"Две повести. Терунешь. Аска Мариам" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

XI

Путь отъ столицы Абиссинiи, Аддисъ-Абебы — до французскаго порта Джибути на Тихомъ океан#1123; д#1123;лится на пять частей. Отъ Аддисъ-Абебы до Бальчи дорога идетъ по высокому плоскогорью, перер#1123;занному во многихъ направленiяхъ ручьями и поросшему высокой травой. Многочисленныя абиссинскiя и галласскiя деревни встр#1123;чаются на пути. По дорог#1123; видны жители, идущiе въ Аддисъ-Абебу, или возвращающiеся изъ нея. Такъ тянется путь на протяженiи около 90 верстъ. Зат#1123;мъ — крутой каменистый спускъ внизъ, и на разстоянiи почти трехсотъ верстъ идетъ знойная Данакильская степь. Въ двухъ м#1123;стахъ она перер#1123;зана широкими р#1123;ками Кассамомъ и Авашемъ, но между этими горными потоками, усмиренными степью, н#1123;тъ ни ручья, ни лужи. Потомъ идетъ рядъ горныхъ кряжей и долинъ между ними. Звонкiе ручьи устремляются внизъ, въ лощинахъ в#1123;чно зелен#1123;ютъ болота и дремучiе тропическiе л#1123;са, съ бездной разнообразныхъ породъ деревьевъ, перевитыхъ лiанами, съ массой птицъ, дикихъ козъ и обезьянъ. На вершинахъ задумчиво шумятъ перистой листвой кипарисы* и туйи съ громадными стволами, ниже, тамъ, гд#1123; влаги становится больше, растутъ бананы, кокосы, гигантскiя смоковницы и ароматныя н#1123;жныя мимозы. Тысячи породъ лiанъ, с#1123;рыхъ мховъ покрываютъ стволы и в#1123;тви и образуютъ непроходимую зав#1123;су. Громадные бамбуки вытягиваютъ свои стройные стволы, внизу растутъ папоротники и травы, вычурные цв#1123;ты цв#1123;тутъ зд#1123;сь зиму и л#1123;то, наполняя влажный воздухъ запахомъ оранжереи.

Потомъ на пути встр#1123;чается шумный Хараръ, — этотъ Парижъ Африки съ каменными домами и ст#1123;нами, съ самобытной арабско-египетской культурой, съ памятниками глубокой древности. Отъ Харара на 60 верстъ тянутся громадныя каменистый, поросшiя л#1123;сомъ, Гильдесскiя горы, прор#1123;занныя звонкимъ и порожистымъ ручьемъ Белауа. На краю ихъ — пограничный камышевый городокъ съ населенiемъ изъ сомалей, абиссинцевъ, данакилей и арабовъ — Гильдесса. За Гильдессой на триста верстъ рядъ каменистыхъ горъ, песчаныхъ плоскогорiй, крутыхъ спусковъ и подъемовъ, сухихъ руслъ, широкихъ р#1123;къ, поросшихъ колючею мимозой, верблюжьей с#1123;рой травой, молочаями, уныло торчащими у песчаныхъ береговъ — это Сомалiйская пустыня, арена грабежей и разбоевъ. Она оканчивается у берега моря, и пески ея омыты зелеными волнами Тихаго океана.

На седьмой день пути я со своими слугами и караваномъ углубился въ Данакильскую степь и около полудня расположился бивакомъ на берегу р#1123;ки Аваша. И впередъ и назадъ видна ровная песчаная степь, поросшая травою и на далекомъ горизонт#1123; окаймленная синеватыми зубцами горъ. Эта равнина прор#1123;зана проваломъ. Необъяснимыя силы природы раздвинули почву, и дв#1123;, почти отв#1123;сныя ст#1123;ны дали протокъ водамъ. Вода шумитъ и клубится между громадными валунами, п#1123;нится и вдругъ, успокоившись, вся неровная, покрытая волненiемъ, спускается внизъ. Мимозы разв#1123;сили свои в#1123;тви между камней, и трава м#1123;стами пробивается изъ голой скалы. Зд#1123;сь, надъ р#1123;кою нависъ жел#1123;зный мостъ французской работы. Но имъ мало пользуются. Большинство каравановъ идетъ бродомъ, и только л#1123;томъ можно вид#1123;ть муловъ, бредущихъ между жел#1123;зныхъ перилъ висячаго моста.

Я выбралъ м#1123;сто за Авашемъ, подъ т#1123;нью н#1123;сколькихъ мимозъ, разбилъ палатку и остановился на ночлегъ. Никогда я не чувствовалъ себя въ Абиссинiи такъ спокойно, какъ эту ночь. Авашъ — это первый серьезный рубежъ, за Авашемъ пойдутъ земли раса Маконена, гд#1123; законъ строже, а властитель, жившiй долго въ Италiи, гуманн#1123;е. Терунешь была забыта.

Теплый день см#1123;нился прохладной ночью. Гд#1123;-то ревелъ оселъ, да шакалы тянули свой неизм#1123;нный визгливый концертъ. Далеко на горизонт#1123; видно было огненное море: то гор#1123;ла степь подожженная случайно или нарочно.

Я сид#1123;лъ у палатки, смотр#1123;лъ какъ весело пылалъ костеръ подъ котелкомъ, въ которомъ кип#1123;ло и шип#1123;ло мясо барана — мой ужинъ. Вдали надъ горами кроткимъ св#1123;томъ сiяли семь зв#1123;здъ Большой Медв#1123;дицы, и надъ ними ярко гор#1123;ла Полярная зв#1123;зда. И казалось мн#1123;, что я вижу тамъ, прямо надъ этой одинокой зв#1123;здой, городъ, залитый огнями, полный шума экипажей и людской толпы. И вижу я комнаты въ высокомъ дом#1123;, черный комодъ, накрытый скатертью, зеркало на немъ, шкатулки, круглый столъ и лампу съ гирляндой бумажныхъ цв#1123;товъ на колпак#1123;, и альбомъ съ оторванной м#1123;дной застежкой, и кипу газетъ, и русую головку Ани, склонившуюся надъ книгой. И книга объ Абиссинiи, и мысли обо мн#1123;! И вспоминалось мн#1123; стихотворенiе, давно, давно гд#1123;-то слышанное:

…Что-то въ уютномъ твоемъ уголк#1123;?

Слышенъ ли см#1123;хъ, догораютъ ли св#1123;чи?..

Нигд#1123;, нигд#1123; такъ не любишь, такъ не ц#1123;нишь стихи, какъ въ пустын#1123;, когда сидишь одинъ съ глазу на глазъ съ Богомъ, и сердце открыто, и сердце рвется, и стремишься въ безконечную даль, къ любимому челов#1123;ку…

Я поужиналъ, осмотр#1123;лъ костры, разставилъ часовыхъ и заснулъ такъ спокойно, такъ хорошо, какъ давно не спалъ.

Я проснулся довольно поздно. Солнце уже встало, слуги возились съ вьюками, мой мулъ былъ ос#1123;дланъ. Въ ожиданiи я отошелъ отъ бивака и залюбовался б#1123;шенымъ Авашемъ, далью золотистой степи за нимъ и фiолетовыми горами на горизонт#1123;.

И вдругъ я увид#1123;лъ какой-то б#1123;лый предметъ, быстро подвигавшiйся по дорог#1123;.

«Курьеръ!.. — мелькнуло у меня въ голов#1123;. — Погоня за мной. Но ни курьеръ, ни погоня не могли состоять изъ одного челов#1123;ка. И я сталъ вглядываться, спустился къ мосту, пошелъ навстр#1123;чу…

Длинная одежда била по ногамъ и разв#1123;ва-лась на б#1123;гу — это была женщина…

Это была Терунешь!..

Въ трехстахъ верстахъ отъ Аддисъ-Абебы, за Авашемъ, за степью, она нагнала меня. Грязная, запыленная, промокшая отъ пота рубашка была порвана, исхудалое лицо постар#1123;ло на много л#1123;тъ. Одни глаза гор#1123;ли дикимъ блескомъ. Въ курчавой голов#1123; застряли колючки мимозы, пыль припудрила темные кудри. Ноги и руки были темны отъ ссадинъ и ранъ, отъ ужасныхъ кровоподтековъ.

— Iоханнесъ!.. Iоханнесъ!! — вн#1123; себя отъ радости, съ мольбою въ голос#1123; воскликнула она и кинулась на мосту къ моимъ ногамъ. — Слава пресвятой Марiи и Георгису, покровителю храбрыхъ — я догнала тебя!..

Я гордо скрестилъ руки. О! если бы въ эту минуту я понялъ, что въ этомъ маленькомъ темномъ т#1123;л#1123; есть душа, и что въ эту минуту эта душа полна смятенья и тревоги, — быть-можетъ, я былъ бы мягче. Но гордый европеецъ смотр#1123;лъ на нее, какъ на не нужную женщину, которая м#1123;шаетъ, какъ на нелюбимую собаку, которую можно отпихнуть ногою — и я повысилъ голосъ, и осудилъ эту несчастную, кол#1123;нопреклоненную женщину.

— Терунешь! — сказалъ я. — Какъ см#1123;ла ты б#1123;жать изъ темницы и нарушить волю негуса?.. Ты знаешь, что теб#1123; за это будетъ?!

— О, господинъ… — тихо простонала она и протянула съ мольбой ко мн#1123; руки…

— Стоить мн#1123; послать тебя съ однимъ изъ слугъ моихъ къ Ато Павлосу въ Тадеча-Мелька, и тебя казнятъ!

— Гета! Ты не сд#1123;лаешь этого! — кротко сказала она. — Гета, во имя нашей любви… Благородный Гета, ты возьмешь меня съ собою!

— Я!?.. Возьму тебя!.. Мало заботъ у меня.

— Я буду работать для тебя. Я буду твоимъ ашкеромъ, но ашкерамъ ты платишь жалованье, мн#1123; же ты будешь лишь позволять смотр#1123;ть на себя.

— А дальше!?. Да ты знаешь ли, что твой пере#1123;здъ стоить дороже, ч#1123;мъ вся-то ты стоишь!..

— О-о! — простонала Терунешь и закрыла лицо, какъ бы защищаясь отъ дальн#1123;йшихъ ругательствъ.

— Да! Я не пошлю тебя къ Ато Павлосу, потому что у меня н#1123;тъ лишнихъ ашкеровъ.

— Гета!.. У тебя есть женщина, которую ты любишь! О, гета! во имя ея, не говори такъ… Мн#1123; больно это слышать отъ тебя.

— Ты!?.. Ты см#1123;ешь!!..

— О, гета! Прости меня! — и она поползла ко мн#1123; на кол#1123;няхъ и хот#1123;ла охватить ихъ руками, но я оттолкнулъ ее и пошелъ съ моста…

— Гета! — раздался ея душу раздирающiй крикъ. — Гета, прости меня!!..

Я не оглядывался.

— Гета! — донеслось издали.

Я садился на мула. Мн#1123; надо#1123;ла эта комедiя. И вдругъ какой-то всплескъ и необычный стукъ долет#1123;лъ до моего слуха. Я оглянулся — мостъ былъ пусть. Я ударилъ плетью мула и понесся къ берегу: роковое предчувствiе какого-то громаднаго, непоправимаго несчастiя закралось въ мою душу.

Внизу, между скалъ, въ мутныхъ волнахъ Аваша, трепалось о подводные камни мертвое т#1123;ло Терунешь…