больницу.

Со странным чувством вошел он в отделение не как пациент, а как добрый самаритянин, навещающий страждущего.

Шуберт лежал на той самой кровати. Самое удивительное, что сосед культуракадемик по-прежнему лежал, хотя и не обвитый больше шлангами с промывающим раствором. И стоическая его жена хлопотала тут же. Увидев Героя, они сразу стали сетовать в два голоса:

- Вот, посмотрите, до чего довели!

- Едва не залечили!

- Температура до сорока подскочила!

- Занесли, значит, инфекцию!

- Вам повезло почему-то, а я до сих пор...

Герой торопливо высказал сочувствие и обратился к своему преемнику, молча лежавшему на койке во все время этих излияний.

- Здравствуйте, Иоанн Ипатьевич, - на предельной бодрости приветствовал Герой.

- О, здравствуйте-здравствуйте! Вы не представляете, как я рад вас видеть - как живое воплощение. Здоровы, бодры. А я немного здесь подзадержался.

- Да что вы? Неужели что-то осложнилось?

Тем более, осложненный сосед рядом, как не заразиться - если не бациллами, то неудачливостью?

- Ну не то чтобы осложнилось. Просто медленно зарастает. Все-таки годы, понимаете ли. Да и кто знает: если специфическая интоксикация имеется, вообще заживление медленное.

Шуберт не решился выговорить "раковая интоксикация"

Герой поспешил приободрить старика:

- Нет-нет, я думаю - просто возраст. Всякая онкология, я слышал, истощает, а вы совсем не истощены.

- Я тоже надеюсь. Тем более, меня уже, собственно, собираются выписывать. Несколько дней собираются. Потом, правда, пошлют обследоваться в онкологический. Вы обследовались в онкологическом?

- Нет. Зачем это нужно?!

- Ну как же. А вдруг где-то - затаилось?

Не она-опухоль, не он-метастаз, а нечто среднее - страшное, неназываемое, в среднем роде: затаилось! Чудище обло, огромно, стозевно...

- Верьте в лучшее, Иоанн Ипатьевич.

Вошла седенькая бестелесная женщина, посмотрела светлыми глазами - и Герой сразу понял: жена академика.

- А это моя Маша. Мария Игнатьевна.

"Ипатьевич", "Игнатьевна" - даже звучало как-то едино.

- А это, Машенька, молодой человек, которому делали такую же операцию, как мне. Видишь, какой бодрый.

- Ну и прекрасно. И ты будешь таким же бодрым, я уверена... Представляешь, опять этого Заботкина нет на месте!

- Такая фамилия, а заботы не дождешься от него.

- А что такое? Может быть, я могу?

Целеустремленность сделала Героя проницательным: явилась возможность оказаться нужным академику. А тот потом не откажет - из благодарности.

- Представляете, молодой человек, - объяснила Машенька (к ней шло уменьшительное, несмотря на седины), - уже можно нам выписываться, но я не могу Иоанна Ипатьевича увезти. Он уже на пенсии, числится только консультантом, но все равно в его институте обещали машину - и тянут. То нужна была директору, то сломалась. Теперь не могу застать этого Заботкина. По-моему, он от меня бегает. Ученику одному позвонила: уехал в Лондон. Другой обещает уже третий день. А такси теперь - вы ж понимаете... Здесь терпят, потому что Иоанн Ипатьевич еще довольно слабый, ну и возраст. Но уже неудобно.

- Так я вас прямо сейчас отвезу!

- Вы на машине?

- Ну да.

- Но с какой стати? Неудобно! Незнакомый человек.

- Считайте, уже знакомый. И я, при всем своем человеколюбии, зашел к Иоанну Ипатьевичу, представьте себе, по делу.

- Неужели кому-то до меня есть еще дело?

- Есть и даже очень. Собирайтесь, я подожду в коридоре. А о деле поговорим уже в вашем кабинете.

Академик - на такси экономить приходится. Вот и весь итог семидесяти или больше лет - и пары сотен трудов, наверное. Герой правильно сделал, что вовремя сменил ориентацию!

В машине старички ахали, удивлялись мягкости хода - до сих пор, небось, только на институтской "волге" ездили. Герой посматривал покровительственно. Какая разница - академик или плотник? Важно, что слабый, бедный, больной старичок. Пара старичков.

В квартире у академика Героя с бесконечными благодарностями и извинениями, что задерживают занятого человека, усадили ждать в столовой. Ощущение было, словно оказался в антикварном магазине: резной буфет, стулья с выгнутыми спинками и шелковой обивкой - смешно подумать: уж не гамбсовские ли? - стол покрыт тяжелой малиновой скатертью с бахромой. На окнах такие же портьеры, на стенах темные картины в золоченых рамах. Но все это великолепие, казалось, требовало подробной реставрации, а для начала, может быть, элементарного пылесоса.

- Ну вот, извините, пожалуйста, надо же переодеться после больницы.

Теперь на Шуберте был роскошный, когда-то стеганый халат, да жаль, изрядно траченный то ли временем, то ли молью, и черная вполне академическая камилавка, в какой снимался на старинных фотографиях или даже дагерротипах его учитель и еще дореволюционный академик Фаворский. Камилавка очень соответствовала будущей пятиугольной шапочке и прочей академической униформе, задуманной Героем, так что он как-то сразу уверился в успехе своего посольства.

- Пройдемте ко мне в кабинет.

Кабинет тоже соответствовал: вместо письменного стола здесь царила конторка красного дерева - порода мебели и вовсе почти вымершая, разве что в Меншиковском дворце стоят такие же. Вот и хорошо: здесь Герой возьмет реванш за поражение в резиденции светлейшего! Письменная плоскость конторки была обтянула ломберным зеленым сукном, сильно истертым за время неусыпных трудов академика; а обрамлял это ристалище мысли затейливый заборчик высотой в спичечный коробок, из которого выпали по ветхости некоторые столбики.

Герой подумал, что когда он купит себе приличную его будущему положению квартиру, обставить ее надо будет именно так - в стиле кабинета Фауста. И чтобы старинные книги в шкафах, хотя бы вся реальная информация заложена была в компьютере.

- Вот, дорогой Иоанн Ипатьевич, позвольте вам презентовать скромные труды нашего института.

Сборник трудов был совершенно подлинный, с грифом "для служебного пользования", изданный некогда тиражом в пятьсот экземпляров. Вот ведь как пригодился нежданно.

- Тут и моя работа, и другие. Как вы увидите, если взглянете, мы занимались вещами очень серьезными. Я говорю в прошедшем времени, потому что сейчас работы практически остановились, большинство сотрудников разбежалось ну вы знаете, как это сейчас везде.

- Да-да, и у нас то же самое, в моем институте, - проникся сочувствием академик. - Даже машины не допроситься: раньше пять или шесть за нами числилось, а теперь одна, и та вечно в ремонте.

- И вот мы решили, небольшая группа ученых из нашего института и некоторых других, чтобы поддержать гаснущую науку, особенно самые перспективные направления, учредить Академию Опережающих Наук. По-моему, очень удачно найдено слово: "опережающих"! Вот я, например, занимался расщеплением протона, выделением энергии - это же сулит колоссальный прорыв!

- Конечно, я знаю о проблеме протона, - кивнул Шуберт.

- Так вот, чтобы сразу занять достойное место, нам нужна поддержка такого человека, как вы! Не согласились бы вы стать президентом нашей Академии?!

- Начинание прогрессивное, - кивнул честной седой головой Шуберт-Борисовский, - но ведь надо избираться. Президент - номенклатура демократическая.

- Избиретесь. Единогласно. Так единогласно, что и сами не заметите.

- Нет, но все-таки. Надо для начала собрать президиум, - колебался Шуберт.

- Уже собрался и постановил. С чувством единодушного удовлетворения. А я взялся исправлять чисто техническую должность Ученого секретаря. Поэтому и бегаю вот за счет своего времени.

- Нет, но все-таки надо встретиться с коллегами, обсудить...

Но Герой настойчиво придвинул академику припасенный на этот случай Устав на двенадцати страницах, где уже заделан был пробел для подписи. Отпечатанный отборным шрифтом, он казался вышедшим из академической типографии. И Шуберту-Борисовскому ничего не оставалось, как расписаться в указанном месте ведь не оставлять же без надлежащего употребления такую хорошую брошюру, составленную во благо осиротевшей науке! И как отказать симпатичному человеку, который вывез из больницы забытого там академика и бегает за счет своего времени ради общего дела!

Сделав дело, новоявленный Президент со своим нечаянным Ученым секретарем вернулись обратно в столовую. Явилась Машенька, укутавшаяся в темно-зеленый шерстяной платок - отчего она тоже казалась немножко ломберной. Под ее почти невесомыми шажками половицы, однако, привычно терпеливо скрипели, и казалось, скрипят согласно и дверцы прадедовского буфета. Машенька подала чашки, разрисованные тончайшей паутиной трещинок, и бархатный с латунными накладками альбом, в котором многократно запечатлен был Иоанн Ипатьевич на парных снимках с... - с половиной научных знаменитостей уходящего века.

"Вот ведь было все", - казалось, молчаливо взывали и старые фотографии, и инвалидный буфет.

Герой внезапно расщедрился - еще и не имея дохода с Академии, но предвидя успех, сообщил, словно спохватившись:

- Да, забыл я совсем перед вами извиниться: президентский оклад всего два миллиона в месяц. Даром будете работать, Иоанн Ипатьевич. Почти на общественных началах, как и подобает русскому и российскому интеллигенту.

Шуберт-Борисовский с деликатной небрежностью не отказался.

- А я, батенька мой, во многих академиях и обществах состою, - простодушно похвастался старик. - Не вы первый мне предлагаете. Помимо большой Академии, само собой. А еще раньше в международные академии приглашали. Сначала в ЦК запрещали иностранные степени принимать, а потом разрешили и даже на казенный счет командировали. Если не по социальным наукам, а по естественным. Обычно про эти новые я не упоминаю, потому что настоящая Академия все-таки одна, но раз уж зашел разговор.

- Но в тех-то обществах и академиях вы не президент все же, - возревновал Герой.

- Не президент, - пригорюнился Шуберт. - Но зато грамоты красивые.

- Грамоты, конечно же, у нас предусмотрены уставом, вы на досуге почитаете. А еще - мантии и в особенности посохи, каких ни в каком Кембридже нет.

- Посохов нет, - посетовал старый академик. - А грамота самая красивая у меня из Болоньи. Болонская академия музыки. Достань-ка, Машенька... Вот. Я сам не музыкант, но у меня есть работа по философии музыки. И по физиологии. Я показал, что разные ритмы по-разному стимулируют нервные сети кишечника. Сорокалетней давности работа, но сейчас только актуализировалась в связи с современными ритмами. Я назвал это явление "гиперритмией". А как следствие наблюдается дискинезия.

Герою понравился рисунок на титуле, осенявший почтенный документ из Болоньи.

- А можно у вас эту грамоту позаимствовать ненадолго?

- Только с возвратом, - по-мальчишески предостерег Шуберт.

- Слово ученого секретаря!

Герой вышел от Шуберта-Борисовского с заветной подписью и условно одолженной грамотой.

И это - настоящий академик. Можно смело сказать: зубр в своей области. Герою казалось, что разговаривал он только что с маленьким ребенком. Он Герой Братеев - сильный и умный, снизошел к старичку. Конечно, дело и в возрасте. Инстинктивное физиологическое превосходство здоровья и молодости он ощутил бы, наверное, и перед самим дряхлым Эйнштейном. Но актуальнее превосходство, скажем так - социальное. Потому что здесь, в этой завидной, но ветхой квартире Герой представлял господствующий ныне класс. Он, Герой Братеев, готов был взять на содержание этого старичка - и старичок безропотно на содержание согласился. Что толку от любых талантов, если таланты обязаны продаваться, а покупатель он - владелец капитала. Позавидует ли Герой хоть первостатейному академику, хоть первому тенору, хоть чемпиону мира? Отныне нет.

Герой еще ни копейки не заработал на своей идее, но он уже организовывал жизнь. И Шуберт принял его условия. Так все просто! Значит, Герой обладает способностью делать дело, заставлять окружающих покорно идти за собой - и убедиться в этом было необыкновенно важно: куда важнее, чем когда-то найти решение сложной задачи на олимпиаде - после чего он поверил в себя как в будущего физика. Как давно это было. Ну ничего, сегодня и институтское прошлое пригодилось.

Дома его встретил междугородный звонок. Ну прямо телепатия у папы! А может, он уже звонил.

- Ну как ты? Как себя чувствуешь?

- Отлично.

- Все без последствий?

- Да. Как у вас? Машину починили?

- Ездит уже, но теперь кондиционер отказал. А тут жара, без кондишен жуткая душегубка. Вообще тут климат больше на наш сочинский похож.

- Так и хорошо!

- Не знаю. С годами я начал чувствовать. Я думал, пока сидел в Союзе, что в Америке нормальный климат белой страны, вроде Англии, а тут прямо Африка. Потому и негров столько... Ну не надо обо мне. Мама беспокоится, не нужно ли тебе каких лекарств?

- Она уже спрашивала. Нет, спасибо. Ты-то как с твоим сердцем?

- Нормально, не думаю даже.

- Ну и хорошо. Целую.

Что-то папа стал нервничать у себя в Америке. Получается, Герой его утешает, словно у папы рак, а не у него.

Герой так погружен был в новые дела, что и не вспоминал о недавней болезни. Правда, сейчас невольно вспомнил, когда съездил за Шубертом в свою больницу. Не вспоминал и не удосужился зайти в поликлинику, где ему предписано наблюдаться.

А ведь положение изменилось: впереди замаячила новая цель. И цель куда заманчивее, чем скудные научные лавры, хотя бы и нобелевские. Умирать теперь уже не имело смысла.

А вдруг, пока он бегает, какой-нибудь метастаз разрастается тихой сапой?!

Впервые с того момента, когда он усмотрел неуместное истечение крови, Герой испугался. Ведь настоящий рак у него нашли! Обидно будет умереть, обнимая первый заработанный миллион долларов! Не успев зажить новой жизнью!

Спасибо Джулии, она позаботилась, принесла эти капсулы с тибетской травой, которые Герой исправно глотает. И заваривать другую траву в термосе не всегда забывает. И Джулия занимается этим, когда заходит. Герой постарался убедить себя, что зародыши рака, если и затаились где-то, настигнуты и уничтожены тибетской травой. Но все-таки надо обследоваться, надо постоянно следить за собой, чтобы ухватить в зародыше, если все-таки растет метастаз: ведь везде говорят врачи, что рак сейчас излечим, если только захватить вовремя, удушить в зародыше!

Герой улегся - и ему показалось, что у него болит под мышкой. А это как раз излюбленное место лимфоузлов, куда часто стреляют метастазы! Он пощупал нет, вроде узлов не находится. И боль прошла.

Но все равно - как глупо! Он способен к новой жизни, в нем открылся деловой талант - и затесался в неподвластные ему самому собственные внутренности этот посланец смерти, словно бомба, заложенная террористом. И нужно теперь не только развивать свое многообещающее дело, но и постоянно бороться с раковым террором. А ловить террористов, как показывает мировой и отечественный горький опыт, - занятие весьма проблематичное.