"Бабки в Иномирье" - читать интересную книгу автора (Гетманчук Людмила)

Стажерка Зельда

Как ни боязно мне, а в замок войти пришлось. Не потерпел бы урчи отказа, затем, видать, и прислал не простого слугу, а мужика с саблею. Иду я через ворота, через двор темный, а сама от страху трясусь. Лекарка из меня никудышная. Боль в животе унять могу, если переел человек. Если не спится – дрему могу навести. Кой-какие травки знаю…

Но когда бабуля моя занемогла, с сердцем плохо стало, так я сразу к телефону кинулась – на помощь звать. Приехали в тот раз молодцы, выручили Айку, светлая ей память…

А мальчишку-то как мне от неведомой болезни пользовать, ежели я свою бабулечку уберечь не смогла?

Пока я думы черные думала, ввели меня через коридоры мрачные в большой зал. По правую руку – окна большие, витражные, сразу видать, что только летом здесь гостей принимают. По левую руку – стена гобеленами увешана. И вытканы на них сплошь воины, лицом суровые, в одеждах белых и синих. Один – змея огромного копьем повергает. Другой – в бой отряд ведет. Третий, с красной полосой по кайме рубахи – казнью руководит. Коротышку вешает бородатого, а девка остроухая, на мавку похожая, своей очереди дожидается.

Видать, суровость у здешних урчей в крови.

– Так это та немая странница божья, которая утром в деревню мою вошла? – молвит кто-то голосом низким, до костей пробирающим. – Ну-ка, повернись ко мне, лицо покажи.

Я спорить не смею, кланяюсь в пояс, но шаль не снимаю и лицо не открываю. Цветами заслоняюсь: васильками, ромашками, маками, купальницами, пижмой, гречихой, звездоцветом, лютиками, заячьей корзинкой да незабудками – «небесными очами».

– Вот упрямая, – смеется урчи.

Я на него из-под шали поглядываю. Глаза черные – то ли в карий, то ли в зеленый, не разберешь. Кудри буйные, цвета шоколада моего любимого, горького, обручем-венцом прижаты. Брови густые, кустистые, челюсть нижняя тяжелая, массивная, а губы – как в противовес – мягкие, сладострастные. Помню, говорила мне бабулечка, светлая ей память: «От таких молодцев, Зельда, держись подальше. Им ни до кого, окромя себя, дела нету. Заманят девку речами да огнем в глазах, сомнут да выкинут, а той что делать-то после? Только в омут»

Ну, мне-то, положим, в омут не с руки нырять – сама кого хочешь утоплю, ежели обидит крепко. Но с урчи Ильяном, по всему видно, не до шуток будет, лишь бы ноги унести.

А любопытством эдакого человека пытать – совсем дело глупое.

Скорчила я рожу старушечью, откинула угол платка – и быстренько назад закрылась.

– Ну и страхолюдина, – кривится урчи. Недоволен – верно, хотел красавицу увидеть да в свои покои заманить. Да не про таких я сватана! – Ну, делу нашему это не помеха. Сказывают в народе, что странницы божьи – лекарки отменные. Прошу, не откажи в помощи – поставь сына моего, наследника единственного, на ноги! Сумеешь – одарю золотом и серебром, плат прикажу новый справить и сапожки, как у самой урчинки, – говорит льстиво. А глаза – темные-темные, страшные-страшные, как будто туча грозовая. И видно мне теперь, что не в зелень, не в карий цвет – в синь морскую отливают. – Ну, а коли окажется, что почем зря странницей божьей прикидываешься… Не обессудь – велю на заборе вздернуть. Мне проходимцы в землях моих не нужны, навья хватает, – сказал, как припечатал приговор смертный. – Так возьмешься сына моего лечить?

«…али сразу веревку готовить?» – не сказал урчи такого, ну да я девка догадливая – сама поняла.

Что поделать? Кланяюсь Ильяну – мол, возьмусь.