"Одного поля ягода" - читать интересную книгу автора (Диккенс Чарльз)

ГЛАВА XI Кое-что о сердечных делах

Из маленькой пришкольной квартирки с маленькими оконцами, похожими на игольное ушко, и маленькой дверью, похожей на переплет букваря, маленькая мисс Пичер зорко наблюдала за предметом своих тайных воздыханий Любовь хоть она, как говорят, и страдает слепотой — страж бдительный, и мисс Пичер не давала этому стражу ни минуты отдыха в слежке за мистером Брэдли Хэдстоном. По натуре своей мисс Пичер не была соглядатаем, ей не было свойственно ни коварство, ни интриганство, ни злобствование — просто она любила Брэдли без взаимности, отдавая ему весь тот несложный, бесхитростный запас чувств, по которому ей никогда не приходилось сдавать экзамены и удостаиваться аттестатов. Если б ее верная грифельная доска обладала свойствами лакмусовой бумаги, а грифель — свойствами симпатических чернил, сколько неожиданных для учеников маленьких трактатов проступило бы сквозь столбики сухих цифр на этой доске от одного только соседства с пылким сердцем мисс Пичер! — ибо после уроков, наслаждаясь тихим досугом в тихом пришкольном домике, она не раз поверяла своей конфидентке — грифельной доске — вымышленные описания того, как однажды, в благоуханные вечерние сумерки, у огорода за углом появились две человеческие фигуры, из которых одна — мужская, склонилась к другой — женской, несколько полноватой и низенькой, и чуть слышно прошептала: "Эмма Пичер! Ты согласна стать моею?" После чего голова женской фигуры поникла на плечо, принадлежащее мужской фигуре, и все дальнейшее утонуло в ликующем пении соловьев. Ученицы мисс Пичер и не подозревали, что Брэдли Хэдстон незримо присутствует даже на уроках. Взять, к примеру, географию. Опережая лаву, Брэдли Хэдстон торжествующе вылетал из Этны и Везувия, без всякого вреда для себя варился в горячих источниках Исландии и величественно проплывал по Гангу и Нилу. Что задано по истории — о могущественном властелине мира? Вот он перед вами — в панталонах цвета соли с перцем и при часах на волосяной цепочке, обвитой вокруг шеи. Каллиграфия? Большинство учениц мисс Пичер научились выводить заглавные «Б» и «X» на полгода раньше, чем все остальные буквы алфавита. А устный счет под началом мисс Пичер частенько превращался в закупку совершенно баснословного по своему богатству гардероба для Брэдли Хэдстона: восемьдесят четыре галстука по два шиллинга девять с половиной пенсов каждый, две дюжины серебряных часов по четыре фунта пятнадцать шиллингов и шесть пенсов, семьдесят четыре черных шляпы по восемнадцать шиллингов, и много тому подобных излишеств.

Бдительный страж, пользующийся ежедневной возможностью косить глаза в сторону Брэдли, вскоре известил мисс Пичер, что за последнее время вид у Брэдли стал еще более озабоченный и что он ходит потупившись, с хмурым лицом, точно ломая голову над какими-то трудными задачами, которые не встречаются в школьном курсе. Сопоставив то и другое — причем в графу «то» были отнесены теперешний вид Брэдли и его частое общение с Чарли Хэксемом, а в графу «другое» вписан их недавний визит к сестре Хэксема, — страж поделился с мисс Пичер своими подозрениями, что виной всему этому вышеупомянутая сестра.

— А любопытно знать, — сказала однажды мисс Пичер, отвлекаясь от составления еженедельного классного отчета, — как зовут сестру Хэксема?

Неизменно присутствующая и неизменно преданная Мэри-Энн, сидевшая за шитьем, подняла руку.

— Да, Мэри-Энн?

— Ее зовут Лиззи, мисс Пичер.

— Такое имя вряд ли существует, Мэри-Энн, — назидательным тоном, нараспев протянула мисс Пичер. — Разве при крещении могут дать имя «Лиззи», Мэри-Энн?

Мэри-Энн положила шитье на стол, поднялась, зацепила левую руку крючком за локоть правой, как на уроке, и ответила:

— Нет, это уменьшительное, сударыня.

— Кто ее так назвал? — по привычке продолжала мисс Пичер, но вовремя спохватилась, потому что Мэри-Энн с чисто богословским рвением уже была готова распространиться на тему о восприемниках и восприемницах при обряде крещения. — Уменьшительное от какого имени?

— От Элизабет или от Элизы, мисс Пичер.

— Правильно, Мэри-Энн. Имелись ли в раннюю пору христианской церкви святые Лиззи, сомнительно, весьма сомнительно. — Какое глубокомыслие проявила мисс Пичер в этом вопросе! — Следовательно, изъясняясь по возможности точнее, мы скажем, что сестру Хэксема зовут Лиззи, но при крещении имя ей дано другое. Так, Мэри-Энн?

— Так, мисс Пичер.

— И где же, — продолжала мисс Пичер, довольная своей весьма прозрачной уловкой, будто этот маленький экзамен должен был пойти на пользу не ей самой, а Мэри-Энн, — где живет эта девица, которую зовут Лиззи уменьшительное от Элизабет или Элизы? Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

— На Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка, мисс Пичер.

— На Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка, — повторила мисс Пичер, словно это было давно известно ей по учебнику. — Совершенно верно. А чем эта девица занимается? Не торопись, Мэри-Энн.

— Она работает в портняжной мастерской, в Сити, мисс Пичер.

— А-а! — задумчиво протянула мисс Пичер, но тут же подхватила утвердительным тоном: — В портняжной мастерской, в Сити. Да-а?

— А Чарли… — снова заговорила Мэри-Энн и осеклась под взглядом мисс Пичер. — Я хотела сказать — Хэксем, мисс Пичер.

— То-то же, Мэри-Энн! Я очень рада, что ты хотела сказать именно так. А Хэксем?..

— …говорит, — продолжила Мэрн-Энн, — что он не доволен своей сестрой, что сестра не слушается его, а слушается кого-то другого, и что…

— Мистер Хэдстон идет! — воскликнула мисс Пичер, метнув взгляд в зеркало. — Ты очень хорошо отвечала, Мэри-Энн. У тебя вырабатывается отличная привычка четко излагать свои мысли. Ну, на сегодня довольно.

Умолкнув и снова сев на место, скромная Мэри-Энн принялась водить иглой, и ее рука все ходила и ходила взад и вперед даже тогда, когда на порог упала тень, предвещающая, что немедленно вслед за ней надо ожидать и появление учителя.

— Здравствуйте, мисс Пичер, — сказал он, входя следом за своей тенью и занимая ее место.

— Здравствуйте, мистер Хэдстон. Мэри-Энн, — стул!

— Благодарю вас, — сказал Брэдли, чопорно присаживаясь на самый кончик. — Я к вам на минутку. Зашел по дороге попросить вас об одном одолжении, в надежде, что вы, как добрая соседка, не откажете мне.

— Зашли по дороге, мистер Хэдстон? — переспросила мисс Пичер.

— Да. По дороге к… туда, куда я иду. "На Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка", — мысленно проговорила мисс Пичер.

— Чарльз Хэксем пошел достать кое-какие книги и вернется обратно, по всей вероятности, раньше меня. Так как дома никого больше нет, я взял на себя смелость сказать ему, что оставлю ключ у вас. Вы разрешите это?

— Разумеется, мистер Хэдстон. Вы хотите прогуляться, сэр?

— Да, и прогуляться и… по делу. "По делу на Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка", — снова повторила про себя мисс Пичер.

— Изъяснив вам свою просьбу, — Брэдли положил ключ на стол, — я пойду. Нет ли у вас каких поручений, мисс Пичер? Может быть, вы воспользуетесь оказией?

— Благодарствуйте, мистер Хэдстон. А вы куда направляетесь?

— К Вестминстеру.

"Милбэнк", — в третий раз повторила мысленно мисс Пичер.

— Нет, благодарствуйте, мистер Хэдстоп. Я не хочу беспокоить вас своими просьбами.

— Вы не причините мне ни малейшего беспокойства, — сказал учитель.

"Ах! — воскликнула мисс Пичер, но не вслух. — Зато вы лишили меня покоя!" — И хоть она ничем не выдала себя, ни взглядом, ни улыбкой, сердце ее беспокойно забилось, когда он вышел из комнаты.

Она правильно отгадала, куда он держит путь. Он шел прямо к дому кукольной швеи, поскольку это позволяло хитроумие его предков, оставивших здесь лабиринт пересекающихся улиц, — шел опустив голову, занятую только одной мыслью. Эта мысль не покидала его с тех пор, как он увидел Лиззи Хэксем. Ему казалось, что все, что можно было подавить в себе, он подавил, все, что можно было обуздать в себе, он обуздал, и вот в одну минуту, в один миг это уменье владеть собой исчезло. Любовь с первого взгляда — тема избитая, и говорилось о ней достаточно, мы только добавим, что в некоторых натурах, сходных с натурой Брэдли, в которой тлел затаенный огонь, эта страсть, вдруг вспыхнув и забушевав, как пожар на ветру, может сбросить оковы и с других страстей. В противоположность натурам слабым, заурядным, способным потерять голову из-за очередной ложной идеи — в наши дни она обычно принимает форму преклонения перед кем-нибудь за что-нибудь, по существу и не содеянное, а если и содеянное, то кем-то другим, — в противоположность им, натуры менее заурядные могут оставаться безучастными и вдруг, под влиянием минуты, разгореться неудержимым огнем.

Учитель шагал по улицам, думая свою думу, и на измученном его лице можно было прочесть, как тяжко терпеть поражение в борьбе. Его снедало тайное чувство негодования и стыда перед самим собой за то, что страсть к сестре Чарли Хэксема взяла над ним верх, и все же он устремлял мысли к тому, как бы утолить эту страсть.

Когда он предстал перед кукольной швеей, она сидела за работой одна. "Ого! — проговорила мысленно эта проницательная юная особа. — Вот кто к нам пожаловал! А ведь я, любезный, все твои повадки и фокусы давно знаю!"

— Сестры Хэксема… — сказал Брэдли Хэдстон, — нет дома?

— Ишь отгадал! Настоящий кудесник! — воскликнула мисс Рен.

— Разрешите мне подождать ее, я хочу с ней поговорить.

— Хотите поговорить с ней? Что ж, садитесь. Надеюсь, это желание будет обоюдным.

Брэдли Хэдстон бросил недоверчивый взгляд на хитрое личико, снова склонившееся над работой, и спросил, стараясь побороть свои сомнения и нерешительность:

— Надеюсь, тут нет намека на то, что мой приход будет неприятен сестре Хэксема?

— Вот опять! — Мисс Рен досадливо прищелкнула пальцами. — Слышать не могу, когда вы ее так называете, потому что мне ваш Хэксем не нравится!

— Вот как?

— Да! — Мисс Рен сморщила носик, выражая этим свою неприязнь к Хэксему. — Эгоист. Только о себе и думает. Хотя все вы такие!

— Все такие? Значит, я вам тоже не нравлюсь?

— Так себе, — со смешком ответила мисс Рен и пожала плечами. — Я вас почти не знаю.

— А я и не подозревал, что мы все такие, — сказал Брэдли, немного задетый ее упреком. — Может быть, не все, а только некоторые?

— То есть все, кроме вас? — съязвила девочка. — Гм! ну-ка, взгляните этой леди в лицо. Это госпожа Правда. Достопочтенная. В полном параде.

Брэдли посмотрел на куклу, которая только что лежала на рабочем столике лицом вниз, пока ей зашивали платье на спине, — посмотрел и снова перевел взгляд на мисс Рен.

— Вот! Я ставлю достопочтенную госпожу П. на стол, спиной к стенке, так, чтобы она смотрела прямо на вас своими голубыми глазами, — продолжала мисс Рен и, сопровождая слова действиями, ткнула два раза иголкой в воздух, точно выкалывая глаза учителю. — А теперь позвольте сказать мне в присутствии свидетельницы, госпожи П., зачем вы сюда пришли?

— Поговорить с сестрой Хэксема.

— Да не может быть! — выпалила мисс Реп, вздернув подбородок. — По какому же делу?

— По делу, которое касается ее самой.

— О госпожа П! — воскликнула мисс Рен. — Вы слышите это?

— Поговорить с ней ради ее же блага, — продолжал Брэдли, и приноравливаясь к тону кукольной швеи и сердясь на то, что таилось за ее словами.

— О госпожа П.! — воскликнула она.

— Ради ее блага, — повторил Брэдли, начиная горячиться, — и ради блага ее брата, а я сам тут не заинтересован.

— Знаете, госпожа П., - сказала швея, — если уж на то пошло, придется повернута вас лицом к стене. — И не успела она сделать это, как в комнату вошла Лиззи Хэксем.

Лиззи с удивлением посмотрела на Брэдля Хэдстона, на Дженни, которая грозила Хэдстону кулачком, поднеся его к самым глазам, и на достопочтенную госпожу П., стоявшую лицом к стене.

— Лиззи, вот тут один совершенно незаинтересованный человек, сказала проницательная мисс Рен, — пришел поговорить с тобой, радея о твоем благе и о благе твоего брата. Подумай только! Мне кажется, что при такой хорошей и серьезной беседе посторонние лица присутствовать не должны, и если ты, дружок, проводишь постороннее лицо наверх, оно удалится немедленно.

Лиззи взяла руку, протянутую к ней за помощью, посмотрела на кукольную швею с вопросительной улыбкой, по с места не двинулась.

— Ты же знаешь, когда постороннее лицо ходит без поддержки, оно ужасно ковыляет, — продолжала мисс Рен, — потому что у него спина болит и ноги не слушаются. И если ты не поможешь ему, Лиззи, оно удалится не очень грациозно.

— Ему лучше всего остаться здесь, — ответила Лиззи, отпуская руку мисс Дженни и легко проводя ладонью по ее кудрям. Потом, обратившись к Брэдли: — Вы от Чарли, сэр?

Брэдли нерешительно встал, посмотрел на нее исподлобья, подал ей стул и вернулся на место.

— Строго говоря, — ответил он, — я пришел от Чарли, потому что мы с ним расстались около часу назад, но Чарли не давал мне никаких поручений. Я пришел сам по себе.

Мисс Дженни Рен положила локти на рабочий столик, подперла подбородок руками и сидела так, скосив глаза на учителя. Лиззи же смотрела ему прямо в лицо.

— Дело заключается в том… — Во рту у Брэдли пересохло, он с трудом выговаривал слова, что еще больше усиливало его связанность и неловкость. Дело обстоит так, что у Чарли — смею думать — нет от меня никаких секретов, и он доверил все это мне.

Брэдли замолчал, и Лиззи спросила его:

— Что «это», сэр?

— Мне казалось, — ответил учитель, снова посмотрев на нее исподлобья и тщетно стараясь выдержать ее взгляд. — Мне казалось, что вдаваться в подробности по этому поводу было бы излишне и, может, даже нескромно с моей стороны. Я имею в виду ваш отказ от планов брата, кои вы предпочли планы мистера… если не ошибаюсь, мистера Юджина Рэйберна.

Притворившись, будто он действительно не уверен в этом имени, учитель снова поднял глаза на Лиззи и тут же опустил их.

Так как она молчала, заговорить пришлось ему, и он заговорил, чувствуя еще большее замешательство.

— Ваш брат поделился со мной своими планами, как только они возникли у него. Точнее говоря, он завел об этом речь, когда я впервые пришел сюда… когда мы с ним возвращались обратно и когда я… когда впечатление от встречи с его сестрой еще не утратило для меня своей свежести.

Это было сделано, может быть, без всякого умысла, но тут маленькая швея отняла руку от подбородка, медленно, точно в раздумье, повернула достопочтенную госпожу П. лицом к обществу и приняла прежнюю позу.

— Я одобрил его мысль, — продолжал Брэдли, посмотрев на куклу и бессознательно задержав на ней свой хмурый взгляд дольше, чем на Лиззи. Одобрил потому, что кто же, как не ваш брат, должен составлять такие планы, а я к тому же надеялся помочь осуществить их. Трудно передать, с каким удовольствием, трудно передать, с каким рвением я взялся бы за это! И не могу не признать, что, когда вашего брата постигло разочарование, оно постигло и меня. Я признаюсь в этом без всякой утайки, ничего не скрывая от вас.

То, что ему удалось столько сказать, по-видимому, приободрило его. Во всяком случае, продолжал он гораздо тверже, выразительнее, хотя то и дело сжимал зубы, а его правая рука то и дело надавливала на ладонь левой, точно ему было больно и он сдерживался, чтобы не закричать.

— Я человек, умеющий сильно чувствовать, и это разочарование было для меня ударом. Я еще не оправился после него. Но мне непривычно выставлять свои чувства напоказ. Некоторые люди вынуждены многое подавлять в себе. Очень многое. Впрочем, вернемся к вашему брату. Он принял все это так близко к сердцу, что высказал свое возмущение мистеру… если не ошибаюсь, Юджину Рэйберну. Высказал в моем присутствии. Но это ни к чему не привело. Как догадается каждый, у кого открыты глаза на истинную сущность мистера… мистера Юджина Рэйберна.

Он снова взглянул на Лиззи, и на этот раз выдержал ее взгляд. Но его пылающее лицо побледнело, потом бледность сменил огненный румянец, и так несколько раз подряд, до тех пор, пока кровь окончательно не отхлынула от его щек.

— И последнее: я решил прийти сюда один и воззвать к вам. Я решил прийти сюда один и убедить вас: сойдите с пути, на который вы ступили, и вместо того, чтобы доверяться совершенно чужому человеку — тому, кто нагло обошелся с вашим братом, и не только с ним, — доверьтесь вашему брату и другу вашего брата.

Лиззи Хэксем менялась в лице вместе с Брэдли, и теперь в ее взгляде был гнев и даже страх, а пуще всего неприязнь к этому человеку. Но когда она заговорила, голос ее звучал твердо.

— Я не сомневаюсь, мистер Хэдстон, что вы пришли сюда с добрыми намерениями. И не имею права в этом сомневаться, зная вашу дружбу с Чарли. А Чарли мне остается сказать только одно: я приняла помощь, которая ему так претит, еще до того, как у него появились планы относительно меня, во всяком случае до того, как я о них узнала. Помощь была предложена мне так уважительно, так деликатно! Кроме того, у меня были веские причины принять ее, и Чарли следовало бы тоже уважать эти причины. Вот и все, что я могу сказать ему.

У него дрожали губы, когда он слушал ее ответ, в котором не было сказано ни слова о нем, а только о брате.

— Если б Чарли пришел сам, — заговорила она снова, как будто вспомнив что-то, — я бы рассказала ему, какая у меня и у Дженни опытная и терпеливая учительница и сколько трудов она кладет на нас. Скоро мы сможем заниматься сами, без нее. Чарли должен разбираться в учителях, и для его успокоения я бы сказала ему, что наша наставница вышла из заведения, где специально готовят учителей.

— Разрешите мне спросить вас, — Брэдли выжимал из себя слова, точно перемалывая их на заржавевшей мельнице, — разрешите спросить вас… Надеюсь, вы по сочтете это обидным для себя… Не позволите ли вы… Нет! Если вы не сочтете это обидным для себя, то лучше сказать так: я был бы счастлив воспользоваться возможностью приходить сюда вместе с вашим братом и отдавать вам все свои ничтожные способности и весь свой опыт.

— Благодарю вас, мистер Хэдстон.

— Впрочем, — продолжал он после паузы, украдкой вцепляясь пальцами в сидение стула, словно с тем, чтобы разломать его на куски, и сумрачно глядя на потупившуюся Лиззи. — Впрочем, мои скромные услуги, вероятно, не встретят благосклонности с вашей стороны.

Она ничего не ответила, и несчастный смотрел на нее, молча терзаясь своей страстью. Потом он вынул из кармана платок и вытер им лоб и ладони.

— Тогда я позволю себе добавить только одно, но это самое важное. Тут есть особые причины, по которым нельзя допустить того, что вы делаете, тут замешаны личные отношения, вам еще неизвестные. Они могут натолкнуть вас… я не говорю — должны натолкнуть… на иное решение. О том, чтобы продолжать наш разговор при теперешних обстоятельствах, нечего и думать. Но я прошу вас, обещайте мне ничего не решать окончательно до следующей встречи.

— С кем? С Чарли, мистер Хэдстон?

— Нет!.. — Он вовремя осекся и добавил: — Да! И с Чарли тоже. Дайте мне возможность поговорить об этой еще раз в следующую нашу встречу, при более благоприятных обстоятельствах, и тогда вы все узнаете.

— Я не понимаю вас, мистер Хэдстон, — ответила Лиззи, качая головой.

— Удовольствуйтесь пока этим, а в следующий раз поймете все, перебил он ее.

— Что «все»? О чем вы, мистер Хэдстон?

— Вы… вы узнаете в следующий раз… — И в порыве безудержного отчаяния он воскликнул: — Я так и не мог… не мог довести дело до конца! На мне лежит какое-то проклятие! — Потом, почти молящим голосом: Прощайте!

Он протянул ей руку. И когда она с явным колебанием, даже с неохотой, коснулась ее, странная дрожь пробежала по его телу, лицо его, мертвенно-бледное, исказилось точно от боли. И он ушел.

Кукольная швея сидела в той же позе, глядя на затворившуюся за ним дверь, до тех пор, пока Лиззи не села рядом с ней, отодвинув ее столик в угол. Тогда, глядя на Лиззи так же пристально, как сначала на Брэдли, потом на дверь, мисс Рен со свойственной ей внезапностью вздернула подбородок, откинулась на спинку кресла, сложила руки на груди и изрекла следующее:

— Гм! Если мой — я, дружок, говорю о том, кто будет за мной ухаживать, — если мой окажется таким, как этот, пусть лучше оставит меня в покое. Разве такой согласится быть на побегушках и заботиться обо мне? Такой сразу вспыхнет и взлетит на воздух.

— Ну вот, ты и отделаешься от него, — сказала Лиззи ей в тон.

— Не так все это просто, — возразила мисс Рен. — Разве он один взлетит на воздух? Нет, он и меня заодно прихватит. Мне его повадки и фокусы давно известны.

— Ты думаешь, он погубит тебя? — спросила Лиззи.

— Намеренно вряд ли, дружок, — ответила мисс Рен. — Но когда в доме, где насыпаны груды пороха, чиркают спичками, — все равно где ими чиркать, что в соседней комнате, что здесь.

— Какой странный человек, — задумчиво проговорила Лиззи.

— Подальше бы от него. Лучше бы он был иностранный, — сказала эта язвительная юная особа.

По вечерам, когда они сидели дома одни, Лиззи любила расчесывать и приглаживать густые, длинные локоны кукольной швеи. Вот и теперь она развязала ленточку, которой Дженни связывала волосы во время работы, и они золотым ливнем хлынули на сутулую спину девочки, так нуждавшуюся в этой красе.

— Нет, Лиззи, сегодня не надо, — сказала Дженни, — давай лучше посидим у огня и поболтаем. — С этими словами она тоже распустила черные волосы подруги, и они двумя тяжелыми волнами упали Лиззи на грудь. Как бы любуясь контрастом, Дженни прижалась щекой к черным волосам Лиззи и незаметным движением закрыла себе лицо своими кудрями.

— Давай поговорим, — сказала Дженни, — о мистере Юджине Рэйберне.

Что-то сверкнуло среди светлых волос, лежавших на черных волосах, и если это была не звезда — откуда же ей там взяться! — значит, это был чей-то глаз, а если глаз, значит — глаз Дженни Рен, зоркий и блестящий, как у маленькой птички.

— Почему вдруг о мистере Рэйберне? — спросила Лиззи.

— Просто так, захотелось! Любопытно, он богатый?

— Нет, не богатый.

— Бедный?

— Да, для джентльмена, пожалуй, бедный.

— Ах, верно! Ведь он джентльмен! Не нам чета, правда?

Покачивание головой, задумчивое покачивание головой, и тихий ответ:

— Да, да, правда.

Кукольная швея сидела, обняв подругу за талию. Теперь она прижала ее к себе еще крепче, в то же время ухитрившись незаметно дунуть на свои волосы, и тогда глаз, сверкавший среди светлых кудрей, стал еще ярче, взгляд его еще внимательней.

— Мой будет не из джентльменов. А если окажется джентльменом, я такого быстро спроважу. Впрочем, мистер Рэйберн не мой. Его я не пленила. А любопытно, Лиззи, кто-нибудь сумел его пленить?

— Очень возможно, что и сумел.

— Да? Вот бы узнать — кто?

— Разве не может быть, что какая-нибудь леди увлеклась им и он тоже ею увлекся?

— Пожалуй, может. Хотя не знаю. Лиззи! А если бы ты была леди, как бы ты к нему относилась?

— Я — леди? — со смехом повторила девушка. — Какая ты фантазерка!

— Да, фантазерка! А ты все-таки скажи, ну просто так, для интереса.

— Это я-то — леди! Я — дочь бедняка, я, которая работала за гребца в отцовской лодке. Я, которая была на Темзе вместе с моим бедным отцом и вместе с ним вернулась домой в тот вечер, когда мне пришлось впервые увидеть этого человека! И как я смутилась, поймав на себе его взгляд, так смутилась, что встала и вышла из комнаты!

"Значит, он и в тот вечер на тебя смотрел, хоть ты и не леди!" подумала мисс Рен.

— Какая же я леди! — вполголоса продолжала Лиззи, глядя на огонь. Ведь с могилы моего несчастного отца еще не смыто позорное пятно, и смыть его мне помогает этот человек! И вдруг я — леди!

— Ну, пусть я фантазерка, а все-таки! — упорствовала мисс Рен.

— Ты слишком многого от меня хочешь, Дженни, слишком многого. Моей фантазии не хватит на это. — При свете неяркого огня она улыбнулась задумчивой, грустной улыбкой.

— Но мне хочется потешить себя, Лиззи, и ты со мной не спорь, потому что я горемыка и мой непослушный ребенок сегодня меня совсем измучил. Посмотри на огонь, как тогда, когда вы жили в своем старом домишке — бывшей ветряной мельнице. Помнишь, ты рассказывала? Посмотри туда… как это у вас называлось, когда вы фантазировали с братом, который мне не нравится?

— Ямка в углях?

— Да, да! Посмотри туда, и ты увидишь там леди.

— Это гораздо проще, Дженни, чем вообразить знатной леди самое себя.

Сверкающий глаз не мигая смотрел вверх, на обращенное к огню задумчивое лицо.

— Ну? — сказала кукольная швея. — Нашлась там наша леди?

Лиззи кивнула головой и спросила:

— Сделать ее богатой?

— Да, пусть будет богатая, ведь он-то бедный.

— Она богатая-пребогатая. Сделать ее красивой?

— Уж если ты, Лиззи, красивая, так ей и подавно надо быть красавицей.

— Она красавица-раскрасавица.

— А что она говорит о нем? — тихонько спросила Дженни и устремила еще более пристальный взгляд на обращенное к огню лицо.

— Она так рада, так рада своему богатству, потому что эти деньги послужат ему. Она так рада, так рада своей красоте, потому что он сможет ею гордиться. Ее бедное сердце…

— Ее бедное сердце? — переспросила мисс Рен.

— Ее сердце, правдивое, любящее — отдано ему. Она с радостью умерла бы вместе с ним.." Нет! Лучше умереть ради него! Она знает его недостатки, но как им не быть, когда он жил отщепенцем, ни во что не верил, никого не любил, никого не уважал! И она, богатая, красивая леди, с которой мне никогда не сравняться, говорит ему: "Дай мне занять это пустое место в твоем сердце, пойми, как мало я думаю о себе, испытай, на что я ради тебя готова, сколько я ради тебя претерплю, — и, может быть, тогда я помогу тебе стать лучше — я, которая настолько хуже тебя, что меня и в мыслях вряд ли кто поставит рядом с тобой!"

Слушая эти самозабвенные слова, видя восторг и волнение на обращенном к огню лице, девочка откинула свободной рукой свои волосы, и в ее сосредоточенном взгляде проступил чуть ли не ужас. И как только Лиззи умолкла, она опустила голову и простонала:

— О боже мой! Боже мой!

— У тебя что-нибудь болит, Дженни? — спросила ее подруга, словно пробуждаясь от сна,

— Да, болит, только это не прежняя боль. Уложи меня, уложи поскорее. И посиди со мной. Запри дверь и никуда не уходи. — Потом, спрятав лицо, она прошептала: — Лиззи, Лиззи! Бедная Лиззи! Любимые мои детки, спуститесь сегодня по длинным сверкающим лучам, только не ко мне, а к ней! Она нуждается в вас больше, чем я!

С просветленным лицом кукольная швея протянула руки ввысь, потом снова повернулась к Лиззи, обняла ее за шею и припала к ней на грудь.