"Понять - простить" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

XIX

— Фотограф пришел, — сказал кто-то в дверях. Стали размещаться, чтобы составить красивую группу подле гроба.

— Мамаша, вы сюда станьте, — указывал Абраша Гольдшмит.

— Поверните немного гроб. Приподнимите изголовье, — командовал фотограф. — Лицо не выйдет.

Гроб ворошили, трогали, поворачивали, приподнимали. Гуще шел пресный запах разложения, жужжали мухи.

— Смотрите в лицо покойника, товарищи, — сказал кто-то. — Так красивее выйдет.

— Господа, снимаю!.. Товарищи, не шевелитесь… Вы вот… подайтесь немного влево… Так… хорошо. Попрошу не шевелиться… Раз… два… три… Еще один снимок…

Когда фотограф ушел, все задвигались, заговорили. Стали снимать венки, понесли их к лафету. Открытый гроб привязали между колесами. Сзади становились музыканты. Кларнет проиграл, настраивая инструмент, какую-то трель. Бухнула труба.

Солнце ярко заливало красные ленты, бликами ложилось на цветы. На поле собирались любопытные, солдаты, латыши, какие-то женщины.

— Готово, что ли?

— Готово.

— Давайте! Трогай!

Лошади натянули постромки, гроб колыхнулся, Федор с высоты подмосток на лафете качнул значительно головой и покатился, окруженный толпой. Музыканты нестройно заиграли "Интернационал".

— Товарищи, постройтесь… Петь будем… Павлуша, идите дирижировать, Женя, задайте тон.

Музыканты притихли.

— Полтораста человек уже расстреляли за него, — сказал кто-то подле Липочки.

— Сказывали, Ленин приказал передушить их всех, сволочей.

Так им, мать их… и надо!

Федьку убили, и кажного из нас убить могут.

— Известно… буржуи…

Молодые голоса дружно, по-нотному, начали:

Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный И в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разроем До основанья, — а затем Мы наш, мы новый мир построим: Кто был ничем, тот станет всем. Это будет последний И решительный бой. С Интернационалом Воспрянет род людской.

Липочка шла по пыльному полю, смотрела на днище красного гроба, на цветы, на ленты. Жалко сжималось сердце. Как дорого дала бы она теперь, чтобы вместо этих страшных слов ненависти, проклятия и злобы, вместо хвалы совершенно не понятному ей, чужому и страшному «Интернационалу» услышать тихие, кроткие и такие значительные слова:

— "Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас…"