"В окопах времени" - читать интересную книгу автора (Орлов Борис)

Олег Тарутин ПАРАДОКС ВРЕМЕНИ

Близкий взрыв швырнул его на землю, щедро сыпанув сверху комьями высушенной летним зноем глины, от ударов которых весьма слабо защищала вылинявшая от пота, побелевшая на спине гимнастерка. Рядом, коротко и страшно вскрикнув, упал в пожухлую степную траву еще кто-то из бойцов, атакующих позиции двенадцатой пехотной дивизии. Вслед за выворачивающим душу свистом в десятке метров поднялся еще один дымно-пыльный фонтан, и еще один, и еще: сегодня румынские минометчики пристрелялись куда лучше, нежели накануне. Ну, или не румынские, а, что куда более вероятно, подошедшие к ним в усиление немцы. И несколько сотен метров, отделявших вражеские окопы от линии обороны 31-го стрелкового полка, превратились в практически непреодолимую полосу изрытого взрывами, простреливаемого насквозь пространства.

Застонав, он поднялся на колени, блуждающим взглядом отыскивая отлетевшую в сторону винтовку. Подтянув за ремень верную трехлинейку, он с трудом принял вертикальное положение — приложило его все-таки не слабо — и побежал вперед. Окопы неожиданно оказались ближе, нежели казалось до атаки, и, перемахнув через невысокий бруствер, он оказался внизу, увидев в метре ошарашенного румынского солдата: песочно-желтый мундир, рыжие ремни портупеи, смешная «двурогая» пилотка. Привычным движением послав вперед-назад увенчанную штыком винтовку, он перепрыгнул через поверженного противника — умрет бедняга не сразу: тонкий четырехгранный штык при ударе в живот, как правило, растягивает это сомнительное удовольствие примерно на час — и рванулся дальше по ходу сообщения. Первого встречного, оказавшегося каким-то низшим офицерским чином, он опрокинул прямым штыковым ударом и, коротко и смачно хэкнув, добил уже упавшего ударом приклада в лицо. Отбросив в сторону творение царского капитана Мосина с заляпанным кровью и неприятными на вид серыми комками мозговой ткани прикладом, он выдернул из привешенных к поясу ножен трофейный штык от германской «98К». Вот так как-то оно лучше! Винтовка в узком окопе — то еще оружие, а вот штык не подведет. Кстати, интересно, хоть кто-то из ребят рискнул пойти следом? Да, впрочем, какая разница? Им все одно не понять того, что он должен сделать… и для чего, собственно, сделать. Вывернувшийся навстречу румын прервал его размышления — и тут же сдавленно охнул, принимая в грудь плоский штык и оседая на утрамбованную подошвами солдатских ботинок глину. Светлый мундир потемнел, быстро пропитываясь кровью. Вот и хорошо, вот и патрон, как говорится, сэкономил. Эх, ему б автомат — хоть родной ППД, хоть немецкий «38/40» — уж он бы тут такой концерт отчебучил, по заявкам, как было принято говорить в этом временном кластере, радиослушателей! Вот только где ж его взять, тот автомат? Родное командование едва-едва винтовками для них разжилось, и то не для всех, ну а трофеи? В лучшем случае можно рассчитывать на чешские ZB образца 1924 года, а то и на куда более раритетные экземпляры времен Первой мировой, например, австрийские Манлихеры конца прошлого века или японские Арисаки, которыми вооружались запасные полки. А что поделать, если автоматическим оружием немцы своих ближайших союзничков снабжать отнюдь не спешили? Что, впрочем, вовсе не означало, что сражавшиеся с превосходящими в несколько раз силами противника бойцы оставались без трофеев — всякое бывало…

Размышления снова прервались, на сей раз по причине обнаружения сколоченной из неструганых, не успевших даже потемнеть сосновых досок двери блиндажа. Неплохая находка. Ну, сейчас порезвимся! Перехватив штык лезвием к себе, он ударом ноги распахнул хлипкую дверь. Царящая в блиндаже полутьма после яркого летнего солнца показалась почти абсолютной темнотой, однако он вовсе не собирался ориентироваться только на собственные глаза. У тренированного человека, как известно, есть и иные органы чувств… Достаточно того, что он знает — их в блиндаже трое. Два румынских офицера и один немецкий. Последнее — особенно приятно и в каком-то смысле даже перспективно: есть шанс разжиться чем-нибудь огнестрельным для дальнейшего вояжа по тылам противника. Первый — справа от входа… был, поскольку плоское лезвие штыка, описав короткий полукруг, уже вернулось в исходную точку, запятнав его старенькое хабэ зловещими темными брызгами. Второй, сидящий за дощатым, застеленным картой столом, еще только начал приподниматься, когда траектория потемневшего от крови лезвия на долю секунды пересеклась с его горлом парой сантиметров выше расстегнутого ворота летнего офицерского кителя. Третий, тот самый замеченный ранее немецкий офицер, стоящий спиной ко входу возле застеленной шинелью лежанки в углу, прожил немногим дольше товарищей, получив удар в спину, чуть пониже левой лопатки. И, прежде чем он успел опуститься на последнее в своей жизни ложе, сдвинутая далеко назад кобура рассталась с содержимым, девятимиллиметровым пехотным «люггером». Вот и хорошо, вот и оружием разжился. Ну, поехали дальше…

Выскочив из блиндажа — тренированные глаза еще не успели привыкнуть к темноте — он рванулся вперед, разыскивая пулеметную точку, одну из тех, что второй день прижимали их к земле, вместе с минометчиками срывая одну атаку за другой. В принципе, несложная задача — раскатистый рокот пулемета, опять же чешского, едва ли не перекрывал грохота разрывающихся на нейтралке мин. Небольшой полуокоп, врезанный во фронт обороны, с установленным на сошках ZB-26 и приникшим к прикладу первым номером. И второй номер, застывший рядом с парой сменных коробчатых магазинов в руках. Россыпи свежих стреляных гильз на бруствере и под ногами. Отлично… Геройствовать он не стал, попросту выстрелив пулеметчику в затылок и, с разворота, — в лицо подающему. Отпихнув сползающий по стене окопа труп, рывком принял на руки пулемет, попутно порадовавшись знакомой машинке и только что поменянной обойме. Что ж, вот теперь точно концерт по заявкам начинается! Здесь подобным киношным приемам «а-ля Джон Рембо» еще не обучены — и тем лучше. Жаль только, что питается пулемет приставным магазином емкостью всего в каких-то двадцать патронов — придется рассчитывать лишь на них, а затем снова менять оружие. Или магазин, если, конечно, времени хватит. Ладно, прихватим парочку сменных, а там поглядим…

Поудобнее перехватив левой рукой пулемет за возвышающуюся над стволом рукоятку, он вышагнул обратно в ход сообщения, одновременно выжимая спуск. Первая же очередь смела троих вражеских солдат, спешащих к замолчавшему — ненадолго, как выяснилось! — пулемету. Разворот на «сто восемьдесят», и столь же короткая зачистка правого фланга. Не ожидали, домнуле? Охотно верю. Ну, что ж, как говорится, буна зиуа… Нет, вот чем хорош зброевский «двадцать шестой», так это небольшим, всего-то девятикилограммовым, весом. С родным ПКМом, а тем более американским М60 так особо не побегаешь, не в Голливуде, чай! Да и не постреляешь «от бедра» особо. Впрочем, это он что-то вовсе не в тему сравнил, поскольку до изобретения этих пулеметов оставалось еще никак не меньше нескольких десятков лет… Пустой магазин полетел под ноги, на его место с негромким щелчком сработавшего стопора встал запасной. Эх, выйти б сейчас на минометную позицию, захватить один их стволов да поупражняться в прицельной стрельбе по их же собственным окопам! Ничего, в принципе, сложного — учитывая расстояние между двумя линиями обороны, достаточно просто изменить прицел градуса на три и уложить веером десяток мин — больше в любом случае не дадут! А уж там…

Прежде чем получить в упор несколько остроконечных 7,92-мм пуль, несущихся к цели со скоростью более чем семьсот метров в секунду, вывернувшийся навстречу солдат успел-таки вскинуть винтовку и выжать спуск. Обидно — и глупо! Тяжелый, отбрасывающий назад удар пониже левой ключицы — и боль. Пока еще неосознаваемая в горячке боя, почти полностью растворяющаяся в захлестнувшем организм адреналиновом шторме, но уже рвущая грудь боль. В следующий миг мир перевернулся, стремительно опрокидываясь над головой, и последнее, что он еще успел увидеть, было иссиня-голубое, без единого облачка сентябрьское небо Причерноморья одна тысяча девятьсот сорок первого года…

— У него получилось? — человек, облаченный в черный флотский китель с золотыми погонами адмирала, повернув седую голову, взглянул на сидящего напротив офицера:

— Уже есть данные по откату?

Собеседник, судя по тускло отблескивавшим в приглушенном кабинетном свете погонам, носящий звание контр-адмирала военно-космического флота, едва заметно улыбнулся:

— Да. Объектом был тот немецкий офицер в блиндаже. Коррекция удалась в полном объеме. Психоматрица стерта, состояние операнга Рогова хорошее, сейчас он проходит курс психосоматической реабилитации.

— Как у вас все просто — «объект», «удалась», — адмирал едва заметно дернул краешком сухого, с узкими губами рта. — А в чем был смысл этой коррекции-то? Что вы изменили в нашем легендарном прошлом? Или это секрет? Даже от меня?

— Да нет, что вы, какой секрет, — контр-адмирал пожал плечами. — Точнее, уже не секрет. Если б не мы, то после полученного в сентябре сорок первого ранения обер-лейтенант Гюнтер Штамм отправился бы на лечение в Германию. И там познакомился бы с участниками группы Ольбрихта, став одним из заговорщиков, готовивших покушение на Гитлера. В отличие от нашей истории, покушение оказалось бы удачным, и фюрер погиб еще в сорок втором. В действие был бы введен план «Валькирия», одновременно начались переговоры с Англией и США. Крайне невыгодные для нас переговоры. Союзники быстро поняли бы свою выгоду и согласились с условиями Германии…

— Постой, Сережа, не спеши. Но ведь этого не было в нашей истории? Откуда ж оно взялось?

— Так от нас и взялось, Алексей Анатольевич! Компьютерный мозг Центра просчитал возможные варианты развития событий и выдал именно такой вердикт. Ликвидация Штамма и станет отправной точкой для развития истории Второй мировой по привычному нам сценарию. Парадокс, товарищ адмирал, но парадокс, полностью управляемый и контролируемый нами. Своего рода замкнутый круг Времени. Если сейчас в нашей реальности ничего не изменится — значит, мы сумели изменить Историю… странновато звучит, согласен, но, тем не менее, это так.

— Да уж, странновато. Впрочем, ладно, твоим научникам виднее. Ступай, а я еще поработаю. Рогова твоего, я так понимаю, отметить следует?

— Да, я пришлю предписание. Думаю, пора ему внеочередное присвоить — и на пенсию. Иначе сгорит парень, сами понимаете, какая у боевых операторов нагрузка.

— Добро. Ну, ступай, Сережа, время не ждет. Хотя последнее, спорно, конечно…

Одесса, 2009 г