"Владычица Жемчужины" - читать интересную книгу автора (Ластбадер Эрик Ван)

11 Эйнон

С громким вздохом, от которого заколыхались ярко-синие бархатные шторы, Нит Имммон принялся снимать ионную экзоматрицу. Это было совсем непросто. Во-первых, экзоматрица шнуровалась запутанными псевдоорганическими венами и артериями биосхем. Биосхемы являлись цепями компьютерных чипов. Чипы пропускали фотоны через мнемоническую жидкость, которая выстраивала их в определенном порядке и увеличивала мощность. Во-вторых, каждая вена или артерия подсоединялись к определенной поре на коже Нита Имммона, стимулируя вегетативную, эндокринную и нервную систему гэргона.

Казалось, каждая пора гермафродитного тела техномага кровоточит. Кровь должна была стекать вниз, но она циркулировала по своеобразной спирали, постепенно охватывая каждый квадратный сантиметр тела. Прямо поверх кровеносной системы образовывался покров, постепенно превратившийся в обтягивающую зеленоватую тунику, краги и накидку с высоким воротом, закрывавшим уши. Покров состоял из чрезвычайно сложной сети псевдоорганических биосхем, металлическая поверхность которых блестела на свету.

Тэй, сидящий на ветке карликового сэсалового дерева, за которым Нит Имммон любовно ухаживал, наблюдал за привычными превращениями, слегка наклонив голову.

— Наверное, тебе всего этого недостает, — сказал Нит Имммон.

Тэй взъерошил пестрые перышки и коротко чирикнул.

Нит Имммон рассмеялся.

— У тебя всегда было извращенное чувство юмора, Нит Эйнон.

— Я больше не Нит, — послышалось в голове Имммона. — Мое время истекло.

— Скажи, тебе было больно снимать экзоматрицу?

— Я не сразу понял, что эта боль неотделима от привилегии быть Нитом.

Нит Имммон отложил экзоматрицу и подошел к птице.

— Напрасно ты считаешь, что твое время истекло, Нит Эйнон. По-моему, оно и не начиналось. — Гэргон вытянул левую руку, но тэй продолжал сидеть на ветке. — Ну, как хочешь!

Обернувшись, техномаг сделал плавное движение рукой, и в апартаментах потух свет.

В темноте почувствовалась пульсация, и появился свет, сначала его источник был размером с булавочную головку, затем с колесо, непрерывно вращающееся и увеличивающееся в размере. Вот огромная яркая звезда разорвалась на галактики, туманность, газовые облака и бесконечную пустоту космоса. По желанию Нита Имммона звездная панорама изменилась, и он стал наблюдать за конкретной галактикой.

— Смотри, — сказал Нит Имммон, — Геллеспеннн!

— Это хроника или имитация?

— Это начало нашего конца. — Среди звезд виднелись какие-то объекты. — Здесь мы вступили в бой с центофеннни. — Потерявшие управление в’орнновские гравитационные корабли и их обломки дрейфовали среди звезд. Вид у кораблей был ужасный — будто неведомая сила вывернула их наизнанку. — Это наш позор, Нит Эйнон. Если не разгадаем секреты центофеннни, мы обречены. — Галактика Геллеспеннна была похожа на кладбище в’орнновских космических кораблей. — Центофеннни разыскивают нас.

— В мое время эта теория была довольно популярна.

Внезапно техномаг и тэй увидели совершенно другой сектор той же галактики, где было еще больше разбитых космических кораблей в’орннов.

— Это уже не теория. — От вздоха Нита Имммона снова зашевелились шторы. — Тридцать семь звездных лет назад флот 1011 был разбит центофеннни. Девятнадцать гравитационных кораблей, тридцать тысяч в’орннов, — изображение приблизилось, так что можно было рассмотреть леденящие кровь детали, — погибли все до единого.

— Не вижу разбитых кораблей центофеннни.

— Их нет.

— Как и на Геллеспеннне.

Повисло неловкое молчание.

— Как далеко?

Нит Имммон понял, что Нит Эйнон хотел спросить, как далеко это произошло.

— Не очень далеко от Кундалы, — ответил он. — Центофеннни напали на наш след. Рано или поздно они появятся здесь.

— Ты сообщил Гуль Алуф?

Имммон заметил, что Нит Эйнон не упомянул ни собрание, ни Товарищество гэргонов. Что же в этом удивительного, если Эйнон знает реальную расстановку сил?

— Нет, не сообщил.

— Уверен, это неправильно.

— Сначала я хотел услышать твое мнение.

— Мое мнение? — Нит Эйнон попытался презрительно фыркнуть, однако тэй не мог фыркать, поэтому получившийся звук напоминал карканье и свист. — Я навсегда лишен нормального облика. Зачем тебе мое мнение?

— Потому что ты — это ты. И еще потому что ты отец Нита Сахора.

Взмахнув четырьмя крыльями, Нит Эйнон вернулся на сэсаловое дерево.

— Включи свет, эти звезды навевают тоску.

Щелкнув фотонным возбудителем, Нит Имммон включил свет.

— Я знаю, над чем ты работал перед смертью.

— Меня отправили в отставку, — резко ответил Эйнон, — и я снова занялся скульптурой.

— Конечно-конечно! Помню те сказки, которые ты и твой сын рассказывали всем желающим, — махнул рукой Имммон. — Ложь от первого до последнего слова.

Нит Эйнон поймал невидимую вошь в идеально чистых переливчатых перьях.

Придвинув стул поближе к сэсаловому дереву, Нит Имммон сел и вытянул длинные ноги.

— Послушай, я знаю, что ты считаешь меня частично виновным в устранении твоего сына.

— Какое оригинальное слово «устранение», — едко проговорил Эйнон, — такое удобное и… чистое.

Нит Имммон развел руками.

— Вообще-то здесь лучше сказать «убийство», — не успокаивался Нит Эйнон. — Так вот я считаю тебя соучастником убийства моего сына.

— В отличие от Нита Сэттта и Нита Нассама я не участвовал в травле, организованной Нитом Батоксссом.

— Считаешь, я должен благодарить тебя за то, что ты и пальцем не пошевелил для спасения моего сына?

— Меня бы тоже убили, если бы я попытался.

— Чудесное оправдание!

— Зато я жив, а Нит Батокссс мертв!

— Только не твоими стараниями. К тому же теперь у руля Нит Нассам.

Нит Имммон вздохнул.

— Нит Эйнон, я просто хочу помочь тебе.

— Мой сын мертв! Ни ему, ни мне не поможет ни один гэргон.

Имммон с грустью посмотрел на тэя.

— Я хочу попробовать доказать тебе, что ты не прав.

— Верни Нита Сахора.

— Я не могу совершить невозможное.

— Другим кастам мы даем обещания, особо не осторожничая.

— Но ведь мы в Храме Мнемоники, здесь только ты и я. Тебе, как никому другому, известны наши возможности.

— Если не можешь сделать то, о чем я прошу, нам вообще больше не о чем разговаривать.

Нит Имммон поднялся и поставил стул, стараясь, чтобы каждая из ножек попала именно на свое место. Все вещи в его апартаментах всегда находились в отведенных для них местах, меняя положение изредка, как этот стул. В этом строгом порядке таилась какая-то сила, как в отдельной формуле заклинания.

— Когда сюда придут центофеннни, — тихо, словно обращаясь к себе, проговорил Нит Имммон, — не уцелеет никто.

— Если это наказание за все войны, которые мы развязали, за горе и разрушение, что мы принесли, то нужно иметь мужество принять его.

— С каких пор ты стал фаталистом?

— Зачем притворяться, что знаешь меня, Нит Имммон. — Нит Эйнон поднимал то одну ногу, то другую — верный признак нарастающего волнения. — Гэргоны и все в’орнны вообще идут по неверному пути с незапамятных времен. Только мой протест всегда значил не больше, чем глас вопиющего в пустыне. Меня игнорировали, а когда я слишком высовывался, оскорбляли. Впоследствии злоба распространилась и на сына, который разрабатывал мои идеи.

— Ты был не один, Нит Эйнон, и твой сын тоже.

— Трус! Слишком поздно! Лучшие тому доказательства — твои голограммы. Ты пожнешь плоды собственного бездействия. Центофеннни сделают с в’орннами то же, что мы сделали с кундалианами. Надеюсь, у тебя хватит ума понять, что это самое подходящее наказание за наши преступления.

— Отказываюсь этому верить.

— Тогда покажи Гуль Алуф то, что показал мне, — посоветовал Нит Эйнон.

— Общение с Гуль Алуф — твоя новая причуда?

Тэй попытался рассмеяться.

— Возможно, Нит Имммон, это единственное, что у нас есть общего.

В палатке Миннума в городе За Хара-ат мягко горели лампы, и пахло жареной песчанкой и ба’ду. Колченогий соромиант склонился над огнем, колдуя над почерневшей сковородкой, на которой ярко-красные лепестки жарились в масле лимонника.

— Не знала, что ты так здорово готовишь, — сказала наблюдавшая за ним Джийан.

— У меня много скрытых талантов. — Миннум добавил немного корицы. — Когда живешь один, госпожа, приходится учиться готовить. Особенно такому гурману, как я. — Он взглянул на Джийан. — Простите за прямоту, но, по-моему, вам лучше присесть. У вас очень измученный вид.

— Наверное, постоянный риск накладывает свой отпечаток, — вяло улыбнулась Джийан, наливая себе чашечку крепкого ба’ду. — Так или иначе, спасибо за заботу.

— Вы голодны? Поешьте хоть немного!

— Все кажется таким вкусным! — Джийан сняла пробу. — Миннум, ты гений!

Колдунья отхлебнула ба’ду. Миннум разбил палатку внутри разрушенного храма на бульваре Исследований. Тонкие колонны минаретов были похожи на ночных часовых. Первая Матерь прислушалась к шорохам За Хара-ата. Джийан была уверена, именно они отпугивали кхагггунов. Лишь днем в компании архитекторов солдаты отваживались заходить на место раскопок. Ночью кхагггуны предпочитали отсиживаться за ионным барьером, возведенным месагггунами вокруг лагеря.

— Ну и что ты здесь нашел?

Миннум на секунду оторвался от сковородки и нерешительно взглянул на Джийан.

— Все наши трофеи в углу.

Соромианту было не по себе. Он успел проникнуться уважением к госпоже Джийан, поскольку понял, что она, кроме всего прочего, еще и рамаханская Избранная, провидица. Миннум боялся, что она узнает про яд-камень. А пока Джийан держала в руках сломанного идола, полуженщину-полумужчину.

— Любопытно, не правда ли?

— Очень! — Джийан осторожно провела по фигурке пальцем. — Очевидно, что это божок, хотя явно не кундалианский. Ты что-нибудь о нем знаешь?

— Нет, госпожа. Признаюсь, никогда не видел ничего подобного.

— Взгляни на его лицо! Что ты видишь?

Миннум молча покачал головой.

— Доступность и смерть, — сказала Джийан, — причем в равной мере.

Отложив идола, колдунья стала рыться среди других трофеев и вытащила ритуальный кинжал, который нашли рядом с яд-камнем. Сердце Миннума будто перевернулось в груди, и он выругался про себя за то, что не догадался спрятать странную находку.

Джийан повернулась к соромианту, держа кинжал на раскрытой ладони.

— Где ты его обнаружил?

Полный недобрых предчувствий Миннум рассказал, как все случилось.

— Отведи меня туда!

— Но, госпожа, ужин почти готов…

— Сейчас же!

Миннум понимал, что Джийан лучше не перечить. Отложив деревянный половник, он взял оставленный Сорннном фонарь и повел Первую Матерь по мощеным улицам За Хара-ата.

— Этот храм на бульваре Познай Непознанное, — объяснил он.

— Да, все правильно.

Джийан смотрела на кинжал, высеченный из лавандового нефрита. Рукоять была покрыта рунами Венчи. Миннум понял, что в кинжале скрыта какая-то тайна. Голос Первой Матери звучал так настойчиво, что маленький соромиант вздрогнул. Миннум думал о яд-камне, который пропал при загадочных обстоятельствах. Нет, он не сможет больше жить с чувством вины!

Наконец оба свернули на Познай Непознанное — широкий бульвар, один из центральных в древнем городе. Когда они проходили мимо площади Недописанной Руны, фонарь осветил крепостную стену. Миннум подошел к тому, что осталось от входа, и поманил за собой Джийан. Кожу начало покалывать, будто на теле соромианта обосновались вши. Плечо дергалось, и Миннум попытался восстановить дыхание.

Храм имел сложную конструкцию. Несмотря на сломанную крышу и плачевное состояние колонн, в нем было легко потеряться, особенно ночью. Холодный ветер нес по каменным плитам красную пыль. За тысячелетия она въелась в руны, придавая им жуткий красноватый оттенок.

— Мы нашли его здесь, госпожа, — сказал Миннум, проходя между рядов зеленоватых винтовых колонн.

В конце прохода путники увидели пустое место.

— Мы с Сорннном уверены, здесь когда-то был алтарь. Но его разрушили и разграбили мародеры.

Джийан опустилась на колени. Ее поза выражала такое почтение и благоговение, что Миннум почувствовал — он тоже должен преклонить колени. Хотелось задать кучу вопросов, однако соромиант боялся. Он ведь по-прежнему на испытании, а друуги наверняка следят за каждым его шагом. Джийан могла вернуть его к той жуткой жизни в Музее Ложной Памяти, которую Миннум вел до прихода Дар Сала-ат. Вкусив свободу, маленький соромиант просто не мог вернуться в эту тюрьму!

Дрожа от ужаса, Миннум смотрел, как кончиком кинжала Джийан касается пустого участка земли там, где они с Сорннном еще недавно работали. Соромиант заглянул в ее лицо, пытаясь понять, о чем колдунья думает, и это оказалось невозможно. Джийан присела на корточки.

— Миннум! — медленно и четко произнесла Первая Матерь. — Что еще вы с Сорннном СаТррэном здесь нашли?

— Госпожа?

— Хватить прикидываться! — рявкнула Джийан. Голубые глаза так и буравили Миннума. — Ты уже фактически признался. Поздно отрицать.

— Госпожа, я…

— Миннум, послушай! Мы в храме Мстительного Духа. Это святое место. Естественно, это понятие относится ко всему За Хара-ату. И, тем не менее, этот храм — святыня из святынь. Именно отсюда контролировался весь город. Ты меня понимаешь? На языке За Хара-ата святость интерпретируется как сила. — Джийан огляделась по сторонам. — Когда-то сила была здесь, и секрет состоит в том, что она никуда не исчезала. Сила по-прежнему живет в За Хара-ате, она просто дремлет, выжидая, пока все части головоломки не встанут на свои места. Тогда она и проявится во всю мощь.

Взгляд Джийан притягивал к себе, окутывал мягкой шалью. Завороженный Миннум не видел ничего, кроме нее.

— Миннум, я спрашиваю тебя во второй и в последний раз. Что еще вы здесь нашли?

— Мы и правда нашли кое-что еще. — Из глаз Миннума потекли слезы. — То, что лежало под кинжалом.

— Знаю, я поняла это, как только взяла кинжал в руки.

Миннуму было так же горько и одиноко, как в Музее Ложной Памяти.

— Теперь ты должен все мне рассказать.

«И получить по мозгам, — подумал он. — Я запутался в собственной глупости. Как, ради Миины, я мог потерять этот камень?»

Миннум вздохнул:

— Это яд-камень, госпожа. Мы с Сорннном нашли яд-камень.

Джийан закрыла глаза, а когда открыла, Миннуму показалось, что она состарилась на десять лет.

— И где же он теперь?

— В этом-то все дело, — зарыдал Миннум. — Я не знаю!

Джийан ничего не ответила, словно выжидая, когда За Хара-ат сам отомстит тем, кто имел глупость верить в то, что древняя цитадель разрушена.

— Госпожа, он… он просто исчез. Будто по собственной воле.

— Яд-камень способен на многое, и все же уйти он не может, — проговорила Джийан. — Ты представляешь, как это могло случиться?

— Госпожа, я не…

— Нет, Миннум, представляешь! Ты не терял яд-камень, его украли.

«Мстительная Миина, что теперь?» — подумал соромиант. Ведь предупреждал же его Сорннн, однако Миннум не слушал, потому что боялся даже подумать об этом.

— Миннум, — мягко позвала Джийан, — кто мог его украсть?

— Это не Сорннн!

— Конечно, нет! Ему бы и в голову не пришло!

— Тогда один из Бэйи Дас. Они помогают вести раскопки, суют свой нос в чужие дела и нечисты на руку.

— Они воруют безделушки, всякую мелочь, которую можно незаметно вынести с места раскопок. Разве ты не слышал, что тех, кого ловят с поличным, строго наказывают?

Миннум вздрогнул.

— Тогда это точно кхагггун.

— Ни один из кхагггунов не зайдет так глубоко в За Хара-ат, потому что они сопровождают архитекторов, а те боятся заходить в заброшенные храмы.

— Тогда кто?! — вскричал Миннум. — Кто мог украсть яд-камень?

На самом деле соромиант знал ответ, он знал его не хуже, чем свои грехи.

Джийан встала и по проходу между колоннами пошла к выходу из храма. Миннум был в отчаянии. С того самого момента, как пропал яд-камень, он не переставал думать о том, что следовало лучше его охранять.

Вот они вышли на площадь Недописанной Руны, и Джийан обернулась.

— Кажется, ты думаешь, что тебя сейчас накажут, — тихо сказала она.

— Совершенно верно, госпожа.

— И напрасно! Мы должны думать не о том, что случилось, а о том, что может случиться. — Джийан остановилась у каменного колодца в центре площади… — Следует предположить, что произошло худшее.

— Соромианты! — задыхаясь, пролепетал Миннум.

— Правильно! Скорее всего, они украли яд-камень. Это объясняет то, что они помешали Перрнодт колдовать на опале и смогли отравить ее мадилой.

— Госпожа, как я могу исправить эту ошибку?

— Во-первых, перестань себя жалеть, во-вторых, в следующий раз будь внимательнее. — Джийан положила руку на плечо соромианта. — А в-третьих, запасись терпением и верой. — Она огляделась по сторонам и с наслаждением вдохнула ночной воздух. — Как хорошо в За Хара-ате, Миннум! Такое чувство, что я вернулась домой.

— Мне здесь тоже нравится, и от этого мой промах кажется еще менее простительным.

— Не знаю, как ты, — сказала Джийан, потирая руки, — а я страшно проголодалась.

Вернувшись в палатку, они увидели, что бедро песчанки обугливается, а лепестки шиповника пропали безвозвратно. Пришлось довольствоваться остатками мяса и острыми лепешками, которые Бэйи Дас пекли из разных сортов муки. Зато они допили ба’ду, и Миннум открыл бутылку нэффиты, жемчужно-зеленого ликера, в букете которого гармонично сочетались вкус гвоздики, корицы и жженой апельсиновой корки.

Миннум и Джийан сидели на толстых коврах Хан Джад, а когда похолодало, закутались в теплые одеяла Бэйи Дас, чтобы не замерзнуть. Они говорили обо всем на свете и радовались, что могут поближе узнать друг друга.

— Скажи, — попросила Джийан, — эту мадилу соромианты специально выращивают?

— Что вы, госпожа, — проговорил Миннум, — коррушские степи плодородием не отличаются, поэтому при мне архонты не имели возможности ее использовать.

— Значит, можно предположить, что соромианты покинули коррушские степи. Еще одно доказательство того, что у них появился сильный союзник.

— Я бы сказал, этот вывод напрашивается сам собой.

— Раз они используют мадилу, то, значит, переселились в место, где гриб растет в естественных условиях. Ведь у них не было времени посеять споры и собрать урожай.

— Ваша логика безупречна, госпожа! Я могу вспомнить лишь одно место на северном континенте, где мадила растет в естественных условиях. Много лет назад я сам собирал ее там.

— И что это за место? — спокойно спросила Джийан.

Миннум осушил чашу с ликером.

— Это на западе, высоко в предгорьях Дьенн Марра. Кажется, это северо-западный сектор Борободурского леса, у Слезного Хребта.

— Собирайся, Миннум, именно туда мы и направимся.

Маленький соромиант вздрогнул.

— Ах, госпожа, может, попросите о чем-нибудь другом?

Взгляд Джийан будто вцепился в собеседника.

— Нет, я прошу именно об этом, Миннум. Мы пойдем вместе.

— Одни?

— А что?

Холодный ветер дул в руинах города и стонал, как хор плакальщиков на похоронах. Миннум поплотнее закутался в одеяло.

— Западный округ очень опасен, особенно Слезный Хребет.

— Знаю, — кивнула Джийан, — там полно кхагггунов.

— Госпожа, кхагггунов я боюсь меньше всего, — мелко дрожа, ответил Миннум. — Если грибы там по-прежнему растут, то мы наверняка встретим соромиантов.

Сахору не спалось. Как он ни старался, успокоиться не удавалось. Он встал и зажег лампы. Сахор вышел из спальни и стал бродить по галереям Музея Ложной Памяти. Здание музея было необычным, обнесенным стенами с амбразурами и горгульями. Словно злобный горбун, оно притаилось в конце улицы Пятой Дивизии в северном квартале Аксис Тэра. С высоты стен, если бы кто-нибудь отважился на них забраться, можно было увидеть Большое Фосфорное болото, где уже несколько столетий охотились на клайвенов. Сидевшие на неприступных парапетах горгульи олицетворяли демонов, тех злобных существ, которых Великая Богиня Миина много лет назад изгнала в Бездну. Согласно легендам, демоны мечтают вырваться на свободу и подчинить себе Кундалу.

Сахору очень нравилось в музее. В прошлой жизни гэргон Нит Сахор и Элевсин Ашера проводили в музее довольно много времени, пытаясь узнать побольше о его таинственных экспонатах. Однако это радостное возбуждение не имело ничего общего с бессонницей. И с того самого дня, как он вернулся из За Хара-ата, Сахор не переставал думать об отце.

Теперь, гуляя по темным галереям музея, он знал, что нужно делать. Вообще-то Сахор все придумал несколько недель назад, когда впервые попал в музей. Единственное, что его останавливало, — ощущение опасности. Он не знал, сколько врагов Нита Сахора оставалось в Товариществе гэргонов, а вот при Ните Батоксссе их было более чем достаточно. Сейчас его считали мертвым, и техномагов ни в коем случае нельзя было убеждать в обратном. Сахор по-прежнему приспосабливался к новому телу, пытаясь понять, что значит не быть гэргоном, не быть Нитом. Он пока не осознавал своей силы, потому что даже при перерождении с помощью техномагии в сына Элеаны его ДНК оставалась частично гэргоновской, только слившись с кундалианской ДНК ребенка.

Сахор застыл перед зеркалом, изучая свое лицо. Оно было длинным, угловатым, лисьим. Сахор не мог привыкнуть к грубости, которую наложила неумолимая наследственность. От правды не уйти. Из зеркала на Сахора смотрело лицо Кургана Стогггула, отца ребенка. Его отца, раз он живет в этом теле. От этой мысли бросало в дрожь. Нет, его истинным отцом был Нит Эйнон!

Если думать иначе, сойдешь с ума. Конечно, он теперь просто Сахор, и все-таки гэргоновское происхождение забыть невозможно.

Быстро вернувшись в свои апартаменты, бывший техномаг переоделся в черный костюм из кундалианской узорчатой ткани. Именно эта сторона новой жизни особенно радовала Сахора. В бытность гэргоном он тайно обожал все кундалианское.

Подсвеченные лунным светом облака плыли по ночному небу, на котором виднелись первые звезды. До Сахора доносился мерный гул спящего города.

Петляя по темным переулкам и опустевшим улицам, Сахор дошел до северного квартала, где жили трудолюбивые месагггуны и соблазнительные лооорм. Пару раз он останавливался, ныряя в темные подворотни, чтобы скрыться от кхагггунских патрулей. Не то чтобы бывший гэргон боялся, что его кто-то узнает, просто не хотелось лишний раз привлекать внимание.

Довольно скоро Сахор пришел куда хотел — в мрачный район с кривыми темными улочками и старыми домами. Остановившись на Черноглинной, он молча смотрел на уродливый серый фасад склада, так хорошо знакомый Ниту Сахору. Несколько десятилетий подряд он под разными именами скупал недвижимость в Аксис Тэре. Переместив лаборатории из Храма Мнемоники в несколько тайных мест, он убил сразу двух зайцев — обезопасил результаты собственных исследований и от возможных природных катаклизмов, и от врагов, число которых росло с каждым днем.

Это было неудивительно, учитывая непрочность Товарищества гэргонов. Колебания между научными исследованиями и гонкой за политической властью разбивали Товарищество на постоянно дробящиеся союзы. Да, Нит Батокссс навсегда изменил жизнь гэргонов… И еще основная теория Нита Эйнона не давала покоя его сыну. «Товарищество изменилось в тот самый момент, как мы напали на центофеннни, — утверждал отец. — По сути, мы совершили то, что Энлиль называл первородным грехом». «Неужели отец ошибался?» — недоумевал Сахор. Не было никакого сомнения в том, что именно этот страх, древний и всепоглощающий, заставил Товарищество объявить религию вне закона, развенчать Энлиля и начать гонения на жрецов и верующих, которые не желали отказываться от своего бога. Сахор верил, что это далеко не совпадение, что именно в то время в’орнны высадились на Кундалу. Впервые оказавшись на этой планете, он понял, что здесь решится судьба в’орннов, и вывел собственную теорию, созвучную утверждениям Нита Эйнона. «Здесь нам придется задержаться. Здесь нас настигнет великое колесо эволюции. Именно здесь в’орнны как вид либо вымрут, либо станут еще сильнее».

Мелькнула какая-то тень, и Сахор испугался. Но это была всего лишь собака, тонконогая и поджарая, которая рыскала среди разбросанных объедков. Внезапно псина остановилась и подняла голову. Блестящие глаза разыскивали источник запаха, который она почуяла. Замерев, собака следила за тенями, грудная клетка ритмично расширялась и сокращалась. Вот она зарычала, обнажая желтые зубы.

Из-за закрытой двери появился кхагггун. Выхватив ионный меч, он одним ударом прикончил несчастное животное.

— Зачем ты это сделал? — спросил второй кхагггун, тоже выходя из-за двери.

— Эти твари разносят заразу. — Солдат вытер двойное лезвие, удаляя остатки собачьего меха.

— Ну конечно! Знаю я тебя! — Второй кхагггун вышел на улицу. — Тебе просто скучно.

— А тебе разве нет? — Первый воин вложил меч в ножны. — Стоим здесь как проклятые каждую ночь, сторожим пустое здание. А для чего? В чем мы провинились?

— Работа такая, — пожал плечами второй кхагггун.

— Нет, говорю тебе, нас наказывают.

— Какая разница, скоро рассветет.

— Можешь сколько хочешь изображать послушание, а с меня хватит. Давай поймаем какого-нибудь месагггуна и врежем ему как следует.

Второй кхагггун с сомнением посмотрел на дверь.

— В Н’Луууру этот склад, пошли!

Сахор смотрел, как кхагггуны отправились на поиски приключений. В другое время он пожалел бы бедного месагггуна, которого изувечат эти двое, однако сейчас его мозг был занят решением собственных проблем. Сахор подошел к собаке, лежащей в луже крови, и с благодарностью погладил по голове. Если бы не она, он столкнулся бы с кхагггунами. Сахор знал, зачем их послали стеречь «пустой» склад. Только кто послал? Возможно, какой-то ловкий гэргон из свиты Нита Батокссса.

Увидев, что за вспомогательной лабораторией продолжают следить и после его «смерти», Сахор остановился. Кто-то хотел убедиться, что никакой другой гэргон, преданный Ниту Сахору, не войдет в лабораторию незамеченным. Все это убедило Сахора удвоить бдительность. Естественно, он мог пойти в любую из двух оставшихся лабораторий, но его всегда отличала сентиментальность. Переселение в новое тело еще больше усилило эту нехарактерную для в’орнна черту. Сентиментальностью обладал Элевсин Ашера, от которого ее унаследовал Аннон.

Именно на этом складе Нит Сахор в последний раз встречался с отцом. Посредством техномагии ему удалось воскресить Нита Эйнона. На протяжении многих месяцев он тайком работал, чтобы создать сложную биосеть в виде тэя, которая могла бы принять электромагнитное поле Эйнона. Отец был рядом, когда на Нита Сахора напали. Сахору удалось разбить биосеть на цепь позитронов в момент последней вспышки, когда тело Нита Сахора уже не могло поддерживать его жизнь.

Сахор вернулся на место временного погребения отца для того, чтобы снова оживить его. Он не мог завершить этот процесс ни в одной другой лаборатории. Отца можно было воскресить только в том самом месте, где тело разложили на составляющие.

Именно поэтому возле склада и выставили охрану. У полуразрушенного входа Сахор обнаружил низкочастотную сеть наподобие той, что окружала Храм Мнемоники. При более тщательном осмотре он понял, что эта сеть особенная. Она могла парализовать любое попавшее в нее существо, даже гэргона, посылая при этом импульс совершенно необычной частоты, который сможет принять лишь создавший эту сеть техномаг.

Еще поразительнее было то, что этот гэргон, судя по всему, не поставлял информацию в нейронную сеть Товарищества. Как это ему удавалось, и предстояло выяснить Сахору.

Он подошел к торцу здания. Огромное, пыльное, обвитое паутиной сэсаловое дерево тянуло ветви к скучному фасаду. Сахор влез на дерево и поднялся почти к самой крыше. Затем он нашел ветку покрепче и растянулся на ней в полный рост.

Вытащив кинжал, Сахор начал стучать рукоятью по стене, пока не услышал характерный звук, а затем принялся снимать штукатурку, которая кусками падала на землю. Он долбил не переставая, в итоге обозначив деревянный квадрат диагональю примерно три четверти метра. Сахор уперся в квадрат ногами, и он провалился внутрь. Бывший гэргон скользнул следом.

Маленькая комнатка оказалась пустой, лишенной следов обитания. Первым делом Сахор встал на колени и попытался разыскать нейронную сеть. Ничего не обнаружив, он поставил деревянный квадрат на место. Свет Сахору не был нужен, и, дойдя до противоположного угла, он постучал по полу сначала трижды, потом дважды, а потом пять раз. Кусок плинтуса провалился, на его месте появилась небольшая панель.

Через секунду вспыхнул и замерцал бледно-голубой свет, и вся комната засияла. Стали видимы инструменты Нита Сахора, аккуратно сложенные и систематизированные, как он их оставил. Активизировав панель, Сахор стал вводить формулы, которые вернут к жизни отца.

Ничего не произошло.

Полагая, что в спешке он сделал что-то не так, Сахор ввел формулы медленнее. И опять вместо биосети он увидел пустоту и беспомощно шагнул назад. На этот раз ошибки быть не могло.

Отчаявшись, Сахор набрал другую формулу, попроще. Вызвать смерть было куда легче, чем вернуть жизнь.

Через секунду он вылез через импровизированный люк и скользнул вниз по сэсаловому дереву. К счастью, наползли тяжелые облака, скрыв все три луны. Теперь их присутствие на небе обозначали три грязно-серых пятна. Наступало утро.

Словно призрак, Сахор крался от одной тени к другой, стараясь остаться незамеченным. На Зеленой улице он зашел в небольшую, ничем не примечательную таверну. За засиженным мухами прилавком стоял сутулый месагггун и что-то ел с грязной тарелки. Сахор заказал выпивку и сел за столик в углу, наблюдая, как два местных завсегдатая сражаются в варрникссс. Сутулый месагггун принес ему кубок с мутноватым грогом. Пришлось довольствоваться этим.

Больше всего Сахора волновало то, что какой-то гэргон узнал формулу выведения биосети из стазиса. Кем бы ни был этот техномаг; он наверняка активно участвовал в облавах Нита Батокссса, раз знает, где находится лаборатория. Естественно, это он и расставил все ловушки. Как он узнал о существовании биосети, оставалось тайной, которую Сахору предстояло раскрыть. Он не успокоится, пока не разберется, в чем дело.

Сахор лакомился свежеподжаренной лееестой, когда таверну сотряс сильный взрыв. Из какой-то лавки со звоном, напоминающим звучание хрустального колокольчика, вылетели витрины. Игроки в варрникссс бросились к двери, чтобы узнать, что случилось. Сутулый месагггун даже не поднял головы, молча продолжая протирать прилавок жирной тряпкой.