"Кэти Малхолланд. Том 1" - читать интересную книгу автора (Куксон Кэтрин)

Глава 3

Кэти была готова к выходу. На ней была чистая одежда, на воротничке ее лучшего платья красовалась брошь, которая в свое время принадлежала ее бабушке, густые блестящие волосы прикрывала шляпка с маргаритками, подаренная ей в прошлом году миссис Дэвис. Ее вид был очень опрятным и праздничным.

Девушка расправила юбку, ниспадающую до самых носков ее башмаков, и принялась разглядывать свои руки. Руки у нее были красные и распухшие, с поломанными ногтями, но настолько чистые, насколько только их смогли сделать такими горячая вода, сода и щетка.

Кэти окинула взглядом свой уголок в маленькой комнатке под самой крышей, где она жила вместе с Дотти Блэк, другой судомойкой, проверяя, все ли здесь в порядке, на тот случай, если миссис Дэвис решит заглянуть к ней. Удовлетворенная осмотром, она спустилась этажом ниже и, предварительно постучавшись, вошла в комнату экономки.

На экономке сейчас не было белого крахмального чепчика, и Кэти она показалась смешной без этой привычной детали ее наряда. Седеющие волосы женщины были аккуратно зачесаны назад, ее круглое румяное лицо покрывала мелкая сеть морщин, но тело ее было худым и подтянутым, как у молодой девушки. При виде Кэти экономка улыбнулась и шагнула ей навстречу.

— О, ты выглядишь так мило и опрятно, Кэти, — похвалила она, протягивая руку, чтобы обнять девушку.

Она не стала говорить: «Ты выглядишь красиво». Всякий раз, поговорив с этой на редкость красивой девочкой, вынужденной работать не покладая рук и живущей в нищете, миссис Дэвис опечаливалась — Кэти была достойна лучшей участи, нежели та, которая выпала на ее долю. Дотронувшись до броши на воротничке Кэти, экономка добавила:

— Она тебе к лицу. Ты выглядишь сегодня великолепно, Кэти.

Кэти поблагодарила миссис Дэвис немного застенчивой улыбкой, которая обнажила ее ровные белые зубы. Экономка улыбнулась в ответ и погладила девушку по щеке. На щеках у Кэти играл легкий румянец цвета топленых сливок, а кожа у нее была удивительно чистая и гладкая, как шелк. В этой девушке все было красиво, но именно глаза делали ее красоту такой яркой и необычной. В ее огромных зеленых глазах, обрамленных длинными пушистыми ресницами, таилось что-то особенное — их взгляд, казалось, говорил о бесконечности звездного неба. Никогда в жизни миссис Дэвис не видела, ни у кого таких глаз. В дополнение ко всему, у Кэти были дивные волосы — темно-каштановые, волнистые пряди отливали золотом.

За последние месяцы Кэти заметно выросла и оформилась, превратившись из девочки-подростка во взрослую девушку. Она все еще была слишком худа, но теперь ее тело стало женственным и грациозным, к тому же у нее заметно увеличилась грудь. Миссис Дэвис дотронулась до воротничка девушки и спросила:

— Ты надежно спрятала деньги?

— Да, миссис Дэвис, — кивнула Кэти. — Я положила их в кошелек, а кошелек приколола за корсаж платья.

— Молодец, Кэти. А теперь подожди минутку, у меня здесь припасено кое-что для тебя.

Миссис Дэвис подошла к комоду и достала из верхнего ящика несколько небольших плоских свертков. Кэти приподняла подол своего платья, и экономка спрятала свертки в два боковых кармана, пришитых к изнаночной стороне ее нижней юбки.

— Вот это, — сказала она, держа перед Кэти два маленьких пакетика, — чай и сахар. Они из моего личного пайка.

— О, да, миссис Дэвис, я знаю, я знаю, — Кэти поспешила уверить свою благодетельницу, что она ни в коем случае не подумала, что та могла стащить эти продукты из хозяйских запасов.

— А это ветчина и язык, они остались с моего вчерашнего ужина, — продолжала миссис Дэвис, показывая Кэти свертки. — Это мой сегодняшний пудинг, а здесь несколько кусочков каплуна.

Кэти заметила, что сверток с каплуном был самым большим. Она вспомнила, как повариха жаловалась вчера вечером, что так мало еды вернулось на кухню с хозяйского ужина, после того как объедки с их стола побывали в комнате у экономки. Благодарность переполнила ее сердце, когда она подумала, что миссис Дэвис приберегла все это для нее.

— Ну а теперь можешь идти, — экономка ласково дотронулась до ее щеки. — Передай от меня привет маме и скажи ей, что я очень довольна тобой, потому что ты прекрасно справляешься со своими обязанностями, и вообще, ты замечательная девочка.

— О, миссис Дэвис! Благодарю вас, миссис Дэвис. Я передам это маме, обязательно передам. И… спасибо вам за все.

Последние слова Кэти произнесла шепотом. Миссис Дэвис склонила голову набок, с нежностью глядя на Кэти, потом легонько подтолкнула ее к двери.

— Возвращайся к шести, — напомнила она.

— Да, миссис Дэвис. Я обязательно вернусь к шести.

— Вот и умница. И не надейся на попутные повозки, рассчитывай только на себя. Выйди из дома вовремя.

— Я выйду вовремя, миссис Дэвис. До свидания, миссис Дэвис, и еще раз спасибо. Огромное вам спасибо.

— До свидания, дитя мое.

День был жарким, небо — голубым и высоким. Выйдя с территории усадьбы через задние ворота, Кэти пустилась бегом вдоль расщелины и бежала до тех пор, пока не взмокла от пота. Тогда она, переведя дыхание, продолжала свой путь шагом, время от времени тихонько хихикая от переполнявшего ее счастья. Однажды она даже рассмеялась во весь голос, но тут же зажала ладонью рот и с опаской огляделась по сторонам.

Тропа, проходящая по краю расщелины, вывела ее на широкую дорогу, идущую в гору. Дойдя до вершины холма, Кэти остановилась. По пути домой она всегда останавливалась на минутку на холме, потому что отсюда открывался прекрасный вид: справа и слева зеленели бескрайние поля и луга, а вдали, у самой линии горизонта, виднелось темное неясное пятно — Джарроу. Еще была видна река. Она могла различить на фоне неба хрупкие очертания корабельных мачт и толстые трубы пароходов.

Теперь она снова бежала, бежала до тех пор, пока не увидела первые ряды выбеленных коттеджей, а это означало, что не позже чем через три минуты она будет дома.

Деревня состояла из восьми рядов двухкомнатных домов, по двадцать коттеджей в каждом. Коттедж Малхолландов двенадцатый в первом ряду. К дому вела узенькая дорожка, которая в дождливую погоду превращалась в грязное месиво.

Коттеджи первого и последнего рядов были открыты всем ветрам, что в жаркие летние дни — большое преимущество: в них всегда сохранялась прохлада. Этого, однако, нельзя было сказать о зимних месяцах, когда на них обрушивались холодные ветры с полей. А на первый ряд, в котором находился коттедж Малхолландов, стекала также вся дождевая вода с холмов. Но сегодня день был сухим и жарким. Грязи не было — были только солнце, пыль и едкий запах навоза, пропитывающий воздух.

Кэтрин Малхолланд поджидала дочь на пороге коттеджа. Завидев вдалеке ее хрупкую фигурку, она едва удержалась от того, чтобы не броситься навстречу. Но ей не хотелось привлекать внимание соседей, а потому она осталась стоять в дверях, ожидая приближения дочери.

Соседи постоянно обсуждали Кэти, высказывая свое удивление по поводу того, что дочь Малхолландов всякий раз возвращается домой, когда у нее выдаются свободные полдня. Им казалось странным, что эту девочку, работающую в роскошном и комфортабельном доме Розье, все еще тянет в грязный тесный коттедж ее родителей. В особенности удивлялись те, чьи дочери работали на веревочном производстве или, еще хуже, соскабливали окалину с котлов на красильной фабрике. В представлении этих людей положение Кэти, которая служила в господском доме, было достойно зависти. И Кэтрин прекрасно понимала соседей, она сама никогда не переставала радоваться, что ее дочь получила работу у Розье, — ведь она помнила, как маленькая Кэти скоблила котлы до тех пор, пока у нее не начинали кровоточить пальцы.

— Здравствуй, ма, — крикнула Кэти, приближаясь.

— Здравствуй, моя крошка.

Кэтрин отошла назад в дверной проем и открыла объятия дочери. Кэти бросилась на материнскую грудь и прижалась к матери всем телом, крепко обвив ее обеими руками. Не разжимая объятий, она подняла голову и, улыбаясь, посмотрела на мать, потом перевела взгляд на приоткрытую дверь комнаты, в которой сидело несколько мужчин, занятых оживленной беседой.

— Это мистер Рамшоу и мистер Фогерти, — шепнула ей на ухо мать.

При звуке этих имен улыбка сошла с лица Кэти, и в ее взгляде появилось беспокойство.

— У них неприятности? — спросила она.

Кэтрин молча, кивнула.

— Их что, выгнали с работы? — продолжала расспрашивать Кэти.

— Пока еще нет, но, думаю, скоро выгонят, — Кэтрин говорила тихо и поспешно. — Твоему отцу должны были выплатить тридцать шиллингов жалованья, а выплатили всего двадцать один. Это за целых две недели работы! Но другим повезло еще меньше, чем ему. Многим вообще не заплатили. На шахте творится Бог знает что. Мистер Рамшоу два дня не выходил на работу по болезни, но начальство не поверило, что он, в самом деле, был болен, и назначило ему штраф за прогулы. За эти два дня он не заработал бы и четырех шиллингов, но Бантинг взял с него двенадцать шиллингов штрафа. У всех шахтеров неприятности в последние недели. Так больше не может продолжаться. — Кэтрин медленно покачала головой и заключила шепотом:

— Но они скоро уйдут. Они через несколько минут собираются в часовне. А ты заходи, поздоровайся с папой.

Она слегка подтолкнула Кэти к двери, и девушка вошла в комнату. Там сидело трое мужчин и мальчик. Все четверо улыбнулись при ее появлении.

Родни Малхолланд, рослый худощавый мужчина, тридцати девяти лет, с большими глубоко посаженными глазами, впалыми щеками и темно-каштановыми волосами, шагнул к дочери и положил руки на ее плечи.

— Привет, крошка, — сказал он, с нежностью глядя на Кэти.

— Здравствуй, па.

Кэти посмотрела на отца. Она знала, что во многом походит на него. Ее отец был привлекательным мужчиной, хоть его внешность и была несколько суровой. Но сегодня он выглядел усталым и постаревшим.

— Как у тебя дела?

— Хорошо, па.

— Я рад, я рад.

Он медленно снял руки с ее плеч, и в течение нескольких секунд отец и дочь молча, смотрели друг на друга, потом Кэти повернулась к брату:

— Привет, Джо.

Джо был на год моложе сестры. Так же, как их отец, темноволос и худощав. Кэти заметила, что лицо брата сегодня бледнее обычного, а вокруг глаз темные круги. Он тоже выглядел усталым. Она обернулась, когда отец вновь обратился к ней:

— Ты ведь уже знакома с мистером Фогерти и мистером Рамшоу, не так ли?

— Да.

Кэти кивнула обоим гостям, приветливо улыбаясь.

Рамшоу и Фогерти тепло поприветствовали ее. Фогерти, маленький коренастый мужчина с сильным ирландским акцентом, сказал:

— Ты хорошеешь день ото дня, Кэти.

Кэти покачала головой, смущенно глядя в пол, и оставила без ответа этот комплимент.

— А ты прав, Деннис, — поддержал товарища Рамшоу, с восхищением глядя на девушку.

— Ну ладно, ладно, хватит ее хвалить, — вмешался Родни Малхолланд. Но, несмотря на строгий тон, в его голосе слышалась скрытая гордость. — Я не хочу, чтоб похвалы вскружили ей голову. — Он осторожно взял дочь за подбородок и, приподняв ее лицо, с улыбкой заглянул ей в глаза. — Я вернусь через полчаса, Кэти, — сказал он. — Ты пока отдохни, а потом мы займемся чтением.

— Хорошо, па.

— Ладно, пошли, — сказал Малхолланд своим товарищам, и все трое быстро вышли из дома.

— Я принесла немного еды, ма, — сказала Кэти, как только дверь закрылась за мужчинами.

Кэтрин стояла возле маленького столика в углу и с нежностью смотрела на дочь.

— В самом деле, моя крошка?

Кэти повернулась спиной к брату и, приподняв подол платья и нижнюю юбку, извлекла из своих потайных карманов свертки с едой.

— Здесь почти две унции чая, ма.

— О! — Кэтрин взяла маленький пакетик из рук дочери, глядя на него так, словно в нем был не чай, а золотая пыль. И действительно, чай, который стоил по шесть пенсов за унцию в лавке компании — в магазинчике Томми, как они ее называли, — был здесь на вес золота.

— А вот это сахар, а здесь ветчина, — продолжала Кэти, выкладывая на стол свертки с едой. — Вот остатки цыпленка, а вот это — пудинг, который приберегла со своего обеда миссис Дэвис, — наверное, она думала о Джо и Лиззи. — Она повернулась к брату и улыбнулась ему, потом спросила:

— А где Лиззи и дед? Он что, повел ее на прогулку?

— Лиззи у себя в комнате, — ответила ей мать. — Я думаю, ей лучше вообще не выходить, — сама понимаешь, соседи и так болтают… А твой дед пошел охотиться на жаворонков… — Едва сказав это, Кэтрин прикусила язык, вспомнив, как Кэти жалеет подстреленных птиц. — Прости, крошка. Я знаю, тебе это неприятно. Но понимаешь, он ведь должен чем-то занять свое время. А это помогает ему чувствовать себя полезным. И он, в самом деле, приносит пользу, — птица приходится очень кстати, когда мы не можем себе позволить много мяса… Прости, крошка. Я не должна была тебе говорить.

Кэтрин знала, что Кэти буквально боготворит деда, но никак не может примириться с тем, что он охотится на птиц. Сама Кэти никогда не ела птиц — даже в те времена, когда все они пухли от голода. Однажды ей удалось заставить дочь проглотить кусочек птичьего мяса, но девочку тут же стошнило — после этого Кэтрин больше не пыталась ее уговорить.

— Твой дед скоро придет, — сказала Кэтрин. — Он собирался вернуться до твоего прихода, но, должно быть, зашел слишком далеко и не рассчитал время. А ты ведь знаешь, он не может ходить быстро.

Кэти промолчала и повернулась спиной к матери. Внимательно посмотрев на брата, она ласково спросила:

— Ты плохо себя чувствуешь, Джо?

Джо, присевший на краешек стула возле камина, отрицательно покачал головой.

— Нет, Кэти, я просто устал. Я ведь сейчас работаю в Болдоне.

У Кэти вытянулось лицо.

— Ты хочешь сказать, они послали тебя в Болдон и тебе приходится каждый день проделывать весь этот путь пешком?

— Да, — кивнул Джо. — Идти туда — это еще ничего, а вот обратно… Я так устаю после работы!

— Ты и зимой будешь работать там?

— Я не знаю. Но мне ничего не остается, как идти туда, куда меня посылают. Это одно из условий контракта.

Одно из условий контракта! Когда сын произнес эти слова, у Кэтрин, разворачивающей свертки с едой, задрожали руки. Контракт, всегда контракт — этот безжалостный кусок бумаги, в который ее муж и ее юный сын внесли свои имена, в который все мужчины из их поселка вносили свои имена, чтобы любой ценой получить работу, чтобы прокормить свои семьи… Ее бедный мальчик работал под землей с одиннадцати лет. По ночам Кэтрин снились кошмары, в которых она видела своего сына, проводящего целые дни в подземелье, в кромешной тьме. Джо работал по десять часов в день, а иногда и по двенадцать. За это ему платили всего лишь шесть шиллингов в неделю.

Джо был ее единственным уцелевшим сыном. Другие ее четверо мальчиков умерли еще в младенчестве. С каждой новой потерей ее сердце обливалось кровью, но теперь Кэтрин была рада, что ее дети ушли, — ведь сейчас они в раю, в тепле и благоденствии, вдали от трудностей и лишений этой жизни. Всего она родила восьмерых детей, но выходить смогла только троих. Иногда она желала, чтоб их осталось только двое… Нет, нет, она не должна так думать. На то была Божья воля, что Лиззи осталась в живых.

— Ма, — Кэти подошла к матери, — как ты думаешь, может, мне стоит попросить миссис Дэвис, чтобы она поговорила с мистером Кеннардом, а тот замолвит словечко мистеру Уисдену, главному садовнику? Ему нужен новый помощник. Я слышала, как об этом говорила повариха.

— Не пойду я туда работать, — возразил Джо, прежде чем Кэтрин успела ответить. — Ты что, смеешься — начинать за три шиллинга в неделю? На следующий год здесь мне будут платить уже восемь шиллингов в неделю, а еще через пару лет я буду получать наравне с отцом. Я не собираюсь бросать эту работу. Было бы глупо терять три года стажа и начинать все заново за какие-то жалкие три шиллинга в неделю. Тем более что я ровно ничего не смыслю в садоводстве — оно меня и не интересует. — Заметив, что сестра грустно склонила голову, он поспешил добавить:

— Но все равно спасибо тебе за заботу, Кэти.

Брат и сестра с улыбкой посмотрели друг на друга. Они всегда были очень близки, никогда не ссорились, даже когда были совсем маленькими. В семье Малхолландов вообще не было принято ссориться, — Малхолланды смеялись вместе, плакали вместе, но и в горе, и в радости всегда были дружны и жили в мире и согласии друг с другом. А когда жить становилось совсем невмоготу, они все вместе обращались с молитвами к Богу. Жизнь шахтеров была очень тяжела — мужчинам приходилось постоянно бороться за существование, сносить невозможные условия работы, сталкиваться на каждом шагу с полицией и со стукачами. Поэтому мир в семье значил очень много для этих людей.

— Можно я приведу Лиззи, ма? — спросила Кэти.

— Да, да, конечно, — кивнула Кэтрин, и Кэти прошла через кухню к двери в смежную спальню.

На скамеечке возле крошечного окошка сидела женщина… или девочка? Лиззи Малхолланд было восемнадцать лет, но ее умственное развитие соответствовало развитию двухлетнего ребенка. Соседи называли Лиззи не иначе, как «идиот Малхолландов». В семье же считалось, что у девочки просто немножко не в порядке с головой. А для Кэти сестра была как птичка с переломанными крыльями и вызывала в ней ту же естественную жалость и сострадание, какую испытываешь к искалеченной птице.

Лиззи была среднего роста и страдала ожирением. Как бы мало она ни ела, она все время прибавляла в весе. Она могла просиживать часами без движения, и, если ее вовремя не отводили в туалет, она делала свои дела прямо на месте. Но не всегда Лиззи сидела спокойно. Случалось, что, повинуясь своим странным импульсам, она вдруг вскакивала на ноги и бросалась прочь из дома, и, если ее не останавливали вовремя, она могла идти и идти, куда глаза глядят. Однажды она убежала и пропадала неизвестно где целый день, пока ее не подобрал один извозчик за Ньюкаслом. Извозчик узнал ее и привез домой, где Лиззи встретили с такой радостью, словно она была самым любимым членом их семьи. Никто даже не подумал наказывать ее за бегство. Но неожиданные побеги Лиззи требовали неустанной бдительности домашних; ненормальная дочь Малхолландов стоила семье многих хлопот.

При виде сестры заплывшее жиром лицо Лиззи растянулось в бесформенной улыбке.

— Кэти, — промурлыкала она и, когда сестра подошла к ней, спрятала свою большую голову на ее груди.

Этот жест означал беспредельное обожание. Ни к кому из домашних Лиззи не была привязана так сильно, как к Кэти.

— Здравствуй, Лиззи, — сказала Кэти. Глядя на голову сестры, прильнувшую к ее груди, она вдруг вспомнила, что там, за вырезом платья, у нее кое-что припрятано. — Ма, ма! — закричала она, оборачиваясь к двери и тем временем подавая руку Лиззи, чтобы помочь ей встать. — Не знаю, что это на меня нашло сегодня. Представляешь, я забыла о самом главном — о моей зарплате!

Вместе с Лиззи она поспешила назад в кухню, где проворными пальцами расстегнула две верхние пуговицы платья, ослабила шнур корсажа и, сунув руку под нижнюю сорочку, достала оттуда маленький матерчатый кошелек, приколотый к ней булавкой.

— Ты просто не поверишь, ма! — проговорила она, задыхаясь от волнения. — Я всю дорогу думала о том, как отдам тебе деньги — а как только вошла в дом, сразу же о них забыла. Ну и память у меня!

Она подбежала к матери и вложила ей в руки кошелек, из которого Кэтрин извлекла четыре шиллинга. Едва взглянув на деньги, она открыла объятия и прижала к себе дочь — но так же быстро ее оттолкнула, словно чего-то устыдившись. Вытянув вперед руку, она разжала кулак с деньгами и сказала нетвердым голосом:

— Ты должна оставлять себе по шиллингу каждый месяц, Кэти.

— По шиллингу, ма? Ты что, зачем мне целый шиллинг? — Кэти энергично замотала головой. — Трех пенсов будет вполне достаточно. Миссис Дэвис сохранила для меня полкроны. Нет, ма, мне не нужен шиллинг.

Она оттолкнула руку матери так резко, что деньги посыпались на пол. Девочка тут же бросилась их собирать. Одна монета закатилась в грязную щель между каменных плит и застряла там. Когда Кэти, стоя на коленях, подковырнула монету ногтем, пытаясь извлечь ее из щели, резкий смердящий запах ударил ей в ноздри. В дождливую погоду вода из навозных куч стекала под фундамент дома и просачивалась между плит, поэтому в доме всегда дурно пахло, в особенности летом.

Когда все четыре монеты были, наконец найдены, Малхолланды дружно засмеялись. Кэти открыла боковую дверь и сполоснула пальцы в деревянном корыте на скамейке, прикрепленной к задней стене дома. Взглянув на коттедж напротив, она увидела головку Бетти Монктон, выглядывающую из-за забора.

— Привет, Кэти, — крикнула ей Бетти.

— Привет, Бетти, — отозвалась Кэти и поспешила в дом.

В детстве Кэти и Бетти играли вместе, но потом Кэти отдалилась от подруги. Семья Монктонов не пользовалась особым уважением в поселке. Отец Бетти пил, а мать была ленива и не заботилась о порядке в доме. А главное, Монктоны никогда не ходили в церковь. Повзрослев, Кэти стала смотреть на подругу детства немного свысока еще и потому, что бедняжка Бетти работала на скручивании веревок, в то время как она, Кэти, служила в господском доме. Кэти знала, что не права, ставя себя выше соседской девочки, однако ничего не могла с собой поделать. Ведь ее собственная семья пользовалась всеобщим уважением, несмотря на то, что у них была слабоумная Лиззи.

Кэти едва успела войти на кухню и сесть, как со двора послышались шаркающие шаги и стук костыля ее деда. Она тут же вскочила на ноги и подбежала к задней двери, где увидела деда, поспешно сующего под скамейку небольшой мешок, который он принес с собой.

— А! Вот и ты, моя маленькая радость! — воскликнул старик при виде внучки. С ловкостью, приобретенной за одиннадцать лет, прошедшие с тех пор, как он лишился ноги, Вильям Финли почти перепрыгнул через ступеньки крыльца и, прислонив костыль к стене, сжал Кэти в объятиях. — Господи, крошка, кажется, я сто лет тебя не видел. Дай-ка на тебя посмотреть.

Балансируя на одной ноге, Вильям взял внучку за плечи и слегка отстранил ее, внимательно вглядываясь в ее лицо.

— Я вижу, ты еще подросла с тех пор, как в последний раз была дома. Ты так быстро растешь! Только жиру у тебя не прибавилось, — голос старика сорвался на высокой ноте, и он с нежностью похлопал внучку по худой щеке. — Ты говоришь, что тебя прекрасно кормят у Розье, но что-то по тебе это не заметно.

Кэти широко улыбнулась деду.

— А у тебя-то как дела, дедушка? — спросила она. — Как ты себя чувствуешь?

— Великолепно. Просто великолепно! Никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Ну, давай зайдем в дом, крошка, и ты расскажешь мне все твои новости.

Вильям взял костыль и проковылял в комнату. Кэтрин принесла для отца деревянный стул с высокой спинкой и поставила его рядом со стульчиком, на который присела Кэти. Кэти, радуясь обществу деда и матери, молча, переводила взгляд с одного на другого. Потом, глядя на мать, сказала:

— Что-то папы долго нет.

— Он вряд ли появится в ближайший час, — сказал Вильям. — Я проходил мимо часовни, там собирается народ. Приходят даже шахтеры из других деревень. Я думаю, им есть о чем потолковать.

При этом сообщении Кэтрин опустила глаза. Ей было неприятно, что шахтерам приходится использовать для своих собраний святое место — часовню. Но ведь у них нет другого выхода: если они соберутся на улице, их тут же обвинят в нарушении порядка, в особенности, когда с ними Рамшоу и Фогерти. Кэтрин никогда не оставлял страх, что опять начнут выгонять шахтеров из поселка. Начальство также грозилось снести часовню, если шахтеры будут устраивать в ней митинги. А сломать часовню совсем нетрудно — это всего лишь маленькая хрупкая постройка, опирающаяся о стену одного из дальних коттеджей. Добиться разрешения построить часовню и использовать ее для религиозных собраний стоило немалых усилий. Это было просто невыносимо: им приходилось бороться буквально за все, даже за право иметь свою церковь. Хозяева, по всей видимости, считали их не людьми, а какими-то безмозглыми и бездушными существами, которым было вовсе не обязательно молиться Богу. Хозяевам было нужно лишь одно — чтобы шахтеры слепо и беспрекословно подчинялись, желаний и потребностей у работников не должно быть. А если кто-то осмеливался заявить о своих потребностях, его объявляли вольнодумцем и зачинщиком беспорядков и обвиняли в подстрекательстве. Шахтеры пытались достичь соглашения с хозяевами путем мирных переговоров, но стоило им только высказать вслух свои просьбы, как на них набрасывалась полиция… Только не надо думать об этом сейчас, одернула себя Кэтрин. Ведь сейчас ее дочь с ней, — а значит, все хорошо.

Кэти тем временем принялась рассказывать новости. Главным событием в господском доме были, конечно, приготовления к балу.

— Итак, — начала она, с нежностью глядя на мать и деда, — дом сейчас сверкает чистотой, таким красивым и чистым я еще никогда его не видела. Все полы и стены вымыли, а на всех окнах повесили новые атласные шторы — в столовой, в гостиной, на галерее…

— А какого они цвета? — спросила Кэтрин, наклоняясь к дочери.

Тут Кэти заколебалась. Она никогда не была ни в столовой, ни в гостиной — лишь однажды увидела мельком кусочек шторы через приоткрытую дверь, когда проходила через зал, неся таз с водой для одной из горничных. Но, поразмыслив, она с уверенностью сказала:

— Они голубые, ма. Небесно-голубые. Они такие плотные, тяжелые. А еще, знаешь, в доме почистили все ковры. Я видела, как они вытащили на газон длинную ковровую дорожку с лестницы и долго драили ее щетками. А в пятницу из зала убрали всю мебель, потому что там будут танцевать — и будет настоящий оркестр! — Кэти посмотрела на брата, с интересом слушающего ее рассказ, и Джо покачал головой, выражая тем самым свое восхищение. — А видели бы вы, какую еду готовят для гостей! — с энтузиазмом продолжала она. — Чего там только нет! Вы даже представить себе не можете, сколько всяких продуктов хранится у них в кладовых. А миссис Дэвис каждое утро начинает с того, что печет торты и пирожные. Она лучше всех умеет готовить сладости. Вы бы знали, какие вкусные трюфели, и меренги она печет! — Кэти причмокнула языком и облизнула губы. — Они просто таят во рту, ма. А еще она составляет букеты, которыми украшают праздничные столы. У нее получаются такие красивые букеты!

— А ты сама видела эти столы, Кэти? — спросил дед, когда девушка замолчала, переводя дыхание.

Кэти медлила с ответом, ей ни разу не довелось увидеть праздничные столы — но ведь, если она признается в этом домашним, весь ее рассказ потеряет свою волшебную прелесть. Поэтому она решила прибегнуть к маленькой лжи.

— Ну, однажды… мельком, — пробормотала она.

Затем она принялась с воодушевлением описывать кулинарные чудеса, которые творила на кухне повариха, со всеми их наивкуснейшими подробностями, — умолчав, разумеется, о тех грубостях, которые ей приходилось ежедневно сносить от этой женщины. В восторженных тонах Кэти рассказала родным о своей хозяйке — о хозяйке, которую она, бывало, не видела целыми месяцами, но это не имело значения.

Хозяйка, сказала она, специально ездила в Лондон за бальным платьем. Далее последовало подробное описание этого чудесного наряда. Платье было из зеленой тафты; спереди на него были нашиты шелковые розочки и листики. Оно было таким пышным, что могло стоять само по себе. Следует отметить, что описание платья было более или менее правдивым, поскольку разговор о нем между Джейн Стоквелл и миссис Дэвис был подслушан Дэйзи Стадд, которая и передала его во всех подробностях обитателям кухни.

Закончив описания приготовлений к балу, Кэти перешла к мисс Терезе. Она рассказала о ее неожиданном появлении в доме родителей, сказав, что никто бы и не заметил приезда молодой хозяйки, если бы мистер Кеннард не упомянул об этом в присутствии других слуг. Она также отметила ее скромную манеру одеваться — еще более скромную, чем до замужества.

— Мне кажется, она несчастлива, ма, — сказала Кэти. — У нее такое печальное лицо. И она все время ходит с опущенной головой. До того как она вышла замуж, и, когда мисс Эйнсли еще была в доме, я часто видела, как она бегает и смеется. Они все время гуляли вместе вдоль стены в саду и по пастбищу… Мне жалко, что мисс Тереза погрустнела, ма. Мне нравится мисс Тереза.

— Я знаю, Кэти, — сказала Кэтрин.

Ее не удивляло, что семнадцатилетняя девушка, вышедшая замуж за человека, который годится ей в деды, выглядит грустной и несчастной.

Кэти завершила свое повествование о жизни в господском доме случаем во дворе, когда она упала с помойными ведрами и забрызгала бриджи мистера Бернарда. Весь рассказ она превратила в шутку над самой собой, и, когда она закончила говорить, ее слушатели покатывались со смеху. Даже Лиззи присоединилась к всеобщему веселью, хоть, конечно, и не могла понимать, над чем они смеются.

— И что, его одежда была, в самом деле, грязная? — спросил Джо, смакуя подробности этой сцены.

— Да. Я забрызгала его бриджи сверху донизу.

— И тебе попало за это? — продолжал расспрашивать брат.

— Нет. К счастью, никто этого не видел, кроме мистера Роджера. Мистер Роджер был с ним. Он и поднял меня с земли. — Кэти повернулась к матери:

— Знаешь, ма, мистер Роджер очень добрый. Он, как мисс, Тереза — такой же добрый и вежливый. — Кэтрин кивнула, и Кэти продолжала:

— Не знаю, что бы со мной случилось, не будь там мистера Роджера. Мистер Бернард так рассердился! Он бы переполошил весь двор, позвал бы повариху, и тогда… Боже, даже страшно подумать, что сделала бы со мной повариха! — Она запрокинула голову и закатила глаза, разыгрывая смертельный ужас, потом со смехом заключила:

— Ну да, она бы посадила меня на вертел и поджаривала бы на огне всю ночь. Она бы непременно зажарила меня живьем.

Все опять дружно расхохотались. Веселая болтовня еще продолжалась, когда вернулся Родни Малхолланд.

С появлением главы семейства атмосфера в доме сразу же стала серьезной. Как это было заведено всякий раз, когда Кэти приходила домой, Родни сел рядом с дочерью и слушал, как она читает отрывки из Библии. Домашние тем временем разбрелись по углам: старик Вильям грелся возле огня — несмотря на жаркую погоду, его знобило; Джо устроился на родительской кровати возле стены и незаметно для себя самого задремал, убаюканный голосом сестры; Кэтрин хлопотала по дому. Только Лиззи осталась сидеть на месте, не сводя с Кэти обожающих глаз.

Сегодня, отступив от своего правила, отец не стал будить Джо и требовать, чтобы тот присоединился к уроку чтения, — он понимал, что мальчика вымотала работа в Болдоне. Тихонько подойдя к спящему сыну, Родни осторожно подтянул на кровать его свисающие ноги и заботливо укрыл его старой штопаной дерюжкой.

Кэти читала медленно, запинаясь на длинных словах. Отец заставлял ее повторять трудные слова по нескольку раз, чтобы она их запомнила. Дойдя до слова «искупление», она запнулась.

— Никто, кроме Бога, не может даровать…

— Разбей слово на три части, Кэти, — подсказал отец. — Ис-куп-ление, искупление.

— Искупление, — повторила за ним Кэти. Потом продолжала читать:

— Дай ей искупление, и она очистится своей кровью. Это тот закон, который рождает мужчин и женщин. И если она не сможет принести ягненка, она принесет двух…

— Че-ре-пах.

— Че-ре-пах или двух молодых голубей, один для греха, другой для искупления. И священник попросит об искуплении для нее, и она будет очищена.

Кэти не понимала ни слова из написанного в Библии, но ей было радостно оттого, что она умеет читать.

Пришло время уходить. После долгих протестов Кэти, в конце концов, согласилась взять шесть пенсов из принесенных ею денег, однако решительно отказалась от шиллинга. Шиллинг, конечно, пришелся бы ей очень кстати. Если бы у нее был шиллинг, ее мечта о кружевном воротничке и белых хлопчатобумажных перчатках, которые она видела у коробейника, когда тот в прошлый раз подходил к задней двери дома, стала бы почти осуществимой. Но она не могла брать эти деньги, зная, как нуждаются ее домашние.

Процедура прощания была обычной. Сначала она поцеловала Лиззи в щеку и терпеливо ждала, пока сестра держала голову у нее на груди, затем погладила ее по волосам и сказала:

— Будь, умницей, Лиззи. Увидимся через две недели.

В ответ Лиззи посмотрела на нее, и цвет ее глаз изменился, указывая на то, что какая-то часть затуманенного сознания девушки была все-таки способна воспринимать происходящее и сейчас переживала расставание с любимой сестрой.

Попрощавшись с Лиззи, Кэти подошла к Джо. Она положила руку на плечо брата, а брат положил руку на ее плечо.

— Постарайся побольше спать, — сказала Кэти.

— Постараюсь, Кэти, — ответил Джо. — До встречи.

— До встречи, Джо.

Потом она обвила руками шею отца и поцеловала его в щеку. Отец в течение нескольких секунд не выпускал ее из объятий, крепко прижимая к себе. После отца настала очередь матери. Мать не обняла ее, пока они не дошли до самого порога, и только на пороге заключила ее в объятия. Потом, мягко отстранив дочь, Кэтрин провела кончиками пальцев по ее лицу, поправила ее шляпку и сказала на прощание:

— Будь хорошей девочкой, Кэти, и слушайся миссис Дэвис.

— Да, ма. Я обязательно буду ее слушаться. До встречи, мои родные.

— До встречи, Кэти, — ответили ей все, за исключением деда, с которым она пока не прощалась, потому что Вильям всегда проходил вместе с ней первую милю пути.

Когда они с дедом дошли до последнего ряда коттеджей, Кэти обернулась и помахала рукой отцу, матери, брату и сестре, глядящим ей вслед с порога, и те помахали в ответ. А когда они были уже на торфяном поле, она еще раз обернулась и махнула рукой, прежде чем коттедж Малхолландов скрылся из виду. Потом она и дед продолжали свой путь вдвоем.

Эти минуты, когда он шел вместе с внучкой через поля, были для Вильяма самыми важными минутами из всего дня, проведенного с ней. Он всегда провожал Кэти на обратном пути, с тех самых пор, как она еще одиннадцатилетним ребенком поступила работать к Розье. В любую погоду — в дождь, в мороз, в ненастье — старик проделывал вместе с девочкой первую часть пути, а потом еще долго смотрел ей вслед, стоя на вершине холма, где они обычно расставались.

Вильям не был таким богобоязненным человеком, как его зять, он не ходил ни в церковь, ни в часовню, не читал Библию — но не проходило и дня без того, чтобы он не поблагодарил Бога за то, что Он послал ему внучку. Он благодарил Всевышнего за свет и радость, которые пришли в его жизнь с рождением Кэти. Внучка скрасила его унылую, беспомощную старость. Внучка помогла ему забыть обо всех пережитых горестях.

Одиннадцать лет назад Вильям потерял ногу во время аварии на Хеббурнской шахте. Это случилось вскоре после того, как начали использовать лампу безопасности Дэйви. Лампа, которая должна была значительно облегчить труд шахтеров, вызывала у рабочих почти благоговейное чувство, и такое же чувство она вызывала у хозяев шахты. Они считали, что с лампой отпадают все проблемы, поэтому с ее появлением техникой безопасности стали пренебрегать в большей степени, чем прежде. Даже жизненно важные вентиляционные отверстия не всегда продувались — к чему лишние затраты, когда есть чудо-лампа? В результате на шахте повысилась концентрация взрывоопасных газов, а нарастающий натиск воды из-под земли и спровоцировал взрыв. Во время взрыва погиб тридцать один человек, а многие остались покалеченными на всю жизнь. Вильяма до сих пор мучили по ночам кошмары, в которых он задыхался, беспомощно лежа среди изувеченных окровавленных тел. На самом деле, когда случилась авария, он не видел ни трупов, ни крови, потому что в шахте царила кромешная тьма, но он чувствовал их вокруг себя, и это страшное ощущение снова возвращалось к нему чуть ли не каждую ночь. Но днем, когда рядом была внучка — его веселая, разговорчивая, приветливая Кэти, Вильям забывал о своих ночных ужасах, и тьма рассеивалась, мир озарялся светом.

Дед и внучка добрались до вершины холма, и Кэти, заметив, что Вильям задыхается после трудного подъема, сказала:

— Тебе не надо было идти со мной так далеко, дедушка.

— Пустяки. — Старик горделиво вскинул голову. — Если бы я мог видеть сквозь холм, я бы отпустил тебя одну и раньше. Зато отсюда я смогу наблюдать за тобой, пока ты не дойдешь до самой усадьбы.

— Но ведь сейчас еще светло. Разве кто-то может напасть на меня средь бела дня? Другое дело зимой, когда темнеет рано, — сказала Кэти, которая темными зимними вечерами мчалась бегом всю дорогу от холма до усадьбы.

Вильям устало опустился на землю, и Кэти присела рядом с ним. Не спеша она расстегнула перед платья, достала из-под нижней рубашки кошелек и, вынув из него три пенса, протянула их деду.

— Нет, нет, я ни за что не возьму твои деньги. Ни за что, — решительно запротестовал тот, отталкивая ее руку.

— Ну, пожалуйста, дедушка, возьми. Ты сможешь пойти в таверну и выпить пива на эти деньги…

— Нет, дорогая, нет. Что тогда останется тебе? Всего три пенса. Получается, ты работаешь целый месяц за три пенса?

— А вот и нет! — возмутилась Кэти. — Я получаю не три пенса, а четыре шиллинга в месяц, и ты прекрасно это знаешь.

— Да, знаю. — Лицо старика было угрюмым. — И эти четыре шиллинга уходят на мое содержание.

Кэти посмотрела на деда широко раскрытыми глазами, открыла было рот, собираясь ему возразить, но, не найдя подходящих слов, плотно сжала губы. Через некоторое время она сказала:

— Не говори глупостей, дедушка. Я всегда отдаю деньги маме. При чем же здесь ты?

— Да, да, — Вильям медленно качал головой. — Я знаю, что ты отдаешь деньги маме. Но твоих трех пенсов я все равно не возьму.

— Какой ты все-таки упрямый! — не выдержала Кэти. — Знаешь, что я сделаю? Смотри! — Она положила монетки на траву между ними. — Если ты их не возьмешь, эти деньги будут лежать здесь, пока не заржавеют.

Дед посмотрел на нее из-под нахмуренных бровей, а Кэти весело улыбнулась ему в ответ. В этот момент оба услышали приближающиеся шаги. Они одновременно обернулись на звук и посмотрели вниз. По дороге шел мужчина.

— Это Бантинг, — сказал Вильям, понизив голос.

Кэти отвернулась от дороги и посмотрела на деда.

— Ладно, дедушка, я лучше пойду.

— Нет, подожди. Пусть он сначала пройдет. Я не хочу, чтобы он к тебе подходил.

Марк Бантинг работал на шахте контролером-весовщиком. В его обязанности входило проверять качество угля, доставляемого шахтерами наверх. В его власти было урезать вдвое количество добытого угля, засчитывающееся шахтеру, если в семисотпудовой корзине не хватало двух или трех пудов. Таким образом, отнятая у шахтера половина доставалась хозяевам бесплатно. То же наказание применялось, если в корзине среди угля находили несколько камней, и человек, добывающий уголь при тусклом свете свечи, получал вдвое меньше денег. Все контролеры-весовщики работали на комиссионной основе, поэтому они были заинтересованы в том, чтобы забраковать как можно больше корзин.

Марк Бантинг был коренастым мужчиной с темными кустистыми бровями, нависающими над глубоко посаженными глазами. Лицо его было полным, а губы тонкими. Как большинство людей его профессии, Бантинг был одинок. Рабочие ненавидели Бантинга, а хозяева, зная о его мошенничествах, презирали, хоть такой работник и был им удобен. Бантинг жил в полумиле от деревни, не в вонючем тесном коттедже, а в просторном добротном доме с двумя комнатами на нижнем этаже и двумя на верхнем, который был предоставлен ему его работодателями. Дом был окружен садом, а в саду сидела на цепи большая злая собака. Бантинг постоянно нуждался в защите, к тому же он должен был знать заранее о приближении визитеров. Собака, правда, не всегда могла защитить его от нападений, о чем свидетельствовал длинный шрам, пересекающий его щеку от скулы до подбородка. Впрочем, случалось и такое, что весовщиков находили в канавах с размозженными черепами.

— Неплохой сегодня день. — Бантинг поднялся на холм и остановился в ярде от того места, где сидели Вильям и Кэти.

Прошло несколько секунд, прежде чем старик ответил.

— Неплохой, — сказал он, не поднимая глаз.

Кэти с любопытством покосилась на Бантинга, о котором она так много слышала, но которого видела впервые. Она заметила, что его одежда разительно отличается от тряпья, в которое одевались жители шахтерского поселка. Бантинг был одет в добротный элегантный костюм, в отличие от шахтеров, он носил пиджак и галстук. Своим внешним видом этот человек напоминал Кэти хозяина и его сыновей, но отличался от них манерой говорить. Голос Бантинга был груб и звучал резко.

Какое-то особое чутье подсказало Кэти, что этот человек одинок, и странное чувство жалости внезапно овладело ею. Она знала, что, жалея Бантинга, она в некотором смысле совершает предательство по отношению к людям ее среды, знала, что таких, как Бантинг, жалеть нельзя, однако ничего не могла с собой поделать. Да, этот человек противен ей, но, тем не менее, он одинок, а одинокие люди всегда вызывали у нее жалость.

Бантинг смотрел на Кэти неподвижным, ничего не выражающим взглядом. Но, когда Вильям поднял голову и встал, он резко развернулся и, не сказав ни слова, зашагал прочь.

Вильям дождался, пока Бантинг отошел на безопасное расстояние, прежде чем заговорить.

— Подожди несколько минут, не уходи прямо сейчас, — сказал он вполголоса. — Ты ведь не хочешь столкнуться с ним на дороге?

Нет, конечно, она не хотела сталкиваться с этим человеком. То, как Бантинг посмотрел на нее, напугало Кэти, хоть она и не смогла бы объяснить почему. Может, его взгляд и был рассчитан на то, чтобы отпугивать людей, как женщин, так и мужчин. Наверное, это было его средством защиты — ведь Бантинг хоть и крепко сбит, но роста небольшого и особой физической силой не отличался.

— А вот теперь, ты можешь идти, — сказал Вильям через пару минут, когда Бантинг скрылся из вида.

— Да, дедушка.

Кэти встала и стряхнула с юбки стебельки травы. Подойдя к деду, она обняла его одной рукой за шею, а другую засунула ему в карман, опуская туда монетки. Когда он начал протестовать, она уже бежала вниз по склону.

— До свидания, дедушка! — крикнула она, оборачиваясь на ходу.

И старику ничего не оставалось, как крикнуть в ответ:

— До свидания, моя крошка!

На дороге Кэти несколько раз останавливалась и, обернувшись, махала рукой деду, оставшемуся на вершине холма, пока не добежала до поворота. У поворота она обернулась в последний раз, но уже не смогла его увидеть. После поворота она пошла шагом, с удовольствием перебирая в памяти подробности чудесного дня, проведенного дома с родными.

Она была так счастлива, что ей хотелось петь, смеяться. Неожиданно для себя самой она вдруг закружилась на месте; пыль вздымалась облаком из-под ее башмаков, а юбка развевалась колоколом вокруг ее ног. Потом она долго бежала и смеялась безо всякой причины, юная, беспечная и невероятно счастливая. Жизнь прекрасна и удивительна! Во вторник будет бал… Мысль об этом волнующем событии вызвала в ней новый прилив радости. Может, ей даже удастся взглянуть на танцующие пары. В прошлый раз, когда хозяева устраивали бал, миссис Дэвис позволила ей и Дотти посмотреть на танцующих через приоткрытую дверь зала, но тогда она ничего толком не увидела, только иногда мелькал перед глазами кринолин. Но все равно было очень интересно. А во вторник будет еще интереснее, потому что такого количества гостей, как в этот раз, хозяева еще никогда не приглашали. Когда она пойдет домой через две недели, у нее, в самом деле, будет что порассказать.

Завидев вдали мужскую фигуру, идущую ей навстречу, Кэти замедлила шаг. Бантинг возвращался с прогулки — даже на таком расстоянии она сразу же узнала этого неприятного человека. И по мере того, как расстояние между ними сокращалось, ею все сильнее и сильнее овладевала нервная дрожь. Дотти как-то рассказала ей, что однажды она увидела дьявола и так перепугалась, что на ее лице от страха выступили пятна, которые так и не удалось свести. И это было правдой — лицо Дотти действительно было покрыто темными пятнами. Кэти подумала, глядя на приближающегося Бантинга, что испытывает сейчас в точности такое же чувство, какое испытала, наверное, Дотти при встрече с дьяволом.

Когда Бантинг поравнялся с ней и, остановившись как вкопанный, уставился на нее своим пустым немигающим взглядом, она непроизвольно прикрыла ладонью лицо, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Куда ты идешь? — спросил Бантинг.

— На… на усадьбу.

— К Розье? Она кивнула.

— Что ты там делаешь?

— Я там работаю. Судомойкой.

Бантинг внимательно смотрел на девушку, сам удивляясь тому, что остановился. Он не любил женщин и не испытывал в них какой-либо необходимости. Но эта девушка почему-то вызывала у него любопытство.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Кэти… Кэти Малхолланд.

Ах, значит, перед ним дочь Большого Малхолланда, подумал Бантинг.

— Это твой дед тебя провожал?

— Ага. То есть да.

Он не сводил с нее своих мутных неподвижных глаз. Испуг девушки доставлял ему истинное наслаждение.

— Сколько тебе платят? — продолжал выспрашивать он.

— Шиллинг в неделю.

— Ха! — Бантинг издал лающий звук, похожий на смех, который, однако, не был смехом, и его подбородок дернулся вверх. — Тебя отпускают домой каждое воскресенье?

— Нет. Через воскресенье. — Кэти покачала головой и отступила на шаг. — Я должна идти, а то я опоздаю, — поспешно добавила она, продолжая пятиться.

Ее страх приводил Бантинга в восторг. Ему захотелось притвориться, будто он собирается прыгнуть на нее, чтобы испугать ее еще больше. Он мог поспорить, что в таком случае девчонка непременно наделает в штаны. Наблюдая, как она бегом удаляется по направлению к усадьбе, Бантингу вдруг пришло в голову, что девушка, отвечая на его вопросы, ни разу не добавила слова «сэр». А ведь девушка ее положения обязана говорить «сэр» такому человеку, как он.

Бантинга задело, что даже страх не смог заставить девчонку обращаться к нему с подобающим почтением.

Кэти все еще бежала, когда обнаружила, что она уже на территории усадьбы. Тогда она пошла шагом, нажимая руками на грудь, чтобы избавиться от одышки. Ну и напугал же он ее! Он так нехорошо на нее смотрел… Но все равно ей было его жаль. Странно, что она жалеет человека, который вызывает в ней такой страх и неприязнь… Только она ни в коем случае не должна говорить об этом родителям. Отец и мать не поймут ее жалости.

Она все еще задыхалась, когда вышла на лужайку перед домом и увидела мисс Терезу, сидящую на траве с книгой в руках. Мисс Тереза не читала книгу, а лишь задумчиво перебирала ее страницы. Ее взгляд был устремлен вдаль. Приблизившись к ней, Кэти присела в легком поклоне и уже хотела пройти мимо, когда молодая хозяйка обратилась к ней.

— Ты навещала родителей, Кэти? — спросила она.

— Да, миссис… мисс Тереза.

Почему-то Кэти не могла назвать Терезу «миссис Нобль» или «мэм».

— Ну и как поживают твои папа с мамой?

— О, у них все в порядке, мисс Тереза.

— А ты приятно провела время?

Улыбка Кэти растянулась до ушей.

— О да, мисс Тереза. Чудесно!

— Присядь-ка на минутку и расскажи мне о твоем доме. — Тереза подвинулась на траве, приглашая ее сесть.

— Что, мисс? — переспросила Кэти, словно не расслышала ее слов.

Но она прекрасно расслышала и была, как всегда, приятно удивлена столь добрым обращением молодой хозяйки. Странная, однако, женщина мисс Тереза: она обращается со слугами, как с себе равными. Кэти представила себе, что скажут на кухне, если увидят ее сидящей рядом с мисс Терезой. Слуги наверняка скажут, что мисс Тереза ведет себя слишком вольно, так не следует поступать настоящей леди. Что ж, может, мисс Тереза, в самом деле, ведет себя не как леди — это, однако, не мешало Кэти всей душой симпатизировать ей.

— Спасибо, мисс Тереза, но… Миссис Дэвис уже ждет меня, и я бы не хотела опоздать.

— Да, я понимаю, — Тереза посмотрела на нее снизу вверх и медленно покачала головой, словно думая о чем-то своем. — Я рада, что ты приятно провела день, Кэти.

— Спасибо, мисс Тереза.

Кэти повернулась и быстрым шагом пошла к дому. Ей было жаль, что она не смогла посидеть немного с мисс Терезой, эта женщина казалась ей такой одинокой… Но разве могла мисс Тереза чувствовать себя одинокой здесь, в доме своих родителей — в этом чудесном доме с великолепным садом? А еще у мисс Терезы был свой собственный дом — говорят, еще красивее, чем этот.

Странно, думала Кэти, сворачивая к заднему двору: сегодня она встретила двух одиноких людей. Но, может, эти люди вовсе не были одиноки — просто у нее разыгралась фантазия.

А на лужайке сидела Тереза, вытянув ноги и уронив на колени руки, и думала о Кэти. Кэти, наверное, удивилась бы, если б узнала, что с тех пор, как поступила работать к Розье, она постоянно присутствует в мыслях Терезы. Тереза и сама не могла понять, что с ней происходит, но с первой же минуты, увидев девочку, была буквально потрясена ее красотой. Впрочем, она объясняла себе это странное чувство, которое пробуждала в ней юная Кэти, своим преклонением перед красотой. Любой человек, знающий толк в эстетике и разбирающийся в искусстве, невольно залюбовался бы лицом этой девочки. Тереза вспомнила, как однажды она и Эйнсли разговаривали о пользе денег, и Эйнсли сказала:

— Вот возьми, к примеру, Кэти Малхолланд. Если этой девочке дать подобающее воспитание и красиво ее одеть, ею будет восхищаться вся Европа, от Лондона до Рима. Но какая судьба ее ожидает? Такая же, как у всех девушек из простонародья. Она выйдет замуж за шахтера, к двадцати годам уже успеет родить двоих или троих детей, а к тридцати годам в ней не останется и следа от красоты. А все потому, что она родилась в бедной семье. Если б у нее были деньги, она бы надолго сохранила красоту и в тридцать лет была бы в самом расцвете. Поэтому, — заключила с улыбкой Эйнсли, — никогда не пренебрегай деньгами, Тереза.

При мысли о своей любимой гувернантке невыразимая тоска овладела Терезой. Если б она только могла поговорить сейчас с Эйнсли, рассказать ей о том, что ей пришлось стерпеть в последние месяцы! Но Эйнсли была сейчас в Лондоне, где делилась своей мудростью с двумя юными леди.

Что она будет делать после помолвки Бернарда? Напишет мужу и сообщит, что больше не вернется к нему, или все-таки послушается мать и подождет до свадьбы? Тереза закрыла глаза и живо представила себе все те мерзости, которые ей придется терпеть в течение четырех месяцев, если она останется с мужем. И вдруг она с необычайной ясностью осознала, что никогда в жизни не сможет больше заставить себя лечь в одну постель с мужчиной — ни с мужем, ни с кем бы то ни было… Но что же ей делать?

Со стоном отчаяния она растянулась на траве и спрятала лицо в ладонях.