"Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера" - читать интересную книгу автора (Брюханов Владимир Андреевич)1.4. Предки Гитлера меняют профессию.Тяжелейшим испытанием для людей, ведших описанный образ жизни, должны были становиться периоды, когда в Европе устанавливалась мирная жизнь. Такое происходило не часто, но чем позднее — тем чаще. В XVIII столетии мирные годы в Австрии уже преобладали над военными. Наполеоновские же войны были последним испытанием всей Европы в XIX столетии, переворачивавшим основы существования огромных масс европейского населения. Последующие войны XIX века оказывались в этом смысле вовсе После 1809 года местожительство предков Гитлера уже наверняка не подвергалось военным грабительским набегам, одновременно поставлявшим удобные жертвы для ответных тайных ударов. Кто знает, когда вообще в последний раз эти деревушки становились объектами тотального ограбления? Заметим, что тем самым нарушалось и динамическое равновесие, поддерживаемое веками, когда сохранялся определенный баланс добычи и потерь у постоянно пребывавших на одном месте разбойников, облюбовавших удобнейшие места для совершения нападений и доведших эти последние до автоматического совершенства — как и кавказские горцы до появления русских. Теперь прекращались обычные потери, и предки Гитлера А это означает, кроме всего прочего, что Это значит, что в их руках могли сосредоточиться значительные сокровища, чему ранее не очень-то способствовали периодические бедствия. Однако, кроме всего прочего, наступление таких времен означало и кризис привычной деятельности деревенских разбойников. Что же приходилось делать в такие мирные времена тихим и скромным европейским деревенским бандитам? Где же они могли взять тогда проезжих и прохожих солдат, традиционно подвергаемых грабежам? Очевидно, что вовсе нигде — и за последние два столетия обычная мирная жизнь по всей Западной Европе докатилась до такого постыдно нижайшего уровня в отношении грабежа и убийств, какой просто неприлично сравнивать с нормами XVIII и более ранних веков! Понятно, что такая трансформация не могла происходить вовсе безболезненно для наследственных грабителей и убийц. И в этом отношении предкам Гитлера и их землякам повезло заведомо больше, чем многим другим их европейским коллегам: их выручала граница. Граница между Австрией и Богемией существовала, можно сказать, всегда — еще до императора Карла IV с его «Золотой буллой». Установление границы и таможни — это просто одна из форм осуществления рэкета, каким и занимались столетиями европейские феодалы — с самого своего возникновения в таковом социальном качестве. В данном особом случае рэкетирскому побору подвергались торговцы, перевозящие товары через границу. Густота и частота рыцарских замков, стоящих, например, на берегах Рейна, заставляет задуматься о том, какого же масштаба дани приходилось выплачивать купцам, перевозившим товары по этой реке. Почти такое же впечатление производят и замки на Дунае — в районе баварско-австрийской границы. Действительно, в эпоху раннего средневековья европейская торговля, регулируемая владельцами таких замков, должна была влачить жалкое существование. Понятно, что рыцарям приходилось призадуматься: чтобы давать доходы, рэкет должен заботиться о процветании обираемых, иначе — просто резня Постепенно внутренние границы уничтожались, замкнутые экономические зоны расширялись до государственных границ, а в последние полвека на наших глазах вся Европа превращается в единое экономическое пространство, защищенное, однако, от внешнего мира политическими и таможенными барьерами. Но всегда, когда существует граница, существует и соблазн незаконного ее преодоления — дабы избежать таможенных поборов. Границы, таможни и контрабанда — это естественные продукты развития определенных форм экономической деятельности. Понятно, что горные разбойники, по необходимости знакомые со всеми тайными тропами в радиусах десятков и сотен километров от собственных жилищ, должны были становиться идеальными сотрудниками на путях контрабандной торговли. Подобная трансформация происходит легко и естественно. Например, в свое время, в апреле 1989 года, Москва была потрясена серией жестоких убийств: похищались импортные персональные компьютеры, а их владельцы вырезались целыми семьями; позднее автору этих строк случилось познакомиться с кое-кем из этих убийц: они уже трудились охранниками в одном из знаменитых кооперативов, торгующих компьютерами, и никаких убийств более не производили. Изменения в особенностях контрабанды, имевшие место в Австрии XVIII и XIX веков, строго согласуются с известными переменами в образе жизни наших героев. В 1780 году, во время всеобщих преобразований, которые Иосиф II (уже упоминавшийся в связи с отменой крепостного права в 1781 году и снижением притеснения евреев) пытался было ввести в своей империи, издан был полный таможенный устав, отличающийся строгими ограничениями в отношении привоза иностранных произведений. В этом новом тарифе было принято за правило не допускать к привозу ничего, что может производиться дома. Такая мера круто противоречила всем прочим реформам, предпринятым этим выдающимся императором, пытавшимся превратить Австрийскую империю в оплот прогресса и просвещения. Император сам понимал это и, не желая полностью лишить своих подданных участия во всемирной торговле, учредил несколько вольных портов. Но эта уступка здоровым экономическим началам не была достаточна для развития торговой деятельности в стране даже в мнении правительства. Поэтому последнее посредством многих частных привилегий постоянно делало исключения из общих правил, а иногда и совершенно отменяло их.[270] В целом же границы Империи оказались настолько формально захлопнуты для легального провоза всех и всяческих товаров, что для контрабандистов наступил поистине Лишь военные потрясения, начавшиеся с Великой Французской революции и вылившиеся в Наполеоновские войны, приводили к образованию брешей в системе закрытых австрийских таможенных границ. При этом, надо полагать, контрабандистам изредка случалось вспоминать свою прежнюю основную профессию и переключаться на грабеж Существенно при этом, что таможенная граница между давно политически объединенными Богемией и Нижней Австрией продолжала соблюдаться, предохраняя от конкурентных воздействий эти части империи друг от друга. Таможенные барьеры превращали собственно Австрию, наряду с прочими частями, в изолированный экономический остров внутри Австрийской империи. В свою очередь сама эта Империя превращалась в отгороженный небольшой материк в самом центре Европы. Наконец, Наполеон I, ввязавшийся в смертельную борьбу с Британией, вооружился бредовой идеей Увы, это плотное и непроницаемое окружение было таковым лишь на многочисленных бумагах, регламентирующих уставы таможенных границ, да еще и в умах создателей этой системы — Наполеона и его немногих идейных единомышленников, включая правителей Австрии. На деле же эта система была совершенно нежизнеспособна, вызвав сопротивление и ненависть огромных масс населения, и прежде всего — всех торговцев: « Контрабандист становился человеком номер 1 по всей Европе, а в Австрии — в особенности. Если Карлу Марксу удалось навязать многим поколениям историков во многих странах идею классовой борьбы как основы человеческой истории, то почему бы не создать историю человечества на основе борьбы контрабандистов и таможенников или, в более широкой интерпретации, как беспрерывное столкновение сторонников свободной торговли с их антагонистами? Во всяком случае, вовсе не бредовой представляется идея, что Наполеон пал жертвой не столько русских морозов, и не усилий доблестных солдат и матросов, генералов и адмиралов антинаполеоновской коалиции, и уж тем более не какой-то там классовой борьбы (в чем она вообще заключалась в те годы?), а всеобщего активнейшего сопротивления европейских, российских, азиатских, американских и всех прочих контрабандистов и их многочисленнейших сообщников, растащивших империю практически непобедимого полководца на мельчайшие И не то же ли самое произошло много позднее с такой несокрушимой империей, как Советский Союз? Совершенно не удивительно, что доходы австрийских контрабандистов росли в таких условиях просто баснословно. Что же касается данного семейного клана, то его доходам весьма должно было поспособствовать то обстоятельство, что маршруты непосредственного следования наполеоновских войск и их противников не проходили прямиком через область постоянного проживания предков Гитлера, а попадать туда, следовательно, могли лишь незначительные силы пришлых вояк. Это означает, отчасти повторяем, что, на протяжении более трети века после 1780 года, и возможная грабительская добыча, и прибыль от контрабандной торговли уже не должны были особенно сильно убывать на восполнение ущерба, наносимого пришлыми грабителями. Понятно, поэтому, что в начале XIX века семейство Шикльгруберов не только смогло обновить постройки в собственном хозяйстве, но и рискнуло легально обозначить собственный капитал в 12 раз выше, чем за четверть века до этого. В этом, возможно, содержался просчет: такая мера вполне могла привлечь к себе совершенно ненужное внешнее внимание. В целом же необходимо отметить невероятную удачливость данного семейного предприятия контрабандистов и разбойников: много ли еще других семейных фирм может похвалиться стажем в полтысячи лет практически неизменной (и не выходящей за Ведь наверняка не по воводу высоких урожаев репы или брюквы упоминались имена представителей этого клана на протяжении пяти столетий! Заметим, что определенная переквалификация разбойников в контрабандистов должна была существенно изменить и их взаимоотношения с местным духовенством. С одной стороны, новая деятельность уже не носила ярко выраженного политического и религиозного характера, хотя прямая борьба с Наполеоном сохраняла и подобные черты: несмотря на все усилия французского императора подружиться с Католической церковью, последняя должна была питать тайную ненависть к этому бывшему якобинцу, истребителю монархов и унизителю Папы и духовенства. С другой стороны, разбойники, перешедшие на контрабанду, занимались уже экономической деятельностью, напрямую связывающую их с внешним рынком. Даже будучи примитивными проводниками профессиональных контрабандистов на горных тропах, они уже одним этим приобретали личные контакты непосредственно с людьми и покупающими, и продающими товары на внешнем рынке. Тем самым изживался вынужденный дефицит общения предков Гитлера с заезжими купцами; одновременно снижалась и роль местных священников, ранее бывших практически единственным каналом связи разбойников с экономикой внешнего мира. Таким образом, углублялся постепенный отход предков Гитлера от Это сводило общение тех и других к более обычным, традиционным отношениям верующих и их духовных наставников. В то же время традиции, сложившиеся веками и оправдавшие себя на практике, не могли разрушиться в одночасье — и между предками Гитлера и деревенским духовенством должны были сохраняться определенные степени доверия — как у бывших соучастников тайной и преступной деятельности, хотя и оправдываемой высокими религиозными идеалами. Последние, конечно, неизбежно должны были подрываться возникающими взаимными материальными претензиями сторон — как у всяких сообщников подобного рода. И конечно же, у новейшего поколения контрабандистов, приступивших к практической деятельности в первые десятилетия XIX века, не было такого пиетета перед сельским клиром, какой сохраняли их предки в прежние века. Молодые были Кризис же всей этой контрабандной деятельности наступил в 1817 году. Вслед за падением Наполеона повсеместно происходило крушение всех систем, следовавших его идеям и предписаниям. Вот и австрийское правительство, подчиняясь здравому смыслу, отменило большинство внутренних таможенных границ почти по всей империи. Внутренние австрийские таможенные линии, за исключением пограничных с Венгрией, Трансильванией и Далмацией, были уничтожены. В одночасье рухнула таможенная граница между Богемией и Нижней Австрией, возле которой жили и кормились предки Гитлера. В масштабах всей Империи контрабандная торговля только выиграла, поскольку одновременно был введен еще более унифицированный внешний таможенный тариф, по которому все иностранные изделия или вовсе запрещались, или же облагались пошлиной столь высокой, что она равнялась почти запрещению. Подобное законодательство, как и следовало ожидать, придало такой стимул дальнейшему расширению контрабанды, что по своим размерам она вскоре достигла половины оборотного капитала, вложенного в законную торговлю.[272] Однако теперь собственная прибыль контрабандистов оседала в карманах лишь тех из них, кто существовал только за счет товаров, перевозимых через внешние границы. Несомненно, однако, что контрабандная торговля не могла ограничиваться только переброской товаров непосредственно через границу: их нужно было доводить до потребителя, а потому перемещать нелегальными путями от границ до основных внутренних торговых центров. Из контрабанды как таковой система грузопотоков за десятилетия, последовавшие с 1780 года, трансформировалась во всеобщую нелегальную торговую и транспортную сеть, пронизывающую все внутренние области Империи. Но такие изменения, как в 1817 году, произведенные В числе сильно пострадавших, надо полагать, оказались и семейства Шикльгруберов и Пфайзингеров. Старый Иоганнес Пфайзингер, тесть Иоганнеса Шиккельгрубера, в 1817 году просто умер — он, по-видимому, не смог пережить обрушившихся на него неприятностей, а он-то, очевидно, и был одним из патриархов местной контрабандистской мафии — об этом явно свидетельствует только легальная часть оставленного им наследства. Его зять, 53-летний Иоганнес Шиккельгрубер, как сообщалось, решил попросту Семейное же дело было перевалено на плечи старших детей — Марии Анны Шикльгрубер и ее брата Йозефа. Им предстояли непростые испытания. В любом варианте прежняя схема переброски товаров через богемскую границу мгновенно изжила себя. Теперь следовало пересмотреть все свои отношения с уцелевшими грузопотоками, ориентированными на преодоление только внешних имперских границ. Ближайшей из них оставалась граница с Баварией, которая, однако, лежала значительно дальше, чем прежняя граница с Богемией. Даже если баварская граница и раньше принадлежала к зоне интересов данного семейства, их соседей и компаньонов, все равно в любом варианте такая перестройка должна была сопровождаться сокращением местных кадров контрабандистов и ожесточенной конкуренцией между пытающимися закрепиться в деле. Альтернативой был бы полный отход от прежней деятельности — и что дальше? Некоторые (включая Иоганнеса Шиккельгрубера) могли себе позволить превратиться в рантье при своих подпольных капиталах, но его детям такой возможности, очевидно, не было предоставлено — да это и не сулило никаких дальнейших перспектив. Становиться этим детям не И молодым контрабандистам, уже привыкшим ощущать себя элитой местного региона, предстояло вступить в борьбу за собственные права и за удержание достигнутых привилегий. Это казалось довольно естественным решением в их ситуации. Заметим, однако, что, судя по всем дальнейшим событиям, когда вокруг сокровищ, накопленных за всю предшествующую деятельность клана, развернулась жесточайшая борьба, затянувшаяся на целый век, размеры этих сокровищ оказались весьма не малы — и явно могли удовлетворять вожделения не только одного Иоганнеса Шиккельгрубера, но и его ближайших родственников. Поэтому им вовсе не обязательно было превращаться в истинных землепашцев, а можно было заняться чем угодно другим. Этого, однако, не произошло, а в результате Шикльгруберы-Гитлеры не пополнили собою перечень тех всемирно известных семейств, отпрыски которых, начав со средневекового разбоя или с пиратства эпохи Великих географических открытий, превратились затем в процветающих европейских аристократов и даже монархов или же в американских миллионеров, а потом и миллиардеров. Предкам же Гитлера предстояло почти до конца XIX века действительно оставаться в Кто и что оказался виновником того, что предки Гитлера, будучи, скорее всего, богатейшими людьми, обладавшими, к тому же, в тот момент колоссальными степенями личной свободы, не перестроились сразу после 1817 года на какую-либо деятельность совершенно иного рода, обратив свои усилия на гораздо более перспективные занятия, нежели горный грабеж и пограничная контрабанда, уже заметно изживавшие свои прежние возможности — по меньшей мере в той местности, в какой все это и происходило? Была ли виной всему этому жадность и скупость Иоганнеса, Точный ответ получить уже невозможно. Заметим только, что во всем последующем долгом и мучительном проистечении событий проявилась колоссальная инертность человеческой ментальности, каковую вовсе не смогли преодолеть, повторяем, некоторые кавказские народы — практически в полном своем составе. Ситуация безусловно трагическая и очень тяжело переживаемая! Так или иначе, но стратегически правильные решения тогда приняты не были, расплата за что и постигла данное семейство уже через четыре года, а все остальное человечество, на которое обрушилась всепобеждающая энергия заключительного отпрыска этого клана, — много позднее. По опыту того, что происходит при переделах нелегальных рынков в другие времена и в других местах, можно смело заключить, что австрийские мафиозные группировки после 1817 года должны были втянуться в затяжные кровавые разборки. Аутсайдеры новейшей структуры нелегальной торговли, которым не досталось наиболее выгодных и доходных ролей, должны были вернуться к своему древнейшему ремеслу — и подвергнуть рэкету, нападениям и грабежу более удачливых коллег, перешедших на обслуживание новых грузопотоков или сохранивших свои позиции на старых, оставшихся неизменными. Жертвам это никак не могло понравиться, и на старых лесных тропах теперь должна была разгореться уже новая партизанская война — прежних партизанских группировок друг против друга. Нечто подобное периодически происходило и продолжает происходить в величайших масштабах после Второй Мировой войны, гражданской войны в Китае, изгнания затем американцев из Индо-Китая, а потом и развала Советского Союза по всей гигантской территории Центральной и Юго-Восточной Азии — и все это вокруг производства и транспортировки наркотиков. К какой именно стороне, нападавшей или защищающейся, должно было относиться семейство Шикльгруберов — это совершенно неважно: в любом варианте, если они хотели укрепиться Находилось место в этой борьбе и правительственным вооруженным силам, состоявшим из все тех же прежних таможенников, также переключившихся на борьбу с нелегальными грузопотоками по всей территории Империи. Согласно букве осуществленных преобразований, уничтожение внутренних таможенных границ должно было бы сопровождаться также и сокращением таможенных структур и кадров таможенников. Но легко ли любому государству производить подобные сокращения? Тем более, что и объективно существующий фронт работ в действительности совсем не сократился: изменились, повторяем, только маршруты нелегальных грузопотоков, а их обороты продолжали возрастать. Естественно, что и таможенная служба нисколько не желала сокращаться, а наоборот, согласно объективным условиям и общим принципам всех бюрократических систем, должна была расти и укрепляться. В результате создался гигантский бюрократический Таможенная граница, включавшая в себя внешние границы Империи и сохранившиеся внутренние линии, отделявшие Австрию от Венгрии, Далмации и Трансильвании, составляли теперь вместе протяженность в 1170 географических миль (8681 км[273]). На этих линиях находилось:[274] 1) 685 пограничных таможен (229 первого класса — 2) 63 главных внутренних таможен ( 3) 50 второстепенных ( 4) 71 бюро под различными наименованиями (как-то: Нетрудно прикинуть, что в среднем по одному таможенному пункту (большому или маленькому) приходилось на восемь километров границы, а на каждый ее километр приходилось по шесть пограничников и таможенников! Вся эта армия, конечно, не сидела под кустами на самой границе, а занималась преследованием контрабандистов практически по всей внутренней территории Империи — и все это вместо того, чтобы разумно развивать нормальную экономическую структуру, ориентированную на здоровую открытую торговлю со внешними рынками. Это сильно напоминает доперестроечный Советский Союз! Вот это-то и была та обстановка, при которой на формально отмененной богемско-австрийской границе приходилось теперь осуществлять юрисдикцию множества военных судов, расследовавших дела отнюдь не о хулиганствах. Просто, например, упоминавшиеся члены семейства Фрабергеров, с которыми много лет приходилось возиться военному суду в Кремсе, ухитрились не попасться ни на чем более серьезном, а чем же данное семейство промышляло на самом деле — мы не знаем. Вся ситуация в этом горном регионе должна была отличаться такими потоками крови, что массовое применение военного законодательства становилось совершенно вынужденной стратегией государственной власти в те мирные дни. В конечном же итоге власти (не только тогдашние австрийские, но и их последующие преемники) полностью преуспели: на нынешней чешско-австрийской границе крайне редко возникает разбой, а контабанда если и сохранилась, то не превосходит обычные современные европейские нормы. Но к 1821 году до этого было еще очень и очень далеко! Вот в такой-то обстановке и произошла таинственная трагедия с семейством Шикльгруберов. Ясно, что на чем-то они попались: Жаль, однако, что остается в точности не известным, какую же конкретно ошибку совершила бабушка Гитлера — и едва ли это когда-нибудь прояснится!.. Судя по тому, что репрессиям подверглась прежняя семейная усадьба Шикльгруберов, дело оказалось не мелким и не могло обойтись без соответствующего решения какого-то суда, по сложившейся ситуации — наверняка военного. Формально это должна была быть конфискация недвижимости, но практически в приобретении такого конфискованного имущества никто, кроме ближайших соседей, не мог быть заинтересован, а потому в продаже его с торгов никакой выгоды властям не просматривается. Сдается, однако, что строения, принадлежащие этому семейству, были просто полностью разрушены — отнюдь не из вандалистских побуждений. Поймав этих разбойников на чем-то серьезном и корыстном, власти должны были обеспокоиться поиском награбленного или незаконно нажитого. Если власти действовали расторопно, то едва ли в доме, бывшем штаб-квартирой разбойничьей шайки, не нашлось никаких улик. Были, наверняка, и тайники с деньгами и ценностями, предназначенными для сиюминутных срочных расчетов. Их обнаружение должно было вдохновить и на дальнейшие поиски, которые вполне могли быть доведены до того, что строения разобрали буквально по досточке — особенно в том случае, если по ходу дел ничего более существенного все-таки не было обнаружено. Полагаем, что в целом это должно было оказаться совершенно излишним расходом сил и времени и совершенно зряшным уничтожением имущества. Если речь шла о настоящих разбойниках, то они должны были заранее основательно позаботиться о том, чтобы риск провала, всегда, конечно, возможного, не лишил бы шайку всей прежней добычи. Награбленное, следовательно, должно было прятаться, главным образом, в совершенно других местах. Из последующего станет ясно, что уцелевшие члены преступного сообщества смогли сохранить контроль над значительной долей добытых накоплений. А ведь речь идет о том, что в их распоряжении должны были находиться не только основные средства преступного клана, добытые в собственных лихих налетах, совершенных после 1817 года, но и нажитое в предшествующий баснословно прибыльный для контрабанды период, начавшийся в 1780 году, а также и частицы сокровищ, награбленных наполеоновскими солдатами по всей Европе, и даже, возможно, часть древних кладов, накопленных кланом за все пять столетий его существования! Кто и как распорядился в дальнейшем со всем этим, мы подробнее рассмотрим ниже. Пока что отметим один из немногих достоверных фактов — это то, что какие-то деньги все же остались у родителей репрессированных — у умершей в 1821 году Терезии (отсюда сумма, унаследованная Марией Анной и положенная в «Сиротскую кассу») и у Иоганнеса, после которого также нашлись кое-какие денежки — к этому мы еще вернемся. Что произошло при этом с живыми людьми — предполагать еще сложнее. Йозеф Шикльгрубер был, возможно, убит, или же его казнили по приговору суда; не исключено, что и его сестра была приговорена к смерти — но в те времена казнить женщин все-таки избегали. Ее отсутствие в течение последующих пятнадцати лет сильно отдает возможностью пятнадцатилетнего каторжного заключения, которое, вполне вероятно, могло последовать из смертного приговора, замененного пожизненным заключением, в свою очередь завершенного (при удовлетворительном поведении заключенной) вследствие регулярных амнистий и помилований, весьма популярных в монархиях XIX столетия. Столь значительные приговоры должны свидетельствовать об исключительно серьезном преступлении, скорее всего — об убийстве, не исключено, что государственного служащего, возможно — и не одного. Понятно при этом, что никаких следов пребывания Марии Анны у кого-либо в услужении (в Вене, Граце или где-либо еще) невозможно найти просто потому, что она находилась заведомо в иных местах и была занята совершенно иными делами! Подобные мрачнейшие гипотезы отнюдь не беспочвенны: отсутствие сведений, подтверждающих данное предположение, а также отсутствие вообще каких-либо сведений, подтверждающих хоть что-либо другое, никак не может объясняться естественными причинами — наверняка должны были бы остаться в архивах хоть какие-нибудь данные, проясняющие события, происшедшие в семействе Шикльгруберов. Ведь речь идет, уже не в первый раз повторяем, о стране со сплошной пропиской населения по месту жительства! Здесь же получилось так, что ровно ничего не осталось! Это однозначно свидетельствует о том, что архивные данные подверглись тщательной целенаправленной чистке, а следовательно, кроме всего прочего, — было что чистить и скрывать! Заметим при этом, что сокрытие таких сведений никак не может быть связано с загадкой происхождения Алоиза Шикльгрубера, отца Адольфа Гитлера: почти никакие секреты происхождения человека, рожденного в 1837 году, в принципе не могут разъяснять сути событий, происшедших задолго до этого — в 1821 году, а именно последние и подверглись тщательному сокрытию и забвению! Конечно, если бы, например, Алоиз оказался ярко выраженным африканцем или азиатом, то это могло бы несколько разъяснить происшедшее: можно было бы предположить, что Мария Анна Шикльгрубер совершила далекое и долгое путешествие в Африку или Азию, откуда и вернулась с экзотическим ребенком. Но любое не столь вопиющее предположение об отце Алоиза, а гораздо более обычное (был ли он, например, евреем или нет), не вносит практически никакой ясности в проблему: что же все-таки случилось с Марией Анной и всем ее семейством в 1821 году? А ведь скрывались, повторяем, и продолжают скрываться именно эти обстоятельства! С другой стороны, предположению о том, что Мария Анна и ее брат подверглись чудовищному наказанию за какие-то чудовищные преступления, как раз и соответствует известная реакция взрослого Адольфа Гитлера на попытки проникнуть в прошлое его предков, выраженная гораздо более живо и непосредственно, чем его же отношение ко всем публикациям о его возможном еврейском происхождении, вместе взятым. Совершенно естественно, что если в прошлом Гитлера и его предков имелось хоть что-то, серьезно его компрометирующее (совсем не обязательно еврейское происхождение!), то именно с конца 1921 года (после того, как имела некоторый успех описанная выходка идиота Эреншпергера, заявившего, что Гитлер ведет себя по-еврейски), когда к происхождению Гитлера впервые возникло заинтересованное внимание, сам Гитлер должен был стремиться затемнять и запутывать сведения о своих предках! И это мы проиллюстрируем в заключительной части нашей книги, завершающейся временами уже кануна политических успехов Гитлера 1933 года. При этом не должно создаваться впечатление о том, что мы позволяем себе рассуждать о каких-то вовсе мифических придуманных документах, возможно никогда физически не существовавших. На самом же деле даже теперь имеется реальная возможность найти документальные свидетельства тому, что, как мы полагаем, произошло в 1821 году. Никто ведь в ХХ веке не занимался с такой целью исследованием австрийской периодической прессы в этом узком и далеком интервале времени: она же заведомо не могла сообщать абсолютно ничего существенного о каких-то совершенно непримечательных жителях лесных деревушек! А ведь пресса в свое время должна была печатать хоть какие-то сообщения о ходе и результатах военного суда над Марией Анной Шикльгрубер и ее братом, если таковой суд действительно имел место быть. И, возможно, что газеты и журналы с такими сообщениями физически все-таки сохранились, хотя во время Второй Мировой войны в Германии и Австрии погибло множество архивов и библиотек. Не исключено, что какие-то сведения о годах заключения Марии Анны все еще сохраняются и в каких-то австрийских тюремных архивах первой половины XIX века — там, вроде бы, тоже никто никогда не искал информацию, относящуюся к предкам Гитлера. Наверняка, во всяком случае, можно найти сведения об амнистиях и помилованиях, относящихся к годам возникновения Марии Анны из Что же касается подлинных документов судебного процесса 1821 года, то они, очевидно, уже давно уничтожены. Когда и кем именно — к этому вопросу нам также еще предстоит возвращаться. |
||
|