"С престола в монастырь (Любони)" - читать интересную книгу автора (Крашевский Юзеф Игнацы)

III

В назначенный день соседи с утра начали съезжаться в Красногору.

Все было приготовлено к их приему, и хотя дом был очень поместителен, все же в виду ожидаемого большого съезда пришлось часть гостей устроить под открытым небом. К счастью, погода была великолепная. Ярко светило солнце, и легкий ветерок поддувал с востока. В саду, позади дома, поставили столы, покрытые узорчатыми полотенцами.

Особых претензий тогда не было, накрывали на стол в то время очень просто. Все сидели за одной трапезой и хлебали из общих мисок, причем всякий резал себе мясо от одного большого куска собственным ножом, висевшим у его пояса. На столах кругом расставлены были простые кубки. Вино, которое тут же цедили из бочонков, подавалось в обыкновенных кувшинах. Убранство панского стола отличалось только богатой посудой из дорогих металлов и обильем блюд.

Во дворе на очагах жарились целые туши баранов, козлов и всякая дичь.

Вся женская прислуга с утра была занята приготовлением обеда, а старая Доброгнева даже на этот раз не оставляла своей прялки и только время от времени посматривала, что делается у очагов, особенно тогда, когда до нее доносился слишком громкий хохот. Но старухе стоило подойти ближе, как все моментально стихало, как только она уходила, шум поднимался снова.

Любонь, одетый с утра в богатое, расшитое платье тонкого сукна, ходил вокруг дома и смотрел, все ли в порядке.

Такое же точно платье в знак его достоинства старый Любонь велел одеть и Власту, даже меч он подобрал сыну старый и приказал не отлучаться от себя.

Ярмеж стоял во главе прислуги и батраков, он заботился о корме для лошадей и о свежем сене. Словом, как велит стародавнее гостеприимство, готовились не только к приему панов, но и слуг, и лошадей, и даже собак.

В то время, как Любонь разговаривал с несколькими близкими соседями, рассказывая им, как сын его жил у немцев в рабстве, во двор въехал, сильно запыхавшись, немолодой мужчина, довольно плотный и, соскочив с лошади, как юноша, подошел прямо к хозяину.

Увидев его, старый Любонь позвал конюха, но приезжий не отпускал от себя своего коня.

— Я сейчас обратно еду, — заявил он. — Счастливую весть привез вам, дорогой друг: милостивейший наш князь Мешко, услыхав, что у вас празднуют возвращение сына, едет к вам. Чтобы посещение его не застало вас врасплох, я нарочно опередил нашего князя, дабы предупредить вас об этом.

Услыхав это, Любонь побледнел, приезд этот показался ему подозрительным.

— Большая это честь для меня, которой я никак не ожидал, — сказал Любонь, и, подозвав слугу, велел поднести вестнику меду.

Стогнев выпил залпом поданный ему напиток и, поболтав еще немного с хозяином и присутствовавшими, отвесил общий поклон, и, вскочив опять на коня, поскакал обратно через леса и поля, чтобы снова присоединиться к свите князя.

После отъезда Стогнева, Любонь немедленно направился к излюбленному месту старой Доброгневы, где надеялся ее найти.

— Матушка! — обратился он к старушке. — Скверная штука вышла, хотя честь большая нас ожидает, но не к добру это… Князь Мешко к нам едет, будто на Власта посмотреть, однако я думаю, что ему приглянулась наша Гожа. Любить-то он меня любит, а только не постесняется похитить и увезти мою дочь. Так вот, скажите, матушка, Гоже, пусть из комнат не выходит…

Отец поник головою. Доброгнева тотчас же встала и, взяв прялку с собой, пошла с ней к внучке.

По тогдашнему обычаю, более достойным гостям прислуживали жены и дочери хозяина, а прислуга стояла вдали. Поэтому и Гожа готовилась к приему гостей. Она стояла у себя в светелке над двумя раскрытыми сундуками, а вокруг нее лежали разбросанные девичьи наряды. Она только что кончила заплетать свои длинные косы и собиралась надевать на голову венок, как в дверях появилась старая Доброгнева со своей неразлучной прялкой.

Когда старуха передала Гоже приказ отца не выходить к гостям, не скрывая вести о приезде князя, девушка удивленными глазами посмотрела на бабушку и села в углу.

— Что же тебе жалко? Пойди на чердак, отодвинь драницу и все увидишь, а гостям-то на тебя смотреть нечего… отец этого не хочет.

— Сделаю, как велит отец, — ответила недовольным тоном Гожа, — но ведь никто не съел бы меня глазами!

Доброгнева с укором посмотрела на нее.

— Много знаешь, стрекоза ты этакая! — проворчала старуха. — Еще как глазами пожирают, а девушке шутить с князем опасно. Насмотрелся на тебя довольно, присылал к отцу сватов, но отец отказал: много жен у него. Ты у него одна, и хочет, чтобы и у себя дома ты одной хозяйкой была. Добра тебе хочет…

И, заметив, что Гожа сидит грустная, приблизилась к ней и, поцеловав в лоб, ушла обратно.

Между тем то и дело приезжали новые гости, и в доме, и во дворе становилось все шумнее и оживленнее. Это были друзья хозяина, родственники и соседи из самых отдаленных мест. Всякий хозяин вез с собою не менее десятка прислуги, так что во дворе, за сараями, где было приготовлено угощение для челяди, становилось все шумнее, веселее и гораздо искреннее, чем за панскими столами. Оттуда доносились взрывы хохота, как удары грома.

Солнце уже садилось, когда парубок, наблюдавший с крыши дома, прибежал сказать, что приближается кортеж князя. Узнав об этом, Любонь со своим сыном, родственниками и прочими гостями вышел за ворота встречать Мешка.

В это время князья имели большую власть, чем за сто лет до этого. Жестокие войны с немцами и другими разбойничьими шайками, заставляли князей держать гораздо большее количество воинов; теперь князь имел почти неограниченную власть, и о прежних вечах, радах и свободе никто почти не вспоминал. Правда, князь уважал старшин, по мере возможности старался не раздражать их, но все-таки поступал так, как сам считал нужным, не спрашивая ни у кого совета.

В общем, род Пястов был не из суровых; они не забывали о том, что происходили от бедных крестьян, но неповиновения у себя не терпели, зная, что это внесет разлад в страну. Князь Мешко своим поведением сумел не только заставить себя бояться, но и любить себя, хотя имел большую власть, чем Пепелки, которых свергали за их крутой нрав и притеснения народа.

Князь, подъезжая к Красногоре, замедлил шаг, и те, кто вышли его встречать, имели возможность видеть, как он, подбоченясь и весело улыбаясь, ехал впереди на серой лошади.

На нем был легкий плащ, вышитое платье, пояс с золотыми украшениями и шляпа с белым пером. У пояса висел меч в золотых ножнах, украшенных драгоценными камнями, богатое седло было пурпурного цвета, равно как и узда. Всякий узнал бы в нем воина, так легко и уверенно он сидел ьа лошади, нисколько не обращая внимания и не беспокоясь о том, что конь рвался нетерпеливо вперед и становился на дыбы.

Мешко был видный и красивый мужчина в цвете лет, он носил темную бороду коротко подстриженной, длинные волнистые волосы падали ему на плечи, а в темно-синих лучистых глазах отражались сила, храбрость, доброта и радость жизни. Красные, несколько полные губы, на которых блуждала добрая улыбка, казалось, были созданы для того, чтобы вкушать все, что мир ему преподносит как своему господину. Во всей наружности князя было что-то неуловимое, вследствие чего легко можно было в нем узнать пана и владыку, привыкшего к повиновению, хотя доброго и милостивого.

Мешко все сердца располагал к себе, несмотря на то, что каждый знал, что в гневе князь был страшен. Взгляд Мешка был открытый, ясный, но по временам в глазах его мелькали какие-то огни, как молнии, подымавшиеся со дна души. Иногда по его лицу проходила какая-то страшная дрожь, но тотчас исчезала и сменялась добродушной улыбкой.

И любили его все подданные и дрожали перед ним, зная, что хотя князь ни на что не смотрит, а видит и знает все, что делается кругом. В мирное время князь часто навещал в качестве соседа кого-нибудь из землевладельцев, как теперь, например, Любоня, зато окружающие дрожали, когда князь собирался в поход, — это был уже иной человек.

У себя в замке Мешко развлекался со старшинами болтовней за кубком вина или шалил со своими женами, и тогда казалось, будто только для этого и создан он; но когда собирался в поход, тогда сибарит уступал место суровому воину, которому ни голод, ни холод нипочем…

В обществе приближенных князь держался добродушно и просто, казалось, у него нет тайн. Тем не менее Мешко был очень лукав, скрытен, а при случае мог перехитрить, кого угодно.

Умение хитрить особенно обнаруживалось в тактике с немцами. Никогда он не говорил того, что думал, и все, что предпринимал, являлось полной неожиданностью для окружающих. Даже старшины, прислушивавшиеся вечно к его словам, никогда не знали, что Мешко предпримет на следующий день после веселья, песен и шалостей, а он вдруг приказывал подавать своего коня и мчался со своим отрядом на границу своих владений.

Приходили к нему какие-то оборванцы, похожие на нищих, но которые имели доступ к князю во всякое время дня и ночи; князь с ними запирался и о чем-то подолгу беседовал, но никто не знал о чем.

Поэтому, хотя Мешко и казался легкомысленным и пустым, его очень уважали за большой ум.

Таков был князь, который подъезжал теперь к дому; за ним ехали два близких родственника, Стогнев, управляющий замком, двое старых воевод и кучка приближенных молодых людей; все, по требованию Мешка, который любил роскошь и блеск, были одеты и вооружены богато и очень нарядно.

При виде хозяина и его гостей, стоявших с непокрытыми головами, лицо князя еще более прояснилось. Он придержал коня, и Любоня, который склонился к его коленам, мило приветствовал, хлопая его по плечу, а остальным, которые ему делали земные поклоны, кивнул головой. Мешко, легко соскочив с коня, отдал его поджидавшему слуге.

— Хотя вы меня не пригласили, — весело сказал князь, — на праздник, я сам к вам приехал, чтобы посмотреть на вашего сына, отче Любонь.

Услыхав это, старик призвал Власта, который низко поклонился князю, пристально смотревшему на него. Любонь между тем стал оправдываться:

— Сын мой из неволи немецкой вернулся бледный и хилый, хотелось дать ему немного оправиться, прежде чем ехать на поклон к вам, милостивейший князь.

Мешко похлопал по плечу Власта и направился к столам, куда вел хозяин на заранее приготовленное место, что-то вроде трона, покрытого красным сукном; такое же сукно было развешано на ветвях для того, чтобы защитить князя от жгучих лучей солнца и падающих листьев дерева, под которым находилось его сиденье.

Когда подходили к столам, все заметили, что князь кого-то ищет, он остановил взгляд на группе молодых женщин, одетых в белые платья, которые должны были прислуживать более почетным гостям. Как будто чем-то разочарованный, князь быстро опустил глаза. На лбу показалась и моментально исчезла морщина неудовольствия. Князь опять улыбался.

Когда князь занял свое место, перед ним немедленно поставили блюда и кувшины с медом, и сам хозяин с сыном ему прислуживали. Дружина разместилась на скамьях.

Князя не надо было приглашать к еде: охотно выпив кубок меда, он вымыл, по старому обычаю, руки и принялся есть. Перед ним поставлены были: хлеб, мясо, калачи и многие другие блюда. Всем известно было, что князь утолял голод скоро, но любил за кубком поболтать и заставлял других рассказывать, кто что знал и слыхал: умный и любознательный, он не брезговал и чужим умом, извлекая что-нибудь для себя из беседы других.

Под конец обеда князь вспомнил о Гоже и спросил старика:

— А где же ваша прекрасная дочь?

— Со вчерашнего дня не встает, от зноя, видно, заболела, — ответил Любонь.

Князь ничего не сказал и начал присматриваться к Власту. Узнав от старика, что сын его бывал при императорском дворе, князь еще внимательнее стал смотреть на юношу и задавать разные вопросы, на которые Власт отвечал смущенно.

Стогнев, узнав о прошлом Власта, предупредил старика, что князь, должно быть, возьмет юношу с собою, чтобы подробнее познакомиться с тем, что делается при немецких дворах.

Старику это не понравилось, хотя он и промолчал в ответ.

Тем временем веселье, сдерживаемое присутствием князя, все увеличивалось.

На громадных мисках и блюдах, на которых было жареное мясо, теперь уже остались одни кости и недоеденные куски, которые бросили целой стае собак, своих и взятых с собою гостями, бегавших вокруг столов.

И к общему шуму и гаму прибавлялся и лай собак, грызущихся между собою из-за брошенных им костей.

В конце трапезы, совсем развеселившиеся гости начали шутить с девушками, прислуживавшими за столом, которые не знали, куда деваться, и смущенно опускали глаза.

И все веселее становилось под деревьями, и никому не пришло в голову посмотреть в сторону дома, а там всякий, наверное, увидел бы в щели на чердаке черные глаза, с любопытством присматривающиеся к общему веселью.

Перед Мешком поставили теперь лесные ягоды, молоко и старый мед, помнивший времена Пястов, и старшины обступили князя и, попивая мед, завели сразу пустой разговор о лошадях и охоте, вскоре беседа перешла на более серьезную тему.

Вдруг Мешко заметил мужчину, стоявшего несколько вдали от всех; сразу как будто не узнал его, что-то припоминал, затем, подозвав Стогнева, спросил:

— Не Доброслав ли Виотский это? Кажется, не ошибаюсь? Отчего его так долго не было видно? Уезжал или был болен?

Стогнев приблизился к князю и еле слышным голосом ответил:

— В Чехию ездил, там при дворе сватался к родственнице королевы Драгомиры… Говорят, невеста исповедует новую веру… А он, кто знает, может быть, ради нее тоже забыл старых богов…

Князь ничего не ответил Стогневу и сделал знак Доброславу приблизиться к нему.

Это был мужчина в возрасте князя Мешка, статный, крепкий, как дуб, с открытым и смелым лицом. О нем говорили как о храбром воине и человеке, любящем говорить всю правду.

Заметив приближение Доброслава к Мешку, все присутствующие притихли и испугались, как бы беседа не кончилась гневом князя. Доброслав на последний поход за Лабу не явился. Стогнев уже жалел, что сболтнул лишнее. Доброслав шел к князю, нисколько не смущаясь, низко поклонился ему, но тотчас поднял голову и, смело глядя в глаза князю, ожидал, о чем его спросят.

— Где это вы так долго были, Доброслав, и почему не явились на наш призыв? — спросил Мешко.

— Простите, милостивейший князь, я отсутствовал, поехал подыскивать себе жену… — искренно сознался Доброслав.

— Разве в родной стране их нет? — тоном легкого упрека спросил князь.

— Девушек у нас много, — сказал Доброслав. — Но к тем, которых я знаю, сердце не лежит… У меня две жены были, дочери соседей, обе померли… Хотелось попробовать счастья в другой стране.

— И где же вы их искали? — уже без гнева спросил князь.

— В Чехию ездил и там при дворе короля Болеслава сосватал себе девушку.

Мешко помолчал, посмотрел на окружавших и, подумав немного, спросил:

— И что же вы там нового видели при дворе Болеслава? Много лучше, чем у нас? Они уже, верно, побратались с немцами и стали сами на них походить?

Доброслав, обдумывая ответ, поглаживал свою бороду.

— Немцев и немецких обычаев я там не видел, — наконец промолвил он, — а все-таки я многому научился у них, милостивейший князь; ведь чехи сблизились с немцами только потому, чтобы лучше узнать, как легче от них освободиться…

— А видели вы короля? — угрюмо спросил Мешко.

— Как же! И на охоту с ним ездил… и в замке я бывал много раз… Насмотрелся я всего, милостивейший князь.

— И к какому заключению вы пришли?

Доброслав опять задумался над ответом, наклонил голову и устремил глаза в землю.

— Милостивейший князь, я думаю, что король Болеслав человек умный и хитрый, и власть у него большая… Лучше считать его своим другом, чем врагом… Так мне кажется, — ответил воин.

Князь молчал и, попивая из кубка мед, долго смотрел в упор на Доброслава.

— Я завтра поеду на охоту, — сказал он наконец, — и вы со мною поедете, Доброслав.

Доброслав склонил голову в знак послушания и удалился. Несколько минут спустя, князь обратился к старому Любоню:

— Пришлите ко мне вашего сына в замок, хочу его иметь при себе.

Старик зашатался, как от удара, и, невольно сложив руки, как к молитве, воскликнул:

— Ах, милостивейший князь! Он у меня единственный, и я его столько лет не видел!

И старик хотел броситься на колени перед князем, но тот, схватив его за руку и смеясь, ответил:

— Да я и не думаю его отнимать у вас, хочу только с ним побеседовать, расспросить, что он видел у немцев. Вот на что мне нужен ваш Власт… И вернется он к вам невредим, не бойтесь за него… Да и к чему он мне пригодился бы? Бледный и хилый… не быть ему воином, видно, неволя его истощила, — сказал Мешко.

Любонь стоял грустный.

— Хотелось раньше ему дать отдохнуть, откормить немного. Князь недовольно повел плечами и ничего не ответил: сделал

знак Стогневу, который тотчас, поняв князя, распорядился, чтобы привели лошадей. Мешко собрался обратно ехать домой.

И окружающие заметили, что после разговора с Любонем и Доброславом с лица князя исчезла улыбка и на губах показалась нервная дрожь, признак гнева у князя.

Кто знает? Может быть, князь надеялся увидеть Гожу, а ее ему не показали…

И когда князь поднялся со своего места, все последовали его примеру и стали подходить к нему. Он шел, не обращая внимания ни на кого, прямо к воротам, где поджидала его свита. За ним следовали старик Любонь с сыном, Доброслав и все гости.

Подали лошадь, Любонь стал благодарить за оказанную ему честь и склонился к княжеским ногам; при этом лицо Мешка прояснилось.

— Пришлите мне вашего сына, не бойтесь за него: голодом морить не буду и худого от меня не увидит, — улыбаясь, сказал князь.

Любонь ничего не ответил, а князь, простившись с провожавшими его, опершись на плечо мальчика, вскочил на коня и уехал, окруженный своими придворными, старавшимися не отставать от князя.

Оставшиеся гости провожали князя веселыми восклицаниями и подбрасывали вверх свои шапки.

Всадники давно уже исчезли в туче пыли, а они все еще смотрели им вслед. Любонь, молчавший все время, теперь свободнее вздохнул. С князем уехал и весь его двор, и ему казалось теперь, что, наконец, можно было по душам говорить с друзьями.

— Хотя в нем течет крестьянская кровь, а все-таки пан, наш князь, — первый прервал молчание Доброслав.

— И иначе быть не может, не сумел бы быть владыкой, не избрал бы его народ! И немцам страх и уважение он внушает.

Последние слова Любоня вызвали улыбку на лице Доброслава.

— К сожалению, немцы и не думают нас бояться. Дал бы Бог нам перестать угрожать им. Насмотрелся я на них в жизни.

Все ожидали дальнейших рассказов, но Доброслав вдруг замолчал и удалился.

В тот момент, когда Стогнев говорил с князем, Власт, случайно стоявший недалеко от них, узнал из их разговора, что Доброслав христианин. Сердце его от радости забилось, и юноша стал с любопытством присматриваться к воину.

Пользуясь тем, что Любонь был занят гостями, Власт незаметно подошел к Доброславу и шепнул:

— Хочу поговорить с вами… пойдемте вместе…