"Сборник статей" - читать интересную книгу автора (Лесков Николай Семенович)

С.-ПЕТЕРБУРГ. 22 ЯНВАРЯ

Что больше всего привлекает внимание туриста в Лондоне? — Проституция. — Воровство как ремесло. — Гуманность «Times». — Английские судьи. — Советники тяжущихся. — Любезность судьи. — Соломонов суд. — Интересный процесс. — Институт глухонемых. — Оригинальная страсть промышленности.

Всякий турист, посещающий Лондон, непременно обратит в нем внимание на три вещи: на громадное развитие проституции, воровства и грабежей, на английские суды и на благотворительные учреждения. Действительно, трудно себе представить, до каких ужасных размеров доходит проституция в некоторых кварталах столицы роскоши и промышленности. Большинство улиц Лондона погружены в сон, когда в Гаймаркете начинается обыкновенная шумная ночная жизнь. Там в несколько часов совершается иногда больше разврата, больше безумной траты денег, чем во многих столицах Европы за целый год. В заведениях, которые выходят на улицу и помещаются в нижних этажах домов, происходят сцены, можно сказать, идиллические, в сравнении с тем, что встречается в комнатах верхних этажей и во дворах домов. Когда, наконец, в 12 часов ночи эти заведения по распоряжению полиции закрываются, и в танцклассах, куда никогда не ступала нога честной женщины, тушат огни, тогда на улицах начинаются самое бесстыдное корсо гетер и отвратительные сцены при закрытых дверях, отворяющихся для всякого, исключая полиции. Надо сказать, что вообще полиция смотрит на все это довольно легко и вмешивается в дело только в случае слишком большого скандала на улице или жалобы частного лица.

Она не обращает внимание на то, что происходит в стенах домов самой плохой репутации; ей нужно только, чтобы заведения, выходящие на улицу, были закрыты в полночь, а на все остальное она смотрит сквозь пальцы. Какие формы принимает жизнь после полуночи за этими дверями, сколько существований гибнет там, — невозможно описать. Там гадкое вино продается за самое лучшее; дрянной ужин стоит дороже, чем обед в любом ресторане; полупьяным покупателям дают франковые монеты вместо шиллингов; туда гетеры привлекают посетителей, которых обирают дочиста всевозможные промышленники — от простых карманных воров до утонченных шулеров. Полиция знает всех этих промышленников, но она до сих пор не предпринимала против них никаких мер; может быть, некоторые полицейские были подкуплены; может быть, другие не чувствовали в себе довольно силы, чтобы бороться против этой страшной стоглавой гидры, но они всегда держались как можно далее в тени, выступая на сцену только в крайних случаях. Говорят, нынешнее правительство намерено действовать в этом отношении энергичнее, расширить власть полиции, ввести более строгие законы о проституции и бдительнее наблюдать за исполнением их. Сомнительно, чтобы эти меры привели к желанным результатам, когда зло кроется в самом строе общественной жизни. Воровство является в Лондоне совершенно организованным промыслом. Молодые люди, желающие изучить этот промысел, поступают в учение к более опытным мошенникам, которые уже успели посидеть в тюрьме раз пять, шесть. Для закоренелых плутов воровство обращается в ремесло, и даже в любимое ремесло. Директор одной тюрьмы рассказывал, что один из заключенных, отличный мастеровый, прямо объявил ему, что при выходе из тюрьмы опять станет заниматься воровством, а не честным трудом. По этому поводу газета «Times» удивляется, как могли выпустить из тюрьмы такого закоренелого преступника, отчего не оставили его в заключении на всю жизнь или, по крайней мере, до полного исправления.

Полицейские судьи Лондона имеют, кроме своей обязанности судей, еще назначение, установившееся за ними вследствие обычая: назначение советников. Бедные люди, не желающие брать адвокатов, или истцы, не уверенные в законности своих требований, обращаются за советом к судье, который бесплатно высказывает им свое мнение, во всяком случае, компетентное, о том, следует ли им вести процесс и каким образом надежнее его выиграть. Обычай этот выгоден как для тяжущихся, так и для самих судей, которые могут таким путем затушить в самом зародыше множество обременительных и скучных для них дел. Вот, напрlt;имерgt;, к судье подходит молоденькая, хорошенькая девушка и жалуется, что господин, у которого она жила в экономках, обещал жениться на ней и обманул ее.

— Кто же этот обманщик? — спрашивает судья.

— Он держит пари на скачках… Он профессор гимнастики… негр…

В камере судьи раздается смех присутствующих. Молодая девушка продолжает горячо и запальчиво:

— И потом вчера я узнала, что он уже женат. Теперь я его не люблю, я ненавижу этого урода. Я не стою за деньгами, только бы он был наказан. Я бы отдала все, что имею, если бы можно было хорошенько встряхнуть его.

Судья. Он, как профессор гимнастики, привык к разным встряскам; его этим не запугаешь; не лучше ли вам придумать для своих денег какое-нибудь другое назначение, более приятное и более полезное?

Девушка. Но неужели же он не будет наказан и за свою дерзость, и за то, что осмелился делать мне предложение, когда у него уже была жена?

Судья, ласково улыбаясь. Да неужели вы думаете, что он уже и теперь не довольно наказан? Вы говорите, что он негр; представьте же себе, что он должен чувствовать всякий раз, когда взглянет на свою жену и сравнит ее с вами?

Этот любезный комплимент судьи совершенно успокоил девушку. Она вышла, улыбаясь, из камеры, и предоставила наказание неверного угрызениям его совести. Через несколько минут к тому же судье подошел полицейский, который жаловался на мастерового, ударившего его без всякой видимой причины по зубам так сильно, что едва не вышиб ему челюсти. На вопрос судьи, почему обвиняемый мог позволить себе подобную дерзость, мастеровый объяснил:

— Извините, пожалуйста; меня жена так напугала, что я нарочно это сделал, чтобы только меня заарестовали.

Судья объясняет ему, что он вдвойне глуп, во-первых, потому, что может до такой степени бояться своей жены, во-вторых, потому, что от страха позволяет себе подобные бесчинства, и приговаривает его к 7-дневному содержанию в тюрьме.

Мастеровый. 7 дней! Это мало, господин судья! Будьте так добры, арестуйте меня на месяц! Мне смерть как не хочется опять так скоро возвращаться к жене!

Судья. Нет, я сказал 7 дней — и больше не могу; по обстоятельствам дела следовало бы совершенно оправдать вас; но полицейский чиновник не может являться искупительною жертвою за грехи жены вашей.

Вот пример необыкновенной аккуратности, с которою английские судьи придерживаются буквы закона. К одному мировому судье приводят человека, обвиняемого в похищении фунта чая из одного магазина. Свидетелем является 12-летний сын хозяина магазина, глухонемой, который может произнесть лишь несколько невнятных звуков. Несмотря на свой недостаток, мальчик казался очень неглупым, и весьма подробно изобразил знаками всю сцену воровства, свидетелем которой он был. По окончании рассказа, судья обратился к отцу мальчика с вопросом: получает ли его сын какое-либо религиозное воспитание?

— Я слишком беден, чтобы отдать его в институт глухонемых, — отвечал отец; — сам я хоть и честный человек, но в церковь хожу редко.

— В таком случае, — объявил судья, — я не уверен, насколько сын ваш понимает нравственную обязанность свидетеля, и не могу основать моего приговора на его показании.

Обвиненный в воровстве, боясь, что дело его будет перенесено в суд присяжных, чистосердечно признался в своем поступке и просил судью приговорить его к наказанию. Но судья остался непреклонен.

— Я не могу взять этого дела на свою совесть, — сказал он; — пусть присяжные рассудят его.

Этот соломонов суд, кажется, не нуждается в комментариях. В гражданском отделении лондонского суда на днях будет рассматриваться очень интересное дело. В 1830 г. один молодой ирландец, католик, женился на своей соотечественнице. Вскоре после того он бросил ее и потом три раза был женат. Наконец, несколько лет тому назад он умер, и большой мраморный памятник увековечивает память его в одном из важнейших приморских городов Англии. Во время жизни он платил ежегодную пенсию своей первой жене, и та не предъявляла своих прав; но теперь старший сын ее намерен доказать незаконность всех браков своего отца, кроме первого, и свои права на наследство его имением. Процесс этот интересен как по своей романической завязке, так и по тем аномалиям в английских законах о браке, какие он откроет.

Мы говорили в начале статьи о тех громадных размерах, которые имеет в Англии благотворительность. Ни в одной стране не тратится так много денег на общественное милосердие, нигде нет такого множества богоугодных заведений, содержимых частными лицами, как в Великобритании. В числе прочих учреждений этого рода несколько лет тому назад в Англии открыт был первый институт глухонемых, в котором этих несчастных учат говорить словами, а не мимикою и понимать говорящих по движению их губ. В настоящее время в этом заведении находится несколько мальчиков и девочек, разделенных на классы, как в обыкновенных школах. При входе в учебную комнату вы видите такие же столы, скамейки, на стенах такие же картины, как в обыкновенных училищах. Учитель вызывает детей по фамилиям, они встают, читают, объясняют предложенные им картины, решают арифметические задачи не хуже всяких других школьников, только при этом глаза их должны быть внимательно устремлены на лицо учителя, по движению губ которого они угадывают его вопросы. Подобный метод обучения глухонемых введен в Германии еще в прошедшем столетии, но в прочих странах он прививается с трудом. Во Франции глухонемые объясняются мимикой и говорят руками целые речи, понятные, конечно, только для их собратий по несчастию. Немцы нашли, что этого мало. Терпению и, можно сказать, самоотвержению их педагогов удалось окончательно ввести несчастных глухонемых в среду образованного общества, сделать для них доступным полное и свободное общение с цивилизованным миром. В настоящее время в Германии существует множество институтов, в которых глухонемые обучаются всем предметам элементарного образования преподавания и при этом свободно разговаривают друг с другом, как совершенно здоровые. Можно себе представить, каких громадных трудов стоит обучение подобного рода! Ребенок, которого привозят в заведение, обыкновенно свободно говорит мимикою; это некоторым образом его родной язык, на котором он легко и свободно разговаривает с товарищами и даже с учителями; знание этого общего всем глухонемым языка знаков необходимо для учителя, как для каждого педагога необходимо понимание детского лепета своего воспитанника. Через несколько времени после поступления ребенка в школу начинают учить его произносить звуки. Зрение и осязание должны заменять ему слух. Он не может слушать звуков, он должен наблюдать за положением рта, языка и гортани; учитель дает ему ощупывать свою грудь, свое горло и ясным громким голосом произносит: а. Ученик старается подражать ему; долго это не удается; наконец, после многих усилий он испускает какой-то звук, более похожий на блеяние, чем на человеческое произношение. Учитель доволен и тем, если ребенок хорошо усвоил положение рта, гортани и языка; если он главным образом понял, чего от него хочет учитель, тогда половина работы кончена; остается только посредством частого повторения приобрести легкость и ясность произношения. Запоминание букв обыкновенно мало интересует детей; они не могут понять, с какою целию требуют от них всех этих усилий. Но зато, когда им удается произнести первое слово или угадать его по губам учителя, тогда восторг их неописан. Они начинают напряженно следить за всеми лицами, находящимися в заведении; они понимают, что вскоре у этих лиц не будет от них досадливых тайн; они повторяют выученное слово старшим товарищам и видят, что их понимают, им отвечают, что с небольшим усилием они поймут и этот ответ. Они чувствуют, что теперь они могут сравняться со своими сверстниками, что они перестают служить предметом обидного сострадания для окружающих, что они могут принимать полное участие в жизни лиц, интересующих их. Когда первая трудность побеждена, дальнейшее учение идет уже быстрее. Обыкновенно ученики немецких школ, пробыв в институте лет 6–7, выучиваются говорить совершенно свободно и проходят полный курс элементарного преподавания. Чем успешнее подвигаются они в занятиях, тем охотнее заменяют они пантомиму обыкновенным разговорным языком, и воспитанники старших классов постоянно говорят между собою без помощи рук. Произношение они приобретают ясное, чистое; но голос у них обыкновенно совершенно однообразный, монотонный; не слыша ни себя, ни других, они не могут примениться к обыкновенным модуляциям речи. Тонко развитое зрение и изощренное внимание помогают им понимать все слова, произносимые их собеседниками, так что иногда можно целый час проговорить с глухонемым, не подозревая даже его недостатка. Английские газеты, описывая вновь открытый в Англии институт, с гордостию восклицают: «Чудо! В Англии немые говорят!» И действительно, заведение, о котором мы упоминали, может составить гордость страны; но англичане не должны забывать, что не они первоначальники в этом полезном деле; они лишь подражатели, хотя, без сомнения, весьма искусные подражатели. Слава же первого изобретения метода, первого его применения бесспорно принадлежит Германии, и имя Самуила Гейнике, благодетеля глухонемых, имеет полное право занять почетное место среди имен лучших друзей человечества.

Англичан обыкновенно считают, и по справедливости, народом промышленным и предприимчивым по преимуществу. А между тем легкомысленные французы навряд ли уступят им в изобретении отраслей промышленности, иногда с первого взгляда даже невозможных. Так, например: на палубе одного парохода, отправлявшегося из Кале в Дувр, важно прогуливался один английский джентльмен с сигарою во рту. Вдруг к нему подбегает вертлявый, любезный француз, с которым он познакомился в Трувиле. После первых приветствий между ними завязался разговор такого рода.

— Я еду в Брайтон.

— А я в Лондон.

— Долго вы намерены там пробыть?

— Не знаю, право, это зависит от обстоятельств, как пойдут дела.

— Так вы едете по делам, не для удовольствия?

— Да, я везу одного молодого англичанина к его семейству.

— Вы, вероятно, его учитель?

— Нет.

— Где же ваш молодой друг, его не видно на палубе?

— Он внизу.

— Так пригласите его отобедать с нами.

— Это невозможно, он мертвый.

— Мертвый!

— Он лежит в свинцовом гробу. Мое занятие в том и состоит, что я перевожу тела особ, скончавшихся во Франции, к их родственникам. Это дело очень выгодное, и если вам когда-нибудь понадобятся мои услуги…

Англичанин закашлялся, поблагодарил своего любезного собеседника и под предлогом морской болезни поспешно сошел в свою каюту, откуда не выходил до самого приезда в Дувр.

Предполагаемое авторство Н. С. Лескова. 1869 год.