"Примус" - читать интересную книгу автора (Чулаки Михаил)

Глава 27

Втолкнули его в кабинет, где сидел довольно молодой и довольно тощий блондинчик в штатском.

- Доставили, Николай Тихонович.

- Нашли чего?

- Сумма денег неясного происхождения и туфли женские ношеные.

- Ну хорошо. Посидите пока. Значит, ты - Герой Григорьевич Братеев?

- Я. Только на "вы", пожалуйста.

- Ладно, в этом мы разберемся. В формах обращения. А я - следователь Люлько Николай Тихонович. Значит, познакомились. Так вот расскажите вы, - с нажимом, - как вы познакомились с гражданкой Ариадной Котовой?

При обыске не нашли следов ее посещения, так что отвечать было просто:

- Даже знакомством трудно назвать. Был я у своего друга на даче, туда другой знакомый привел эту Ариадну и всем представил. Вот и все.

- Какой знакомый?

- Шурка... Александр Гроссман.

- И что дальше?

- Ничего. Все праздновали, и она сидела за столом.

- И никак с нею не общались отдельно?

- Кажется, протанцевал с нею один раз.

- Кажется или точно?

- Пожалуй, точно.

- Протанцевали и что? Какие-нибудь приглашения ей делали? Предложения?

- Нет. Никаких приглашений.

- А почему? Молодая же девочка!

- Всех молодых не пригласишь.

- Но к этому нужно стремиться! - засмеялся следователь. - И телефон свой ей не оставляли?

- Нет.

- А откуда же у нее ваш телефон оказался записан?

- Не знаю. Но в общем-то узнать не трудно, раз у нас общие знакомые.

- А зачем ей понадобился ваш телефон, если вы ее не приглашали?

- Это лучше у нее спросить. Я не знаю.

- Ты же знаешь, что у нее не спросишь! Знаешь, что она уже покойница! вдруг заорал следователь. - Туфли оставила и босиком ушла, так?!

- Туфли эти не ее, а что она покойница - я этого не знаю.

- Знаешь!.. Ну хорошо, а туфли эти женские чьи?

- Моей знакомой, которая часто бывает у меня.

- Как зовут?

Глупо запираться. Только усиливать подозрения.

- Джулия.

- Фамилия? Адрес?

- Полоскина фамилия. Телефон я ее знаю, не адрес.

Действительно, странно: он так ни разу и не был у Джулии, даже к дому не подвозил. Одностороннее у них движение.

- А другие женщины у вас, - снова с нажимом и издевкой, - не бывают?

- Нет. В последнее время не бывают. Ну сестра иногда заходит.

- И сестра тоже не встречала Ариадну Котову?

А что если они начали с Любки и та по глупости доложила?! Нет, слишком сложно. И фамилия у Любки другая, и живет далеко.

- Ну, конечно, не встречала! Как же она могла встречать, если не было у меня никакой Ариадны?!

А может, зря он с самого начала отрицает визит Ариадны?! Войдет сейчас соседка и начнет рассказывать, как они из подъезда выходили! Ну было, ну переспал - что такого? Она же совершеннолетняя! Но если сознаться теперь, будет выглядеть как улика: зачем скрывал с самого начала?!

- Даром телефоны на столе не оставляют, - словно бы задумчиво сообщил следователь. Как бы рассуждая сам с собой. Хотя ясно, что свою версию он составил.

Что и подтвердилось:

- А теперь я тебе, - тоже с нажимом, - расскажу, как было дело. Ты Ариадну Котову к себе позвал, но что-то ей показалось подозрительным, о чем-то она тревожилась! Может быть, слышала о твоих порочных наклонностях. Может, уже пропадали твои знакомые. Мы еще переберем картотеку без вести пропавших молодых женщин. А она уже слышала про тебя раньше нас. Но и всякие бабские чудеса про тебя рассказывали, захотелось ей испытать. Но телефон твой на всякий случай положила на стол, на виду. Чтобы знали, у кого искать, если что-то с ней случится. А как потом было, ты сейчас сам расскажешь. Может, поскандалили вы, может, просто любишь ты под конец придушить для полного кайфа. Вот так, Херой Григорьевич.

- Чушь, - сказал Герой.

Чушь - но ему сделалось очень страшно. Потому что слышал он не только о том, как менты обирают пьяных. Но и о том, как выбивают признания. Уже и картотеку пропавших без вести готовы на него навесить.

- Еще раз прошу: колись сам. Здесь и сейчас. Сразу. Чтобы и тебе легче и нам меньше работы. Оформим как явку с повинной, суд потом тоже учтет. Ну?! Как убивал?! После ссоры или для кайфа?! Если после ссоры, меньше нужно по картотеке перебирать, после ссоры - значит, не маньячишь. Бытовуха.

Ему любезно предоставили выбор. И дали хороший совет: конечно же, маньяку статья гораздо хуже. Расстреляли же Чикатило. А бытовое убийство, может, в пределах десятки. Мелькнула мысль: согласиться сейчас, выйти из кабинета здоровым, а потом отпираться на суде.

Но не мог он, чтобы завтра судачили все знакомые: "Братеев-то убийцей оказался! А что - он способен! - Нет, я не ожидала. - А я думала всегда: такой способен!"

- Чушь это. Никого я никогда не убивал. Ни Ариадну...

В ответ он получил резкий удар сзади по затылку, так что голова кивком качнулась вперед, а подбородок воткнулся в грудь. Это кто-то из банды пинкертонов следствия.

- Язык не откусил? Ну так откусишь язык свой поганый! Как он у тебя повернулся болтнуть, что я чушь сказал?! Ну, быстро и подробно: за что и чем?!

- Я ее не убивал...

Удар сзади повторился. Больно - но еще не слишком больно. Больше - страшно и обидно разом.

- Будешь правду говорить?

- Я уже сказал правду.

- Нет, не понимаешь ты. Ну посиди, подумай.

Следователь медленно, очень картинно встал, обнаружив неожиданно длинный рост, хотя за столом казался скорее маленьким, собрал со стола какие-то бумаги, уложил их в портфель и медленно вышел.

- Не огорчай следака, понял? - послышался совет сзади.

Герой повернул было голову - и получил удар в глаз.

- Сидеть прямо и не оглядываться. Ну, будешь правду говорить?

- Я уже сказал...

Из-под Героя выдернулся стул, он полностью отметил в сознании миг невесомости, когда парил без опоры - и грохнулся копчиком, спиной, затылком об пол.

Это было уже очень больно. И по-настоящему страшно. Голову беречь. Шов бы недавний выдержал! И последняя почка! Но именно в этот момент появилось и новое чувство: ярость!

Никогда, как обнаружилось, он никого не ненавидел до этой минуты. Ненавидел до того, что величайшим наслаждением было бы схватить и этого следователя Люлько, и палача, притаившегося за плечами, и бить, бить, бить нет, медленно, подробно, тщательно убивать, откусывая щипцами по сантиметру, чтобы умирали долго-долго.

Сапоги вонзились в ребра. Очень больно, конечно, но спазм ненависти обезболивал отчасти. Похоже помрачалось сознание и уходило в туман все вокруг при любовных приступах Героя. Пароксизм ненависти оказался родственным припадку любовной страсти.

Пусть убьют! Даже, может быть, лучше, если убьют, забьют - тогда изуродованный труп будет обличать садистов!

- Ну, вспомнил, как было дело?!

Герой решил - молчать. Что-то говорить бесполезно. И много чести для этих подонков: слышать его голос!

- Чего, откинулся уже? Не валяй ваньку. Таким, как ты, пятерная доза положена! Ну, вспомнил?! Будешь рассказывать?!

Пусть убьют! Пусть сядут за это! Пусть их уголовники в зоне раскатают печенкой наружу!

Его снова вздернули вверх с пола и с размаху усадили на стул.

И словно ждал за дверью, тотчас вернулся оживленный следователь Люлько, как будто радостную новость узнал в коридоре.

- Ну что тут у нас?

- Молчит, гнида.

- Напрасно. Совсем напрасно. Мы ведь тело уже нашли. Эксперты добудут материал в известном месте, сравнят с твоим - и будет полное совпадение. Как у пули и ствола. Признание - оно только облегчит, а мне твое признание и вовсе лишнее. На уликах пойдешь. Труп есть, экспертиза приложится - прозрачное дело. Ну как, вспомнил, как убивал Ариадну Котову?

Герой уже решил, избрал линию - и не мог перемениться. Слабо оправдываться: да, спал он с ней, но потом не убивал - уже было поздно. Хотя черт знает, что может найти экспертиза: ведь не по дороге от него она утопилась. Или неизвестно как погибла. Он не взвешивал, где меньше риска, он уперся и мог твердить только одно:

- Никого я не убивал.

- Напрасно. Ну значит, посиди в камере, подумай, как дошел до жизни такой.

После избиения он смог встать. Ныло тело - но даже не слишком сильно, вот что удивительно! А казалось - забивают до смерти. Значит, все только начинается.

Еще повезло, что пинали ногами со стороны удаленной почки - черт с ними со швами, даже хорошо, если бы разошлись: требовать врача и найти прибежище в больнице, хоть бы и тюремной. Лишь бы не били по последней почке.