30

Опоясав шинель ремнем, на бляхе которого красовался оттиск прошло- го-двуглавый императорский орел, вольно вскинув на одно плечо лямки вещевого мешка, уже за дорогу изрядно освобожденного от продовольст- венных припасов, Кауров прямиком с вокзала полуночником затопал к мес- ту совещания, в небезызвестный в российской истории Таврический дво- рец, когда-то выстроенный для фаворита Екатерины Второй, Там в пред- шествующее революции десятилетие заседала Государственная дума, а в дни февральского переворота туда хлынули делегации рабочих и солдат, вторгаясь без спроса в чинные залы, коридоры, комнаты. Хлынули и уже не отдали дворцовой территории. Думцы, в большинстве сторонники уме- ренности, хотя и украшенные теперь красными бантами, предпочли выб- раться в более спокойную обитель из взбаламученной своей резиденции, а во дворце обосновался Совет рабочих и солдатских депутатов.

Уже надвигался рассвет, когда туда вошел Кауров, предъявивший дежурно- му свои полномочия, или, как тогда говорилось, мандат. Два-три солда- та, то ли из ночного караула, то ли просто в спорах не уснувшие, приш- ли послушать разговор, вставить словечко. Конечно, Кауров безбожно опоздал. Всероссийское совещание как раз вчера закончилось. И вот еще что он упустил: вечером, всего несколько часов назад, в Петроград при- ехал Ленин. Проделал путь через Германию вместе с другими эмигранта- ми-большевиками в особом, запертом на ключ или, по слухам, запломбиро- ванном вагоне. Ух, какая была встреча! Нашелся тут и ее свидетель. На- верное, не меньше ста тысяч человек пришли в колоннах на площадь Фин- ляндского вокзала. Незадачливому делегату Иркутска рассказали и про броневик, который послужил трибуной Ленину, освещенному прожекторами.

- А что он говорил?

Очевидец не стал врать, признался:

- Недослышал.

Но добавил, что броневик, на котором так и стоял Ленин, тронулся к дворцу Кшесинской-бают, там собрались, хотя и ночь, большевики послу- шать Ленина.

Кауров не удерживал досадливых «эх, эх». Черт побери, не повезло! Он теребил, вертел в руках папаху, почесывал розовевшую на затылке лысин- ку. Лететь, что ли, во дворец Кшесинской? Нет, куда там! Четвертый час утра!

Его все же утешили: делегаты совещания еще не разъехались, и завтра, то есть, вернее, уже нынче, в двенадцать часов дня в белом, самом большом зале откроется объединенное заседание социал-демократов, собе- рутся вместе и меньшевики и большевики. К этому-то он еще успел. Одна- ко Кауров опять крякнул:

- Эх…

Ему отвели койку, но сон не приходил. Лишь засветло, под шумки утра, окутала дрема. Поднялся он все же освеженным, энергичным. Некое бодря- щее предчувствие говорило: день будет особенным.

И в самом деле, едва он вошел в столовую, уже гудящую, кто-то оклик- нул:

- Платоныч!

Он узнал рослого Енукидзе, сейчас тоже представшего в солдатском об- мундировании. Тот крепко обнял, расцеловал давнего приятеля. Кауров ощутил: вот старый большевистский Питер, круг подпольщиков принял его в свои объятия. И в ответ горячо чмокнул, стиснул добродушного Аве- ля-Золотую Рыбку.

Енукидзе сразу и расспрашивал и вываливал новости. Через полчаса на хорах соберутся большевики-участники закрывшегося совещания. Наверняка выступит Ленин. Потом в двенадцать будем заседать вместе с меньшевика- ми. Повестка дня: объединение. Докладчик от большевиков-Сталин.

- Платоныч, ты с ним не повстречался?

- Еще нет.

- Что ж ты? Он где-то здесь похаживает. Пойдем, я ему преподнесу тебя на блюдечке.

Так и не позавтракав-успеется!-Кауров вслед за своим поводырем устре- мился в коридор. Енукидзе легко ориентировался в лабиринте кулуаров, порой раскланивался со встречными, но не задерживался, жестикуляцией и живой мимикой как бы сообщая: недосуг! На ходу он рассказал кое-что про Кобу. Сталин в декабре 1916 года тоже был призван в армию, отправ- лен этапным порядком из туруханской ссылки в Красноярск, где, однако, медицинская комиссия забраковала его, не вполне владевшего левой ру- кой. Он как-то в ссылке сильно простыл, это сказалось и на руке, усу- губило порок. Не пригодному к военной службе ссыльному разрешили про- жить остаток срока - оставалось-то всего несколько месяцев - на стан- ции Ачинск. Разумеется, при первом же известии о революции Коба сел в поезд, помчался в Питер. Здесь сразу же включился в работу Русского бюро ЦК, опять, как и прежде, взял в свои руки «Правду».

Авель заглянул в фойе, уставленное диванчиками голубой бархатной обив- ки, потерявшей былой ворс. Проскользнул, увлекая Каурова, еще в ка- кой-то апартамент-впрочем, это наименование тоже уже стер переворот-и воскликнул:

- Пожалуйста, вот тебе и Коба! Расписку в получении дашь потом.

И улетучился.

Комната была своего рода затишком во дворце, хотя и сквозь нее сновали люди. Сталин и Каменев мерно прохаживались вдоль окон. Золотистая гри- ва, отнюдь, впрочем, не дикая, в меру подрезанная, выделяла большой лоб Каменева, шла его осанке, профессорскому виду. Плотного сложения, с густыми, несколько свислыми усами и неухоженной, однако и незапущен- ной бородкой, в окаемку которой прокралась рыжина, в добротном, обмяв- шемся по фигуре пиджаке, в светлой, правда, не первой свежести сороч- ке, в галстуке, повязанном хоть и не старательно, но и без небрежнос- ти,-Каменев держал в одной руке свое пенсне, снятое с крупного носа, а в другой-исписанный листок; вглядывался в текст близорукими голубыми глазами. Руки были удивительно белы, красивы. Удлиненные пальцы закан- чивались пухлыми подушечками. Из-под пиджачного обшлага высунулась подкрахмаленная, не блистающая белизной манжета. Читая, Каменев порой издавал странноватый звук-прищелкивал или как бы цокал языком, будто пробуя нечто на вкус. В молодости живший в Тифлисе, участник революци- онных марксистских кружков (еще по Тифлису, скажем в скобках, знавший- ся с Кобой), затем литератор-большевик, широко образованный, быстро заработавший репутацию одного из лучших перьев партии, автор и полити- ческих статей, и экономических исследований, и книги о Герцене и Чер- нышевском, Каменев отличался вместе с тем некоей мягкостью характера, умением ладить или, что называется, покладистостью. Войдя в качестве представителя большевиков в Исполнительный комитет Петроградского Со- вета, он и там был спокойно-обходительным, считался деятелем хотя и левым, но чуждым фанатических крайностей.

Коба, сохранив свою походку горца, легко и твердо ступал по истоптан- ному, истемненному паркету в ногу с Каменевым. Что-то ему сказал. Ка- менев кивнул. Свет обширных окон позволял в подробностях разглядеть Сталина. Четыре года Кауров не видел его. Эти годы отпечатались мор- щинками под миндалевидными впалыми глазами Кобы. Он в это утро казался постаревшим. Нет, у Каурова вдруг возникло другое определение: посе- ревшим. И кожа рябого лица, и шея, и синеватая косоворотка, и пиджак уже другой, без черных вставок-все выглядело серым. Лишь темнели усы и жесткая щетка волос.

Пришла догадка: сероватый цвет лица-это попросту бледность, след ноч- ных бдений в редакции. А в минувшую ночь Коба, конечно, вряд ли при- корнул хоть на часок. Ездил встречать Ленина, участвовал в закончив- шемся только к утру сборище во дворце Кшесинской, потом, наверное, за- ново обдумывал предстоящий ему нынче-всего через два часа-доклад нас- чет объединения.

Каменев еще вглядывался в листок, Сталин молча вышагивал рядом. Его левая кисть покоилась в кармане.

Кауров. уже слегка растопырив руки для объятия, улыбаясь во весь рот, рванулся к нему.

- Коба, здравствуй!

Ничто не дрогнуло, не изменилось в будто застывшем лице Сталина.

- Чего тебе? Ты же видишь, что я занят.

Никакой эмоции не проблеснуло во взгляде. Кауров остолбенел. Неужели у Кобы после четырех лет разлуки-и каких лет!-не шевельнулось сейчас хоть какое-нибудь теплое чувство? Или, может быть, он просто не узнал Каурова в этом солдатском обличии?

- Коба, ты не узнал меня? Я же Кауров!

- Не мешай, не мешай. Занят.

И два соредактора «Правды» прошли дальше. Огорошенный Алексей Платоно- вич не сразу сдвинулся. Потом сел на подоконник. Каменев и Сталин, продолжая ходить, опять шли мимо. Но тут Коба приостановился:

- Того, иди наверх в комнату фракции. Ежели еще есть места на стульях, занимай и для меня.

Каменев вздел на нос пенсне, оглядел солдата. Однако Сталин счел нео- бязательным как-либо их познакомить. Кауров узнавал прежнюю его мане- ру: ни лишних слов, ни лишних жестов. Обида испарилась. Он опять готов был обнять Кобу. Но тот будто оставался бесчувственным. И с холоднова- той деловитостью напутствовал:

- Только имей в виду, в передние ряды не сяду. Не люблю. Лучше постоим где-нибудь сзади.

…Свободных стульев в большой овальной комнате на хорах, принадлежав- ших большевикам, действительно уже не оказалось. Многим пришлось сто- ять. Кауров поджидал Кобу у дверей. Войдя, тот не стал никуда протис- киваться, остановился рядом с Того, прислонился узким покатым плечом к косяку. Место было незавидным. Взгляд низенького Кобы упирался в спины стоявших впереди. Сквозь раскрытую дверь еще и еще проходили участники собрания, тесно заполняя комнату. Коба преспокойно сносил эти неудобс- тва.

Длинный Кауров с интересом оглядывал помещение, обнаруживал знакомых, здоровался улыбкой, помахиванием руки.

Ленин сидел за небольшим столиком и то склонялся над грудой газет, на- верное, уже многодневной давности (второго, третьего и четвертого ап- реля газеты по случаю пасхальных праздников не выходили), шуршал лис- тами-тогда к аудитории была обращена будто полированная, отсвечивающая округлость его лысины,- то оставлял это занятие, посматривал на соб- равшихся, щуря левый глаз.

На стульях у полукруглой стены лицом к залу разместились те, кого уже обозначили собирательным именем «швейцарцы»,- они вместе с Лениным вы- ехали из Швейцарии в Россию и вчера добрались в Питер.

Виден и неброский, чуть отечный бледноватый профиль Крупской. Навер- ное, утомлена и счастлива.