"Сборник статей" - читать интересную книгу автора (Лесков Николай Семенович)

С.-ПЕТЕРБУРГ. 7 ЯНВАРЯ

С нынешнего года, как известно всему читающему люду, произошла большая перемена в нашей журналистике вследствие обращения всех правительственных органов в один «Правительственный вестник». Эта реформа не может пройти без благоприятного влияния на журнальное дело уже вследствие только того, что у частных изданий отняты сильные конкуренты, борьба с которыми была решительно безнадежна. Разве можно было спорить, например, с «Русским инвалидом», когда за каждым его словом стоял авторитет всего военного министерства? Если, бывало, какая-нибудь газета поместит на столбцах своих по предмету военного дела статью, хотя бы написанную самим Александром Македонским, следовательно, человеком, вполне компетентным в деле побивания людей, то «Русский инвалид» считал это кровною для себя обидою: как смеет штатская газета рассуждать о пушках и литаврах?

— Все вы говорите чепуху, не зная дела, не понимая, не умея даже маршировать хорошенько! Молчать!

Ну, штатская газета и замолчит. Теперь этого не будет. Теперь можно будет иногда поспорить и с «Русским инвалидом» и сказать ему, что вы смотрите так, только с одной стороны, а мы глядим с других и поэтому видим то, что для вас незримо.

С нового года некоторые столичные издания наши стали видимо улучшаться, иные наружно, другие внутренно. Улучшений можно ждать и еще, так как несколькими тормозами стало меньше. Жаль только, что пока еще не предвидится никаких улучшений в наших провинциальных губернских ведомостях. Что это за газеты и для чего они существуют — один Бог ведает. «Оренбургские ведомости», напрlt;имерgt;, отличаются, между прочим, особенным обилием бумаги, не печатанной, а чистой; в «Волынских ведомостях», неизвестно для чего-то, помещаются руководящие статьи по иностранной политике; на «Витебские» и «Калужские ведомости» — страх берет взглянуть во всех отношениях. Благообразнее других «Виленские ведомости», по крайней мере, наружно. Но вообще наши провинциальные органы, как казенные, так и частные, за немногими исключениями отличаются совершенным непониманием своего положения. Если они не ограничиваются только печатанием казенных объявлений (а таких большинство), то ударяются в другую крайность, именно в иностранную политику и перепечатку известий из столичных газет. Какой смысл имеет то и другое в провинциальной газете? Подписчики ее получают столичные издания одновременно с редакциею местной газеты и потому совершенно, как и она, посвящены во все последние новости, которые на другой день должны перечитывать снова в местной газете. Если это делается только ради лиц, не выписывающих столичные газеты, то, право, игра не стоит свеч. Таких лиц наверно немного, и едва ли они окупают расходы редакции. Наполнять же местную газету собственными измышлениями по иностранной политике еще менее имеет смысла. Как бы ни расписывал автор, читатель местной газеты очень мало будет интересоваться его соображениями, зная, что они его личные, до которых никому, конечно, никакого дела нет. Иное дело политического содержания телеграммы, получаемые некоторыми губернскими ведомостями, — такое нововведение безусловно полезное и даже выгодное для редакции провинциальной газеты.

Всякая местная газета должна не только преимущественно, но исключительно разрабатывать свои местные интересы, если она не желает быть лишним наростом, ни на что не пригодным. Гоняясь за вопросами общегосударственными или всемирными, как это делают многие провинциальные издания, и совершенно упуская из виду свое прямое назначение, такая газета становится не только лишнею, но даже вредною. Какому калужанину, или москвичу, или саратовцу интересно знать, что думает о восточном вопросе редактор или сотрудник каких-нибудь «Подольских» или «Ковенских ведомостей»? Между тем те же калужане, москвичи и саратовцы с большим бы интересом прочли, что делается в Подольской или Ковенской губернии. В настоящее время есть множество вопросов, общих для всех местностей России, но решающихся чрезвычайно разнообразно в разных ее губерниях. Неужели никому не любопытно узнать, как такое-то дело поставлено и ведется там-то; так ли другие поступают, как мы, и если не так, то отчего? Сообщая о своей местности, и только о своей, каждая провинциальная газета, казенная или частная, приносила бы несомненную и огромную пользу всему государству. Сведения, сообщаемые ею, перепечатываемые в столичных газетах, разносились бы по всему государству, и таким образом восстановилась бы тесная и обширная связь между самыми отдаленными и разнородными местностями империи. Да и без посредства столичных газет они получили бы значение в самых удаленных от себя уголках России чрез прямую подписку, так как, сделавшись живым органом своей местности, тем самым стали бы интересны для живых людей всякой другой местности.

Что мы говорим это не наобум, доказывается обилием корреспонденции извнутри России в столичных газетах. Нужно сказать, что печатаемые корреспонденции не составляют и четвертой части всех доставляемых, так как многие не помещаются или потому, что редакция, не имея возможности проверить сообщаемое, не берет на себя ответственности огласить его, или по каким-либо другим причинам, которые почти не существуют для местных органов. Корреспонденции столичных газет доказывают, что недостатка материала не существует. Делается же что-нибудь в губернии, населенной сотнями тысяч народа! Не спит же в самом деле вся эта масса голов! Не все же в карты играют! Думают же где-нибудь о земских делах, об образовании народа, о железных дорогах, о судах, о сельском хозяйстве, о промышлености… Есть же случаи частной деятельности и жизни, которые обращают на себя внимание. А между тем, проглядывая местные ведомости, доставляемые почтою, кажется, что за заставою столицы начинается Ледяное море, в котором, кроме моржей да белых медведей — никого и нет, так пусты и мертвы эти органы провинциальной жизни, из которых лучшие пробавляются перепечатыванием иностранных известий, а затем — хоть шаром покати.

Единственное отрадное исключение представляет в этом отношении «Казанский биржевой листок», начавший появляться в конце прошлого года, под редакциею г. А. Чугунова. Этот листок издается чрезвычайно опрятно, даже изящно, и в первых выпусках своих выказал полное понимание своей почтенной задачи. В нем помещаются торговые и биржевые депеши из Петербурга, цены местных продуктов, цены товаров разных местностей России, сведения о местных событиях, статьи по разным отраслям промышленности и другие известия. Все это просто, без аффектации, без излишних прибавлений.

Дело народного образования подвигается в столицах тоже чрезвычайно слабо, гораздо медленнее, чем можно было ожидать после совершенных реформ. Иногда в губернских ведомостях появляются известия об учреждении того или другого училища; но все это так редко, так мало по величине, что исчезает в массе народа, как в бездонной бочке. Притом неизвестно еще, какого качества эти училища, а в качестве-то их главная суть. В одной провинциальной газете, по крайней мере, высказывают не очень высокое мнение об этих вновь учреждаемых училищах. Именно говорят, что в большей части их ничему другому не учат, кроме грамотности, что, конечно, не очень-то много может содействовать развитию народа. Обучение одной грамоте не может убедить народ, на что она нужна. Не видя никакого практического приложения грамоты для своей жизни, крестьяне, предоставленные одному грубому физическому труду, неохотно посылают своих детей в училища, рассчитывая, что, в случае потребности в ней, гораздо легче обойтись с помощию какого-нибудь волостного писаря или отставного солдата, чем отрывать для обучения ребенка от необходимых по дому работ. Притом, как выражается одна газета, в этих училищах всякий молодец учит на свой образец. Если где и выбирают учителей тщательнее, то выбрать не из кого. В других местах боятся хороших учителей…

В Воронеже 1 ноября открыты при уездном училище в виде опыта на 4 года педагогические курсы для приготовления начальных народных учителей, для чего земство постановило содержать 24 стипендиата, отпуская на каждого по 75 р. в год. На первый раз в эти курсы поступило 15 человек.

В Саратове «Братство святого Креста» учредило училище для приготовления сельских наставниц, на первый раз однокурсное, на 6 кандидаток. Поступило пока только 4 ученицы — 2 из духовного и 2 из сельского звания. Учащиеся пользуются помещением, дровами, освещением, учебными принадлежностями и по 5 р. в месяц каждая на прочие надобности. По окончании курса они будут определяться или в сельские училища, или сами открывать школы.

В Рязани, при казанском девичьем монастыре, в келиях настоятельницы, открыто училище для 20 беднейших девиц из купеческого и мещанского сословий, на средства, указанные умершим потlt;омственнымgt; почlt;етнымgt; граждlt;аниномgt; С. А. Живаго.

Вот наиболее крупные и отрадные явления в деле народного образования в конце прошлого года. Какую сильную нужду в иных местностях чувствует народ в образовании, доказывается, например, хоть тем, что крестьяне двух деревень Верховье-Шенкурского уезда (Архангельской губернlt;ииgt;), не имея средств по бедности посылать детей далеко учиться, устроили подвижную школу, которая, не имея постоянной квартиры, открывается поочередно в домах обывателей деревни, причем на известное время, примерно около недели, на время классных занятий дается в избе квартира ученикам и учителю, которого крестьяне содержат на свой счет.

Любопытно рядом с этим фактом поставить такой: первое белозерское земское собрание назначило на народное образование 1 500 р., из которых управа израсходовала на этот предмет 12 р. 50 коп., а остальная сумма употреблена на другие надобности. По постановлению же земского собрания на этот год, на народное образование в Белозерском уезде уже никаких сумм не назначено. Вот это называется действовать радикально. Если целый уезд не мог истратить такой жалкой суммы, как 1 1/2 т., на образование народа, то, конечно, не стоит и хлопотать.

Да что говорить о каком-нибудь Белозерском уезде, когда в Курске недавно еще нельзя было совсем достать книг, кроме азбук и календарей, продававшихся купцом Полевым, который специально занимался по шапочной и фуражной части, а теперь в этом же Курске хотя книги и есть, но тоже только, между прочим, в лавке брlt;атьевgt; Ивановых, торгующих помадою, духами, игрушками и т. п. товаром! Это явление встречается во многих городах России, не только уездных, но и губернских. Везде книги составляют только дополнение к какому-нибудь другому товару, вроде шапок, помады или ваксы: так мала потребность в чтении даже среди образованных классов. Чего же ожидать от образования народа, когда целая губерния, с сотнями тысяч своих жителей, не в состоянии содержать одной книжной лавчонки! И как, сравнительно, почтенны крестьяне какого-нибудь захолустья, вроде Шенкурского уезда, которые на свой счет содержат изобретенную ими подвижную школу!

Немцев-то мы как усердно ругаем за то, что они едят наш хлеб и отбивают у нас все лучшие занятия! Эх, господа, да как же им и не отбивать у нас хлеб, когда они сильнее нас: в маленьком немецком городке Либаве, всего с 9 900 челlt;овекgt; жителей, существуют следующие образовательные учреждения: 1) николаевская гимназия, 2) высшее девичье училище, 3) две христианские элементарные школы для мальчиков, 4) элементарная школа для девочек, 5) училище сиротского дома, 6) немецкая приходская школа, 7) латышская приходская школа, 8) две школы для бедных (при мариинских больницах), 9) школа женского общества вспомоществования бедным, 10) еврейская элементарная школа, 11) навигационная школа, 12) шесть частных школ, а всего девятнадцать разных образовательных заведений? Как же при этом не быть немцам сильнее нас, как же не отбивать им у нас все лучшие занятия? Что можем мы выставить против этой умственной деятельности? Не кулаки же свои, в самом деле? Заметьте при том, что этот же крошечный городишка, кроме упомянутых образовательных заведений, имеет еще сиротский дом, приюты для мальчиков и девочек, кассу для вдов пасторов, похоронную кассу, дом призрения вдов и сирот, страховое от огня общество, сберегательную кассу, городской банк и городскую больницу, и после того ругайте немцев за все, что хотите, хотя бы за то, что они друг друга поддерживают. Как известно, эту последнюю черту немецкого характера мы более всего недолюбливаем и считаем чуть ли не государственным преступлением. По-нашему, верх умения жить на свете, верх человеческого ума состоит именно в том, чтобы приятелю и другу подставить ногу так, чтобы он голову себе разбил. В нашем коммерческом быту это составляет даже особое щегольство и славу наших коммерсантов…

Но кончим об этих предметах веселее и согласимся, что нет худа без добра. Мы мало тратим денег и труда на народное образование и другие необходимые общественные учреждения, но зато… разве не нашими руками и головами существуют те благотворительные заведения, на содержание которых идут доходы от карт? Ну-ка, немцы, сыграете ли вы столько в карты, чтобы на это прокормить несколько сот сирот?

Что кажется до Петербурга, то в настоящую минуту нельзя не сказать, что г-жа Патти заслонила собою все текущие новости, не исключая и приезда князя черногорского. Наше общество решительно зашумело, как муравейник, в который упала с елки векша. Нечего и говорить, что нет ни одного голоса, который бы сказал что-нибудь против таланта этой артистки; но зато много голосов возопило против распоряжений театральной дирекции. Жалуются на то, что дирекция все места в театре предоставила одним абонентам, и даже в бенефисы преимущество имеют те же абоненты, так что вся остальная петербургская публика совершенно лишена возможности услышать эту оперную звезду. Страх, что места останутся незанятыми, не мог в этом случае руководить дирекциею, а потому ее распоряжение ничем не может быть оправдано. Наши театры принадлежат не частным лицам, а потому от дирекции их можно было бы ожидать более широкого взгляда на свое дело, и даже можно было бы надеяться, что она употребит свои старания на то, чтобы доставить случай услышать эту певицу возможно большему числу жителей, и уж никак не наоборот. Это одна, правда, но совершенно справедливая жалоба на дирекцию, поводы к которой не мешало бы ей уничтожить на будущее время.

Г-жа Патти была встречена в Петербурге самым восторженным образом. По этому поводу мнения в обществе разделились. Нашлись люди, которые говорят, что такой встречи не следовало делать певице, которую еще никто не слыхал и о которой знали только по иностранным газетам, не отличающимся правдивостию.

Защитники этого мнения приводят в пример англичан, отличающихся в таких случаях последовательностию.

— Я был в Лондоне, — говорил при нас один барин в ресторане Дюссо, — в то время, когда Патти приехала туда. Ее встретили молча, но когда она пела, то публика больше и больше приходила в восторг и в заключение буквально ревела. У нас же едва занавес поднялся, никто еще не знал, как она споет, а начали хлопать, только что она вышла на сцену, то есть хлопали по слухам, потому что в иностранных газетах ее хвалили. А что если бы иностранные газеты все соврали, как это и случилось у нас с одним певцом, г. К.?

— Нет-с, позвольте, — возразил ему его собеседник; — я на это дело смотрю иначе. Ей хлопали сначала не в знак восторга от ее голоса, а просто в виде приветствия. Не кричать же в театре: «Здравствуйте, г-жа Патти!» Это так и было простое приветствие, больше ничего.

— Отчего же других актеров так не приветствуют?

— Ну, как вам сказать: Патти все-таки европейская знаменитость…

— Вот в том-то и дело, — знаменитость! А почем мы знаем, что она знаменитость, если сами еще не слыхали? Из газет? А если газеты врут?

— Не все же врут…

— А если все?

— Это невозможно, как хотите.

— За границею, батюшка, все возможно. Я не против Патти; сам был на первом ее представлении и могу сказать, что она просто волшебница. Но все-таки наша публика ведет себя без всякого чувства собственного достоинства. За то же и получила то, чего заслуживает…

— А что такое?

— Да как же, батюшка, скандал, просто скандал! Вообразите себе: при выходе из театра собралась огромная толпа у ее кареты. Выходит она, садится, ей аплодируют, но она прошла в карету, едва кивнув головою; а муж ее… запирая за собою дверцы, начинает вдруг раскланиваться с публикою! Как вам это понравится? Черт знает, что такое! Точно будто собрались для него.

— Да, у нас есть странности.

— Татары мы, батюшка, татары во фраках, вот что! Эй, подайте мне шубу!

Несколько человек лакеев, подобострастно слушавших грозного и величественного оратора, бросились за его шубою…

Все это говорил не какой-нибудь прощалыга, а человек, который в ресторане Дюссо — свой, что можно было заметить по лицам прислуги. А знаете ли вы, что значит быть в ресторане Дюссо своим человеком? Это значит, что вы имеете какой-нибудь титул и непременно туго набитый карман, из которого бросаете, не считая. Это значит, что у вас есть ложа в опере, свой экипаж, своя метресса, свой палац. Одним словом, это значит, что вы принадлежите к тому обществу, которое называют «doréе» [Золотое — Франц.]. У Дюссо нельзя съесть на четвертак и потом, стоя на крыльце, ковырять в зубах с таким видом, как будто вы съели на сто рублей. Нельзя это потому, во-первых, что за четвертак вы там ничего и не получите, так как небольшой кусок самого неудобоваримого бифштекса стоит уже 90 к., а, во-вторых, потому, что по вашему лицу прислуга сейчас увидит, с кем имеет дело. Из этого ясно, что всякий свой человек у Дюссо непременно золотой человек во всех смыслах этого слова. Мы говорим это все к тому, что хотя приведенное выше мнение неизвестного господина не совсем ударяет в такт нашей золотой публике, но, как мнение человека, который сам золотой, имеет некоторое отрадное значение. Если не всякое мнение бывает кстати, то не всегда оно лишено остроумия. Одну девушку лет пяти-шести спросила учительница в школе:

— Знаете ли вы, что сделали евреи, когда перешли Чермное море?

Девочка задумалась; потом глаза ее заблестели, она оживилась и всею наружностью выразила, что для себя разрешила этот вопрос.

— Они стали сушиться! — ответила она.

Предполагаемое авторство Н. С. Лескова. 1869 год.