"Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых" - читать интересную книгу автора (Март Михаил)

1

«…Оборона не имела смысла. Я подавал Шкловскому ящики с пулеметными лентами, а он, оскалив зубы, стрелял, не видя перед собой противника. Выстрелы резко оборвались. Я бросил очередной ящик и поднялся в пулеметную башню. Гриша так и умер со злобным оскалом на лице, в его шее торчала стрела с белым оперением. Я стащил его вниз и уложил на стальном полу боевого отсека. Война закончилась. Я мог занять его место за пулеметом, но что это меняло? Вокруг тайга. Противник не идет в атаку с криками «Ура!», мы даже не видели его и понятия не имели, от кого обороняемся. Эти люди знают здесь каждый кустик и камень. Во время вылазки прошлой ночью мы не нашли ни одного трупа, половина боеприпасов израсходована впустую. Что дальше? Судя по стрелам, мы имеем дело с дикарями, но я не уверен, что они пришли сюда убивать нас. Скорее всего, на вершину горы их привело любопытство. Они не могли не видеть крушение нашего самолета, ночью на расстоянии около пяти километров к западу горели костры. Похоже, там их лагерь. Мы прилетели с востока, с той стороны гора представляет собой отвесный каменистый обрыв высотой в полкилометра. На севере пики, похожие на острые подводные рифы. Юг? Но там глубокие расщелины, одному пройти невозможно, а я остался один. Кондрат Тополев погиб при посадке. Усов сломал ногу, а потом пропал. Следом исчез второй пилот Сурен Карапетян. Теперь убит Гриша Шкловский. Если я выживу, ночью похороню его. Меня не покидает мысль, что все можно было решить мирно. Дикарям ничего не стоило истребить нас в день катастрофы, но они только наблюдали за нами. Трое суток мы вырубали деревья вокруг самолета, делали подпорки под фюзеляж, ходили на разведку, били дичь и нас никто не трогал. Потом пропал Сурен. Я не думаю, что дикари хотели его убить, просто взяли «языка». Сумеют ли они понять друг друга? Шкловский все испортил. Не знаю, кого он боялся больше: своих или дикарей. Сторожевой пес сидел на золоте партии и отдал за него жизнь. Дурак!

Мне удалось сделать некоторые расчеты по звездам. Результаты неутешительны. Мы отклонились от курса на тысячу километров к северу. Карт этих мест не существует, а если они есть, то засекречены и ни один пилот их не видел. Нам не повезло, рука диверсанта сбила приборы, не долила топлива в баки, испортила все средства связи. Ясно, что под «рукой» я подразумеваю группу диверсантов, одному человеку такое не под силу. Считаю своей обязанностью выжить. Я должен добраться до центра, сообщить местоположение самолета с сохранившимся грузом и предупредить, что в магаданском аэропорту действует диверсионная группа. Цель диверсии понятна. Страну надо лишить главного источника золотодобычи и привести ее к экономическому кризису в момент восстановления после разрушительной войны. Я обязан выполнить свой долг. До сих пор золото доставлялось на большую землю без перебоев, мы стали первой жертвой. За нами могут последовать другие. Этого допустить нельзя! Попытаюсь уйти ночью. Провизии хватит на три дня. Дикари отступили, они уверены, что перебили всех, я затаился. В самолет они не полезут. Мы неоднократно оставляли его без присмотра, уходя на разведку, и, возвращаясь, не замечали никаких изменений. Стальная махина их пугает, в пасть дракона они не полезут. Покойный Шкловский считал, что надо ждать помощи. Но ее не будет. Небо над нами девственное, здесь еще никто не летал. Ждать нечего. У меня есть оружие и есть цель. Если не я, то кто же? Буду идти, пока в жилах пульсирует кровь. Оставляю свой дневник. Верю, надеюсь и дерзаю.

Командир Ту-4 Алексей Алешин».

Октябрина захлопнула тетрадь. В глазах стояли слезы.

— Да, это мой отец. Он жив, я в этом уверена. Он смелый, сильный и очень целеустремленный человек. Если мы смогли подняться на гору, то он мог спуститься.

Команда Лизы Мазарук сидела в просторном бомбовом отсеке самолета. Послание, оставленное под креслом первого пилота, выслушали молча и сосредоточенно. Эти люди много чего повидали на своем веку.

— У южного склона болото, — тихо сказал Важняк. — Мы переходили его при помощи мокроступов. Если он уходил ночью, мог не заметить поросшей мхом трясины.

— Разрешите с вами не согласиться, уважаемый Матвей Макарович, — возразил Князь. — Подъем на вершину у нас занял около пяти часов. Спуск займет не меньше. А если идти в одиночку, то значительно больше. Дневник писался в двадцатых числах мая, в это время светает очень рано. К подножию Алешин спустился не ранее шести утра. Было уже светло. Я думаю, летчик прощупывал почву посохом, прежде чем ступить на нее. Человек, не рассчитывающий на поддержку, всегда ведет себя очень осторожно. Алешин, судя по дневнику, трезво оценивал ситуацию.

— При подъеме мы не нашли никаких следов, — начал рассуждать капитан Дейкин. — Полагаю, ему удалось спуститься к болоту, а вот что он предпринял дальше, можно лишь гадать.

— Отец был охотником! — с надеждой в голосе воскликнула Рина. — Он знает лес. И уж болото от лужи отличит.

— А каньон? — выкрикнул Огонек. — Как он перейдет каньон, если собрался идти на юг?

— Пойдет вдоль каньона. Он же не вечный, этот каньон? — сказал Кистень.

Трюкач покачал головой.

— Эта сторона каньона контролируется езидами. — Помните, сколько могил русских офицеров мы нашли у края каньона.

— Прекрати, Родион. — Лиза подняла руку. — Они там шахту успели построить и добывали золото, которое езиды считают своим. Их не в один момент разбили. Шла ожесточенная война не год и не два. Вспомни даты на могилах. Нас никто не заметил, мы прошли чисто. Одиночку тем более не заметят. Муравей в поле.

— Вот что я вам скажу, ребята, — решительно начал Дейкин. — Гадать бесполезно. Сидя в железной торпеде, мы следствие не проведем. Судьба командира лайнера нам не известна. Я буду очень рад, если он доберется до своих и ему поверят. Если он приведет сюда экспедицию, то это случится не скоро, успеем заменить речной песок золотом, раз уж мы так решили. Пусть радуются. А мы к тому времени вернемся к людям с новыми паспортами и начнем новую жизнь. Каждый из нас заслуживает лучшей доли. Перед нами стоит только одна задача — договориться с езидами. Отряд белогвардейцев с ними не справился. Экипаж самолета тоже. Мы — другое дело. Нас десять человек, каждый взвода стоит, а то и роты. Что скажете? Улдис пожал плечами.

— Пилот Алешин сделал правильные выводы. Езиды никому не хотят зла. Надо идти на переговоры. Мы не собираемся уносить их золото, мы хотим перенести лишь часть, крохи от того, что им принадлежит, из одного места в другое на той же территории.

— Договариваться с дикарями? — возмутилась Лиза. — Им ничего здесь не принадлежит. Они пришлые. Эта земля Советского Союза, и все недра принадлежат России, а не кучке каких-то полоумных выродков.

— Кто же спорит, Лизок, — развел руками Глеб Шабанов. — Пусть СССР и отбивает у этих, как ты говоришь, полоумных выродков свое богатство. Я зек. И стал им за то, что проливал свою кровь за Советский Союз и товарища Сталина. Концлагерь врага и пять лет каторги у своих — это все, что я получил. А теперь я должен вновь воевать? И с кем? С людьми, которые стреляют из луков? Ради тебя я готов погорбатиться и добыть еще три тонны золота. Но давайте обойдемся без стрельбы.

Дейкин закурил самокрутку.

— Спорить бесполезно. Я предлагаю не торопиться. Нас езиды еще не обнаружили, мы о них узнали раньше, чем они о нас. Это плюс. Но они уже напоролись на пилотов и получили отпор. Увидев новых людей возле железной птицы, они и нас примут за врагов. Ничего хорошего от сатанистской машины езиды не ждут. Могу согласиться с Князем, что переговоры для нас — лучший вариант. Но переговоры не ведутся с загнанным в тупик противником, его добивают. Они должны видеть равных себе, а не хиляков. Тогда успех можно гарантировать.

— Как ты докажешь им свою силу? — спросила Варя. — Поиграешь мускулами, которых у тебя нет?

— Их надо удивить, — сказал князь Пенжинский. — Так, как это делают фокусники в цирке. Со времени войны с белогвардейцами сменилось не одно поколение. Возможно, и существует еще пара старожилов, помнящих те времена… Нашей силой должны стать не пулеметы, а те явления, которые им не известны. Мы боги, сошедшие на землю. Это нас невозможно удивить, а они, как дети.

— Нет. Меня можно удивить, — усмехнулся Кистень. — Приезжаю я в Москву с новым паспортом. Маловероятно, но возможно. И что я вижу? Нет, не так. Чего я не вижу? Я не вижу портретов вождя и его холуев. Я не вижу мусора на улицах. А вижу я улыбающихся людей, красивых женщин, обилие товаров, смеющихся детей и чистые улицы.

— И еще что тебе пенсию заплатили, — добавил Трюкач. — Кого будешь грабить? Смеющихся детей? Великий шнифер остался без работы. А кто тебе будет пенсию платить, Петя? Умрешь с голода.

— Работать пойду. Могу шоферить, в моторах разбираюсь и люблю в железках копаться. Я же талант. Почему любой замок открывал? Потому что его душу понимал. Механизмы тоже душу имеют. Нет, без работы я не останусь.

— Ну ладно, — пробурчала Лиза, — хватит бестолку свечи жечь, пора спать. Утро вечера мудренее.

Задули свечи, улеглись на бушлатах. Тишина длилась недолго. Вскоре послышались странные звуки, будто какой-то зверь скреб когтями по обшивке фюзеляжа.

Лиза зажгла фонарь.

— Погаси, — прохрипел Дейкин, доставая маузер из деревянной кобуры. — Тихо все.

Шум с наружной стороны не утихал, только теперь он сдвинулся ближе к кабине пилотов.

— Там выбиты все окна, — шепнула Лиза.

— Шабанов, готовь пулемет, — приказал Дейкин.

— А вы считали езидов стеснительными, — хмыкнул Огонек. — Как говорит Кистень: «Привет вам с кисточкой».

Защелкали затворы карабинов.

Все замерли в ожидании.