КАВКАЗ

Попал Курнатовский в Тифлис осенью 1900 года. Возвращаясь из ссылки, он ненадолго задержался в Воронеже, где выполнил поручение Владимира Ильича, связанное с предстоящим выходом в свет «Искры», той самой русской марксистской политической газеты, которая явилась организационным центром для создания партии.

Курнатовский давно мечтал попасть в крупный промышленный город. Кроме того, Тифлис привлекал его и потому, что там предстояло работать среди пролетариев разных национальностей, преимущественно южан — горячих, деятельных. Люди эти говорили на разных языках, но их мысли, думы и действия были едины.

Правда, некоторые местные лидеры пытались разъединить рабочих и развести их, как говорил Ленин, «по национальным закоулкам». Они призывали к борьбе за копейку, отстаиванию местных национальных прав и тем помогали царизму действовать по принципу «разделяй и властвуй».

Но революционно настроенные рабочие Кавказа инстинктивно чувствовали, что настоящая борьба за свободу заключается в ином.

В Центральной России хорошо знали о стачке рабочих и служащих тифлисской конки, о волнениях в тифлисских железнодорожных мастерских… Печать либерального направления довольно пространно сообщала об этих событиях.

Но настоящих революционеров-вожаков на Кавказе явно не хватало. Слабость местных марксистских организаций, их недостаточный опыт часто Давали знать о себе. Так, стачка в железнодорожных мастерских кончилась неудачно, хотя рабочие боролись за свои права на редкость мужественно.

…Курнатовский поднимался по лестнице дома номер 19 по Арагвинскому переулку. Квартира сосланного на Кавказ Ипполита Яковлевича Франчески давно уже служила местом сборища «молодых» (так называли себя кавказские социал-демократы марксисты, не согласные с оппортунистическими взглядами Ноя Жордания и некоторых других лидеров местного национального движения).

Курнатовский нажал кнопку звонка. После долгих переговоров через полуоткрытую дверь его ввели в просторную комнату, окна которой были закрыты плотными шторами. Над столом, застеленным тяжелой тканой скатертью, висела лампа с зеленым абажуром. В комнате плавали слои табачного дыма — курили здесь, видимо, давно и много.

Франчески представил Курнатовского, подробно рассказав о его жизни, революционной деятельности. К Виктору Константиновичу потянулось множество дружеских рук. Минуту назад незнакомые люди, улыбаясь, здоровались с ним, называли себя: Филипп Махарадзе, Караджан, Скорняков, Скорнякова, Иван Лузин, Александр Цулукидзе, Иосиф Джугашвили, Платонов, Кецховели…

Курнатовского засыпали вопросами: как здоровье Ленина, давно ли его видел Курнатовский, когда намечается выпуск первого номера «Искры», каковы возможности доставки газеты через черноморские порты, каково будет политическое направление «Искры», кто войдет в состав ее редакции…

Вопросов было множество.

Виктор Константинович предупредил товарищей, что плохо слышит, и извинился, что иногда ему придется переспрашивать, — пусть не обижаются. Говорить в этот вечер пришлось очень много, и когда наступило время расставаться с новыми друзьями, Курнатовский почувствовал себя очень утомленным. Но он был безгранично счастлив: все выглядело так, как и предсказывал Владимир Ильич, — Курнатовский попал в среду дельных и преданных революции товарищей.

Крепко пожимая Курнатовскому руку, Филипп Махарадзе сказал:

— Если наладится пересылка «Искры» на Кавказ, мы обязательно организуем перепечатку ее в местных подпольных типографиях. У нас уже появились такие. Будем переводить отдельные статьи и материалы газеты на армянский, грузинский и другие языки народностей Кавказа.

Виктора Константиновича очень порадовало, что кавказские товарищи правильно поняли значение и задачи «Искры» и сами, не дожидаясь указаний из центра, начали думать о том, как распространять газету, как лучше использовать ее пропагандистские материалы для обучения рабочих, для сплочения их в нараставшей революционной борьбе.

Ночевать Курнатовский остался у Франчески.

Утром Виктор Константинович отправился на поиски работы — она была ему необходима как воздух. Проводив Франчески до редакции газеты «Новое обозрение», где Ипполит Яковлевич в то время сотрудничал, он пошел в управление министерства земледелия и государственных имуществ. Руководитель управления, старичок генерал в отставке, встретил его довольно приветливо, но… «пока ничем не мог быть полезен господину Курнатовскому»: штатный химик управления действительно собирался покинуть Тифлис, но еще не закончил какие-то личные или служебные дела. Генерал думал, что место освободится в декабре. Курнатовский усмехнулся, вежливо попрощался. Он понял, что все это — отговорки. Он долго бродил по Тифлису в бесплодных поисках работы.

Вечером к нему заглянул один из участников вчерашней встречи — Караджан. Это был армянин средних лет, необычайно располагавший к себе. Товарищи ласково называли его Бидза (по-армянски «дядюшка»). Это прозвище стало партийной кличкой Караджана. В печати он выступал под псевдонимом — Аркомед. Как и другие товарищи, он с первой же встречи почувствовал большую симпатию к Курнатовскому. Они разговорились. Выяснилось, что оба получили образование в Швейцарии, участвовали в работе группы «Освобождение труда», знали Плеханова. Но Караджан жил в Женеве, а Курнатовский — в Цюрихе. Они и тогда кое-что слышали друг о друге, но лично никогда не встречались.

Караджан не сразу стал марксистом. В Женеве он сблизился со студентами-армянами, которые издавали журнал «Гнчак» («Колокол»), названный так в честь «Колокола» Герцена. Однако эту группу студентов-армян связывали только узконациональные интересы. Их волновала борьба за освобождение армян, живших в Турции, где во время погромов уничтожали десятки тысяч ни в чем не повинных людей. Индивидуальный террор — таков был смысл политической программы молодых революционеров, объединившихся вокруг редакции журнала «Гнчак». Руководили этой группой молодежи некто Назарбек и его жена. Эту супружескую пару в шутку называли «царем и царицей» Армении. Супруги Назарбек всячески стремились изолировать студентов-армян от общения с русской молодежью, с революционерами-болгарами, грузинами и другими.

— Однако я, — рассказывал Караджан, — как и многие мои товарищи, быстро отошел от партии Назарбеков и стал марксистом. Супруги Назарбек и их последователи в дальнейшем основали политическую партию «Гнчак». Эта партия армянской мелкой буржуазии приняла в Закавказье название Армянской социал-демократической партии. Но рабочие уже научились отличать гнчаковцев от подлинных социал-демократов марксистов. Армянская молодежь, — продолжал Караджан, — горячо сочувствовала братьям армянам, над которыми глумились в Турции. Но в то же время многие из нас, ставшие социал-демократами марксистами, понимали, что только совместная борьба рабочих различных национальностей поможет нашим братьям освободиться, то есть завоевать гражданские права. Истинные социал-демократы армяне должны были бороться против капиталистов и крупных землевладельцев плечом к плечу с русскими, грузинскими и турецкими пролетариями. Ведь не турецкие рабочие или нищие крестьяне — враги армянского народа. Капиталисты и феодалы — вот наш истинный враг.

Караджан ввел Курнатовского в курс тех национальных переплетений, которые существовали на Кавказе. Он разъяснил, как ловко используют в своих интересах местная буржуазия и русский царизм национальную рознь, которую сами они сеяли между армянами, азербайджанцами, грузинами, натравливая один народ на другой.

Караджан оказался высокообразованным марксистом. Он участвовал в издании прогрессивного журнала «Мурч» («Молот»), который привлек на свои страницы таких передовых демократически настроенных писателей, как Ширванзаде, Прошян, Туманян, Исаакян. «Мурч» пропагандировал произведения русских классиков и лучшие произведения западноевропейских писателей. На страницах журнала можно было прочесть превосходные переводы Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чехова, Горького, Петефи, Щедрина, Гейне, Гёте, Руставели… Тот же Караджан добился, чтобы в журнале помещались публицистические статьи. В этих статьях анализировалось рабочее движение с позиций марксизма. О многом, конечно, приходилось писать намеками, чтобы полиция но указанию цензуры не закрыла журнал. Курнатовский узнал от своего нового товарища и о том, как борется их журнал за реализм в армянской литературе, как пропагандирует народный разговорный язык ашха-рабар.

Караджан любил Хачатура Абовяна и Микаэля Налбандяна, Герцена и Чернышевского. Биографию Налбандяна — друга Герцена — Караджан знал до мельчайших подробностей. Он рассказал Курнатовскому о таком интересном факте: Налбандяна, умершего в ссылке, хоронили в Нахичевани. Друзья Налбандяна — и русские и армяне — подговорили, а может быть и подкупили, церковных служек, и в день похорон Налбандяна разом зазвонили на всех колокольнях Нахичевани. Это был сигнал — похороны Налбандяна вылились в революционную демонстрацию. Почти два года святейший синод и департамент полиции вели следствие по этому делу, но так и не нашли виновных.

Расставаясь с Курнатовским, Караджан посоветовал ему не тратить попусту времени и не ждать места в управлении министерства земледелия, а постараться устроиться на работу где-нибудь в пригороде. Караджан правильно рассчитал, что в винодельческих хозяйствах часто нужны были химики.

Прошло несколько дней. Дважды за это время собирались «молодые» в квартире Франчески. Обсуждали вопрос о первомайской демонстрации, о создании комитета РСДРП, о проведении массовой пропаганды идей марксизма. Махарадзе, Курнатовский, Кецховели, Иосиф Джугашвили, Караджан и многие другие выступали на этих собраниях, призывая участников революционного движения к энергичным действиям. Цулукидзе и Махарадзе предложили распределить между товарищами работу. По их плану Курнатовскому предстояло вести два кружка — в городской типографии и железнодорожных мастерских, где один кружок уже вел Джугашвили. А если обстоятельства будут благоприятствовать, то Виктор Константинович должен постараться организовать у железнодорожников еще несколько социал-демократических кружков.

Иосиф Джугашвили и Виктор Константинович попали в мастерские в обеденный перерыв. За грудой старых, заржавленных вагонных частей Джугашвили быстро разыскал двоих рабочих. Увидав гостей, они радушно поднялись, приветствуя их.

— Вот мой учитель, — сказал Джугашвили, указывая на пожилого рабочего.

— Аракел Окуашвили, — назвал себя тот.

— Нинуа, — представился молодой паренек.

Джугашвили обратился к рабочим с просьбой помочь Курнатовскому в организации кружка: подобрать надежных людей, познакомить Виктора Константиновича с обстановкой в железнодорожных мастерских. Потом заговорили о первомайской демонстрации.

— Демонстрация нам очень нужна, — согласился Окуашвили, — рабочие должны, наконец, поверить в свои силы. И на занятиях в кружках следует настойчиво готовить рабочих к проведению демонстрации. Но в этом деле необходима осторожность, большая осторожность, чтобы полиция преждевременно не догадалась о готовящемся первомайском сюрпризе.

Обеденное время близилось к концу, когда к ним подошел рабочий невысокого роста, лет двадцати пяти.

— Михаил Калинин, — представил его Нинуа. — Токарь, очень хороший токарь из Петербурга, — с непосредственностью южанина заявил Нинуа.

Калинин, не ожидавший такой аттестации, смутился.

Нинуа, оглядев собравшихся хитрыми черными глазами, сказал:

— Ну, конечно, он не сам приехал из Петербурга. Его оттуда вежливо попросили…

Все рассмеялись.

— За мной опять началась слежка, — предупредил Калинин. — Как бы не угодить в Метехский замок. Будьте осторожны, товарищи.

В этот же день Курнатовский вместе с Франчески и Караджаном зашел в типографию и познакомился со своими будущими кружковцами — печатниками и наборщиками.

Вечером на квартире у Аракела Окуашвили договорились: где и в какое время проводить занятия и о том, как начать подготовку к первомайской демонстрации.

Утром к Курнатовскому вновь зашел Караджан. Ему посчастливилось найти Виктору Константиновичу работу: одному виноделу нужен был химик-лаборант. Они быстро собрались и отправились за город. Хозяйство винодела находилось неподалеку от астрогеофизической обсерватории, где счетчиком-наблюдателем работал Джугашвили.

- Это удобно, — заметил Курнатовский. — Нам легче будет поддерживать связь.

Договорившись о работе и о жалованье, Курнатовский, не желая дальше стеснять Франчески, подыскал себе комнату. О том, какая это была комната, можно судить по тому, что хозяева удовлетворились задатком в один рубль.

По вечерам Виктор Константинович начал заниматься с печатниками и железнодорожниками. Теоретические положения учения Маркса Курнатовский умело подкреплял примерами из жизни, обращался к событиям сегодняшнего дня. Он говорил о том, что теория и практика неразрывно связаны между собой, что необходимо активно вмешиваться в события, бороться за свои права. И если его ученики сообщали, что защитили обиженных или уволенных рабочих, распространили прокламации или завербовали нового товарища в кружок, Курнатовский чувствовал, что он не зря отдает им свои силы и знания.

Прошло несколько недель. Короткая грузинская зима близилась к концу. Но, увы, близилось к концу и пребывание Виктора Константиновича на свободе. Уже в начале 1901 года товарищи начали подозревать, что в их среду пробрался провокатор. В Метехский замок попал Михаил Калинин. Вызвали на допрос в жандармское управление некоторых из железнодорожников. Чувствовалось, что полиция нашла какие-то нити, но до времени решила не трогать основное ядро тифлисских социал-демократов. Жандармы явно выжидали. Чего? Этого никто не знал.

В феврале через один из черноморских портов в Тифлис прибыла, посылка, адресованная сотруднику редакции «Новое обозрение» Франчески. Ее доставили в редакцию — так было условлено по конспиративным соображениям, — а вечером Франчески отвез ее домой, сделав при этом большой крюк. Ночью посылку вскрыли — это был первый номер ленинской «Искры». 24 февраля Курнатовский принес несколько экземпляров «Искры» в типографию. Он поздравил рабочих с выходом новой марксистской газеты, объяснил задачи «Искры» и прочел вслух несколько статей и заметок. Впечатление было огромное. Рабочие приняли решение об участии в первомайской демонстрации и дали обещание набрать и отпечатать несколько листовок.

На другой день «Искру» читали в железнодорожных мастерских. Со всех сторон сыпались просьбы к руководителям кружков о том, что необходимо собраться где-нибудь за городом, чтобы вновь послушать материалы газеты, обменяться мнениями, а заодно окончательно решить вопрос о предстоящей демонстрации. Такая сходка состоялась в начале марта в большом железнодорожном карьере. Здесь выступил Курнатовский. 11 марта он вновь выступал перед рабочими на сходке в Ортачалах, а неделю спустя — на горе Святого Давида, в самом центре Тифлиса.

Неподалеку от гробницы Грибоедова собрались рабочие и учащаяся молодежь: грузины, армяне, русские. Под горой расстилался большой многонациональный город.

— Товарищи, — заговорил Курнатовский, — этот город, столица древней Грузии, пережил не одно нашествие завоевателей и не раз поднимался из развалин. Он возрождался, как весна возрождает землю. Рабочий класс всей России, всего Кавказа, подобно весне, несет обновление обществу. Скоро улицы Тифлиса увидят нечто небывалое. Впервые за всю тысячелетнюю историю грузинской столицы под красными знаменами социализма пройдут по его улицам рабочие, плечом к плечу грузин и армянин, русский и азербайджанец, народы-братья. Пройдут люди общей судьбы, общих идей, имеющие общих друзей — рабочих всего мира. У них и общие враги — самодержавие, хозяева фабрик и заводов, помещики, жандармы. Пусть рабочие и студенты славного города Тифлиса Дружно готовятся к Первому мая. Российская социал-демократическая партия зовет их под свои знамена.

Последние слова его короткой речи слились с пением «Марсельезы». Кто-то поднял красное знамя с портретами Маркса и Энгельса, знамя Тифлисского комитета РСДРП. Комитет возник недавно — одновременно с появлением в Тифлисе первого номера ленинской «Искры».

Сходка на горе Давида всполошила полицию, которая давно уже имела в руках списки всех руководителей тифлисской социал-демократической организации. В этих списках, помимо революционных социал-демократов, находились и имена нескольких лидеров легального марксизма (кто их разберет, может быть, и эти за демонстрацию!). Полиция решила не медлить. 22 марта около двух часов ночи Курнатовский проснулся от знакомого еще со студенческих лет стука. Он быстро сжег несколько компрометирующих документов — первомайскую листовку, два-три письма… Стук усиливался…

— Сейчас оденусь! — крикнул он и открыл дверь.

Аресты в Тифлисе шли всю ночь. Схватили Франчески, Кецховели, Скорнякова, Лузина и других товарищей. У Караджана произвели обыск, но сам он скрылся.

Успел скрыться и Иосиф Джугашвили. В обсерваторию пристав с отрядом полицейских прибыл под утро. Сторож-грузин в темноте не мог рассмотреть, кто ломится в двери.

— Что за люди? — кричал он.

— Отворяй, полиция!

— Какая такая полиция? По ночам только разбойники ходят!

— Я тебе покажу разбойников! — прохрипел, грубо выругавшись, пристав.

Узнав знакомый голос, сторож открыл дверь и, низко кланяясь, сказал:

— Ваше благородие, вы бы сразу выругались, я бы понял, что это сам господин пристав. За чем пожаловали, милостивец? Может быть, на звезды посмотреть? Плохо сейчас видны звезды.

— Хватит болтать! — оборвал его пристав. — Показывай, где живет счетчик-наблюдатель Джугашвили? Где его комната?

Сторож с готовностью распахнул дверь в небольшую комнату… она была пуста.

— Зря беспокоились, ваше благородие, ночь не спали… Молодой человек еще вчера ушел с узелком. Убил кого? Или фальшивые деньги делал?

Пристав накинулся на сторожа:

— Тебя бы, каналья, надо убить, ты видел, как он уходил с узелком? Почему не сообщил полиции? Почему, спрашиваю?

Старик продолжал прикидываться дурачком:

— Откуда мне знать? Может быть, в Гори к родным поехал. Может быть, в баню ушел. Разве это мое дело — бегать в полицию? А сторожить кто будет?

Пристав махнул рукой. Полицейские вели обыск.

— Там очень много книг, ваше благородие, — сообщил один из них. — Дежурный говорит, что все научные книги, по астрономии, просит не трогать.

— Да, — подтвердил дежурный наблюдатель, обращаясь к приставу, — ваши люди, увидев таблицы со знаками зодиака, стали утверждать, что это шифр революционеров. И ради таких «открытий» разорять научную библиотеку?..

Пристав подумал, остановил обыск, созвал полицейских и вместе с ними покинул обсерваторию.

На другой день в Тифлис приехал Александр Сидорович Шаповалов, отбывший срок ссылки. Узнав об аресте друга, он отправился в жандармское управление просить, как родственник, свидания с Курнатовским. Получив отказ, Шаповалов затеял спор. Но жандармы с ним не церемонились: избили и выставили за дверь.

Для Курнатовского потянулись томительные дни пребывания в тифлисской бастилии, как называли Метехский замок грузинские революционеры. Два с половиной года провел он в этой тюрьме. Курнатовский и Ладо Кецховели организовали несколько коллективных протестов против царившего в тюрьме невыносимого режима. Виктора Константиновича не пугал даже знаменитый Метехский карцер, в который его сажали за нарушение тюремных порядков. В этом страшном карцере нельзя было встать во весь рост, не хватало воздуха. Он имел двойные стены, чтобы отсюда до камер, где сидели заключенные, не доносились стоны истязуемых — из карцера выносили без сознания.

Непримиримость Курнатовского и Кецховели чрезвычайно тревожила тюремную администрацию, и поэтому отправку партии заключенных, в которую входил Курнатовский, решили провести тайно, без свидания с родственниками и друзьями. Узнав об этом, Курнатовский и Ладо Кецховели организовали последний протест. Узники забаррикадировали двери в камеры койками, скамьями, табуретками. Перевязали все это жгутами из простынь. Тюремщики сдались. Они разрешили свидания с родными и друзьями. Но в ссылку приговоренных отправили не через Тифлис, где на вокзале собрались тысячи рабочих с красными знаменами, а через станцию Навтлуг, находившуюся неподалеку от города. Трогательно простился Курнатовский с Ладо Кецховели, оставшимся в тюрьме. Этим людям, непримиримым борцам за дело рабочего класса, не пришлось уже больше встретиться.

Как ни тяжело было в Метехском замке, Курнатовский и его товарищи провели годы заключения не зря: много читали, вели горячие споры с противниками «Искры» и Ленина. А после II съезда партии — со сторонниками меньшевизма. В новую ссылку в далекий Якутск, куда их отправили по этапу в кандалах, как уголовных преступников, Виктор Константинович ехал убежденным, прошедшим тяжелую школу революционной борьбы большевиком.