"Две повести. Терунешь. Аска Мариам" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

III

Нину Серг#1123;евну похоронили. Панаевъ забралъ съ ея квартиры в#1123;нки и портреты — посл#1123;днее воспоминанiе о той, которую онъ любилъ, и уединился въ своей квартир#1123;. Искусство его доставило ему почитателей, деньги, связи; онъ былъ молодъ, красивъ, дамы ухаживали за нимъ, но онъ былъ в#1123;ренъ памяти своей Нины и жилъ одиноко, никого не любя, ни за к#1123;мъ не ухаживая.

Такъ прошло пятнадцать одинокихъ скучныхъ л#1123;тъ. Петербургъ за эти пятнадцать л#1123;тъ ему надо#1123;лъ. Улицы производили на него гнетущее впечатл#1123;нiе своей с#1123;рой толпой, с#1123;рыми домами, с#1123;рой слякотью мостовыхъ. Его тянуло путешествовать куда-нибудь на югъ, въ новыя

страны, гд#1123; другiя понятiя, другая жизнь, хот#1123;лось бороться съ природой, преодол#1123;вать горы, переплывать моря и р#1123;ки.

Однажды онъ зашелъ къ своему прiятелю доктору, челов#1123;ку много путешествовавшему.

— Э, батенька мой, — сказалъ хозяинъ, пожимая ему руку, — да какъ же вы изм#1123;нились! Разв#1123; можно жить такимъ анахоретомъ? совс#1123;мъ пустынникомъ стали, нигд#1123; не бываете, все скрипка, да скрипка, а в#1123;дь отъ одной-то скрипки и съ ума сойти можно.

— Что д#1123;лать, Михаилъ Петровичъ. Общество меня не тянетъ. Я з#1123;ваю подъ салонные разговоры…

— Кто же васъ гонитъ въ салоны?! Ну, путешествуйте, #1123;здите верхомъ, на охоту ходите, а то… Сколько вамъ л#1123;тъ?

— Тридцать девятый пошелъ.

— А в#1123;дь вамъ пятьдесятъ можно дать. Вонъ и волосъ с#1123;дой показался. Сами себ#1123; жизнь портите скукой. Смотрите на нее весел#1123;е.

— Я и то хочу путешествовать, Михаилъ Петровичъ! Только не по шаблоннымъ м#1123;стамъ, не по Волг#1123;, не на Кавказъ, не въ Италiю, не въ Тронгеймъ, а куда-нибудь въ дичь и глушь, въ Сибирь, или въ Туркестанъ.

— Отличное д#1123;ло придумали. Я вотъ все такъ: какъ защемить сердце по людямъ, какъ подумаю, что, пожалуй, в#1123;къ бобылемъ остаться придется, такъ сейчасъ придумываю по#1123;здку куда-нибудь. Вонъ посмотрите-ка, сколько альбомовъ понабралось, а в#1123;дь все самъ снималъ своеручно…

Въ это время вошелъ лакей — доктора просили въ прiемную: онъ вышелъ, и Александръ Николаевичъ остался одинъ. Онъ сталъ перебирать альбомы и вдругъ вздрогнулъ.

Передъ нимъ была фотографiя, изображавшая таинственный городъ, вид#1123;нный имъ во сн#1123; у гроба Нины Серг#1123;евны. Т#1123; же большiя ворота, заложенныя неровными досками, дрючокъ съ цв#1123;тной тряпкой на немъ и толпа черныхъ людей въ б#1123;лыхъ плащахъ у входа. Онъ заложилъ эту фотографiю бумагой и уже бол#1123;е внимательно сталъ разглядывать виды. Вотъ смоковница, которую едва могутъ охватить десять челов#1123;къ, и въ т#1123;ни ея отдыхаютъ ослы съ м#1123;шками на спинахъ, и черные люди сидятъ на корточкахъ, охвативъ ладонями кол#1123;на. Вотъ толпа черныхъ людей съ копьями и плащами пляшетъ и б#1123;снуется на пыльной дорог#1123;…

Дальше Панаевъ не могъ смотр#1123;ть. Мертвое лицо Нины Серг#1123;евны появилось передъ нимъ, какъ будто бы онъ вчера только вид#1123;лъ его, а въ ушахъ съ полной отчетливостью прозвучала фраза: «хидъ ба янье бэтъ, малькамъ личъ».

Страшно волнуясь, едва дождался онъ возвращенiя доктора.

— Скажите, докторъ, это что за виды? — спросилъ онъ.

— Абиссинскiе, уважаемый Александръ Николаевичъ. Вотъ страна, куда бы вамь по#1123;хать: тамъ и нервы ваши успокоятся, и чудная природа заставить позабыть тоску.

— А это что за городъ?

— Хараръ.

— Далеко до него?

— Отъ Питера въ м#1123;сяцъ можно до#1123;хать.

— Это что за пляска?

— Это галласская фантазiя.

Александръ Николаевичъ не спрашивалъ, что значить «фантазiя»; ему было достаточно того, что онъ вид#1123;лъ во сн#1123; м#1123;ста, которыхъ никогда наяву не видалъ и которыя существуютъ, т#1123;мъ не мен#1123;е, на самомъ д#1123;л#1123;. Докторъ взялъ, между т#1123;мъ, альбомъ изъ рукъ Александра Николаевича и задумчиво, отдаваясь воспоминанiямъ, перелистывалъ его.

— А какой запахъ им#1123;етъ Хараръ! — проговорилъ онъ мечтательно, — за версту чувствуешь. Пахнетъ и ладаномъ и олеандромъ, и бананами, и еще какою-то особенною чисто харарскою вонью…

— А хороши тамъ ночи? — съ волненiемъ въ голос#1123; спросилъ Панаевъ, вставая со стула и прохаживаясь по мягкимъ коврамъ, устилавшимъ гостиную доктора.

— Еще бы! Африканскiя ночи! это н#1123;что волшебное. Луна, — не ваша гамбургская жестянка, а полная, св#1123;тлая, какъ расплавленное серебро; не робко глядится сквозь туманъ, а во вс#1123; глаза смотритъ на высокiя горы, на ароматныя кофейныя плантацiи и на черный городъ черныхъ людей! А зв#1123;зды! Южный крестъ, Орiонъ, Сирiусъ и масса еще крупныхъ и яркихъ высоко-высоко горятъ въ безоблачномъ неб#1123;. Н#1123;тъ, дорогой Александръ Николаевичъ, ничто не сравнится съ харарской ночью!

Панаевъ уже не слушалъ больше доктора: свои мысли одол#1123;ли его.

— А что значить, Михаилъ Петровичъ, спросилъ онъ, наконецъ, у доктора посл#1123; долгаго молчанiя, — что значить: «хидъ ба янье бэтъ, малькамъ личъ», и на какомъ это будетъ язык#1123;?

Тутъ уже докторъ удивился.

— Да откуда вы знаете, многоуважаемый? Это … это по абиссински и значить «ступай въ мой домъ, хорошiй мальчикъ».

— И это в#1123;рно?

— Точно. Но откуда вы это знаете? Вы меня несказанно поразили.

— Я самъ, докторъ, такъ пораженъ, что кажется съ ума сойду! — смущенно проговорилъ Александръ Николаевичъ, торопливо попрощался съ докторомъ и ушелъ домой.