"Дитя Феникса. Часть 2" - читать интересную книгу автора (Эрскин Барбара)

Книга четвертая 1253–1270

Глава девятнадцатая

Поместье Сакли. Июнь 1253

Утренний воздух был ласков и свеж, на траве еще сверкала роса. Элейн, мягко осадив молоденького жеребца, перешла на шаг и улыбнулась ехавшему рядом с ней всаднику.

– Он хорош. Ты можешь уже с завтрашнего дня объезжать его.

– Одно удовольствие ездить на нем, миледи. – Жмуря глаза от солнца, Майкл смотрел, как за жеребцом по пятам бегут две огромных собаки-волкодава. Молодой конь был приучен к собакам; он их знал с тех пор, как ожеребилась его мать. Его хозяйка жить не могла без собак; они бегали за ней хвостом, как и ее девочки, маленькие дочки.

Соскочив с лошади, Майкл нырнул под ее голову, чтобы успеть подать руку миледи, но она всегда опережала его, легко и грациозно, как танцовщица, скользнув по седлу, уже была на земле и стояла, посмеиваясь. Ей было забавно, что ее старший конюх так расстраивается из-за этого.

С той поры, как ее муж уплыл под парусами во Францию, откуда рыцари шли крестовым походом в Святую землю, Элейн перенесла все свое хозяйство из Фозерингея в свой родовой замок в Молверн-Хиллс, дарованный ей отцом по случаю брака с Джоном. Теперь это старое каменное, растянувшееся по усадьбе сооружение, которое она называла своим домом, стояло у них за спиной. Его стены нежно-персикового цвета освещало солнце. Замок утопал в садах и парках. Вокруг простирались поля и виднелись постройки ферм богатых земельных владений Элейн. Она вела хозяйство с размахом, по-королевски. Все слуги большого дома, конюхи при огромных конюшнях, селяне, возделывавшие поля и сады, славили хозяйку, при которой в этих местах царили благополучие и мир.

От Роберта она получила два письма. Последнее ей привезли два года назад, и с тех пор он молчал. Майклу тоже было чем помянуть де Куинси. Когда он, Майкл, был еще мальчишкой и состоял при лошадях, тот в пьяном угаре едва не забил его до смерти. А при графине Честер он дослужился до положения главного конюха над всеми конюшнями, в которых разводили лошадей самых чистых кровей.

– Мне надо домой, Майкл. – Элейн улыбнулась ему своей медленной, прекрасной улыбкой, от которой у мужчин млело все внутри; иногда Майклу чудилось: а вдруг… Но нет, конечно, ничего такого. Она совсем не обращала внимания на мужчин. В свои тридцать пять лет она была великолепной хозяйкой и матерью; любила своих детей, превосходно вела дела в своих владениях и, насколько ему было известно, спала одна, проводя ночи в покое и благочестии. Правда, ходили всякие слухи, и он тоже был наслышан, как и все. Поговаривали, будто у миледи любовником был призрак, что в сумерках рядом с ней видели его высокую фигуру рядом с ней. Но кто этому верил?

Он взял жеребца за поводья и долго смотрел, как она идет к дому, а по пятам за ней бегут собаки. Ему еще не доводилось слышать, чтобы какая-нибудь знатная дама выезжала одна, без сопровождения, и так вольно и бесстрашно объезжала свои земли, как это часто делала леди Честер. Возможно, сопровождающими ей служили собаки. Усмехнувшись, он проводил их глазами. Лиулф и Энкрет, трехлетние псы на высоких лапах, с серыми боками, были потомками старого Доннета, подаренного графине, по слухам, самим королем Шотландии.

Когда Элейн подошла к дому, обе собаки улеглись в тени у дверей, ожидая ее команды. Только тогда женщины, прислуживавшие в доме, могли приблизиться к хозяйке со своими вопросами. Старшей над служанками была леди Ронвен, которая держала их в ежовых рукавицах, так же как и двух девочек, которые иначе, дай Элейн им волю, бегали бы по дому босиком и растрепанные, как дети простых крестьян, трудившихся на ее земле. Майкл видел, как из дома выскочила и бросилась к матери на шею маленькая Хавиза, крепкая, низкорослая девочка с упрямым подбородком, темноволосая и симпатичная, похожая на отца. Ухмыляясь про себя, Майкл повел лошадей в стойла. Если Хавиза завладеет матерью надолго, Майкл не увидит свою хозяйку до завтра.

– Нам сошьют новые платья к летнему празднику, – звонко щебетала Хавиза, спрыгивая с рук матери.

Элейн нежно посмотрела на дочку.

– Расскажи, какие они будут. – Но одновременно она мыслями была в конюшне, где стоял ее лучший жеребец с сильно пораненной ногой. Это был единственный сын Непобедимого, очень похожий на своего покойного отца, и ее любимец. Она решительно вернулась мыслями к ребенку и, наклонившись к Хавизе, обняла ее. Та продолжала щебетать.

– Мое будет желтым, с бантиками здесь, здесь и здесь. – Руки маленькой девочки летали вокруг ее маленькой фигурки. – А у Джоанны будет красное. А у Энкрет и Лиулфа тоже будут ленты на шеях, завязанные бантами, – у одной красный бант, а у другого – желтый.

Элейн засмеялась от восторга.

– Им это понравится, они очень тщеславные собаки.

Последнее время Элейн вела уединенный образ жизни.

Только однажды она выезжала в Абер, на похороны своей сестры Гвладус. Кончина сестры опечалила ее, но они со старшей сестрой не были близки – слишком уж велика была разница в возрасте. Элейн провела несколько дней у Маргарет и Ангхарад и в грустном настроении вернулась домой. Один или два раза она все-таки выезжала на празднества ко двору, и однажды – это было года два назад – она совсем не по своей воле побывала в Йорке, на свадьбе своего десятилетнего крестника, Александра, сочетавшегося браком с ее кузиной Маргарет, младшей дочерью короля Генриха. Там ее приняли холодно. Шотландская королева изводила Элейн издевками, и ее примеру следовали ее придворные дамы; к тому же она уставала от чрезмерного внимания и ухаживаний Малкольма, графа Файфа. Она вернулась домой, чувствуя себя одинокой и несчастной, и постаралась всех их забыть.

Теперь Элейн совсем не думала о Шотландии. Она запретила Ронвен предаваться воспоминаниям, а будущее ее не интересовало. Ей хватало настоящего. Она еще никогда не была так спокойна и довольна своим существованием. Пустота в ее сердце, которое раньше целиком занимал Александр, теперь почти исчезла, но все же осталась там, где-то в глубине, за глухой стеной. У нее были дети, лошади, собаки, – чего ей еще не хватало? Но то было днем, на людях. Иногда, ночами, во сне, Элейн позволяла этой стенке рухнуть и начинала воображать, что Александр с ней и он смотрит на нее, спящую. Но это была ее тайна, которую она не поверяла никому.

Одно в ее жизни осталось неизменным: она до сих пор больше всего ценила уединение. Элейн проезжала одна верхом на лошади многие мили, и только собаки служили ей защитой; она упорно спала в своих покоях одна, и ее приближенные женщины давно перестали этому удивляться. Им даже нравились ее чудачества. Она была их госпожой, графиней, а когда-то принцессой, и это они понимали; кроме того, она выращивала лучших лошадей на все десять графств королевства!

Элейн закрыла за собой дверь и, облегченно вздохнув, с наслаждением потянулась, подняв руки над головой. День был утомительный, но принес ей много радости. Рана на ноге ее любимого жеребца заживала, и приготовления к празднику были почти закончены, – за день они многое успели сделать. Она улыбнулась. Девочки от возбуждения были как в лихорадке. Их платьица были готовы, и она заказала у серебряных дел мастера в Уорчестере две серебряные браслетки с изящной гравировкой – подарки им к празднику.

Она подошла к окну и легла грудью на подоконник. Был великолепный июньский вечер, полный волшебных запахов лета – свежескошенного сена, запаха роз и жимолости, что исходил от живой изгороди внизу; и еще к ней долетал еле уловимый, тонкий аромат диких трав, слежавшихся вокруг холмов, которые немного напоминали ей воздух Уэльса.

Элейн нахмурилась. Казалось, это был момент настоящего блаженства, полного счастья, и все же на какую-то долю секунды она ощутила необъяснимую тревогу. Она смотрела вниз в темноту с горящими звездами над головой и слушала, слушала… Но, кроме обычных ночных звуков, не услышала ничего. Уняв дрожь, Элейн отвернулась от окна. Прежде чем позвать служанок, чтобы они расшнуровали платье и расчесали ей волосы, ей предстояло завершить еще одно незаконченное дело. Она подошла к письменному столу и взяла в руки письмо, которое там лежало. Оно было от Изабеллы. Это письмо затворнице удалось передать паломникам, остановившимся в монастыре по дороге в Кентербери; они благополучно доставили его, куда их попросили.

«… если вы попросите короля даровать мне свободу, он снизойдет к вашей просьбе. Он всегда благоволил к вам. Умоляю, ради любви Пресвятой Девы, помогите мне. Я погибаю в этой дыре…»

Элейн вздохнула. Наверное, сладкие ароматы июньской ночи с ее шепотами и шорохами проникают и сквозь узкие бойницы монастырских келий в Годстоу. Она напишет королю, это совсем нетрудно, и Изабелле тоже. «По крайней мере, это вселит в нее некоторую надежду», – решила Элейн. Она много раз до этого перечитывала письмо Изабеллы и размышляла над ним. Зная, что ей придется предложить несчастной кров и что ничего, кроме беспокойства, из этого не выйдет, она долгое время колебалась. Но ее долг – помочь этой женщине, и откладывать дело она уже не могла.

Свеча почти догорела, когда письма были закончены. Элейн позвала Несту.

– Отдай это Сэму, пусть скачет с ними сегодня вечером, сначала в Годстоу, потом в Лондон.

– Сегодня вечером? – Неста смотрела на нее во все глаза. – Миледи, да уже почти полночь!

– Да, сегодня вечером, – повторила Элейн.

Она подошла к окну и там ждала, когда вернется Неста. Перегнувшись через широкий подоконник, она смотрела вниз. Ею снова овладело странное беспокойство. Она напрягла слух. С пастбищ, где со своими жеребятами паслись кобылы, к ней долетали крики сов. Но к ним примешивались еще какие-то звуки, непонятные, новые. Тревога была в самом воздухе. Элейн уже давно такого не испытывала.

Ей захотелось убежать от окна, зарыться лицом в подушку, с головой спрятаться под одеяла. Элейн посмотрела на собак: обе они спали на отведенных им местах у очага, где догорал скупой летний огонек, оставляя кучку золы и пепла. Собаки ничего не чуяли. Элейн подошла к ним. Мурашки бегали по ее спине от страха; Лиулф поднял голову и посмотрел на хозяйку. Он почувствовал ее беспокойство и сразу же вскочил на ноги. Шерсть у него на загривке поднялась; в недоумении он вертел головой, ища источник опасности, угрожавший его любимой хозяйке.

Когда Неста вернулась, Элейн стояла рядом с собаками, ее руки лежали на их головах. Похоже было, что они прислушиваются к какому-то отдаленному шуму.

– Миледи?

Элейн помотала головой.

– Нет, ничего. Просто послышалось.

Она жестом приказала собакам лечь на место у очага и села, чтобы Неста расчесала ей волосы.

– Где дети?

– Спят, миледи. Где же им еще быть? – «Почему это стало так важно для нее именно сейчас», – подумала служанка. – Вы целовали их тысячу раз, с утра до вечера! – Неста взяла гребень и начала расплетать косы Элейн. – Девочки пробудятся на рассвете от нетерпения, ведь праздник же завтра! Но ваша воля. Уже и костры зажгли на холмах. С башни их видно.

В ночь перед Ивановым днем всегда жгли костры, чтобы отпугнуть злых духов. Считалось, что в эту единственную ночь в году со всех сторон собирались духи и бродили вольно среди людей. Не их ли она почуяла? Может, это злые духи? Или к ней опять явился Эинион со своими лживыми предсказаниями? Элейн помрачнела.

– Пришли ко мне Ронвен, – оттолкнув руки Несты, велела она. – Быстро, мне надо поговорить с ней.

Встав, она подошла к ларцу с драгоценностями, который стоял на комоде у ее постели. Ее рука потянулась к крышке ларца, но на мгновение застыла в воздухе. Затем Элейн решительно подняла крышку и взяла подвеску, завернутую в шелковую ткань. Она долго смотрела, как алмазный феникс играл на ее ладони. Александр всегда был с ней, когда она вот так держала талисман в руке; она чувствовала его и сейчас, совсем близко от нее, совсем рядом. По ночам она вынимала его дар из ларца и клала под подушку, и тогда ей очень легко было вообразить, что он рядом, в темноте. Но когда это чувство становилось невыносимым, она доставала подвеску из-под подушки и прятала обратно в ларец. Оставь Элейн ее под подушкой – и она, возможно, сошла бы с ума. Дверь открылась, и Элейн с виноватым видом быстро положила подвеску на стол.

Ронвен уже спала, когда за ней прибежала Неста.

– Что случилось, милая? – спросила она, войдя в комнату Элейн.

– Слушай! – Элейн подняла руку. – Ты что-нибудь слышишь?

Неста вошла к миледи вслед за Ронвен, и теперь они обе прислушивались. В очаге тихо потрескивали угольки, и во сне вздыхал пес.

– Что-то происходит. Может быть, это Эинион?

Ронвен с удивлением произнесла:

– Ты уже давно не вспоминала о нем. Я думала, ты перестала ему верить.

– В его предсказания я не верю! И как можно им верить? – с горечью ответила Элейн. – Но он все еще преследует меня, вот в чем дело.

– Нет, милая. Что бы это ни было, это не он, и это не здесь. – Ронвен присела на край постели. У нее также были свои подозрения. До нее дошли слухи, что Элейн временами одолевают призраки. Ронвен улыбнулась про себя. Ее дитя всегда окружали призраки, но теперь остался всего один, который присматривал за ней. И если это был тот, о ком она, Ронвен, думала, то да будет с ними ее благословение. Любовь Элейн и ее короля была предсказана богами. С их благословения таких влюбленных не может разлучить даже смерть.

– Все тихо. Почему ты не ложишься спать? Твои девочки поднимут меня с первыми лучами солнца, я их знаю. – Она улыбнулась доброй улыбкой.

Собаки первые услышали шаги в зале, а затем кто-то стал громко стучаться в дверь. Женщины растерялись. Прежде чем Неста успела подбежать к двери, в зал ворвался Хол Лонгшафт. Он был явно в тревоге.

– Миледи, на дороге вооруженные всадники.

Вооруженные всадники, вот в чем дело, подумала они. Ночь таила угрозу, но она шла от живых людей, а не от призраков. Роберт! Должно быть, это Роберт возвращался из похода. А она так надеялась, что больше его не увидит. Внутри у Элейн все похолодело от ужаса.

– Их видел Хью Флетчер, миледи. Он хотел немного проехать верхом вместе с Сэмом, но, заметив этих людей, повернул назад, чтобы предупредить нас. Я велел всем быть наготове и выставил двойную стражу у ворот. Хью не узнал человека, который ведет их сюда. Говорит, гербовые знаки у них скрыты под темными плащами. Только он точно знает, что это не сэр Роберт, миледи.

Он как будто прочел ее мысли.

– Раздайте всем мужчинам оружие, – спокойно сказал Элейн. – И молитесь.

Однако едва ли ее верные слуги могли противостоять хорошо вооруженным воинам. У нее не было ни гарнизона, ни телохранителей. Если это разбойники и воры, скопища которых водились в диких лесах и болотах на границе герцогства, то обитатели замка противостоять им не смогут. Хол поспешил выполнять ее распоряжения. Элейн в недоумении обратилась к Ронвен:

– Как это я не почуяла опасность раньше?

– Твои чувства притупились, милая. – Ронвен покачала головой. – Немудрено, в таком спокойном месте. Не упрекай себя, тебе предначертана другая участь. Те, кто живет в согласии с собой, не пытаются смотреть в будущее. Может, и опасности нет никакой, – уговаривала она Элейн. – Может, они обыкновенные всадники, просто едут по дороге.

– Разбуди детей, Ронвен. Уведи их в лес, за ручей. – Элейн схватила Ронвен за руку и заставила ее встать. – Быстро. Я хочу, чтобы ты увела их от дома как можно дальше. Возьми с собой Энни. Остальные пусть останутся… Если надо будет защищаться, они будут биться.

– Но, миленькая…

– Делай, как я говорю. Молю тебя. Надо уберечь детей. Если тревога окажется напрасной, я пришлю к вам Хола. Возьми с собой собак. Они отдадут жизнь за детей. – Элейн побежала к двери, собаки за ней. – Пошли, пошли. За Ронвен.

– Она указала на Ронвен, и собаки повиновались. Только Лиулф оглянулся и посмотрел на хозяйку. Элейн прочла упрек в глазах пса. Ронвен, кинув на нее быстрый взгляд, выскочила вон.

Элейн стояла на ступенях, которые вели в большой старый дом, когда к воротам подъехали всадники и крикнули, чтобы их впустили.

– Кто там? – В теплом ночном воздухе голос стражника как будто звенел.

– Скажите леди Честер, что к ней в гости пожаловал Малкольм Файф, – раздался четкий ответ из-за стены с той стороны рва.

Элейн почувствовала, как у нее отлегло от сердца. Она с такой силой сжимала кулаки, что ногти ее впились в ладони. При других обстоятельствах Малкольм Файф вряд ли был бы ценным гостем. Но после паники, которая поднялась в замке, она готова была считать его другом.

– Откройте ворота, – крикнула она. – Пусть гости проедут. – И сама вышла навстречу гостю. Старые дубовые ворота со скрипом отворились, и вооруженные всадники, проехав по мосту, оказались во дворе замка.

Малкольм спрыгнул с лошади и поклонился.

– Леди Честер! Давно не виделись.

Она улыбнулась в ответ:

– Рада видеть.

– Надеюсь. – Он проследовал за ней в большой зал старого дома.

Элейн распорядилась, чтобы в очаге снова развели огонь и зажгли свечи.

– Вы совершили долгое путешествие, сэр Малкольм… – сказала она, усаживаясь в кресло и указывая ему кресло напротив. Отдав дань вежливости, она продолжала: – Долгое, если вы едете из Шотландии.

– Я приехал из Файфа.

– Вы держите путь на юг? Наверное, в Бристоль, к королю?

– Нет. – Малкольм уселся в кресло. Подавшись корпусом вперед и опершись локтями о колени, он приблизился к ней и посмотрел прямо в глаза: – Я приехал за вами, – молвил он.

Элейн настороженно улыбнулась. Ею вновь овладело беспокойство.

– За мной?

– Вашего мужа больше нет в живых, Элейн. Вы можете снова выйти замуж. – Он говорил тихо, понимая, что за ним следят любопытные глаза растревоженных среди ночи домочадцев Элейн, толпившихся у дверей, которые вели в спальные покои.

– Нет в живых? – Этого она никак не ожидала. Слова поразили ее, как удар ножа. – Роберт мертв?

– А вы не догадывались? Вы уже два года не получали oт него писем.

– Кто вам сказал? Кто вам сказал, что Роберт умер?

– Мне сообщили мои люди. – Он с улыбкой откинулся в кресле. – Для меня судьба Роберта де Куинси всегда имела особое значение. Сведения, полученные мной, окончательно подтвердились. Он скончался и был похоронен. Он больше не вернется, чтобы изводить вас, как прежде. Вы свободны.

Но чувство облегчения, которое испытала Элейн, было недолгим. Она задумалась над тем, что сказал ей Малкольм.

– Если так, то я хотела бы впредь оставаться свободной.

С болью в душе Элейн осознавала, насколько она бессильна в этих обстоятельствах. Ворота были открыты по ее распоряжению, и это по ее приглашению Малкольм с тремя десятками вооруженных всадников оказался внутри стен замка. Эти люди, принимая вино, которым угощали их слуги герцогини, даже не сложили к ногам свои мечи. Заметив, как застыло его лицо, она сменила тон и уже более миролюбиво произнесла:

– Вы оказываете мне великую честь, милорд, но я никогда больше не выйду замуж. Я имею на то одобрение моего дяди, короля Англии. – Это была неправда, но Малкольм все равно не узнает этого, подумала она.

– Я не намерен спрашивать разрешения у вашего дяди, мадам. – Голос Малкольма слегка дрогнул. – Я слишком долго ждал. Теперь вы моя.

– Может быть, отложим этот разговор до завтрашнего утра? – Элейн лихорадочно искала выхода. Она заметила невдалеке Майкла; он стоял, опираясь на меч. Она сдвинула брови – еще никогда ей не доводилось видеть своего главного конюха с мечом в руке. – Вы и ваши люди, наверное, очень устали, а столь важные дела следовало бы обсуждать в более торжественных условиях…

Он тихо засмеялся:

– Что там обсуждать? Мы уедем этой же ночью.

– Нет! – Со сверкающими глазами она шагнула к нему. В зале настала мертвая тишина.

– Оставьте мой дом, сейчас же, или я позову стражу!

Неста стала тихонько прокрадываться к своей хозяйке, зажав в руке острые ножницы для рукоделия.

– Я думал, это вся ваша стража. – Малкольм с усмешкой окинул взглядом полутемный зал.

Там были все ее служанки, ее приближенные дамы, Хол, Майкл, мальчики, состоявшие при лошадях, даже Кенрик, ее повар, и с ним молодые поварята, а также три пажа, раньше служившие уже ей, а потом отданные на обучение рыцарю, который должен был обучить их всем премудростям рыцарского искусства. Элейн смертельно боялась за них всех. Отсутствовали только Сэм, Ронвен и Энни с детьми. Элейн вознесла в душе молитву Богу, поблагодарив его за то, что по ее просьбе Ронвен успела увести детей в лес. Повернувшись к Малкольму и глядя ему смело в глаза, она произнесла:

– Сэр, оставьте мой дом, пожалуйста. Сожалею, но ваши притязания напрасны.

В воздухе повеяло холодом.

– Уверен, вы притерпитесь ко мне, Элейн, и полюбите меня. Увы, поскольку ваш дядя король Англии и, как вы говорите, думает о своей племяннице, мне из политических соображений придется сделать так, чтобы он не знал, куда вы исчезли. Мы уедем тихо, навсегда растворимся в темноте. Если вы все сделаете так, как я скажу, никто не пострадает.

– Нет! – твердо произнесла она. – Я не поеду с вами.

– Боюсь, что мне в таком случае придется применить силу. Вы сами решили участь своих людей. Вы сами, леди Элейн из Честера, приговорили их к смерти! – Малкольм щелкнул пальцами, и его люди схватились за мечи.

Скрежет их о ножны отозвался непривычно жутко и дико в старом, гостеприимном доме.

Майки, не колеблясь, обнажил меч и с гневным криком кинулся к своей госпоже, но тут же был сражен мечом врага.

– Майкл! – услышала она свой душераздирающий крик, Малкольм рванулся к ней и, схватив за руку, с силой привлек к себе. Увидев это, Неста, верная, робкая Неста, занесла за его спиной руку – острия ножниц угрожающе сверкнули в ее руке. Но в этот момент оруженосец Майкла шагнул к ней – она упала с тихим стоном, пронзенная его мечом. Элейн ничем не могла помочь своим домочадцам. Малкольм, скрутил ей руки, поднял ее и понес огромными шагами через весь зал, где со страшными криками продолжали бороться люди. Она бешено сопротивлялась, но он не обращал на это внимания. Полутемный зал был залит кровью. На полу в лужах крови лежали женщины и мужчины. В глубине зала за возвышением огонь побежал по занавесям. Элейн видела, как один из людей Малкольма обходил зал с подсвечником, поднося его ко всему, что могло гореть.

Во дворе было холодно и тихо. Весь ужас неравной схватки и предсмертные вопли остались в замке. Не говоря ни слова, Малкольм перекинул Элейн через седло и, усевшись сзади, тут же послал лошадь галопом. Двое его людей поскакали за ним. Последнее, что она видела сквозь пелену своих распущенных волос, – это были два всадника, скачущие позади. Больше она уже ничего не видела, ее сознание помутилось. Лошади вырвались за ворота и понеслись по пыльной, залитой лунным светом дороге.

Годстоу

Трясущимися руками Изабелла вскрыла письмо. Печать графини Честер колола ей пальцы. Эта женщина распоряжалась собственной судьбой, была свободна! Она состроила злобную гримасу, глянув на сестру, ведавшую милостыней, которая сидела около нее. Четки в изуродованных ревматизмом пальцах перекрутились. Уж не думают ли они, что она ничего не заметила? Письмо было уже вскрыто. Печать поддели лезвием ножа, а потом расплавили, возможно, на лезвии того же ножа, только сначала раскалив его над огнем. Если потом подержать печать прижатой к бумаге, то она пристанет, как будто так и было.

Письмо от Элейн было немногословным. Судя по дате, оно было отправлено накануне Иванова дня – за два дня до него. Элейн писала: «Будьте терпеливы, дорогая Изабелла. Я написала письмо королю с просьбой освободить вас и разрешить переехать ко мне с тем, чтобы вы отныне жили на моем попечении…»

«На ее попечении!» – в ярости повторила Изабелла. Затем, пожав плечами, она начала рассуждать. Не все ли равно, каково будет попечение, обещанное ей Элейн, если оно вызволит ее, Изабеллу, из проклятого монастыря? Ей и письмо отдали только из-за того, что в нем упоминалось имя короля. Побоялись его сжечь. Просто не посмели, а так бы обязательно сожгли. Ну, ничего. Теперь письмо у нее. Она вцепилась в него пальцами так, что пергамент захрустел. Элейн вольна обещать ей что угодно. Главное – выбраться отсюда, а дальше пусть Элейн только попробует посягать на ее свободу!

«Дети. Надо узнать про них, найти их», – билась в голове у нее мысль, в такт цоканью лошадиных копыт.

«Дети, Матерь Божья, мои дети».

Элейн пыталась пошевелиться, но ее руки и ноги были словно налиты свинцом; она приоткрыла глаза, и все перед ней поплыло. Был ясный день. Она никак не могла сообразить, сколько дней они уже были в пути – два или три дня? Элейн потеряла счет времени. Она чувствовала, как припекает солнце; под нагретым капюшоном плаща ей было трудно дышать. Ремень, которым она была привязана к седлу, все сильнее сдавливал ей ребра.

– Джоанна, Хавиза, – шепотом произнесла она, но ее услышали. Лошадь перешла на шаг; мужская рука ослабила ремень у нее на талии.

– Ты проснулась? – Малкольм заглянул под капюшон и, сняв его с ее головы, открыл ей лицо. – Мы остановимся на отдых, когда пересечем границу.

– Границу? – У нее запеклись губы, она еле говорила.

Он ухмыльнулся:

– Да, уже недалеко.

– Джоанна, Хавиза. – Она попыталась оттолкнуть его руку, но он этого даже не заметил. Шлепнув лошадь, он послал ее легким галопом и крикнул всадникам, чтобы поспешали за ним. Сознание Элейн было замутнено. Она не помнила резни в замке, но в ее голове постоянно билась мысль о детях. Ее переполнял смертельный страх за их жизнь. «Джоанна, Хавиза». – Она беззвучно шевелила губами, повторяя имена своих дочерей.

Они остановились на привал на окраине болота среди пустынных холмов, поросших вереском. Садилось солнце. Элейн отошла в сторонку от мужчин и, опустившись перед лужей, в которой скопилась рыжеватая болотная вода, стала брызгать ею на лицо, чтобы очнуться. Ее мутило, ужасно стучало в висках. Малкольм стоял неподалеку и, уперев руки в бока, наблюдал за ней. С лица у нее капала вода, руки были мокрые. Поджав ноги, она села на колючие стебли вереска.

– Что произошло? – спросила она. Последние дни для нее слились в один непрерывный кошмар. Она ничего не помнила, кроме раздававшихся вокруг криков и огня. Ее разум отказывался действовать. «Джоанна, Хавиза!»

– О них не беспокойся. – Его лицо было суровым. – Забудь их.

– Как вы можете так говорить? Там все горело! Мои дети! Мои маленькие девочки! Что вы с ними сделали? Где они? Что с ними?

– Ничего с ними не случилось. – Он на миг опустил глаза. – Я не видел никаких детей. Когда мы подожгли дом, люди разбежались. Никто не пострадал.

– Вы сожгли его? – Его слова так потрясли ее, что она долго не могла говорить; сожгли ее прекрасный, уютный дом в Сакли! – А как же мои лошади? Вы сожгли и конюшни?

Он решительно помотал головой:

– Ты плохо меня знаешь. Конюшни мы не тронули.

– Лошадей не тронули, – безвольно повторила за ним она. Она мало что помнила из произошедшего.

Малкольм кивнул.

– Лошадей, которые могут идти, мы перегоняем. Я знаю, как ты их любишь.

– Ах, так ты вор! Ты угнал моих лошадей и поджег мой дом!

– Нет, я не конокрад, Элейн. – Он был мрачен. – Лошади будут твоими.

– А я – твоей? – Вряд ли это было нужно спрашивать.

– А ты – моей.

– А если я не захочу быть твоей?

– Будешь, со временем. – Он сложил руки на груди. – Если хочешь есть, пойдем со мной к костру.

– Я не хочу есть с тобой. – Она поднялась на ноги и стояла, пошатываясь. – Я не буду с тобой есть и не буду с тобой спать, и не думай.

Элейн отошла чуть подальше от него. Вокруг них под малиновым закатным небом земля была устлана густой порослью вереска. Было тихо, только кроншнепы кричали на болоте.

– Как хочешь, можешь не есть, – крикнул он ей вслед. – Но спать со мной ты будешь. Сегодня же ночью, и каждую ночь до конца своей жизни.

– Нет! – вскрикнула она, резко повернувшись к нему. – Никогда!

Он улыбнулся.

– Если тебя беспокоит твое доброе имя, то скажу тебе: мы поженимся, как только доберемся до Фолкленда. Хотя у меня всегда было такое впечатление, что тебя никогда особенно не заботило, какие о тебе ходят разговоры. – Слегка наклонив голову, он сказал: – Я долго тебя ждал, Элейн, невероятно долго. И больше ждать не намерен. Но теперь я вижу, ты не успокоишься, пока не попробуешь сбежать. Ну что же, беги, посмотрим, далеко ли ты уйдешь. Я приду за тобой, когда буду готов.

Она смотрела, как он огромными шагами идет к костру, где на вертеле уже готовилась оленина. Она уловила запах жареного мяса и ощутила дурноту, несмотря на то что испытывала острое чувство голода. Она знала, что убежать ей не удастся. Кругом были заросли вереска и травы, из которых торчали редкие колючие кустики и низкорослые сосенки. А дальше высились над землей холмы Шевиот, неприветливые и безлюдные. Еще некоторое время она брела, спотыкаясь о кочки. Вечерний ветерок шевелил мох, кроншнепы кричали на болоте, и лишь эхо вторило им с холмов. Развалясь на мягких кочках, мужчины сидели вокруг костра. Она слышала их крики и хохот. Наконец она остановилась у старой невысокой сосны и, прижавшись к ней спиной, закрыла глаза. Бежать ей было некуда, и скрыться тоже было негде. Малкольм найдет ее всюду, даже на краю света. Может, он уже давно был предназначен ей судьбой? Она мрачно улыбнулась про себя. Неужели это то, что предсказал ей Эинион? Что она будет жить в Шотландии и там же умрет. Малкольм не скоро пришел за ней.

– Тебе уже захотелось поесть? – спросил он ласково. – Что хорошего, если ты будешь голодать?

Элейн оттолкнулась от дерева.

– Я не выйду за тебя замуж, – упрямо сказала она.

– Мы поговорим об этом завтра. – Он взял ее за руку.

Его люди уступили ей место у огня, и она села на сложенный плащ Малкольма. Один из них поднес ей кусок зажаренной оленины. В то утро по дороге мужчины убили нескольких оленей и теперь шутили. Их забавляло то, что они в разгар запрета на охоту украли у короля лучшего его оленя. Элейн выпила вина из предложенной ей кожаной фляги. Пока она ела, один из молодых людей достал дудочку и заиграл тягучую, тоскливую мелодию, которая далеко разносилась в стремительно наступающей ночи. Была середина лета, ночь обещала быть светлой.

Элейн не пыталась сопротивляться, когда Малкольм, наконец, завернув ее в свой плащ, отнес в сторону, подальше от мужчин. Там еще не остыли угли от костра. Когда он, подняв платье, с нежной жадностью вошел в нее, перед ее глазами над светящимся в сумерках ночи болотом стояло другое лицо – лицо человека, который когда-то был его королем.

Вестминстер. 28 июня 1253

Король Генрих долго перечитывал письмо, потом поднял глаза и посмотрел на Роджера де Куинси.

– Когда это случилось? – спросил он.

– В канун Иванова дня. Замок был полностью разрушен, никого не осталось в живых, никого. Приходили за лошадями. В тех конюшнях животные стоили целое состояние. – Роджер глубоко вздохнул. Он сам все видел. Когда ему сообщили о набеге, он тут же поскакал на запад и через несколько часов был уже там. Сожженный дом еще дымился, догорая; в обломках среди пепелища лежали изрубленные мужчины, и женщины, и даже дети, – все еще не захороненные, как и несколько лошадей, оставшихся во дворе и тоже зарубленных разбойниками.

– А моя племянница? – Голос короля дрожал.

– Должно быть, тоже убита, ваше величество. Вместе с детьми. Никаких следов от них не осталось. – Роджер помолчал и потом, прочистив голос, продолжал: – Многие тела были искромсаны до неузнаваемости.

– Святой гроб Господень! Кто-нибудь пытался догнать разбойников и убийцу?

– Делается все возможное, ваше величество. В окрестных лесах полно беглых преступников, – кто знает, может, это был негодяй по имени Роберт Фитцут, или Робин Гуд, как его теперь некоторые называют. Он тот, кто за свои разбойничьи дела объявлен вне закона, но это не мешает ему считать себя графом Хантингтоном. Он совершает набеги как раз в той местности, так я слышал. Он наверняка проведал о богатстве леди Честер и пожелал заполучить его.

Генрих снова поднес пергамент к глазам.

– Ты должен будешь написать брату и сообщить ему о смерти его жены и детей. – Он покачал головой. – Пора ему возвращаться.

– Разумеется, ваше величество. Я сейчас же пошлю за ним. Разнеслась весть, что он был убит, но я рад, что эти сведения не подтвердились. Он был в Аккре последние несколько месяцев. Уверен, его порадует ваше разрешение вернуться домой. – Роджер скорбно сжал губы. – Бедная Элейн, у нее была несчастная жизнь.

– Еще бы, с твоим братом. – Генрих уронил письмо на стол и протянул руку, чтобы взять молитвенник, всегда лежавший у него на столе. – Я прикажу, чтобы отслужили заупокойную мессу по ее душе. – Он вздохнул. – И начну улаживать ее дела. Ее родовые земли богаты и очень дорого стоят.

Замок Фолкленд, Файф. 27июня 1253

Священник был пьян как свинья. Он пробормотал над ними положенные слова, нечетким жестом благословил их и тут же свалился на пол и заснул. Малкольм хохотал:

– Ну, миледи, как вам нравится быть женой графа Файфа Фолкленда? Разве плохо снова оказаться в Шотландии? – Кольцо, которое он надел ей на палец, было украшено тяжелым неограненным рубином. Оно плотно сидело у нее на пальце, сжимая его.

– Это венчание не настоящее! – заявила она ему в лицо. – Никто не признает наш брак!

– Как-нибудь признают. – Малкольм взял ее руку и продел ее под свою. – Не пройдет и недели, как наш союз благословит король.

Замок был готов к ее появлению. Большой зал и их спальня были украшены гирляндами цветов. Он согнал в замок слуг; было закуплено много локтей дорогой материи, из которой ей должны были сшить платья, мантии и плащи. На комоде из кедрового дерева, стоявшем у постели, лежали его дары: гребень из слоновой кости, зеркало и три золотые броши тонкой работы с эмалью. Теперь, когда все его заветные желания осуществились, Малкольм был похож на собаку, у которой от счастья вырос второй хвост и которая виляет обоими.

– Я не останусь с тобой. – Элейн уже не была столь слаба; кроме того, потрясение, которое она пережила, уже проходило, но в ней поднимался гнев. Она еще плохо помнила, что случилось в ту ночь. Подробности исчезали в дыму, страхе и общей сумятице, как она ни старалась воссоздать их в своем воображении. Но особый гнев вызывало то, что этот человек посмел приехать, сорвать ее, как какой-нибудь плод с любимого дерева, и увезти с собой, просто так, потому что ему захотелось этот плод отведать. Этот брак даже не был вызван политическими соображениями со стороны короля. Тут не было ничего, кроме алчности и похоти. – Клянусь перед Богом, я здесь с тобой не останусь.

Позади них осталась часовня Фолклендского замка, сияющая огоньками множества свечей. Священник лежал, распростершись на пороге часовни и храпя на всю округу; ноги его высовывались во двор, а головой он упирался в алтарь.

Малкольм захохотал.

– Не делай так, чтобы я запирал тебя на замок, любовь моя. Тебе это было бы ненавистно так же, как и мне. – Он сжал ей руку выше локтя. – Здесь у тебя будут лошади, все твои, сколько захочешь, – самозабвенно болтал он. – Ты будешь иметь свободу, все, что будет угодно твоему сердцу, и здесь будет мужчина, который будет удовлетворять тебя. А если будешь сопротивляться мне, я сделаю тебя своей пленницей. У тебя не будет лошадей, любовь моя, и будешь вкушать один хлеб и воду, пока не научишься покорности. – Он серьезно посмотрел на нее. – Генрих рано или поздно все равно отдал бы тебя замуж за кого-нибудь другого, ты это знаешь так же хорошо, как я. Согласись, что это так. А я могу сделать тебя счастливой. Ты скоро забудешь своих детей. Им будет хорошо в Англии. У нас с тобой будут дети. Сыновья, много сыновей. – Он обнял ее за талию. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Элейн ответила резкостью. «Бесполезно с ним спорить», – думала она. Это не поможет. Надо бежать, но для этого потребуется хитрость, сообразительность и большая осторожность.

Малкольм спал, положив руку ей на грудь, обняв ее ноги своей тяжелой ногой. От его тела шел невыносимый жар, он жег ей кожу. Но он, по крайней мере, брал ее просто и с нежностью, а не как Роберт с его жестокими выходками. Он даже с некоторой робостью обращался с ее телом, что плохо вязалось с тем бурным восторгом, который он испытывал при соитии с ней. Но наконец Малкольм заснул. Она долго потом лежала и смотрела вверх в темноту спальни. В сжатых кулаках Малкольма остались ее волосы, намотанные на кисти его рук. Так она оставалась полной его пленницей, как если бы он привязал ее к себе. Роберт в таких случаях привязывал ее к кровати.

– Александр!

В тишине ей показалось, что она громко выкрикнула его имя. Но никто не отозвался. Только ветер завывал в трубе.

На следующий день к ним пожаловала гостья. Когда Мари де Куси со всей ее свитой сопроводили в большой зал, она вся так и сияла в своем наряде из шелка, ушитом жемчугами.

– Так я была права. Прекрасная леди Честер переехала сюда. Это правда? Ты ее сделал своей женой?

– Конечно. У слухов быстрые ноги, мадам.

Королева улыбнулась еще шире. Пройдя мимо Малкольма, она опустилась в самое красивое кресло в зале и аккуратно расправила складки платья.

– Твое ухаживание получилось довольно грубым, как я слышала. – К Элейн она не обращалась вовсе.

Малкольм смущенно шагнул к ней:

– Мадам, я…

– Ты в самом деле убил всех в замке? – неумолимо продолжала она. – Всех-всех? Как же ты, должно быть, иссох по ней, Малкольм, друг мой! – Она обратила холодный, оценивающий взгляд на Элейн. – Очевидно, она знает, как влюблять в себя мужчин. – Мари выставила из-под платья туфельку и посмотрела на мысок. Туфелька была расшита серебряной нитью. – Ты знаешь, все думают, что она умерла. Но может быть, это тоже входит в твои планы?

Малкольм ничего не ответил, но Элейн, насторожившись, вся подалась вперед. От слов королевы у нее оборвалось сердце.

– Вы хотите сказать, что он убил всех в доме? – В ее голосе был лед. Она поднялась на возвышение, где сидела королева. Ее глаза стали огромными, как две темные раны у нее на лице.

– Что вы хотите этим сказать?

Королева откинулась в кресле:

– Моя дорогая, я просто повторяю то, что слышала. Вы же там были. Вы должны знать, что там случилось.

Женщины долго смотрели друг другу в глаза, потом Элейн повернулась к Малкольму.

– Сколько человек вы убили? – спросила она. Ее собственный голос звенел в ее ушах.

– Я никого не убил.

– Твои люди убили моих детей. Они убили моих детей! – Пронзительным голосом крикнула она. Страх за девочек, гнездившийся где-то в уголке ее сознания, стал вдруг невыносимой явью.

– Нет, – резко оборвал ее Малкольм. – Я не видел твоих детей.

– Думаешь, я этому поверю? – Голос ее срывался. – Джоанна, Хавиза, Ронвен. Что вы сделали с ними?

– Я же сказал, я никого из них не видел. Понятия не имею, что с ними случилось, мне до них дела нет. Они принадлежат прошлому. Забудь их. Сейчас ты здесь, со мной.

– Ты думаешь, я останусь с человеком, который убил моих малюток? – Постепенно произошедшее начало восстанавливаться в ее памяти. Перед ней замелькали картины, одна страшнее другой, картины кровавой, зверской расправы. Неста, милая, преданная Неста, с мечом, насквозь пронзившим ее тело, ее глаза, огромные, молящие о том, чтобы мука скорее окончилась. Майкл, упавший к ее ногам с пятном, расползающимся на груди по голубому платью вокруг кровавой раны.

– Ты будешь жить так, как я тебе велю! – Терпение Малкольма кончилось. – И помни, что ее милость только гостья в Фолкленде, – произнес он с угрозой и направился к Элейн.

– Убийца! – закричала пронзительно Элейн. – Сын ее милости освободит меня от этого фальшивого брака! – Она попятилась от него, дрожа всем телом. Все ужасы того кровавого кошмара мелькали в ее сознании, как страшная, адская карусель.

Королева поудобнее устроилась в кресле; она явно получала удовольствие от этой сцены.

– Я так не думаю, дорогая моя. Александр был очень рад, когда узнал, что Малкольм женился. Да, он был весьма доволен этим. Он даже благословил ваш брак.

Элейн упрямо помотала головой:

– Нет, он не мог бы этого сделать. И мой дядя, король Англии, когда узнает обо мне, тоже не станет благословлять этот союз.

Она ошибалась.

Вестминстер. Июль

– То есть, как это – она жива?! – яростно гремел Генрих, обращаясь к графу Винчестеру. – Как это она до сих пор может быть живой?

Роджер де Куинси сделал несколько осторожных шагов вокруг стола.

– Она жива и здорова. Мой слуга видел ее собственными глазами. В Шотландии ходит слух, что она сбежала со своим любовником. Говорят, что все было подстроено. Он налетел и сжег замок, чтобы подумали, что она сгорела в огне, а на самом деле увез ее. – Он в гневе ударил кулаком о кулак. – Она надула меня, хитроумная, коварная Иезавель! Она нас всех одурачила. Я верил ей, когда она рассказывала, как плохо обращается с ней Роберт. Мы все ей верили. – Он широким жестом обвел присутствовавших, как будто включал их всех в число обманутых. Король слегка дрогнул. – Просто ей надо было, чтобы мы убрали от нее Роберта. Святые мощи, но что я был за идиот!

– И кто ее последний любовник? – Генрих начинал, наконец, верить своим ушам и тому, что сообщил ему лорд Винчестер.

– Лорд Файф. Это он увез ее в Шотландию. Он даже делает вид, что она теперь его законная жена.

Генрих поднял брови.

– Так значит, ей по-прежнему льстит быть шлюхой шотландца, не важно, король он или нет. – Он сдерживал свой гнев, не давая ему вырваться наружу. – Ну, так тому и быть. Я палец о палец не ударю отныне, чтобы помочь этой женщине или спасти ее репутацию. Достаточно того, что я послал сэра Роберта в Святую землю. Это ей было только на руку! Ну, хорошо. Если она хочет, чтобы ее семья и друзья в Англии считали ее мертвой, да будет так. Пусть Англия думает, что моя племянница погибла в огне. Ее земля и владения конфискованы. Они будут разделены между наследниками рода Честеров. Проследите, чтобы все посмертные дела были улажены. Дети ее живы, вы говорите? Возблагодарим Господа за это.

Роджер мрачно покрутил головой:

– Мои гонцы сообщают, что детей нет в Шотландии. Похоже, они погибли. Я не могу поверить, что это входило в ее планы, что она могла быть такой преступной матерью, но это ведь дети Роберта… – Его голос сорвался, и он вздохнул. – А как же Роберт? – спросил он, взяв себе в руки. – Что я скажу брату?

Король сел и подозвал к себе своих секретарей. Перед ним на столе лежало письмо Элейн, в котором она молила о свободе для Изабеллы. Скорбя о кончине своей племянницы, король собрался было исполнить последнюю волю покойной и освободить Изабеллу из заточения в Годстоу. Теперь он посмотрел на письмо, как будто увидел его впервые и небрежно передал его одному из секретарей.

– Уничтожьте это, – коротко приказал он. – Я не желаю больше слышать имя Изабеллы де Броуз.

Повернувшись к Роджеру, он тут же решил, как быть с Робертом:

– Скажите, что его жена умерла. Иначе он, возможно, сам ее убьет и примет страшный грех на свою бессмертную душу.

Замок Данфермлайн

Элейн смотрела на двенадцатилетнего короля, который до боли в сердце напоминал ей его отца, – так он был на него похож. У нее перехватило горло.

– Вы должны помочь мне. Велите лорду Файфу отпустить меня домой.

Ее голос дрожал; она чувствовала за собой грозное присутствие королевы и лорда Файфа. Они все вместе приехали сюда, в Данфермлайн, в тот же день, к вечеру.

Александр поглядел на свою мать, затем на Алана Дарварда, который стоял рядом с ним.

– Лорд Файф наш надежный друг, – торжественно произнес он; его мальчишеский голос чисто прозвучал среди многоголосого приглушенного хора голосов под сводами зала для аудиенций. – Мама говорит, что я не должен его обижать.

– А я? Разве я не ваш друг? – Она протянула к нему руки, и мальчик, дрогнув, шагнул к ней и взял ее руки в свои.

– Ну, конечно, тоже друг.

– Тогда, пожалуйста, умоляю вас, помогите мне. – Она сжимала его пальцы, умоляюще глядя на него.

– Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя несчастной… – Король расстроился.

– Тогда не вмешивайтесь, ваше величество. – Последние слова Малкольм произнес после некоторых колебаний. – Предоставьте мне самому решать судьбу своей жены.

Мари де Куси улыбнулась сыну и успокоила его:

– Леди Файф еще не освоилась в нашей стране, но я думаю, она скоро привыкнет. Но пока Малкольму лучше держать ее в Фолкленде. Мы не хотели бы, чтобы она расстраивала короля.

Всю обратную дорогу в Фолкленд Элейн молчала. Она ехала, окруженная его людьми. Малкольм скакал рядом. Он время от времени заглядывал ей в лицо, которое было скрыто под вуалью.

– Тебе нравится лошадь, которая под тобой? – наконец спросил он ее, когда лошади ехали, разбрызгивая воду, по отмели реки Ливен.

С левой стороны в отдалении проплыло озеро в легкой дымке; замок на острове едва был виден с дороги. Элей и едва глянула на него. Впереди лежали холмы Ломонд, казавшиеся темными громадами на фоне неба. Элейн безучастно кивнула. Как бы она ни была несчастна и подавлена в тот момент, она не могла не отметить, почти бессознательно, красоту и ход изящной лошади, на которой ехала.

– Это сводный брат твоего Там-Лина, – продолжал Малкольм. – Он твой.

Опустив голову, Элейн не отрывала глаз от конской гривы. Ее маленькие загорелые руки цепко держали мягкие кожаные поводья, на пальце, как влитой, сидел перстень, подарок Малкольма. Ну почему она не выбросила его тогда? Ведь решилась же она шестнадцать лет назад выбросить кольцо, которое преподнес ей Роберт!

– Ты не купишь меня, Малкольм, – тихо сказала она. – Никакие лошади, сколько бы ты их мне ни дарил, не заставят меня остаться с тобой.

Он дружелюбно ухмыльнулся.

– Ты останешься со мной ровно столько, сколько мне надо.

В ту ночь, когда он уже спал, она выскользнула из его постели. Малкольм лежал на спине и храпел, утомленный после страстных любовных утех. Кусая губы от нетерпения, она быстро в темноте оделась и прокралась к двери. Снаружи на галерее никого не было, узкая винтовая лестница не была освещена. Держа туфли в руках, Элейн на ощупь подобралась к лестнице и стала спускаться вниз. Она старалась идти тише, шуршали только ее юбки, касаясь каменных ступеней. Нижние покои были уже близко – она ощущала запах дымящихся дров в очаге; повеяло холодом.

Там в тусклом свете оплывающей сальной свечи спали слуги Малкольма. Элейн оглядела круглый зал. Дверь напротив, на другой стороне, была закрыта. Около нее дремал стражник. Он стоял, прижавшись к стене, уперевшись пятками в пол; подбородок его покоился на груди; рука, выронившая меч, висела; меч лежал рядом, на полу.

Только там и можно было проскользнуть наружу.

– Захотелось покататься ночью верхом? – раздался веселый, добродушный голос Малкольма. Он стоял в дверях позади нее, со свечой в руке. Ее глаза невольно сосредоточились на ее пламени, и в горле встал комок.

– Мне не спалось, и я решила немного погулять во дворе. – В неясном, дрожащем свете свечи она храбро смотрела ему в глаза.

– Хорошо, давай вместе погуляем. – Он вздохнул. – Ты никуда от меня не убежишь, Элейн. Никто не может покинуть замок так, чтобы я об этом не узнал. Эта башня охраняется днем и ночью.

Страж на другой стороне зала уже стоял, выпрямившись, угрожающе держа меч в согнутой руке у груди.

– Не заставляй меня запирать тебя на замок, моя козочка.

Спящие на полу люди зашевелились при звуке его голоса.

О)дин из слуг сел и, обхватив колени, с удовольствием стал наблюдать этот поединок между его хозяином и его новой дамой сердца.

С тех пор как Малкольм привез новую жену, все в замке шушукались и гадали, что теперь будет. Они получили ответ на вопрос, которым давно задавались, – почему это герцог Файф так долго не женился. Дело было в том, что он любил Элейн, дочь Ливелина из Уэльса, и любил он с тех пор, как первый раз увидел восемнадцать лет назад. С той поры он и ждал, когда настанет тот день, и она станет принадлежать ему. Во всем Фолклендском замке и во всем Файфе не было ни одного мужчины, женщины, даже ребенка, кто бы не желал счастья герцогу и ей, его любимой жене. Проснувшиеся слуги ждали, что будет.

Элейн стояла в задумчивости, будто решала, идти ей с мужем на прогулку под ночными звездами или нет. Но вместо этого повернулась и, пройдя мимо него, стала подниматься по лестнице.

Через четыре дня на рассвете Элейн опять сбежала, проскользнув в плаще одной из служанок мимо стражников. Сторож у ворот, которые в тот час уже были открыты, чтобы пропустить повозки с мукой, ехавшие с мельницы, не удосужился повнимательнее вглядеться в ее лицо или спросить, кто она такая. Через два часа после этого ему пришлось заплатить жизнью за такую оплошность.

Элейн не удалось далеко уйти: собаки Малкольма настигли ее, когда она была всего в двух милях от замка. Элейн по наитию рванулась к темному хребту Ломонда, надеясь в горах найти укрытие, но это не помогло. Побежденная, она, как загнанный зверь, повернулась к своему преследователю, вне себя от горя и гнева.

– Я не поеду с тобой. Ты должен отпустить меня. Как я могу жить с человеком, который убил моих детей, который убил моих друзей! – Этот кошмар преследовал ее, во сне и наяву, поминутно – образ ее двух маленьких дочек; какие они были счастливые в канун праздника Иванова дня! Как они хотели надеть свои новые платьица; мастерили банты для двух любимых собак в тон их платьиц. Но страшнее всех воспоминаний было зрелище в зале – Неста и Майкл, милый, нежный Майкл, который и мухи в своей жизни не обидел, насаженный на меч, как дикий зверь, а ведь он просто бросился ей на помощь. Она как будто ощущала сама, как входит холодная сталь ножа в тельца ее девочек; слышала их крики в своих ушах, видела, как они тянут к ней свои ручки, умоляя ее им помочь.

– Я не убивал твоих детей, – сказал Малкольм, глядя ей прямо в лицо. Он стоял напротив нее, опершись о рукоять меча. Элейн потеряла вуаль, ее волосы падали ей на плечи; ее платье было испачкано и порвано; лицо и руки обожжены солнцем. Она, как дикая, неприрученная кошка, сверкала глазами. Его взгляд смягчился, он не мог удержаться от улыбки. Она была для него всем, о чем он только мог мечтать, эта прекрасная принцесса из Уэльса. Наконец-то она принадлежала ему.

Элейн не заметила его улыбки.

– Но кто-то убил их! Так сказала королева…

– Королева хотела сделать тебе больно, Элейн. Она никогда не простит тебе то, что ты украла у нее мужа. Мои люди не убивали твоих детей. Я им дал особые распоряжения, чтобы дети были целы. Маленькие девочки не представляют опасности для меня. Другое дело, если бы это были сыновья. Но сыновей у тебя нет. Я оставил твоих дочек с де Куинси, они отпрыски их рода. Ты должна их забыть. Лучше думай о сыновьях, которых ты мне родишь.

– Никогда!

Он добродушно улыбнулся.

– Родишь, и все. Ты будешь поступать так, как я того желаю, дорогая моя.

Замок Фозерингей. Июль 1253

Замок спал, купаясь в первых лучах солнца. Ворота еще были закрыты, но из труб пекарни уже поднимался дымок. Ронвен стояла у поворота и смотрела на стены. Она страшно устала, но злость и отчаяние гнали ее вперед. Посереди дороги еле держалась на ногах Энни с двумя маленькими детьми. У всех трех слипались глаза, босые ноги были черны от грязи, одежды были порваны. Рядом с ними сидели две большие собаки.

– А мама там будет? – Маленькая Джоанна просунула свою руку Ронвен.

Женщина постаралась не показывать своего горя.

– Нет, милая, ее там не будет.

Она тогда пробралась на развалины дымящегося замка и видела своими глазами трупы убитых слуг, до неузнаваемости изувеченных огнем. Стараясь не потерять рассудка, она обыскала все, пытаясь найти тело Элейн. Ронвен так и не нашла ее, но в глубине души она знала, что ее любимая девочка погибла в огне. Разбойники, кто бы они ни были, налетели так внезапно и так быстро все уничтожили, что никто из людей Элейн не мог уцелеть в этой схватке. Потрясенная, убитая горем, Ронвен ногтями разрывала еще горячую золу и вдруг обнаружила в пепле подвеску с фениксом. Она лежала на обуглившемся столе, там, куда Элейн уронила ее в тот вечер, накануне праздника середины лета. Каким-то чудом разбойники не заметили драгоценность, когда рылись после пожара, ища поживу на пепелище. Ронвен тщательно оттерла подвеску от приставшей к ней сажи и, обливаясь слезами, поцеловала ее и спрятала к себе в сумочку. Затем, выбравшись из руин дома, она побрела по двору, где лежали трупы зарубленных лошадей. Многих лошадей увели, но Там-Лина она нашла. Он лежал со сломанной ногой, голова его была проткнута копьем. Ронвен долго глядела на прекрасного когда-то коня, над мертвыми останками которого вился рой мух. В глазах у нее помутилось. Отвернувшись, она пошла своей дорогой.

Дерворгилла Баллиоль прибыла в Фозерингей за день до того, как к замку добрели две женщины с детьми и двумя большими собаками. Тогда она еще не знала, что Элейн была лишена права владеть наследственными землями и что огромный замок и все имущество скоро перейдут ей, как часть ее наследства после смерти ее дяди, Джона Шотландца.

Дочь сестры Джона Маргариты и лорда Галлоуэл, Дерворгилла ехала из Лондона в Шотландию и везла своему мужу, Джону Баллиолю, дурные вести о смерти Элейн. Проезжая мимо Фозерингея, она сочла нелишним завернуть в замок и провести ночь в доме, где Элейн прожила так много лет.

Когда ей доложили о появлении женщин, она не могла поверить своим ушам.

– Леди Ронвен? И дети? – Она почти бегом бежала им навстречу через весь зал. – А Элейн? Где тетя Элейн? Слава Иисусу Сладчайшему, вы все живы и здоровы! – Упав на колени, она обняла и прижала к себе двух маленьких девочек.

Молчание Ронвен насторожило ее, она подняла глаза.

– А что с тетей Элейн? – шепотом повторила она.

Ронвен молча покачала головой.

Дерворгилла осенила себя крестом. Она медленно выпрямилась и вздохнула.

– Вы отвезете их в Лондон?

– Нет, я оставлю их с вами. Энни присмотрит за ними. Я хочу найти того, кто это совершил. – Лицо у Ронвен было бледным, а погасшие глаза – непроницаемыми. Положив руку на голову Лиулфа, она сказала: – Я узнаю его имя и убью его.

Замок Лох-Ливен. Август 1253

Все, что Элейн надо было, она нашла на острове – чертополох, ясень, полынь, яблоню. Сначала они горели плохо; от едкого дыма щипало глаза. Огонь был слабым и неярким. Ничего, они сейчас заиграют.

Элейн развела небольшой костер на песчаной косе. Отсюда она глядела на серые стены замка. Видеть ее люди Малкольма не могли, – по заведенному обычаю до вечера ее здесь оставляли в покое. Так что за ней придут только вечером и можно не волноваться, решила она. Позади нее были бирюзово-синие воды озера. Легкий ветерок обдувал песок, и вокруг озера на воде плясали солнечные зайчики, слепя глаза.

Элейн так часто пыталась сбежать, что, наконец, Малкольм, тяжело вздохнув, привез ее в Лох-Ливен.

– Это ненадолго, пока я буду у короля, – сказал он. – Мне надо ехать в Стерлинг. Но когда я вернусь, ты опять поселишься в Фолкленде. К тому времени, надеюсь, ты научишься меня ценить.

Сначала Элейн даже была довольна, что его нет рядом, что ее тело снова принадлежит только ей, что можно думать, сколько угодно наблюдать, как встает луна над холмами, и строить планы новых побегов. Ей было позволено управлять хозяйством на острове и иметь свою свиту. Но все мужчины и женщины, находившиеся в замке, были преданными слугами Малкольма. Эндрю и Джэнет здесь уже не было: ей сказали, что они давно уехали к своему сыну в Купар. Убежать с острова было невозможно. Ни подкупы, ни лесть, ни слезные мольбы, ни уговоры – ничто не помогало. Тюремщики были учтивы с леди Файф и даже немного подобострастны, но непреклонны – все до одного.

Время шло, и ей казалось, что от пустоты, которую она ощущала, можно сойти ума. Тут не было лошадей, не было любимых собак, не было развлечений, веселых сплетен, не было музыки. Элейн не могла читать книги, ей не давали писать письма. Оставалось только есть, спать и в одиночестве сидеть с рукоделием, оплакивая своих крошек. И вот что-то вдохновило ее снова попробовать разжечь огонь и вызвать из пламени видения.

Она подвинулась ближе к костру и подбросила в него побольше травы и хвороста. Травы еще зеленые, надо было их высушить, подумала она; на это ушло бы много дней и даже недель, а у нее не было времени. Она должна была сделать это сейчас. Ей надо было знать, почему Александр больше не приходил к ней.

У нее начала кружиться голова, но это было даже приятно. Откинувшись назад, она поправила юбки. Как только огонь разгорится, видения появятся.

И вот они пришли.

Сначала ей привиделся всадник. Он слегка натягивал поводья, и лошадь гарцевала под ним. От ее боков, мокрых от дождя, поднимался пар. Элейн заметила, что знамя над всадником развевалось на ветру и руки, державшие поводья, были мокрыми.

«Покажи мне твое лицо, умоляю, покажи мне лицо».

Она ниже склонилась над огнем. Кто он, этот широкоплечий мужчина, и кем он ей приходится? Почему он уже отвернулся и послал лошадь вперед? Поскакал дальше, в туман, в самое пекло пламени, и она уже не видела его.

Она тихо выругалась. «Покажи мне побольше, мое будущее, только мое!»

У нее была тяжелая голова, ее немного мутило, но вещие картинки все появлялись. Там был мужчина – Александр! Ее Александр. С криком она рванулась к нему, и он улыбнулся. Король протянул ей руку, и его пальцы почти коснулись ее пальцев. Но он исчез.

Глаза ее наполнились слезами. Ответ был там все это время, но она сама не желала признаваться в этом. Без заветной подвески она не могла вызвать Александра, а ее феникс, эта драгоценная ниточка, связывавшая ее с любимым, пропал. Она потеряла его, когда горел ее дом в Сакли.

Но тут возникли другие видения. Дети. Она увидела детишек. Малышки играли в песке, по ту сторону огня. Элейн протерла глаза. Там были две маленькие девочки, которые играли у воды. Они собирали камешки, бросали их и смотрели, как расходятся круги на воде. Джоанна? Хавиза? В горле у Элейн встал комок. Она приподнялась и протянула к девочкам руки. Но и они исчезли. На песке никого уже не было. Слезы бежали по ее щекам. Она повернулась в надежде снова увидеть своих детей. Но они убегали, – там было пять мальчиков и две девочки, но не Джоанна и не Хавиза. Они удалялись к деревьям, к лесу, бежали гурьбой вприпрыжку.

«Вернитесь!»

Она попыталась подняться на ноги, но колени у нее подкашивались, и она пошатнулась. Элейн слышала детский смех, и он разносился по лесу. Еще мгновение – и они пропадут из виду. Она опустилась на землю и приблизила лицо к огню. Но костер уже затухал, от него остались лишь тлеющие огоньки.

В тот вечер она спросила у своей служанки:

– Ты не видела детей на острове?

– Детей, миледи? – Эммот смотрела на нее с недоумением.

– Может быть, их привезли сюда?

– Сегодня не было ни одной лодки, миледи, никто не приплывал.

После этого Элейн уже никого не спрашивала о детях. Она ведь не видела их лиц, а голоса, возможно, слышала только в воображении. Может быть, они послышались ей в шелесте листьев, когда на остров налетел ветерок.

Две недели спустя она поняла, что носит ребенка Малкольма.