"Охотники за черепами" - читать интересную книгу автора (Ларичев Виталий Епифанович)

История четвертая Гоби — колыбель предков

Мотор «фултона» натужно ревел на полных оборотах. Подбадривая друг друга громкими криками, люди изо всех сил толкали машину, упираясь в нее руками, плечом, а то и наваливаясь на борт всем корпусом. На зубах противно скрипел песок, от жары во рту пересохло так, что казалось, язык одеревенел и распух.

— Стоп! Глушите мотор, пока он совсем не перегрелся и не вышел из строя, — крикнул шоферу руководитель экспедиции Рой Шэпман Эндрюс. — Попробуем избавиться от песчаного плена иначе, а пока всем отдыхать.

Экспедиция вступила в пределы Южной Гоби — одного из самых печальных мест на Земле. По каким только признакам ориентируется здесь проводник и как он находит дорогу?! Надо же было прийти в голову парадоксальной мысли объявить эти безлюдные, дикие просторы родиной человека!

Когда Генри Ферфилд Осборн, директор Американского музея естественной истории и инициатор третьей Американской центральноазиатской экспедиции, пригласил Нельсона в Нью-Йорк и целый час беседовал с ним, все казалось таким простым и ясным. Осборн — талантливый рассказчик. Он с удовольствием живописал в деталях блестящие для археолога перспективы, вспоминал забавные обстоятельства путешествия в Центральную Азию в 1923 году, объяснил существо своих идей, согласно которым

Центральная Азия объявлялась центром происхождения и «рассеивания» по континентам большинства представителей животного мира, в том числе и человека.

Нельсон был захвачен искрометным блеском мыслей выдающегося палеонтолога и после некоторого колебания сдался. Да, пожалуй, он готов отправиться к Эндрюсу и взять на себя нелегкие обязанности археолога знаменитой экспедиции. Сможет ли он, однако, оправдать надежды ее организаторов и руководителей?! Осборн тогда рассеял сомнения. Этот человек обладал поистине неотразимым даром убеждать, настаивать, увлекать.

Как мог Осборн «загипнотизировать» его, человека строгого ума, сказочным миражем пустыни? Разве не очевидно, что мысль об Азии как «матери всех наций»! не что иное, как самый заурядный «восточный сантимент»! Странно искать родину человека там, где пока не найдено ни одного сколько-нибудь бесспорно обработанного человеком камня.

Нельсон, конечно, не ожидал встретить в Гоби райские кущи. Пустыня есть пустыня. И все же столкновение «лицом к лицу с фактами» в местах, где, по уверению Осборна, следовало бы разместить библейский сад Эдема с первыми на Земле людьми Адамом и Евой, оказалось более чем неприятно. Гоби — поистине богом забытый край. Что привлекательного увидел здесь Осборн, чтобы окончательно уверовать в идею появления «недостающего звена» в центре Азии?

Впрочем, может быть, мрачные мысли имеют более прозаические объяснения? Во- первых, позавчера на экспедиционный лагерь неожиданно обрушился ураган. В течение нескольких часов ветер бешено трепал палатки. Вслед за этой неприятностью последовала вторая. Когда на следующий день в небе засияло теплое апрельское солнце, Нельсон вместе с ботаником Ганеем отправились на автомобиле к высоким скалам, видневшимся вдали. В четыре часа пополудни в месте, расположенном в 100 милях от Калгана, Нельсон поднял первый в Монголии камень, который он не обменял бы на целое королевство. На поверхности невзрачного, изъеденного песком и ветром обломка кремня заметны следы искусственных сколов. Их мог произвести лишь человек каменного века. Правда, неясно, когда он обработал камень, но сам по себе факт неожиданной находки в пустыне настолько обрадовал, что Нельсон вскоре возвратился в лагерь торжествующим и веселым.

Как же он удивился и огорчился, когда большинство членов экспедиции приняло его «драгоценность» скептически и недоверчиво. Даже Берки, относившийся к Нельсону особенно тепло, высказал предположение, что камень оббит недавно кем-то из монголов, которые обычно использовали кремень для добывания огня. К счастью, вечером к лагерю подъехали кочевники, и Нельсон просил их показать огнива. Разница была совершенно очевидной, но сомнения в особой ценности находки у скал ему так и не удалось рассеять…

Снова взревели моторы, и все, в том числе и Нельсон и Эндрюс, принялись с усердием подталкивать автомобиль. Каждый метр отвоевывался с большим трудом. Но вот началась полоса низкого, стелющегося по земле саксаула, колеса «фултона» завращались быстрее, и «додж» вывел его на такыр. Затем такая же длительная и не менее утомительная процедура повторилась с третьей машиной. Эндрюс мудро поступил, разделив караван автомобилей на партии, каждая из которых получала задание и двигалась к заранее определенной по карте точке особым маршрутом. Это позволило обследовать широкую полосу пустыни, да и риск оказаться всем в тупике в значительной мере уменьшался, Сколько времени пришлось затратить, если бы через песчаную ловушку пришлось переправлять не три, а семь «доджей» и «фултонов»?

После короткого чаепития и ленча майхан (мопольскую палатку пастуховкочевников) свернули и упрятали на положенное место под брезентом в кузове «фултона». Эндрюс отдал распоряжение отправляться в путь. Он пригласил Нельсона в легкий «додж», который вел за собой остальные машины. Нельсон последовал за энергично шагающим Эндрюсом, на боку которого болталась неизменная кобура с торчащей из нее рукояткой пистолета. Зоологу нужно постоянно быть начеку: мало ли какая живность встретится на пути?

Машины медленно двинулись одна за другой, лавируя между песчаными холмами. Каждая из них отставала от впереди идущей ровно настолько, чтобы облако пыли, поднятое колесами, не окутывало пассажиров.

— Скажите, Рой, как пришла вам в голову мысль отправиться в Гоби на автомобилях?

— О, это целая история, — улыбнулся Эндрюс. — Я привел в ужас моих близких, а также друзей, когда объявил о своем твердом намерении отправиться в центр Азии па моторах. Теперь я могу признаться, что мое предприятие было столь же романтично, сколько бесшабашно, как экспедиция Пири и Амундсена, Стэнли и Гедина. Но три года назад я и виду не подал, что хоть секунду сомневаюсь в успехе. А между тем нас провожали чуть ли не со слезами на глазах. Большинство «трезво мыслящих людей» пожимало плечами: как можно так безрассудно отправляться на верную смерть? Впрочем, ради справедливости должен сказать, что некоторый шанс на спасение нам оставляли: ведь при удаче можно было возвратиться назад на верблюдах. В том, что авто не выдержат езды в Гоби, никто не сомневался.

— И все же что вселяло уверенность в успех? — спросил Нельсон. — Если говорить откровенно, то, даже зная о благоприятном исходе поездок трех предшествующих лет, я долго колебался, прежде чем принял предложение Осборна отправиться с вами в Гоби. Ведь сломайся мотор в пустыне, ни одна душа не придет на помощь. Откуда ей здесь взяться! А что делать, если кончится горючее? Не поджидали же вас в песках бензоколонки «Стандард ойл компани»!

— Представьте себе — поджидали, но об этом позже. Разумеется, вы правы, страсть к приключениям вещь хорошая, но следовало трезво подумать о судьбе 26 человек, которые доверили мне свою жизнь, решившись отправиться в Гоби. Ведь ужас перед этой бескрайней, слабо исследованной пустыней, лишенной воды и жизни, был настолько велик, что даже после первого удачного возвращения в 1922 году многие считали, чтo нам просто повезло. Вы обратили внимание на эмблему нашей экспедиции?

Эндрюс указал на рукав куртки шофера. На ней красовался шестиугольник, оконтуренный красной полосой, а внутри были вписаны три буквы «ТАЕ» (Третья азиатская экспедиция). Рассеянность и невнимательность Нельсона стали в экспедиции притчей во языцех, и поэтому вопрос Эндрюса казался вполне естественным. Но эмблема так часто попадалась на глаза, что даже археолог не мог не заметить ее.

— Так вот «Третья центральноазиатская (или просто азиатская) экспедиция»… Эндрюс замолчал надолго.

— Первая состоялась тринадцать лет назад, в 1912 году. Тогда я впервые оказался в Азии. Вторая подготовила центрально азиатскую экспедицию. Перед началом двадцатых годов мы развернули работы в Сы-чуани, а затем, чтобы не дублировать исследования Геологической службы Китая, решили обратиться к малоизученным районам Гоби. Конечно, русские путешественники исколесили Центральную Азию вдоль и поперек, но перед нами стояли иные задачи. Однако как обеспечить успех экспедиции, если исследователь ограничен временем и средствами?

Вопрос не праздный: в Гоби расстояния огромны, а Местный транспорт — верблюды, лошади и быки — передвигается слишком медленно, чтобы заняться поиска-Ми наиболее перспективных для исследований районов. Знаете, Нельс, с какой скоростью передвигается караван верблюдов? Две мили в час! Это значит, за день даже при хороших условиях можно пройти не более пятнадцати-двадцати миль. Французские археологи в Ордосе За шесть месяцев проехали на мулах всего лишь семьсот миль. Такие темпы нас не устраивали. Гоби к тому же далека от прочно освоенных человеком мест, она, по сути дела, изолирована от них. Добавьте сюда суровость климата, жару, холод, сбивающий с ног ветер, Отсутствие воды, скудность кормов для животных… Од- Рим словом, трудностей накапливалось настолько много, что следовало придумать нечто из ряда вон выходящее, чтобы осмелиться приняться за дело.

И тогда меня осенило — автомобиль. Именно он поможет выйти из тупика. За каких- нибудь пять месяцев (в Гоби лучше всего работать с апреля по сентябрь) можно будет при хорошем коллективе сотрудников выполнить работу, на которую при иных средствах передвижения приходилось тратить десять лет! В 1918 году я совершил пробный автопробег от Калгана до Урги. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что русские и монголы уже освоили эту трасу. Дорога хороша, болот, песков и водных препятствий нет. А с 1920 года автомобили здесь стали ходить часто, и при авариях можно было надеяться на помощь…

— Но местность от Калгана до Урги не столь пустынна, а ваши экспедиционные маршруты пролегали западнее, — возразил Нельсон.

— В том-то и дело! — подхватил Эндрюс. — Гоби несравненно суровее и неприветливее. И тут-то я и решил совместить старый и новый транспорт, то есть авто и верблюдов. Караван «кораблей пустыни» мог забросить в заранее обусловленное место запасы газолина, нефти и продукты питания, а моторизованным исследователям оставалось лишь не заплутаться и точно выдержать график движения.

Конечно, легко сказать — решил! Как вы понимаете, Нельс, самые блестящие идеи ничто, если они не имеют финансовой опоры. Вообще для открытия нужно три вещи: деньги, время и удача. Для начала следовало найти деньги. Однако программа экспедиции была составлена так удачно, что исследованиями по геологии, палеонтологии, археологии животного и растительного мира заинтересовались многие. Гоби могла оказаться неисчерпаемой кладовой нефти и золота.

К тому же пресса с ее поистине неистребимой склонностью к сенсациям сделала на этот раз доброе; дело. Если вы следили за газетами и журналами начала 20-х годов, то, без сомнения, помните ошеломляющие заголовки вроде «На поиски истоков жизни», «За первыми млекопитающими в Гоби», «Самые древние динозавры пустынь». Но более всего журналистов привлекала возможность открыть в центре Азии древнейшего человека Земли, «недостающее звено». Осборн искренне верил, что в Гоби обязательно будут найдены истоки предковых форм человека. Пресса подняла такой шум, что вскоре нашу еще не сформированную экспедицию окрестили «экспедицией недостающего звена».

— Журналистов можно понять, — улыбнулся Нельсон. — Ведь загадка происхождения человека, всегда привлекала всеобщее внимание, а здесь высокие авторитеты науки почти гарантировали успех. Догадываюсь, что пресса помогла получить деньги, но разве не мешала вам вся эта шумиха?

— Сначала нет, однако потом… К своей досаде, мы вдруг стали замечать, что от широкой и всеохватывающей программы исследований Центральной Азии на виду у публики оказались лишь надежды найти череп обезьяночеловека. На задний план были отодвинуты все остальные задачи экспедиции. К тому же газеты и журналы надоедливо напоминали, что ждут от вас отчетов, и обязательно с приключениями.

Сначала мы протестовали, но вскоре я убедился: напрасно толковать издателям, что у экспедиции прежде всего научные цели, и, если хочешь решить проблемы, надо настроиться против приключений. Мой друг Стефансен любил повторять в таких случаях: «Приключения — знак некомпетентности. Отсутствие щекочущих нервы происшествий разочарует публику и газеты, но спасет работу!»

А многочисленные любители поездок в дальние края? Вы представить себе не можете, какой могучий поток писем хлынул ко мне. Каждый автор письма, как правило жаждущий именно приключении, обращался с предложением своих услуг и просьбами непременно включить его в состав экспедиции, о которой только что прочитал в какой- нибудь газете. Чтобы вы получили представление об этих письмах, я расскажу об одном из них. Писала дама, неудавшийся литератор — две ее книги отказались печатать. Она предлагала принять ее в экспедицию в качестве летописца. За возможность написать в Азии третью книгу она соглашалась быть моим секретарем и даже «женщиной-другом», готовой создать для меня «истинно домашний уют в сухой пустыне»!

Сдержанный и холодноватый, всегда чуточку чопорный Нельсон захохотал: он наглядно представил себе на минуту «друга-секретаря» в окружении почти трех десятков занятых делом мужчин и главного объекта ее внимания — Эндрюса, одетого в костюм полувоенного покроя, с небрежно болтающейся на боку кобурой пистолета и широкополой шляпой на голове. Вечно обремененного тысячами мелких забот.

Увлеченный воспоминаниями, Эндрюс, не обращая внимания на смех Нельсона, продолжал рассказ о своих злоключениях:

— А мои пересмешники-друзья не давали прохода. Это был какой-то поистине неиссякаемый каскад острот! Обмениваться ими считалось хорошим тоном. При встрече мне обычно говорили нечто вроде вот такого: «Стоит ли, Рой, отправляться за «недостающим звеном» в песчаные бури? Клянусь тебе — эти «звенья» я вижу в метро каждое утро, причем в изобилии!»

Шум прессы, лекции, беседы, аудиенции, разговоры на званых обедах и завтраках — все это, кажется, стоило мне десяти лет жизни. Конечно, сердца американских бизнесменов и финансистов имеют склонность если не к авантюрам, то, по крайней мере, к приключениям. Однако следовало каждый раз находить достаточно «сильные слова», чтобы убедить их рискнуть. Меня принял, например, в своей знаменитой библиотеке Морган и, только успел я развернуть на столе карту Центральной Азии, задал вопрос:

— Что вы собираетесь здесь найти? Как можно добраться сюда?

Мне было отведено всего 15 минут, и, к счастью, я оказался в ударе. Когда мое вдохновение иссякло, я понял, что одержал победу: глаза Моргана блестели.

— Как вы думаете финансировать экспедицию? Что Нужно от меня?..

— Моргана увлекла перспектива найти в Гоби динозавров и «недостающее звено»? — усомнился Нельсон.

— Думаю, что нет, хотя я, разумеется, говорил и об этом. Ведь Гоби неисследованная кладовая полезных Ископаемых. Здесь могут оказаться золото и нефть, а кроме всего прочего, участие в финансировании прогремевшей на весь мир экспедиции за «недостающим звеном» — хорошая реклама бизнеса вкладчика — вот Что решало успех дела. Как бы то ни было, но за два года мне удалось убедить раскошелиться ни много ни

Мало, а двести бизнесменов! Кроме того, почти все штаты приняли участие в финансировании работ Центральной Азии, и, таким образом, экспедиция стала общенациональным делом. Когда фонды Музея естественной истории пополнились четвертью миллиона долларов, можно было вплотную заняться организацией экспедиции, к чему я немедленно приступил.

Это оказалось не менее хлопотным делом, поскольку предстояло продумать все до мелочей. Надо было ре. шить, например, каким автомобилям отдать предпочтение — итальянским, французским, американским? В конце концов после долгих дискуссий мы пришли к выводу, что для песков наиболее подходящи однотонные «фултоны» и детройтовские «доджи». Моторы их легки, просты, надежны и в то же время обладают достаточной силой, чтобы преодолевать препятствия, которые могут встретиться в пустыне. Полугодовой запас продуктов размещался в ящиках. По мере освобождения они должны были становиться хранилищами для коллекций. Для моторов требовалось около трех тысяч галлонов газолина и пятьдесят галлонов нефти, что и предоставила нам «Стандард ойл компани». Везти этот запас с собой было невозможно, тут-то у меня мелькнула мысль о «передвижной бензиновой колонке» — караване верблюдов, которым следовало идти впереди автомобилей! «Кораблей пустыни», нагруженных горючим, следовало отправить в Гоби на полтора-два месяца раньше машин, и проблема снабжения горючим оказывалась решенной. По расчетам, нам следовало приобрести в Калгане не менее семидесяти пяти верблюдов…

Вы не представляете, Нельс, насколько я был истерзан, когда в марте 1921 года сел наконец в Сан-Франциско на пароход и отплыл в Китай. Однако путешествие через океан восстановило мои силы. К тому же, пока мои помощники занимались подготовкой к отъезду в Гоби, я совершил еще один вояж в Ургу, где провел переговоры с монгольским министром юстиции Таииром Бадманжаповым.

Наконец все было утрясено. В марте 1922 года из Калгана в Гоби двинулся караван верблюдов с чудесным проводником-монголом Мэрийном. Он отличался, как потом мы убеждались неоднократно, исключительной педантичностью и аккуратностью. Если Мэрийн сказал, что прибудет в какую-то долину в тот или иной день, можно быть уверенным; он ожидает машины в названном месте с того самого дня.

Как сейчас помню 17 апреля 1922 года, когда мы, заручившись необходимыми документами, покинули Пекин. Это было опасное время для путешествий по Китаю: столкновения между военными группировками Чжан Цзолина и У Пэй-фу на севере страны следовали одно за другим, по дорогам бродили вооруженные банды грабителей. Поездка одного из посланных мною автомобилей закончилась трагически; четверо рабочих были убиты, а проводнику-монголу проломили череп и сломали хребет. Когда машины достигли прохода в Великой стене, нас остановили солдаты генерала Чжан Чзо- лина. Офицер, смеясь, рассматривал документы, выданные в Пекине министром иностранных дел. Он говорил: «Это из Пекина! Но здесь не признают Пекин».

В Калган мы прибыли через три дня и 21 апреля в 6 часов утра двинулись в Гоби. Для всех мы исчезли на много месяцев. Где находится экспедиция и что с нею, никто не знал. В тот год я получил в Урге запаянное письмо от своего друга Ларсена. Адрес на конверте был уникален: «Рою Шэпману Эндрюсу. Где-то в Монголии». Представьте себе, это письмо дошло!..

К сожалению, мы не нашли «недостающего звена». Но все же заставили заговорить о себе. Знаете, сколько было волнений, когда нам посчастливилось найти гнезда с яйцами динозавров! Для палеонтологии оказалось неожиданностью, что некоторые из динозавров несли яйца.

Нас тоже мучили сомнения, но, к счастью, в одном из гнезд яйца были насижены. Маленькие существа готовы были пробить кожуру и вылупиться. Однако пpoизошла трагедия — обвал или, может быть, песчаная буря завалила гнездо, и взрослые динозавры никогда больше не вернулись к нему. Это была уникальная находка — кожура яиц скрывала тонкие косточки динозавров! Так мы положили начало новой науке — палеоэмбриологии.

Но открытие яиц динозавров, пожалуй, не самый главный успех экспедиции, хотя о нем говорит сейчас больше всего. Еще бы, каждое найденное яйцо оценивается в десять тысяч долларов. Думаю, однако, тем временем яйца динозавров прискучат публике, но ученый мир не забудет венца наших открытий в Азии — черепов древнейших млекопитающих. Мы нашли их в районе Гобийского Алтая, в местности Шабарак-усу…

За сто лет работы до нас обнаружили лишь один череп! — с гордостью сказал Эндрюс.

— Он принадлежал тритилодону, и нашли его в Южной Африке. В сейфах Британского музея этот череп хранится как величайшее сокровище. Тритилодопы вымерли и не имеют прямого отношения к современным видам. Нет, не в этом дело: за неделю мы нашли в Шабарак-усу восемь черепов самых ранних млекопитающих. Первый череп Гренжер обнаружил в куске ярко-красной песчаниковой породы. Через час у подножия обрыва он же нашел второй череп и снова в красной глыбе. Тысячи таких обломков ярко-красной породы валялись у подножия обрывов Шабарак-усу, и нам не оставалось ничегo другого, как расколотить их молотками. Целая неделя ушла на это необычное дело, зато удалось найти еще шесть черепов!

Самый крупный из них не больше полутора дюймов длину, так что по размерам животные не превосходили крысу. Они ползали по земле около десяти миллионов лет назад. Мы добрались до самых глубоких корней родословного древа млекопитающих. Это была, по существу, первая попытка природы создать насекомоядных, плотоядных и травоядных млекопитающих.

Существа из Шабарак-усу тесно связаны родственными узами с современными группами животных. Мы искали «недостающее звено», а нашли «звено начальное» — черепа первых предков млекопитающих, а следовательно, и человека! Знаете, кстати, как Грепжер обнаружил гнездо динозавров? Он долго лазал по скалам песчаных останцев, однако находок не было. И тогда Гренжер с досады ударил молотком по краю обрыва. Случилось невероятное — рухнувший вниз кусок твердого песка приоткрыл скопление яиц!..

Нельсон добродушно улыбался, слушая рассказ Эндрюса. Он забыл о своих огорчениях и сомнениях, а Гоби теперь не казалась ему такой уж безрадостной и однообразной.

Эндрюс тоже некоторое время молчал, наблюдая за грузовыми автомобилями, которые отстали от «флагмана» и пылили вдали. Он собрался было рассказать о том, как пришла ему в голову мысль о разделении экспедиции на три отряда, но Нельсон неожиданно вскочил с сиденья и закричал что-то, указывая вправо и вперед. Эндрюс посмотрел в ту сторону и увидел дзеренов, которые неслись наперерез «доджу». Щофер, ветеран экспедиции, не проявил особого волнения и лишь, может быть, несколько прибавил газу. Дзерены красивы, изящны, быстры и неудержимы, как вихрь или молния. Бег испуганных животных настолько стремителен, что Нельсон с большим трудом следил за ими — стоило на мгновение отвести глаза, и требовалось немалое усилие, чтобы «выявить» их на желтовато-коричневом фоне степи.

Шекельфорд, сидевший впереди рядом с шофером, готовился к съемкам — вынимал из чехлов фотоаппарат и громоздкую коробку с ручкой — кинокамеру Эндрюс и Нельсон с напряжением следили, как развертывается захватывающий поединок дзеренов и «доджа». Животные не уступали в скорости автомобилям. Временами Нельсону казалось, что дзерены касаются ногами земли, а летят низко, над самыми верхушками пучков травы.

На радость Шекельфорду, совсем рядом с «доджем» мчится небольшое семейство: впереди глава, за ним малыш, родившийся месяца три назад, замыкающей несется мама- дзерен. Наконец самец решается рискнуть — он внезапно бросается вправо, на какую-то долю секунды замирает перед тропинкой, выбитой, очевидно, караваном верблюдов, и, с силой оттолкнувшись, птицей перелетает через нее. За ним остальные.

То слева, то справа от машины появлялись дзерены, мчащиеся в одиночестве, парами, небольшими группками и целыми табунами, вытянувшись в длинные цепочки. Количество животных все более увеличивалось, и наконец их стало так много, что степь, насколько можно было охватить ее взглядом, казалась желтовато-рыжеватой от дзеренов. Вся округа пришла в движение и превратилась в сплошную живую коловерть. Это был настоящий первозданный степной рай, буйное раздолье дикой жизни, до которой еще, к счастью, не добрался человек.

Затем, будто заметив, что люди насытились вдоволь видом красавиц ланей, щедрая Гоби выставила перед ними табун куланов, диких ослов пустыни.

Вот они, дивные звуки дикой вольницы пустыни Центральной Азии! Необузданная мощь животных в сочетании с грациозным изяществом произвели на Нельсона потрясающее впечатление.

— На зиму животные мигрируют к югу Монголия, где несколько теплее и снег не заваливает корм, — нарушил молчание Эндрюс. — Но скоро табуны отправятся к северу, где травы обильнее.

— Рой, я не могу опомниться от увиденного, — сказал Нельсон, протирая запылившиеся стекла очков. — Я не представлял, насколько все это грандиозно и впечатляюще. Но почему дзерены и куланы стремятся во что бы то ни стало пересечь наш путь, а сразу не уходят в сторону? Мне их поведение непонятно.

— Быстро движущаяся машина воспринимается травоядными как хищник, пустившийся в погоню. Волки, например, охотятся, разбившись на две стаи, одна из которых остается в засаде. Тысячелетиями выработанный инстинкт подсказывает животным выход: опасность засады можно миновать, если бросишься наперерез тем, кто тебя преследует. Вот почему дзерены выкладывают все силы, лишь бы обогнать машину, а затем проскочить впереди нее.

— Человеку каменного века было нелегко преследовать таких быстроногих, как дзерены, — заметил Нельсон. — Ему тоже, очевидно, приходилось устраивать засады…

Нельсон размышлял о том, что такое изобилие дзеренов и куланов не могло не привлечь древнего человека, для которого охота составляла основу благополучия. Сотни тысячелетий назад, когда Центральная Азия была иссушена в меньшей степени, чем теперь, дикие животные самых разнообразных видов, очевидно, кишмя кишели в степных просторах.

А что, если все-таки прав Осборн, отстаивая со всей горячностью своего темперамента идею центральноазиатской прародины человека?! Там, в Нью-Йорке, во время беседы ему не удалось убедить Нельсона в обоснованности своих предположений, но, когда он сегодня воочию увидел, что представляет собой «живая Гоби», его скептицизм оказался поколебленным. Это, кстати, предсказывал Осборн, настоятельно советуя ему не доверяться доводам традиционных представлений, а разобраться во всем на месте. Гоби, по его словам, — великий центр происхождения животных. Именно отсюда они переселялись на другие континенты.

Осборн был убежден, что древнейшие люди не были обитателями лесов, ибо в лесах эволюция протекает чрезвычайно медленно. Он обратил внимание Нельсона на то, что уровень развития южноамериканских индейцев, обитателей леса, ниже уровня степных индейцев, а последние, в свою очередь, отстают от жителей возвышенных плато. Значит, наиболее благоприятные для прогресса человека условия создает не тропический лес, где обильная пища достается без особого труда, а открытые возвышенные пространства, откуда, кстати, люди могли беспрепятственно мигрировать в разные стороны, вплоть до окраины континентов.

По мнению Осборна, Монголия, так же как соседние Тибет и Синьцзян, — идеальное место для развития древнейшего человека. С незапамятных времен эта часть Азии была возвышенностью, которую миллиону лет не заливали воды океана. Ее никогда не покрывали сплошные заросли леса, а суровый климат открытых пространств требовал здесь от предка человека особенно активной деятельности как для добывания пищи так и вообще для выживания. Все свидетельства указывают на центр Азии как на самое вероятное место происхождения человека. Именно здесь, а не на тропическом юге Азии следует искать костные остатки «недостающего звена».

Сдержанность и молчаливость Нельсона озадачили Осборна. Из приглашенных работать в экспедиция «недостающего звена» он был, пожалуй, первым, в кого не удалось вдохнуть энтузиазм. Поэтому директор Музея естественной истории посоветовал ему до отъезда в Азию ознакомиться с «литературой вопроса», особенно со статьями Вильяма Диллера Мэтью, а по прибытии в Пекин побеседовать с геологом Амедеем Вильямом Грабо.

Изучение «истории вопроса» в библиотеке музея показало Нельсону, что идея о Монголии как возможном центре происхождения человека возникла более полувека назад. Впервые ее выдвинул, пожалуй, Джозеф Лейди еще в 1857 году! Затем в 1889 году Катрфаж в своей знаменитой книге «Всеобщая история человеческих рас» высказал предположение о возможном существовании единого центра очеловечивания обезьяны в северных районах Центральной Азии. Отсюда, из «района древнейших путей мира», первобытные люди проникли в южные области планеты. Этот естественный процесс расселения усилился полмиллиона лет назад, когда наступающий с севера ледник начал оттеснять древних охотников к югу.

Новый аспект гипотеза центральноазиатской прародины человека приобрела в работах Осборна в конце. XIX — начале XX века. Прекрасный знаток древнейших животных Северной Америки, он обратил внимание на поразительное сходство животного мира района Скалистых гор Колорадо и Европы. Объяснить это одинаковым направлением развития животных было невозможно. Исключено также, чтобы одинаковые виды их переселились из Европы в Америку или наоборот, поскольку обе части света разделяют пространства протяженностью 20 тысяч Километров.

Вот тогда-то Осборн и выдвинул мысль о существовании промежуточного, третьего, центра эволюции жизни, расположенного на полпути от Европы к Америке — на территории Центральной Азии. Она, таким образом, превращалась не только в район, где совершались широкие миграции, но и в «главную биологическую лабораторию», в которой, в эпоху динозавров и первых млекопитающих, за десятки миллионов лет до наших дней, «развивались наиболее отдаленные предки всех высших видов животных». Так ни в Европе, ни в Америке не найдена исходная предковая форма лошади — пятипалая лошадь, хотя трехпалая известна и на том и на другом континентах. Костные останки ее лежат, уверяет «палеонтологический оракул», в древних горизонтах красноцветных глин Центральной Азии!

Если Осборн лишь высказал гипотезу о центре эволюции жизни на территории Монголии, не вдаваясь в детализацию картины, то обоснование ее на базе материалов по ископаемым и современным животным всех материков Земли выполнил Вильям Диллер Мэтью. Именно его работы советовал прочитать директор музея. Нельсон сразу понял, что Мэтью — ученый исключительной эрудиции, разносторонних знаний и смелого мышления. Его картина эволюции жизни на Земле, с наибольшей полнотой разработанная в книге «Климат и эволюция», поистине грандиозна и захватывающа.

Около 70 миллионов лет назад началась эпоха подъема горных цепей. В результате равномерная aтмосферная циркуляция на Земле нарушилась, и возникли различные климатические зоны: засушливых пустынь, тропических лесов и умеренные пояса. Это резкое нарушение привычных условий существования стояло, по мнению Мэтью, главным стимулом эволюции органического мира. С ними связано начало периода миграций животных.

В суровых районах Гоби шла, по мнению Мэтью, наиболее ожесточенная борьба за существование. Животные приспосабливались здесь к холоду, трудностям добывания пищи, резкой смене температур и открытым, безлесным пространствам.

Отсюда прогрессивные виды животных вытесняющие последовательными волнами отсталых и менее приспособленных, которые мигрируют на окраины материков в Юго- Восточную Азию, Африку, Южную Америку и Австралию. Эти районы Земли, где сохраняются старые условия жизни, становятся прибежищем отживших в процессе эволюции форм животного мира. В то же время в Центральной Азии формируются «космополитические» типы животных, которые затем расселяются во все стороны.

Препятствием служат лишь высокий хребты и безводные пустыни.

Человек и его предки подчиняются тем же принципам эволюции и «рассеивания». Древнейшие люди сформировались, по мнению Мэтью, в Центральной Азии. Со временем здесь появляется более «прогрессивный тип человека», и он вытесняет с территории прародины отставших в развитии обезьянолюдей вроде питекантропа. Его находка Евгением Дюбуа на Яве далеко не случайна: «высокоразвитые существа» оттеснили обезьяночеловека на окраину Азиатского материка, где он был обречен на вымирание.

Таким образом, питекантроп, согласно идеям Мэтью, представляет собой «окаменелый пережиток недостающего звена», а не само «недостающее звено».

Истинного предка, причем самого древнего, следует искать не в тропиках, а на территории Центральной Азии.

Впрочем, как утверждал Мэтью, центр расселения человечества не всегда находился на плато Монголии. В связи с ее непрерывно усиливающимся усыханием «центр дисперсии» переносится затем на восток и запад от Гоби. Там следует искать истоки «монголоидной, кавказской, нордической и средиземноморских рас». Так, от первой миграционной волны западного центра произошло северное население Европы, от второй — южноевропейское и североафриканское. Славяне, по теории Мэтью, появились на востоке Европы после одного из циклов «кавказской дисперсии».

Доклад, прочитанный Мэтью на специальном заседании Академии наук США, и особенно книга «Климат и эволюция» произвели большое впечатление на научные круги. Специалисты, главным образом палеонтологи, палеогеографы и геологи, с интересом встретили гипотезу Осборна — Мэтью. Особенно большое внимание их идеям о происхождении человека уделил американский геолог Джозеф Баррел, который опубликовал в «Научном ежемесячнике» специальную статью о влиянии изменений климата на происхождение обезьяночеловека и о возможном местоположении родины «недостающего звена».

Нельсон прочитывал эти и подобные им рассуждения как увлекательный, но фантастический роман. Сразу же бросалась в глаза умозрительность концепции и отсутствие в большинстве случаев «положительных Фактов», подтверждающих ее истинность. Достаточно сказать, что в гипотетическом «центре дисперсии» всех животных Земли к моменту создания Мэтью книги «Климат и эволюция» был обнаружен всего лишь один (!) зуб древнего носорога, о котором сообщил русский геолог и путешественник Владимир Афанасьевич Обручев. До начала работ экспедиции «недостающего звена» палеонтологам оставалось лишь гадать, что же на самом деле скрывала земля Гоби.

Настораживала также сдержанность, с которой относились к гипотезе центральноазиатской прародины человека антропологи. За свое ли дело взялись палеонтологи и геологи, а в рядах сторонников Мэтью находились главным образом они, чтобы столь смело и решительно вторгаться в такую чрезвычайно специфическую и тонкую область, как происхождение человек». Разумеется, никому не возбраняется при желании порассуждать на любую избранную тему, однако при конструировании схем не следовало сбрасывать со счетов достижения тех, кто посвятил себя изучению проблемы появления и эволюции человека.

Между тем самые отчаянные и последовательные сторонники центральноазиатскои прародины «недостающего звена» старательно избегали касаться антропологического и археологического аспектов вопроса. Они, в большинстве случаев ограничивали себя ранками рассуждений о климатических изменениях и природном окружении как решающих факторах эволюции предка человека, рассматривали его как одну из рядовых составных частей животного мира. «Но ведь это же был предок человека, а не трехпалой лошади! — с досадой думал Нельсон. — В факторах, определяющих их эволюцию, должны же быть различия, причем значительные».

С другой стороны, проще простого объявить идею абсурдной и на этом основании без сожаления отбросить. А что, если в гипотезе центральноазиатской прародины есть рациональное зерно и Осборн прав? В душе Нельсона зародились сомнения, и они стали одной из причин, почему он в конце концов принял предложение Музея естественной истории и отправился в Гоби.

В Пекине в доме Моррисона, «Мекке всех путешествующих по Восточной и Центральной Азии», как называл его Эндрюс, Нельсон познакомился со своим соотечественником, «отцом китайской палеонтологии»» Амедеем Вильямом Грабо. Этот веселый и остроумный человек, не упускающий случая подшутить над собеседником, оказался кладезем премудрости. Круг его интересов был поразительно широк: ботаника и минералогия, палеонтология и физическая география, зоология, геология. Грабо, в прошлом профессор Колумбийского университета, много путешествовал и вел геологические исследования не только на территории Северной Америки, но также в Англии, Франции, Германии, Австрии и России. Он был неистощим на рассказы о разных забавных происшествиях, случавшихся с ним в годы странствий.

С особым удовольствием и наслаждением Грабо говорил о центральноазиатской прародине «недостающего звена». В таком случае он забывал обо всем на свете и йог часами с увлечением живописать картину событий, происходивших миллионы лет назад. Порой можно было подумать, что он сам наблюдал их, настолько детально и живо представлялись они слушателям. Нельсон несколько раз встречался с Грабо, в том числе в его знаменитом «дискуссионном клубе» — загородном доме на улице Фаншэн-хутун, где он любил принимать гостей и беседовать с ними. И каждый раз разговор переходил на «злободневную тему»: где наиболее вероятен успех поиска «недостающего звена»?

— Ошибка Дарвина, полагавшего, что ближайших родичей человека следует искать в Африке, где сейчас обитают шимпанзе и гориллы, заключается в том, что он не учитывает фактора миграции, — говорил Грабо. — Ведь современная картина распространения животных, в том числе обезьян, есть не что иное, как результат переселений, происходивших миллионы лет назад. Надо сначала найти ключ к общему центру происхождения и рассеивания животных. Я нашел этот ключ. Центральная Азия — вот район, где, вероятнее всего, располагалась прародина многих животных, а также человека!

— Почему вы уверены в этом?

— Я основываюсь на палеонтологических и геологических данных. До поднятия Гималаев Южная и Центральная Азия составляли единый низменный массив, покрытый тропическим лесом. Влажные ветры Индийского океана проникали далеко на север и создавали благоприятные условия для существования обезьян типа дриопитеков. Вероятнее всего, из Монголии древнейшие антропоидные обезьяны переселились в Африку, где их потомками стали шимпанзе и гориллы, и на юго-восток Азии, где появились орангутанги и гиббоны.

— У вас есть какие-нибудь подтверждения этой мысли?

— Есть, хотя их и немного. Гигантский балухитериум найден не только в Индии, но также в Монголия и Южной Сибири. Значит, миллионы лет назад он может беспрепятственно передвигаться на всем этом огромном пространстве.

— Что же случилось потом?

— Затем произошла катастрофа — чудовищные по силе сжатия земной коры подняли Гималаи и образовали горный барьер, который отделил Индию от Тибета и Центральной Азии. Теперь потоки воздуха, перевалив через горы, несли с собой на север не влагу, а холод. Ветер иссушал почву и поднимал пыльные бури…

— А ветры с Атлантики? — задавал очередной вопрос Нельсон.

— Да, с запада и северо-запада ветер мог принести желанную влагу, но, пройдя тысячи километров над сушей, дождевые облака опустошались, и для Центральной Азии почти ничего не оставалось. Во всяком случае, выпадавшие время от времени скудные дожди не могли остановить иссушение земли. Грунтовые воды уходили все глубже, началась массовая гибель лесов! Вот это-то и стало подлинной трагедией для антропоидных обезьян. Они не могли преодолеть горный барьер и укрыться в тропиках юга. Оказавшись на земле, обезьяны не выдержали суровых условий и вымерли. Однако благодаря естественному отбору наиболее приспособленные выжили. Их нижние конечности начали медленно изменяться, пока обезьяны не перешли к прямохождению.

Так были сделаны первые шаги на пути к очеловечиванию.

— Однако подобные события могли происходить и в Африке?

— Да. Но все же нигде более на Земле не было такого благоприятного стечения обстоятельств.

— С какими же событиями связана ранняя история обезьянолюдей?

Уточнив, что он называет их протолюдьми, а не обезьянолюдьми. Грабо высказал предположение, что первые орды появились, вероятно, в районе Тибетского нагорья. Сначала протолюди с трудом переносили сухой и холодный климат. Спасаясь от непогоды, «наиболее сообразительные» из них ютились под прикрытием скал и пещер. Безлесные пространства заселяются после того, как протолюди открыли животворную силу огня. Раньше огонь внушал обезьяне ужас, а теперь при степных пожарах он становился «удивительным зрелищем», наблюдая которое протолюди оценили благотворную силу тепла. Они принесли в лагерь тлеющие палки и стали греться около них. Так на стойбище запылал первый в истории людей костер, зажженный первыми Прометеями».

За приручением огня последовало новое достижение. Протолюди обратили внимание на россыпи тонкозернистых кремнистых пород, самопроизвольно расколотых при резкой смене температур. «Особо проворный и одаренный ум» понял, что эти обломки можно использовать в качестве орудий. Дальнейшее ухудшение климатических условий заставило протолюдей покинуть Тибетское плато, перевалить через не очень высокий в те времена Куэнь-Лунь и переселиться в низины Тарима.

В глинах этого района следует искать кости протолюдей. Здесь протолюди научились оббивать гальку и освоили искусственное добывание огня. Вооруженные каменными орудиями, они начали в широких масштаба осваивать планету.

В течение 12 миллионов лет волна за волной устремлялись они в разные стороны от Центральной Азии. Питекантроп — представитель одной нз таких волн.

Грабо так и не удалось убедить Нельсона, что «недостающее звено» следует искать в пустынях Центральной Азии. Но особой нужды в этом, собственно, и не было: во-первых, археолог, несмотря на свои колебания, уже прибыл в Пекин и включился в подготовку к отъезду в Гоби, а во-вторых, свою предстоящую деятельность он ограничивал значительно более скромными задачами — попытаться найти в пустыне обработанные каменные орудия.

Что касается «недостающего звена», то охота за его костями дело сложное. Недаром за три года работы палеонтологи экспедиции так и не нашли желанного черепа. Среди многочисленных и разнообразный останков чудовищных динозавров не было ни одной косточки антропоидных обезьян и протолюдей. Может быть, не пришел еще счастливый час или не оправданы надежды найти «недостающее звено» в слоях, формирование которых происходило миллионы лет назад. Кто знает! Однако Эндрюс и главный палеонтолог экспедиции «недостающего звена» Вальтер Гренжер не теряли оптимизма…

До позднего вечера пылили по широким долинам автомобили головного отряда экспедиции. Когда около заброшенного колодца выросли шатры майханов, вечерняя заря потухла. У костра, где на скорую руку готовился ужин, долго не стихали разговоры о «долине дзеренов и куланов»: каждый делился своими впечатлениями. Нельсон смеялся над рассказами о невероятных приключениях, «жертвами» которых в предшествующие годы не раз становились охотники экспедиции. Новичок преодолел наконец «боязнь пустыни» и начал втягиваться в полевую жизнь.

На следующий день неподалеку от лагеря Нельсону посчастливилось найти камень, вне каких-либо сомнений побывавший в руках первобытного человека. Это был тонкий белый отщеп кварцита, сколотый с гальки. Отщеп сохранился превосходно. Ни ветер, ни песок не смогли уничтожить отчетливых признаков искусственного раскалывания.

Конечно, природа достаточно сильна, чтобы стереть с лица земли скалы, а не только раздробить в мелкие куски какую-то ничтожную кварцитовую гальку. На пути экспедиции не раз попадались изъеденные гобийским ветром гранитные останцы, которые некогда были величественными пиками. И все же, сколько бы ни изощрялась природа, она никогда не сможет расколоть камень так, как умел делать человек. Мощные, но стихийные и слепые силы лишены целеустремленности, а удар мастера по обработке кварцита хоть и несравненно слабее, однако он разумен и сделан с ясно осознанной целью.

В точке соприкосновения отбойника, примитивного и простейшего по типу молотка, с блоком камня, с которого скалывался отщеп, оставались следы человека. На конце вспухал ударный бугорок, поверхность раскалывания покрывалась радиально расходящимися неровностями — ударными волнами. При всей случайности отщепа это и позволяет археологу мгновенно выделить его среди сотен случайных обломков камней. Когда Нельсон принес в лагерь кварцитовый отщеп, никто не выказал скептицизма. Его находку приняли и поздравили с удачей.

На 225-й миле от Калгана было сделано еще более интересное открытие. На этот раз повезло Шекельфорду. Во время осмотра возвышенного участка степи, расположенного на окраине озерной котловины, он заметил кремневые осколки. Внимательно осмотрев их, Шекельфорд убедился, что они имеют все признаки искусственного раскалывания, о чем ему долго толковал накануне Нельсон. Усердно полазав по склону осыпи, Шекельфорд собрал целую коллекцию выразительных каменных изделий, в том числе тонких, поражающих правильностью очертаний «ножичков» с необыкновенно острым краем, а также обломки разбитых черепков, украшенных предельно простыми узорами. Шекельфорд их тоже собрал, а затем торжественно передал находку Нельсону.

Это была настоящая удача! Нельсон окончательно успокоился — поездка в Гоби на поиски культур каменного века не может оказаться бесплодной. Эти конусы и цилиндры — не что иное, как нуклеусы, желваки кремня, с которых древние мастера скалывали ножичком а если придерживаться строго археологической терминологии — ножевидные пластины. Желобки, покрывающие грани нуклеусов, — это следы сколотых пластинок. Они служат заготовками для самых разнообразных орудий, в том числе, разумеется, и для ножей.

Чтобы техника обработки камня достигла такого совершенства, необходим общий высокий уровень развития культуры. Тонкую, геометрически правильную пластинку не сколоть с нуклеуса грубым отбойником. Для этой операции нужны специальные, сделанные из кости отжимники, инструменты, напоминающие по виду заостренный карандаш. Мастер давил отжимником на край нуклеуса, и от него отскакивала пластинка. Люди века машин давно забыли опыт и растеряли мастерство своих предков. Впрочем, американские индейцы в недалеком прошлом с виртуозным изяществом «строгали» камень. Этнографы даже успели снять их за необычным делом на кинопленку.

Камни, которые посчастливилось найти Шекельфорду, обрабатывались не так давно, каких-нибудь четыре-пять тысячелетий назад. Так мастерски обрабатывать кремнистые породы, конечно, не мог ни проточеловек Грабо, ни «недостающее звено» — обезьяночеловек Геккеля. Древние гобийцы, следы которых обнаружил Шекельфорд, умели не только изготовлять орудия из камня, по уже научились лепить из глины посуду. Это значит, что пустыня Гоби была освоена людьми в эпоху неолита, в V–II тысячелетиях до нашей эры. Мог ли предполагать человек каменного века, что забытые им в степи изделия из кремня и разбитый горшок заинтересуют далеких потомков?

Со времени открытия белого кварцитового отщепа и сборов Шекельфорда археологическое счастье не оставляло Нельсона. Почти каждый день на каждой остановке он открывал одну стоянку каменного века за другой. Нельсон понял, почему его ранее так смущала Гоби. Археолог, который привык вести разведку в обычных для средних широт местах, знает, где наиболее вероятен успех в поисках древностей — на возвышенных террасах и береговых мысах крупных рек, особенно там, где в них впадают мелкие притоки. Но где искать обработанные камни в Гоби с ее безводными пространствами, засыпанными песком долинами, сухими руслами рек, разрушенными временем скалами?

Теперь Нельсон знал, что надо направляться туда, где ветер разрушил поверхностный слой почвы и выдул огромные котлованы. Ветер выполнил за археологов тяжелую земляную работу и выложил как на блюдечке бесценные сокровища, залегавшие некогда в земле. Ходи и собирай! Часто успех поджидал у подножия базальтовых скал. В пустотах вулканического камня встречались желваки прозрачного, как стекло, халцедона, великолепного сырья для изготовления орудий. Люди добывали камень и тут же, на месте, обрабатывали его. Так и остались с тех пор лежать на земле сотни раздробленных осколков — имей лишь терпение и желание выбрать самое интересное.

Внимания заслуживали также окрестности редких в Гоби источников и колодцев, берега высохших озер, подножия скал, к которым почему-то неотвратимо тянуло древнего человека, плато, засыпанные обломками кремнистых пород. Два условия оставались непременными: вода и сырье для изготовления орудий. Если то и другое было налицо, то, как правило, Нельсон возвращался к лагерю с находками. Он собирал неутомимо и жадно. Вскоре ответственному за коллекции пришлось выделить специальный ящик. В него складывались тяжелые пакеты с камнем. Поскольку увлечение охотой за каменными орудиями как эпидемия охватило всех участников экспедиции, в том числе шоферов, заветные ящики заполнялись довольно быстро.

История освоения Гоби человеком отодвинулась на несколько тысячелетий вглубь от предполагаемого ранее рубежа. Человек новокаменного века успешно противостоял невзгодам пустыни. Он победил жару и холод, жажду и пыльные бури, голод и бескрайние просторы. Он был достаточно изворотливым, ловким, смелым, находчивым и мудрым, чтобы найти себе пропитание в скудной стране, которая была для него не случайным местом, а домом, где он жил и умер.

При желании можно было, очевидно, уйти в другие места, где текли полноводные реки, стеной стояли леса густым покровом расстилалась трава. Однако люди не уходили, а упрямо кочевали от одного оазиса к другому, охотились на дзеренов и куланов, лошадей и верблюдов, собирали съедобные коренья, траву и зерна пустынных злаков. Человек не покинул Гоби и позднее! Нельсон не раз встречал около возвышенностей грандиозные могильные курганы, сложенные из камней. Под ними были погребены потомки людей каменного века.

Но не значило ли это, что человек эпохи неолита не был первым жителем Гоби, а продолжал традиционную кочевую жизнь своих предков, охотников палеолита, которые освоили пространства Центральной Азии 15–20 тысяч лет назад, а может быть, и значительно раньше? Такая постановка вопроса возможна: два года назад французы Пьер Тейяр де Шарден и Эмиль Лисает открыли в Ордосе, который, в сущности, представляет собой восточную окраину Центральной Азии, хороший палеолит в Шуйдунгоу и Шарооссоголе. От Ордоса до Гоби рукой подать. Палеолитические охотники могли вторгнуться в ее пределы, привлеченные обилием стад животных.

Французы искали в Ордосе по заданию Парижского института палеонтологии человека истоки европейских культур древнекаменного века. Если древний человек мигрировал в Европу из Ордоса, как уверяют некоторые археологи, он не мог миновать Гоби. Значит, можно надеяться открыть в пустыне более древние культуры каменного века. Нельсона радовала такая перспектива!

Все дальше на северо-запад уходили автомашинам экспедиции, оставляя позади одну сотню миль пути за другой. Курс — на Гобийский Алтай, к Долине озер. Там, неподалеку от нежно-голубого хребта Гурбан-Сайхнц (Три красавицы), располагалась древняя котловина знаменитого Шабарак-усу, где решено было продолжить поиски динозавров. Наступил май, и Долина озер встретила экспедицию жарой, ослепительно-ярким солнцем и беловато-голубым безоблачным небом. Впереди расстилалась низкая, почти полностью лишенная растительности пустыня, покрытая увалами, засыпанная щебенкой, мелким гравием и песком.

12 мая автомобили подъехали к котловине Шабарак-усу. Однообразный желтовато- серый фон пустыни внезапно исчез — машины стояли на краю глубокого обрыва, а внизу было раздолье неожиданно ярких и пестрых красок. Так вот они какие, знаменитые «Пылаюшие скалы» Шабарак-усу, о которых Эндрюс не один раз рассказывал Нельсону.

Ветры и солнце вскрыли по склонам причудливых долин пласты многоцветных глин, песков, осадочных и изверженных горных пород. Преобладали пурпурно-красные, черные и зеленовато-коричневые тона. Крутые обрывы, узкие ущелья, изрезанные сетью глубоких морщин-оврагов, глинистые склоны древнего берега реки или озера в сочетании с диким хаосом беспорядочно нагроможденных песчанистых глыб и полукружьями дюн создавали потрясающее впечатление. Вот она, умирающая без воды Гоби — детство нашей Земли. Такой она была, очевидно, и сотни миллионов лет назад, такой планету видели динозавры. Для полноты картины не хватало лишь воды да соответствующей растительности.

Впрочем, «вода» есть: раскаленные потоки воздуха создают удивительные миражи сверкающих на солнце голубовато-зеленых водных бассейнов и ярко-синих рек, манящих прохладой. Нельсон иногда не верил, что это обман пустыни, настолько живо выглядели озера и реки. Приблизиться к «воде» невозможно — «озера» отступают, меняют очертания и окраску, но, когда поверишь наконец, что впереди настоящее озеро, оно внезапно тает на глазах и исчезает без следа. Вот и сейчас на месте только что растаявшего в воздухе миража — безводная котловина. Есть дно озера, его берег, застыли окатанные водой и выброшенные прибоем гальки, но нет воды.

Вдали синеют громады пиков Гобийского Алтая. Горы черно-голубые, прохладные. Сквозь сиреневато-дымчатое марево, окутывающее склоны величайших гор Монголии — Их-Богдо и Бага-Богдо, проступают ярко-белые снежные пятна и полосы. Не верится, что в такую жару где-то прохладно и лежит снег. Над горами Губран-Сайхн неожиданно возникают белые нежные облака с завихренными в виде запятых краями. Точь-в-точь как на восточных миниатюрах!» — подумал Нельсон. Но живут облака недолго — незаметно Растекаются, становятся полупрозрачными и наконец бесследно исчезают.

И все же ни с чем не сравнимую, совершенно фантастическую картину представляла котловина Шабарак-усу вечером, минут за десять до захода солнца. Круглые обрывы изъеденных ветром древних песчанистых отложений полыхали ярко-красным пламенем. Казалось, вся котловина превратилась в море огня. Этот неожиданным эффект объяснялся просто: лучи заходящего солнца освещали древние красноцветные песчаники стен котлов вины и останцы, создавая совершенно реальное представление «пылающих скал».

Но это был далеко не главный сюрприз, который приберегла для путешественников котловина высохшегся озера Шабарак-усу, поистине неистощимая кладовая сокровищ. Все началось с того, что, когда наступили время обеда, к майханам возвратился из странствий по долине Шекельфорд. Неизвестно почему он направился к зарослям тамариска и затем полез к берегам гиблого соляного болотца, расположенного у дальних колони красных песчаников. Во всяком случае, можно определенно сказать, что вряд ли там располагалась самая удачная точка для фотосъемок Шабарак-усу. Но как бы то ни было, Шекельфорд возвратился в лагерь до предела нагруженный камнями и вывалил их перед входом в майхан Нельсона.

— Эти камни обработаны человеком! — взволновался Нельсон, рассматривая кусок кроваво-красной яшмы, на поверхности которого виднелись отчетливые следы сколов.

— Возможно, — небрежно буркнул Шекельфорд и пожал плечами. Он давал понять, что выполнил свою обязанность а в деталях пусть разбираются знатоку. — Да их там сотни, все не соберешь!

Нельсон подумал, что Шекельфорд разыгрывает его. Но когда на следующее утро он отправился вместе с Эндрюсом, Луксом, Берки и Моррисом к дальнему болотцу, открывшаяся картина буквально потрясла всех. За фигурными скульптурами красноцветных останцев, возвышающихся как часовые, располагались долины, выметенные ветрами до основания. На твердом и чистом песчанистом дне их сплошной массой лежали тысячи обработанных камней: отщепы, расколотые желваки, а также всевозможные орудия из желтой и красной яшмы, белого, розового и желтого халцедона, серого песчаника и темного полупрозрачного кремня.

Дно долины таинственно и призывно сверкало и переливалось в лучах утреннего солнца всеми цветами радуги. Белый, прозрачный, как стекло, халцедон, полудрагоценная кремнистая порода, явно преобладал на том участке долины. Можно было подумать, что это свежевыпавший снег, тонким слоем припорошивший песчанистое дно долины. В каких же грандиозных масштабах и как долго следовало колоть камень, чтобы накопилось такое изобилие его? Нельзя было ступить ногой на свободное от сколов пространство: подошва прикрывала десяток, а то и более отщепов.

Когда шок от неожиданного столкновения с несметными богатствами каменного века прошел и волнение несколько улеглось, все двинулись осматривать сокровища. Среди тысяч отщепов и сотен бесформенных сколов, отбросов производства, каждый старался отыскать законченное орудие: скребок, нож, наконечник стрелы, проколку, ножевидную пластинку, а также нуклеусы, с которых они скалывались. Но и среди инструментов привередливо выбирались наиболее выразительные. Все заботы и мысли отошли в сторону, окружающий мир исчез: перед глазами осталась лишь полоска земли, на которой оббитыми гранями поблескивали камни.

Занятые заразительным поиском, спутники разбрелись в разные стороны и лишь временами подходили друг к другу, чтобы по-мальчишески похвастать какой-нибудь необычной находкой. Эндрюс не узнавал Нельсона. Сутуловатая фигура этого степенного и спокойного человека, которого, кажется, ничто не могло вывести из равновесия, мелькала между ветками саксаульника. Нельсон непрерывно нагибался, подбирал то один, то другой камень. Беготне между дюнами не было видно конца, никто не находил в себе сил расстаться с увлекательным занятием.

Наступил полдень, жара и жажда стали невыносимыми, и решено было на время прервать сборы, Нельсон с неутомимостью фанатика сортировал находки. Чего только не было среди них! Крупные и грубо оббитые куски красной яшмы — едва опробованное мастерами сырье, которое они намеревались в будущем пустить в Юло. Нуклеусы, служившие для скалывания ножевидных пластин, были представлены во всех стадиях их оформления: от продолговатых галек халцедона и яшмы с одним-двумя небрежно сделанными сколами до изящно ограненных призм, цилиндров и конусов. Строго параллельные друг другу желобки, «негативы» соструганных пластин покрывали поверхности скалывания нуклеусов.

Какого поистине ювелирного совершенства и, пожалуй, предельно высокого уровня мастерства достигла техника обработки камня, во всей полноте демонстрировали многочисленные серии мелких инструментов, микролитов, изготовленных из пластинок и сколов. Изящно, с щеголеватой тонкостью и точностью, удивительным чувством симметрии оформлялось каждое орудие, Кажется, мастеру доставляло невыразимое наслаждение выстругивать разноцветный камень, он священнодействовал!

Чаще всего попадались ножевидные пластины — длинные и короткие, узкие и широкие, тонкие и относительно массивные, но, как правило, со строго параллельными сторонами. Края пластин были остры как бритва, будто кто-то долго и старательно оттачивал их. На самом деле пластины, конечно, никто не точил — они скалывались так, что края сами по себе получались утоньшенными до предела и могли употребляться без дополнительной обработки лезвия. И в самом деле, по краю некоторых пластинок виднелись микроскопические выщербленки — следы использования этих миниатюрных орудий в работе.

Другие пластины тщательно обрабатывались по краю ретушью — мелкими фасетками сколов, тесно примыкающих друг к другу. Лезвие как бы намеренно притуплялось, но зато оно лишалось хрупкости и становилось прочным и долговечным. Такие ножевидные пластины с ретушированным или в других случаях необработанным краем служили лезвиями для комбинированных инструментов.

Основа их делалась из кости или рога. По краю ее пропиливался паз, в котором пластины закреплялись с помощью рыбьего клея или смолы. В результате получалось эффектное комбинированное орудие — нож или наконечник копья. Из ножевидных пластин изготовлялись, кроме того, наконечники стрел со слегка приостренным ретушью концом и миниатюрные проколки с поразительно тонким и острым, как конец металлической иглы, концом. Этими инструментами выполнялась особенно деликатная работа: наносилась на тело татуировка, прочерчивался орнамент, шилась одежда.

Вторую многочисленную и разнообразную по типам группу орудий составляли скребла. Их изготовляли в большинстве случаев из округлых или продолговатых отщепов, иногда очень миниатюрных, не больше ногтя мизинца. Рабочие края скребков, прямые, округлые, иногда с острыми шиловидными выступами, тщательно обрабатывались ретушью. Твердым и острым рабочим концом скребка мастер мог резать дерево и кость, распиливал их и строгал, выскабливал и выравнивал, де. лал насечки и вырезал причудливые узоры. Скребками обрабатывали также шкуры животных, снимая с них жир и мездру. Скребок — одно из универсальных орудий человека каменного века. Для каждого дела употреблялась особая его разновидность, со специфической конфигурацией рабочего края.

Нельсон, ошеломленный неожиданно свалившимся на него счастьем, и думать забыл о времени, когда ему казалось, что поездка в Гоби на поиски каменного века будет бесплодной! Теперь задача, напротив, состояла в том, чтобы по возможности полнее собрать эти россыпи обработанных камней, разобраться в них и понять.

Высокая техника обработки камня, типы изделий, особенно треугольные, сплошь выструганные с обеих сторон наконечники стрел, а самое главное — обломки грубых глиняных сосудов, украшенных снаружи отпечатками крупноячеистой сетки, — все это вместе взятое позволяло уверенно датировать стойбище эпохой неолита: IV–III тысячелетиями до нашей эры. Не такая большая древность для страны, объявленной родиной человека, однако нет ли среди сотен изделий более ранних, смешавшихся с неолитическими? Нельсон обратил внимание на то, что часть орудий отличается некоторой примитивностью. Может быть, они древнее, чем основная масса каменных инструментов?

Но чтобы ответить на этот вопрос, надо попытаться решить главную проблему: из какого слоя вывалились на твердую песчаниковую поверхность оббитые камни? Неужели они всегда лежали па открытом воздухе и «опустились» на дно долины, когда ураганные ветры выдули до основания песчанистую почву? Такое пред4 положение казалось невероятным, однако, чтобы опровергнуть его, надо было найти не раздутые ветром участки древних горизонтов с включенными в них каменными инструментами.

В последующие несколько дней Нельсон, помогавшие ему геологи Берки и Моррис, а также другие участники экспедиции продолжили «охоту». Одно волнующее открытие следовало за другим, и Эндрюс отчаялся заставить людей заниматься чем-то другим. Впрочем, он и сам забыл обо всем на свете. Археология, а не палеонтология безраздельно царствовала в экспедиции!

Началось с того, что Нельсон обратил внимание на углистые, черные, округлые по форме пятна, отчетливо выделявшиеся на светлом фоне плотного песка. Около таких пятен концентрировалось особенно много обработанных кусков яшмы и халцедона, а также обломки посуды. Начались пробные раскопки, и стало ясно, что это очаги. Каждую глубокую чашевидную западину, вырытую некогда древними людьми в песке, заполняли угли, кола и обожженные докрасна камни. В очагах были обнаружены остатки пищи — раковины моллюсков, кости куланов, дзеренов, зайцев, птиц и даже лягушек. Впервые Нельсон мог с уверенностью сказать, на кого охотились и что собирали обитатели дюн Шабарак-усу. На очагах готовили пищу, огонь их обогревал людей в холодные ночи, а пламя давало свет и возможность продолжить работу, когда солнце падало за горизонт. Очаги располагались, очевидно, в центре незамысловатых жилищ, построенных из саксаула, травы и шкур животных. Здесь ели, спали, оббивали камень, рассказывали легенды и… по рассеянности теряли вещи особой ценности.

Нельсон, пресыщенный изобилием и разнообразием каменных инструментов, с особым удовольствием подбирал около очагов то, что служило некогда украшением прически, одежды, тела первобытных: просверленный у корня клык лисицы, часть ожерелья, бусинки из кости, трубчатые косточки птиц, покрытые тонкими параллельными линиями. Красоту перламутровых раковин человек тоже оценил давно: Нельсону посчастливилось найти обломки мелких ракушек с просверленными в центре отверстиями. Перламутровые бусины нанизывались на ниточки, и связки их украшали, очевидно, шею и грудь красавиц каменного века, а может быть, нашивались на одежду.

Да что там перламутр! Через некоторое время Эндрюс и Моррис начисто затмили необычность находок Нельсона. Сначала Эндрюс поднял среди россыпей яшмовых отщепов кусочки скорлупы яиц динозавров и гигантского страуса. У него и мысль не мелькнув ла связать их с деятельностью человека каменного века. Не жил же он в эру динозавров и страуса ледниковой эпохи?!

Но вот Моррис внезапно обнаружил россыпь таких же скорлупок и сначала не поверил своим глазами в одном из фрагментов было отверстие. Бусинка из скорлупы яйца динозавров или страуса? Невероятней Эндрюс и Моррис сломя голову помчались за консультацией к Нельсону, и тот хладнокровно подтвердил: да, отверстие в скорлупе проделано, несомненной человеком. Он просверлил его каким-то каменным инструментом, очевидно тончайшей проколкой.

Эндрюс и Моррис были поражены. Так, значит, совсем не экспедиция «недостающего звена» первооткрыватель яиц динозавров, а люди каменного века. Они опередили американцев на добрых пять тысяч лет когда, лазая по красноцветным песчаниковым обрывам, заметили и оценили необычный материал для своих украшений.

— Жители Шабарак-усу первые палеонтологи Гоби! — с восхищением повторял Эндрюс.

Ведь, однажды оценив прелесть ожерелий из скорлупы яиц динозавров и гигантского страуса, человек каменного века стал проводить специальные по две-три мили «экспедиции», в ходе которых отыскивал белоснежные или желтовато-коричневые, как слоновая кость, фрагменты, а то и целые яйца — благодатное и желанное сырье.

— Мы открыли первооткрывателей яиц динозавров и страусов. Нечего присваивать себе чужие заслуги! — резюмировал сенсацию сияющий от радости Эндрюс.

Затем последовало еще одно открытие, которое снова позволило иначе взглянуть на дюнных жителем Шабарак-усу, на этот раз на образ их жизни и хозяйственные занятия. Подлинный переворот в представлениях о «дикарях пустыни» произвели длинные плитой серовато-синего песчаника с вогнутой от сильного стачивания поверхностью. Это казалось невероятным, ней плиты были не чем иным, как зернотерками, первыми! в истории человечества мельницами, служившими для размалывания зерна!

Нижний «жернов» мельницы, песчаниковая плита, был, как правило, сплошь покрыт мелкими выбоинками. Они при работе усиливали эффект помола. Так же поступали мельники тысячелетиями позже: когда стачивались жернова — они поклевали их, то есть наносили зубилом выбоины. Поистине ничто не ново под луной!

Верхний «жернов» зернотерки, бегунок, или курант, представлял собой брусок песчаника, который двигали при помоле вперед и назад вдоль длинной оси плиты. Куранты тоже удалось обнаружить в Шабарак-усу. При всей неприглядности и невыразительности составных частей «мельницы» гобийцев каменного века, собственно зернотерки и куранта, открытие их произвело подлинный фурор в лагере. Люди эпохи неолита Шабарак-усу представлялись до этого момента Нельсону и другим как бродячие охотники степей, помыслы и заботы которых ограничивались главным образом облавами и преследованиями табунов дзеренов и куланов. Недаром самыми совершенными орудиями стали наконечники стрел, дротиков и копий, а также всевозможные острия. От них зависела жизнь, поэтому на отделку их не жалели труда. И вдруг среди набора типично охотничьих инструментов — зернотерки!

Это значило, что четыре-пять тысяч лет назад в Долине озер у подножий Гобийского Алтая жили охотники, которые если и не занимались земледелием, то, во всяком случае, собирали зерно диких растений. Они знали не только вкус мяса, но и вкус хлеба! Не значило ли это, что климат в те далекие времена не отличался такой сухостью и суровостью?

Берки и Моррис часами ползали по склонам дюн, изучая характер древних отложений. Вывод не заставил себя долго ждать: тысячелетия назад на месте Шабарак- усу протекала мощная река. Лишь поток огромной силы, полноводный и стремительный, мог «разрезать» гобийскую равнину на 400 футов ниже общего уровня! Реку питали снега Гобийского Алтая и ливневые дожди. По берегам ее росли густые кустарники и, возможно, даже леса. Это был благодатный оазис жизни, который в одинаковой мере привлекал людей и животных. Стоянки древних охотников и собирателей Гоби дымили десятками костров, разложенных на берегу речного потока.

Затем начались трагические события, справиться с которыми человек оказался бессильным: резко сократилось количество осадков, исчезли ледники на вершинах Алтая. Высохли леса и кустарники, обмелела и еле перекатывала ленивые волны безымянная река. Ветер погнал на оазис полчища мертвых дюн. Мкогометровые толщи желтого песка скрыли под собой заброшенные жилища и очаги. Песок заваливал русло реки, вода, бессильная пробиться вперед и размыть наносы, замерла в ловушке. Около цепочки жалких озер некоторое время ютились люди, но затем под напором моря песков они навсегда ушли куда-то…

Внимательный осмотр сохранившихся от раздувания участков древних слоев песка помог найти каменные орудия и отщепы, которые залегали в слое, а не на поверхности. Сначала их обнаружил Чани, специалист по древней и современной растительности пустынь, затем повезло Берки. Раскопки показали, что древние гобийцы ставили свои шалаши у подножия песчаных дюн, остановленных причудливо переплетенными корнями саксаула. Они были поистине жителями дюн!

Раскопки позволили сделать еще одно исключительно важное открытие. Нельсону посчастливилось выявить горизонт с находками, среди которых отсутствовали обломки глиняных сосудов и наконечники стрел. Это означало, что Шабарак-усу освоили люди, стоявшие на более древней, чем неолит, стадии культурного развития. Робкие и неуверенные предчувствия Нельсона о заселении Гоби охотниками палеолита или переходной от него к неолиту стадии (мезолит) подтвердились самым блестящим образом. Это был успехе о котором можно было грезить лишь во сне. Нельсон не смел даже подумать, что пройдет несколько дней, и ему снова придется удивляться. Такова уж она, Гоби, то скупа и скаредна, то щедра безмерно.

У Нельсона ни минуты свободного времени. С утра он обследует одну котловину с выдувами за другой, а вечером до наступления кромешной темноты и даже при свете фонаря классифицирует собранное за день им самим и добровольными помощниками. Работе не видно конца — настолько обильны коллекции.

Вскоре доктор Луке преподнес Нельсону новый «царский подарок»: нашел в одной из дальних долин Шабарак-усу серию стоянок, устланных десятками тысяч обработанных камней. Первое местонахождение у тамарисков за соляным болотцем, которое несколько дней назад поразило членов экспедиции обилием расколотых яшм и халцедонов, на фоне нового открытия выглядело просто бедным и нищим. Утром следующего дня Луке и четверо рабочих отправились на сборы камня. Они вернулись вечером и привезли ни много ни мало, а 15 тысяч выбранных из россыпей изделий! Ничего подобного не знала до сих пор мировая археология каменного века.

10 дней продолжалось обследование котловины Шабарак-усу, и на каждый из них приходилось по нескольку открытий, волнующих и радостных. Создавалось впечатление, что здесь, невдалеке от Гурбан-Сайхн, располагалась столица каменного века пустыни Гоби, где несколько тысячелетий назад бурно кипело жизнь. Однако, когда Нельсон и Берки отправились на автомобиле на север от котловины, то и здесь нескончаемой чередой тянулись цепочки стоянок эпохи неолита. Границы оазиса, прочно обжитого охотниками каменного века, непрерывно расширялись по мере удлинения разведочных пробегов автомобиля, выделенного Эндрюсом для Нельсона. Ну чем не «центр дисперсии» древних людей в другие районы Азии? Ведь нигде более нет такого изобилия их поселений!

Жаль, что в лагере Шабарак-усу нет Осборна. Сколько радости доставили бы ему находки. С ближайшей же оказией послал Эндрюс в Ургу текст телеграммы, которую следовало отправить сначала в Пекин, а затем в Нью-Йорк.

Можно представить, какое впечатление произвела на Осборна такая телеграмма! Но пока она в течение нескольких недель добиралась до Пекина, а оттуда в Нью-йорк, в Долине озер произошли события, которые повергли Нельсона в уныние. Нет, никакого несчастья не произошло. Совсем напротив, последовала очередная редкостная удача, после которой количество обработанных камней стали ориентировочно считать не десятками, а сотнями тысяч или, может быть, даже миллионами. При такой ситуации впадешь в тоску н меланхолию — ни осмотреть, ни тем более собрать открытое не представлялось никакой возможности.

Эндрюс вместе с проводником отправился на север от Шабарак-усу по направлению к Арц-Богдо. В 30 милях от лагеря машина остановилась па плато, где лежало огромное число грубо оббитых галек красной и желтой яшмы. Затем спидометр автомобиля отмерял милю за милей, но это гигантское поле, усыпанное раздробленным камнем, не кончалось. Сколько десятков тысяч квадратных метров занимало удивительное плато — мастерская, трудно сказать.

Однако Эндрюса поразило на этот раз не количество оббитых галек, хотя невозможно было не подивиться чудовищным масштабам, в которых велась их обработка. Эндрюс обратил внимание на необычайно архаический вид большинства галек, валявшихся на плато. Это были исключительно примитивные рубящие инструменты с грубо оформленными лезвиями, нечто вроде сечек — чопперов, гигантские скребки с рваным, зигзагообразным краем, оббитым небрежными сколами, больших размеров нуклеусы — булыжники, с которых скалывались огромные отщепы.

В целом индустрия плато выглядела поистине первозданной. Эндрюсу казалось, что такие орудия могли быть лишь у человека, который едва только приступил к обработке камня. В Европе палеолитические культуры такого рода, отстоящие от современности почти на миллион лет, называют дошелльскими и шелльскими. Неужели в Гоби открыты именно они? В таком случае экспедиция находится на верном пути к открытию «недостающего звена», а Гоби действительно родина человека! Где еще в мире есть места с подобным изобилием раздробленных предками кремнистых пород?

Потом проводник привел автомобиль Эндрюса к той части Арц-Богдо, где прослеживались мощные пласты красной яшмы. Здесь располагался настоящий рудник каменного века: люди добывали сырье и тут же обрабатывали его. Снова тысячи грубо расколотых кусков, а также несколько полностью законченных орудий из красной яшмы, кремня, халцедона и агата. Некоторые инструменты напоминали орудия неандертальцев.

Собрав на плато и около каменоломни несколько сотен наиболее выразительных орудий, торжествующий Эндрюс: возвратился на базовый лагерь в Шабарак-усу.

Нельсона в лагере не было. Он вместе с Моррисом отправился исследовать наиболее перспективные из дальних стоянок неолита. Эндрюс поделился своими наблюдениями и мыслями с теми, кто оставался на месте. Его вывод оказался настолько неожиданным, что в лагере вспыхнули ожесточенные споры. Одни соглашались с Эндрюсом, другие отнеслись к его выводам скептически. Появление Нельсона и Морриса лишь подлило масла в огонь жарких дискуссий. Осмотрев камни, они присоединились к лагерю противников Эндрюса и охладили пыл его сторонников.

Как профессионал археолог Нельсон предпочитал не спешить с выводами и поэтому отправился на плато, чтобы разобраться во всем на месте. В течение нескольких дней он собирал камни, изучал их и сопоставлял, а затем вылил ушат холодной воды на разгоряченные головы энтузиастов, возглавляемых Эндрюсом. Никакого дошелля и шелля на плато и на Арц-Богдо нет; камни обрабатывались не обезьяночеловеком или «недостающим звеном», а охотниками неолитического времени, которые освоили оазис Шабарак-усу. Подходящего для выделки орудий камня в долине древней реки не было, вот мастера и отправлялись за десятки миль, чтобы пополнить запасы сырья. На плато и в горах Арц-Богдо были своего рода карьеры, где яшму и халцедон опробовали на предмет выделения наиболее пригодных кусков.

Эндрюс и Берки не захотели «расстаться со своей мечтой». Чтобы доказать ошибку Нельсона, они тоже отправились на плато, собрали серии изделий, построили сравнительные ряды и… убедились в правоте археолога! Примитивизм был мнимый. Это были, собственно, не орудия, а небрежно опробованные куски породы на самых разных стадиях превращения их в нуклеусы.

Через 10 дней автомобили экспедиции двинулись На северо-запад вдоль Долины озер по направлению к Орок-нору. Археологическое счастье более не оставляло Нельсона, Всюду на берегах озер, около источников и колодцев, около базальтовых скал и на плоскогорьях встречались оббитые камни. Особенно много-численные россыпи их наблюдались на обширных возвышенных плато, заваленных булыжниками халцедона и мясо-красной яшмы. Здесь в течение десятков тысячелетий, по-видимому с эпохи обезьянолюдей типа неандертальцев, велась заготовка превосходного сырья для изготовления орудий.

Со всех концов из степных, пустынных и горный районов Центральной Азии сходились к долине тропы мастеров по обработке камня, первых геологов Земли. Десятки и сотни тысяч булыжников перебрали руки первобытных охотников. Каждое из таких плато, обследованных Нельсоном от Цаган-нора до Орок-нора, поражало изобилием материалов. Грузоподъемность «фултонов» не безгранична, поэтому из тысяч изделий, приходилось отбирать лишь самое необходимое. Если бы можно было пригнать в Гоби грузовые железнодорожные составы!

Нельсон неутомимо бродил среди завалов раздробленных, «загоревших» на солнце и источенных ветром галек разноцветных яшм, и иногда сомнения закрадывались в его душу: неужто человек каменного века совершил эту грандиозную работу?! Однако разумная последовательность расщепления булыжников яшмы, ударные бугорки на отщспах и ретушированные рабочие края не оставляли места сомнениям: камни дробил человек, причем достаточно древний. К югу от Арц-Богдо, около западных склонов Гурбан-Сайхн и около Орок-нора, были обнаружены примитивные изделшш напоминающие по типам инструментов и технике обработки орудия мустьерской культуры. Отсюда следовал вывод, что неандертальцы, а может быть, и более древние обезьянолюди освоили просторы Гоби. За какой-нибудь месяц работы в Долине озер древность человека Центральной Азия увеличилась по крайней мере до 100 тысяч лет! Конечно, это была слишком молодая для родины людей и «недостающего звена» культура» но кто из археологов осмеливался в недалеком прошлом предполагать, что человек освоил Монголию даже в столь «поздние» времена?

А как же череп «недостающего звена»? Увы, его так и не удалось обнаружить. Правда, однажды во время раскопов Гренжера и Берки в районе озера Холоболчи-нор в очень древней серой глине, где залегали кости слона, мастодонта и лошади, палеонтологи наткнулись на череп человека. В течение нескольких часов в лагере экспедиции царило ликование. Еще бы — если череп датировался временем, когда сформировался пласт глины и когда по берегам озера бродили мастодонты, то это означало, что экспедиция «недостающего звена» решила главную из великих задач, поставленных перед ней Осборном. Надежду вселяло также открытие, сделанное Нельсоном накануне на гравиевом плато к востоку от лагеря он нашел огромные скребла, рубящие инструменты мустьерского типа и двуконечные ориньякские по типу скребки.

Можно представить волнение каждого члена экспедиции, когда археолог, скрупулезно следуя правилам работ, приступил к раскопкам участка, где залегал череп. Однако Нельсону сама судьбу, очевидно, предназначила приносить огорчения Эндрю, и через несколько часов работы выяснилось, что в серой глине открыто погребение современного человека. От его гробницы сохранились куски сгнившего дерева, а кости ног были завернуты в бересту. «Недостающей звено», подразнив воображение, растаяло в воздухе, как гобийский мираж.

После 1925 года судьба Нельсона сложилась так, что ему больше никогда не пришлось путешествовать по Центральной Азии. Эндрюс работал в Гоби еще несколько лет, но череп «недостающего звена» так и не попал ему в руки. Наконец наступил печальный момент расставания с пустыней, которая принесла ему столmrj радостей и огорчений. Проезжая в последний раз котловину Шабарак-усу, он с грустью смотрел на Пылающие скалы и думал: «Увижу ли я вас еще когда-нибудь?»

Если бы в момент этих невеселых размышлений добрый волшебник шепнул Эндрюсу, что пройдет нескольв дней и он будет держать в руках череп «недостающего звена», он высмеял бы волшебника. Однако, когда 10 декабря 1929 года в банкетном зале одного из пекинских ресторанов его подозвал к своему столу Дэвидсон Блэк и тихо сказал: «Рой, мы нашли череп: Пэй Вэнь-чжун извлек его из пещеры 2 декабря», — он понял, о каком черепе идет речь…