"Ночь оборотней" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

VI

Городишко (который, как выяснил Джерин, назывался Фибис) совсем не походил на те славные южные поселения, воспоминания о которых он хранил в своем сердце. Домишки, стоявшие вдоль дороги, тянувшейся строго на юг, мало чем отличались от избушек его крепостных.

Единственная гостиница Фибиса прекрасно вписывалась в окружающее. Вывеска снаружи поблекла настолько, что на ней невозможно было ничего разобрать. Внутри запах старого прогорклого жира безуспешно боролся со стойким запахом мочи, исходящим от расположенных по соседству красилен, и отвратительной вонью распятых тел.

А жители! Их образ жизни, казавшийся таким изысканным Джерину лет десять лет назад, теперь представлялся ему пустым и угрюмым. Он попытался завести разговор с хозяином постоялого двора, старым мрачным чудаком по имени Гризард, но в ответ услышал одно лишь ворчание. Уяснив, что задушевной беседы не выйдет, Лис вернулся за шаткий стол, где ожидали ужина его друзья.

— Если бы я не знал этих людей, — сказал он, — то решил бы, что старик меня побаивается.

— Он, наверное, думает, что ты успел попробовать его вино, — предположил Вэн, разбиравшийся уже с третьей кружкой. — Ну и помои!

Он хлебнул, сделал вид, будто собирается плюнуть, но затем проглотил то, что было во рту.

Еда была не лучше вина. Гризарда, очевидно, спасало от разорения лишь отсутствие конкурентов. Устав после долгого, бесплодного дня, Джерин уже собирался на боковую, как вдруг чей-то голос весело произнес:

— Привет, я смотрю, вы приезжие! Какой выпивкой угостил вас старик Гризард?

Без лишних церемоний парень взял стул и подсел к ним за столик. Он понюхал вино, скривился и бросил крутящийся серебряный кружок хозяину, который тут же спрятал его.

— Я знаю, ты способен на большее, старый скряга, — сказал незнакомец.

К удивлению Лиса, Гризард действительно оказался способен на большее.

Джерин с любопытством рассматривал нового знакомого: одно в этом человеке не вязалось с другим. Несмотря на разбитной вид, малый при надобности без труда понижал голос так, что старый Гризард не мог его слышать. Речь свою он пересыпал словечками из столичного сленга, и это при домотканой тунике и деревенского вида штанах. А вот горделиво вздернутый подбородок и загнутые носки туфель выдавали в нем ситонийца. Хотя он назвал себя Тевисом. Просто Тевисом, без фамилии или прозвища. Это было одним из трех-четырех наиболее распространенных имен по эту сторону гор.

Кто бы он ни был, он обладал редким даром вести беседу. Легко, без усилий, он выведал у Джерина (обычно старавшегося держать язык за зубами) все о его положении и намерениях, ни словом при этом не обмолвившись о себе. Ощущение складывалось такое, будто в его пользу работало некое заклинание, околдовавшее северного барона. Когда тот умолк, Тевис немного помолчал, раздумывая. Его ясные темные глаза внимательно изучали Лиса.

— Ты мог бы быть весьма полезен для империи, — произнес он наконец.

Джерин лишь пожал плечами. Привычная осторожность вернулась к нему. Этот таинственный человек, говоривший так складно, вызывал у него подозрения. Тевис кивнул, словно и не ожидал другого ответа.

— Скажи мне, — продолжил он, — ты слышал о Морибаре Великолепном, наместнике его императорского величества в Кортисе?

Вэн, уже изрядно захмелевший, вскинул на Тевиса осоловевшие недоумевающие глаза. Элис спала, пристроив голову на плече Лиса. Ее волосы щекотали ему щеку, он ощущал их аромат. Однако зловоние гниющих тел перебивало все остальные запахи. Именно этого больше всего и боится Карус, сын Бео. Мятежников-ситонийцев, ищущих поддержки у северян.

При других обстоятельствах Джерин не сильно бы расстроился, если бы в империи началась гражданская заваруха, но сейчас она не была ему нужна. Тщательно подбирая слова, он ответил:

— Тевис, я тебя не знаю и не хочу знать. Такие разговоры попахивают изменой, и я не желаю их слышать. У меня действительно бывают размолвки с некоторыми служителями его величества, но если его величество не устраивает заговоров против меня на моей земле, то и я не имею права делать то же самое, находясь на его территории. Если бы я знал, что у тебя на уме, я не стал бы с тобой пить. Вот, возьми это и уходи. — Он положил на стол монету, в возмещение за кувшин дармового вина.

Тевис слегка улыбнулся.

— Оставь себе, — сказал он, — а заодно возьми и это.

Он достал что-то из сумки, висевшей на поясе, бросил рядом с монеткой и растворился в ночи. Джерин, ошеломленный увиденным, даже не заметил его ухода. На столе лежала крошечная бронзовая рука. С крепко сжатыми в кулак пальцами.

— О, великий Даяус! — воскликнул Джерин. — «Имперская рука»!

Подперев подбородок ладонью, он уставился на маленькую эмблемку. И ничуть бы не удивился, если бы рука подскочила и отвесила ему оплеуху.

Вэн почесал подбородок, мирно шурша щетиной.

— Что, пять тысяч чертей, это такое? — спросил он с непрошибаемым видом.

— Опознавательный знак. Секретных агентов, шпионов, доносчиков… называй, как хочешь. Это неважно. Важно то, что, если бы я проявил хотя бы капельку интереса к тому, чтобы усадить Морибара на трон, завтра к этому времени мы бы уже болтались на кресте бок о бок в ожидании, пока стервятники выклюют нам глаза.

— Ха! Я бы откусил им головы!

По всей видимости, Вэна больше беспокоили стервятники, чем возможное распятие.

— Наверное, это бы нам помогло, — спокойно согласился Джерин и разбудил Элис.

Девушка зевнула и направилась в единственную комнату, которую Гризард скрепя сердце предоставлял странствующим женщинам. Вэн и Джерин двинулись к своим соломенным тюфякам, лелея слабую надежду, что они не будут кишеть клопами. В последний миг Джерин решил все же прихватить миниатюрную, но смертельно опасную эмблемку, оставленную Тевисом на столе.

Несмотря на усталость, спал он плохо. Стычка с Карусом, неприятное возобновление знакомства с южными землями и, наконец, столкновение со злым роком в образе Тевиса, не давали ему заснуть. Кроме того, постель была жесткой, с буграми. Проснувшись, он обнаружил около десятка красных пятен на руках и груди. Они чесались и явственно говорили о том, что эту ночь он провел не один.

За завтраком Вэн был непривычно молчалив.

— Голова болит? — поинтересовался Джерин по дороге в конюшню.

— Что? А, нет, не в этом дело, капитан.

Вэн замер в нерешительности. Наконец он произнес:

— Скажу тебе прямо, Джерин, прошлой ночью я чуть было не купил себе повозку и не умчался из этих сумасшедших краев.

Джерин был готов к любым бедствиям, но даже в своих худших кошмарах он не представлял себе, что Вэн может покинуть его. С тех самых пор, как великан появился в Лисьем замке, они стали неразлучны. Они сражались бок о бок, затем ночи напролет пировали, травя байки или подначивая друг друга. Каждый не раз был обязан жизнью другому. Неожиданно Джерин понял, что Вэн ужасно похож на его погибшего брата Дагрефа, только чуть поразвязней и покрупней. Потерять его значило не просто расстаться с добрым товарищем. Частичка души Лиса ушла бы вместе с ним.

Не успел он подобрать слова, чтобы выразить свои чувства, как в разговор вмешалась Элис:

— Зачем тебе понадобилось уезжать именно сейчас? Ты что, испугался? Но ведь на севере гораздо опасней, чем здесь. — Она произнесла это обвинение в трусости так, будто сама не хотела верить своим словам.

В другое время, если бы кто-то усомнился в его храбрости, великан пришел бы в неописуемую ярость. Но сейчас он только вздохнул и пнул ногой щебень.

— Миледи, оглянитесь вокруг.

Он широко взмахнул рукой, словно бы указывая не только на унылые, грязные строения Фибиса с торчащими по соседству распятиями, но и на все имперские земли.

— Вы достаточно меня знаете и уже изучили мои пристрастия. Драка, болтовня, выпивка, йо, и девушки, не стану этого отрицать. Но здесь от меня нет никакого толку. Если я вдруг вздумаю бзднуть в уборной, то мне придется оглядываться через плечо, как бы какой-нибудь шпион не подслушал и не объявил это изменой. Я не привык к такой жизни: все время чего-то опасаться, не осмеливаться даже думать.

Джерин хорошо его понимал. Он тоже ощущал здесь давление. А Вэн между тем не унимался:

— Нынче под утро я уже совсем было собрался покинуть вас и рвануть обратно на север. Однако потом, — он вдруг расплылся в улыбке, — потом я решил, что если какой-то дурацкой «Имперской руке» не понравятся мои высказывания, ну что ж, я разрублю ее на кусочки и швырну на обочину в предостережение ее презренным товаркам!

Элис радостно рассмеялась и чмокнула его в щеку.

— По-моему, ты все это затеял только ради поцелуя, — заметил Джерин. — Ладно, толстозадый, пора за работу.

— Ублюдок.

Продолжая улыбаться, Вэн закинул свои доспехи в повозку.

Утро еще только разгоралось, когда они стали перебираться через холодную реку Лангрос. Она, конечно, уступала по размерам Ниффет и могучей Карастос, омывавшей почти всю Элабонскую равнину. Однако ее студеные воды были очень быстрыми, ибо сбегали с Керс, устремляясь к Великому Внутриземному морю.

Они пересекали ее на повозке, но ледяная вода все же просачивалась сквозь дощатый пол и обжигала ступни. Основные пожитки путешественников находились в смазанных жиром кожаных сумках, однако половина хлеба превратилась в размокшую бурую массу. Джерин раздраженно выругался.

— Не расстраивайся, капитан, — подбодрил его Вэн. — Эту гадость все равно невозможно было взять в рот.

Когда они сделали привал, чтобы отдохнуть и поесть, Вэн обратился к Джерину:

— Спасибо, что не стал нажимать на меня сегодня утром. Иначе мне было бы тяжело.

— Знаю, — отозвался Джерин.

Больше они не возвращались к этому разговору.

В тот день друзья проделали большой путь. Сначала ехали мимо небольших ферм у подножия холмов, затем, когда возвышенности закончились, мимо больших поместий с прекрасными усадьбами, стоявшими вдалеке от дороги. Когда тени удлинились и подул прохладный вечерний бриз, путники разбили лагерь на обочине тракта, решив презреть гостеприимство постоялых дворов. На закате Джерин накормил и напоил лошадей. В сгущавшейся темноте появились призраки, но их завывания были приглушенными, даже чем-то похожими на тихое песнопение.

Вскоре за севшим солнцем последовал тонкий полумесяц Эллеб, подобно маленькому ребенку, поспешающему за родителем. На небе остались звезды и Мэт. Ее почти полный диск заливал землю вокруг костра бледно-золотистым светом. Потом к Мэт присоединилась Тайваз, стремительно пролетевшая по небу и ничуть не уменьшившаяся. А когда вахта Джерина уже подходила к концу, из-за горизонта неторопливо высунулась голова Нотос. Он наблюдал за ее восхождением почти целый час. Затем наступил черед Вэна дежурить.

Следующий день обещал пройти так же гладко, как и предыдущий. Но незадолго до полудня он неожиданно нарушил свое обещание. Один из помещиков решил отправить своих гусей на рынок. В результате дорога оказалась запружена бесконечным потоком высоких белых птиц, которых подгоняли около дюжины людей с палками. Гуси хлопали крыльями, гоготали, дрались, пытаясь удрать с дороги и поживиться пучками травки. Таким образом они продвигались невероятно медленно. Когда Джерин попросил пастухов расчистить путь для повозки, они отказались.

— Если эти чертовы птицы попадут на поля, — объяснил один из них, — нам придется отлавливать их там дня три. Хозяин с нас головы снимет.

— Давай просто проедем напролом, — предложил Вэн, — Вот перья-то полетят!

При мысли о такой массовой экзекуции губы Джерина тронула улыбка, но вслух он сказал:

— Нет, этим беднягам нужно выполнить свою работу.

Итак, они стали раздраженно и мучительно ждать, пока гуси не проковыляют мимо.

Время шло, и предложение Вэна представлялось все более заманчивым. Джерин крутил в руке хлыст. Но тут он заметил, что впереди развилка. Гуси устремились по восточной дороге.

— Мы доберемся до столицы по западному ответвлению? — крикнул Джерин.

— Доберетесь, — ответил один из пастухов, и Лис направил повозку к новой дороге.

Новой? Едва ли. Джерин отметил, что никто из остальных проезжающих, тоже застрявших в пути из-за стада гусей, не свернул вслед за ними. Вскоре он понял почему. По-настоящему новым было восточное ответвление тракта. Когда его достроили, старым перестали пользоваться вообще. Повозка тряслась и дребезжала на выбоинах и ухабах. Вскоре булыжник, каким застилали имперские магистрали, и вовсе исчез. Вместо него тут некогда были уложены каменные глыбы, но не в бетон, а в расплавленный свинец. Местные жители растащили глыбы, а заодно и ценную известь, как только имперские инспекторы перестали следить за их сохранностью. И барону Джерину Лису теперь оставалось только проклинать того болвана, что направил его сюда, да думать о том, как бы добраться до места, не повредив ни одного колеса.

Возможно, когда-то эта местность и процветала, но после того, как дорога сделалась непроезжей, все остальное тоже пришло в запустение. Чем дальше они продвигались, тем гуще становился лес, пока наконец ветви деревьев вверху не сомкнулись совсем и над головами у путешественников не заскакали белки, помахивая пушистыми серыми хвостами.

Вскоре об этой дороге не останется даже воспоминаний.

То, что посреди всеобщего разорения им все же попалась деревня, казалось божьим промыслом. Деревенские жители встретили Джерина и его друзей, как давних знакомых: накормили их досыта, напоили крепким терпким местным вином и с нетерпением ловили каждое слово о том, что творится в мире. Более того, они отказались от какого-либо вознаграждения за свое гостеприимство. Барон благословил этих добрых людей, в особенности когда услышал, что дорога действительно в конце концов приведет их в столицу, а не упрется в какое-нибудь болото.

— Видишь, капитан? Ты зря беспокоишься, — сказал Вэн. — Все уладится.

Джерин не ответил. Он не имеет права полагаться на провидение, он должен все улаживать сам. Если бы им пришлась вернуться, они потеряли бы целый день, а этого он себе позволить не мог.

Деревенские жители настояли на том, чтобы гости остались у них на ночлег. Хозяином Джерина оказался стройный фермер по имени Бадок, сын Тевиса (у Лиса даже мурашки забегали спине). Другие селяне, которым тоже не терпелось узнать побольше новостей, приютили у себя Вэна и Элис. Скамьи вокруг стола в избе были заполнены до предела. На них помещались сам фермер, его пухлая приветливая супруга Льюнадра, непосредственно Лис и куча детей всех возрастов, от малыша, который едва научился ходить, до дочерей-двойняшек Бадока, Каллис и Элминды, которым было лет по семнадцать. Вьющиеся волосы, искрящиеся карие глаза и румяные загорелые щеки. Тонкие льняные туники обтягивали тугие груди. Пустив в ход всю свою изобретательность, гость повернул разговор так, чтобы общаться лишь с ними. Девушки ловили каждое его слово… касавшееся Вэна. К собственным статям заезжего барона они остались надменно-равнодушными.

— Жаль, что ваш друг ночует не у нас, — печально сказала одна из двойняшек.

Джерин уже забыл, кто из них кто. Обе только и твердили, что о мощном телосложении великана, о его чудных доспехах, крупных чертах лица, горделивой улыбке… и т. д. и т. п., пока Джерин не возненавидел само имя своего чужеземного друга. Обветренное лицо Бадока тайком улыбалось при виде явного неудовольствия гостя.

Наконец трапеза кончилась. Лис, в полном одиночестве и вполне тем осчастливленный, отправился спать. Ноги его свисали с кровати, поскольку Бадок, чтобы получше устроить барона, согнал с нее одного из младших своих сыновей. Но Джерин так устал, что его это ничуть не обеспокоило.

Около полуночи его разбудил женский крик. За ним последовал еще один, затем еще, очень длинный: «Эвои! Эвоиии!» Тут он успокоился. Это всего лишь последователи и последовательницы Маврикса, ситонийского бога вина, устроили для себя полуночное веселье. Конечно, несколько удивительно, что культ Маврикса добрался даже до этого всеми забытого места, ну да какая разница? И он снова заснул.

Наутро обнаружилось, что заботливые крестьяне не только вычистили до блеска лошадей своих гостей, но также оставили им дары — свежий хлеб, вино, сыр, лук, кучу сушеных фруктов и мяса, свалив все это в задней части повозки. Целый отряд мальчишек отправился их провожать, пока наконец родители не окликнули сорванцов и не велели им вернуться обратно.

— Даже не хочется уезжать, — сказал Вэн.

Джерин присмотрелся к нему: нет на его физиономии следов довольной ухмылки? «А если есть, что тогда? — спросил он себя, — Ты не завидуешь ли его счастью?» «Да, немного», — ответил внутренний голос.

К югу от деревни дорога малость улучшилась, во всяком случае она перестала пропадать, как раньше. Воздух под деревьями был прохладным и влажным, и солнце палило не так нещадно. Джерин чувствовал себя здесь, словно дома, впервые с тех пор, как покинул замок Рикольфа. И не только он. Элис тихонько напевала какую-то песенку северных мест. Увидев, что он наблюдает за ней, она улыбнулась.

Они выехали на поляну, такую широкую, что ее можно было назвать даже лугом, затерявшимся глубоко в лесу. Лис сощурился от неожиданно яркого света. Олениха, щипавшая мягкую траву на краю леса, подняла голову, услышав лязг повозки, и метнулась в чащу.

— Давай съезжай с дороги, — сказал Вэн и потянулся за луком и колчаном Джерина.

Хотя в бою великан и презирал это оружие, охотиться он любил и был отличным стрелком. Он на цыпочках пересек поляну и растворился среди деревьев так бесшумно и грациозно, что ему позавидовала бы любая кошка.

Вздохнув, Джерин отпустил поводья и растянулся на ароматной траве. Напряжение в мышцах начало понемногу отпускать. Элис вылезла из повозки и присоединилась к нему. Лошади радовались остановке не меньше людей. Они принялись щипать траву с таким же рвением, с каким это делала самка оленя несколько минут назад.

Время шло, а Вэн и не думал возвращаться.

— Похоже, он забыл, каким концом накладывают на тетиву стрелы, — предположил Джерин.

Он встал, подошел к повозке и достал копье Вэна.

— Хотя с таким оружием, как у него, это не удивительно.

Каждый раз, беря копье приятеля в руки, Лис восхищался его умением управляться с этакой тяжестью.

Чтобы убить время, он стал упражняться в выпадах и парировании незримых ударов. И разумеется, не мог не заметить, что Элис наблюдает за ним. Нечасто ему выпадал в жизни случай покрасоваться перед очаровательной девушкой. Он все больше и больше сердился на рану, из-за которой ему пришлось отклонить приглашение Рикольфа и которая лишила его возможности полноправно за ней поухаживать.

Нельзя сказать, что он испытывал недостаток в женщинах. Тем более что баронские привилегии только способствовали ему в этом плане. Но его желания были достаточно умеренными, и он никогда никого не принуждал. Да и потом, ни одна из ночных партнерш не пробуждала в нем ничего, кроме вожделения, и, возможно, поэтому каждая новая связь быстро ему приедалась. В Элис же он начинал замечать нечто, что считал весьма редким, а может быть, даже и невозможным — родственную себе душу.

Едва он расправился с очередным воображаемым врагом, как треск кустов на дальнем конце поляны заставил его обернуться. «Наконец-то вернулся Вэн», — подумал он и уже набрал воздуха в легкие, чтобы издать приветственный клич. Однако из груди его не вырвалось ни звука. Он лишь прошептал едва слышно, обращаясь к Элис:

— Делай, что я говорю. Ступай очень медленно к дальнему концу повозки, а потом беги в лес. Давай!

Она замерла в нерешительности, и Джерин шиканьем подогнал ее. А убедившись, что девушка благополучно приближается к лесу, выскочил на середину поляны — навстречу зубру.

Это был громадный бык. Даже самый рослый мужчина не достал бы макушкой до его косматых лопаток. На шкуре зверя пестрели шрамы, старые, новые — всех мастей. От правого рога почти ничего не осталось: он был сломан в какой-то давнишней схватке. Зато левый, изогнутый, торчал острием вверх, словно блестящий и смертоносный наконечник копья.

Зубр прянул ушами, глядя на тщедушного карлика, осмелившегося бросить ему вызов. Неизбежность схватки превратила желудок Джерина в кусок льда. Любой зубр готов броситься на человека или животное, но одинокий самец опасен вдвойне. Дед Драго Медведя погиб от рогов и копыт именно такого врага.

Атака началась даже быстрее, чем ожидал Джерин. Из-под копыт лесного великана полетели в небо комья земли и дерна. Времени воспользоваться копьем Вэна не оставалось. Джерин едва успел отскочить влево, перекатившись по дерну. Он мельком заметил налитый безумной ненавистью зеленый глаз. Промчавшись мимо, зубр едва не задел его искореженным обрубком правого рога. Мерзкий запах его шкуры смешивался с ароматами травы и земли.

В мгновение ока Джерин снова был на ногах. Но зубр уже разворачивался для новой атаки, двигаясь с ошеломляющим проворством, не присущим, казалось бы, ни одному четвероногому существу. Лис метнул копье, но бросок вышел торопливым, и копье ушло вверх. Оно пролетело над плечом зубра. Джерина спас лишь отчаянный прыжок в сторону. Будь у зверя два рога, ему пришел бы конец. Лис понимал, что на открытом пространстве он долго так не протянет.

Он вскочил на ноги и бросился к лесу, подобрав на бегу копье. Сзади раздавался громкий стук копыт. У него закололо в пояснице от страха, что рог вот-вот вонзится в нее. Каким-то чудом, едва дыша, он оказался среди деревьев. Затрещали ломающиеся ветки — зубр продирался сквозь кусты и подлесок. И все же зверю пришлось замедлить ход, чтобы не потерять из виду мелькавшего среди стволов человечка.

В чаще Джерин надеялся оторваться от зверя, но тот преследовал его с невероятной настойчивостью, совсем не свойственной зубрам. Его яростный рев и фырканье отдавались звоном в ушах. Джерин мчался по звериной тропе, уводя своего преследователя все дальше и дальше.

Но вскоре путь ему преградило громадное дерево, совсем недавно упавшее на тропу. Его падение сокрушило менее крупные деревья, в результате чего образовалась такая внушительная преграда, будто ее тщательно создавал человек. Джерин перелез через гигантский ствол. Зубр был где-то рядом.

С той минуты, как зверь выскочил на поляну, мозг Джерина как будто застыл. По ту сторону завала он вновь заработал.

— Все равно я больше не могу бежать, — пропыхтел Лис и воткнул обитый бронзой тупой конец копья Вэна глубоко в мягкую почву.

Затем, спотыкаясь, побрел дальше в лес. Это была его отчаянная последняя хитрость.

Стук копыт приближающегося животного все нарастал. Лис почувствовал, как задрожала под ногами земля. На мгновение он испугался, что зверь ринется напролом через поваленные деревья, но зубр, видимо, понимал, что это даже ему не под силу. Он взмыл в воздух, легко перемахнув через барьер в человеческий рост… и наткнулся на косо торчащее копье.

Твердое древко разлетелось в щепки, однако бронзовый наконечник в форме листа глубоко вонзился в косматую тушу. Зверь сделал пару шагов на подгибающихся ногах. Из живота у него хлестала кровь, затем она фонтаном хлынула изо рта и из носа. Зубр передернулся и упал. Вздохнув последний раз, он затих и наконец, укоризненно взглянув на Лиса карим глазом, испустил дух.

Джерин потер лоб. После смертельного танца на поляне он был уверен, что глаза у зубра зеленые. На его собственной руке что-то краснело. Так и есть, кровь. Наверное, задел рукой за сучок, пока несся по лесу. Когда это было? Но память молчала. «Зато я помню другие вещи», — подумал он и устало полез через завал обратно.

Он не успел сделать и двух шагов, как на звериной тропе показался Вэн с натянутым луком в руках. Позади него шла Элис. Чужеземец резко остановился, раскрыв рот от удивления.

— Как дела, капитан? — глупо спросил он.

— Жив, к собственному удивлению.

— Но зубр… Элис сказала… — Вэн в полном недоумении замолчал.

Джерин был рад, что у Элис хватило здравого смысла разыскать Вэна, вместо того чтобы пытаться отвлечь зубра на себя и, возможно, погибнуть.

— Боюсь, мне придется купить тебе новое копье, когда мы прибудем в столицу, — сказал он.

Вэн перебрался через завал. Вернулся он, держа в руках наконечник копья. Бронза была слишком ценной, чтобы ее оставлять.

— Во имя трезубца Шамадрака, скажи мне, что ты проделал? — спросил он.

Джерин задумался, где обитают те, кто поклоняется Шамадраку. Он никогда не слышал о таком божестве.

— Перебравшись через эти деревья, я совсем выдохся, — объяснил он. — Зверь преследовал меня, словно гончая, никогда еще я так не бегал. Но каким-то чудом я вспомнил одну притчу, которую прочел давным-давно. В ней говорилось о рабе, слишком ленивом, чтобы охотиться. Он сооружал преграду на звериной тропе, втыкал позади нее копье и ждал, когда олень попадет в его западню. То есть насадит себя на острие и на древко.

— Я знаю, о какой притче ты говоришь, — сказала Элис. — Она называется «Олень и Май». В конце концов Май погиб от собственного копья, и поделом. Он был жестоким и злым человеком.

— Так это книга помогла тебе придумать такую уловку? — Вэн покачал головой. — Книга?! Клянусь, капитан, теперь я буду уважительно относиться к чтению, раз с его помощью можно узнать, как спасти свою шкуру. Жаль только, что ты никогда не сможешь похвастаться сегодняшним происшествием.

— Почему нет? — Джерин уже мысленно этим и занимался.

— Убить самца зубра в одиночку копьем? Не будь дураком, Джерин. Кто тебе поверит?

Пока Лис сражался с зубром, Вэн подстрелили олениху. Он бросил окровавленную и выпотрошенную тушу в повозку и направил лошадей галопом на юг. Никому из них не хотелось провести ночь около туши мертвого зубра. Она не только привлечет падальщиков, но и станет отличной приманкой для одиноких голодных призраков со всей округи, которые с радостью воспользуются неожиданным щедрым угощением.

Когда начало смеркаться, они остановились на ночлег. Оленина оказалась весьма недурной. Вэн срезал куски мяса с боков добычи, и они зажарили их на огне. Но, несмотря на набитый желудок, чужеземец выглядел расстроенным.

— Без копья я чувствуя себя голым, — пробурчал он. — Что я буду делать, если придется драться?

Джерин не стал его утешать.

— Учитывая, что у тебя еще остались булава, топор, три ножа…

— Два. Третий годится только для пищи.

— Прошу прощения. Два ножа и меч, который я едва могу поднять, не говоря уже о том, чтобы взмахнуть им. Так вот, учитывая все это, мне кажется, ты сумеешь причинить кое-кому неудобства.

Так и случилось: Вэн вытянул длинную соломинку из руки Элис, и первая вахта досталась Джерину. Лис старался не прислушиваться к довольному храпу приятеля. Ощущение того, что мир ужасно несправедлив, слегка сглаживалось тем, что Элис решила посидеть с ним какое-то время.

Джерин был рад ее обществу. Иначе он, скорее всего, задремал бы, поскольку ночь выдалась очень тихая. Печальное бормотание духов, воспринимаемое скорее сознанием, чем слухом, тоже практически его не тревожило: кровь мертвого зубра отвлекла на себя призраков на много миль вокруг, поэтому тут их почти не осталось.

Джерин никак не мог понять, почему Элис считала его героем в связи с тем, что он убил зубра. Он же ощущал себя скорей везунчиком. Нет ничего героического в том, чтобы убегать от противника, подобно зайцу, а именно этим он и занимался. Если бы он не вытащил из уголков своей забитой всяческим хламом памяти нужную мысль, зверь наверняка бы разделался с ним.

— Дуракам везет, — заключил он.

— Глупости, — возразила Элис, — Не прибедняйся. Даже в столь чудовищной ситуации ты сумел не только вспомнить то, что может тебя спасти, но и осуществить этот план. Чтобы стать героем, одних мускулов мало.

Оставшись при своем мнении, Джерин пожал плечами и сменил тему разговора. Он спросил Элис, что ей известно о родственниках в столице. Выяснилось, что ближайшим родичем девушке приходится брат ее матери Валдабрун Отважный, занимавший какой-то пост в имперском суде. Сомнительная характеристика, подумал Джерин, хотя вслух ничего не сказал. Его императорское величество Хилдор Третий был праздным щеголем, и Лис подозревал, что придворные не сильно отличались от своего повелителя.

Чтобы скрыть беспокойство, он принялся рассказывать о столице и о двух годах, проведенных им там. Элис была благодарным слушателем, учитывая, что она ничего не знала о столичной жизни. Он рассказал пару своих лучших историй. От ее смеха прохладный вечер сделался много теплей. Она придвинулась ближе, ловя каждое его слово.

Он потянулся к ней и поцеловал. Это казалось ему настолько естественным, что он даже не удивился. На мгновение ее губы замерли от неожиданности, потом ответили, сперва нерешительно, затем с той же пылкостью.

«Да у тебя просто талант усложнять себе жизнь, — подумал он, пристраивая ее голову себе на плечо, — Если так пойдет и дальше, то не только Вольфар захочет вырвать твое сердце (он и так уже давненько лелеет эти мечты), но и твой старый друг Рикольф, так или иначе, утвердится во мнении, что ты убежал с его дочерью вовсе не для того, чтобы доставить ее к столичному дяде. А что думает сейчас она? Ведь эта девушка — не крестьянка, которую можно потискать и позабыть. Более того… Да черт с ним со всем», — решил он и снова поцеловал Элис.

Но когда его губы коснулись ее нежной белой шеи, а руки скользнули под тунику, она тихо спросила:

— Так ты за этим повез меня на юг? Неужели я променяла одного Вольфара на другого?

Она старалась, чтобы ее голос звучал непринужденно, но в нем слышались обида и разочарование. Это подействовало на него даже более отрезвляюще, чем занесенный кинжал. Однако Элис ничего такого не сделала, а просто высвободилась из его объятий.

Тяжело дыша, он постарался голосом разума усмирить голос плоти.

— Я бы никогда не заставил тебя так думать, — сказал он.

— Честно говоря, я так и не думаю, — ответила она, однако обида осталась.

«Время вспомнить о том, что я мужчина, а она женщина, наступит позже», — подумал Джерин. А сейчас, очевидно, такой момент еще не пришел, несмотря на прохладную тихую ночь и лунный свет, льющийся сквозь листву деревьев.

Элис так долго не прерывала молчания, что он счел ее все еще расстроенной его дерзостью. Но когда с его губ вновь стали срываться бессвязные извинения, она отмахнулась. Какое-то время они разговаривали о всякой чепухе, затем она поднялась и пошла к повозке за своим спальным мешком. Но, проходя мимо Джерина, нагнулась и быстро клюнула его в щеку.

После того как она заснула, он еще долго размышлял обо всем. Когда толстый, прибывающий полумесяц Эллеб уже удобно обосновался на небосклоне, а почти полная Мэт, яркая, как золотая монета, начала свое движение к западу, он разбудил Вэна и в изнеможении провалился в сон.

Поначалу его сны были мрачными, он видел то зубра, то Элис. Эти видения он плохо запомнил. Он вообще редко запоминал свои сны и всегда удивлялся тем, кто мог рассказать о своих грезах, да еще и усмотреть в них некие предзнаменования. Но вдруг через спящее сознание Лиса пронесся вихрь и развеял туман, отделявший его от страны снов.

Очень отчетливо, так, словно все было реальным, Джерин увидел яркое пламя, услышал дикие пронзительные вопли надрывающихся свирелей, горнов и арф, увидел высоких воинов-северян, сгрудившихся вокруг огромных бивачных костров. Одни держали копья, другие — рога для питья. «Это не просто сон», — подумал Джерин и испугался. Но он не мог отделаться от него, даже когда чьи-то черные крылья заслонили от него происходящее и погрузили весь мир во тьму.

Крылья оказались накидкой Баламунга. Колдун сделал шаг назад, теперь его силуэт четко вырисовывался на фоне пламени. Он походил на оцепеневшую хищную птицу. Лишь глаза чародея были живыми, они тлели желто-красными угольками на мрачном лице.

Маг варваров прекрасно знал о присутствии Лиса. Он слегка повернулся и поклонился ему со всей ненавистью, на которую был способен, будто Лис стоял перед ним во плоти. Красные отсветы пламени плясали на впалых щеках.

— Лорд Джерин Лис, — сказал он, — ты для меня всего лишь досадная помеха, поэтому, надеюсь, ты простишь меня за вторжение в твой сон с целью показать тебе, что ожидает северные земли, пока ты прохлаждаешься на грязном юге. Как бы мне хотелось вытащить из тебя твою черную душу. Жаль, не существует такого заклинания, ведь ты сейчас чересчур далеко.

Джерин тоже знал, что ни одно заклинание не действует на таком расстоянии. Он был ничем, его сейчас нельзя было назвать даже духом, он являл собой лишь эфемерные глаза и уши, которым предстояло увидеть и услышать то, что собирался показать Баламунг.

Трокмуа плясали вокруг костров, подбрасывая в воздух мечи, копья и… йо, даже рога для питья. Лишенный тела Джерин испугался меньше, чем мог бы. Он видел спектакль сродни тому, что устроил Райвин на столе Рикольфа. Казалось, с тех пор прошла сотня лет. Спектакль спектаклем, но ведь Баламунг точно знает, что его враг не сомневается в его организаторских способностях. На что же еще тогда его могли пригласить посмотреть?

Баламунг между тем призывал все проклятия на голову Лиса. Тот, в свою очередь, надеялся, что они его не заденут. А колдун все не унимался, пока совсем не выдохся и не скис. Сделав вдох, он продолжил уже более спокойным тоном:

— Еще сильнее я тебя возненавидел за то, что сегодня ты погубил душу прекрасного воина. Я выпустил ее, словно пташку, чтобы она вселилась в тело могучего зубра. Ни на мгновение я не сомневался, что он растопчет тебя и оставит твой труп валяться в лесу. Будь проклята твоя хитрая душонка! Как тебе удалось от него ускользнуть? Дух, заключенный в зверя, погиб, поскольку я не сумел вовремя его вызволить. Когда этот огонек угас, исчезло и тело. Бедняга.

Теперь понятно, почему зубр преследовал его с такой суровой настойчивостью! Возможно, у зверя и впрямь были зеленые глаза, там, на лугу. Это мог быть какой-нибудь побочный эффект колдовства Баламунга. Ему и вправду крупно повезло.

— Но будь уверен, я отомщу! — воскликнул Баламунг.

Музыка за его спиной стихла, плясуны замерли в ожидании.

По-видимому, Баламунг заранее подготовил заклинание, потому что стоило ему прокричать его на грубом наречии кидзуватна, как из земли вдруг возникла клетка с прочными прутьями и медленно поплыла к костру. Увидев ее, дух Джерина дрогнул. Он знал, что трокмуа сжигают своих преступников заживо. Вот и в этой клетке человек отчаянно, но безуспешно пытался освободиться.

— Умри, предатель, умри! — кричал Баламунг.

Собравшиеся дружно подхватили его крик. Ужас сковал Джерина, когда он неожиданно для себя узнал приговоренного. Им оказался Дайвико, один из вождей трокмуа, которому он сохранил жизнь в Айкосе. Теперь он безумно жалел о том, что не позволил Вэну его прикончить.

— Смотри же, что становится с теми, кто восстает против меня, — прошептал Баламунг, — смотри внимательно, ибо ты — следующий! — Голос его был холоден как лед и тверд как камень.

Колдун говорил, а клетка тем временем оказалась в объятиях пламени. На прутья было наложено какое-то защитное заклинание, поэтому огонь их не трогал. Но когда языки пламени касались самого Дайвико, они вспыхивали так ярко, будто его тело, подобно факелу, пропитали смолой.

Пребывая во власти чар Баламунга, Джерин в ужасе наблюдал за тем, как огонь расплавляет глазницы Дайвико, превращает его уши в бесформенные куски мяса, сползающие вниз по щекам, а с самих щек объедает плоть, оставляя лишь выступающие белые кости. Пламя плясало вокруг тела трокмэ, но черная магия Баламунга не позволяла ему умереть. Он продолжал трясти запертую дверь, пока в огне не исчезли его сухожилия. Кричать вождь не мог, так как пламя давно поглотило его гортань.

— С ним мне надо было разделаться побыстрее, — сказал Баламунг. — Но когда дело дойдет до тебя, Лис, когда ты наконец попадешься мне в руки, я придумаю нечто действительно достойное, можешь не сомневаться!

И он махнул рукой, словно бы прогоняя его от себя. Джерин очнулся в спальном мешке, обливаясь холодным потом.

— Дурной сон, капитан? — спросил Вэн.

В ответ Джерин лишь пробурчал нечто нечленораздельное. Он был слишком потрясен, чтобы нормально изъясняться. Лицо Дайвико, пожираемое пламенем, все еще стояло у него перед глазами, причем более отчетливо, чем тонущий в сумрачном свете бивак. Он думал, что больше никогда не сможет заснуть, однако телесное изнеможение пересилило страх.

Его разбудил какой-то шорох. Не успел он открыть глаза, как чьи-то сильные руки пригвоздили его к земле. До рассвета все еще было далеко. Неужели южные разбойники не побоялись темноты или это новые происки Баламунга? Он принялся извиваться, пытаясь приподняться на локте и посмотреть, кто или что на него напало.

— Не дергайся, не то я раскрою тебе череп на месте.

Голос был тихим, нежным и принадлежал женщине, явно сумасшедшей. Еще несколько рук, полных небрежной безумной силы, прижали к земле его ноги. Они предупреждающе потянули за них, и он почувствовал, как хрустнули его суставы.

Джерина охватило отчаяние. После того как ему удалось избежать стычки с Баламунгом, было бы несправедливо умереть от рук почитательниц Маврикса. И зачем только неистовый культ оргий в честь бога вина распространился за пределы Ситонии?

Очень медленно барон повернул голову, пытаясь оценить всю сложность положения. Возможно, хоть одному из его друзей удалось скрыться. Но нет: в лунном свете он увидел Вэна, напрасно напрягавшего мускулы. Его держало еще большее число женщин. Остальные схватили Элис.

Пламя отражалось в глазах мавриад, походивших на стаю волчиц. Свет костра был единственным горевшим в них блеском. Они не знали ни сострадания, ни пощады, их наполняло божественное безумие. Пышные наряды, в которых они начали свое путешествие по лесу, были разорваны и выпачканы в грязи, а волосы спутались, из них торчали веточки и сучочки. Одна из женщин, явно высокого происхождения, судя по обрывкам прекрасной материи, свисавшим с ее тела, прижимала к груди искалеченное тельце какой-то зверюшки и причитала: «Мой малыш, мой малыш!»

Из леса выплыло голубое свечение с сияющим ореолом вокруг. «Божественным» — вот единственное подходящее для него слово, подумал Джерин.

— Что тут происходит? — спросило видение.

Голос у него был глубоким и сладким, как напиток, который готовят кочевники пустынь, чтобы не спать.

— Маврикс! — воскликнули женщины в экстазе.

Джерин почувствовал, как руки их задрожали и ослабли. Он приготовился к рывку, но стоило ему напрячься, как божество махнуло рукой, и его снова крепко схватили.

— Что здесь такое? — повторил Маврикс.

Вэн удивленно крякнул.

— Откуда ты знаешь мой язык?

Лис же был уверен, что бог говорил на элабонском.

— Он не…

Его захватчицы зарычали, не позволив ему возразить.

Маврикс картинно развел руками.

— У нас есть свои хитрости, — сказал он… и вдруг раздвоился.

Оба видения взмахнули руками, и бог опять остался один.

Джерин пристально, насколько позволяли обстоятельства, изучал Маврикса. На нем была оленья шкура, мягкая и податливая, на голове — венок из виноградных листьев. В левой руке он держал ивовый прут. Джерин слышал, что при случае это оружие может быть пострашнее любого копья. Светлые кудри Маврикса доходили до плеч, щеки и подбородок были выбриты. Нежные черты лица сделали бы его мечтой любого педераста, если бы не глаза: две черные бездонные пропасти, не излучавшие ничего, кроме темноты. От него исходил слабый запах забродившего винограда и чего-то еще, чему Джерин не знал названия.

— Такие трюки могут быть весьма полезны, — произнес Лис на плохом ситонийском, пытаясь привлечь внимание бога и продлить себе жизнь хотя бы еще на пару минут.

Маврикс перевел взгляд своих бездонных глаз на Лиса, на застывшем лице его появилась улыбка. Он ответил на том же наречии:

— Как приятно слышать настоящий язык, пусть даже из уст жертвы.

После этих слов Джерин понял, что судьба его решена.

— Значит, ты в сговоре с Баламунгом? — закричал он, зная, что ему уже нечего терять.

— Чтобы я водил дружбу с каким-то варварским шарлатаном-бездельником? Да какое мне до него дело? Однако, мой смертный друг, будь уверен, тебе это не поможет. Нельзя перечить безумию мавриад. Иначе наше празднество потеряло бы всякий смысл. Ведь обычная жизнь — это лишь череда мелких неисполнимых банальностей.

— Нет, это несправедливо! — выкрикнула Элис. — Смерть можно понять, все мы умрем, этого не избежать. Но после того, как барон Джерин в одиночку разделался с зубром, умереть от рук фанатичек, пусть даже за ними стоит сам бог…

«Не самое удачное время для философствований», — подумал Лис, но промолчал.

Маврикс перебил ее, причем его глубокий голос надломился:

— Джерин убил громадного дикого быка? — Улыбка бога сменилась выражением неописуемого ужаса. — Бык-бог снова пришел! — заверещал он. — Но теперь в образе человека!

Издав напоследок истошный вопль, Маврикс скрылся в лесу. Его почитательницы, встревоженные состоянием своего господина, бросились следом. Все, кроме важной госпожи, продолжавшей умиротворенно сидеть и баюкать свое несчастное «дитя».

Все еще не веря своему спасению, Джерин медленно сел. Его примеру последовали Вэн и Элис, ошеломленные не меньше его.

— Что я такого сказала? — спросила Элис.

Джерин хлопнул себя по лбу, пытаясь выудить оттуда воспоминания. Раньше он почти не уделял внимания Мавриксу, поскольку основные проявления этого бога — виноград и вино — редко встречались к северу от Керс.

— Понял! — воскликнул он наконец, щелкнув пальцами. — Это все Метокайтс, ситонийский принц. Однажды он гнал нашего бога до самого Малого Внутриземного моря и бил его по голове металлической фигуркой бога-быка! Маврикс всегда был трусом. Полагаю, он решил, будто я… как бы это сказать?.. новое воплощение его мучителя.

— А что случилось с тем парнем — с Метокайтсом? — спросил Вэн. — Ссориться с богами не очень-то разумно.

— Насколько я помню, Маврикс изрубил его сына на мелкие кусочки, приняв бедного парня за виноградную лозу.

— За виноградную лозу, говоришь? Знаешь что, капитан, если тебе когда-нибудь покажется, что я зеленею и обрастаю листьями, будь так добр, предупреди меня, прежде чем что-то срезать.

В это время последняя оставшаяся с ними женщина подняла глаза от растерзанной тушки, которую она баюкала. В глазах ее постепенно засветилось сознание, хотя и не совсем достаточное для того, чтобы понимать, кто она и где находится. Когда мавриада заговорила, в ее голосе слышалась та же властность, что у Сивиллы из Айкоса:

— Не смейте насмехаться над Мавриксом, повелителем сладкого винограда. Будьте уверены, о вас не забыли!

Поплотнее завернувшись в свои лохмотья, она с высокомерным видом скрылась в лесу. В лагере воцарилась недоуменная тишина.