"Двойная смерть" - читать интересную книгу автора (Рябов Феликс Владимирович)

Феликс Рябов Двойная смерть

— Труп был тот. Я узнал его… Также содрана кожа на виске, под ней видно треснувшую кость. Там же вырваны волосы, но запекшейся крови в этот раз не было, одна свежая, она залила асфальт… я рассмотрел при свете фар. И потом… я видел его лицо. Это был он. Мы похоронили его два дня назад, а я… я видел его вчера.

Я внимательно посмотрел на человека, сказавшего, что фамилия его Иванов. На наркомана не похож: зрачки нормальные, рубашка с короткими рукавами, лицо совсем не худое. Спиртом не пахнет. Но руки дрожали, правая щека слегка подергивалась, а в глазах стоял страх. Мне показалось, что он верит в то, что говорит.

В прошлом году, когда руководство нашей студии исчезло вместе с деньгами и последними шансами на постоянную работу, я около месяца пытался найти что-нибудь по специальности. Все зря. Журналистов было много, а стоящих сенсаций для них — слишком мало. Криминальные новости начинались и заканчивались нудными ментовскими сводками, съемками взламывающих какие-то двери фантомасов в пятнистой форме и найденных то здесь, то там бесхозных трупов. Продолжения у всех этих историй не было, и поэтому они были никому не интересны.

Подержанной видеокамерой, которую нам выдали вместо денег при ликвидации АО, мы с коллегой старались, как могли, исправить ситуацию с питерскими новостями. Сотня убийств, ряд крупных ограблений, множество мошенничеств и несколько бандитских разборок, снятых нами, имели сюжетную законченность и раскрывали много интересных подробностей из жизни криминального мира. Сегодня, если бы нас не отвлекали, мы бы придумали ликвидацию разветвленной сети сбыта наркотиков, которую уже обещали на будущей неделе одному серьезному телеканалу. Теперь ликвидировать сбыт наркотиков придется завтра.

Не люблю, когда меня отвлекают, но лучший наш сюжет — про банду гомосексуалистов, топивших людей в цистернах с кислотой — был лучшим потому, что придумали его не мы. Рассказ тетки, у которой пропал муж, вывел нас в итоге на убийцу, за интервью с которым мы получили наш лучший гонорар. С тех пор к людям, которых к нам посылали из редакции, я отношусь с глубоким уважением и пониманием, всегда рад им помочь. Этого тоже выгонять не стал:

— Странная история… Но вы расскажите все сначала. Я так понимаю, вчера ночью вам прямо под машину упал человек, и свернуть вы уже не успевали. Оказалось, что труп жутко похож на вашего друга, который уже неделю как мертв?

— Не то что похож… Это он.

Валерка, мой коллега, оживился:

— Ожившие мертвецы? Моя любимая тема. Вот не давно смотрел я кино, там…

— Б…, заткнись ты! Насмотрелся всякого бреда… Вы расскажите все по порядку, что там с вашим другом вышло. И прежде всего, как он умер?

Посетитель закурил Данхилл и долго затягивался, глядя в одну точку. Пепельницы не было, и я подвинул к нему подобранную на улице железку с проводами, которую мы недавно снимали в роли взрывного устройства, найденного во дворе одного дома на Литейном.

— Да глупо все получилось… просто по пьяни. Причем сам он, в общем-то, виноват. Но черт знает, как-то все так вышло…

Мы тогда поехали на выходные пить за город, на трех машинах. Неделя была тяжелая, и мы заранее договорились, что с вечера пятницы едем бухать. Как раз у Сереги… его звали Серега… дача недалеко от Питера, туда и сейчас вполне можно проехать, дорога хорошая.

Ну, мы приехали, половина наших сразу нажрались как свиньи, а меня, Серегу и Леху пробило покататься. Больно трезвые оказались. Там у Сереги в гараже двойка Жигули стояла гнилая, еще папаши его. Я свой БМВ во дворе оставил, Серега тоже Чероки пожалел, а на этой двойке решили ехать кататься. Леха совсем никакой был, он все за руль рвался, но вел Серега — сказал, что он лучше дороги местные знает. А Леха был уже не в форме, он входа в машину не нашел, забрался сверху, уцепился за багажник и на крыше поехал.

Трезвые-то мы были трезвые, но грамм по четыреста каждый уже принял, хотя и под хорошую закуску. Когда выезжали из деревни, зацепили запорожец — причем глупо зацепили, запорожец не ехал, он у забора стоял. Из дома выскочил какой-то мужик в трусах, ругаться стал. Мы его послали и поехали дальше.

Покатались часок, возвращаемся в деревню — при въезде козелок ментовский рядом с запорожцем стоит — мужик в трусах значит ссучился, в ментовку на нас, гад, настучал. А мы в машине пьяные оба, и еще Леха на крыше. Я говорю:

— Ну что, придется этим мутантам бабок отстегивать? — А Серега отвечает:

— Нет, подожди. Каждого встречного мусора кормить — никаких денег не хватит. Уйдем.

А там около поворота на деревню развилка такая тройная — то есть шоссе и сам поворот. Серега не торопясь проезжает мимо поворота, и едет дальше по шоссе. Мужик в трусах руками замахал, а тут еще Леха козелок увидел, с крыши орет «Еб т… мусор привезли. Суки серые.» В общем, мент за нами погнался. Я еще подумал — бардак какой-то, а не уик-энд получается.

Мент обгоняет нас и через динамик орет: «Ваз такой-то, остановитесь».

Серега сразу притормозил. Козелок перед нами метрах в пятидесяти тоже останавливается, из него вылезает жирный мусор и не торопясь так, с достоинством идет к нашей машине.

Серега подождал, пока он подойдет поближе, завел машину и дал газу. Пока мусор добежал до козелка, мы уже далеко были. И черт побери, ушли ведь почти! Но Серега спьяну свернул с шоссе в поле — забыл, наверное, что он не на джипе. А козелок по шоссе отстает от жигулей, зато по полю он идет гораздо быстрее, у него проходимость лучше — мент нас догонять стал.

Тут Серега второй раз ошибся:

— Вот за этой горкой, — говорит, — поворот. Если мы сейчас туда свернем, мент нас потеряет.

А к тому времени стемнело уже, но он фары выключил и поворачивает к горе. Заезжаем мы наверх, а Серега ногу с газа не убирает — мы на вершине разгоняемся, и вдруг чувствую — машина летит. Никакого поворота за горой не было, с другой стороны был обрыв.

Больше всего повезло Лехе — он просто свалился с крыши еще на подъеме, и ни черта с ним не случилось. Пьяные — они вообще редко бьются.

У меня рука была вывихнута, в общем-то еще побаливает, но это ерунда.

Серега насмерть. Через три дня, во вторник, похоронили.

Тогда в машине его здорово изуродовало. Мы отвезли его в похоронную контору — знаете, на Дальневосточном — и попросили сделать что-нибудь, чтобы жена могла попрощаться. Он там лежал три дня, но они сказали, что тело слишком сильно побило, автокатастрофы — вообще случай трудный, и хоронили в закрытом гробу. Вот так… А вчера я увидел его опять.

— Давайте подробнее.

— У меня были дела в Новгороде, возвращался уже поздно, ближе к часу ночи. И подъезжал я как раз к кладбищу, где Серега лежит — оно вдоль шоссе тянется, знаете, там еще мост недалеко. Дорога в это время совсем пустая. Я устал тогда, настроение дерьмовое. И рука после тех выходных еще не зажила, а я целый день за рулем, к вечеру разболелась страшно. В бардачке у меня анальгин был, и еще была бутылка кваса. Я, не останавливаясь, достал таблетку, открутил зубами крышку с бутылки и стал запивать. А шоссе совсем разбитое — наверное, местные на тракторах ездят — и пока я руль больной рукой держал, машину болтало здорово.

Так вот, я только бутылку допил, выбросил ее в окно, смотрю — впереди машина стоит. А в том месте как раз куча щебня — видимо, шоссе будут ремонтировать — и дорога узкая. Вот, думаю, придурок, нашел место тачку ставить. И как раз в тот момент, когда я проезжал мимо машины, задняя дверца в ней раскрывается, и из нее резко так появляется мужик. Ну, я сшиб и дверцу, и мужика этого. У меня теперь правое переднее крыло все разодрано.

Мужика этого сначала прибило к дверце, а потом, когда ее оторвало, трахнуло головой о борт этой машины. А по ногам и правой руке я проехал. Вот, думаю, мужик попал, реально попал — в нужное время и в нужное место.

Я остановился, вышел и подошел поближе посмотреть, что от него осталось. Из стоявшей машины двое хмырей вылезли, орут, к трупу на асфальте подбежали. Я тоже подошел, нагнулся к нему — и просто охренел. Это был Серега.

Я не мог перепутать, этого человека я знаю… знал уже двадцать лет. Ударом моей машины его отбросило чуть вперед, и он лежал как раз перед фарами стоявшей там девятки — все было хорошо видно. Я прежде всего почему-то удивился, что на асфальте растекается кровь — какая кровь из покойника? Потом смотрю — одежда на нем какая-то странная — он такой никогда не носил. На нем был спортивный костюм, кажется, адидас, кроссовки, цепь золотая на шее — Серегу я никогда в таком не видел. Он всегда в брюках ходил со стрелками, и почти всегда — пиджак, галстук.

Меня тогда стошнило. Я еще подумал — что же я проглотил вместо анальгина? Что за глюки жестокие? Вообще, все было, как в дыму. Еще эти хмыри орут, а я стою и просто ни во что не врубаюсь.

— Елки, но вы все-таки уверены? Это мог быть похожий человек, может быть, родственник его?

— Нет, я же сказал: я видел Серегу перед тем, как его забрала скорая после аварии. Неважно он выглядел, наверно поэтому я запомнил хорошо. Видно, как череп раскололся на виске, форма ссадины на коже та же самая — треугольник острым концом к уху. И потом, я видел его лицо, и… рост, ширина плеч — это был он. Другая только одежда, пятна крови в другом месте. Царапин на лице в этот раз было больше, на щеке такая полоса сантиметра два шириной — это, наверное, когда его по асфальту протащило.

Валерка учуял знакомую тему и уже давно крутился на диване, пытаясь вставить слово.

— Вы только не обижайтесь, но… вы правда пили только квас? Когда алкоголь смешивается с лекарствами, он может плохо подействовать.

— Да, б…, сказал же я тебе. Не пью я за рулем, да и вообще, мне того раза хватило, когда Серега разбился.

— А таблетка? Это точно был анальгин? Может быть, правда, что-нибудь подсунули вам такое… Бывает, что наркотики перевозят в упаковках от лекарств. Вряд ли, конечно, что ЛСД вам продали по цене анальгина, но все возможно, могли и перепутать. Вот один раз (тоже по ошибке) я принял… а, черт, забыл, как называется. Но после этого я такое видел — ваш случай просто меркнет. Тогда, помню…

— Да Валера, ерунду ты говоришь. Во-первых, это очень маловероятно. А во-вторых, я не помню точно, как быстро действуют такие колеса, но если их глотают, нужно же какое-то время, чтобы таблетка успела раствориться и всосаться в кровь. А он проглотил ее прямо перед тем, как мужика этого задавило. Не мог наркотик подействовать так быстро.

— Да, чушь это все. Хотя у меня тогда здорово болела рука, и таблетку я разжевал, чтобы быстрее подействовала, но на вкус это был самый обычный анальгин… А, кстати вот он. Так в кармане у меня и лежит.

Я взял упаковку анальгина, в которой не хватало одной таблетки. Выдавил еще одну, попробовал и выплюнул, затем протянул Валерке.

— Глотай. Посмотрим, что тебе приглючится.

Валерка проглотил таблетку и стал ждать. Ничего не произошло.

Мужик безнадежно покачал головой:

— Мать твою, куда я попал? Клуб наркоманов какой-то. Вот молодежь, только бы по колесу закатить.

— Надо учесть все возможности. Остается еще квас. В нем, наверно, тоже ничего особенного не было?

— Не было. Только бутылку я выбросил, попробовать вам уже ничего не удастся.

— Жалко… Ладно, вот телефон. Это наш знакомый нарколог. Съездите к нему, сдайте кровь в его клинике. Если и правда вы случайно проглотили что-то галюциногенное — в крови должны были остаться следы, прошло часов двенадцать, не больше. Если что-то будет — человек проверенный, дальше него это не пойдет. Он сообщит только нам. Хотя, конечно, вряд ли что-то там будет.

— Хорошо, съезжу.

— Только когда он начнет парить вас, что вы плохо выглядите, и вам срочно нужны несколько сеансов психотерапии недорого — не слушайте, он это всем говорит. Ему постоянно бабки нужны: мужику скоро на пенсию, а у него пять любовниц и еще две бывших жены с алиментами — сексуальный маньяк какой-то.

— Я буду тверд. От меня он ничего не получит.

— Да, это правильно… Расскажите теперь, что было дальше. Где теперь тело вашего друга? Мы можем на него взглянуть?

Последовала пауза.

— Я не знаю.

— То есть?

— Я не знаю где он… Не могу в точности сказать, как все было. Когда я увидел, что это Серега, меня стало рвать, а потом… не помню. Я, кажется, говорил что-то…

— Что вы сказали? Вы разговаривали с людьми, которые вышли из той машины?

— Да нет, я, в общем, ни с кем не говорил. Я, по-моему, сказал что-то вроде «Ну, б…., Серега, откуда ты взялся? А потом выпрямился и хотел повернуться к этим людям. Я еще, помню, как один из них смотрел на меня так странно… А потом… вспыхнуло что-то… Меня как по башке шарахнуло. Так, похоже, оно и было.

Когда я очнулся, темно было. Темно и чертовски холодно. Я посмотрел на часы, нажал подсветку — три часа ночи. И вонь такая. Я поднялся — смотрю, метрах в десяти горят задние огни моей машины — значит я так на асфальте и лежал, лежал часа два. Рядом — лужа, которой меня вырвало. Я оглянулся, а этой девятки — нет, и тела на асфальте тоже нет. Вот тут у меня возникло ощущение, что просто крыша едет. Причем я все прекрасно помнил — не во сне же было, не пьяный был. Все казалось совершенно реальным, но я так ни черта и не понял.

Я пошел к своей машине, башка просто раскалывалась, но анальгин на этот раз я принимать опасался. В машине дверца приоткрыта — это я ее, наверно, открытой оставил, в замке — ключи. Из машины ничего не сперли — магнитола, сумка моя — все на месте. Я опять вернулся к тому месту, где лежал — но кроме лужи, которую я наблевал, ничего не осталось, даже крови на асфальте не было. Тогда уже дождь пошел, меня озноб бил, я вернулся к машине и поехал в город. Б…., если б я хоть что-то здесь понимал…

Повисло долгое молчание.

Я достал из серванта коробку сигар, раздал всем по штуке, и мы закурили.

— Интересный случай.

— У вас есть какая-нибудь версия?

— Версий у меня всегда полно. Вопрос в том, что если бы все это придумывал один я, то я бы вставил один конец… А тот, кто разыграл все в действительности, мог выбрать другой. Так что рано пока говорить. Знаете, был один писатель. Он любил ходить в кино на детективы, но приходил не к началу, а чуть позже, а уходил до конца фильма — остальное все додумывал сам, это будит фантазию. Так и здесь.

— Ну хорошо… Вы думаете, у меня крыша поехала?

— Не обязательно. Если анализы покажут, что вы приняли вчера только анальгин, я буду склонен думать, что вы действительно все это видели.

— Но тогда получается… я видел вчера Серегу?

— Не исключено, что так.

— Так что ж он, не умер тогда в деревне? В кому впал? При травмах мозга, я слышал, что-то бывает…

— Но вы же сами рассказывали, что труп бы сильно изуродован. С растрескавшимся черепом вряд ли бы он прожил столько времени.

— Да, наверно… Но как покойник мог выбраться из могилы, сесть в эту девятку и выпрыгнуть из нее прямо мне под колеса? И куда он потом делся?

— Вы хорошо формулируете вопросы. Вам бы экзамены у студентов принимать.

— А что вы предлагаете?

— Ну, начнем с последнего: посмотрим, куда делся мертвец. Вряд ли он хорошо спрятался.

— Да? И где он?

— Скорее всего — там, где ему и место. В могиле.

— Я уже сомневаюсь.

— Тогда давайте проверим. Сейчас съездите сдайте кровь, а на завтра… или даже лучше сегодня вечером, если будут готовы анализы, организуйте нам пару человек с лопатами, и еще возьмите кого-нибудь, кто видел тело вашего друга после аварии — интересно будет сравнить ваши впечатления. Сможете устроить?

— Ммм… А без этого нельзя?

— Думаю, что нет.

— Тогда ладно. Нужно это… распутать. А то, я чувствую, моя башка тоже треснет. Во сколько за вами заехать?

— Когда темнеть начнет. Такими делами занимаются ночью.

* * *

Нарколог увязался с нами. По дороге на кладбище он делился опытом семейной жизни.

— Вы представляете, какая стерва? Мы прожили с ней почти два года, она дочку родила, я пол-зарплаты только на семью тратил, и вдруг однажды возвращаюсь домой — а она сидит со своим братом двоюродным, он у нее мент — и говорит мне: „Ты знаешь, у нас, конечно, все хорошо было, но тебя с твоими аферами посадят рано или поздно, что я одна с ребенком делать буду? Мы решили с Толечкой жить.“

И это какие аферы, спрашивается? Да я с начала года и сотни таблеток эфедрина не продал. Аферы… Ну, я ей говорю: „Это на его зарплату ты жить собираешься? Тебе ее на неделю не хватит.“ А она: „Ничего, я буду экономить. Но зато я не буду каждый день думать, не придется ли мне растить ребенка одной.“

Ну, хорошо. Счастья вам, дети мои.

Так вот, это было пол года назад. За бабками она ко мне уже через неделю приехала. А вчера в два ночи звонит в истерике: „Приезжай, я сейчас с ума сойду. Толечка умер.“

Ну, я приезжаю. Оказалось, этот урод допился до белой горячки и выпрыгнул в окно с восьмого этажа — ну, что с мента взять. Я его коллег вызвал, встретил их, все объяснил, а утром собрался домой. А она говорит: „Куда ты? Оставайся. Мы будем опять вместе“. Я не понял: „То есть на предмет чего вместе?“ А она: „На предмет восстановления семьи! Ребенку нужен отец…“ Господи, какая дура.

Валерка заинтересовался:

— Белая горячка говорите? А почему вы думаете, что у него была белая горячка? Вот я один раз…

— Нет, точно белка. Она же рассказала, что с ним было. Обычное дело. Что такое белая горячка? Человек пьет день, пьет неделю, а потом чувствует, что здоровье сдает, и резко бросает. Тут и начинаются чертики зеленые… Из запоя-то надо выходить постепенно.

Валерка понимающе кивнул:

— Ага, то есть по сути белая горячка происходит не от того, что люди пьют, а наоборот, от того что бросают?

Нарколог пожал плечами:

— Ну, можно сказать и так.

Коллега повернулся ко мне:

— Я всегда знал, что твоим советам нельзя верить. Сам не умеешь отдыхать, и другим не даешь. Из-за тебя я уже несколько раз чуть не заболел белой горячкой.

— Не расстраивайся, у тебя еще будет случай. От судьбы не уйдешь. Кстати, что там с анализами?

— Кровь чистая. В последние пару суток он не принимал ни алкоголя, не наркотиков. Это абсолютно точно. Человек, на мой взгляд, вполне здоров. Хотя налицо переутомление, последствия перенесенных стрессов, и несколько сеансов психотерапии…

— Значит, мы имеем блуждающий труп. Я так и думал.

* * *

Когда мы подъехали к месту, было уже темно. Загородное кладбище, выбранное родственниками Сереги, было, похоже, очень старым. Среди более-менее современных надмогильных камней в свете фар проплывали побитые временем массивные каменные кресты, на фоне полной луны вдалеке вырисовывались развалины церкви.

Ехавший впереди клиент остановил машину, и из нее вышли, кроме него с Лехой, который на этот раз ехал в салоне, еще двое алкашей в строительных спецовках и с лопатами. Валерка припарковал свой москвич рядом.

Могила любителя ездить наперегонки с ментами была пока без памятника и ограды — просто куча земли, посыпанная цветами. Я сделал знак рабочим подождать, достал фонарик и стал бродить вокруг. Следы на земле были, но сами по себе они еще ни о чем не говорили… Зато в кустах я нашел несколько кирпичей и кучу тряпок. Это было уже интересно.

— Посмотрите, земля на могиле что-то слишком рыхлая. Цветы с грязью перемешаны. То место на шоссе далеко отсюда?

— Да нет, минут десять на машине. Меньше даже.

— А когда вы уезжали — дождь шел?

— Да, он начался, пока я на асфальте валялся.

— Раз это недалеко отсюда, значит, дождь был и здесь. В принципе, если дождь был сильный, от брызг венки могли перепачкаться.

— Я бы не сказал, что слишком сильный. Может быть, позже полило.

— Может быть. Ладно, копайте.

Алкаши бросили хобарики и взялись за лопаты. Сначала они быстро сравняли холмик с землей, потом стали постепенно погружаться в могилу. Я внимательно смотрел на комья вылетавшей оттуда земли.

— Ну-ка подождите. Копните вот здесь, на пару метров правее.

Я посмотрел, что получилось, потом сказал им, чтобы продолжали.

На дне ямы показался гроб. Алкаши достали веревки и, выбравшись из ямы, потащили его наружу.

Все напряглись. По лицу клиента было видно, что он готов увидеть в гробу все что угодно, кроме Сереги… Но не тут-то было. Когда крышку сдвинули на бок, и в свете фар показалось лицо покойника.

Тут впервые за вечер заговорил Леха.

— Серега… Точно, Серега. Едрену мать, ты что мне наплел? Это он, где ему еще быть, если его здесь похоронили?

Мы подошли поближе.

Открытые глаза безразлично глядели в ночное небо, на левом виске была видна треугольная ссадина на коже и трещина в черепной кости. Лицо было в серых полосах, одна, особенно большая, шла по щеке от глаза к подбородку. Черные всклокоченные волосы с правой стороны и на лбу были в нескольких местах выдраны.

Меня сразу поразила одна деталь… Тон Лехи тоже изменился.

— Слушай, что с ним? Его как мордой по асфальту возили. Такого в тот день не было. Правда, Славка?

Клиент ткнул Леху в бок, но тот не понял намека. Но это было и неважно.

— Так что, правда, ты его вчера на шоссе… Но как же он там?.. Он же уже здесь был… Бред какой-то… А я думал, ты перепил.

Я подвел Валерку с клиентом к кучам земли:

— Смотрите: земля в могиле насквозь мокрая. А здесь, в другой яме, она почти сухая. Конечно, могила свежая, и рыхлая земля лучше пропускает воду. Но вы посмотрите, внутри гроба — вода. А он закрытый был.

Валерка задумался:

— Тут копали, когда вчера шел дождь? Ты хочешь сказать, что кто-то доставал покойника, а потом положил его обратно?

— Может быть и так. Но существует и другой вариант.

— То есть? Ты считаешь, он сам вылезал?.. Это ты своими сигарами обкурился?

— Нет. Только никто его не доставал.

Вмешался клиент:

— Но подождите, я же говорю, тогда, когда мы разбились в этих Жигулях, он был мертв — я весь день об этом думал, вспоминал, как все было — не мог живой человек так выглядеть. Он был мертв.

— Я не спорю, мертв.

— Так вы в своем уме?

Я повернулся к наркологу.

— Вот вы, как врач, ничего особенного не замечаете?

Нарколог задумался:

— Я не специалист в этой области… Но странно, что тело так хорошо сохранилось. Когда, вы говорите, он умер?

— Дней десять назад.

— Десять дней? Я помню, довольно жарко было. В этом году позднее бабье лето… В холодильнике морга он мог еще сто лет лежать, но здесь довольно сыро. И погода еще теплая. Нет, на вид ему никак десять дней не дашь. Хотя бывают случаи…

— Я знаю, читал судебную медицину. Все зависит от состояния перед смертью, перенесенных болезней и вообще от многих причин. Вот, Валер, ты может помнишь, мы еще на студии работали, и нас один раз на эксгумацию одного политика послали. Тогда вдруг выяснилось, что перед тем, как он от инфаркта помер, из его квартиры выстрелы слышали. Он тоже где-то неделю в гробу пролежал. Помнишь?

— Фу, гадость какая. Он и при жизни-то погано выглядел… Вспоминать противно. Помню. Ну и что?

— А ты помнишь, какая там вонь стояла?

— Фу… Подожди. Так ты хочешь сказать…

— Конечно. Не было его здесь. Его похоронили вчера ночью.

Клиент пошатнулся.

— Б… Так я сам гроб нес. Он не пустой был. Кого же мы тогда…?

— Там, в кустах посмотрите. Похоронили с почестями.

Нарколог что-то вспомнил:

— А вы знаете, из покойников иногда перед прощанием выкачивают кровь, а закачивают специальный раствор, чтобы тело прилично выглядело и не пахло. Разложение тогда здорово затормаживается.

— И все это делают, даже когда в закрытом гробу хоронят?

— Ах да, у него же глаза открыты… И в таком виде… Я должен был догадаться. Нет, тогда нет, конечно. Это дорого, и возни много. Значит, правда… И на кой черт все это понадобилось?

— Ну это-то просто.

— Просто? И что все это значит? Я здесь вообще ни черта не понимаю.

— Чего тут понимать? Шантаж. Ваш друг сэкономил вам несколько тысяч, посмертно. Всем бы таких друзей.

* * *

Пока алкаши закапывали Серегу обратно, мы сидели в машине и курили. Клиент выглядел задумчивым.

— Я что-то не совсем понял про шантаж. Кто кого хотел шантажировать?

— Вас, конечно. Смотрите: вы едете ночью на машине, которая стоит — не знаю точно — ну, тысяч сорок.

— Сорок пять. Ну и что?

— Значит, человек денежный. Далее. Вы нам рассказали, что шоссе в том месте побито здорово, а вы держали руль одной рукой — запивали анальгин. Машину в этот момент болтало. Со стороны можно предположить, что водитель пьяный. Похоже на правду?

— Ну, типа да.

— Хорошо. Девятка, из которой вам под колеса выбросили тело, была поставлена в узком месте дороги — вы говорили, там куча щебня была. И вам негде было проехать, кроме как почти вплотную к их машине.

Когда вы проезжали мимо, человек, сидящий на заднем сиденье вместе с трупом, резко распахивает дверцу и выталкивает труп из машины — со стороны кажется, что человек неожиданно решил выйти — и вы его сметаете вместе с дверцей. Получается как бы двойная смерть: в первый раз человек умирает по-настоящему, а во второй они разыгрывают ситуацию, как будто его сбило только что.

Теперь: они имеют пьяного, по их предположению, водителя, мертвое тело с заранее готовыми следами аварии и двоих — или сколько их там было — свидетелей из девятки, которые готовы подтвердить, что столкновения вы могли избежать. Причем учтите, что на шоссе довольно темно, водитель в шоке — вряд ли он разглядит, есть ли разница между тем, как при аварии могло побить тело, и тем, что есть в действительности.

— Ммм-да… Ну а если б я гаишников вызвал?

— А вы бы вызвали? Они бы назвали вам сумму тысяч в десять — и все: никто ни вас, ни вашей машины не видел. Человека сбил черный запорожец. Запорожец с места происшествия скрылся… Так вызвали бы?

Клиент задумался.

— Да нет, вряд ли.

— Ну и другие — если вы не первый — тоже не стали. А если бы вдруг захотели — им бы все равно никто не дал.

— Вот падлы. А потом, значит…

— А потом вы что-то пробормотали — как там — „Серега, откуда ты взялся?“ — и они поняли, что вы знали покойника. Тогда — их же двое было, а вы смотрели на тело — один подошел к вам сзади и трахнул, по голове. Я думаю, они к такому варианту были всегда готовы.

Пока вы лежали без сознания, они смыли с асфальта то, что изображало кровь, подобрали труп и поехали его закапывать.

— Ладно, здесь все ясно. Но почему Серегу закопали в его собственную могилу? Они рисковали, что их кто-нибудь увидит — мало ли… Почему от трупа нельзя было избавиться как-нибудь попроще? Сжечь, в лесу закопать? Утопить в озере? Наконец, просто бросить где-нибудь?

— Опять же, вы правильно ставите вопрос. Непонятно, что вам мешает самому ответить. Действительно, почему труп нужно было возвращать — типа „взял — положи на место“? Кому это было нужно?

— Ну?

— Тем, кто имел возможность подсунуть вам на похороны гроб с кирпичами в тряпках — на них бы прежде всего подумали (не имею вас в виду).

Это же естественно, что такая тема могла придти в голову прежде всего тем, у кого периодически бывают подходящие трупы для инсценировки неосторожного убийства.

— То есть вы хотите сказать, что эти суки в похоронной конторе на поток дело поставили?

— Не знаю, но это было бы логично. Ведь с вами они совершенно случайно обломались. Мало того, что произошло редкое совпадение — подложить мертвеца под машину человека, который его хорошо знал — но и в этом случае у них был шанс вас узнать и к телу не подпустить. На похоронах же их люди бывают. Нет, рисковали они, по-моему, не так сильно.

В принципе, пока вы вчера все это рассказывали, я сразу подумал о шантаже, идея мне понравилась, но я сначала решил, что такой бред может придти в голову только мне.

— Почему?

— Как вам сказать… слишком уж яркая история. Такие часто в триллерах бывают, а на деле деньги зарабатывают обычно гораздо проще. Но оказалось иначе.

Подумайте сами: любой человек может достать по случаю труп. Но с одним телом не будешь долго такое разыгрывать — труп после трех-четырех аварий совсем развалится, да он и сам по себе портиться будет: уже через несколько дней никто не поверит, что этот человек только что умер. Тут постоянно нужен новый материал.

— То есть все сводится к похоронной конторе… Падлы, это же они мне про закрытый гроб сказали, что при таких ранах сделать уже ничего нельзя… А почему они его раньше не задействовали?

— Не знаю, варианты могут быть разные. Во-первых, может быть — ждали похорон. Мало ли кто из родственников все же попробует ворваться в покойницкую.

Во-вторых — могло не быть подходящего случая: некогда было, машин дорогих мимо не проезжало, водители на вид были больно трезвые, в салонах по несколько человек сидело — тот кто за рулем, обычно на дорогу смотрит, а пассажиры могут заметить, как тело под колеса выбрасывают.

Ну, а в-третьих — возможно, его и использовали, только аккуратно. Как мы может определить, в каких местах труп был ободран вашей машиной, а где — еще до этого?

— Да, могло быть и так.

Клиент помолчал.

— Сколько вы возьмете за сделанную работу?

— Если мы что-то снимаем, и продаем это в новости, то обычно ничего не берем. Но в вашем случае…

— Нет, в новостях это показывать не нужно. Пускай тогда… скажем, тонны три вы заработали. Нормально?

— Вполне.

— Хорошо, завтра бабки завезу. Но хорошо бы продолжить: вы сможете точно узнать, кто меня хотел кинуть?

— Валер? — Тот кивнул. — Отлично. Не буду обещать, но мы попробуем. В общем-то, мне и самому интересно.

— Мне тоже. — Клиент улыбнулся. — Я этих пидоров самих на кладбище закопаю. Живьем.

* * *

На следующий день, часа в два, меня разбудил звонок в дверь — клиент привез пачку баксов. День начинался просто сказочно, всегда бы так.

Выторговав у заказчика право на съемки дальнейшего расследования и записав запомнившиеся ему приметы шантажистов из девятки, я пожелал ему всего хорошего, позвонил коллеге и, поставив на плиту кофейник, с сигарой вышел на балкон.

Дождя не было, и возвращавшиеся из школы дети бегали по заросшему зелеными, золотыми и красными деревьями двору и били друг друга сумками по головам. Старшеклассницу привязали к дереву и хватали за все, что есть (а хватать было за что); ей это, похоже, нравилось.

У меня тоже настроение было хорошее. В истории, которую нам так неожиданно подарили, явно присутствовало интригующее начало. Приятно было почувствовать себя настоящим журналистом вместо того, чтобы придумывать все самому. Было ощущение, будто в собственном книжном шкафу неожиданно нашел не прочитанный детектив хорошего автора.

Пришел Валерка, я налил ему кофе. Пора было решить, что делать дальше.

— Итак, что мы имеем? Во-первых — адрес этой похоронной конторы. Кстати это здесь, в Веселом Поселке. Надо будет посмотреть, на что она похожа.

Во-вторых — описание людей, подкинувших ему под колеса труп. Вообще-то, он только боковым зрением видел, что их было двое; разглядел более-менее только одного.

Валерка поморщился:

— Не густо. Если бы приметы двух людей из этой похоронной конторы совпали, наша работа была бы закончена, можно было бы опять получать деньги. А так попробуй второго найди… с одним описанием гораздо сложнее, ему же нужны двое.

— Да ладно тебе… Неужели мы на этом остановимся? Я уверен, что в этой истории есть повороты, о которых мы пока и представления не имеем. Люди разработали такую красивую схему, так ты думаешь, этот шантаж — это их предел? Я на все сто уверен, что если мы займемся этим делом всерьез, здесь можно будет такого накопать — нам этих сюжетов до конца жизни хватит, еще на пенсии будем детективы писать.

— Слушай, остынь. У тебя всегда, как деньги появляются, энтузиазм так и прет. Как ты вообще собираешься за все это браться?

— Ммм… пока не знаю. Нужен, конечно, прежде всего какой-то материал на похоронную контору… Если мы о них что-то узнаем — тогда будет ясно, с чего начать.

— Возможно… Что он о шантажистах рассказал?

— Ну, я же говорю — разглядел он только одного, причем тот в тени стоял, под фары, гад, не вышел. — Я взглянул в записную книжку. — Роста высокого, толстым его не назовешь, взгляд такой, исподлобья, и брови вроде нахмуренные, нависают. Как он сказал — тип сумасшедшего ученого, как их в мультфильмах рисуют. Не знаю, насколько правда похож… Лицо худое, волосы черные, вьются слегка. Еще, говорит, у того шрам на левой щеке, по диагонали так, от переносицы. Такой прямой — как по линейке вырезали. От ножа он вряд ли мог остаться.

— Ну, в общем, не так плохо.

— Да… но, понимаешь, он уверенно сказал только про шрам и что взгляд какой-то странный, а остальное мог уже потом додумать.

— Да, такое бывает… Так что, я иду за машиной?

— Да. Давай съездим сегодня, чего тянуть.

* * *

На Дальневосточном, 38 было когда-то кино. По моему, я даже был тут пару раз — я тогда жил с родителями, и домой женщин водить как-то стеснялся; а в кино в середине девяностых было совсем пусто. Теперь вместо „Кинотеатр Закат“ на все крыше теми же багровыми неоновыми лампами значилось „Бюро ритуальных услуг Закат“. Афиш за стеклами уже не было, а на месте кассы находилась широкая дубовая дверь с надписью „только для работников бюро“, к которой вел бетонированный въезд для труповозок… Со странными местами могут быть связаны эротические воспоминания.

Валерка остановил машину на другой стороне дороги, и мы какое-то время сидели, ожидая, не выйдет ли из дверей подходящий под описание шантажист. Я оглядел фасад дома.

— Слушай, что у них здесь творилось? Видишь выбоины на стене справа? Знаешь, на что похоже?

Коллега повернулся направо.

— А, это когда тому барыге с Апраксина в окно гранату бросили? Он еще у окна курил, ему голову оторвало.

— Угу. Когда дом сам по себе разваливается, таких следов не остается.

Мы долго осматривались вокруг, и заметили плохо закрашенные подпалины над окнами второго этажа и застрявший в стволе дерева осколок железа. Что-то здесь произошло.

Через двери так никто не вышел и не вошел, похоронная контора как вымерла. Я затушил сигару в пепельнице.

— Не густо у них с клиентами… Там, наверно, скучно без нас. Давай зайдем.

Поднявшись по гранитным ступенькам и открыв черную с золотом дверь, мы оказались в вестибюле. За офисным столом с телефоном и компьютером сидела девушка в черном платье с вырезом, на столиках справа были разложены каталоги гробов и сопутствующих товаров, вдоль стен стояли образцы венков с ленточками. Обстановка была гостеприимная и торжественная.

Девушка поднялась навстречу.

— Здравствуйте.

Я дружелюбно улыбнулся:

— Привет. Можно у вас бабушку пристроить? Бабка была просто золото. Оставила мне фамильные драгоценности и две квартиры на Невском. Вы никогда не хотели жить на Невском?

— Я об этом пока не думала… Но предложения готова рассмотреть.

— А это мой двоюродный брат. Ему бабушка завещала свой гардероб и любимую таксу.

Валера смущенно улыбнулся:

— Да, правда. Вы не знаете, где можно недорого усыпить собаку?

Девушка рассмеялась:

— Нет, но у нас ее можно похоронить. Если вместе с бабушкой — то выйдет дешевле.

— Правда? Давайте обсудим это в неформальной обстановке. Тут недалеко бар есть… Вы когда работу заканчиваете?

Она посмотрела на часы:

— Мне уже домой пора. Мы в пять закрываемся.

— Отлично, поехали. А зовут вас…

— Света.

* * *

— Я в этой фирме два года работаю, и со мной еще ни разу на работе не знакомились… Странно. Вот раньше я была продавщицей в универсаме. Знаете, отдел, где торты, пирожные, мороженое развесное, кофе. Там по несколько раз в день джигиты из соседних ларьков заскакивали. „О, какой дэвушка! Как тэбе зовут?“

Один смешной такой, встречает меня как-то ночью (универсам до двух летом работает), „Давайте, я вас домой давэзу“. Я ему: „Так я здесь рядом живу, вон мою парадную видно“. „Ну, ничего, — говорит, — тогда я вас к сэбэ атвезу. Ко мнэ далэко ехать“.

— Что же ты оттуда ушла?

— Ну, не продавать же всю жизнь мороженое. Закончила курсы секретарей с компьютером, потратила на это кучу денег… А оказалось, что платят тут еще меньше, чем в универсаме. Сейчас нам вообще зарплату задерживают.

— Что же так, у фирмы тяжелые времена? Мало помирают?

— Нет, помирают хорошо. Только здесь в конце лета такое было…

— Расскажи, интересно.

— Ну, тогда Розенталь — это хозяин — получил большой заказ. Очень дорогие похороны — пристрелили какого-то большого человека.

— Подожди, когда это было?

— В конце июля.

Валерка наморщил лоб:

— Да, кого-то тогда замочили… А, Сташенко. Я, по-моему, слышал что-то про него…

— Еще бы, мы же с тобой тогда сюжет хотели снять, но решили, что там и без нас справятся… У него сначала казино на Васильевском было. Его еще стахановцем звали — он как влез этот бизнес, так его и понесло — одно за другим открывал.

— Лишний пример: много работать вредно.

— Да. Его в машине, из автомата грохнули, вместе с водителем. Еще реально так, говорят, мочили — здоровый был, боялись что выживет. Дуршлаг получился. А водитель просто под руку попался.

— Света, с каким ты интересным человеком познакомилась… Извини, я тебя перебил. Что с ним у вас случилось?

— Да нужно очень, случаться с ним… Лучше бы его тогда на части разорвало, чтобы хоронить было нечего. Это из-за него сейчас на зарплату денег нет.

Похороны были масштабные, вся поляна перед бюро была джипами, мерседесами заставлена. Пара человек приехала на лимузинах. В помещении, где в кино большой зал был, сделан зал прощаний — на сцене гроб ставят, а там, где раньше были кресла для зрителей, наклонный пол убрал, и поставлено несколько столов и диванов для близких. Хоронили этого, как его…

— Сташенко.

— Да, Сташенко, не сразу. Его же убили, и милиция там что-то пыталась расследовать. Но в морге судмедэкспертизы он не лежал — больно большой человек, эксперты сами в наш морг ездили — в подвале стоят списанные морозильные камеры, их на судоремонтном заводе купили. Раньше в них возили на кораблях бананы, до сих пор, кстати, в морге запах фруктов стоит. Родственники часто спрашивают, где это мы покойников держим — от них так странно пахнет.

Милиция там же, в подвале, рядом с камерами, из него пули выковыривала. Не понимаю, правда, зачем — автомат рядом с телом бросили, ясно же, из чего стреляли.

— Ну, надо же чем-то заняться. Это ритуал такой, в действиях ментов смысла искать не надо — его там нет.

— Да, похоже на то. И вот, продолжалось это где-то недели три. В общем, к чему я это все говорю — людей тогда в бюро было больше чем обычно, все время ходили взад-вперед, менты удостоверения не показывали, а эти, из казино, которые похороны заказали, вообще считали, что раз они нам платят, могут ходить куда хотят — проходной двор был. К добру это не привело.

В день похорон, я говорила уже, куча народу съехалась. Сначала приглашенные собирались в холле на втором этаже. Там они закатили небольшой банкет, для репетиции. Много тостов говорили, типа человек незаменимый был, куда они без него теперь? Правда, некоторые сидели по углам и анекдоты рассказывали, а коридоры потом все кислятиной провоняли — там траву курили, с горя. Напились все почти, и когда двери в зал открыли к началу прощания, некоторые родные и близкие ползли по стенам, а человек десять встать с мест уже не смогли… Но такое часто бывает.

И вот, открывается дверь в зал, где стоит гроб со Сташенко. Они туда всей толпой заходят… вдруг слышу — мат страшный. Потом кто-то стекла стал бить, а пара идиотов прямо в зале начала в воздух стрелять. Какой там воздух — там до сих пор потолок весь в дырках, и люстры перебиты.

Из наших никто ничего не понимает, в зал заходить страшно. Наконец Розенталь — это хозяин бюро — решил все-таки войти, а мы из-за его спины выглядывали… Мама, я такой гадости в жизни не видела.

Зал весь в черный бархат затянут, свет по всему помещению приглушен, только над той частью сцены, где гроб стоит, прожекторы оставлены.

Покойник в гробу лежал самом дорогом, из красного дерева. Сам гроб темный, и покойник должен быть в черном костюме. А тут смотрю, что-то красное, пятнистое…

Я вам говорила, Сташенко эксперты вскрытие делали, ну а потом, как обычно, полость зашили, и покойника наши лаборанты к похоронам приодели, чтобы все нормально выглядело. Но тогда я на него как посмотрела — меня стошнило.

Одежда у трупа была задрана, внутренности выворочены и по всему гробу разбросаны. Он как под одеялом лежал красным. Запах стоял… ну, не фруктами пахло. А самое противное, рот у мертвеца открыт был, и в него… как бы поприличнее сказать… туда ему кто-то гениталии запихнул, их у него отрезали.

Вот так вот. А похороны они по высшему разряду заказывали.

— М-да… — Я уважительно кивнул. Такого и нам с Валеркой не придумать.

А коллегу пробило на смех:

— Видел я этого Сташенку… На понтах весь такой, крут просто невообразимо… Представляю его с ху… ой, то есть с гениталиями, во рту. Смешно, наверно, было?

— Нет, не смешно.

— Да? — Удивился Валерка. — Что же тогда было? — Света вздохнула:

— Что было… Розенталь ближе всех стоял, и его первым поймали. Я, слава богу, сбежать успела. На второй этаж из холла лестница ведет, и вокруг галерея такая с пальмами — в этом здании после кинотеатра одно время ресторан был, от него пальмы и остались. Я в пальмах спряталась, и через открытую дверь в зал прощаний было видно, что с шефом делали.

— И что, сильно били?

— В общем… хуже. Сначала его один из казино — он за эти дни часто в бюро заходил — схватил Розенталя за шкирку, заорал „Что ж вы, гады, с уважаемым человеком сделали?“ и ткнул его лицом прямо в то, что в гробу было раскидано… Как вспомню, мне дурно.

Я налил Свете коньяка и спросил, что же было потом.

— Потом другой, тоже из казино, схватил крышку гроба и заехал Розенталю по голове… У него до сих пор что-то с головой. Странный он теперь.

— А дальше?

— Дальше они его били все вместе ногами, а когда надоело — бросили на пол, подняли гроб и сверху на него уронили. „Получай гнида, от Василия Николаевича.“ Сташенко вывалился, и Розенталь был весь… Ну, в этом самом весь. Нажрались эти родственники и близкие тогда, конечно, страшно.

Розенталь после этого весь грязный был, они его дальше бить побрезговали, пошли бюро громить. Перевернули все, второй этаж подожгли, какой-то недоделанный даже две гранаты в окно выкинул.

Но самое страшное они в подвале устроили. В морге тогда несколько сотен трупов было. Я сама не видела, но наш сторож рассказывал — ему, кстати, повезло, только два ребра сломали и уши отрезали — так вот, сторож рассказывал, как они покойников из холодильника выволакивали, брали за ноги и били головами об стену — у нас потом весь подвал тухлыми мозгами был забрызган. Несколько тел они вспороли, отрезали им… то же, что и Сташенко, а эти самые места запихивали кому куда… там несколько старушек было… Их в тот же вечер должны были хоронить, родственники их как раз пришли…. Нет, не могу дальше рассказывать. Лучше еще налей.

Я налил ей коньяка, себе сока и заказал еще. Расходы на бар явно оправдывались.

— А что же милиция? Ты говоришь, они гранаты рвали. Неужели никто не приехал?

— Ой, да приезжали, толку с них… Там один, который потрезвее был, вышел к их машине, говорит — „Начальник, такое дело… Друга провожаем. Это был салют, последний салют его памяти… Неужели ты меня не поймешь?“ — и сует ему деньги. Тот понял и уехал.

— Ну, понятно. Так обычно и бывает.

Валерка тоже выпил коньяка и икнул.

— Как же они не убили шефа-то вашего?

— Я тоже сначала удивилась… А потом, кажется, поняла. Они, хоть под пьянку резвились, но и о деле не забывали. Такая обида — начальству похороны испортили — это же отличный повод…

— Денег на заведение повесить?

— Конечно. Если бы они все с асфальтом сравняли и Розенталя грохнули, с кого бы они потом неустойку требовали? То-то смотрю шеф в последнее время такой грустный ходит, и на работе все реже появляется.

— Изыскивает резервы?

— Да, кажется… Но бюро под откос катится. Пора мне другую работу искать.

— Да уж, это точно. Ты не думала, что если твой шеф денег не найдет, друзья и близкие опять банкет устроят? Двумя гранатами они тогда не ограничатся.

— Хватит пугать, мне и так страшно. Почему вы думаете, что все так будет?

— А почему нет? Нашли, кто шутку со Сташенко разыграл?

— Нет, хотя очень старались.

— Ну вот, получается, шеф твой крайний. Кстати, как он выглядит?

— Розенталь? Ну, ему где-то лет сорок пять, высокий, волосы черные, брови сросшиеся, взгляд такой… как у дешевых артистов, когда они дьявола хотят изобразить.

— Типа сумасшедшего ученого из мультиков?

Света улыбнулась:

— Да, что-то есть… Раньше это меньше было заметно, но после того, как ему крышкой гроба заехали… Иногда молчит целыми днями, а время от времени его какие-то идеи посещают — вот, недавно сказал, что собирается на подводную рыбалку. Поручил мне узнать, сколько стоит акваланг. Ну не идиот ли?.. У нас три года здание не ремонтировали, на зарплату денег нет, а ему нужен акваланг… Хотя он всегда со странностями был.

— Слушай, по-моему я его где-то встречал. У него шрама на лице нет?

— Как раз есть. На левой щеке у него такой странный шрам — не знаю откуда, он вообще о себе никогда не рассказывал. Почему-то мне кажется, что его чем-то таким разодрало… может быть, длинным осколком стекла… Когда просто лицо поцарапано, следы другие бывают.

— Извилистые, да?

— Точно, а у него шрам прямой совсем. Я всегда удивлялась, но спросить, конечно, неудобно — он вообще не тот человек, с которым можно так просто поговорить. Только по делу и коротко совсем.

— Да, бывают такие люди… Слушай, а как получилось, что не нашли того, кто выпотрошил Сташенко? Искали же хорошо?

— Да они просто достали. В день похорон, естественно, все, кто смог, по домам разбежались. День дома сижу, второй — уже стала по объявлениям газетным звонить — все, думаю, накрылась работа. И тут звонит мне секретарша Розенталя. „Ты, — говорит, — почему сегодня не пришла? Я просто обалдела. А она: „Розенталь сказал, что у нас некоторое недоразумение произошло, но этот не повод прогуливать. Приходи завтра“. Вот так, недоразумение.

Ну, я прихожу на следующий день утром, как обычно… Там опять все те же лица. Я как этих уродов из казино увидела — мне аж плохо стало. А они всех в тот самый зал согнали и часа четыре допрашивали — кто покойника к похоронам одевал, кто после этого в зал мог зайти, у кого ключи были — обо всем.

— Подожди… Тут может быть много интересных деталей. Прежде всего: чтобы казенщику внутренности выпустить, нужна была какая-то медицинская подготовка? Слышала, наверное, что у Джека-Потрошителся точно было медицинское образование — он проституток так профессионально резал…

— Нет, образование для этого не обязательно. Я же сказала, что ему до этого медэксперты вскрытие сделали, они пули доставали. А тот, кто его выпотрошил, просто задрал ему одежду, разрезал швы, которыми полость зашили, вытащил все наружу… Ну и штуку эту отрезал и в рот засунул, извращенец. Диплом врача для этого не нужен.

— Скорее, нервы нужны железные. Или привычка к покойникам.

— Ну, такая привычка есть, в общем-то, у всех, кто в бюро работает. Хотя если подумать… Я, помню, как-то обедала вместе с экспертами, и они вспоминали, как в молодости в институте прикалывались, на практике в прозекторской… Тут, наверное, ты прав. Врачу это проще было сделать. Получается, это мог сделать или врач, или…

— Или отморозок полный. И любой из вашей конторы тоже смог бы…

— Да, наверное, многие… Тем более что платил Розенталь плохо. Все обещал повышение, да как-то у него, понимаешь, не получалось: обстоятельства такие. Хотя сам он жил неплохо. У него мерс был шестистотый (после этого случая он его продал), мы любовницу его раз видели — на ней такая шуба была — девчонки наши позеленели, как покойник двухнедельный… А на зарплату нормальную у него никогда денег не было. Теперь об этом и говорить нечего.

— Ага, то есть все-таки правильно братки сделали, что не гробанули его окончательно? Что-то он им все-таки отдал. Шестисотый мерс тысяч сто стоит.

— Да… по-моему, он даже квартиру продал.

— А где же он теперь живет? У любовницы?

— У него дом загородный — кстати, с ним какая-то очень старая история связана, и говорят, продавать он его ни за что не согласился… Сам Розенталь из очень древней семьи. Кажется, этот дом еще в девятнадцатом веке принадлежал какому-то его родственнику — что-то вроде пра-пра-прадедушки по материнской линии. Этот дедушка разбогател неким странным образом… А Розенталь, как на похоронном бизнесе приподнялся, купил развалины с парком в память о дедушке, собирался их реставрировать. Жалко, подробностей не знаю, так любопытно было… Нинка мне обещала после работы рассказать, и вдруг, в тот же день, упала неудачно в подвале… Там ручки от ящиков железные торчат, она о них виском ударилась — и все. Осталась я без подруги. И о родословной шефа тоже некому теперь рассказать… А интересно было.

— Что за Нинка?

— Она лаборанткой у нас работала. Что-то она такое слышала про шефа… С ним имел дело какой-то ученый… Профессор-историк, по моему. Этот профессор писал книгу о самых удачливых мошенниках девятнадцатого века, и кажется, там целая глава про прадедушку Розенталя намечалась.

— Елки, буквально наша тема… Как этого профессора звали?

— Я не помню, хотя Нинка вроде говорила… Шолохов… или Шелест… Нет, не помню.

— Ну ладно. А что, говоришь, с Ниной этой случилось?

— Так глупо вышло — она, наверное, поскользнулась в подвале, и ударилась виском о ручку ящика с телом. Ее только к вечеру нашли. Тогда к нам покойника привезли, грузчики спустились в подвал, смотрят — Нинка лежит, мертвая. Милиция приезжала — несчастный случай. Пол в подвале был мокрый, в то утро механики приходили, профилактику в холодильниках делали, и, видимо, разлили что-то. Так и получилось.

— Угу. Странно все-таки. Как раз хотела тебе что-то рассказать… Ваш разговор никто не мог подслушать? Вы где сидели?

— Не помню… Кажется, на втором этаже, в вестибюле.

— А, это там ты в пальмах пряталась?

— Не совсем там — пальмы на галерее, но оттуда, конечно, все было бы слышно. Я не придала тогда этому значения — что в этом секретного? Хотя теперь… Но раньше я смерть Нины с нашим разговором как-то не связывала. С тобой говорить страшно…

— А что это за галерея на втором этаже? Что там находится?

— Там? Двери в кабинеты Розенталя и его заместителя, потом идут кладовки, в них лаборанты всякие мелочи хранят… Ты, думаешь, кто-то услышал и Нинку…?

— Доказать что-нибудь сейчас уже трудно. Но ты сама-то веришь в такое совпадение?

Света долго молчала.

— Уже нет… Черт знает что. У тебя талант внушать гадости всякие. Никогда бы о таких вещах не думала, а тебя слушаю — на все начинаю смотреть иначе. Скоро будет казаться, что вокруг — одни бандиты, убийцы. Маньяки.

— Да, это я умею. Расскажи про Нину. Она замужем была?

— Нет.

— А мужик у нее был?

— Не знаю… Скорее всего нет. Хотя она несколько раз в компании упоминала „Славик, Славик“. Рассказывала, что он все время в командировках, за границей. Врала, я думаю. Ни разу ее никто с мужиком не видел.

— А почему? Страшная была?

— Нет, что ты… Красивая. Высокая, натуральная блондинка. Глаза черные. И такая улыбка… все падали.

— Но почему же тогда?..

— Ей женщины нравились.

— Вот оно как. А ты откуда знаешь?

— Ну… знаю. Чего привязался?

— Ладно… Так что там у этих, из казино не сложилось? Почему они не смогли узнать, кто похороны испакостил? Все повесили на Розенталя и успокоились?

— Да нет, мучили нас недели две. Сначала, конечно, спрашивали, кто из посторонних был в тот день в здании… Но это же глупо. На похороны куча народа съехалась, разве могли мы всех знать?

Потом перешли к тому, где хранили труп и кто его видел последним… ммм… в приличном виде. Тут было уже проще. К похоронам его готовили утром, часов в восемь. Есть у нас такие Сережа с Леной — их специально предупредили, чтобы были на работе с утра. Они рассказали, что достали Сташенко из холодильника, положили на каталку и на грузовом лифте повезли наверх — на втором этаже, рядом с залами, есть специальные помещения. Они твердо стояли на том, что труп тогда был в полном порядке. И сами они тоже ничего такого с ним не делали.

Где-то с восьми до часу покойник был у них, его одели, рожу кремом от геморроя натерли — чтобы выглядел прилично, от него покойники как новенькие; потом косметику наложили и запихнули в гроб. Гроб они крышкой закрыли — это у нас правило железное, потому что несколько раз уже было, что прощание закончилось, пора на кладбище везти, а крышка куда-то запропастилась — за это троих с работы выгнали.

В общем, закрыли они гроб, а это было, как они говорят, где-то часов в одиннадцать, и вот здесь уже начинаются какие-то заморочки. Дело в том, что у этих Сережи с Леной — любовь невообразимая, жить друг без друга не могут. Как только время свободное — хоть в машине, хоть на работе — сразу это самое.

Ну вот, кончили они со Сташенко, смотрят — одиннадцать часов, а прощание начинается в два. В той же комнате диван стоит, но от рабочего стола он отделен шкафом со всякой мелочью — там иногда кто-нибудь из персонала ночует, когда на работе поздно сидят и домой ехать смысла уже нет.

Они разделись, легли на диван, и часа два с него не слезали.

Потом, в начале второго, погрузили гроб на каталку и повезли в большой зал. Тут еще одна тонкость — свет в зале отключается рубильником, который находится в комнате, где раньше проекторы стояли — там же кинотеатр раньше был. Соответственно и окон в зале не предусмотрено. А ключи от этой комнаты с рубильниками куда-то запропастились.

Ну, нет ключей — и нет. Сереге с Ленкой было на это плевать, это вообще не их проблемы, они гроб на сцену завезли, крышку в темноте сняли и пошли опять делом заниматься.

А когда собравшихся в зал стали запускать, там сначала свет не горел. Его уже позже зажгли, когда все внутрь вошли — до этого ключи искали.

— Так, подожди, а запах? Ты же говоришь, когда вошли в зал, там вонь стояла страшная. Неужели они, когда гроб открывали, ничего не почувствовали?

— Да, вопрос такой был. Они сказали, что что-то такое почувствовали, но в темноте как-то влом было разбираться, что там воняет. Закрыли дверь и ушли.

— Но все равно, получается, что кто-то открыл сначала дверь, потом гроб, вывернул Сташенке все внутренности, отрезал лишние детали, запихнул их ему в рот, закрыл гроб и ушел — и они все это время находились в той же комнате и ничего не заметили?

— Вот-вот, бандиты из казино об этом же спросили. Серега с Ленкой тогда им повторили, что диван стоит у окна, и от остальной части комнаты он отделен шкафом — с него ничего не видно.

— И не слышно?

— Диван старый, ему столько же лет, сколько кино — когда они этим занимаются, скрип стоит, как будто диван на дрова распиливают. Я сама как-то раз к ним туда зашла — меня начальство послало — так они ни черта не слышали. И стояла я там, как дура — вроде как и Розенталь ждет, но и людей отвлекать неудобно. Я уж и кашляла, и ногами топала, дверью несколько раз хлопнула — они ничего так и не услышали. Пришлось ждать, пока кончат.

— Ммм-да… А из коридора тоже скрип слышно?

— Нет, из коридора — нет, там двери основательные, и кожей обшиты. В советское время в этой комнате кабинет директора был, начальство тогда уважали.

— Так… А табличка есть на дверях какая-нибудь?

— Нет, просто они обычно на ключ закрываются, и посторонние туда не попадут. А свои и так знают, что где.

— А в тот день дверь была закрыта?

— Нет. Хотя точно они не могли вспомнить, но все же им казалось, что дверь они скорее не закрыли. Сначала вроде незачем — провожающих только к двум приглашали, а потом уже как-то не до этого было.

— Ну и что, поверили им?

— Нет. Бандитам это показалось подозрительным. Но, по-моему, они правду сказали. Там ключ обычно изнутри торчит, и вспомнить, поворачивал ли его, когда выходишь, очень трудно.

— А ключ второй у кого-нибудь есть?

— Дубликаты почти всех ключей в кабинете Розенталя лежат. Но от этой комнаты ключ единственный был, поэтому, когда комната была закрыта, Розенталь его тоже у себя хранил. Но он свой кабинет обычно не закрывает, и взять их при желании мог кто угодно.

— Наверное, не только взять, но и копию сделать?

— Да конечно, но кто же думал, что это кому-то могло понадобиться? Всерьез только за сейфом с деньгами следили, а кроме них что в конторе возьмешь? Как-то в голову никому не пришло, что покойников нужно охранять.

— Ну да, понять можно. А где в это время — то есть, я как я понял, с одиннадцати до часу — были остальные?

— А, а вот тут — полная неясность, ничего определенного никто узнать они так и не смогли. Я могу только про себя сказать — сидела я внизу, за своим столом. Но подтвердить этого никто не может, я тоже никому алиби дать не могу.

Набравшийся Валерка встрепенулся:

— А если не алиби?

— Заткнись. А что с другими?

— Ну, Ленка с Серегой были все это время на диване. Но опять же, никто их там не видел.

— И не слышал.

— Да. Самого Розенталя вообще в это время в бюро не было — он ездил зачем-то домой. Как он приезжал и уезжал тоже никто не заметил, но это, в общем-то, и не важно — даже бандиты всерьез не думали, что это сделал он — понятно же, что ему за все отвечать.

Заместитель его, Павлов, ходил в это время по зданию, проверял, все ли готово. Вот его многие видели, но в какое время — непонятно, на часы никто не смотрел. Потому что как раз в его обязанности и входило, чтобы все было вовремя и в лучшем виде. Розенталь, когда в себя пришел, чуть его не убил.

Еще двое лаборантов, Витя с Сашей, (они оба педики, обычно все делают вместе) мыли холодильники в подвале и, опять же, в подвал к ним никто не заходил.

Буфетчицы, их у нас три, на втором этаже, рядом с кабинетом, готовили закуски к банкету, а охранник Степа поехал на труповозке за бутылками — оказалось, что Витя с Сашей во время ночных смен все выпили, гостей поить нечем. Их за это Павлов премии лишил.

Еще у нас в штате есть четверо грузчиков, они сидели внизу, играли в карты. Видели, опять же, только друг друга. Причем один из них, Семеныч, выходил в туалет, и что-то долго там просидел. Но он на следствии признался, что в туалете план курил, Павлов ему поверил и уволил. Он уже месяца три вынюхивал, кто это нам туалеты анашой провонял.

— То есть, если смотреть на дело непредвзято, получается, что напакостить мог кто угодно? Сам Розенталь, который непонятно когда уехал, непонятно когда приехал. Павлов, который ходил все утро туда-сюда. Педики эти, которые могли в любой момент из подвала подняться и так же тихо вернуться. Буфетчицы, которые рядом закуски готовили. Охранник, который в одиночку ездил за выпивкой, и мог незамеченным вернуться через служебный вход. Семеныч, который без свидетелей анашу в туалете курил, или все грузчики вместе, если сговорились. Ну и, конечно, Лена с Сережей, которым ради этого даже ходить никуда не надо было. Правильно?

— Да. Спасибо, что меня не упомянули… Плюс к этому мог любой человек с улицы — охранник же уехал. Примерно так они рассуждали. Теперь ты понимаешь, почему ни на ком не остановились? Сначала им очень хотелось быстро виноватого назначить.

— Их логику понять не трудно, я примерно представляю, что за люди к вам могли приехать. Думать в их обязанности не входит. Да и зачем им, в конце концов? Если виноватого нет, значит, отвечать будет Розенталь. С него и содрать можно больше, чем с других. Но любопытно все-таки, кто в действительности все это вытворил… Должен быть какой-то способ узнать.

— А какой? Никто ничего не видел.

— Ммм… отпечатки пальцев они задействовали?

— Представь себе. Вызвали какого-то мента купленного, он гроб порошком обсыпал и нашел на нем кроме тех, кто Сташенко на Розенталя ронял, отпечатки такие же, как и на всех остальных гробах на складе. У нас в бюро все, кто имеет дело с покойниками, в резиновых перчатках работают. И голыми рукам гроб хватали только грузчики. На них сначала здорово нажали, но мент объяснил, что следы рук в перчатках перекрывают сверху отпечатки грузчиков — то есть крышку открывали и закрывали уже после того, как они эти гробы грузили. Так что и это ничего не дало.

— Да, можно было догадаться… И все же. По крайней мере ясно, что в этом участвовал кто-то из ваших.

— Но почему? Я же сказала, что охранник за водкой поехал, и в бюро мог войти кто угодно.

— Войти мог. Но во-первых, как он смог найти в незнакомом здании нужное тело? Табличек на дверях нет. И главное: как он мог быть уверенным, что у него будет шанс сделать свое дело и уйти незаметно? Снаружи не слышно, что творилось внутри лаборатории.

И только свои могли знать, что когда Лена с Сережей заняты, они ни на что другое отвлекаться уже не будут. Ты же рассказывала, что когда вошла к ним однажды, хорошо слышала скрип дивана. Можно тогда предположить, что и тебя хорошо слышат, или, по крайней мере, кто-то может выйти из-за шкафа в любой момент. Так? Ты представь, кто-то потрошит покойника, и в это время из-за шкафа появляются лаборанты. Что они об этом человеке подумают? Конечно, кто-то мог описать постороннему расположение комнат и все остальное, но его, несмотря на бардак, в любой момент могли заметить внутри здания и спросить, а что он, собственно, тут делает.

Света долго молчала.

— Вот зараза, а ты ведь прав. Этот ненормальный знал привычки лаборантов. Он действовал наверняка, а значит… значит, кто-то из наших. Черт-те-что… Но кто?

— Пока не знаю… Но мне интересно. Кстати, а что там с ключами вышло? Как вы эту комнату с рубильниками открыли? Дверь взламывали?

— Нет. В самый последний момент ключи нашлись на столе у Розенталя, в его кабинете. Он удивился — сто раз там смотрел, их не было.

— Ну, и о чем это говорит?

— Да… все о том же.

— Странно, на столе Розенталя… Такое впечатление, что либо он зачем-то сам это сделал, либо его хотели подставить.

— Да ты что? Разве сам он мог такое устроить? У нас после этого заказов стало раз в пять меньше. Докатились до того, что когда на прошлой неделе в крематории холодильник сломался, стали за копейки в свой подвал бомжей складывать. Правда, Розенталь ими приторговывает понемногу…

— То есть как приторговывал? Кому мертвые бомжи нужны?

— В основном, студентам для вскрытия. Сами студенты, конечно, не ездят, лаборанты или преподаватели приезжают.

— И почем?

— Я не знаю точно, рублей пятьсот, наверное. Нужно, например, вскрытие мозга сделать — если есть родственники, никто на это не согласится. А бомжей особенно и не считают, парой больше, парой меньше — никто не заметит. В больницах, говорят, на этом состояния делают.

— На чем же их увозят? Скорая, наверное, приезжает?

— Какая скорая? Недавно один приходил, запихнул труп на заднее сиденье Жигулей и повез.

— Забавно будет, если его на дороге остановят и машину шмонать начнут… Менты просто кончат на месте.

— Ерунда, откупится.

— Наверно… Весело у вас. Слушай, а кто он такой, этот Розенталь? В принципе не представляю, кем нужно быть, чтобы такой бизнес завести.

— Да про него никто ничего и не знает. Говорили, правда, что раньше он в судмедэкспертизе работал. Вот у Нинки была какая-то история про его родственников — жалко рассказать не успела… И все.

— Но как же?.. Ты же с ним уже какое-то время уже общаешься, хотя бы по работе. О чем он рассказывает, что спрашивает?

— Ничего он не рассказывает. Молчит чаще, особенно в последнее время.

— Как он тогда конторой своей руководит? Как глухонемые, или записки пишет?

— Он мало что по работе делает. Руководит в основном Павлов, его заместитель.

— А этот что за человек?

— Этот еще хуже. Бегает целый день по зданию, все вынюхивает, что не так, если хоть какая-то мелочь не на месте — скандал устраивает. Особенно к женщинам привязывается. И не дай бог ему хотя бы попробовать объяснить, в чем дело. Сразу начинает: „Что вы на меня орете? Ведете себя, как баба базарная. Как вам не стыдно? Женщина не должна так себя вести!“ Сумасшедший, по-моему.

— Жена, наверное, редко дает?

— Какая у него жена, ты что? Если и была, то давно повесилась. Нет, он один живет, это точно. Целый день на работе, а иногда и ночью. Приходила несколько раз зимой утром на работу, а у входа его машина, вся снегом занесена. Раньше он был лаборантом, ему потом Розенталь повышение дал.

— Ну ладно, черт с ним… Меня все-таки интересует Розенталь. Смотри, даже про его заместителя дерганого ты вон сколько с ходу рассказала. А шеф, владелец фирмы — неужели никто про него ничего не знает? Наверняка же ходят сплетни… Чем он хотя бы интересуется? Кто ему звонит?

— Сплетен не слышала. А вот про звонки я, как раз, знаю. Они на секретарше экономят, и все звонки — и по делу, и личные — принимаю в основном я. Розенталю звонил несколько раз старикашка какой-то… Гросс его фамилия. Они оба что-то коллекционируют… По моему, у меня на столе под стеклом телефон его есть, Розенталь пару раз просил до него дозвониться.

— Ммм, это уже кое-что. А что коллекционируют-то?

— А черт их знает, по-моему, жуть какую-то. Кажется, это как-то с милицией связано — то ли дубинки, то ли ножи… Оба они со сдвигом. Извращенцы.

— Это, наверно, узнать легко. Посмотри телефон, ладно?

— Хорошо, если не забуду.

— А мы попробуем с ним поговорить… Да, вот еще что скажи: если бы непорядок с покойником заметили раньше, наверно, можно было бы что-то сделать?

— Да конечно можно. Его могли отмыть от внутренностей, переодеть, рожу заново покрасить — был бы в полном порядке. Кто там будет проверять, что у него в штанах… Конечно, с официальной частью опоздали бы минут на сорок, но я думаю, нашли бы какой-нибудь предлог. В конце концов, кого это волнует — все выпить приехали, а гроб — это вроде новогодней елки, украшение праздника. Главное, чтоб все прилично было.

Но, слушай, я теперь и сама задумалась, кому это все надо было? Похоронили бы этого Сташенко — и все дела. Зачем было гадость такую устраивать?

— Объяснений может быть много. Только пока они ничем не помогут.

— Какие объяснения? По-моему, сплошной бред…

— А какие угодно. Прежде всего — ты учти, Сташенко умер не своей смертью. Кто-то мог ненавидеть его настолько, что захотел напакостить ему уже после смерти — вроде убить второй раз.

Потом: ты говорила, что солидный заказ для похоронной конторы — большая удача. А значит, у кого-то его Розенталь отбил… Могли отомстить. Кстати, сколько похоронных контор в Питере?

— С полдюжины будет.

— Вот видишь… Третья причина — бандиты могли нанять кого-то из ваших, чтобы он изуродовал труп их старшего. Ты сама заметила — отличный способ повесить бабок на Розенталя. Людей иногда разводят и более хитрыми методами… Кстати, если так оно и было, своего они добились. Могло так быть?

— Да. Запросто.

— Четвертый мотив — кто-то мог страшно не любить вашего начальника. Скажем, любовница ждала от него квартиру, яхту, дом в Испании — а он ей только шубу. Обидно?

— Конечно.

— Пятый мотив — тебя могло достать, что на шубу любовнице деньги у Розенталя есть, а платить нормально — так хрен тебе. И вот, в то утро неслышными шагами ты прокрадываешься в лабораторию, сжимая в руке пилочку для ногтей из своей косметички. Услышав, что лаборанты раскачивают диван, ты отодвигаешь крышку гроба, спускаешь покойнику штаны, и…

— Ну ты сволочь…

— Ладно, я шучу. Но любой другой сделать это мог. Нужны еще мотивы?

— Хватит. Какой выберем?

— Не знаю пока. — Я посмотрел на часы. — Второй час ночи. Давай выберем завтра.

— Сколько-сколько? О господи, у меня дома, наверно, с ума сошли.

— Так вон у стойки телефон. Позвони, чтобы не волновались.

Она пошла звонить. Валерка, с трудом выбравшись из-за стола, решительно промычал:

— Нет, домой я ее не отпущу. Она столько интересного рассказала… надо ее как-то отблагодарить.

Света, плавно покачиваясь (коньяк делал свое дело) в смятении вернулась к нам.

— Папа сказал, что домой я могу больше не возвращаться. „Мать корвалолом обпилась, теперь вся квартира корвалолом воняет. Видеть тебя не хочу, засранку…“ Зря я им позвонила.

Коллега обрадовался:

— Дорогая, я тебя приютю. Не могу видеть бездомных женщин… Сейчас я машину к дверям подгоню.

— Какая машина, ты охренел. Ты ключом в зажигание не попадешь.

— Да? А что ты предлагаешь, здесь ночевать?

— Ладно… я сам попробую. Хотя, чем завести твой Москвич, проще вон тот Мерс вскрыть и на нем ехать.

— Б… у тебя же прав нет.

— Ты мне свои одолжишь… Что, Свет, отвезти тебя к этому алкоголику?

Света подозрительно оглядела Валерку.

— А он не маньяк?

— Не знаю, я сам не пробовал. Но это же самое интересное.

— Ммм… Ладно поехали. Дома меня сегодня не любят.

Валерка обрадовался:

— Зато я тебя люблю. Вся моя жизнь была лишь ожиданием встречи с тобой, любовь моя…

* * *

Я хорошо выспался, проснулся часа в два и сел завтракать. Над рассказом Светы я думал до пяти утра, но многого так и не понял.

Повезло, одного шантажиста мы нашли сразу — в девятке был, конечно же, Розенталь, который по бедности своей решил потрясти ночами водителей на шоссе. Но!

Кто изуродовал труп? Сделано это для собственного удовольствия, или исполнителю заплатили? Если да, то кто и зачем?

Как выйти на человека, бывшего с Розенталем в девятке? Самому ему в голову пришла идея вымогательств на шоссе, или кто помог? Может быть, они и еще чего-нибудь выдумали?

Что за историю собиралась рассказать о Розентале Нина, если ее так скоропостижно заткнули? Загадочное совпадение — пообещала что-то интересное, вдруг поскользнулась — и на смерть. Так не бывает.

Единственное, что мы знали — все эти случаи так или иначе крутились вокруг Розенталя: он был среди шантажистов, выкинувших труп под машину; он же был владельцем бюро, в котором так плохо обошлись с владельцем казино; про историю его семьи хотела, но не смогла рассказать лаборантка-лесбиянка, разбившаяся в морге…

Я подошел к телефону и позвонил Валере.

— Доброе утро. Как здоровье?

— Ооо… Не спрашивай… Почему у нас сухой закон не введут?

— Потому что тогда будет слишком много мокрых дел. Как Света?

— Завидуй. Раньше она думала, что женщину по-настоящему может понять только женщина. Но утром сказала, что в лесбиянки меня принимает… Значит, я не хуже Нины.

— Если не думать о том, что Нина уже непригодна к употреблению, ты и вправду молодец. Телефон у девушки взял?

— Да, домашний и рабочий.

— Так… Слушай, позвони ей прямо сейчас, узнай телефон и имя-отчество Гросса — помнишь, старикашка в контору звонил, они с Розенталем что-то криминальное коллекционируют. Я хочу его на разговор раскрутить.

— Думаешь, будет он с тобой разговаривать?

— Это смотря о чем. Коллекционеры — люди особенные. А ты позвони еще на трубу Иванову, скажи, что одного шантажиста мы вроде как нашли, нужно убедиться, что это он. Если согласится, спроси у Светы, в какое время Розенталь может оказаться на улице у конторы, подождите его там. Но на глаза не показывайтесь! А то смотает — хрен его потом найдешь. И не едьте на БМВ — машину может узнать. Возражения есть? Все, давай звони.

Когда я допил кофе, перезвонил коллега и продиктовал номер Гросса. Я позвонил.

— Григорий Геннадьевич? Беспокоят из газеты „Криминальная столица“… А вы не могли слышать, это новый проект, готовится первый номер. Ходят слухи, у вас интересная коллекция, может быть расскажете?.. Ого… Да?.. Ну ничего себе… Если вам будет не трудно. А потом пришлем фотографа… Сегодня, в пять? А адрес?.. Отлично, до встречи.

* * *

Григорий Геннадьевич, мелкий козлоподобный старикашка, работал когда-то адвокатом. Без громких убийств, грабежей, изнасилований и тяжких телесных повреждений жизнь для него была скучной и понемногу теряла всякий смысл. Я сразу понял: Григорий Геннадьевич — наш человек.

— У вас, я гляжу, нюх настоящего журналиста. Моя коллекция уникальна тем, что в ней вы наглядно увидите, как трезвый и пытливый ум найдет необычное применение самым заурядным вещам… Я начал собирать ее, когда умерла моя вторая жена. Ей не было и двадцати, бедняжке… И как раз я вел дело одного молодого человека, который разбил табуретку о голову своей жены, выбросившей в окно бутылку портвейна. Дело я, кстати, выиграл, ему дали полгода условно. Я тогда доказал, что она пыталась разбить эту бутылку о его голову, и превышения самообороны, по сути, не было. Ну судью, правда, ушло пять тысяч… Но это не суть.

Так вот, молодой человек, обломки этой табуретки. Они положили начало моей коллекции. Я тогда подумал: не все же действуют так честно и открыто, как мой подзащитный. Существует много способов тайно повлиять на ход своей семейной жизни, не каждому по карману минутная слабость в состоянии аффекта.

Вы знаете, после суда вещдоки никому уже не нужны, их часто просто выбрасывают… Так и родилась моя коллекция. Я могу говорить о ней столько, сколько вы готовы слушать.

Я включил диктофон.

— Вот, посмотрите: электрический фен. У мужа были золотые руки, конструкция доработана таким образом, что при включении жена получила разряд тока в мозг… После этого он, к стати, имел наглость обратиться в гарантийную мастерскую.

Вот отравленные мужем иголки, которыми жена укололась, только начав шить. Вот вариация той же темы — губная помада с скрывающимися в ней ядовитыми булавками.

Вот — тюбик с кремом для лица, заполненный кислотой. А вот тут — цианистый калий, упакованный как противозачаточные таблетки.

Здесь у меня обломки газовой плиты, взорвавшейся, когда жена стала готовить обед. Доказать, кстати, обвинитель так ничего и не смог, хотя ей принадлежала квартира, а у мужа было три любовницы. Молодец парень, такой и без меня обошелся бы.

Вот мелочи — обруч для волос с вмонтированным лезвием, содравший с жены скальп; темные очки аналогичного действия, отрезавшие уши; женские трусики, зараженные бытовым сифилисом; лак для ногтей, содержащий грибок для ногтей.

А вот это уже более интересно. Посмотрите: чудо техники. Стиральная машина, выделяющая в режиме отжима смертельный газ. Мой подзащитный устранил ею четырех жен.

И, наконец, безобидная шутка: косметичка, в которой сидела крыса, больная бешенством. Прелесть, правда?

— Ммм… Я потрясен. Завтра же, если вы не против, фотограф к вам заедет. И, конечно, хотелось бы вашу фотографию, покрупнее.

— Без проблем. Да, кстати о фотографиях… Вот, посмотрите. — Он протянул мне снимок шикарной женщины лет тридцати. — Сейчас она на в морге, на экспертизе. Подозревают, что ее отравили сладкими булочками. Она разводилась с мужем, они с ним никак не могли поделить однокомнатную квартиру… Очень надеюсь, что скоро моя коллекция чем-нибудь пополнится. Чайку?

— Нет, спасибо… Как же получилось, что об всем этом раньше никто не написал? Если бы где-то про вас что-то было, я бы запомнил.

— А, — он махнул рукой. — Я думаю, боятся, что им не поверят. Такие вещи обычно за утки газетные принимают… А верят в чушь всякую.

Я согласился:

— Это точно… Я сам, помню, еще в институте учился, и напечатали в одной газете мою статью — „Купчинские людоеды“. Бред был страшный. Типа, сидели два бомжа с бутылкой водки, а закуски у них не было. Рядом женщина шла с болонкой. Ну, один схватил трубу железную, и тетку с собакой грохнул. Вечером женщиной закусывали, собаку съели на завтрак. Им потом понравилось, стали на пустыре людей ловить, убивали и ели. В подвале у них плитка была электрическая к лампочке подключена и лежала куча обглоданных трупов… Как в такое можно поверить — я не представляю.

Ну, вышла газета. Проходит неделя. Вдруг звонят мне из редакции: слушай, говорят, зачем ты написал, в каком районе людоеды водятся? Тут какие-то старушки сумасшедшие звонили — из Купчино как раз, они тот номер через неделю купили, там программа старая, и он по дешевке сейчас продается. Купили, прочитали — и пошли в милицию. „Это что же, говорят, такое? В Купчино на улицу-то можно выходить?“ И показывают твою статью. Ну, менты покрутили пальцем у виска и бабок послали. Но те не успокоились, два раза уже звонили, хотят с тобой поговорить. Чтобы ты с ними пошел в отделение и показал, где подвал с бомжами-людоедами. Дать им твой телефон?“

Но и на этом дело не кончилось. Еще через неделю мне женщина знакомая звонит, она тоже в Купчино живет. В трубке — хохот истерический. Рассказывает, встречала дочку из школы, а там две бабки внуков ждали. И одна все ужасалась: „Ты знаешь, детей похищают, детей похищают.“ А другая ей: „Ну, это что… У нас в Купчино людей едят, вместе с собаками… Не веришь? А я тебе газету принесу.“

— Да, идиотов полно.

Я решил, что пора поговорить о деле.

— Слушайте, а вот, интересно, ваша коллекция, наверно, единственная в своем роде? Ни у кого другого ничего подобного, я так понимаю, не найти?

Гросс пожал плечами.

— Такого как у меня, конечно, ни у кого нет. Но, по мелочи, интересные экспонаты встречаются. Вот у Розенталя — он когда-то в медэкспертизе работал — у него на даче даже мумия есть… Очень трогательная история. В конце семидесятых один парень девочку свою так ревновал, что психанул как-то — и стукнул утюгом по голове. Она в коммуналке жила: все время кто-то дома, тело из квартиры не вынесешь. Что делать? А он на востоковедческом учился, им накануне лекцию про изготовление мумий читали. Ну, он сходил в аптеку, в хозяйственный, раствор какой-то приготовил, подружку свою раздел и намазал. Внутрь тоже чего-то налил… Так, собака, угадал же рецепт. Он уже давно из города смылся, купил паспорт новый и на прииски завербовался, а подружка все лежала в своей комнате и не пахла. Думали, без вести пропала. Нашли ее, только когда батарею прорвало, и стало квартиру заливать — тогда и дверь взломали.

— Серьезно? Как интересно… А разве можно трупы дома хранить? Это не запрещено?

— Да как вам сказать… Формально говоря, закона такого нет — это же не оружие. Но по факту могут пришить осквернение, только сроки за это символические дают, да и то редко… Кому это надо?

— Ага, значит про это написать можно?

— Попробуйте. Но Розенталь — человек со странностями; не знаю, станет ли он с вами разговаривать. Тем более, я слышал, у него сейчас проблемы.

— Да? А что он за человек? Что значит „со странностями“? Как с ним можно поговорить?

— Вот не знаю… Человек он нестандартный. Ходят про него, точнее, про семью его, слухи какие-то непонятные…

— Да что вы? Расскажите.

Гросс нерешительно помолчал. Видно, что его мучили какие-то сомнения.

— Не хочу сплетничать. Чего сам не видел, повторять не буду… Вот правда, случай был недавно неясный. Правда, может быть, это совпадение. Но как-то оно, вроде, связано с тем, что о нем говорят… Только не пишите, что я вам рассказал. А то еще узнает, обидится.

— Ни в коем случае. Все будет в порядке.

— Ну, хорошо. Ехал я недели две назад на дачу, а это за городом, километров сто по московскому шоссе. И свернул уже на проселок, а там место глухое, кладбище старое недалеко, темнело… В общем, неприятно как-то стало. Вдруг — обгоняет меня машина. Я смотрю — мать твою, автобус похоронный… И вроде бы все нормально — гробовик едет по дороге на кладбище. Но странно как-то все. Обычно на ночь глядя хоронить никого не ездят, и потом, когда на похороны — чаще всего еще несколько машин с родственниками едут. А тут смотрю, один автобус. Как-то мне это не очень понравилось.

Проезжает, он, значит, мимо меня — а я вначале рассмотрел только полосу черную и надпись „специальная“… но потом что-то мне знакомое в этом автобусе показалось. И я вдруг вспомнил — крыло спереди помятое, и трещина на стекле — я этот гробовик несколько раз у бюро Розенталя видел, у него „ритуальные услуги“ на Дальневосточном… Да, а автобус меня обогнал не по правилам — справа. Там в этом месте слева лужа глубокая, я посередине дороги ехал… И на водительском месте, по-моему, сидел сам Розенталь.

Ну, обогнал он меня, мою машину явно не узнал — да, по-моему, он и не видел ее — и поехал дальше. Я тогда еще, помнится, весь вечер думал, чего его ночью на кладбище понесло — знаете, у меня работа была такая, я привык всему по несколько объяснений искать. Но тут я, в общем-то, так ничего и не понял, и голову себе решил не ломать. В конце концов, труповозка на дороге к кладбищу — это не мопед на кремлевской стоянке, чего тут особенно удивляться.

Но самое непонятное всплыло потом. Гробовик я видел в пятницу, когда ехал на дачу. А в субботу вечером зашел к соседу, Дмитричу, пузырь раздавить. Там у них такой самогон делают, после него наш коньяк — что-то вроде пепси-колы… Я как-то раз после него Рояля неразбавленного хлебнул — так просто ничего не почувствовал.

Значит, выпили мы, а Дмитрич — он местный, в деревне живет, все новости знает. И вот, после третьего стакана он мне рассказал… Пошли его родственники в то утро на кладбище — у них дед недавно помер, надо было могилу в порядок привести. Ну и, как обычно, с утра еще пьяные в стельку… И вот, Дмитрич говорит, что „мужик один свалился в разрытую могилу и сломал себе шею. На будущей неделе хоронить будем.“

„Едрену мать,“ — спрашиваю, — „Откуда у вас там ямы? Заранее готовите?“

„Да нет,“ — говорит, — „тут вообще на кладбище черт-те-что творится. Ты прикинь, с начала осени десятка два могил разрыли. Тьфу, уроды.“

Я, понятное дело, стал у Дмитрича подробности расспрашивать, но он собирался куда-то, да и вообще он тогда не в духе был. Когда он злой — ему лучше не надоедать. А на следующий день мне утром в город надо было. Так я больше ничего и не узнал… Но насчет Розенталя — странное какое-то совпадение. Что-то не то здесь… Хотя, там дальше по дороге еще пара поселков, может, он туда ехал.

Я обрадовался:

— Елки, это же потенциальная сенсация. К первому номеру я уже не успеваю, но ко второму или третьему — обязательно. Как говорите, деревня называется? Надо туда съездить.

— Малахово. Это часа два по московскому шоссе, а потом указатель смотрите, поворот на нее справа будет. Потом еще километров тридцать — церковь увидите такую полуразрушенную. Церковь высокая, село, раньше, наверно, большое было… В общем, не пропустите.

— Спасибо, спасибо. Помогли вы мне страшно.

— Всегда рад. Заходите.

* * *

Когда я вернулся домой, на АОНе был Валеркин номер. Я перезвонил.

— Ну что, узнал он шантажиста?

— Да. Как увидел — я его с трудом в машине удержал… Потом предложил мне три тонны, чтобы самому за руль сесть, хотел Розенталя прямо у конторы давить. Все повторял: „Сука, сука! Я его щас перееду, а потом харей об асфальт, об асфальт… Нашел с кем шутить, подонок.“ Но самое забавное, у Розенталя и без него друзей полно. Только он вышел из конторы, подбегают к нему два старикана и хрясь по морде. Потом в поддых. „Что ж ты, — один говорит, — с старухой моей сделал, мудак? Я тебя уже давно здесь отлавливаю“. Потом свалили на землю и стал ногами по голове бить… И чего это они?

— Черт их знает… а, подожди, я кажется понял. Помнишь, Света говорила, что когда эти, из казино, морг громили, там несколько старушек было? Она еще постеснялась рассказывать, что с ними сделали.

— А… ну да, тогда понятно.

— Что дальше-то было? Не убили они его?

— Нет, деды перекурить решили, думали, Розенталь никуда не денется… Не тут-то было. Только те на поребрик присели, он как вскочит, и побежал. Пока поднимались, пока сигареты по карманам совали — Розенталь прыг в автобус, и нет его.

— Ну ясно. Искать его теперь — занятие неблагодарное. Старушек-то там несколько было.

— Плюс к этому Света по телефону рассказала, сегодня к ним в контору какие-то хари заходили подозрительные, спрашивали, как там насчет денег. Розенталь предупредил своих, что его на работе нет.

— Ну, тем более. Слушай, давай-ка мы съездим за город. Мне коллекционер интересную мысль подкинул.

* * *

До Малахово мы доехали часа за четыре. Церковь, про которую рассказывал Гросс, темнела на фоне предзакатного неба, где-то рядом с ней было кладбище, на которое Розенталя понесло на ночь глядя на похоронном автобусе. Чем он там занимался — узнать мы надеялись как раз сегодня.

Самый большой дом на главной улице был помечен как „Клуб“ и был хоть и потрепан, но обитаем. Из трубы шел дым, а на крыльце сидел дед в болотных сапогах и курил Беломор. Я хлопнул Валерку по плечу:

— Тормози. Надо с чего-то начать.

Мы вышли и подошли к деду.

— Добрый вечер. У вас в деревне переночевать можно?

— Здорово. А вы кто будете?

Я показал ему просроченное редакционное удостоверение газеты, для которой лет пять назад писал статьи о детской порнографии.

— Журналисты, из Питера. Хотим написать о жизни села. Кто б тут мог рассказать?

— Я могу… — Дед задумался. — Только горло пересохнет говорить много.

— Ну, это решаемо. Вас как зовут?

— Илья Иваныч. Я тут завклуб.

— Отлично. Илья Иваныч, у вас в деревне магазин есть?

— Есть, конечно. Вон там, в крайнем доме, в розлив. Начиная с пяти литров — скидка. Закуска у меня есть.

Когда мы вернулись, завклубом достал квашеную капусту, поставил варить картошку. Мы зашли в зал со сценой.

На школьной парте стояли две вертушки „Вега“, усилитель и колонки. Стены были украшены воздушными шариками из разноцветных презервативов. Пол был чем-то забрызган, из окна неприятно пахло.

— Что у вас тут творилось?

Дед Илья махнул рукой:

— А… Нам из центра средства выделили — тысячу рублей, коробку презервативов и милиционера, чтобы устроили для молодежи рейв-пати „Скажи наркотикам нет“. И еще какие-то листовки дурные — „Не играйте в опасные игры“, „Презервативы — тема для разговора“, „Что следует знать об оральном сексе“. Вот, глянь.

Я взял пару:

— „Собираясь в клуб или на рейв-пати, возьмите с собой презервативы. Возможно, Вам следует иметь при себе презервативы всегда… Помните, что оральный секс значительно менее опасен, чем вагинальный или анальный секс без презерватива…“ Бред какой-то.

— Вот мы тоже не могли понять: что это такое — рейв-пати, если туда надо брать презервативы?.. Но хрен с ним; пати так пати.

У нас, милиции в деревне нет, и нам мента из центра прислали, чтобы он не пропускал в клуб подростков с наркотиками. Он при входе девок щупал — все искал, где у них наркотики.

А потом парни стали приходить. Их он щупать, слава богу, не стал. Но у каждого спрашивает:

— У тебя наркотики есть?

Тот говорит:

— Да откуда у меня наркотики?

Мент все пристает:

— Точно наркотиков нету?

— Нету, нету.

— А хочешь — продам?

Он, видишь, там, в городе, танцоров шмонал, наотнимал у них наркотиков, куда их теперь девать? Вот и продает.

Но у нас молодежь правильная, наркотиков никто у него не купил. Все пришли со своим самогоном. И вот, началось рейв-пати. Свет в клубе включили, музыку пустили — все путем.

Но потом дачник один, который первый самогону нажрался, заорал „Меня колбасит“ и стал в окно блевать. И за ним все кричать стали, что их тоже колбасит. А Васька, он у нас дурачок, его как раз из ПТУ в райцентре выгнали, так тот достал свою колбасу и стал колбаситься прямо при всех. Тьфу, урод. Девки хихикают, хоть бы отвернулся кто… Срам вышел, а не рейв-пати. У вас в городе тоже также?

— А черт его знает, мы туда не ходим… Слушайте, мы чего приехали-то… Тут у вас, говорят, жуть какая-то на кладбище творится. Мы бы про это написать хотели, если что интересное найдем… Вы что-нибудь слышали?

Дед кивнул.

— Еще бы. Я в этой деревне всю жизнь живу… История старая, жути тут и правда много. В чем дело, так никто и не понял… но треплются порядочно.

Валерка налил себе и деду, я открыл привезенную из города банку с колой.

— Рассказывайте в деталях. Самогону хватит.

Дед Илья выпил стакан и поморщился:

— Что-то Петровна халтурит. Как видит, неместные берут, так сразу начинает разбавлять, старая б…. Надо бы ей вставить за такие номера.

Валерка тоже опрокинул и захрипел, что делать этого не нужно, все в порядке.

Дед махнул рукой и задумался.

— Началось эта дурь с кладбищем, как говорят, лет полтораста назад. Сейчас кладбищ у деревни два. Причем землю под второе, новое, отвели еще при царе. Почему — толком никто не знает, но вроде на старом что-то было неладно… Как раз сейчас эта чертовщина снова вернулась. А я-то все думал, что разговоры про разрытые могилы — типа сказок, детей пугать… Хрен поймешь, короче.

Не знаю даже, как начать… В общем, любят рассказывать, что на старом кладбище, там, где церковь стоит, водится какая-то нечисть. И покойникам там на месте не лежится. Вроде как в прошлые времена по пять-шесть могил раскопанных по утрам находили: крест сворочен, яма разрыта, гроб вытащен и раскрыт.

Все приводили в порядок, но на следующий день или через неделю все повторялось: иногда те же, а иногда другие могилы опять оказывались развороченными. Сторожа, которых на кладбища ставили, либо мертвые лежали, либо их вообще найти не могли. Ночью на кладбище огни мелькали, если тихо было — слышали удары о землю, вроде как копают.

По ночам-то боялись проверять, что там творится, а на утро — все то же самое: сторож мертвый, несколько могил раскопано, покойники на земле валяются. Тогда и решили новое кладбище огородить, а на старом хоронили редко.

Годах в девятьсот десятых чертовщина эта вроде поутихла, но иногда нет-нет — да и находили то здесь, то там свежую яму. Причем раскопанными оказывались совсем старые могилы — примерно того времени, когда все это началось, хотя на кладбище бывало, и новеньких хоронили, хотя редко.

Ну вот… И ходит еще вроде как легенда о том, с чего все пошло. Деревня, Малахово, называется по фамилии помещика, которому она когда-то принадлежала. Помещик был страшно богатый, жил красиво, и вдруг раз — и умер. И помер молодой совсем, ему, вроде как и сороковника не было, здоровья девать некуда… Слухи пошли, что дело тут нечисто: были у него сыновья от первого брака, распи…. дебодяи юные, они, как некоторые думали, и грохнули папашу, чтобы деньги и имение быстрей получить.

Ну, в любом случае, помер он, значит, и его как раз на этом кладбище и похоронили.

Но была у Малахова еще жена молодая, страшно она его любила, и половину денег он оставил ей… А дальше что-то неясное. Вроде бы она вызвала из Питера какого-то… черт знает, то ли врача, то ли полицейского — смутное что-то на эту тему говорили, я так и не понял, чем он занимался… У него еще фамилия такая, не слишком русская.

Ну, человек этот приехал, и они с женой Малахова взяли мужиков и поехали на кладбище, откапывать зачем-то гроб с ее мужем.

— Может быть, хотели доказать, что дети его отравили, и тогда бы наследства им не досталось?

— Ты знаешь, мне тоже так кажется. Но что-то такое болтали, что не все было так просто… Хотя про это уже вряд ли кто помнит. Ну ладно, дело не в этом.

Ближе к вечеру поехали они, значит, на кладбище. А сыновья Малахова жили тогда отдельно, и узнали про это поздно. Но как узнали, сразу рванули туда. Когда они увидели, что разрывают могилу их папаши, началась драка. И человеку из города заехали лопатой по башке — всю рожу ему пополам разрезало, он, понятное дело, и сдох. Дети Малахова сбежали.

Ну, приезжего там же, на кладбище, быстро похоронили — дело хотели замять. Но недели через две страшный скандал поднялся — человек этот оказался страшно богатым и известным. В Питере у него какое-то дело свое было, связей много, и нужен он был всем подряд. А его какие-то дебодяи на деревенском кладбище лопатой зарубили… Вот такая морковка вышла.

Хай был страшный. Наследников Малахова быстро изловили и, не разбираясь, кто лопатой махал, всех повесили. Вдову под горячую руку тоже кто-то придушил… Но похоронили — деревня-то, по сути, им принадлежала — все на том же кладбище. Хотя имена на камнях вымышленные поставили, чтобы мстители не испохабили.

Вот с того самого времени и стали появляться на кладбище разрытые могилы. Почему — никто не знает… Говорят только, что покойник этот, лопатой зарубленный, ходит по ночам и ищет в могилах своих убийц.

* * *

Валерка испуганно икнул.

— Какой страшный у вас самогон… А я думал, все могу пить.

— Молодой еще, потом научишься. Хотя молодежь-то щас не та. Вот мы помню…

Я испугался, что они с коллегой до утра будут вспоминать, кто сколько выпил (Валерка это может), и постарался вернуться к кладбищу.

— А что у вас сейчас там происходит? Кладбище же вроде закрыто.

— Нет, там опять хоронить стали. Земля в городе дорогая, и в этом году стали возить гробы из Питера. Церковь хотели реставрировать, только все начать не могут. Люди из похоронной конторы объясняли, что места красивые, памятников много древних, если это место как следует раскрутить, все будет ништяк. Мы здесь, говорят, вторую Лавру сделаем. Из нашей деревни тоже там закапывать стали.

Вот после этого опять стали появляться разрытые могилы… Разбудили нечисть, уроды. На хрена это надо было?

И что похабно — завелся какой-то извращенец, откапывает и трахает баб мертвых… Шофер, Дмитрич, три дня злой ходил. У него жена была молодая — отравилась недавно чем-то, и умерла. И вот он приходит дней десять назад на кладбище и видит: могила разрыта, жена рядом лежит, юбка задрана… Срам страшный. И так несколько раз было.

После этого Дмитрич на кладбище засаду устроил, хотел урода изловить. Так хрен. Две ночи по кладбищу ходил — никого. На третью что-то с ним самим такое произошло… Но рассказывал он смутно. Пришел утром домой весь белый, напился здорово, но вечером опять в засаду пошел. И домой уже не вернулся.

Нашли его утром. Голова проломлена, следов вокруг никаких, и пара ям новых.

— Жуткая история. — Я вытащил из кармана коробку голландских сигар, предложил деду, Валерке и закурил сам. — А не мог сам Дмитрич к жене ходить? Мало ли, соскучился.

— Да брось ты. Он с горя пол-деревни оттрахал. На хрена ему извращаться? Нет, он нормальный мужик был. Я его хорошо знал, столько раз пили вместе… И злой он тогда был страшно, он бы прикидываться так не смог.

— Тогда ладно. А что же с ним произошло в эту третью ночь? Может быть, просто нервы не выдержали? Шляться одному три ночи по кладбищу — так у кого угодно крыша поедет… Кстати, почему он один пошел, неужели никто помочь не согласился?

— Нет, он сам решил, что пойдет один. Сказал, что несколько человек заметнее, одному легче спрятаться. Если всей деревней в засаду сесть, тот и близко не подойдет… Ну и потом, он с ним, наверно, наедине хотел поговорить, без свидетелей. Доказывай потом, что тот без ножа пришел — есть в руке трупа нож, значит была самооборона. Дмитрич сидел в молодости, он в таких делах разбирался… У него даже адвокат в Питере был знакомый.

— Доразбирался… Но что он про ту ночь говорил? Что-то же он рассказывал?

— Он почти ничего не говорил… Что-то непонятное он увидел. Сначала, говорит, был где-то далеко шум… Потом тихо все. Потом — в темноте-то хрен разберешь — как будто идет мужик с лопатой… А за ним, чуть дальше, что-то белое.

— Что белое? Свет?

— Он сказал, что вроде как нет. Просто белое пятно — его в темноте заметно, что это было, он не разглядел. Но оно двигалось… за тем мужиком с лопатой двигалось. Потом уже, после, Дмитрич сказал, что по контуру это как бы фигура человеческая, но какая-то странная, и что-то белое на ней. Как саван.

— Ага, у вас тут и привидения есть.

— Да, б…… чего тут только нету. В общем, Дмитрич сам не понял, что дальше произошло. Он, наверное, вскрикнул от неожиданности, и мужик бросился бежать. А пятно исчезло.

— Зачем же он после этого опять один пошел?

— Да понимаешь, говорит, ночью — чуть не кончил от страха, а вот сейчас тебе рассказываю — и самому смешно. Просто показалось что-то… И просил меня никому не говорить. А то до конца жизни издеваться будут. „Молчи, Илья…“ Я до вас, кстати, так никому и не рассказывал. Так что и вы уж его не позорьте, не пишите про это.

— Ладно… Но может быть, он и правда что-то такое видел?

— А что? Привидение?.. Об этом тут любят говорить, но он всегда смеялся.

— Не знаю… Кто-то же его убил.

— М-да… говорят, и раньше трупы на этом кладбище находили. Но в основном сторожей. Место это всегда было дурное, нормальный человек туда ночью не пойдет.

— И Дмитрич зря пошел. Точнее, зря пошел один… Хорошо бы посмотреть, что за место. Может, проводите?

Дед кивнул:

— А пойдем. Бутылка кончается, на обратном пути к Петровне за фирменным самогоном завернем. Если и мне такую же дрянь нальет, я ей эту бутыль в….. затолкаю.

Коллега посмотрел на нас с тревогой:

— А вы не боитесь?

Дел Илья удивился:

— Чего? Петровны? Пусть она нас боится. Пойдем.

* * *

До кладбища было километров пять, и если бы Валерка был трезвый, доехали бы мы совсем быстро. Но тут москвич так и тянуло с дороги в чисто поле, пару раз он увяз в лужах, а один раз чуть не утонул в придорожной канаве. Да и дед, нахлебавшись разбавленного самогона, сумел заблудиться в собственной деревне, и мы сделали крюк километров в десять по разбитым тракторами грунтовым дорогам.

Наконец впереди показалась темная линия деревьев, между ними в свете фар мелькнули серебристые кресты могил. Машину пришлось оставить: дальше дороги не было. Валерка взял камеру, запер дверцу, и мы двинулись вслед за дедом вглубь кладбища.

Когда мы только выходили из клуба, было уже почти темно. Сейчас сквозь тучи изредка показывалась луна, но толку от нее особого не было; огни деревни мы тоже разглядеть уже не могли. Шел мелкий дождь, ветер шумел на кладбищенских деревьях остатками листьев, поскрипывали стволы, пахло сыростью и гнилой травой.

Я представил себя на месте Дмитрича. Что он мог разглядеть в ту ночь? Даже если погода и была лучше, немного. К тому же он был один, и привидится после двух ночей на кладбище могло что угодно.

Дед Илья остановился около глубокой ямы.

— Вот эту могилу раскопали недели две назад. Зарыть нашим все лень.

Валерка включил фонарь на камере и снял несколько панорам. На дне ямы среди гнилых обломков гроба тускло поблескивал одинокий скелет. На лежащем рядом с кучей глины расколотом кресте между бронзовых завитков шла надпись „Федосов Павел Кондратьевич, 1792–1854“.

Дед вытащил беломор.

— По моему, эта могила была после второй или третьей ночи, как началось это безобразие… Их по несколько штук за ночь раскапывали, и что странно: каждый раз выбирали как-то одинаково.

— То есть? Что значит „выбирали одинаково“?

— Ну, старых, вроде этой, разрывали по две-три за ночь. И были они примерно рядом. И одну свежую, с бабой — на другом конце кладбища.

Я задумался. Какое-то объяснение этому быть должно, но в голову пока ничего не лезло… Вместо этого так и хотелось оглянуться и посмотреть, что там твориться сзади. Я вспомнил, что у меня уже было такое чувство, когда мы ездили снимать интервью с владельцем гей-клуба.

Валерка выключил фонарь (аккумуляторы в камере давно было пора менять, хватало их ненадолго), и мы пошли дальше.

Неожиданно среди скрипа деревьев мне послышался еще какой-то звук.

— Тихо… Вы слышали?

Дед пожал плечами, а Валерка кивнул.

— Ну-ка, приготовь камеру… Только свет пока не включай.

Отойдя чуть в сторону, мы встали в тени большого дерева.

Шум из дебрей кладбища приближался. Похоже, это был хруст веток, перемешанный с тяжелым дыханием. Он становился все громче, громче, и наконец среди деревьев мелькнули красные блики, пятно света заколыхалось метрах в двадцати от нас.

— Свет! Мотор!

В свете фонаря на поляну между могилами выбежал голый подросток лет пятнадцати с горящим поленом в руках. Увидев нас, он дико заорал, показывая желтые кривые зубы и кинул полено в камеру, но промахнулся. Опять закричав, он повернулся и побежал обратно вглубь кладбища. Его задница мелькала среди могил, шум ломаемых веток перемешивался с воем осеннего ветра. Наконец, все стихло. Коллега опустил камеру.

— Ого… Это некрофил?

Дед Илья сплюнул:

— Какой, на хрен, некрофил… Это Васька. Как выгнали из путяги, так и пьет непереставая. Взял моду по ночам людей пугать… Вот придет в субботу на дискотеку, я ему, мудаку, яйца откручу.

— А не мог он теток мертвых трахать? Мало ли — переходный возраст, несформировавшаяся модель сексуального поведения… С подростками бывают странности. Я слышал, как-то парень примерно этого возраста изнасиловал восьмидесятилетнюю бабку. Когда его спросили, на кой он ее трахнул-то, он объяснил, что хотел избавиться от привычки к онанизму. Может быть, и Вася тоже…

— Нет, вряд ли. Не похоже, чтобы он от этой привычки избавится хотел… Зачем ему? Да и началось все, когда он еще в райцентре жил. Его позже из училища отчислили.

А вот, кстати, пришли уже. Помните, я рассказывал, лет полтораста назад толи врача, толи еще кого-то на здесь убили? С этого вся чертовщина на кладбище и пошла. Могилу эту раскопали в первую же ночь… Только странное дело — ни гроба, ни костей в ней не было.

Коллега опять включил свет и направил камеру на небольшой гранитный крест, стоящий под потрескавшимся деревом. На нем полустершимися от времени буквами с ять значилось: „Князь Дмитрий Александрович Розенталь. 1826–1854.“

* * *

В деревне мне понравилось. Коллега, правда, с бодуна на обратном пути чуть не сбил гаишника, который оценил свой моральный ущерб в сто баксов. Но черт с ним, пусть подавится. Хуже то, что вопросы в деле Розенталя размножались гораздо быстрее, чем мы находили на них ответы, и всю дорогу домой меня мучили неясные подозрения.

— Что-то здесь не так… В одной деревне — и некрофилы, и расхитители старых могил, и привидение еще какое-то… Так не бывает.

— Ты думаешь, все это вранье?

— Нет, вряд ли… Что-то там действительно происходило. Но понимаешь, раз дело было в одном месте, между отдельными случаями должна быть какая-то связь… Я никак не могу понять, в чем она. Все как-то крутится вокруг этого Розенталя.

— Так что тут понимать? Он, наверное, баб мертвых и трахал. Чего еще делать на кладбище? В морге у них сейчас пусто; любовница бросила — денег-то нет… А про кладбище он, скорее всего, узнал еще в конце лета: надо будет поспрашивать в деревне, что за люди к ним тогда приезжали.

— Да, в последнем ты, наверное, прав. Розенталь вполне мог иметь дела с этим кладбищем. Но вот в остальном… Помнишь, пару лет назад мы утку про некрофилов запустили? Я потом почитал кое-что на эту тему… Так вот, то, что мы с тобой наснимали о публичном доме с покойниками — страшная дурь. Извращение это очень редкое, на публичный дом не то что в Питере — во всей стране клиентов не наберется.

Но и без этого многое выглядит как-то не слишком правдоподобно… Хотя, черт с ней, с правдоподобностью. Я готов поверить, что на кладбище в Малахово завелся некрофил. Это было бы даже интересно… Но отдельные факты не вписываются в общую картину. У нее нет единого стиля… и значит, здесь что-то не так.

Коллега рассеянно стряхнул пепел с сигары:

— Ладно, рано пока говорить, мы еще мало знаем… Но знаешь, я ничего особенно загадочного тут не вижу. Разве что эта история с белым пятном, которое Дмитрича напугало… Что ему могло привидится?

— Да что угодно… А может, просто показалось. Любят у них этот бред про гулящих покойников.

— Все может быть… Пьяный он был наверняка. Но откуда-то легенда должна была взяться?

— Да, наверное. Но мне кажется… мне кажется, он и правда что-то такое видел.

— Запросто. Помнишь, мы в лавре привидение выслеживали? Как дураки неделю на кладбище ночевали, а оказалось, какие-то гребаные сектанты ночами трупы собачьи жгли. Даже снимать было нечего… Тьфу, козлы.

— Помню, помню… Но это уж совсем примитивно. Я надеюсь, тут нам повезет больше.

— По-моему, было бы интересно узнать, что за родственника Розенталя там когда-то похоронили? Не случайно же его занесло на это кладбище.

— Да… Помнишь, Света говорила о какой-то истории, связанной с его семьей? Про это еще профессор книгу хотел писать… Надо бы найти этого профессора, может быть, он все и прояснит.

— Ну, вряд ли все. Хотя почему могила пустой оказалось, вполне может знать… Ну, ладно. С чего начнем?

— Ммм… давай тряхнем опять эту похоронную контору. Должны там хоть что-нибудь знать про свое начальство?

— Знать-то они, наверняка, знают. Только хрен расскажут.

— Ну, это смотря как спросить… У Розенталя есть заместитель. Павлов, кажется. Сходим завтра к нему.

— И что ты ему скажешь? „Вы не знаете, ваш начальник случайно не некрофил?“

— Нет… Сделаем так. Скажем ему правду: мы журналисты. В правду обычно никто не верит… Он станет думать, кто мы такие. Между делом зададим пару вопросов, как там у конторы с деньгами. Он решит, что мы от кредиторов, пришли насчет бабок узнавать. И будет говорить о чем угодно, кроме денег. Есть шанс?

— Не знаю… Попробуем.

* * *

Заместитель Розенталя сидел в глубоком кресле за обитым черной кожей столом. Кабинет был ярко выраженным канцелярским крысятником — все точно на местах, нигде не пылинки, бумаги сложены в аккуратные стопки. Сам Павлов был серым, невзрачным — типичный чиновник. Я подозревал в замдиректоре похоронной конторы более яркую натуру… Хотя, если вспомнить, что рассказывала о нем Света, удивляться не стоило.

Но удивительной была легкость, с которой мы сюда проникли. Стоило начать по телефону разговор о личности Розенталя, Павлов как-то подозрительно быстро согласился нас принять. Я надеялся, что план мой сработает, но такое везение настораживало. Может, он сам надеялся что-то от нас узнать?

Голос у Павлова был тихий и скрипучий.

— Добрый день. Вы просили рассказать о Розентале. Самого его нет в городе, срочные дела. Но если могу помочь…

— Можете. Знаете, мы тут совершенно случайно узнали об этом интереснейшем человеке. Жалко, что не удалось пока познакомиться лично. Говорят, он из очень древней семьи?

— Да, кажется… А что конкретно вас интересует?

— Ну, например, его пра-пра-дедушка как-то отличился в девятнадцатом веке… Что-то криминальное?

Павлова почему-то слегка перекосило.

— Что-то я и ничего не слышал об этом… Как он мог отличиться?

— Да мы сами толком ничего не знаем. Хотели у вас спросить.

Павлов глубокомысленно помолчал.

— У них в семье, кажется, много было врачей, ученых. Может, прадедушка что и выкинул, но Розенталь мне об этом не рассказывал. Он вообще скромный парень, надо бы вам с ним самим поговорить… Хотя занят он в последнее время.

— А что такое? Говорят у вас какие-то проблемы. Что-то там с финансами?

— Да, знаете, эээ… неприятности. Ничего, справимся.

— Ну, расскажите тогда о нем… просто как о человеке. Читателям это будет интересно.

Павлов опять о чем-то глубоко задумался, крутя в руках тюбик с клеем.

— С чего начать?

— Да с чего угодно. Что любит, чем интересуется? Правда, что он увлекается подводным плаваньем?

— Да, он собирался… я сам ему как-то посоветовал. Я когда-то нырял, в молодости… Ему нужно сейчас расслабиться, слишком напряжены нервы. — Заместитель сам почему-то здорово нервничал. Казалось, он прислушивался к своим словам — не сболтнул ли чего лишнего. Пора было его встряхнуть.

— А как он дело свое открыл? Деньги-то где взял?

— Ну, вы спросили… — Он попробовал рассмеяться. — Не знаю. Были какие-то накопления… У него самого узнайте, если выловите.

— Да? Ну, расскажите хотя бы, почему вы не удивились, когда мы стали интересоваться этим человеком? Обычно люди по-другому на вопросы реагируют. Розенталь не поет, в теннис не играет, в политику не лезет. Мы об этом уникальном типе услышали, в общем-то, совсем случайно. Или к вам уже приходил кто?

Павлов оживился:

— А вы-то о нем что слышали?

Я решил дал понять, что его заносит. Распускать собеседника не стоило:

— Ну, если вы будете вопросы задавать — вам придется о нем и писать. Справитесь, или как?

Павлов натянуто ухмыльнулся, помолчал, мучая тюбик. Из него уже полез клей. Его явно грызли какие-то сомнения. Наконец он вроде как решился:

— Не удивился я потому… потому что у Розенталя есть странности. Не знаю даже, как об этом говорить… Наверно, это наследственное.

— Что вы имеете в виду? Болезнь какая-то?

— Можно сказать и так… Тема эта мрачная, и обычно о таких вещах стараются не говорить. Я надеюсь на ваш такт, мне кажется, что рано или поздно все равно что-то выплывет… Так что я не хотел бы, чтобы историю эту представили еще противнее, чем она есть. Это отклонение, по сути, для общества опасности не представляет, но все же впечатление оно производит… странное.

— Так в чем дело-то? У Розенталей что-то с психикой?

— Боюсь, что да. Чтобы вы сами могли представить ситуацию, лучше начать с того, что было уже давно.

— Давайте.

— Мы с ним знакомы довольно долго, еще с института, хотя друзьями, в общем-то, никогда не были. Просто иногда у нас были кое-какие дела, общие приятели… В основном от них я обо всем и слышал.

Так или иначе, многие из Розенталей были связаны с… со смертью. Отец его был в пятидесятые известным патологоанатомом, на его работы до сих пор ссылаются в некоторых учебниках. Но слухи о нем ходили… Например, однажды в отделении больницы, которую он возглавлял, имела место серия смертей среди пациентов, и Розенталя отстранили на время следствия от работы, в том числи и в морге. Потом оказалось, что был он совершенно не причем — на фармокологической фабрике была нарушена технология, и партия лекарств, которая попала в больницу, оказалась отравленной. Розентлаь об этом знать не мог, никакой его вины в этой истории не было, и уже через пару месяцев он вернулся к должности. Но именно после этого случая о нем пошли странные слухи. Говорили, что во время вынужденного отпуска его видели несколько раз вечерами около кладбищ. А на утро на них находили свежие ямы.

Дед Розенталя еще до войны был довольно известным в Ленинграде хирургом. Он, в частности, часто делал операции работникам горкома партии, к нему по большому блату попадали на приемы артисты с Ленфильма, Мариинского, известные футболисты, директора заводов. Но однажды я слышал, что только хорошие связи спасли его после крайне скандальной истории на одном городком кладбище. Ее тогда удалось замять, но стоило это больших усилий.

Но все это — слухи. А вот сейчас я расскажу то, что видел сам.

Первый случай произошел очень давно, мы учились в первом медицинском, кажется, на четвертом или пятом курсе. Мы тогда встречали новый год.

Две девочки из нашей группы должны были дежурить в ночь с тридцать первого на первое, из солидарности мы решили отпраздновать с ними, больнице. По правде говоря, это было не то что даже ради них — просто у приезжих была своя компания, и они пили в общежитии. А те, кто были из Ленинграда, почти все жили в коммуналках, гостей туда не пригласишь, а с родителями сидеть скучно. У Розенталей была шикарная квартира на Московском, но у них приглашать в дом друзей тоже было как-то не принято — вообще, семья была с большими странностями, вы, наверно, и так уже поняли.

В итоге мы оказались в этой больнице. Нас, правда, и оттуда чуть не выгнали. Дело в том, что в предыдущий новый год там тоже собралась группа студентов, человек в тридцать. Ближе к трем утра ни одного трезвого ни среди студентов, ни среди персонала не осталось, больные тоже многие нажрались. А кончилось все групповой оргией. Всех студентов тогда исключили из комсомола, отчислили из института, главврача сняли с работы и выгнали из партии, а две пациентки из хирургического отделения и одна медсестра залетели. К студентом после этого в больнице относились как-то настороженно, поэтому, хоть и пустили, но запретили всем кроме двух дежурных подниматься выше подвала. А большую часть подвала занимал морг.

Больница была достаточно крупной, и помещение под него отвели большое. Но лаборатория, в которой мы накрыли стол, была, наверно, метра два на три.

Сначала все было хорошо. Телевизора у нас, конечно, тогда не было, но один парень принес из дома радиолу, и у многих были с собой пластинки. Мы пили вино, слушали музыку, и так было где-то часов до двух. Потом захотелось потанцевать.

Помещения, понятно, кроме морга для этого подходящего не было. Но все, кто там были, учились в медицинском, никого такие мелочи не смущали, тем более что трезвых среди нас давно уже не было. Мы перетащили радиолу, включили свет и продолжили уже там…

Валерка расхохотался:

— Жалко, тогда этих мыльниц со вспышками не было. Кадры были бы уникальные.

Павлов поморщился:

— Перестаньте, и так вспоминать тошно. Ну вот, значит… А Розенталь у нас дедом Морозом был. Шуба, борода ватная — все дела. Только вот снегурочку мы как-то забыли назначить, он в тот раз без девчонки пришел, и когда в покойницкой уже пару раз чокнулись, стали выбирать деду Морозу сучку… ой, внучку.

Сокурсницы наши напились уже к тому времени, какие из них снегурочки… Более-менее трезвыми были только эти медсестры дежурные, но их каждую минуту по телефону наверх вызывали — больные тоже пили в палатах, многим становилось плохо.

И вот пара придурков из наших, Лысый с Серым, говорят: „Не грусти, дед, щас мы тебе телку подберем“, — и стали лазить по ящикам, простыни на столах поднимать. Искали они долго: там в то время были одни старухи. Зима, скользко, кости у бабок хрупкие — многие ломали себе что-нибудь. Потом сердце на операции наркоз не выдерживало — так и набили бабками целый подвал.

Где-то минут через сорок Лысый с Серым орут: „Гриша, радуйся: нашли тебе девку! В натуре, снегурка — молодая, красивая, и холодная, как лед. Развесели внучку“. И тащат тело в простыне.

А в то время ординант один — Махмуд, откуда-то из степей он был — собирал материал для диссертации о черпно-мозговых травмах и сдвигах шейных позвонков. Махмуд этот целыми днями в подвале пропадал, и после него почти все бесхозные тела без голов были.

И вот притащили они покойницу, посадили за стол рядом с Розенталем, сдернули простыню…

Девка стройная была, лет двадцать, не больше. И фигура — я таких, наверно, больше и не видел. Но головы не было.

А Розенталь уже был пьяный в дым. Обнял ее и стал протягивать бокал… Стыдно конечно, но какой хохот тогда стоял.

Он над ней, наверное, где-то час измывался: то за руку возьмет, то погладит, потом шептать что-то ей начал.

А Лысый с Серым все его подначивали: а слабо тебе… Ну, это самое. В общем, стыдно дальше рассказывать…

— А чем кончилось-то?

— Кончилось? Эээ… Ну да, кончилось… Розенталю оказалось не слабо. Когда он на этот труп безголовый влез… Мать твою, тогда же и резинок не было, что он на слизистую мог подцепить — это лучше не думать. Но он орал „Не бойся, дорогая, если залетишь, я на тебе женюсь. Слово чести.“ Хорошо хоть из начальства никто не узнал. Хотя, если бы и узнали… У Розенталя всегда блат большой был, я же говорил вам, кем у него родственники были.

— М-да, нехило вы новый год встретили. Есть что вспомнить.

— Да уж…

— Но я не понял насчет всей истории в целом. Я имею в виду его папашу, деда — вы считаете, что некрофилия передается по наследству? Трудно поверить, что на такое влияет наследственность… Вы уверены?

— Я сам не специализировался на патологиях психики… Но известно же, что склонность к однотипным психическим отклонениям может прослеживаться у родственников. В истории преступности много примеров, вы слышали наверное… Ну а сексуальные отклонения обусловлены состоянием психики, это же не чистая физиология… К тому же, я исходил из фактов.

— То есть, были еще случаи? Вы видели, чтобы он опять…

Замученный тюбик лопнул по швам, и на стол брызнул клей. Павлов посмотрел на него с неприязнью и бросил в корзину.

— Да. Уже во время работы здесь я стал замечать, что Розенталь часто остается в бюро на ночь. Хотя делать-то ему здесь было нечего… Это в мои обязанности сначала входило работать с телами (я с этим, кстати, лучше справлялся), и только потом, когда он назначил меня на эту должность, я стал заниматься административной работой. Основная задача директора — это получение крупных заказов, договора с городской администрацией, с поставщиками разных мелочей, покупка прав на землю, налоговая, бандиты. Вся эта работа выполняется днем. Розенталь же часто и ночи проводил здесь, причем предпочитал он оставаться один… Доходило до абсурда. У меня оставалась куча несделанной работы, и я готов был остаться на несколько часов без всяких денег за сверхурочные, но он с концом рабочего дня выгонял меня домой, причем иногда довольно грубо.

Я долго не мог понять, чем он тут занимается. Хотя, конечно, подозрения у меня были, но мне как-то с трудом в них верилось. И вот однажды, когда я забыл в кабинете ключи от дома и вернулся сюда где-то через час, я застал его.

В ту ночь лаборанты не работали, и в бюро никого не должно было быть. Я вошел через служебный вход (от бюро у меня ключи на одном кольце с ключами от машины, эти у меня всегда с собой), заглянул в свой кабинет и хотел уже уходить, но обратил внимание, что грузовой лифт в подвал находится внизу. Почему? В подвале нечего делать, там только холодильники с телами. Обычно, если кто-то там бывает, то возвращается в лифте наверх. Когда внизу никого нет, кабина стоит на первом этаже, а не в подвале — мы, когда уходим, всегда это проверяем, чтобы по ошибке не закрыть тех, у кого своих ключей нет.

Меня это удивило, и решил спуститься в подвал. Но на лифте я не поехал…

— А почему?

Павлов смутился:

— Не знаю даже… Мне показалось, что в этой ситуации лучше подойти туда неслышно. А лифт шумит.

В общем, я воспользовался лестницей. Внизу горел свет. И когда я подошел к открытой двери… я постарался также неслышно уйти. Розенталь был там не один… и одновременно один.

— Он вас не заметил?

— Нет. Он был занят.

— А другие случаи были?

— Я думаю что да. Но это были скорее догадки, не в явном виде…

— Понятно… А, кстати. Давно вы его застукали?

— Несколько месяцев назад.

— У вас тут неприятности были. Вы его застали до или после?

Павлов удивленно на меня посмотрел.

— До. Это довольно давно было, кажется, весной. Но какое это имеет значение?

— Да никакого. Так просто спросил.

— Но, скажите… я ответил на ваши вопросы?

— Да, вы много интересного рассказали.

— А вы понимаете, почему я вам все это рассказал?

— Нет. А почему?

— Я убежден, что недостаток информации может повлечь за собой слухи, которые будут страшнее, чем то, что имело место в действительности. Я надеюсь, что… ну, какая-то сумма сможет удержать вас… на какое-то время… от публикации всего этого?

— От суммы зависит. А мы правда похожи на биографов Розенталя?

Павлов натянуто улыбнулся.

— У меня есть некоторые догадки… Но, я думаю, вам самим виднее.

— Логично. Сумму мы обговорим чуть позже. Мы вам позвоним.

* * *

Половину дороги домой мы проехали молча.

— Непонятный тип… Мне вот что любопытно: чем Розенталь так достал своего заместителя, что он первым встречным рассказывает про него такие гадости?

— А почему бы и не рассказать? Не про себя же… И потом, он объяснил — чтобы мы сами чего-нибудь не насочиняли… „Недостаток информации может повлечь за собой слухи.“

— Нет, ты вдумайся в ситуацию. Он рассказал нам все это только для того, чтобы мы этого не напечатали. А точнее, для того, чтобы нам за это заплатить. Это же идиотизм!.. Ты по прежнему ему веришь?

— Ммм… Нет, теперь, пожалуй, уже нет. В любом случае, у Розенталя просто талант к себе людей располагать. А в конторе этой, по-моему, все немного сдвинутые.

— Возможно… Потом: то, что он говорил об „однотипных психических отклонениях у родственников“ — наукоподобная чушь. Я сам могу такую нести часами… В наследственную некрофилию я ни за что не поверю.

— Так ты думаешь, он все врал? Зачем?

— Врал… но не все. Так много сходу не придумаешь… И все равно, чего-то он не договаривает. Ты заметил, как он подпрыгнул, когда я его о дедушке спросил? И сразу заявил, что ничего о нем не слышал. А сам поинтересовался, что об этом знаем мы, потом сразу увел разговор в сторону… И старался, чтобы нам и без дедушки было не скучно.

— Да, я заметил. Но почему? Ему-то какое дело до чужого дедушки? У него и так материалов на Розенталя — до конца жизни шантажом мог бы жить. Жаль, тот сам на нуле.

— Да, облом… Вот зараза! Выйти бы на этого профессора. Он-то должен знать, что этот дедушка вытворил. Скорее всего, дедушкину могилу мы видели в Малахово… Пустую почему-то.

— Может быть, Розенталь искал скелет своего дедушки? Просто как память. Хранит теперь где-нибудь на даче. Ты говорил, у него там же уже есть какой-то труп…

— Хорошо, пускай он искал скелет своего дедушки. А потом уже по привычке раскопал десяток других могил?

— Ммм… ну ладно, версия слабая. Что делать-то будем?

— Да если б я знал… Слушай, у тебя, кажется, валялись какие-то карты дореволюционные… Там случайно ленобласти нет?

— Да вроде есть. Зачем тебе?

— Света говорила, Розенталь купил загородный дом своего дедушки. Может быть, там что-нибудь помечено? Надо бы туда съездить.

— Давай зайдем сейчас ко мне, посмотрим. Но как ты собираешься его искать?

— Да, в общем, я и сам не очень представляю… Ближайшая деревня вполне могла называться по имени владельца — как Малахово. Это где-то не слишком далеко должно быть, раз Розенталь туда ночевать ездит.

— Не обязательно… Света говорила, он иногда в своей конторе ночует, когда дела утром в городе… Но все равно, давай попробуем.

Когда мы вошли в квартиру, зазвонил телефон. Валерка нажал кнопку громкой связи.

— Что же ты не зашел? Я твою машину в окно видела.

— Света, привет. Ты знаешь, как-то не хотелось тебя подставлять: мало ли, начальству не понравится, с кем ты общаешься… Меня и так знакомые боятся: говорят, расскажешь тебе что-нибудь, а назавтра это в газете или по телевизору… Кстати, тебя сейчас слышит кто-нибудь?

— Не знаю. Подожди, закрою дверь… Вроде нет. Как у вас дела? Узнали что-то?

— Кое-что, только мало. И не поняли ни черта. Слишком много вокруг твоего шефа понаворочено… Нам так до конца и не ясно, чем он занимается.

— Помочь чем-нибудь?

— Да, не помешало бы… Слушай, он свой кабинет закрывает?

— Когда как. А что?

— Глянь, если будет такая возможность… Во-первых, нет ли у него телефона или адреса профессора, который про его дудушку что-то писал… И потом, случайно не знаешь, где его загородный дом? Ты говорила, он какие-то фамильные развалины купил под Питером.

— Я не знаю, но в бумагах должно быть чего-нибудь… Я помню, он тогда долго переговоры вел по поводу этого участка, еще, кажется, кому-то денег давал за справку, что исторической ценности он не имеет.

— Да, посмотри пожалуйста. Перезвонишь, если что-нибудь будет?

— Ладно. Вы будьте у телефона, я сейчас наверх поднимусь, посмотрю, может быть там открыто.

— Давай, ждем.

Мы перекурили и полистали старые карты. Ничего там путного не было. Минут через двадцать Света позвонила.

— Але, это я опять. Я из кабинета Розенталя, тут пусто пока.

— Нашла чего-нибудь?

— Нашла. Адреса профессора нигде нет, но у Розенталя в столе несколько страниц из какого-то журнала, статья называется „Черные грани девятнадцатого века: мошенничество, шарлатанство, суеверия“. А автор — В.М. Шаройко, доктор исторических наук, профессор». Это он?

— Да, наверняка. Там не сказано, где он работает — университет, кафедра?

Света пошелестела страницами:

— Нет, нету ничего.

— Ну ладно. Фамилия с инициалами — я думаю, мы его и так найдем. Еще что-нибудь есть?

— Есть. Вот карта автомобильная, на ней помечено — «бывш. имение Розенталей». Почерк, по-моему, шефа.

— Отлично. Где это?

— Километров двести по шоссе на Псков. Поворот в сторону Чудского озера.

Валерке сориентировался по атласу.

— Прекрасно просто… Может быть, и это не все?

— Ты знаешь, есть еще какие-то непонятные бумаги… Они, по-моему, очень старые. Желтые такие, потрепанные. На одной наверху — герб и напечатано «Князь Дмитрий Розенталь», сам текст — от руки. Похоже на письмо. Вот послушай:

«Моим алчущим родственникам… Пережить меня — заслуга невелика. Но небрежение к труду моему, плоды которого столь желанны для каждого смертного, налагает на вас обязанность отыскать ключ к столь влекущему вас…» Тут страниц десять… Ладно, потом сам почитаешь. И еще несколько: «План имения»… Что-то насчет склепов при Киновеевском монастыре… кстати, он рядом здесь был, там и сейчас кладбище… А следующая… Слушай, тут идет кто-то. Мне сейчас вниз надо, а попозже, если порошок в машине есть, я попробую отксерить. Встреть меня с работы, хорошо? Все, целую. И, Валера… лучшая лесбиянка — это ты.

Раздались короткие гудки.

— Что она там откопала?

— Хрен поймешь… Вечер скоро, поехали обратно. Там узнаем.

Телефон опять зазвонил. Коллега нажал кнопку.

— Иванов это. Мы тут с людьми переговорили — хватит с этим мудаком церемонится. Я рассказал кое-кому про его номера… думаю, он нам сам скажет, кто там с ним второй был, что они делали и зачем… Хотите — поехали с нами. Он, кстати, где сейчас?

— Я не в курсе, но мы как раз в его контору собирались. Там девушка знакомая работает, может быть, она что-то знает.

Я влез в разговор:

— Только не маячьте перед зданием. К нему сейчас у многих дела, вы же видели. Остановитесь квартала за два.

— Хорошо. Не найдешь нас — звони на трубу.

— Договорились.

* * *

Мы сидели в машине неподалеку от «Заката».

Рабочий день давно закончился. Ближе к горизонту в домах сначала зажглись, а потом стали постепенно угасать огни, на проходящем через мрачные пустыри Дальневосточном проспекте тускло светили фонари. Порывы ветра гремели крышами гаражей на другой стороне дороги, завывали в полуразрушенных башнях химкомбината, шелестели высохшей травой на насыпи, отделяющей болота Веселого Поселка от асфальта.

Я посмотрел на часы: второй час ночи. Света из здания так и не вышла. Мы звонили ей несколько раз из автомата, но трубку в конторе никто не брал.

Братки резались в карты в стоящем неподалеку джипе. В салоне горел свет, играли они на раздевание, и издалека машина напоминала передвижной гей-клуб. Изредка оттуда выбрасывали окурки и пустые банки из-под пива.

Иванов сидел с нами и молча курил. От идеи брать контору приступом мы отказались, о чем я начинал уже жалеть… Что происходило внутри? Пара окон на втором этаже продолжала гореть, и можно было предположить, что у них какая-то срочная ночная работа… Но верил я в это с каждым часом все слабее, мрачные предчувствия понемногу выветривали охотничий азарт. Похоже, что секретаршу мы подставили.

Ближе к двум ночи к воротам подъехал фургон с черной полосой. Валерка на всякий случай включил камеру и стал снимать.

Дверь открыл, кажется, Павлов. Из кабины вылезли несколько хмырей и вошли внутрь. Через несколько минут они стали выносить тела, завернутые в простыни.

— Что они там делают?

— Хрен их знает… А, помнишь, Света говорила, что в крематории холодильник сломался, и они по договору хранят до сжигания собранных на улицах бомжей? Наверно, за ними и приехали.

Машину грузили долго. После первых сорока минут хмыри достали из кабины пару бутылок водки и сделали перерыв. После этого работа пошла веселей, только грузчики то и дело спотыкались на ступеньках; хорошо что тем, кого они носили, было все равно, уронят их или нет.

Еще минут через сорок санитары передвигались уже с большим трудом. Хватаясь за двери, перила, стены, они героически преодолевали нелегкий путь от крыльца до машины, но получалось у них все хуже и хуже. И вот, наконец, с громким матом державший впереди носилки алкоголик грохнулся мордой об асфальт, следом за ним упал и второй, а тело с носилок покатилось по наклонному въезду к воротам, освобождаясь от простыни. В слабом отблеске фонарей мелькнули знакомые крашеные волосы…

У меня похолодело в желудке. Внезапно вспотевшими руками я нашарил на приборном щитке Москвича клавишу и включил фары на дальний свет.

Валерка чуть не выронил камеру, Иванов выплюнул в форточку сигарету и рванул дверцу, из джипа полезли голые бандиты… На асфальте лежала мертвая секретарша похоронной конторы.

* * *

Розенталя в конторе мы не нашли. Если верить его заместителю, получалось, что он уехал куда-то примерно в то время, когда мы последний раз говорили со Светой по телефону. От клиента с бригадой толку не было никакого, а Валера из-за секретарши страшно расстроился, и той же ночью напился до поросячьего визга.

Мне оставалось только ждать.

Целый день я сидел на балконе, наблюдал за плещущимися под окнами верхушками деревьев, курил и думал, что нам делать дальше. Постепенно стемнело, в девятиэтажке напротив зажглись окна, далеко внизу заскользили блуждающие огни окурков, в кустах мелькали отблески костра, зажженного местными хулиганами. Тревожно выл ветер.

Поздно вечером протрезвел коллега. Выглядел он ужасающе, как и все в этом деле. Неправда, что все проспиртованное хорошо сохраняется: Валера был похож на мумию, изготовленную без применения консервантов. Думал и говорил он с трудом, был мрачен:

— Второе убийство в этой конторе… Что-то с ней не то.

— Да, странно. Сначала Нина решила рассказать что-то про родственников Розенталя, немедленно поскользнулась и разбила голову в морге. Теперь Света нашла какие-то бумаги на эту тему, и ее тут же попытались кремировать с бомжами… Может, там и правда есть, что скрывать?

— Ты знаешь, — Валерка отхлебнул кока-колы, и его чуть не стошнило, — мне кажется, следующим будет Павлов. Он нам столько о Розентале рассказал… А те две только собирались.

— Да ну… Как раз наоборот: если он уже все рассказал, мочить его поздно. А кроме того, когда мы говорили, дверь в кабинете была закрыта, и подслушать нас вряд ли кто мог… Похоронная контора — это не посольство, жучки там вряд ли есть. Скорее червячки.

Но я-то думал, тебе понравилась версия о некрофилии. Обрати внимание, погибают пока только девочки. Может быть, убийца руководствуется половым признаком?

— Интересная мысль… То есть длинный язык — это только лишь предлог… Убийце важнее длинные ноги, высокая грудь, еще что-нибудь… Над этим стоит подумать.

Но скотина этот Розенталь, однако. Такая женщина была… Убил бы гада. Надо его найти и стать Иванову.

— А почему именно он? Убить мог кто угодно. То, что на него все указывает — скорее довод в его защиту. Что он, дурак совсем, сам себя подставлять?

— А может, псих? Не сдержался, бывает.

— Это, тоже возможно… Кроме гадостей, которые все подряд о нем рассказывают, мы, в общем-то, о Розентале толком ничего и не знаем. Ты его видел один раз издалека, а его вообще не встречал… Он может оказаться кем угодно.

— Света говорила, что он здорово изменился после погрома. Когда ему крышкой гроба по голове заехали — всякое могло произойти.

— В общем, да. Надо бы на него посмотреть.

— Согласен.

— Деваться ему в общем-то и некуда… Скорее всего, он в загородном доме. Ты когда за руль рискнешь сесть?

— Ну… завтра давай попробуем. Сегодня отдохнуть надо.

— Ладно, завтра — так завтра… Но особенно тянуть не стоит. Розенталем этим интересуется столько народу, что долго он не проживет.

* * *

Бывшее имение князя находилось в глухом лесу.

Осматривать дом мы собирались без разрешения владельца, да и спугнуть Розенталя был бы обидно, поэтому выехали мы ближе к вечеру. В окнах машины проплывали пожелтевшие деревья, заваленные павшими стволами овраги, черные поляны сгоревшего торфа. Ветра не было, но сверху медленно падали сухие листья, в свете фар они отбрасывали скользящие тени, похожие на летучих мышей.

Мне показалось странным, что место, в котором неплохо сохранились, как я слышал, некоторые каменные постройки, никого так долго не интересовало. Агент по загородной недвижимости, которого мы наняли проводником, по пути рассказал, что земля со всем, что на ней было, досталась Розенталю почти даром.

— Ладно что вообще взяли. Мы когда начали работать с этим участком, думали, он сразу уйдет. Расписали в каталоге: «бывшее дворянское имение, с фрагментами оригинальных построек восемнадцатого — начала девятнадцатого веков.» От города, правда, далековато, но ладно, и не такое брали. Сейчас модно покупать землю со старыми зданиями, на них тратят большие деньги, сносят все, кроме фасада и каминов, и отстраивают заново. Вариант казался очень перспективным.

Я, правда, тоже сначала удивился, почему там так долго никто не жил. Место, конечно, мрачноватое, но я решил, что о доме просто забыли. И потом, добираться неудобно — дорога через лес почти заросла; электричество проводить дорого — километров сорок надо столбы ставить… Но оказалось, дело не только в этом.

Как только мы стали показывать место покупателям, пошли какие-то странные разговоры. Я сначала не понял, с чего они начались. Потом подумал на историка — возил я туда одного типа пару лет назад, он, кажется, книгу писал о бывших владельцах. Профессор с бородкой, в очках, козел козлом. Он тогда дня три там копался, нашел какие-то старые подвалы.

— Шаройко?

— А, так вы его знаете?

— Да нет, слышали просто. И что он, сплетни стал распускать?

— Нет. Он, по-моему, написал статью, и там были легенды, связанные с этим местом. Кто-то ее прочитал не тем местом…

Отыскались вдобавок старушки сумасшедшие, они жили когда-то поблизости. Километрах в пяти от развалин раньше деревня была, лет двадцать назад она сгорела. Бабки эти в юности наслушались всякой ерунды, и когда после статьи Шаройко пошли разговоры, какой-то журналист, мать его в задницу, отыскал старух и записал плоды их старческого маразма… А может быть, сам все придумал. После этого цена участка стала быстро падать, еще немножко — пришлось бы приплачивать, чтобы взяли.

— Печально. А что бабки-то наболтали?

— Да бред полный… Лучше бы сериалы смотрели, проститутки старые.

— А все-таки? Вы же участок продали, теперь можно говорить.

— Продал… Я на бензин, пока покупателей возил, больше потратил, чем со сделки получил.

— Ну расскажите, интересно.

— Ммм… В общем, сначала прошел слух, что на этом месте было когда-то кладбище.

Там действительно что-то находили странное, только было это очень, очень давно. Еще, кажется, в девятнадцатом веке хозяина, Розенталя, убили. С его смертью началась какая-то чертовщина.

Хотя наследники у него были, родственники, жить они здесь не стали. Я сначала не понял, почему — дом крепкий был, это видно даже из того, что от него сейчас осталось.

В общем, после смерти князя в деревне стали ходить слухи о каких-то огнях ночами в имении, шуме непонятном… Это было странно — там уже не жил никто. Пару раз ночью люди ходили туда посмотреть, что происходит, да так и не возвращались. Некоторых утром находили около дома, некоторых в доме, а остальные так и пропадали.

В принципе, весь этот бред еще можно как-то объяснить — мало ли, лазают всякие по брошенному дому, ищут, чего бы спереть. Кто застукает — убивают. Хуже то, что наутро в имении появлялись свежие ямы, в некоторых были непонятно откуда взявшиеся трупы… Мертвы они были давно, но сохранились совсем неплохо.

Вот тут бредни пошли на полную катушку. Получалось, что земля здесь какая-то странная, покойник лежит в ней целым десятки лет. Треп пошел еще дальше. Трупы уже стали вылезать по ночам из могил, гулять вокруг, вроде бы их даже кто-то видел… Примерно в это же время наследники князя решили, что жить им здесь необязательно, но продать землю так и не смогли. Тут я пошел дальше их.

Я когда занимался участком, долго пытался понять, откуда эта чертовщина могла пойти… Во-первых, транспорт, естественно, был тогда не тот, место считалось довольно диким — от города далеко, железной дороги рядом нет. И главное, это не только сейчас участок находится в лесу, тогда было то же самое. Что там творится — в деревне могли лишь догадываться, видеть огни и слышать шум можно было разве что с колокольни церкви, оттуда много не разглядишь… Плюс к этому про князя, которого убили, говорили странные вещи — как я понял, у него были у него были проблемы с головой… Кстати, родственник его, который у меня дом купил, тоже, кажется, того.

— Интересно… А в чем это проявляется?

— Да взгляд у него какой-то дурной… Ладно, черт с ним. Смотрите, приехали почти. За этим поворотом будет прямая просека, в конце — ржавые ворота. За ними начинается имение.

— Отлично. Валер, сворачивай в кусты. Нечего на дороге торчать… Вы нас тут подождите, ладно? И не зажигайте свет.

Непонятно, дома ли Розенталь. Может, нас и не ждет никто.

* * *

В рисунке ржавых завитков ворот, опиравшихся на башни с осыпавшимися кирпичами, на фоне ночного неба угадывались инициалы бывшего владельца — Д. Р., Дмитрий Розенталь. Фонарики у нас были, но включать мы их не решались. Розенталь-младший, который, возможно, находился где-то совсем рядом, мог сбежать, а мог и выстрелить: человек со странностями, заранее угадать его настроение очень трудно.

Мы шли в полной темноте, никаких огней видно не было. Метрах в ста впереди виднелись контуры полуразрушенного дома, кажется, когда-то в нем было как минимум два этажа. Слева угадывались следы каменного забора, а справа я разглядел среди деревьев остатки беседки. Когда-то вокруг дома, наверное, был парк, но он давно смешался с лесом. От дорожек не осталось и намека, и мы постоянно спотыкались о попадавшиеся тут и там холмики.

— Чертовщина, — прошептал коллега, — какие-то подозрительные кучи. Может, здесь и правда кладбище?

Я не стал спорить.

— Да запросто. Это было бы неоригинально. Знаешь, от метро «Проспект ветеранов» пройдешь вглубь кварталов пять — там хрущевка стоит, огороженная забором таким, а внутри — братские могилы. Живут люди, и ничего. О Волковском проспекте я и не говорю, там те же хрущевки стоят прямо посреди кладбища. Никогда этого не понимал — земли, что ли, в шестидесятых было мало?.. Но Розенталь был человек особенный, может быть ему так даже нравилось.

— Б…., извращенец. И где он сам? Вот сидит сейчас с ружьем на каком-нибудь на дереве.

— Это не исключено. Наверно, поэтому и света нигде нет… Давай вокруг дома обойдем. Может быть, с другой стороны окна горят.

Стараясь не грохнуться в темноте, мы повернули направо и пошли в обход. Здание во многих местах было здорово разрушено. Парадный подъезд, выглядевший когда-то, по всей видимости, весьма внушительно, из четырех колонн сохранил только две, а крыша над крыльцом обвалилась. Стена с правой стороны тоже основательно осыпалась. Но странно: в двух местах, как мне показалось, дыры в стене были довольно свежими, и осыпались камни, похоже, не сами собой. Я захотел поделится своим наблюдением, но коллега, вместо того чтобы меня выслушать, тихо вскрикнул и провалился куда-то вниз.

— Вот зараза, — прошептал он снизу, — Какого черта тут яма? Это же не город, чтобы трубы менять.

Я лег на траву и, прижав фонарик к стенке, включил его.

Обрыв шел вдоль самого дома, и уходил куда-то вниз, под полуобвалившуюся стену. Тянуло сыростью, не видно было почти ничего. Ободранные стены с одной стороны, и оплывшая земля с другой. Наверно, это и был вход в подвал, раскопанный профессором.

Я спрыгнул вниз. Вместе мы прошли метров десять вглубь. Пол был засыпан осколками камней, несколько раз попадались ведущие вниз ступеньки. Щелей я не заметил, и бояться, что свет увидят, не стоило. Сначала под лучи фонарей попадались только старые камни, кое-где стена была из кирпичей. Через полукруглую арку мы попали в довольно высокое для подвала помещение, в углу которого была изъеденная червяками дубовая дверь с набитыми на нее железными полосами. Стараясь не наступать на скрипящие под ногами обломки чего-то похожего на цемент, мы медленно подошли и прислушались. С обратной стороны было тихо.

Замок из двери был выломан. Когда я на нее надавил, мне показалось, что скрип должен услышать оставленный нами километрах в двух отсюда агент… Но либо хозяина не было дома, либо звукоизоляция здесь была, как в студии звукозаписи: никто не появился… Мы вошли.

Это был странный зал. Окна отсутствовали — потолок был, наверно, метра на три ниже земли. Вдоль стен висели полки, по углам стояли старинные шкафы, некоторые были стеклянными, как в магазинах… В углу под лучом блеснуло что-то светлое, в человеческий рост. Я вернул луч фонарика… оп-па. В углу стоял скелет.

— Кабинет биологии, значит? — Коллега подошел поближе к скелету и стал рассматривать, на чем он держится. — Его за шкирку к потолку прицепили.

На большом столе из красного дерева стояли колбы и что-то вроде самогонного аппарата, а также несколько горелок. Все это было покрыто вековым налетом пыли, как и книги на полках. Названий на потемневших переплетах разглядеть я не смог.

Что там было в шкафах, через грязные стекла тоже было не видно, но в некоторых предметах угадывались заспиртованные части человеческих тел. А вот на железном шкафу напротив двери стояла закрытая наглухо стекляшка с настоящей человеческой головой. Глаза открыты, подстриженные под горшок волосы слегка взъерошены, выражение лица растерянное… Куда мы попали?

— Ты знаешь, это все, похоже, от прежнего хозяина. Смотри, мебель старая, пробирки какой-то странной формы — наверно, раньше такие делали… Помнишь, заместитель Розенталя говорил, что у них в роду были врачи и ученые?

— Да, что-то в этом роде… Только вот эта штука в интерьер не вписывается.

В углу на полу стоял длинный цинковый ящик. На крышке был обрывок бумаги с печатью и вписанными от руки цифрами с подписью, а по бокам крышки — следы сургучных печатей.

— Интересно… — Валерка подошел и сдернул с него крышку. Я посветил фонариком.

Внутри лежала девушка лет двадцати. Сохранилась она неважно. Кожа была в пятнах, нос торчал как-то криво. Но судя по прическе, слишком старой покойница быть не могла — жила она примерно в семидесятых — начале восьмидесятых… И пахла ужасно.

Я понял, кто это.

— Из коллекции Розенталя-младшего. Помнишь, я тебе говорил, как мне адвокат своим музеем хвастался? Он тогда еще рассказал, до чего ревность доводит… Вот результат.

— Ага, так он тут, наверное, некрофилией занимался? — Обрадовался коллега.

Я с сомнением посмотрел на девушку:

— Уж не знаю даже…

Валерка махнул рукой:

— Да брось ты, точно. Слушай, есть тут, где спрятаться? Давай попробуем снять как-нибудь, как он это делает.

— Посмотрим… Но даже если он не для этого ее здесь держал… Не понимаю я таких глупостей. Зачем ему это надо?

— Я тоже не понимаю, но извращенцев трудно понять. С дедушкой они, наверно, похожи… Что-то мне это все напоминает. Помнишь историю про водочного миллионера? Он любил одну стриптизершу, а ей деньги были нужны на наркотики, она его шантажировала. Из клуба, где работала, выходить боялась. Он послал людей, они ее убили, распилили на части и вынесли в коробках из-под платьев. Все потом долго пытались угадать, как она из охраняемой гримерки исчезла…

— Да, помню. Он ее склеил и хранил в аквариуме со спиртом как память о разбитой любви… Но эту же вроде сам Розенталь не убивал?

— Кто знает… Ладно, пойдем. Надо будет как-нибудь вернуться с камерой… Тут есть, на что пленку извести.

Мы выбрались на улицу. Выйти из полного расчлененных трупов вонючего подвала на свежий воздух было приятно. К тому же, когда мы обошли вокруг здания, стали попадаться, наконец, признаки наличия хозяина. У черного входа в дом стояла девятка Жигулей, в двух окнах рядом с дверью виднелись тусклые отблески свечей.

Мы подошли к девятке. Задняя дверь была другого цвета — значит, меняли.

— Это ее клиент сшиб трупом Сереги… Все сходится.

Отблески свечи неожиданно погасли. Из дома раздался стук закрываемой двери.

— Зараза… Неужели он нас услышал?

Но он не услышал. Из-за угла дома, куда мы успели спрятаться, мы видели, как из дверей не спеша вышел тощий высокий человек. Он подошел к машине, сел на водительское место и завел двигатель. Прогрев мотор, развернулся и медленно поехал в сторону ворот.

Валерка шепнул:

— Похоже, это Розенталь. По крайней мере, рост — точно его.

— Б…, не хватало его теперь упустить. Хорошо, здесь дорога плохая. Быстро он не поедет.

* * *

Нам повезло. Когда мы добрались до Москвича, кормовые огни девятки еще мелькали вдали. К тому же, у Жигулей было что-то с глушителем, и из-за треска своего двигателя Розенталь вряд ли мог расслышать наш Москвич, а мы не теряли его даже за поворотами. Фары мы не включали.

За рулем был Валера, агент дремал, а я смотрел в окно на ночной лес и пытался понять, к чему привело наше расследование… Вопросов пока оставалось слишком много.

Во-первых, неясно, связано ли друг с другом все, что мы выяснили? И если да, то когда и как началась эта история? Этой осенью, когда кто-то изуродовал труп владельца казино? Или еще раньше, когда неясная причина заставляла Розенталей шляться ночами по кладбищам? Извращенцы среди них могли попадаться, да они наверняка и были, но в наследственную некрофилию я все-таки не верил. Это было бы уже полным бредом.

В то же время ужасы, рассказанные заместителем Розенталя, не были похожи на чистые сплетни. За годы разведения журналистских уток я с высокой вероятностью научился отличать придуманную историю от настоящей. Павлов излагал все довольно складно, и в целом его рассказ выглядел достаточно правдоподобно, но все же он явно чего-то не договаривал… Чего? И почему?.. Понять этого я пока не мог.

Не мог я понять и того, кто убил двух женщин в похоронной конторе. Случай с Ниной был уже давно, вряд ли нам удастся что-то с ним выяснить. Но вот со Светой мы здорово лоханулись. Смерть ее была на моей совести, надо было быть осторожнее… Кто-то подслушал наш разговор или видел, как она просматривала бумаги.

Поскольку бумаги касались дел Розенталя, первым кандидатом в убийцы был, вроде бы он… Но не все так просто. Если предположить, что зло исходит от кого-то одного, вряд ли можно поверить, что похороны Сташенко испортил тоже Розенталь, которого за это били долго и больно, а потом еще повесили на него кучу бабок.

В принципе, подозрительной фигурой можно считать Павлова, который был один в офисе, когда мы нашли тело Светы. Но с какой стати ему так пакостить шефу? Подрывая бизнес Розенталя, он здорово теряет в деньгах, может и без работы остаться. В то же время кто угодно из персонала мог быть куплен владельцами конкурирующего похоронного бюро. Деньги в этой сфере крутятся достаточно большие, дела у Розенталя до этого шли совсем неплохо, и игра стоила свеч.

Но интереснее всего мне было понять, как диверсия в морге связана с наследственными странностями Розенталей. Конечно, события могли просто совпасть во времени, но мне хотелось верить, что связь здесь есть. Она превратила бы всю историю в один большой и хорошо закрученный сюжет, в котором каждая мелочь была на своем месте, а в конце объяснялось все… Но объяснение это нам еще только предстояло искать.

Что за чертовщину мы только что нашли в княжеских развалинах? По моему, это скорее похоже на древнюю лабораторию, а может быть, так должен был выглядеть в то время кабинет каждого деревенского интеллигента… В истории я совсем не силен.

Это сейчас стекляшки ассоциируются с любительским изготовлением наркотиков, а в то время они могли указывать на некие химические опыты. Заспиртованные части тела, в моем понимании, должны быть интересны прежде всего врачу или биологу… Хотя насчет спирта это тоже спорный вопрос. Цвет жидкости был каким-то необычным.

Что там Павлов говорил насчет родственников Розенталя?.. Тоже — врачи, биологи. Но все-таки больше эта комната была похожа лабораторию алхимика. И почему в подвале? Для чего нужна была такая секретность? Даже вход в подземелье, находившееся, как я понял, еще ниже подвала, профессору пришлось искать несколько дней.

Наконец, вся эта чушь про кладбище рядом с домом. Гулящих покойников вряд ли следовало принимать в расчет, но я по опыту знал, что слухи не появляются на пустом месте. Было ли это как-то связано с опытами князя Розенталя в найденной нами комнате?

И что за привидение видел незадолго до смерти Дмитрич, выслеживавший насильника своей мертвой жены?

Черт возьми, что же делал Розенталь на кладбищах? Если в каких-то моментах еще можно было сомневаться, то его поездки подтверждались вроде бы независимым свидетелем — адвокатом. Оснований не верить ему у меня не было, хотя опять же, получалось, что все так и норовили рассказать о Розентале какую-то гадость. Такой уж он человек?

И куда понесло на ночь гладя Розенталя, чего ему не спится? Чем больше я думал, тем меньше понимал, чем же все кончится.

Через несколько часов мы поняли, что он едет в город. Высадив агента на перекрестке с Народной, где в любое время суток можно было поймать машину, мы выдали ему сверх гонорара небольшую премию попросили молчать. К тому времени стало ясно, что Розенталь едет в свой офис.

Около трех ночи девятка остановилась перед бывшим кино на Дальневосточном. Слово «Закат» горело багровым неоновым светом, а «бюро ритуальных услуг» терялось в темноте. В окнах света не было, вокруг было пусто, только на площадке перед входом стояли автобус-труповозка и чья-то легковая машина.

Розенталь отпер служебный вход и вошел внутрь. Что он собирался там делать? Мы вглядывались в окна, ожидая, в каком появится свет. В это время со стороны автобуса послышался негромкий звук, похожий на хлопнувшую дверцу… Но рядом никого не было.

Неожиданно загорелось одно окно на втором этаже «Заката», тут же оно и погасло. Через пару минут из служебного входа появился Розенталь, в одной руке у него поблескивали ключи, в другой была лопата. Он шел к автобусу.

Валерка машинально потянулся к камере. Глаза его сияли.

— Уникальные кадры некрофила за работой… Это то, что нам нужно! Такое не сыграешь… Не дай бог упустим.

Розенталь завел автобус, включил фары и выехал на Дальневосточный.

* * *

Ехали мы недолго. Уже через пару километров автобус свернул в сторону Невы. Я быстро посмотрел карту города: мы находились перед Киновеевским кладбищем. Перед самой смертью секретарша сказала по телефону, что некоторые бумаги в столе Розенталя касались кладбища при монастыре, который был здесь когда-то.

Обидно, но ехать дальше было нельзя. В любой момент Розенталь мог заглушить двигатель, тогда бы он сразу услышал сзади шум нашей машины. И теперь, пока мы его там найдем, он мог успеть сделать что угодно, даже выехать с другой стороны на набережную.

Отогнав машину в тень и взяв камеру, мы быстрым шагом двинулись вперед. Автобус к тому времени скрылся из вида, мы не слышали ничего, кроме шума ветра в старых деревьях… Ситуация выходила из-под контроля.

Так мы шли минут пятнадцать. Автобуса нигде не было, но и свернуть он никуда не мог: единственной дорогой, пригодной для машин, была та, на которой находились мы.

Справа что-то блеснуло. Прятаться было уже поздно, да и свет шел совсем не с той стороны, куда скрылся Розенталь… Неторопливые шаги приближались, наконец на дорожку вышел древний дед с фонариком и палкой. Дед сурово посмотрел на нас.

— Чего вы тут ночью шляетесь? Заблудились?

— Добрый вечер… А вы кто?

— Сторож. Сторож на этом кладбище. А вот вы кто?

Я полез в карман за своей просроченной журналисткой ксивой и протянул ее деду, прибавив к ней сотенную бумажку.

— Газета «Криминальная столица»… Нам звонили в редакцию, говорят, что-то здесь не то… У вас тут некрофилов нет?

Дед внимательно осмотрел сотню, направил фонарик себе в лицо поглядев ее с на просвет. Ксиву он открывать не стал, вернул ее мне и пожал плечами.

— Некрофилов давно не было.

Достав из кармана пальто бутылку водки, он жестом предложил нам; когда мы отказались, хлебнул сам.

— Последний раз, помню, ловили их году в девяносто четвертом. Я уже здесь работал в то время… Зима, помню, была. Делаю обход ночью, смотрю, около ямы двое… Там девушку как раз перед этим похоронили. Знаешь, девственниц в свадебных платьях в гроб кладут, чтоб они, значит, на том свете старыми девами не остались… Эта и не осталась. Два мудака ее раскопали, а покойница как камень, холодно было… Один ее на голову поставил — по другому, видно, не вставить, затвердело там все. А второй рядом стоял и сам себе дергал… посмотреть пришел.

Ну, я заорал, прибежал напарник. Хорошо что он трезвый был, когда пьяный — его можно самого зарывать, не проснется. А те, значит, ругаться стали… Потом денег предложили.

А мы зачем-то отказались, ментов вызвали. Вот дураки были… Нам потом за тот случай на двоих премию дали — сто пятьдесят тысяч, это сейчас сто пятьдесят рублей… Суки! Б…и! Ненавижу! Некрофилы нам два лимона давали… Ох, вспомнить страшно.

Дед опять достал бутылку, допил и яростно отбросил в сторону. Бутылка попала в бронзовый памятник и разлетелась на куски; осколки блеснули при свете звезд. Коллега поинтересовался:

— Что же эти некрофилы зимой пришли? Летом, наверное, копать удобней, земля не такая твердая.

— Да понимаешь, летом светло, люди ночами шляются. И покойницы здорово воняют. Нет, некрофилы — они чаще зимой ходят… Щас пока не сезон.

— Жалко, жалко… Но, может, повезет? Давайте пройдемся по кладбищу. Только вы фонарик погасите, ладно? А то если есть кто, разбегутся. Я слышал, они пугливые очень.

Сторож погасил фонарик, и мы долго шли в темноте и тишине между покосившихся крестов, памятников, военных пирамид… Страх заползал в сознание постепенно. Сначала начинало казаться, что к шуму шагов Валерки и сторожа примешиваются еще какие-то поскрипывания рядом в кустах. Потом среди пятен лунного света, скользивших через просветы между деревьями, стали чудиться отблески прогнивших черепов и решетки грудных клеток, чуть позже к запаху опавших листьев как будто прибавился запах гниения… В голове почему-то крутились слова деда Ильи: «…как будто идет мужик с лопатой. А за ним, чуть дальше, что-то белое. Оно двигалось… за тем мужиком с лопатой двигалось. Потом уже, после, Дмитрич сказал, что по контуру это как бы фигура человеческая, но какая-то странная, и что-то белое на ней. Как саван…» Зараза, наслушался всякой ерунды.

В похоронный автобус с выключенными огнями мы чуть не врезались. В темноте он выглядел как черная дыра среди деревьев. Похоже, он был пуст. Двигатель успел остыть, люк багажного отсека, в который обычно задвигали носилки или гроб, был почему-то открыт… Зачем? Неужели Розенталь заранее запихал туда чье-то тело, чтобы закопать ночью на кладбище? Если так, то зачем ему это надо, не проще ли было сделать все днем?

Теперь, когда мы нашли пустой катафалк, поиски самого Розенталя представляли почти неразрешимую проблему. Хорошо конечно, что он не заметил нас и не сбежал, но как мы его найдем здесь, в темноте? Мы стояли какое-то время около автобуса. Как вдруг…

— Слышишь?

Справа от дорожки послышался какой-то шум, потом кто-то негромко вскрикнул… Было это довольно далеко, и расслышать что-то больше мы не смогли. Стараясь не натыкаться на деревья и могилы, мы втроем начали пробираться в ту сторону, но в этот момент из темноты раздался жуткий крик. Похоже было, что человек умирал. Надрывный вопль перешел в рычание… затем в бульканье… потом в хрип. Чуть позже мы услышали глухой стон, а потом наступила тишина. Ориентир был потерян.

Минут двадцать мы, уже с фонарями, шарили в темноте. Наконец, под лучом мелькнула куча свежевырытой земли… Рядом лежало два тела. Бледная женщина в темной одежде, задранной и кое-где разодранной, выглядела как-то странно… Застывшее выражение лица, закрытые глаза.

На трупе женщины лежал мужчина, брюки его были спущены. Из разбитой головы на платье женщины текла кровь, сам он тоже уже не шевелился. Когда мы подошли поближе и сторож посветил фонариком в лицо верхнему трупу, Валерка присвистнул:

— Елки, да это Розенталь…

* * *

Розенталя зарубили его собственной лопатой. Сторож, не изменяя привычке, опять вызвал ментов, и мы проторчали на чертовом кладбище до утра. Домой мы вернулись злые и невыспавшиеся, а единственным результатом ночной гулянки была кассета с видами кладбища и изнасилованным трупом.

Пожелав Валерке не увидеть во сне то, что было наяву, я вернулся к себе, часа два грелся в душе, а потом, почти засыпая, позвонил клиенту порадовать, что мстить шантажисту уже поздно. Иванов внимательно меня выслушал, хотя был он, похоже, с большого бодуна.

— Вот гад… Я думал, доберусь до него. Кто ж его грохнул?

— Пока неизвестно.

— Но это… На меня ж повесить могут? Типа было за что.

— Могут.

— Это было бы подставой. Если бы и правда я его…

— А это не вы?

— Нет. Я так хотел, но… но не сумел.

— Обидно. Что делать будем?

— В общем, это… Лишнего там про меня не болтайте. И узнайте, если случай будет, чья работа. С меня причитается.

— Договорились.

* * *

Когда я проснулся, было почти темно. Я сварил себе кофе, взял сигару и вышел на балкон.

Мягкие сумерки опускались на Веселый поселок. В морозном воздухе переливались фонари на улицах и красные огни проезжавших между деревьями машин; в небе вспыхивал сигнал невидимого в темноте самолета.

Откуда в этой истории столько трупов? — подумал я, стряхивая пепел вниз. — Смерти Розенталя особенно удивляться не приходится. Странно, скорее, что он прожил так долго: кто за ним только не бегал… Но непонятно все-таки он погиб. Кричали в темноте два раза. Второй раз — наверняка уже после смертельного удара лопатой. Но был и первый крик, гораздо более тихий, испуганный и как будто удивленный…

Что увидел человек, который кричал? И что значил открытый люк автобуса? Что Розенталь мог везти на кладбище? Я точно заметил еще у бюро, что лопату он взял с собой в кабину, а больше у него в руках ничего не было, автобус стоял почти под фонарем… хотя задняя его часть, в которой находится люк, была тогда в тени. Может быть, в этом и была причина смерти Розенталя? Он явно не в первый раз ездил ночами по кладбищам, и все кончалось до сих пор вполне благополучно. Неужели и вправду Розенталь поехал туда ночью, чтобы воспользовавшись, если что, документами владельца похоронной конторы и «специальным» автобусом, закопать там чье-нибудь тело? Вряд ли… Хотя сокрытие трупов, после, скажем, убийств, тоже, наверное, неплохой бизнес. Известно, что нет трупа — нет и уголовного дела. Такие услуги должны пользоваться спросом.

В этот момент мне опять почему-то вспомнились слова деда Ильи. Привидение, которое видели на местном кладбище за спиной Розенталя?..

Конечно, сейчас, на балконе своей квартиры, в привидение поверить уже трудно. Особенно в привидение, убивающее лопатой… Но вчера ночью, на кладбище, оно хорошо вписывалось в общую картину.

Если бы знать, как там все было в действительности… Сейчас убийство Розенталя при желании можно повесить на кого угодно.

Иванов вполне мог стукнуть его лопатой по голове, он был к этому давно готов. Но если даже так, как он мог знать, где его искать, если мы сами, несколько часов подряд следившие за Розенталем, только в последний момент узнали, куда он едет?.. Может быть, что-то случилось в тот промежуток времени, когда он от нас оторвался? Мы довольно долго трепались со сторожем, и на автобусе добраться до места убийства гораздо быстрее, чем пешком… А может быть, у него была назначена встреча заранее? Рассказывал же сторож, что некрофилы, бывает, приходят на дело вдвоем. Так копать быстрее, да и веселей, наверно… Хотя групповой секс — это на любителя.

Потом, вполне могли кончить Розенталя и гости с похорон Сташенко. Неустойки, по нашим сведениям, он им так и не выплатил.

Отомстить Розенталю рвались родственники покойников, изуродованных бандитами после скандала на похоронах. Деды, которых видел Валерка, жаждали мести. Вряд ли они так быстро успокоились.

К кандидатам в убийцы прибавлялись, к тому же, конкуренты из других похоронных контор — бюро Розенталя, несмотря на все усилия, продолжало работать. Нельзя было забывать о возможной мести за убийства Нины и Светы. О их связях мы вообще ничего пока не узнали, но в том, что повесить их убийства могли на Розенталя, сомневаться не приходилось — у нас и самих были такие подозрения.

Бросив вниз окурок сигары и выслушав, как его посадку восторженно обгавкали гулявшие под балконом собаки, я понял, что единственным выходом из создавшейся ситуации будут немедленные поиски профессора-историка, о котором мы уже столько слышали, но так ни разу его и не видели.

Нужно было торопиться. Как-то слишком быстро помирают все, кто связан с этим делом.

* * *

Нам повезло: профессор Шаройко жил по месту прописки.

Сворованную хакерами из пенсионного фонда компьютерную базу данных, из которой любой желающий мог узнать телефоны, адреса и номера паспортов жителей Питера, я купил на радиорынке на Казакова за сотню. Пока искал, у кого дешевле, мне раз двадцать предложили порнуху с девочками, мальчиками, бабушками, дедушками, разными зверюшками и вообще с чем угодно. Были садисткие шоу, секс с беременными, фильмы для педофилов, зоофилов, геронтофилов, съемки вскрытий, обрезаний, кастраций, дефлораций, операций по перемене пола, да и вообще много интересного… Мне стало любопытно, это я похож на начинающего маньяка, или они предлагают всем подряд.

Я постоял немного возле одного стенда, рассматривая диски… Другим не предлагали.

Профессор В.М. Шаройко нашелся почти сразу, хотя в Шароек в городе было около пятидесяти. Под эти инициалы попали всего двое, но второй по возрасту мог быть только студентом. Владимир Михайлович Шаройко, пятидесяти двух лет, жил почти рядом, на Искровском. Я позвонил и очень обрадовался, что профессор еще жив.

— Это из газеты «Криминальная столица». Я слышал, у вас интересное исследование о мошенниках. Было бы здорово узнать подробнее… Можно приехать? Отлично, мы с коллегой… Часа через два? Хорошо, ждите.

* * *

Описание «козел козлом» проводника-агента представление о профессоре давало вполне четкое. Чем-то он напоминал Гросса.

Специалисты по дракам типа Мориарти или не вылезающие из экспедиций Челленджеры водились, наверно, только во времена Конан-Дойля… Хотя, как ни странно, на стене в прихожей висело духовое ружье подводного охотника и ласты, а с фотографии в гостиной глядел через маску для плаванья сам профессор примерно того же возраста, что и сейчас. Круглый животик, по всей видимости, придавал ему хорошую плавучесть, а агрессивно торчащая борода отпугивала голодных акул. Сам профессор был в отличном настроении, говорил не переставая, а очкарик лет двадцати пяти, которого представил нам как своего аспиранта Костю, молча сидел в углу дивана и таращился на всех подряд.

Профессорская квартира ничего особенного из себя не представляла. Много книг, обои цвета морской волны, несколько моделей кораблей на полках, морские пейзажи на стенах, клетка с морской свинкой.

— Люблю море, в роду у меня было много моряков, — объяснил профессор. — И кандидатскую я защищал по достижениям русского флота, — Шаройко и разлил по рюмкам ликер. (Бутылку притащил коллега, ему только дай повод.) — А вот докторская уже была по истории преступности.

Вас, я так понимаю, интересуют мошенники девятнадцатого века? Поздравляю, достойный выбор темы. Без них история, а особенно в России, была бы бледной, как недодержанная фотография.

Большинство преступлений не представляют сами по себе никакого интереса для ученого. Кто-то кого-то обокрал, убил, пусть даже изнасиловал. Ну и что? Какие выводы может сделать из этого историк? Чаще всего никаких. В убийстве заметной исторической фигуры интересна обычно политическая интрига, причины и последствия того, что произошло — скажем, расстановка сил в дворцовом перевороте, влияние на последующие события, обусловленность предыдущими. А само преступление блекнет и задвигается на второй план, ход его излагается в документах сухо и неинтересно.

Мошенничество — совершенно особый случай. Что такое мошенничество? «Хищение чужого имущества или приобретение прав на него путем обмана или злоупотребления доверием…» В основе мошенничества лежит то, что жертва должна поверить, я подчеркиваю, поверить преступнику. Вы улавливаете, к чему я клоню? Зарезать кого-нибудь можно было совершенно одинаково как вчера, так и тысячу лет назад. Но вы можете себе представить, чтобы тема, которой разводили лохов сотню-другую лет назад, без всяких корректировок прошла бы сегодня? В каком еще преступлении так важны особенности быта, менталитета, структура общества, текущая обстановка?

Чтобы разработать оригинальную, красивую и безотказную идею мошенничества, преступнику мало быть тонким психологом и глубоким мыслителем… Он должен быть человеком своего времени. То, что было правдоподобно сто лет назад, покажется вам полным бредом сейчас, и наоборот…

Профессор заметил, наконец, в своей руке рюмку.

— Выпьем за доверие. Пока оно есть, интеллектуальная элита корыстной преступности не будет вытеснена бандитизмом, грабежами, вымогательством, воровством и прочими глупостями. Пусть люди верят друг другу.

Профессор разлил по второй. Блеск в его глазах жутким образом напоминал мне моего коллегу в его худших проявлениях, а за неплотно прикрытой дверцей мебельной стенки блеснуло несколько неначатых бутылок. Я понял, что вести машину сегодня придется опять мне. Кроме того, не исключено было, что все напьются, а разговор до нужной темы так и не дойдет.

— Профессор, вот кстати о правдоподобности… Мы недавно в деревню ездили, Малахово — может быть слышали? И один местный дед рассказал нам о легенде, которой во времена его молодости любили детей пугать. Не могу представить, чтобы кто-то в такое всерьез верил… Легенда о князе Розентале. Может быть, знаете?

Профессор издал радостный вопль:

— Розенталь, говорите? Этот парень, если б захотел, мог заставить поверить кого угодно и во что угодно. Не удивительно, что его имя до сих пор вспоминают… Тумана он успел напустить. Тумана и страха. А после его смерти связанных с ним ужасов развелось еще больше, чем при жизни.

Профессор задумчиво покрутил рюмку в руках.

— Давайте выпьем за красивую аферу как предмет искусства… — Глаза его загорелись. — Сотворить такое дано не каждому. Готовясь годами, используя любой шанс на удачу, соединив научные и полунаучные знания с тончайшим, (а иногда, правда, и довольно примитивным) спектаклем талантливый преступник может заставить поверить огромное количество людей буквально во все.

Давайте выпьем… А потом я расскажу вам, что мне удалось раскопать о личности Дмитрия Александровича Розенталя. А также о том, чего нет ни в одном архиве, но что, на мой взгляд, могло бы объяснить кошмары, связанные с его именем. Странно, что это не пришло в голову кому-то раньше…

Опрокинув рюмки, мы закусили загадочной смесью из салатной тарелки и закурили сигары, которыми я предусмотрительно запасся. Шаройко како-то время молча пускал дым на хрустальную люстру. На лице его время от времени появлялась лукавая улыбка, затем она сменялась нахмуренным суровым взглядом, а потом — блуждающим отсутствующим выражением. В целом профессор напоминал тихого помешанного.

— Дмитрий Александрович Розенталь, — начал он наконец, — личность многогранная и противоречивая. По одним сведениям, он был заметно опередившим науку своего, да нашего времени врачом-реаниматором, по другим — богохульником и чернокнижником, по третьим — некрофилом-гомосексуалистом.

Несомненными являются лишь два факта. Первый: до сих пор не было найдено ни одного хоть сколько-нибудь убедительного объяснения его фокусам с пролежавшими в могилах, иногда больше недели, покойниками. И второй: бесследное исчезновение после убийства князя накопленных им за период расцвета карьеры нескольких миллионов в золоте.

— А, вот оно что, — понемногу рассыпались мучившие меня так долго сомнения… Профессор кивнул и продолжил:

— Чтобы вы могли оценить мою версию происшедшего, я кратко изложу вам факты, собрать которые мне удалось в результате нескольких лет поисков. В одном серьезном издании была о нем моя статья, — Шаройко повернулся к книжному шкафу и протянул нам журнал, — вот посмотрите. Многого я, правда, к тому моменту еще не понимал, да и сейчас не все до конца ясно… Но в целом дело было примерно так.

Князь Розенталь родился в 1826 году. С титулом связана отдельная история, но она тут вроде не при чем, останавливаться на ней я не буду. Семья была хорошая, хотя и со странностями. Его отец, Александр Генрихович Розенталь, был в молодости довольно известным ученым, но позже увлекся некими подозрительными медицинскими опытами, и репутация его была безнадежно испорчена. В общем-то, на ученых-медиков, потрошивших ради собственного удовольствия покойников, всегда смотрели несколько неодобрительно. К тому же Александр Розенталь, за исключением самого начала карьеры, проводил свои исследования не где-нибудь при университете или городской больнице, а у себя дома, в имении… В глухих местах на такие вещи смотрели совсем по-другому.

Но дело в том, что на Розенталя-старшего косо поглядывали и в Петербурге. Сомнительная направленность его исследований порождала все новые и новые слухи, и постепенно над ним появился мрачный ореол свихнувшегося извращенца… Понять это можно. Что конкретно он изучал — сейчас установить уже нельзя. Но и в то время об этом могли только догадываться. По некоторым данным, интересы Александра Розенталя находились в области процесса гибели человеческого организма. Впервые я узнал об это почти случайно, когда в архиве одной больницы мне попались отдельные страницы рукописей, автором одной из них был некий А.Г. Розенталь… Точной формулировки его темы я не помню, но там было что-то про изменения в головном мозге, сердце и легких, происходящие в первые минуты после смерти.

В медицине я мало что понимаю, и составить свое представление о ценности для науки этой работы я не смог, а скопировать ее возможности у меня тогда не было. Когда же я всерьез заинтересовался историей Розенталей, вернулся в архив и попытался вновь отыскать эти рукописи, мне это не удалось. Они исчезли.

Но это не так уж и важно. Что было дальше с Александром Розенталем — представить нетрудно… Даже если бы у меня не было никаких сведений о нем (а я кое-что все-таки нашел), судьба его вполне предсказуема, она типична для того времени… Получив приличное образование и не имея необходимости зарабатывать частной практикой, Розенталь-старший стал вести независимые исследования. Вспыльчивый и раздражительный характер, склонность к уединению, а заодно и особенности его научных интересов привели к тому, что он покинул лабораторию при больнице и стал работать в своем доме, в глухом лесу, довольно далеко от города. Деньги у Розенталя были, хоть и небольшие, так что особых проблем у него поначалу не было…

Но вы представьте, что могли думать об уединенном доме, в который постоянно привозят необходимый для работы материал — свежие трупы, находящихся при смерти крестьян из соседних деревень? Что говорили о Розентале, круглые сутки проводящем в компании умирающих и покойников? К этому прибавьте крайне мрачный вид дома, большие странности в психике самого князя… И учтите, что то что я сейчас вам рассказал о его научной работе — все же остается предположением, и не более того. Четких доказательств этому нет… Не было их и тогда.

Говорили о князе разное. Некоторые считали его безобидным фанатиком, тратящим все свое время и деньги на науку… Такие в то время часто попадались, но Розенталя относили к этой категории очень немногие.

Были разговоры и о происходящих в имении сатанинских обрядах, обедах с мясом покойников и прочей ерунде.

Но были и другие слухи… Поверить в них было сложно даже тогда, да в общем-то, кроме безнадежных тупиц и запойных алкоголиков никто и не верил. Но говорили об этом все чаще. В двух словах, разговоры сводились к тому, что Александр Розенталь ищет способы возвращения к жизни мертвых тел. И в отдельных случаях ему это удавалось.

— Черт побери! Вы сами-то в это верите?

— Нет, конечно. А вот его сыну Дмитрию это в определенном смысле удалось… Но об этом позже.

Понимаете, в истории многие моменты уже никогда не удастся узнать точно, о них можно только догадываться. Каждый может предложить свое понимание событий… Но я уверен, что моя разгадка дела Розенталя безошибочна. Никому еще не удавалось объяснить все без исключения факты, связанные с этой темной личностью… Послушайте все по порядку.

Итак, поползли слухи, что Розенталю-старшему, в отдельных случаях, удавалось оживить мертвецов… Вы спросите, откуда мог исходить такой бред?

Во-первых, это могло быть простой выдумкой. Такой вариант тоже нельзя исключать, но я все же думаю, что дыма без огня не бывает… Причины могли быть вполне конкретными.

Прежде всего, похоже, что Розенталь-старший действительно пытался сделать что-то подобное… И при всей своей необщительности либо он сам, либо кто-то из домашних могли случайной фразой дать повод к сплетням. Кроме того, надо упомянуть, что у Розенталя время от времени появлялись ассистенты из Петербурга, а иногда и иностранцы, которые, часто загадочным образом исчезали. Не исключено, кстати, что именно на них он ставил эксперименты по попыткам реанимации свежих, двух-трехминутных трупов. Поэтому, видимо, Розенталю все время требовались новые ассистенты…

Так вот, кто-то из сбежавших вовремя мог проболтаться о характере исследований Розенталя, а фантазия рассказчиков довела эксперименты князя до успешного конца.

Кстати, не исключено, что у Розенталя-старшего и правда были кое-какие успехи в медицине. В Петербурге примерно в это время вышло несколько анонимных трудов на эту тему… Плохо в этом разбираюсь но, кажется, они действительно раскрывали кое-что новое в области реанимации. Если бы они были изданы под именем Розенталя, вряд ли бы их ждал успех.

Но не суть… С этим вторым вариантом объяснения слухов, крутившихся вокруг затерянного в глухом лесу дома Розенталя, связана и еще одна возможность.

Среди тел, привезенных князю для анатомических опытов, вполне мог оказаться живой человек в состоянии летаргического сна. Вернувшись живым из прозекторской Розенталя, он мог довести до инфаркта всю свою деревню и положить начало жутким сплетням… Кстати, в пользу этой версии свидетельствуют некоторые факты из биографии его сына. Жаль только, что прямых доказательств не сохранилось.

А может быть, все было еще проще. Розенталь, хотя врачом-практиком он был, как говорили, совершенно безнадежным, мог по ошибке вылечить в своем доме больного, в выздоровление которого никто не верил… На фоне многочисленных поездок в имение в один конец такой случай мог насторожить и породить нехорошие подозрения.

В двух словах, таким был Александр Генрихович Розенталь… Нетрудно представить, в каких условиях формировалась психика его сына Димы.

До восемнадцати лет он жил в заполненном трупами доме отца. Как я понял из некоторых документов, немногочисленная прислуга состояла из стариков, других детей там не было… Женщин тоже: жена князя умерла, когда ребенку было не больше трех лет. Обстоятельства ее смерти остались неизвестными, но есть свидетельства, что отношения с мужем незадолго до смерти у нее испортились, и как раз в это время князь испытывал недостаток в материалах для вскрытия. А дело это он любил… Но не важно. Обратить внимание следует на то, что ближайшая деревня находилась тогда километрах в двадцати от дома князя, который, хотя и имел привычку не обращать внимания на сына, запрещал ему удаляться от дома… Какой выход могла найти пробуждающаяся сексуальность юного Димы? Об этом можно только догадываться. Факты же говорят следующее: до восемнадцати лет он жил в имении, а после смерти отца принял решение продолжить семейную традицию и получить медицинское образование.

Есть свидетельства, что в молодости Дмитрий тяжело переживал неудачи отца, и возможно, желание довести его дело до конца повлияло на выбор жизненного пути.

За годы экспериментов отец истратил почти все свое состояние, и сын его на оставшиеся деньги мог лишь оплатить учебу и какое-то время жить. Итак, он приезжает в Петербург и поступает в университет.

Но долго учиться ему там не пришлось. Странности в поведении молодого князя почти сразу обратили на него внимание как сокурсников, так и преподавателей. Студенческие пьянки не интересовали Розенталя, настороженно он относился и к проституткам, от которых в Петербурге в то время деваться было некуда… Лишь два-три раза его видели в компании молодых гомосексуалистов.

Розенталя, как сначала казалось, интересовала только учеба, хотя по большинству предметов успехи его были скромными, а иногда их и вовсе не было… Но в анатомии ему не было равных. Все чаще он пропадал в подвалах больниц, оборудованных под морги, иногда оставался там ночи напролет. Работать он предпочитал в одиночку. Тем, кто приставал с вопросами, объяснял, что хочет продолжить эксперименты отца… Какое-то время это принималось на веру.

Гомосексуальные наклонности князя сами по себе не делали ему чести, но когда он на втором году обучения был замечен в связях с актерами анатомического театра, учебу пришлось прекратить. Сам Розенталь не очень расстраивался по этому поводу, потому что в морги его все равно перестали пускать, а больше ничего интересного в профессии врача он не находил.

Князь покинул Петербург и предпринял длительное путешествие в Африку. Было это в 1847 году… О том, чем он там занимался и какие места посещал, точных сведений нет. Сам Розенталь объяснял позже, что неудовлетворенность образованием, которое он мог получить в Петербурге, и стремление достичь совершенства во врачебном искусстве побудили его прервать обучение в университете и пройти стажировку за границей, в диких племенах центральной Африки. Князь высоко ценил близость к природе и знакомство с методами народной медицины, а также применяемые неграми-колдунами нетрадиционные методы лечения.

В 1851-м он снова появляется в столице… И с этого момента начинается головокружительная карьера князя.

За несколько месяцев, прошедших после возвращения, князю Розенталю удалось невозможное. Он смог убедить, и если не всех, то многих, что обладает особым даром воскрешения из мертвых.

— Но это же бред… Вся эта история — сплошной бред. Где он нашел столько лохов?

— Ну, молодой человек… Причин здесь несколько.

Во-первых, если хорошо поискать, лохи найдутся везде. Конечно, это было нелегко… Но вы представьте, что это было за время. Мошенников, пытавшихся делать что-то подобное, было тогда множество. Предсказания будущего, изготовление из чего попало золота и бриллиантов, лечение любых болезней без лекарств и операций… Спрос на такие услуги был, а говорили об этом чаще, чем о политике… Плюс к этому — множество новых изобретений, о которых мало кто имел четкое представление, научные открытия… От технических наук, медицины и химии ждали тогда гораздо больше, чем они могли дать.

Не забывайте и о репутации самого Розенталя. Я уже говорил вам, что отец его пользовался определенной известностью, хотя о том, чем именно он занимался, точно никто не знал. Но слухи ходили… Фамилия Розенталь вызывала довольно жуткие ассоциации. Поведение самого князя нейтрализации слухов, как вы поняли, не способствовало.

Ну и главное. Изучая многие тысячи случаев мошенничеств, я часто задумывался, как люди, не замеченные в ярко выраженном идиотизме, могли поверить в откровенно бредовые истории? Как? Ведь подозрения должны были возникнуть и у ребенка… А закономерность здесь, как мне видится, проста. Люди верят в то, во что им очень хочется поверить, очень.

Что значит, например, «жадность фраера сгубила»? Человек, страстно чего-то желающий, теряет осторожность, и попадается там, где холодный рассудок сразу почувствовал бы опасность.

Теперь вдумайтесь. Возвращение из мира мертвых — что может быть для человека желаннее? Что могут значить деньги, пусть даже очень большие, по сравнению с тем, что вернуть уже невозможно — человеческой жизнью? Расчет Розенталя, если я правильно разгадал его замысел, был безошибочен…

Валерка покачал головой:

— Все это верно… Но, по-моему, даже этого не достаточно, чтобы поверить в оживление покойников.

Профессор кивнул:

— Правильно. И поэтому он их действительно оживлял.

Розенталь привез с собой из Африки множество банок с лекарствами, каких-то рыб, кучу предметов культового назначения и негра-шамана, с которым, по достоверным сведениям, состоял в гомосексуальной связи. Шаманы правда, насколько я знаю, были у чукчей, а не у негров, но этого все почему-то называли именно так. Тут я тоже следую сложившейся традиции.

Итак, они несколько недель жили в снятой по дешевке квартире на набережной Фонтанки. Князь очень редко появлялся на людях, но если уж выходил, то обязательно в экзотической одежде, и всегда брал с собой любовника. Шамана же видели время от времени в дешевых кабаках в разных частях города, он неплохо говорил по-русски.

Черная карета князя, его роковой взгляд и крутящий задницей негр производили сильное впечатление на жителей Петербурга. Его появление стало сенсацией светской жизни сезона. Розенталь получал многочисленные приглашения на балы, обеды и другие мероприятия, но хозяева, пытавшиеся заполучить князя в качестве изюминки вечера, долгое время получали вежливые отказы со ссылкой на загруженность научной работой… Так было до тех пор, пока Розенталь не принял приглашение к графине Ершовой.

Многие думали тогда, что князь не смог отказать ей лишь потому, что за несколько дней до этого она потеряла любимого брата, которого, как говорили, любила даже больше, чем мужа. Ходили, кстати, об этом грязные сплетни… Через несколько дней после похорон ее муж, опасаясь ухода графини в длительную депрессию, а то и вовсе ее помешательства (в этом случае ему грозили большие денежные неприятности), вопреки правилам приличия, требовавшим соблюдать траур, собрал небольшую вечеринку, на которую был приглашен и князь… Князь пришел.

В дневнике одного из гостей сохранились отрывочные записи о том, как проходил вечер.

Хотя большинство собравшихся были близкими друзьями графини, многие чувствовали себя неловко, и в гостиной часто повисало неловкое молчание. Долго и нудно хвалили достоинства безвременно ушедшего графа, разговоры на другие темы как-то не клеились… Всех удивляла лишь внезапность его смерти — покойный не достиг и тридцати лет, ничем не болел, строил планы на будущее, в предыдущий вечер обедал дома и в отличном настроении отправился спать… А утром не проснулся. Но мало ли тогда было непонятных смертей? По внешнему виду тела врачи ничего не смогли понять, а вскрытие в таких случаях делать было как-то не принято… Но и об этой любопытной подробности в присутствии сестры покойного говорить стеснялись. Разговор завял.

Очередную паузу неожиданно разбил Розенталь. Не буду утомлять вас оборотами того времени, но, судя по описанию в дневнике, сказал он примерно следующее:

— Горе ваше велико… Но поводов для отчаянья нет. Если вы прикажете вскрыть усыпальницу вашего брата, мы с моим спутником посмотрим, что можно сделать… — На вопросы обалдевших гостей князь ответил уклончиво:

— Было бы жестокой ошибкой ограничивать возможности медицины излечением лишь живых. Как понял еще мой отец, процессы, сопровождающие гибель организма, могут быть повернуты вспять, и он сам несколько раз он был на грани того, чтобы доказать свои догадки практикой. В странах же, которые я посетил, колдуны много веков назад овладели искусством возвращения из мира мертвых… Итак, вы готовы убедиться в этом?

Графиню отговаривали. Князя обвиняли в сумасшествии, в попытках нажиться на чужом горе, хотя о деньгах разговор в тот вечер еще не шел. Розенталь хранил молчание. Графиню уверяли, что смерть человека — результат воли божьей, и не стоит пытаться повлиять на ход событий… Но тем же вечером гроб с телом графа был извлечен из фамильного склепа и перевезен в старый дом Розенталей.

Что там происходило, никто не знал. Но через несколько дней граф… вернулся домой. Он был жив.

Я пожал плечами:

— История интересная. Но объясняется она скорее всего слишком просто. Розенталь с графом могли сговориться. Инсценировали смерть… может быть, хотели разыграть гостей. А скорее всего, это было как-то связано с деньгами. Развели графиню — она же наверняка как-то отблагодарила Розенталя? Потом поделили гонорар с князем. Денег у него, вы говорите, почти не оставалось — папаша же все истратил?

Да в общем, все могло быть и еще проще. Труп графа закопали где-нибудь в ближайшем лесу, и вместо него из имения Розенталя вернулся похожий человек… Помните слухи о смерти Маккартни в шестидесятых? Примеров очень много…

— Вы правильно мыслите, это было первое, о чем я подумал. Не забывайте, я серьезно изучал историю мошенничества уже много лет. Но тут все гораздо сложнее.

Во-первых, из имения Розенталя вернулся самый настоящий граф Ершов, который прожил после этого лет сорок. Многие знали графа как до, так и после того, как он пролежал неделю в гробу… Он был общительным, открытым человеком, имел множество приятелей, и подменить его было практически невозможно. А в то же время до нас не дошло никаких свидетельств о том, что хоть раз возникли сомнения в личности графа… К тому же, он был очень богатым человеком, и с его смертью большие суммы переходили от одних владельцев к другим. И появление любых подозрений сразу приняло бы характер скандала.

Это, кстати, исключает возможность сговора графа с Розенталем… По моим сведениям, они не были знакомы до этого случая, и уж конечно не могли сговориться, чтобы надуть графиню, хотя ее благодарность Розенталю в денежном выражении была даже по тем временам огромной. К тому же, граф не был склонен к глупым шуткам, его репутация в светских кругах была безупречной, и я не могу поверить, что он мог разыграть свою смерть, только чтобы прославиться подобным образом…

Но и это не главная причина того, что я не могу согласиться с вашей версией воскрешения графа. Главным было то… что свой фокус с оживлением покойников князь Розенталь повторил после этого несколько десятков раз.

— Теперь уже за деньги?

— Да. За несколько лет после приезда в Петербург князь стал сказочно богат… Спрос на его услуги был огромен. К нему часто приезжали из других городов, было несколько обращений из-за границы… но по непонятной никому причине он работал только с питерскими покойниками. Но и этого рынка ему хватало, у дома князя все время стояло несколько дорогих экипажей. Обычной была ситуация, когда человек, издевавшийся над рассказами о талантах Розенталя, после смерти родственника или друга сам обращался к князю за помощью.

Суммы, получаемые Розенталем, были огромны, и уже через год его состояние исчислялось миллионами. Но самым удивительным было то, что при желании он мог быть гораздо богаче. Выбирая клиентов по одному ему известному признаку, он часто отказывался от нереальных просто гонораров… При этом он серьезно рисковал, месть родственников могла быть жестока. Не любили князя и конкуренты из похоронных бюро: в случае смерти обращались теперь в первую очередь к нему. Знал бы он, что потомки тоже влезут в этот бизнес…

— Ага, так вы знали Розенталя из «Заката»?

— Да, он заходил ко мне несколько раз. Интересовался своей родословной… а сам знал ее лучше меня. Я долго не понимал, что ему от меня было надо… Но позже стал догадываться.

С ним еще человек такой странный приходил… по-моему, его заместитель.

— Павлов?

— Да, кажется… Когда я им про князя рассказывал, у обоих взгляд был, как у сумасшедших. И разговор все время перескакивал на похороны князя… с этим отдельная история, в ней и правда много непонятного. Я до этого еще дойду. — Профессор задумчиво помолчал. — Кстати, а почему вы сказали «знал»? С ним что-то случилось?

— Неприятности. Не хочу вас прерывать, я тоже позже вам все расскажу.

Шаройко пристально посмотрел на нас.

— У меня тоже сложилось тогда впечатление, что у него будут неприятности… Слишком он эмоционально отнесся к этой истории. По-моему, у него были здорово расшатаны нервы… Ладно, черт с ним. Вернемся лучше к князю.

Несмотря на кучу врагов, ему везло… И смерть Розенталя в 1854 году была скорее случайностью: князь погиб от руки людей, опасности с чьей стороны он никак не мог ожидать… ему часто угрожали, но совсем по другим причинам.

Как я уже сказал, деньги текли к князю широкой полноводной рекой. И это знали все. Шесть раз дом трупооживителя был взломан, но бдительный шаман-гомосексуалист пресекал попытки ограблений с помощью колючей дубинки, смазанной трупным ядом. С ней он не расставался. Неоднократно разбойники в поисках кошелька срывали с князя одежды, чему князь был весьма рад, ибо разбойники были молоды и хороши собой, а денег в карманах он не носил.

Все зря. Сокровища князя исчезли вскоре после его убийства в 1854-м году…

— В Малахово?

— Да. Вы уже слышали эту историю?

Я коротко пересказал Шаройко легенду деда Ильи. Профессор покачал головой:

— До вас описание дошло в сильно урезанном виде… Но это хороший пример того, как ползут до сих пор бредовые слухи, связанные с именем Розенталя.

Как вы уже догадались, князя вызвали в имение Малахова не для поисков яда в трупе помещика. Хотя ситуация была вполне типичной: многие пациенты Розенталя погибали неожиданно, ничем серьезным перед смертью не болели. К тому же, князь никогда не соглашался работать с жертвами несчастных случаев, самоубийцами или погибшими на дуэлях, даже если повреждения тел погибших были совсем незначительными.

— Это, наверно, вызывало у многих нехорошие сомнения? Князя спрашивали, почему он так делает?

— Естественно, вся эта история выглядело крайне подозрительно даже тогда… Но князь бил фактами. Из тех случаев, за которые он брался, было лишь пять-шесть, при которых он не смог вернуть человека к жизни. При этом он всегда честно возвращал деньги.

Что же касается вопросов к князю — он вообще крайне редко появлялся в обществе, с журналистами не общался, а о методах своей работы не рассказывал почти ничего… Но как раз на эту тему он пару раз туманно намекнул, что люди, которых ему удавалось возвратить к жизни, были э… «как бы ближе по своему состоянию к живым, чем другие покойники.» При этом Розенталь сыпал непонятными медицинскими терминами вперемешку с фразами на языке диких африканских племен… Обращали внимание и на то, что процессы разложения тел, которые князь соглашался забрать в свою лабораторию, практически отсутствовали… Но в результате вся эта наукоподобная чушь была лишней причиной того, что Розенталю верили.

Итак, вдовой Малахова князь был приглашен для того, чтобы реанимировать ее мужа. Князь согласился, и это было воспринято как закономерность — Малахов был известен как очень, очень богатый человек.

Дошедшее до вас предположение о любовной связи между вдовой и Розенталем — это, скорей всего, полная ерунда. Хотя личная жизнь князя (да и вся остальная тоже) была опутана слухами и проходила в состоянии строжайшей секретности, наиболее близкими к действительности мне представляются предположения о половом влечении князя к мертвым телам, предпочтительно мужского пола. Небезосновательны и слухи о связи князя с сопровождавшем его повсюду шаманом-гомосексуалистом, хотя тут я подозреваю в основном деловое сотрудничество. Возможно, уединяясь в расположенном в глухом лесу родовом поместье князя, они вместе предавались оргиям с участием регулярно доставляемых туда пациентов.

На эту тему в Петербурге ходили тогда, кстати, полушутливые предположения об используемых Розенталем методах лечебной практики. В то время много говорили о целительных свойствах сексуальной энергии (вышла даже пара книг китайских авторов), и я предполагаю, что именно из-за страха перед используемыми князем способами реанимации некоторые родственники опасались доверить ему тела…

— То есть, было мнение, что для оживления трупа его надо трахнуть как следует?

Шаройко захихикал и потряс бородкой:

— Не так грубо, но смысл именно тот.

Я опять удивился:

— Профессор, неужели вы в это верите?

Шаройко задумчиво помычал и опять разлил по стопкам ликер.

— Это смотря во что… То, что князь Розенталь был гомосексуалистом и страдал довольно редким извращением, некрофилией, особенных сомнений у меня не вызывает. В том, что он действительно научился проделывать фокусы с покойниками, тоже сомнений нет, слишком много сохранилось свидетельств. Но вот о методах его работы у меня свое собственное мнение… До них мы еще дойдем.

В общем, князь приезжает в Малахово. В услышанной вами истории выходило, что сыновья помещика пытались помешать осквернению могилы отца. Но вряд ли это было так.

Розенталь к тому времени был уже очень известен, и мало у кого возникали вопросы о цели его приезда в дом, где недавно кто-то умер. Обычно он увозил с собой гроб.

Сыновья Малахова поняли, что наследство, которое было у них уже в руках, может вернуться снова к папаше. А сам князь после того, как он согласился работать с телом, никак не ожидал нападения: обычно ему угрожали как раз в случае отказа… И охрану с собой не взял.

Что было дальше, вам уже известно. Миллионер Розенталь был зарублен лопатой ночью на деревенском кладбище.

Дальнейшие события тоже дошли до вас без изменений. Убийцы были пойманы и повешены, кто-то (так и не узнали, кто и зачем) задушил заодно и вдову Малахова, которая была здесь, в общем-то, и ни причем. Всех похоронили.

Когда стало ясно, что скандал замять не удастся, гроб с телом Розенталя выкопали из могилы и повезли в Петербург. Существуют сведения, что князь завещал похоронить себя в подземных склепах Киновеевского монастыря в Петербурге. Не понятно, правда, можно ли им верить…

Надгробный камень на кладбище в Малахово убирать не стали — всеми делами в деревне управляли владельцы поместья, а в живых после этого дела никого из них не осталось. В итоге камень стал чем-то вроде памятника на месте смерти… Так что загадка пустой могилы решается очень просто. А вот тайна реального места захоронения князя не разрешена до сих пор.

— Как же так? Гроб по дороге украли?

— Нет, хотя пытались.

— То есть?

— Тут начинается самое интересное. Дело в том, что еще при жизни Розенталя ходили слухи, будто заработанные деньги князь собирается взять с собой в могилу.

— Чушь какая…

— Совсем нет. Розенталь, как и его отец, всю свою жизнь общался в основном с покойниками, с живыми людьми он вел себя настороженно. Родственников же своих, которым в случае его смерти должны были достаться деньги, Розенталь терпеть не мог. В общем-то, и в этом его вполне можно понять. Относились к специалисту по трупам с большой брезгливостью, и не раз пренебрежение со стороны родных доводило его до бешенства… Поэтому ему мало было оставить их без наследства. Месть князя была жестокой и изощренной.

Забегая вперед, скажу, что после похорон адвокаты князя передали его двоюродной сестре пакет. Она надеялась, что в нем будет составленное в ее пользу завещание или хотя бы десяток бриллиантов. Но нет. В пакете находилось длинное и запутанное письмо Розенталя и некоторые бумаги его отца, из которых следовало, что медицинские опыты Розенталя-старшего зашли в тупик… Собственных же методов работы князь не раскрывал.

— А что было в письме?

— По сути, ничего… Многие сходятся на мнении, что оно написано Розенталем под влиянием наркотиков, на это указывает отсутствие единой логики текста, перескакивание с одного на другое, неясные намеки, мрачные фантазии, которые вполне могут сойти за бред наркомана.

— А что, князь употреблял что-нибудь?

— Точно неизвестно. Большую часть времени он проводил в доме своего отца, в котором без крайней необходимости его не решались беспокоить. Кроме любимого негра и покойников, с которыми работал князь, большую часть времени там никого не было. Они вполне могли баловаться наркотиками, благо в деньгах недостатка не было… А когда Розенталь появлялся на людях, он всегда вел себя довольно странно, я так подозреваю, это была намеренная работа на публику — чтобы получить новые заказы, мало было слухов об удавшихся реанимациях; нужно было производить впечатление. Так что понять, был ли Розенталь наркоманом, теперь сложно… Я склоняюсь к мысли, что они с шаманом действительно покуривали какую-нибудь африканскую отраву. Но вот с тем, что ускользающий смысл письма к двоюродной сестре объясняется действием наркотиков, я согласиться не могу.

Причину нужно искать в психике князя… Ему противно было думать, что заработанные с большим трудом деньги попадут в руки ненавистных родственников. Но остальных людей он любил еще меньше… Вспомните, что к отцу своему, несмотря ни на что, ярко выраженного отвращения он не испытывал, и, может быть, одной из причин успехов князя было желание довести до конца бредовые папашины идеи… Видимо, родственные связи что-то для него все-таки значили.

Письмо князя начинается примерно так: «Моим алчущим родственникам… Пережить меня — заслуга невелика. Но небрежение к труду моему, плоды которого столь желанны для каждого смертного, налагает на вас обязанность отыскать ключ к столь влекущему вас…»

— Подождите… Кажется, мы это уже слышали.

Шаройко удивился:

— Да? А где?

— Одни человек по нашей просьбе копался в рабочем кабинете владельца «Заката»… Нам прочитали по телефону начало письма, но полный текст мы не получили. Помешали обстоятельства.

— Понятно… В их семье эти бумаги хранятся уже давно. Но смысл их так и остался неясным.

— Зашифрованы?

— Нет… Как вы поняли из начала документа, Розенталь сообщает, что ключ к нахождению денег может быть найден при правильном прочтении письма. Причем подлинность самого письма сомнений у меня не вызывает. Из дальнейшего текста можно понять, что в нем князь подтверждает версию о том, что деньги будут спрятаны в его могиле…

Аспирант, все это время молча затаившийся на диване, подпрыгнул от нетерпения.

— Так в чем проблема? Пойдем и откопаем…

Профессор расхохотался:

— Много таких умных было… Проблем тут несколько.

Во-первых, письмо, как вы, Константин, наверно догадываетесь, писалось князем еще при жизни. Вряд ли при всех своих способностях Розенталь смог оживить после смерти самого себя… А после гибели князя его намерения относительно золота могли не разделять те, кому князь мог поручить исполнение своей последней воли… Это нормально, сумма была значительная.

Вторая проблема заключается в том, что князь мог просто-напросто обмануть кузину, обнадежив ее, а потом обломав. Никто не может гарантировать, что написанное Розенталем — правда… По моей версии, миллионы в золоте были получены князем в результате масштабного, детально подготовленного и многократно разыгранного мошенничества. А любой мошенник как истинный художник вряд ли откажет себе в последнем, уже посмертном розыгрыше… Насколько я представляю себе характер князя, это было в его духе.

Ну а третья проблема состоит в том, что могилу князя так и не нашли.

— Но как… как можно потерять могилу? Его же где-то похоронили? Я понимаю, за сто пятьдесят лет многое могло позабыться. Но вы же сказали, что слухи о том, что золото будет спрятано в могиле, ходили еще до убийства? Как ее могли проглядеть?

— Да вот так. Розенталь знал, что могилу его будут искать, и в очередной раз всех нае… надул.

В день похорон Розенталя, у которого и при жизни была куча врагов, кладбище окружали отряды полиции. На территорию, кроме катафалка, пропустили только священника, двух могильщиков и гомосексуалиста-шамана. Что там происходило, никто не знал… Не знаю этого и я.

— А участники похорон?

— Один из могильщиков тем же вечером был найден с перерезанным горлом, другого через несколько дней выловили из Фонтанки. Священник куда-то исчез. Шаман вскоре после похорон уехал из города; по-видимому, он вернулся в Африку…

Костю история задела за живое:

— Странно все-таки. Не был пока ни на одних похоронах… Но я всегда думал, что после этого остается свежий холм.

Шаройко покачал головой:

— Если верить письму Розенталя к сестре, его должны были похоронить в подземных склепах Киновеевского монастыря. Поэтому о куче земли можно забыть.

Вход в склепы находится на территории Киновеевского кладбища. Хотя монастыря уже нет (сейчас сохранилась только часть одного здания, там находится общежитие химкомбината), само кладбище до сих пор существует, в общем-то, оно даже действующее. Это здесь недалеко, между Дальневосточным и Невой… Но в то время оно было далеко за чертой города.

Итак, вход в подземные склепы был известен… Что-то похожее во время своей экспедиции на кладбище отыскал и я. Но найти там могилу Розенталя даже вскоре после похорон было очень тяжело. Подземелье мрачное, очень большое, и гадостей про него рассказывали немерено. Расчет князя, как я понимаю, строился на том, что большинство не за какие деньги туда бы не спустилось. И уже совсем трудно было бы представить двоюродную сестру Розенталя, шарящую по склепам в поисках золота… Кое-какие шутливые намеки на это в письме князя найти можно.

Но понятно, что ради нескольких миллионов найдутся желающие искать где угодно. Но как? Любой фрагмент стены в подземных коридорах может оказаться заложенным камнями входом в помещение, где стоит гроб с телом князя… Чтобы найти его, надо было знать, где искать.

— Но можно же было все-таки попытаться… Неужели никто не пробовал?

— Пробовали. Кладбище перекопали, как любимую клумбу. Многие лазили с фонарями в бесконечные тоннели подземных склепов, немало народу там и сгинуло. Полиция вначале пыталась навести порядок на кладбище, но вскоре махнула на все рукой: желание отыскать заваленную золотом могилу князя было неистребимо.

Тут надо учесть, что после смерти могильщиков и исчезновения негра и священника точных сведений о том, где похоронен князь, не было уже ни у кого. Даже письмо князя, хранившееся в строгой секретности у его родственников, допускало различные толкования… А у большинства не было вообще никаких хоть сколько-нибудь определенных ориентиров, одни слухи. Но сумма, исчезнувшая одновременно со смертью князя, вдохновляла.

Кладбищенская лихорадка продолжалась долго, почти до Первой мировой войны, а затем постепенно пошла на спад. Но, что самое удивительное, до сих пор про эти места любят рассказывать всякую чертовщину…

— Так, подождите. Получается, что могила князя должна была находится где-то в районе Киновеевского монастыря. Но как тогда объяснить то, что творилось в Малахово?

— Все просто. Что там происходило? Кто-то раскапывал могилы на кладбище. Первой была могила Розенталя, а когда выяснилась, что она пуста, взялись за все остальные без разбора… Слухи о том, что в гробу может быть несколько миллионов в золоте, расползались все шире. После неудачных попыток найти деньги на Киновеевском кладбище, взялись за место первого захоронения… Во-первых, там стоял, да и сейчас стоит надгробный камень с именем Розенталя. Где же искать, как не под ним?

Кроме того, я вам уже рассказывал о попытках ограбить дом князя еще при его жизни. Денег, судя по всему, ни разу не нашли… Уже после убийства возникло предположение, что на руках у тех, кому пришлось хоронить князя и его убийц, оказались эти самые несколько миллионов в золоте, которые князь возил с собой. Якобы именно поэтому попытки ограбления имения Розенталя не увенчались успехом.

Если бы это оказалось правдой, как могли распорядиться золотом новые владельцы? Ходили слухи, что оно приносит несчастье… Как будто бы даже у князя его неоднократно похищали, но каждый раз воров настигала смерть… Объясняли это колдовством, связями Розенталя с темными силами, наконец, просто заражением сундуков с золотом смертельными инфекциями, от которых у самого князя и негра-шамана было противоядие. Скорее всего, слухи эти распускал сам Розенталь, чтобы отпугнуть грабителей.

Исходя из таких соображений деньги могли быть спрятаны как в могиле князя, так и в могилах его убийц — на время, пока шум вокруг убийства утихнет… Последний вариант, кстати, даже более вероятен, поскольку, как вы помните, их захоронения были анонимными — боялись осквернения могил со стороны поклонников князя.

Итогами этих слухов были многочисленные раскопки на деревенском кладбище. Понятное дело, гробокопатели между собой не договаривались, и когда уходили ни с чем одни, на их месте через несколько ночей появлялись другие. Если же кто-то заставал за делом — свидетелей убивали. Трупы могли спрятать в разрываемых могилах, поэтому сторожа с кладбищ иногда пропадали бесследно. Сколько сказок сочинили на эту тему…

А сейчас, судя по тому, что вы мне рассказали, кто-то опять взялся за поиски золота Розенталя.

— М-да… Но это же смешно. Кто поверит в разговоры о золоте, которого, возможно, никогда и не было… Иначе почему его никто не нашел?

— Вы знаете, — профессор задумчиво разлил по стопкам ликер, — я убежден, что сокровища Розенталя действительно существуют.

— Вы?

— Да. — Шаройко приветственным жестом поднял рюмку и выпил. — Почему я в это верю? Да потому, что в каждом эпизоде дела Розенталя, несмотря на бредовое впечатление, которое оно производит, при серьезном изучении обнаруживается своя внутренняя логика… И после сопоставления фактов друг с другом все они встают на свои места.

С тех пор, как я впервые раз обнаружил некоторые закономерности, я не раз убеждался, что всеми действиями князя руководила своя, пусть и извращенная, порожденная больной психикой, но вполне ощутимая логика… Цели, которые он преследовал, были вполне конкретны. И добивался он их с упорством настоящего ученого. Не даром его отец пытался найти решение довольно серьезных медицинских проблем… Детство Розенталя прошло пускай и в нестандартной атмосфере, но это была атмосфера научных исследований, а они предполагают выдвижение оригинальных идей, методичную работу по проверке их жизнеспособности, а потом внедрение. Так он и действовал всю свою жизнь.

Итак, Розенталь решил взять с собой золото в могилу. Он хотел сделать так, чтобы добраться до него было почти невозможно. Поиски могилы начались уже на следующий день, но никто ее не нашел…

— Может быть, никакой могилы все-таки не было? Похороны могли инсценировать, гроб — сжечь на территории кладбища. Необязательно было его даже в склепы заносить.

— Может быть и так… Но у меня сложилось впечатление, что место захоронения князя выбрано таким образом, что подземный склеп был затоплен грунтовыми водами менее чем за сутки после похорон: вы вспомните, кладбище находится недалеко от Невы… Возможно, я ошибаюсь. Но в любом случае найти могилу князя трудно.

Сами склепы уже тогда были очень старыми. Разные части подземных коридоров находились на разных уровнях, и кое-где они были полностью под водой… Но дальше за ними были опять сухие участки. Хотя есть в этой истории моменты, которые непонятны мне до сих пор. Особенно слухи, возникшие вокруг склепов уже после похорон…

Профессор надолго замолчал. Потом опять наполнил рюмки. Я решил задать вопрос, пока он не успел окончательно напиться.

— Ваш рассказ многое объясняет… Но что вы имели в виду, когда говорили, что догадались, как Розенталю удалось заработать эти деньги? Вы же не считаете, что он… действительно оживлял покойников?

Шаройко рассмеялся:

— Оживлял, почему бы и нет… Но вот вопрос — кого?

Подумайте сами, оживлению трупов тоже можно найти более-менее правдоподобное объяснение. Я обратил внимание, что, во-первых, незадолго до обнаружения в себе способности к воскрешению Розенталь побывал в Африке… А во-вторых, на его разборчивость в мертвецах.

— И какие выводы вы сделали?

— Предположим, жертвы выбирались Розенталем заранее. В еду им с помощью подкупленной прислуги либо еще кого-то подбрасывался яд, вводящий организм в состояние, отличить которое от смерти чертовски тяжело — я не специалист в медицине, но по моему, это должно быть что-то вроде летаргического сна.

Я консультировался с одним знакомым из военно-медицинской академии… Возможно, они использовали тетродотоксин. Если не ошибиться с дозировкой, он не убивает, только блокирует передачу нервных импульсов. Кстати, им травятся периодически любители рыбы фугу. Какое-то время после этого некоторые из них выглядят абсолютно мертвыми, их даже иногда хоронят… Эту проблему на примере зомби исследовал Дэвис, его работу описывал Пелевин. Впрочем, яд могли использовать и другой, а то и комбинацию нескольких. В Африке давно умеют разыгрывать подобные шутки.

Теперь вспомните, негра видели в самых различных кабаках. Что он там, мальчиков себе искал? Нет, я убежден, что ему нужен был выход на жадных до денег людей, вхожих в богатые дома… Или на тех, кто хотел бы за что-то отомстить.

Ну а потом все просто. Выбранный им человек засыпал вечером, а утром его находили без видимых признаков жизни. Существуют яды, которые сводят пульс почти на нет, делают слабым, почти незаметным дыхание, вызывают отвердение мышц, близкое к трупному окоченению. При том уровне… не медицины даже, а среднего петербургского врача, проделывать эти номера было совсем не трудно. Даже в случае обнаружения отравления Розенталь ничем не рисковал: его связь с предполагаемым покойником начиналась позже, после того, как родственники сами обратятся к нему за помощью.

В том случае, если к князю действительно обращались, ему оставалось лишь ввести противоядие или дождаться естественного срока прекращения действия отравы. Такой человек умирал за свою жизнь дважды… Двойная смерть, которой без реанимации как будто и не бывает.

— А если к Розенталю не обращались?

— Значит, через некоторое время труп становился настоящим.

Врачом князь, насколько я знаю, в общем-то и не был. Во время учебы он тратил время совсем на другие занятия. Я думаю, сам он имел довольно смутные представления о тонкостях воздействия яда, и брал на себя в основном коммерческую сторону проекта. Всю же реальную работу выполнял шаман-гомосексуалист, человек довольно дикий… А деньги доставались Розенталю. Смешно, что этим людям приписывали власть над жизнью и смертью: были они всего лишь мошенниками… Но мошенниками высокопрофессиональными.

Вот вкратце и вся история.

— Поздравляю, профессор. Ваша гипотеза вполне объясняет все факты. Но… раз все это было возможно, получается, что и…

— Что и золото в неуловимой могиле князя действительно существует? У вас нормальная реакция, все в первую очередь об этом и думают. Но здесь и начинаются сложности.

Аспирант беспокойно запрыгал на диване:

— Неужели нельзя попытаться как-нибудь расшифровать смысл письма князя? Хоть что-то путное там есть?

Шаройко пожал плечами, поставил опустевшую бутылку под стол и взял из шкафа следующую.

— Есть, но мало. Интересно другое: намеки, содержащиеся в письме (а оно хранилось родственниками князя в строжайшей тайне) странным образом напоминают слухи о призраке, появившемся в склепах вскоре после предполагаемых похорон.

Теперь стало не по себе уже мне:

— Черт возьми, профессор, но как же так? До этого момента ваша версия была мне крайне симпатична. Вместо привидений — гробокопатели, вместо оживших покойников — летаргический сон. Как в классическом детективе: сначала загадка, потом расследование, а в конце все объясняется… И никакой мистики. Все просто и понятно: в имении Розенталя, в этом притоне некрофилии, гомосексуализма и сомнительных научных экспериментов, занимались не оживлением трупов, а обычным мошенничеством. Я это одобряю… Но что же теперь — опять призраки и ожившие мертвецы?

Профессор вздохнул и разлил по рюмкам то, что было в бутылке:

— Не травили бы душу… Самому тошно. — Он чокнулся с нашими стопками, выпил и поморщился. — Здесь, я думаю, тоже должно быть какое-то объяснение… Но как можно строить предположения на основании сохранившихся отрывков рассказов тех немногих, что смогли вернуться из подземных склепов живыми? Многие из них почти ничего не разглядели в темноте, а некоторые вскоре после встречи с привидением сошли с ума… Сейчас я расскажу о том, что знаю сам, а вы попытайтесь составить собственное мнение о проблеме.

Кстати, хозяин похоронного бюро тоже меня об этом расспрашивал… А заместитель его все больше молчал. Не исключено, что в семье Розенталей сохранились какие-то бумаги князя, которые не дошли до меня… Но может быть, это и не так.

Факты, если их можно так назвать, таковы.

После смерти князя начались поиски его денег. Наиболее вероятными местами нахождения клада были три точки: имение Розенталя, место его гибели (Малахово) и Киновеевское кладбище. И о каждом из них через некоторое время после похорон насочиняли такого, что многие люди старались держаться от них как можно дальше.

О месте гибели князя я уже говорил. Многочисленные попытки отыскать спрятанное там будто бы золото, трупы случайных свидетелей раскопок, а иногда и самих гробокопателей, павших от рук встреченных на кладбище конкурентов, породили легенду о том, что Розенталь вылезает ночами из гроба и ищет могилу своих убийц… По другой версии, он ходит ночью по кладбищу и мешает поискам денег. Что-то похожее дошло и до наших дней.

— Да, мы слышали.

— В имении Розенталя наблюдалась другая картина. Как вы уже знаете, неудачные попытки ограбить его дом были и при живом хозяине. После убийства за это место взялись всерьез.

Надо сказать, что репутация у этого места и раньше была неважная, это можно понять — сколько туда было свезено трупов… Результаты неудачных экспериментов отец оживителя, Александр Розенталь, закапывал прямо на территории имения, а иногда замуровывал в стены дома или хозяйственных сооружений — в имении то и дело строили что-то новое. Возможно, так иногда поступал с трупами и его сын.

Начавшиеся после убийства раскопки на территории имения, часто в ночное время, и остававшиеся там наутро ямы, разбитые стены с покойниками внутри привели к появлению разговоров о привидениях, о том, что все имение расположено на месте старого кладбища, отчего слухи про это место стали еще страшнее. Говорили даже, что земля там какая-то странная, и пролежавшие в ней много лет покойники выглядят удивительно хорошо.

— И что, этому были какие-то основания?

— Насчет кладбища — вряд ли. Мне не удалось найти каких-нибудь свидетельств в пользу того, что на этом месте могли быть организованные захоронения… Там и деревень-то поблизости не было. Я думаю, что все трупы были закопаны Розенталем-старшим. Могилы их были довольно свежими, этим и объяснялось состояние покойников. К тому же, на темпы разложения трупов могли оказывать влияние медицинские эксперименты — чем-то он их таким мазал, что вызывало частичную мумификацию… А может быть, и специально консервировал понравившиеся тела. Кто их, извращенцев, поймет.

Но не суть. Важно то, что в целом и с этим местом никаких серьезных загадок не связано. Все можно объяснить вполне рационально.

Но с Киновеевским кладбищем разобраться гораздо сложнее. То, что там творилось, не вмещается ни в какие представления о реальном…

Профессор опять налил водки. Я давно потерял счет тому, сколько они выпили. Откуда только здоровье? На минуту мне показалось, что он сейчас свалится со стула и заснет…

Шаройко все же продолжил:

— О подземных склепах рассказывали что-то абсолютно невообразимое. Если верить этому бреду, несколько раз перед искателями могилы Розенталя в свете их фонарей возникал сам князь… Он молчал, не двигался. И что было самое странное, внешность Розенталя свидетели описывали довольно точно, даже те из них, кто никак не мог видеть его при жизни. А если проследить изменения в облике князя по рассказам тех, кто его встречал, получалось, что из года в год разложение тела все усиливалось. Вваливались щеки, заострялся нос, кожа покрывалась пятнами…

Меня пробило на хохот:

— Как же так? Призраки, насколько я знаю, существа бестелесные, разлагаться они не могут… Как привидение могло испортиться?

— Черт его знает… — Профессор долго смотрел на стол, пытаясь разглядеть на нем бутылку, потом стал искать ее на ощупь. — Представьте себе, что значит встретить такое чучело после многих часов блуждания в темное по подземным коридорам, заставленным истлевшими гробами? Тут что угодно привидится. Это не говоря о том, что если кладоискателя ловили, охрана монастыря могла зарубить его на месте, как грабителя… Плюс к этому каждый раз, когда кто-то рассказывал, что встретил призрак князя, он упоминал, что из-под земли в тот раз не вернулся кто-то из его спутников.

— Каких спутников? Они что, экскурсии туда водили?

— Нет, просто одиночку туда мало кто решался спускаться.

— Но почему? Если бы золото нашел кто-то один, его бы не пришлось делить. По-моему, логично было бы искать деньги для самого себя.

— Нет, вряд ли это вообще было возможно… Во-первых — страх. Даже полный отморозок побоялся бы провести там несколько часов один. Чего об этих местах только не рассказывали… Во-вторых — в случае, если бы пришлось отбиваться от сторожей, вдвоем это сделать гораздо проще.

К тому же, я говорил вам, что подземелье уже тогда было очень старым. Некоторые участки были заполнены водой (сейчас ее там, наверно, еще больше), а некоторые могли обвалиться в любой момент. Без посторонней помощи трудно было проникнуть во многие ответвления подземных ходов, а если происходил обвал — выбраться не удалось бы уже никогда.

Вы еще учтите, что несколько миллионов в золоте весят столько, что и вдвоем не унести… Ну и наконец, одному гораздо проще заблудиться. Поэтому кладоискатели спускались в подземные склепы как минимум парами.

Если с этим ясно, вернемся к призраку.

Когда прочитал об его появлениях, меня сначала смех разобрал. Какую чушь только не придумают… Но потом я заметил, что удивительно схожие рассказы о привидении князя повторялись на протяжении более чем ста лет… Основной их смысл не менялся. К тому же, получается, что если им верить, привидение появлялось всегда примерно в одном и том же месте. Может быть, оптический обман какой-нибудь, обломки стены странной формы… Мало ли что привидится в темноте. Но откуда тогда точные описания внешности князя? При жизни он особенно не светился. Вы же понимаете, что пользовались его услугами только очень богатые люди, а шарили по подземным склепам в основном воры и разбойники. Таким образом, хотя сведения о том, как выглядит Розенталь, не были строго секретными, широко известными их тоже назвать было нельзя.

Но и это не произвело на меня особого впечатления, пока я не познакомился с посмертным письмом Розенталя к своей двоюродной сестре. Если продраться через путаницу и описания бредовых видений князя, навеянных многолетней работой с покойниками, замечаешь жуткое сходство между рассказами о чертовщине в склепах и некоторыми намеками Розенталя. Например, он упоминает несколько раз, что за золотом, спрятанным в могиле, должны придти трое. Причем первому из них придется умереть, второму предстоит войти в склеп князя, а третьему нужно будет открыть второму путь назад. И сам князь обещает лично встречать всех, кто захочет завладеть его золотом… Вот так. Понимай, как хочешь…

Профессора внезапно перекосило, и он, держась за стены, двинулся в сторону туалета. Из коридора послышались шлепки упавших на пол ласт, затем дверь в туалет захлопнулась и раздались стоны.

Пока он был занят, я размышлял. Что могли означать рассказы о привидении Розенталя, понять трудно… Зато ясно теперь, чем занимался на кладбищах хозяин «Заката». Знать бы еще, кто его убил.

В комнату вернулся Шаройко, его принесла жена. Мы вежливо поздоровались. Лицо профессора было мокрым и красным, но взгляд был гораздо трезвее, чем раньше. Он оценивающе посмотрел на нас и достал из шкафа новую бутылку. Я решил воспользовался тем, что он еще может говорить.

— Профессор, а что Розенталь от вас хотел? Как он объяснил свой приход?

Шаройко пожал плечами:

— Сказал, что его страшно интересует история своей семьи, корни ищет. Ищет-то он, понятно, золото… Я тогда как раз книгу об аферистах закончил, там про его двоюродного дедушку страниц сто было… Розенталь обещал издать рукопись за свой счет, взял экземпляр, даже аванс мне выдал. Предупредил еще, чтобы о материалах, которые у меня есть, я пока никому пока не говорил, идею книги могут украсть… Это было давно. У меня уже тогда было впечатление, что издателя мне самому придется искать.

— А почему?

— Да сдвинутый он какой-то, вряд ли с ним можно дела иметь… Если бы я тогда с ним не связался, книгу давно бы уже напечатали. Давайте выпьем лучше, осточертел мне этот Розенталь.

Профессор опять наполнил рюмки.

— Кстати, я его видел не так давно.

— Да? А где?

— Тут кабак неподалеку есть… Когда с собакой поздно гуляю, иногда захожу туда пива взять. Где-то недели две назад я заметил у входа похоронный автобус, а у стойки — самого Розенталя… Меня он узнать уже не мог, пьяный был в дым; нес бармену какой-то бред… Не знаю, почему мне так показалось, но по-моему, он был чем-то сильно напуган.

* * *

Похмелье коллеги после беседы с профессором было ужасным. Похоже, Шаройко держал дома паленую водку.

Но это было не самое худшее. Прав у меня нет, и по улицам я стараюсь ездить очень аккуратно. Но свернув во двор, я отвлекся на мысли о разлагающемся привидении Розенталя, и зацепил стоявшую у подъезда Тойоту Валеркиного соседа по лестничной клетке… Коллеге я ничего говорить не стал, пусть будет для него сюрприз. Нефиг напиваться.

Хотя, если отбросить шутки в сторону, помощь Валеры была для меня бесценной. От любого алкоголя меня всегда воротило, а без бутылки люди часто бывают неразговорчивыми; в одиночку же многие пить тоже не будут. Получалось, что частный сыщик, журналист и алкоголик — во многих случаях одно и то же.

На звонки коллега не отвечал до пяти вечера, и только в восемь нашел в себе силы выйти из дома, преодолеть залитый болотами двор и добраться до моей квартиры. Пока он отдыхал с дороги, я вышел покурить на балкон. Вечер был восхитительный. Редкие листья тихо шелестели в зарослях внизу, дувший с пустырей ветер доносил запах мокрых камышей и дым костра. Около Тойоты копошился сосед, сдирая ломом покореженное железо, заклинившее переднее колесо.

— Профессор-то молодец… Я, конечно, допускал, что они ищут нечто, спрятанное в могилах, но догадаться, что значат эта дурь, передающаяся у Розенталей из поколения в поколение, никак не мог… Кстати, теперь понятно, почему убили двух женщин в похоронной конторе: наверное, убийце не хотелось, чтобы кто-то еще присоединится к поискам денег — вдруг найдет их первым.

Валерка задумчиво крутил в руках коробку из-под сока.

— Да… Получается, что Розенталь, которому позарез нужны были деньги, обратился к семейной традиции искать сокровища дедушки-некрофила. С головой у него к тому времени было здорово не в порядке, и он убивал всех, кто мог помешать задуманному… Так? Ну а трупы изнасилованные — это способ успокоить нервы. То, что он так долго подавлял в себе, вылезло наружу в результате стресса… Дала о себе знать наследственность. Наверное, задолго до смерти он уже был не в себе… Помнишь, Света говорила, что Розенталь здорово изменился?

— Я помню. Но по-моему, ты здорово ошибаешься.

— Почему?

— Ну, смотри… Действительно, с головой у Розенталя в последнее время было что-то не то… Но зачем ему убивать тех, кто слышал что-то краем уха о его родственниках? У него же, судя по всему, не было повода бояться конкурентов в охоте за деньгами: обрати внимание, что профессору он просто запудрил мозги насчет издания его книги, убивать же он его не стал.

— Ну не скажи… Профессор мог понадобиться на тот случай, если поиски зайдут в тупик. Тогда можно было бы попытаться получить у него еще какие-нибудь сведения о тайнике с золотом. Если бы профессора замочили, такая возможность была бы потеряна.

— Хорошо, насчет профессора ты, наверное, прав… Но вот оба убийства в похоронной конторе — это, по-моему, работа человека, которому кажется, что золотом заинтересовались слишком многие: Розенталь с его заместителем, сам профессор, эти Света и Нина… Кстати, что ты думаешь о профессоре? Шансов найти золото у него больше, чем у кого бы то ни было…

— А зачем он тогда нам все это рассказал?

— Ну… во-первых, чтобы не возникло подозрений, что он пытается что-то скрыть. А во-вторых — откуда ты знаешь, что он рассказал нам всю правду? Из того, что мы обратились к профессору, напрямую следует, что мы в курсе, что ему что-то известно… А вот, например, о том, что о поисках золота известно заместителю Розенталя, мы знаем только со слов Шаройко: вот вам готовый кандидат в убийцы.

И плюс к этому: ты подумал, что Нина была убита именно в тот момент, когда она готова была рассказать подружке о профессоре? У него в похоронной конторе вполне мог быть своей человек… Да и с Розенталем они знакомы, он и сам мог зайти к нему на работу.

А когда мы пришли к Шаройко, он понятия не имел, что мы уже знаем, а чего нет. И как раз поэтому, может быть, его рассказ был таким подробным — попробуй проверь все, что им было сказано… Рассказав кое-где правду, он мог впутать между делом эпизоды, которые полностью собьют нас с толку.

— Так ты думаешь, это профессор?.. Вот гад. И водка у него…

— Ничего я не думаю, много думать вредно… Я просто показал тебе, что вариантов может быть сколько угодно. Не исключено даже, что убийства Розенталя и двух женщин были совершены разными людьми. А Нина, в конце концов, действительно могла поскользнуться.

— Ты сам в это веришь?

— Нет, не очень… Но вот Розенталя вполне могли выследить те, кому он испортил похороны шефа. Или родственники трупов, которые испохабили в морге бандиты. Или Иванов, который ему давно рвется отомстить. Или еще кто-нибудь, кого Розенталь пытался шантажировать… Мало ли может быть убийц? Хотя конечно, было бы красивее, если бы все три убийства совершил кто-то один.

Ладно, хрен с ним; об этом потом. Вот во что я точно не верю, так это в наследственную некрофилию.

— Но трупы действительно кто-то насиловал?

— Да, но почему ты думаешь, что это был Розенталь? Для того, чтобы человек почувствовал необходимость совершать половые акты с мертвыми телами, в его психике должны произойти очень серьезные изменения… Что такое некрофилия? Извращение действительно очень редкое, и изучено мало. Но в целом ясно, что в этом случае у человека заблокирована одна из составляющих секса — общение. Сексуальный объект остается неизменным: мужика не тянет, допустим, к другим мужчинам, кошкам, собакам, бабушкам или детсадовским девочкам. Его интересует женщина своего возраста, но с которой не нужно вступать в общение — исключен даже тот минимум, который нужен, чтобы договориться с проституткой. Покойница не будет вести себя так, как от нее не ожидает некрофил, ее поведение полностью предсказуемо, потому что она вообще никак себя не ведет. Она не отпугнет его своей грубостью, хамством, не скажет и не сделает ничего такого, что не совпадало бы со сложившимся у него женским идеалом… Ты понимаешь, насколько далеко должны зайти у него отклонения? А Розенталя совсем недавно видели в своей конторе с любовницей.

— Может быть, когда деньги кончились, она его бросила?

— Не в том дело… Так быстро крыша не едет, тем более что случай был не единичный — вспомни, сколько могил было раскопано. Похоже, здесь действовал извращенец, который с живыми женщинами сексом заниматься уже не может.

Теперь, ты понимаешь, почему я не верю в дурную сексуальную наследственность Розенталя? По наследству могут передаваться психические отклонения, которые мешают нормальному общению. Но сама некрофилия — нет. И поэтому…

— Поэтому — на кладбищах безобразничал кто-то другой?

— Да, я склоняюсь к этому варианту. Мне сразу показалось странным, что на кладбище в Малахово находили разрытыми как очень старые, так и совсем свежие могилы. Я тогда еще предположил, что на кладбище работают несколько человек… Ты подумай, что может делать некрофил с гробом, в котором давно нет ничего, кроме костей?

— Но, может, так, заодно… Приятное с полезным?

— Да ну, это смешно. Поиски денег отнимали у него кучу времени… Ты представляешь, сколько нужно сил, чтобы разрыть в одиночку за ночь несколько могил? Какой после этого секс?

Сам я, правда, не пробовал, но подозреваю, что после этого он бы сам свалился рядом с трупом и заснул. На осквернение сил бы не осталось.

Коллега долго молчал. Думалось ему с бодуна тяжело.

— Ммм-да… А что с этим привидением в подземных склепах?

— Не знаю. Тут я вообще ничего пока не понимаю… Но, ты знаешь, Шаройко, по-моему, прав. Если до сих пор всему находились какие-то объяснения, о приведении тоже не могли трепаться просто так… Что-то там должно быть. Но вот что?

И главное, мне не дает покоя вопрос: чего боялся на кладбищах Розенталь? Раз Шаройко видел, что у входа в бар стоял похоронный автобус, можно предположить, что Розенталь возвращался с очередных поисков. Понятно, что он ездил на кладбища на катафалке, такая машина вызовет гораздо меньше вопросов в любое время суток. Мы и сами видели, как в день своей смерти он специально заехал в контору, чтобы из девятки пересесть в автобус. Итак, логично предположить, что в то день, когда его видел профессор, Розенталь возвращался с поисков. Так?

— Да. Ну и что?

— А ты можешь себе представить, чтобы человек, который провел пол жизни среди покойников, возвращался с кладбища перепуганный до смерти, и заехал в первый же открытый кабак, чтобы немедленно нажраться? Ни от кого мы пока не слышали, чтобы он любил напиваться.

— Да… что-то странное в этом есть. Но я не понимаю, к чему ты клонишь?

— Я ни к чему не клоню, просто сам пока многого не понимаю. Дело в том, что тут сразу вспоминается рассказ деда Ильи о белой тени, которую видели за спиной Розенталя на кладбище в Малахово. Помнишь?

— Помню.

— Ну и наконец, кто же убил самого Розенталя?.. Получается, не зря он боялся?

* * *

Кабак, в котором профессор заметил Розенталя, мы нашли легко, его рекламу было видно с дороги, ведущей через стройки к дому Шаройко.

Добрались мы туда ближе к полуночи. Темный зал был слабо подсвечен снизу, вентиляторы под потолком шевелили зеленые занавески, разделявшие столики; качающиеся тени делали зал похожим на ночной лес. По углам таилось несколько алкашей, хищно глядящих мутными глазами на ряды бутылок. Было тихо, музыку включить никто не догадался.

Мы подошли к стойке, за которой сидел толстый пьяный бармен и читал порнографическую газету. Я обратил внимание, что с его места хорошо видно стоянку перед входом… Коллега заказал водки, я — вишневого сока.

Когда мы расплатились, я достал зеленую двадцатку и попробовал заговорить с барменом.

— Сюда мог заходить один человек. Мы его ищем.

Бармен зевнул и безразлично скользнул глазами по двадцатке:

— Ну и ищите.

— Может быть, вы его вспомните?

Тот пожал плечами:

— А зачем?

Я помолчал, потом сунул деньги обратно в карман.

— Как вам сказать… Иногда он ведет себя странно. Ездит ночами на катафалке похоронной конторы, заходит в бары. Если бармен чем-то ему не угодит — через некоторое время возвращается и убивает его.

— Что за чушь!

— Нет, правда. Он сбежал из психушки, попал туда после драки с барменом. Тот ударил его ножом… У парня здорово поехала крыша. После ранения у него развилась мания преследования: ему время от времени кажется, что какой-то бармен хочет его зарезать.

Чтобы успокоить свои страхи, он уже два раза сбегал из больницы, угонял катафалки (его психушка рядом с похоронной конторой) и ездил на них по ночам. Он заходил во все открытые бары, напивался и рассказывал бредовые истории, а сам наблюдал реакцию барменов. При этом и сам часто выглядел очень испуганным… Если ему казалось, что бармен смотрит на него как-то не так, он через некоторое время возвращался и убивал его… Так вот, две недели назад он сбежал снова. Его, кстати, так и называют — «убийца барменов».

Он очень хитрый. Чтобы никто ничего не заподозрил, иногда похищает из кассы наличные. Поэтому думают, что это обычное ограбление, а бармен просто отказался отдавать деньги… Вы ведь слышали о ночных ограблениях?

Бармен слегка побледнел и отложил газету.

— Да вроде…

— Ну вот. К вам он еще не заходил?

Бармен выругался, потом закашлялся.

— …как, говорите, он выглядит?

— Высокий, худой, взгляд исподлобья, брови нахмуренные. Лицо тоже худое, волосы черные, слегка вьются. На левой щеке, по диагонали до переносицы, прямой шрам.

Бармен налил себе водки, выпил. Закусывать он не стал.

— Вот б…., у нас и охраны нет… Этот псих приходил недели две назад. Сразу можно было догадаться, что у него не все дома: такую дурь нес… Но я подумал — ему приснилось. Бред пьяный часто приходится выслушивать — придут напиться, а поговорить не с кем. Ну и садятся рядом со стойкой, бубнят часами. Я-то их обычно не слушаю… но этого запомнил.

— Интересно… А о чем он говорил? Вы ему не противоречили?.. Постарайтесь описать все, что происходило. Он не был агрессивен?

— Нет, он, скорее, чего-то очень боялся… Сначала я не слишком внимательно слушал, но потом он стал говорить, что за ним кто-то ходит… по кладбищам. Я так и не понял, что он делал на кладбищах…

— Он спрятал там тело одного убитого им бармена. В больном сознании все перемешивается… Так вы говорите, тема преследования для него все еще актуальна?

Бармен налил себе еще водки.

— Да, похоже на то. Он рассказывал, — бармен помолчал, пытаясь вспомнить точнее, — что несколько раз чувствовал сзади чей-то взгляд… были какие-то шаги, иногда шум, как будто землю копали… Сначала это было только изредка, а потом стало повторяться каждую ночь… Несколько раз он видел, как мелькнула какая-то тень… Он говорил, что днем ему самому не верилось в то, что слышал ночью, что в привидения никогда не верил, и поэтому шел туда снова… И все повторялось. Он вспоминал про какого-то своего родственника, подозревал, будто какие-то вещи, которые он делал ночью, к утру забывал… Он опасался, что сходит с ума.

Я кивнул:

— Угу, очень типично… А вы не помните, что именно он такого делал, что забывал к утру? И как об этом узнавал?

Бармен замялся.

— Я, наверно, что-то не так понял… Он и сам об этом, похоже, не хотел говорить. Но мне почему-то показалось, что речь идет о том, что он кого-то поимел… а потом забыл. Пьяный, наверно, был, да? Я ему еще сказал: «Так ты бабу-то спроси, что между вами было. Чего ты дурью маешься?»

Мы с коллегой чуть не расхохотались. Бармен непонимающе глядел на нас.

— Не обращайте внимания… Так, а он?

— А он… Он посмотрел на меня как-то странно… Молча встал… и ушел. Вы думаете, он вернется?

* * *

Мы долго сидели в машине и курили. На меня рассказ бармена произвел давящее впечатление.

— Вот так вот… Получается одно из двух: либо Розенталь и правда сошел с ума, либо он сам не знал, кто насилует покойников. На какой-то момент он стал подозревать, что делал это сам, а утром забывал. Ему мерещились на кладбищах какие-то тени, слышались шаги. Он думал, что сходит с ума…

Шаройко рассказал ему легенду о призраке родственника, да он, наверно, и без него знал — надо же было посмотреть старые бумаги, прежде чем начать искать золото? Ему стало казаться, что какая-то чертовщина крутится вокруг ночами, а может быть, даже внутри него… Если добавить ко всему этому тех, кто охотился за Розенталем днем, ему не позавидуешь.

— Теперь ты думаешь, что он сошел с ума?

— Не знаю… По-моему, не так уж на это и похоже… Я бы скорее поверил, что на кладбищах работали двое. Но как, как могло произойти такое совпадение — два ненормальных независимо друг от друга в одно и то же время появляются на одних и тех же местах с разными целями: один — чтобы искать золото дедушки-некрофила, а другой — чтобы трахать покойниц?..

Черт побери, так не бывает, — я щелкнул по приборной панели Москвича. — И я не верю, что Розенталь был совсем сумасшедшим… С крышей у него, конечно, не все было в порядке, но действия-то его вполне рациональны. Нужны деньги — он их и искал.

Коллега надолго задумался.

— Странно все-таки, что многое в этом деле так похоже на легенды о князе: обрати внимание, кто-то (или что-то?) следило за тем, кто искал деньги… В то же время по одной легенде, призрак князя должен был мешать поискам, а по другой — встречать около могилы тех, кто ищет. Опять же, некрофилия, которой страдал князь — все, как в оригинале. И со смертью Розенталя, похоже, не все чисто… Мы были почти рядом, но как он умер — так и не поняли. Между смертью двух Розенталей должна быть, наверно, какая-то связь… но в чем она?

— Не знаю… Слушай, давай-ка заедем сейчас к профессору.

— Да ты что? Второй час ночи.

— Плевать. Возьмем бутылку, он будет нам рад.

— И что мы будем с ним делать?

— Ммм… Не могу сходу объяснить. Но понимаешь, после вчерашнего, когда он освежил в памяти всю эту историю, у него вполне могли появиться новые идеи… Об этом говорил еще Холмс: полезно изложить кому-нибудь ход событий, при этом сам смотришь на факты уже по новому… Где тут магазин? Профессор любит водку.

Взяв литр «Санкт-Петербурга» мы подъехали к парадной профессора. Странно, но все окна в его квартире горели.

Дверь открыла жена Шаройко. В прошлый раз мы видели ее мельком, когда она несла мужа из туалета в гостиную — милая, спокойная женщина. Сейчас взгляд у нее был слегка сумасшедший, глаза красные, волосы торчали в разные стороны.

— Добрый вечер, извините что поздно. Профессор дома?

Жена посмотрела на нас как-то странно.

— Профессор ушел… На кладбище, с аквалангом. Почти сразу после вашего ухода.

Костя был с ним… С тех пор их никто не видел.

* * *

Вероятность того, что профессор заблудился в склепах или попал по дороге на кладбище в вытрезвитель, мы не рассматривали: это было бы слишком просто. Случилось что-то серьезное.

Ехать до кладбища было минут пятнадцать.

— Ушли мы от него под утро, часов в пять. Значит, его нет дома почти сутки?

— Меньше… но все равно. Похоже, ты угадал: у профессора появилась идея. Что же он нас-то не подождал? На двоих золото делить проще?

— Чего по пьяни не сделаешь… Мы даже не представляем, как его искать. Где может находится вход в склепы? Шаройко говорил, что нашел что-то похожее…

Мы свернули с Дальневосточного и въехали на кладбище. Коллега, из которого не выветрилась выпитая в баре водка, был готов пересчитать все встречные кресты. А я вдруг подумал, что на кладбище, на которое мы въехали, за последние дни погибло, возможно, уже три человека — сначала Розенталь, теперь — профессор с Костиком. Кто следующий?

Развить эту мысль я не успел. В свете тусклых фар Москвича из темноты на нас двинулась черная тень. На месте лица блеснул холодный безжизненный свет, за которым угадывались расплывшиеся человеческие черты. Сбоку свисало нечто, напоминающее вытащенный из живота кишечник… Но это был лишь кислородный шланг. На фоне покосившихся крестов, памятников и могильных оград профессор в легководолазном костюме выглядел зловеще. Коллега резко затормозил, Москвич чуть занесло, и профессор шарахнулся в сторону. Маска для подводного плавания слетела с его головы и покатилась по траве.

Шаройко нагнулся и поднял ее. Лицо его было неожиданно осунувшимся, глаза красными, капли воды, стекавшие по резиновому костюму, смешивались со слезами. Тяжело вздохнув, профессор присел на могильный холмик, положил рядом ласты и стал стаскивать водолазный костюм.

— Костя погиб… Розенталь был прав: это золото приносит несчастье.

* * *

Мы снова сидели в гостиной у профессора. Его жена, обпившись валерьянкой, спала, морская свинка тихо грызла капусту, Костино место на диване было пусто. Мы долго молчали, потом коллега разлил по стаканам водку. В двух словах я рассказал Шаройко, что мы узнали от бармена… Профессор как будто меня не слышал.

— Диссертация у него была почти готова. В начале следующего года он бы защитился.

Шаройко разлил по второй и сменил тему.

— Считайте меня сумасшедшим, но я тоже видел Розенталя.

Повисла тишина.

— Это было всего около секунды, при свете фонарика; метрах в пятнадцати. Выглядел он неважно. От одежды мало что осталось, да и от него самого тоже… Кожа кое-где лопнула, через нее торчат кости черепа и рук; зубы оскалены. Он не двигался. Я отвел на какое-то время луч фонарика, пытаясь понять, куда делся Костик… в это время он исчез. Костика тоже уже не было.

Опять повисла тишина. Шаройко налил еще.

— После вашего ухода я был не таким пьяным, как вы могли подумать. То, что я сам вам рассказал, не давало заснуть. Пока я вспоминал все связанные с этим чертовым золотом, мне вдруг кое-что пришло в голову: я снова обратил внимание, что все появления Розенталя после смерти могут быть привязаны примерно к одному месту… Может быть, там и находится могила? Правда, понять, что значат рассказы о привидении, я тогда еще не мог. Сейчас-то я, кажется, догадываюсь… Лучше бы я понял это раньше.

У меня был план подземной части монастыря; правда, я не знал, в какой степени ему можно верить. Составлен он еще до смерти Розенталя, позже могли появиться новые ответвления, а кое-что наверняка обвалилось.

Если примерно сориентироваться по рассказам тех, кто встречался с князем в склепах, направо от основного коридора должна отходить боковая ветка. После пяти или шести развилок и нескольких лестниц вниз можно будет найти тупиковый коридор, по которому нужно пройти метров пятьдесят… И где-то там, как я понял, находится это место.

Я в двух словах рассказал Костику о своих догадках. Истории о Розентале он раньше не слышал… вы заметили, наверно, какое она на него произвела впечатление. Живет он небогато. Всерьез заниматься диссертацией и одновременно работать практически невозможно, он решил сначала довести дело до защиты, а потом уже думать о деньгах… Мысль о золоте ему очень понравилась.

Мы решили не тянуть, и сразу проверить мою гипотезу. У меня был второй акваланг: приятель, с которым мы летом осматривали затопленные развалины в Черном море, случайно утонул, его снаряжение так и осталось у меня. Костя когда-то тоже нырял, и мы решили, что все это дает нам хороший шанс, глупо было бы его не использовать…

Вход в подземные склепы был уже в советское время закрыт бетонной плитой с обычным люком: поэтому, наверно, ими до сих пор никто не интересовался. Но я давно догадывался, что никакой канализации на кладбище быть не может, тем более в старой его части. И телефонных кабелей там проложить не могли. Таким образом, я знал, как попасть в склепы. Но лезть туда у меня желания раньше не возникало.

Было еще темно, и по пути мы никого не встретили. Когда мы залезли в люк и включили фонари, я сразу понял, что не ошибся: стены были не бетонными и даже не из кирпича. Это была настоящая каменная кладка… Темный коридор уходил куда-то вниз.

Метров через сорок мы заметили лестницу, перил у нее не было. Начиная с пятой или шестой ступеньки она уходила под воду… Вода была застоявшаяся, вонючая. Но возвращаться было как-то неудобно. Мы одели акваланги и стали спускаться.

Коллега перебил профессора:

— Стоп, я не понял. Как вы собирались искать могилу Розенталя под водой? Если все склепы затоплены, без того, чтобы их осушить, вряд ли что получится.

Шаройко покачал головой:

— Да, это, в общем-то, верно. Но на плане, который у меня был, обозначены трубы для стока. Монастырь строили на берегу Невы, и понятно было, что где-нибудь сквозь стены обязательно будет течь вода… Подразумевалось, что вся она будет в конечном итоге скапливаться в колодцах, находящихся ниже склепов. Они соединяются с подземными полостями, и переполняться, по идее, не должны… Вообще же система осушения в склепах очень сложная, в ней есть даже кое-какая автоматика, поддерживающая в подземных водостоках приемлемый уровень воды… знаете, что-то вроде сливных бачков при унитазах. Ей, кстати, и князь интересовался — я нашел свидетельства, что он бывал в склепах еще при жизни. Все, связанное с покойниками, вызывало у него живейший интерес; человеком он был очень увлекающимся…

— Ладно, но почему тогда лестница оказалась под водой?

— Либо строители что-то не рассчитали, и некоторые колодцы оказались переполненными, либо, что более вероятно, подземелья кое-где обвалились, и трубы оказались забиты… Но я был уверен, что хотя бы часть склепов должна быть сухой.

— Почему? Если уже верхняя часть лестницы была затоплена, то все, что находится ниже…

— Нет, совсем не обязательно. Система осушения склепов состояла из нескольких независимых частей. Если часть труб уже не работала, остальные вполне могли оказаться в порядке. И потом, коридоры внизу, как я понял из плана, имели свои спуски и подъемы, были разделены в нескольких местах чем-то вроде шлюзовых камер… Устройство их хорошо продумано — ясно же было, что построить подземелья в болотистой питерской земле будет нелегко. Поэтому была надежда, что внизу мы сможем найти сухие участки. Так, кстати, оно и оказалось.

По лестнице, уже под водой, мы спускались метров десять-двенадцать… Ниже была толстенная дубовая дверь, обшитая медными полосами. Я захватил топорик, еще кое-какие инструменты, и двери теперь там нет.

Когда мы с Костиком прорубили первую дыру, нас чуть не затолкало в нее потоком воды… Понимаете, что это значило? За дверью воды не было! Прямо за ней находится огромная шахта стока. В нее поместилось почти все, чем была заполнена лестница, и когда водопад утих, в коридоре, в котором мы стояли, воды осталось меньше, чем по пояс.

Мы пошли дальше. Акваланги нам больше не понадобились. Когда мы поняли, что впереди относительно сухо, то оставили их, чтобы забрать на обратном пути. Я свой одел только при выходе — к тому времени я очень устал, боялся, что не смогу перепрыгнуть шахту водостока около входа, оступлюсь и упаду в нее. Кстати, так оно и случилось… Я и на лестнице опасался, что опять упаду и скачусь вниз. Могла и вода откуда-нибудь прорваться.

Но все это было позже. Тогда мы шли вперед… Метров через двадцать стали появляться первые склепы. Интересно, что гробы были, сделаны, похоже, из совершенно разных пород дерева, или выборочно их пропитывали чем-то совершенно особым. Некоторые были почти не повреждены, а от некоторых осталась одна пыль. В почти полной темноте, в узких лучах двух фонарей впечатление все это производило невеселое. Вокруг были сотни скелетов, гробов, каменных саркофагов… Я тогда еще вспомнил, как вы меня спрашивали, почему гробокопатели не спускались в склепы в одиночку… Смешно мне стало. Когда человек один попадет в такое место, любая тень — а тогда там наверняка водились крысы — легко могла привести к разрыву сердца. Мне постоянно казалось, что за спиной у меня раздаются какие-то шаги… пару раз почудилась, что мелькнула какая-то тень… Что удивительно, у Константина возникли те же галлюцинации. Было такое впечатление, что призрак Розенталя идет за нами по пятам.

Я сам участвовал когда-то в раскопках древних захоронений, да и алкоголь тогда еще не совсем выветрился… поэтому совсем не ждал, что чувствовать себя буду так отвратительно.

Мы шли около часа… Ориентироваться было трудно, но план подземной части монастыря я когда-то внимательно изучал, и в основном примерно представлял, где мы находимся.

Наконец, мы подошли к тому месту, где встречали призрак Розенталя…

Профессор замолчал на некоторое время, глядя куда-то сквозь стену. Несмотря на выпитое, он был бледен, лицо его слегка подергивалось. Мы разлили еще по одной.

— Костик шел впереди. Я, помню, оглянулся направо — там был проем в стене, вход в очередной склеп — но тут я услышал сначала какой-то щелчок… что-то лязгнуло… потом всплеск. Света Костиного фонаря впереди уже не было. Я шарил своим какое-то время по стенам… я совершенно не понимал, что произошло… И тут впереди увидел Розенталя. Это было всего секунду или две, потом я отвернулся, ища Костю, а он исчез. И я остался один.

Шаройко замолк. Я спросил:

— Но на все это ушло, наверно, несколько часов…

— Да, часа три-четыре.

— А что вы делали там остальное время?.. Мне бы на вашем месте немедленно захотелось вернуться наверх.

— Мне тоже хотелось. Но я не мог… Я искал Костю.

— Не нашли?

Профессор долго молчал.

— Нет. Но я, похоже, понял, что произошло… Золото Розенталя, я думаю, найти все-таки можно. Только ради бога, не пытайтесь сделать этого сами. Шутка князя заключалась в том, что за его деньги многие заплатили своей жизнью, так их и не получив. Вы еще не догадываетесь, как он это сделал?

* * *

Мы с коллегой сидели у меня дома. Пьянки ночью удалось избежать, но чувствовал я себя неважно: встал утром слишком рано, к тому же от мыслей о трупах, некрофилах и подземных склепах уже тошнило; при упоминании фамилии «Розенталь» хотелось застрелиться. Дело было пора кончать.

Я раскуривал сигару, Валерка кисло смотрел в окно.

— Шаройко, хоть и алкоголик, дело свое знает. По-моему, насчет могилы он тоже угадал. Надо это как-то использовать против убийцы, наверняка он тоже ищет золото.

— А кто убийца? Ты все-таки уверен, что могилы разрывал не Розенталь?

— Оставим пока этот вопрос… Тут много чего не ясно. И прежде всего — почему убиты две женщины из похоронной конторы, почему убили самого Розенталя? Для чего? Известно, что в убийстве нужно прежде всего искать мотив.

Но есть и другая сложность: почему все было тихо, а потом вдруг трупы стали появляться один за другим? Сначала убили Свету, потом — самого Розенталя… у меня такое ощущение, что и Шаройко чуть не угрохали. Но что-то убийце пока мешает. Возможно, ты был прав — его оставили в живых на случай, если поиски зайдут в тупик… Это если профессор не сам всех их убил.

Коллега задумчиво пожевал окурок:

— Так ты думаешь — профессор?

Я долго крутил в руках зажигалку, потом зажег потухшую сигару:

— Не знаю… Но и это не исключено.

Обрати внимание: о многих вещах мы знаем только со слов Шаройко. Я пока не вижу особых противоречий в том, что он рассказывает, но вот так просто верить малознакомым людям — несерьезно. Откуда мы знаем, что он сделал со своим аспирантом в склепах? Кто их, профессоров, знает…

И учти: то, что нам кажутся правдоподобными рассказы Шаройко, говорит только о том, что он действительно профессор-историк.

— То есть? — не понял коллега.

— Я имею в виду, что если он врет, то профессионально. В ту криминальную дурь, которую мы писали и снимали для новостей, тоже ведь многие верили. Но это не значит, что все это правда… Это говорит только о том, что мы более-менее профессионально этим занимаемся.

— Так ты считаешь…

— Нет, я совсем не уверен, что убийца — именно Шаройко. Очень возможно, что и нет… Но рано пока делать выводы.

— А что тогда делать?

Я опять задумался.

— Знаешь, не нравится мне заместитель Розенталя.

— Павлов?

— Да. Мы так и не поняли, для чего он стучал нам на своего шефа… Вот подумай, зачем?

— Да мало ли… Может быть, тот ему мало платит? Мебель в кабинет покупать не хочет? Отпуск дает зимой?.. Вот он и рассказывает всем подряд, что начальник его — извращенец… Такое бывает сплошь и рядом.

— Да, все может быть. Но ты не забывай, что если верить Шаройко, о поисках золота Павлов знал или хотя бы догадывался — профессор в его присутствии рассказывал Розенталю о деньгах князя… Надо бы с этим Павловым пообщаться.

— Надо бы… Но что мы ему скажем?

— Да ничего. Мы с ним не виделись со времени убийства его шефа, это достаточный повод. То, что такими делами интересуются журналисты, удивлять никого не должно.

* * *

Павлов и правда не удивился.

— Я ждал вас.

— Ждали?

Он снял очки и протер их салфеткой. Потом глубокомысленно произнес:

— Смерть Розенталя не была случайной.

Я не стал спорить:

— Еще бы. Он же не под машину попал.

— Нет… я не это имел в виду. Вы может быть слышали, у него неприятности были, врагов много…

— Это включая вас?

— Меня? — Испугался заместитель. — Я-то тут причем?

— А зачем вы нам столько подробностей о его личной жизни рассказали? Просто так, поговорить было не о чем?

Павлов опять стянул очки и достал новую салфетку. Если так пойдет дальше, он протрет их до дыр.

— Да, — сказал он наконец. — В чем-то вы правы… Но вы же не думаете, что это я его убил?

— Мы пока колеблемся. А что, правда вы?

— Нет… нет. Хотя сволочью Розенталь был порядочной.

— Ого… Вот даже как?

— Да… Вы не представляете, в какую гадость он меня втянул.

— Ну-ка расскажите, — обрадовался я. — Страх как любим всякие гадости… Он побуждал вас к сожительству?

— Нет.

— Научил употреблять наркотики? — догадался коллега.

— Тоже нет.

— Заставлял продавать гербалайф?

— Тьфу, да перестаньте вы…. Все очень серьезно. Вы, может быть, представляете, каким образом может подрабатывать человек, имеющий доступ к трупам?

— Продавать бомжей студентам на вскрытие?

Заместитель поморщился:

— Это мелочи.

— Водить некрофилов на случку?

Его слегка передернуло:

— Нет… Я вам, кажется, говорил в прошлый раз, что Розенталь когда-то работал судмедэкспертом. Помните?

— Да. Ну и что?

— У него остались связи в этой сфере. Вы понимаете… какие это открывает возможности?

— А какие?

— Ну, например: на экспертизу поступает определенный материал. Скажем, нужно выяснить, содержится ли в человеческих тканях яд… Эксперт получает фрагменты желудка с содержимым, отдельные органы целиком; возможно, даже трупы… которые, как вы понимаете, могут поступить в самом разном состоянии. Иногда их и не узнать. И вот представьте… Находят тело, или какие-то его части. Ставится задача: определить, могли ли они принадлежать, скажем, жене подозреваемого. Жена, естественно, исчезла. Он ее, скорей всего, и убил. Но если за определенные деньги (очень, кстати, большие) труп в целом или то, что попадет на экспертизу, окажутся подменены… Вы, понимаете, что эксперт в этом случае с легким сердцем делает фальшивое заключение? Труп жене подозреваемого не принадлежит. А нет трупа — нет и дела. И нет даже риска, что повторная экспертиза (если она вдруг будет) найдет в его работе какие-то ошибки. Понимаете, к чему я это все…?

— Ну, примерно.

— Я имею в виду те возможности, который есть у работника бюро вроде нашего для того, чтобы подобрать материал на замену.

— Так вы хотите сказать, что Розенталь пытался впутать вас в торговлю трупами?

— Так оно и было… Теперь вам ясно, почему мне любой ценой нужно было сделать так, чтобы он не смог заниматься этим делом? Если бы его репутация была испорчена, к нему бы больше никто не обратился… Тогда давить на меня было бы уже незачем.

— И вы решили рассказать о нем что-то такое, что, если вдруг станет известно, помешало ему дальше работать?

— Не «что-то», а то, что и вправду имело место… Вы мне тогда все-таки не поверили?

— Ну, как вам сказать… Если бы были хоть какие-то доказательства…

— Хорошо. Вы знаете, где находится загородный дом Розенталя?

— Найдем.

— Съездите туда как-нибудь. Не могу вам обещать, но очень возможно, что там что-нибудь еще осталось… Розенталь любил заняться этим в спокойной обстановке, когда никто не помешает… Да, и возьмите с собой какого-нибудь врача.

— Врача?.. Зачем?

Заместитель помолчал. Салфетки у него уже кончились.

— Если называть вещи своими именами — для установления факта изнасилования. Только ничему не удивляйтесь. Насколько я знаю, в последнее время Розенталь развлекался уже совсем по-особенному.

* * *

От такого предложения трудно было отказаться. Мы позвонили наркологу и опять поехали в за город.

На душе было неспокойно. Не люблю, когда мне пудрят мозги, но совсем противно, когда это делают так грубо: меня никак не покидало ощущение, что все рассказанное заместителем Розенталя было рассчитано на детский сад. Подставные трупы, фрагменты желудков, фальшивые экспертизы… Кто этой ерундой будет заниматься? Если надо кого-то отмазать — дают бабок, и все.

Не называя имен, мы описали ситуацию наркологу. Он выслушал и долго смеялся.

— Глупости это все.

— Почему?

— Во-первых, если бы материал для экспертизы было так просто подменить, в экспертизах вообще бы смысла особого не было… Да и потом, если б это и было правдой — зачем им покупать покойников? В любой больнице материала для подмены — горы. У тех же экспертов под рукой сотни трупов. Если они рискнут-таки что-то там подменить, им не нужно ни к кому обращаться. Чем меньше народу знает, тем лучше… По-моему, он над вами просто издевался.

Возразить что-нибудь было трудно.

Мы подъехали к развалинам. При свете дня они выглядели еще хуже, чем ночью. Осыпающиеся стены, кучи кирпичей, проржавевшие железки. Если бы я сам не видел, как Розенталь выходил из этого дома, никогда бы не поверил, что там можно жить.

Тут я почему-то подумал, что хотя мы почти две недели изучали владельца похоронной конторы, что он за человек, так и не поняли. Как можно было ночевать на этой помойке, тем более одному? Неужели он бабу в городе не мог себе найти? Как никак, директор конторы… Толи и правда искал здесь что-то ночами, толи крыша у него поехала гораздо больше, чем я мог себе представить.

Мы поднялись по лестнице к парадному входу. Из открытой двери пахло гнилью и сыростью, входить не хотелось.

Длинный коридор без окон, под ногами скрипели все те же битые кирпичи. В комнате кто-то пытался начать ремонт, но дело далеко не пошло: стены более-менее выровняли, но ни обоев, ни панелей на них не было. Камин приведен в порядок, а вот мебели, кроме раскладушки и стола, не привезли. Вспомнив, что Розенталь не так давно ездил на шестисотом Мерседесе и дарил любовницам шубы, я злорадно усмехнулся.

Ничего интересного в первой комнате не было, и мы вошли в следующую.

И не зря: в углу стояла кровать, покрытая простыней. Под ней угадывались контуры человеческого тела… Тело не шевелилось. В комнате стоял тяжелый запах, на полу валялись несколько использованных презервативов и пара бутылок из-под вина. Нарколог оживился, подскочил к кровати и сдернул простыню…

Я обалдело смотрел на мертвую тетку. Черт побери!.. Я ее видел, точно видел. Но где?

Нарколог осматривал труп минут десять.

— Мертва недели две… Но хранили аккуратно, почти не испортилась. Кстати, ей делали вскрытие.

— Да? А могли ее… это… Уже после смерти?

Нарколог покопался еще несколько минут и кивнул:

— Могли… Даже очень могли. Притом не только туда, куда обычно: много новых отверстий появилось.

Я пошел подышать на воздух. Валера выскочил следом. Он был бледный, но довольный: коллегу часто раздражало, что мои прогнозы сбываются. Каждую мою ошибку он помнил лучше, чем свой телефон.

— Ты все еще считаешь, что наследственной некрофилии не бывает? Не бывает, да? Нашелся сексолог, мать твою в…

* * *

Черт побери, но где я видел это лицо?.. У меня было такое впечатление, что если бы я вспомнил, все остальное тоже бы прояснилось…

Из дома вышел нарколог. Вид у него был удовлетворенный, хотя и немного растерянный.

— Ммм-да… Такого я лет двадцать не видел.

— Ничего себе… Я думал, такого вообще никто никогда не видел. Где прошла ваша молодость?

Нарколог ностальгически вздохнул, сел к нам в машину и закурил.

— Я тогда учился в медицинском… Помню страшную пьянку под новый год. Никогда не догадаетесь, где мы его встречали.

Я начал что-то подозревать.

— В морге?

Нарколог выронил сигарету:

— Ого… Вам бы в КГБ работать.

— Тьфу. Лучше дворником… Так вы нам сейчас расскажете, как ваш сокурсник напился и оттрахал тетку без головы?

Врач рассмеялся:

— Можете компроматом торговать. — Он достал новую сигарету. — Хотя шутки здесь плохие. У этого Павлова, по-моему, не все дома… парень был с хорошим сдвигом. Живой бабы, мне не кажется, у него так никогда и не было.

Мы с коллегой ошалело посмотрели на него.

— У кого?.. У Павлова?

* * *

Когда мы вернулись в город, я навел некоторые справки, а потом поехал домой и пару часов в задумчивости курил, наблюдая, как осенний вечер превращает березовые заросли под окном в глухой лес. Ближе к вечеру я позвонил коллеге, наркологу, и мы вместе поехали к профессору.

Шаройко был нам опять рад. Он рассадил всех по местам и гостеприимно пытался напоить, а жена его крутилась вокруг и мешала ему напиться самому. Валерка рассказывал наркологу то, что мы выяснили в его отсутствие, а я еще раз вспоминал все, что мы делали за последние пару недель… О многом, если не обо всем, можно было догадаться заранее.

Собравшись с мыслями, я торжественно прокашлялся. Разговоры затихли.

— Ммм… Все это странно напоминает концовку детектива.

Профессор подошел к серванту:

— В хороших детективах всегда пьют виски. — Он достал бутылку и разлил всем грамм по сто пятьдесят.

Я покрутил рюмку в руке:

— Ммм-да… Не надо только напрягаться и пододвигать к себе бутылки потяжелее. Убийцы среди нас нет.

Нарколог, услышав про детектив, почему-то страшно возбудился. Он быстро опрокинул рюмку, и профессор тут же налил ему еще.

— Жутко люблю детективы… Надеюсь, убийца все-таки будет?

— Конечно, куда без него.

Коллега понимающе кивнул:

— Павлов?

— Да. Других подозреваемых уже не осталось, — я выдержал паузу.

— Итак, что мы имеем? Четыре убийства, даже пять: во-первых, Нины, во-вторых — Светы… елки, если бы не мы, она бы была еще жива… Третьим был сам Розенталь. Ладно, его не жалко. Четвертым (а по времени, наверно, первым или вторым) — мужик на деревенском кладбище… Помните, он ловил того, кто разрыл могилу его жены… Пятым был аспирант.

Вмешался профессор:

— Нет, Костя…

— Да, правильно. Он был единственным, кого заместитель Розенталя не убивал. Хотя был тогда совсем рядом.

Шаройко кивнул:

— Убийцей Кости был скорее Розенталь… Тот, которого самого убили лет так сто пятьдесят назад.

— Не будем забегать вперед… С чего все началось?

Еще в институте у Павлова были проблемы с женщинами. Точнее говоря, проблемы были, а женщин не было. И, черт, я должен был догадаться, чья это работа, еще до того, как вы, профессор, рассказали нам, что Розенталь приходил к вам вместе со своим заместителем…

Валерка перебил меня:

— Ну, это ты загнул… Как тут можно было догадаться?

— Просто… Помнишь, я тебе лекцию о некрофилах читал?

— Когда мы от профессора в первый раз вернулись?

— Да. Я и до этого тебе говорил, что в наследственную некрофилию не верю… Я думал об этом с самого начала, но только сегодня вспомнил, что нам в первый же вечер рассказала покойная теперь Света… Помнишь? Когда она упомянула о Павлове, я спросил ее, что он за человек. Это привычка журналистская, вдруг об этом придется писать — надо же знать, что о человеке можно сказать в нескольких словах. И она сказала что-то вроде «…бегает целый день по конторе, все вынюхивает, что не так… если хоть какая-то мелочь не на месте — скандал устраивает. Особенно к женщинам привязывается. И не дай бог ему хотя бы попробовать объяснить, в чем дело. Сразу начинает: „Что вы на меня орете? Ведете себя, как баба базарная. Как вам не стыдно? Женщина не должна так себя вести!“ Сумасшедший…» Помнишь?

— Да, теперь вспомнил. Так ты хочешь сказать, что…

— Что именно такой человек может оказаться неспособен нормально общаться с бабами, даже если ему нужно просто потрахаться… Его привлекает женское тело, но постоянно кажется, что женщины ведут себя как-то не так… Не так, как должны. Поэтому он понял, что ему нужна такая, которая вообще никак себя не ведет. Все это я уже говорил тебе, но только абстрактно, о заболевании вообще.

Но на основании одной этой детали можно было догадаться, кто убийца… Он, кстати, пару раз почти проговорился. Помнишь, когда рассказывал, как они отмечали новый год в больнице. Он говорил о покойнице: «стройная была, лет двадцать, не больше. И фигура — таких, наверно, больше и не видел…»

— Да уж… странно, что я не обратил внимания.

— Ладно, я тоже не обратил. Но и это не главное. Когда он нам рассказывал, что заместителем Розенталь назначил его совсем недавно, он тоже как-то не в тему вставил, что до этого работал с телами, и с этим лучше справлялся, а потом пришлось сидеть с бумагами… Кстати, вполне может быть, что это и было одной из причин, по которой он убил шефа.

Коллега опять не поверил:

— Да брось ты… Вся эта бредовая история — из-за того только, что Розенталь перевел его на бумажную работу?

— Да нет, не только. Но и это, я думаю, он ему припомнил… В человеческой психике все взаимосвязано, а сексуальная неудовлетворенность — страшная разрушительная сила.

Вы не задумывались, почему люди вообще попадают на работу в такое место? Ну, Свету, допустим, занесло туда случайно. У кого-то не было выбора, кто-то надеялся заработать много денег… Но может быть и еще одна причина. В учебниках по криминальной патопсихологии пишут, что, скажем, педофилы стараются находится как можно ближе к объекту своего влечения — устраиваются работать в детские сады, ясли, школы. Куда пойти работать некрофилу?

Шаройко покачал головой.

— То, что вы рассказываете, очень интересно. И все-таки я не понимаю… Вы хотите сказать, что произошло уникальное совпадение — в одной конторе работали два человека, один — некрофил, а у другого — дедушка некрофил? Не слишком ли много некрофилов? Вы сами знаете, какое редкое это извращение.

— Все верно. Только это не совпадение.

Павлов сам пересказывал нам дошедшие до него слухи о родственниках Розенталя… И насколько я понимаю, до тех пор, пока не узнал о золоте, он надеялся найти в Розентале единомышленника.

— Единомышленника? То есть?

— Ну… попытайтесь представить его состояние. Как одиноко должен чувствовать себя человек, не получающий вместе с сексом никакого общения, подозревающий временами, что второго такого извращенца как он — днем с огнем… Понятно, что ему нужен был напарник. Помните, и сторож на кладбище рассказывал, что некрофилы, которых он выловил, пришли вдвоем.

Валерка меня перебил:

— Так ты же сам говорил, что Розенталь этим не занимался. Получается, было дело?..

— Нет, ничего такого не было. Павлова ждало жестокое разочарование: Розенталю было плевать на сексуальные подвиги дедушки, его интересовало только золото. Мрачные истории о привычках Розенталей гулять ночами по кладбищам обернулись обычной жаждой денег, ничего эротичного в этом не было. Вот так… и никаких красивых историй о загробной любви. Разве можно не отомстить за разбитые мечты?

Но и золотом Розенталь-младший заинтересовался далеко не сразу; ему вполне хватало собственного бизнеса. Скорее всего, о спрятанных где-то деньгах разговор у них зашел случайно, сам Розенталь хорошо знал, сколько их искали, и с каким результатом. В молодости он тоже пробовал свои силы. Об этом мне правда, почти ничего не удалось узнать…

Нарколог, который все это время сидел с сияющим видом ребенка, который в первый раз увидел порнографический фильм, радостно согласился:

— Да об этом никто толком не знает. Говорили, что он случайно нашел в какой-то могиле древний медальон, подрался с приятелем, с которым они копались на кладбище, и получил лопатой по морде; шрам у него на всю жизнь остался. С тех пор он, по-видимому, охладел к раскопкам.

— Но только на время. Во второй раз он обратился к ним уже по необходимости…

Мог ли Розенталь знать, какую ошибку он совершает, отстранив Павлова от работы с трупами? С точки зрения более-менее нормального человека, такое решение было вполне оправданным. Павлов, как почти все трудоголики без личной жизни, дни и ночи пропадал на работе. Почему не дать ему повышение? О серьезных, постоянных сдвигах в сексуальных наклонностях своего заместителя он, как мне кажется, не догадывался почти до самой смерти.

— Почти? Значит, все-таки догадался?

— Ммм… не могу сказать точно, но, по-моему, должен был… Я до этого еще дойду.

Итак, Розенталь переводит его на бумажную работу. Что делать? К трупам свободного доступа у него уже нет: частые ночные уединения в подвале выглядели бы теперь очень подозрительно. Для удовлетворения привычным способом теперь нужны очень большие деньги… или лопата и готовность рисковать.

— А деньги зачем?

— Истинный некрофил, который кончать с живыми женщинами уже не может, должен рано или поздно попасться.

— Почему?

— Ну, а как часто должен человек заниматься сексом? Если не удастся доставать трупы каким-то более-менее безопасным способом — а вы только представьте, сколько это может стоить? — скоро ему придется откапывать почти всех более-менее подходящих покойниц. Выследить такого — раз плюнуть. И поэтому нужны деньги, очень большие деньги… или, может быть, своя похоронная контора. А лучше — и то, и другое.

Итак, денег у Павлова не было. Бесконтрольного доступа к моргу — тоже. На душе становится неспокойно. А виноват в этом… правильно, Розенталь. И тогда…

— Значит, Сташенко — его работа?

— Получается, так. Ты же помнишь — Света рассказывала, что ключи от комнаты, из которой включался в зале прощаний свет, нашли на столе у Розенталя… кто еще мог зайти туда, не вызывая подозрений, как не заместитель? И взять их ему тоже было проще.

Итак, он взял ключи, запер комнату, из которой включался свет, внаглую вошел в лабораторию, где лежал готовый к похоронам покойник, выпустил ему внутренности, отрезал гениталии, сунул их в рот и аккуратно закрыл крышку. Вероятность того, что его мог кто-то увидеть у дверей или тем более заглянуть в гроб, была почти нулевая. Порядки в своей конторе он знал очень хорошо, сам их в основном и устанавливал. Исправлять дело времени он уже не оставил: путаница с ключами была рассчитана как раз на то, чтобы привести труп в порядок было некогда.

— Да, это вполне правдоподобно… Но зачем? Просто месть?

— Зачем конкретно он это сделал, сказать, конечно, трудно… Может быть, это был импульсивный поступок, ему и правда захотелось отомстить. С другой стороны, очень возможно, что он уже тогда спланировал все, что будет происходить позже.

— Спланировал? Да что здесь можно спланировать?

— Ну смотри: люди, которые приехали на похороны Сташенко, мыслят довольно примитивно: если есть повод повесить на кого-нибудь бабок — надо их вешать, и нечего тут думать. Что можно было ожидать от них, когда они увидят своего шефа в членом во рту?

Розенталю понадобятся деньги. Где их ему взять? Логично обратиться семейному приданию о дедушке-некрофиле, спрятавшем в своей могиле кучу золота. Наверняка сам Розенталь Павлову об этом рассказывал.

— А это ты с чего взял? Мы об этом ничего не знаем.

— Некоторые доводы в пользу этого есть… Подумай: нам известно, что Света была убита. Это можно считать косвенным доказательством того, что смерть Нины тоже не была случайной… Для суда бы это не подошло, но вряд ли она поскользнулась в подвале. Что-то я в это плохо верю… Известно и за что ее убили: она собиралась рассказать что-то о Розентале. Итак, с этим вроде все ясно?

— Ясно. Но причем тут…

— При том. Ты не думал, откуда могла Нина это «что-то» узнать? Вполне логично предположить, что она услышала разговор Розенталя с кем-то — вряд ли она общалась с шефом вне работы… А с кем он мог делиться семейными тайнами, как не с человеком, которого сам назначил своим замом, которому доверял? Это правдоподобно?

— Ну… в общем, да. Даже очень.

— Розенталь в то время еще не думал о возобновлении поисков. Идею ему вполне мог подкинуть сам Павлов, когда на контору повесили большие деньги… Но деньги эти должны были достаться уже не Розенталю. Павлов, похоже, как-то подтолкнул его к поискам… а сам в них вроде бы и не участвовал. Помогал Розенталю в мелочах — торговал бомжами, шантажировал вместе с шефом водителей на загородных шоссе… Я долго не мог понять, что значит жуть, которую нам рассказали в Малахово. Откуда столько разрытых могил?.. И главное: почему раскопанными оказывались и старые, и свежие? Это же полный бред… Предположить, что на кладбищах работала бригада из некрофилов и искателей кладов я не решался. Такое бывает только в газетных утках.

Ко всему этому прибавились сказки о привидениях… Но совсем уже глупым выглядел рассказ бармена о Розентале, ночами бегавшем от призрака дедушки, а потом мучавшемся сомнениями, не он ли сам раскапывал могилы с тетками, трахал их, а к утру все забывал. И потом, что за фигуру видели за спиной Розенталя на кладбище в Малахово? Черта с два тут что поймешь, если не вспомнить пару деталей.

Во-первых, Павлов любил работать в конторе по ночам… даже когда там не было интересных покойниц. Розенталю же, чтобы не вызвать подозрений, нужно было выезжать на ночные раскопки на автобусе-катафалке. Получается, он всегда заезжал перед этим на работу.

— Да, это мы видели. А во вторых?

— А во-вторых — то, что мы слышали. Ты помнишь непонятный звук той ночью со стороны автобуса… Будто дверца хлопнула. Розенталь в это время был в здании.

— Да, помню. Я подумал тогда, что мне показалось.

— Но мне тоже показалось. А у похоронной конторы стояла чья-то машина. Я навел справки, кому она принадлежит. Догадываетесь? А это значит….

— Но это же невозможно! Как Розенталь мог не заметить, что с ним в автобусе ездит второй человек? Что он, совсем дурак был?

— Ты вспомни теперь, что нам показалось странным, когда мы нашли на кладбище автобус?

— Что?

— Дверца люка для носилок с телами была открыта. Получается, там Павлов и ездил на кладбища. За рулем же сидел Розенталь. Его иногда и видели — тот же коллекционер… и подозрение в осквернении могил падало прежде всего на него, у Розенталей и репутация была подходящая. Павлов же почти ничем не рисковал. Пока шеф искал золото дедушки, он успевал разрыть на другом конце кладбища подходящую могилу со свежей покойницей. Возраст и дату смерти можно определить по надписи на могиле. Там иногда и фотографии есть… Ходишь и знакомишься.

Но понятно, что долго так продолжаться не могло. В конце концов Розенталя бы кто-нибудь поймал, кто-нибудь убил, или бы он сам наконец нашел бы эти чертовы деньги… В последнем случае он должен был умереть.

Валерка захлебнулся в своей стопке:

— Я ничего не понимаю. Почему его тогда убили? Золота же никто не нашел… Или как?

Профессор почесал бороду:

— Золото, похоже, пока на месте. Там, где убили Розенталя, вряд ли что могло оказаться. Десять против одного, что оно в склепах. У меня есть на эту тему некоторые соображения… Я потом их изложу.

— Хорошо. Но почему тогда был убит Розенталь?

— У меня есть версия: по-моему, это была случайность. Случайность, которая рано или поздно должна была произойти.

Скорее всего, Розенталь просто застал своего зама за работой… тот увлекся, и не услышал шагов. Валер, ты помнишь первый, как бы удивленный крик перед смертью Розенталя? Тогда он еще не получил лопатой по черепу, просто увидел что-то необычное… например, своего зама, насилующего свежеоткопанный труп. Что Павлову оставалось делать? Свидетеля пришлось убрать.

— Нет, подожди. Я все-таки не понимаю. Зачем его убивать-то было? Не будет же он своего человека ментам сдавать? Ну, развратился… с кем не бывает. Тут что-то не так.

— Все так. Если бы дело было только в том, что Розенталь помешал ему дотрахать дохлую тетку — вряд ли бы он так смертельно обиделся… Хотя это тоже неприятно. Но как он мог объяснить то, что оказался на том же кладбище, в то же время? Павлов как только не измывался над шефом — пугал его ночами, за спиной Розенталя на кладбищах постоянно раздавались какие-то шаги, мелькали тени… Заместитель пакостил ему по полной программе.

Он уже никак не мог допустить, чтобы шеф производил на окружающих впечатление нормального человека: в этом случае поверить в то, что трупы осквернял он, было бы гораздо сложнее… Да и ходил он за ним по пятам не только затем, чтобы убедить того в собственном сумасшествии. Должно быть, ему страшно было думать, что деньги, к поиску которых он подвел шефа с таким трудом, достанутся самому Розенталю или кому-нибудь другому. Судя по всему, они приняли для него характер эротического мотива. Если бы Розенталь был убит, или хотя бы просто посажен в психушку, контора оставалась бы в распоряжении зама. Со всеми открывающимися возможностями.

Если бы деньги были все-таки найдены — проблема тоже была бы решена… И пропустить их мимо себя он уже не мог.

Как раз по этой причине он и убил этих двух дур. Они проговорились, что знали что-то о деньгах, которые Павлов уже считал почти своими. Конкуренты в его планы не входили.

— Подожди, но как он мог пугать Розенталя? Что он, выл из кустов? Или черепами в него бросался?

— Вспомни, что нам рассказывали про привидение в Малахово… «Какая-то белая фигура». Я тогда удивился, почему она была именно белой? Если с лопатой шел Розенталь, и кто-то его выслеживал, то в белом этот кто-то больше бросался в глаза, ведь так? За Розенталем вполне мог кто-то следить — врагов у него было полно. Но подумай: раз сам Розенталь старался, чтобы его не заметили, и убежал, когда услышал крик, то этот второй, раз оделся в белое, специально хотел, чтобы оглянувшись, Розенталь его увидел… Ночью на кладбище этого достаточно, чтобы у человека с подорванной психикой возникли самые бредовые подозрения.

И Розенталь действительно поверил, что ночами за ним бродит призрак. Он, как я понимаю, мысли не допускал, что все могло объясняться так просто… И медленно сходил с ума.

Теперь вы понимаете, что после случайной встречи на кладбище не убить его Павлов уже не мог? Представляете, как он испугался Розенталя? Вряд ли шеф, когда понял бы, чем тот занимался, сам не зарубил его лопатой или не сделал бы чего-нибудь похуже. Вы не забывайте, бармен нам рассказывал: Розенталь уже начал подозревать, что он сам незаметно для себя трахает по ночам трупы… Такие шутки трудно простить.

Ну, какие еще вопросы?..

Нарколог радостно потер руки и допил свой бокал. Потом затянулся сигарой и закашлялся.

— Все так, история просто уникальная. Но вот что любопытно: вы представьте, что я учился бы в другом институте, и никто из сокурсников Павлова вам бы не попался… Что тогда? Убийца остался бы неизвестным?

Или если бы вдруг ему не изменило чувство меры в инсценировке улик против шефа, и он не стал бы рассказывать вам о разврате в морге под новый год? Без этой детали почти все расследование основывается на чистых догадках… Есть конечно машина заместителя у конторы в день убийства Розенталя, но она могла просто сломаться — почему бы ей там и не стоять? Получается, у вас только одна улика… А если я пошутил?

— Нет, улик как минимум две.

— А где вы нашли вторую?

— Мы ее нашли с вами вместе. Дело в том, что я вспомнил, где видел женщину, которая была в постели Розенталя.

— О, так вы ее знали? Близко?

— Нет, не очень. Мне показывал ее фотографию Гросс, когда хвастался своей коллекцией. Ее отравил муж, Гросс собирает такие случаи. Он говорил, что надеется пополнить чем-нибудь коллекцию после суда.

— Ну и что? Почему ее не мог полюбить Розенталь? Разве ему не все равно, как она умерла?

— Не в этом дело… Я сегодня уточнил даты. Она была похоронена уже после того, как Розенталя убили… И получается, он никак не мог раскопать ее могилу и забрать труп себе.

Если учесть, что съездить в загородный дом Розенталя нам посоветовал именно Павлов, который сам, сам сказал, что ждал нашего прихода — что отсюда следует?..

— Да… в общем-то, это меняет дело. Но это же гол в свои ворота… Убийца, конечно, нервничал. Но так промахнуться? У меня создалось впечатление, что человек он совсем неглупый… по крайней мере, очень осторожный. Как он мог?

— Не повезло. Все прошло бы гладко, но дату похорон на могиле не пишут. Обычно — дня три со смерти… А ее отравили, и тело было на экспертизе. Он этого не знал, я и сам-то узнал случайно.

Хотя, я думаю, мы бы и без этого обошлись. Бог троицу любит, и третья улика будет лучше первых двух… Вы не против вместе со мной устроить засаду на кладбище? Очень похоже, что золото Розенталя он попытается достать сегодня ночью. Или, в крайнем случае, завтра.

— Откуда это известно? Нельзя же заранее знать, что и когда он сделает?

— Точно нельзя, но предположить можно. Дело вот в чем… Меня долго мучил вопрос, почему с определенного момента все стало происходить так быстро? Как будто он только и ждал, что мы в это дело ввяжемся.

Смотрите, что получается. До того, как мы стали интересоваться личностью Розенталя, были убиты двое: Нина и мужик на кладбище, устроивший засаду на насильника своей жены. Оба убийства были здорово разнесены друг от друга во времени, и связать их друг с другом было почти невозможно.

Но стоило нам зайти к заместителю Розенталя — в тот же вечер убивают Свету, почти сразу же — самого Розенталя… Почему? Со Светой все просто — из того, что она сказала нам тогда по телефону, напрямую следовало, что она узнала что-то, чего ей знать не следовало.

С Розенталем, в общем-то, тоже понятно. Как только мы дали понять Павлову, что существуют какие-то подозрения относительно занятий его шефа — убийца ударяется в панику.

С одной стороны — это именно то, чего он добивался: подозрение пало на самого Розенталя, и кто-то начинает под него копать. Но с другой стороны, в результате могут выйти на него самого, да и о золоте может всплыть что-то лишнее.

Во-первых, сам Павлов лично помогал Розенталю в шантаже, и в если на Розенталя нажмут, он вполне мог сдать его как соучастника — вот лишний повод его мочить.

Во-вторых, так тщательно скрываемые поиски Розенталя, которые Павлов сам, по сути, организовал, тоже вполне могут всплыть еще до того, как они успешно закончатся… и поэтому их было необходимо прекратить любой ценой.

В-третьих, у него не могло быть уверенности, чьи интересы мы представляем. Он не мог исключать вариант, что нас наняли люди из казино, чтобы выяснить наконец, кто кастрировал труп их главного. Если же Розенталь умирал, появлялся идеальный козел отпущения — мертвый козел. Вот мы его и получили.

За одно, в четвертых, осквернения могил вешались тоже на Розенталя.

— Да… Странно еще, что при таком раскладе он так долго прожил.

— Да я сам удивляюсь… В общем, паникой убийцы можно объяснить то, что происходило в последнее время. Ему хотелось закончить дело как можно скорее, пока не добрались до него самого… Вы учтите, что он не мог не понимать, что вранье о некрофилии Розенталя может раскрыться в любой момент. Поэтому время терять ему уже нельзя. Если я что-нибудь понимаю, золото в склепах он попытается отыскать уже сегодня ночью.

— Да? А почему он не сделал этого раньше? Или хотя бы вчера?

— Раньше за него поиски вел Розенталь — зачем же самому светиться. А вчера… или, вернее, позавчера, он был в склепах, я уверен. Профессор, есть все основания полагать, что шаги за спиной вам не чудились… Вот, кстати, почему я решил, что сегодня ночью он полезет туда снова. Умный человек не мог не понять, что значит интерес профессора к этому месту. Могила Розенталя почти найдена.

Нарколог оживился:

— Так… получается, профессор, что вы здорово рисковали, оставаясь так долго в подземны склепах. Если убийца уже знал, где может находится золото, он мог и вернуться… может быть даже, он все время находился где-то рядом?

— Может быть… Но Павлов, по-моему, не слишком любит рисковать. Убивает, только когда сильно нервничает. Он не мог не видеть, как жестоко расправились с входной дверью, и знал, что у профессора есть топор.

И поэтому я думаю, что из склепов он тогда скрылся. А вернется туда скорее всего сегодня…

— Почему?

— Вы обратите внимание: в действиях убийцы можно, при желании, заметить некоторую периодичность. Смотрите: Павлов убивает Свету. Через день (а точнее, через двое суток) мы приезжаем на хвосте Розенталя из имения, убийца кончает и его. После этого он опять пропускает двое суток, и лезет вслед за профессором в подземелье. Потом ему опять же нужно пару суток, чтобы восстановить нервы. Срок истекает как раз сегодня ночью…. Я не настаиваю на этой гипотезе, но согласитесь, факты говорят о том, что закономерность здесь есть.

Нарколог протестующе замахал сигарой:

— Так, подождите. С этим я спорить не буду. И могила с деньгами почти найдена, что тоже очень хорошо… Я не понимаю другого: почему Розенталь, который так долго искал золото, не искал там, где оно должно было находится — в склепах? Ведь ясно же, что бесплодные шастанья по надземным кладбищам себя давно исчерпали. Как он мог этого не понимать?

Я пожал плечами:

— Трудный вопрос… Вы когда-нибудь слышали анекдот про пьяницу, который искал ключи?

Идет ночью человек по улице, видит — вокруг фонарного столба ползает алкаш. Человек его спрашивает: «Ты чего тут делаешь?» — «Ключи ищу.» — «А где ты их потерял?» — «Там.» — «Почему тогда тут ищешь?» — «А тут светлее.»

Так и Розенталь. Он предполагал, что вход в склепы, скорее всего, затоплен — иначе почему о них никто ничего не знает? И лезть туда ему совсем не хотелось. Подводным плаваньем, в отличие от своего зама или вас, профессор, он никогда не увлекался… Валер, ты помнишь, Павлов на наш вопрос о том, правда ли, что Розенталь хочет купить акваланг, сам для себя неожиданно проговорился, что нырял в молодости? У него было такое лицо, будто он бесплатно выдал военную тайну… А все потому, что он панически боялся, что кто-то найдет золото раньше него. Ему нужно было любой ценой хоть сколько-нибудь правдоподобно объяснить намерения придурка-шефа, наболтавшего лишнего.

Но вернемся опять к самому Розенталю. Ему было страшно. Деньги были нужны, но он использовал любой шанс, чтобы оттянуть экспедицию в склепы. Чувствовал, наверно, что добром это не кончится.

Профессор пожал плечами:

— Да чего тут чувствовать? Я ему сам рассказывал, сколько народу там сгинуло. Он боялся… и правильно делал.

Нарколог не успокоился:

— Пусть так… Но как мог человек, который, в общем-то, многого добился в жизни, действовать, как последний идиот? Он же не мог не замечать очевидного.

Теперь пожал плечами я.

— Получается, что мог. Вы знаете… есть такой тип людей. Они легко добиваются больших результатов в бизнесе… но не за счет ума. Скорее наоборот. Не замечая опасностей, очевидных для всех остальных, они рискуют там, где нормальный человек не стал бы этого делать… Понятое дело, кто больше рискует, у того больше шансов победить. Какое-то время им везет, но потом то же качество, которое помогло им добиться успеха, приводит к тому, что они все теряют. Я думаю, что Розенталь относился именно к этому типу… Такие долго не живут.

Ну что же, профессор, теперь вам слово. Расскажите нам, как найти могилу князя.

Профессор разлил всем и сам поднял стопку.

— Друзья и коллеги… Князь Дмитрий Розенталь, пакостные замашки которого я не так давно столь подробно вам описал, был, по моему мнению, не более чем мошенником. Похоже, что стоящих медицинских достижений у него не было. Но вот мошенником он был высокопрофессиональным… И как настоящий профессионал, на закате своей жизни он сыграл со многими сотнями людей шутку, которая не принесла ему никакой выгоды.

Так выпьем за профессионалов, работающих из любви к искусству. Согласитесь, несмотря ни на что, такие люди всегда вызывают некоторую симпатию?

Профессор закусил виски соленым огурцом и стал рассказывать дальше.

— К чести князя надо признать, что, хотя шутка эта стоила жизни многим, для качественного розыгрыша он не пожалел собственного трупа… Вы уже догадались, что именно принимали за привидение Розенталя?.. Самого Розенталя, только уже давно мертвого. Никакого привидения, естественно, нет и никогда не было. Вместо призрака в подземных коридорах появлялся забальзамированный труп князя.

Я присоединяюсь к предыдущему оратору: тупость, проявленная мной в этом расследовании, не лезет ни в какие ворота. О многом, очень о многом догадаться можно было заранее.

Привычка князя к работе с трупами, посещения им склепов еще до смерти, интерес к системе подземных водостоков… да что говорить, я сам в своей книге описывал слухи о привидении князя, появлявшемся всегда в одном месте и при одних и тех же обстоятельствах! Сам читал его письмо к сестре… И после этого сам чуть помер от разрыва сердца, когда передо мной в свете фонаря появилась изъеденная сыростью мумия Розенталя! Господи, каким я был идиотом…

Примитивность ловушки, изготовленной по заказу Розенталя, обеспечила ее работоспособность на полторы сотни лет — все гениальное просто. Мне надо было с самого начала отнестись с доверием к словам князя и задуматься: а почему для того, чтобы проникнуть в могилу, нужно несколько человек? Я выбрал самое, как мне казалось, очевидное объяснение — чтобы унести все золото, нужно много людей… Но оказалось, что дело совсем не в этом. Вы помните, что сказано в письме? За золотом, спрятанным в могиле, должны придти трое. Причем первый из них должен умереть, второму предстоит войти в склеп князя, а третьему нужно будет открыть второму путь назад. И сам Розенталь обещает лично встречать всех, кто захочет завладеть его деньгами…

Технически все выглядит, как я понимаю, примерно так. Для того, чтобы увидеть привидение князя, достаточно и двух человек. Они должны идти на некотором расстоянии друг от друга — одни впереди, другой чуть поотстав. Пол в коридорах склепов состоит из каменных плит. Когда первый наступает на одну из них, он проваливается вниз, крышка за ним захлопывается. В темноте понять, куда он делся, практически невозможно.

Провалившись сквозь пол, человек падает в ванну с водой. В ней он и тонет, выбраться живым оттуда невозможно… Там же, под полом, находится открывающий дверь механизм. Лишняя вода при падении тела льется через край, и попадает по желобу в привязанный к тросу бак, трос перекинут через блок, на другом его конце — противовес. Бак с водой быстро скользит вниз, веревка натягивается, и поднимает дверь в склеп Розенталя. Прямо перед дверью к стене прибита его мумия… За несколько секунд вода из ведра выливается через дыру в дне, и закрывающая вход в склеп плита возвращается на место, при этом труп смывается в водосток или, скорее, специальный сборник… Благодаря этой примитивной шутке погибло человек триста, не меньше.

Профессор опять налил всем виски.

— В ту ночь, когда погиб Костя, я сначала, врать не буду, страшно испугался. Первым моим желанием было бежать, оказаться наверху как можно скорее… Но мне стало стыдно. Я вовлек его в эту аферу и, в общем-то, из-за меня он погиб.

Я осторожно ползал по полу, рассматривал плиты, вспоминал то, что увидел… Я был там очень долго. Вернулся только после того, как стал садиться последний комплект батареек. Дома долго думал, перечитал некоторые бумаги… Другого варианта решения загадки могилы Розенталя быть не может.

Дверь склепа, как я понимаю, отрывается только снаружи. Найти ее тяжело, а открыть, скорее всего, совсем не сложно. Но для того, чтобы выбраться наружу, нужен третий. За все эти годы на троих сообразить, кажется, никто так и не смог… и золото должно быть еще там. Может быть, попробуем мы?

* * *

Около одиннадцати мы подъехали к Киновеевскому кладбищу. Шел дождь, старые дубы между могилами скрипели под холодным ветром; листьев на деревьях давно не было, они казались мертвыми, как и все вокруг. На кладбище было безлюдно, только где-то глубоко внизу нас ждал труп Розенталя, спрятавшийся в ловушке для искателей золота. Если бы мне раньше сказали, что постоянно находятся люди, которые сами туда приходят, я бы не поверил.

Мы двинулись в дебри кладбища. Профессор шел впереди, шепотом рассказывая о знакомых могилах. За ним покачивался нарколог… Он здорово набрался: постоянно мрачно оглядывался, время от времени зловеще ухмылялся и крутил в руках прихваченный с профессорского стола кухонный нож — с помощью него он собирался поймать убийцу. Предпоследним был выпивший не меньше Валера; он нес видеокамеру, чтобы все это заснять… Ммм-да. Помешанный на антикварных преступлениях профессор, пьяный врач и мой коллега-алкоголик — в такой компании я лез в подземные склепы, чтобы найти неуловимую могилу князя.

Шум трамваев постепенно затих вдали; кроме ветра, темноты и могил не осталось ничего. Шли мы довольно долго, спотыкаясь в темноте о корни деревьев и свалившиеся от старости надгробные камни.

— Все, пришли. — Профессор остановился. — Видите бетонную плиту с люком? Под ней вход в склепы. Помогите сдвинуть крышку.

На чугунной крышке было выдавлено: «Водоканал, 1956». Шаройко прав: неудивительно, что на нее никто не обращал внимания.

— Посмотрите по бокам плиты, — прошептал профессор. — Видите остатки стен? Раньше этот вход находился в подвале часовни, ее давно снесли. Еще в склепы можно было попасть со стороны Невы, но, по всей видимости, тот ход засыпали, когда строили дорогу вдоль набережной.

Нарколог с профессором, тихо матерясь, приподняли крышку, сдвинули ее в сторону и стали спускаться. Внутри было темно, затхлый сырой воздух отдавал чем-то крайне неприятным. Чтобы не вызвать подозрений у убийцы, которого мы хотели выловить, крышку пришлось закрыть. Вонь после этого стала совсем жуткой.

Коридор шел под уклон, мы спускались все ниже, ниже и ниже. Каменные стены, которых было почти не видно, давили со всех сторон. Мне показалось странным, что здесь хоронили самых богатых и заслуженных. Ей-богу, гореть в крематории наверняка приятнее, чем валяться тут.

Метров через сорок, как и обещал Шаройко, появилась узкая лестница. Воды на ней сейчас не было, но следы влаги были повсюду. Каменные ступени были скользкими, их покрывал какой-то налет — наверное, из-за того, что они были затоплены. Стараясь не грохнуться, мы спускались до тех пор, пока не увидели дверной проем.

С дверью обошлись жестоко. Обшитая медными листами дубовая хреновина, простоявшая около двух веков и державшая последние пятьдесят лет десятиметровый столб воды, была разнесена в клочья, отовсюду торчали щепки и вывороченный металл… В профессоре погиб хороший взломщик.

Воды здесь было сейчас примерно по колено. Перепрыгнув шахту водостока, мы пошли вглубь.

Склепы, о которых я столько слышал, выглядели как обычные подвалы — не было только труб и бомжей. Справа и слева от основного коридора находились небольшие комнаты, на каменных подставках в них стояли гробы. Некоторые совсем неплохо сохранились, на месте других валялись только бесформенные обломки, прикрывающие скелеты. Украшений особых не было, лишь кое-где на стенах висели кресты.

Воздух становился все тяжелее. После получаса ходьбы я завидовал профессору с Костей, у которых были с собой баллоны с кислородом. К тому же, с каждой сотней шагов я постепенно терял представление, сколько мы идем и как далеко находимся от входа. Коридоры и повороты были похожи друг на друга, как новостройки; Валера и нарколог пришибленно молчали; Шаройко изредка нес какую-то научную чепуху. Я тихо зверел от вида рассыпающихся гробов и тускло отсвечивающих под фонариками костей… но тут профессор предостерегающе поднял руку:

— Стоп… Не двигайтесь, это то самое место. Где-то здесь в полу должна быть подвижная плита.

Коридор, в котором мы стояли, ничем не отличался от остальных, разве что оканчивался он тупиком. Если бы не Шаройко, я никогда бы не подумал, что в нем есть что-то особенное: посветив вперед и увидев, что прохода нет, вряд ли кто стал бы идти дальше. Делать там было как будто нечего: прямо прохода не было, склепов по бокам — тоже… И все же где-то здесь могла быть могила Розенталя, которую безуспешно искали столько лет.

Нарколог, тяжело дыша, крутил в руках нож.

— Профессор, а где мы тут будем искать князя? — Он сделал пару шагов вперед, Шаройко с ругательствами схватил его за шкирку. Не удержавшись, пьяный нарколог свалился на пол.

— Вы с ума сошли! В любой момент можете провалиться в яму с водой… Достать мы вас уже не успеем. Мало вам Кости… Я долго ползал здесь в ту ночь, и могу только догадываться, что ловушка срабатывает от этой, — он указал на участок пола метрах в двух от нас. — Но точно не знает никто; кто знали — те померли. Лазать здесь очень опасно.

Нарколог задумчиво поковырял ножом плиты пола:

— Выглядят они довольно основательно… Слушайте, а что если мы будем кидать что-нибудь на разные плиты? Ловушка сработает, и мы будем знать, где она.

Шаройко покачал головой:

— Нет, вряд ли… Тут все просто, но не настолько же… Поворот плиты наверняка рассчитан строго на вес человеческого тела, плюс сила, с которой на нее наступают. Я даже подозреваю, что для срабатывания ловушки нужно последовательно наступить на несколько плит… Когда я исследовал пол в ту ночь, время от времени слышались странные щелчки… Не знаю, как это сделано, но в то время умели строить такие механизмы. Конечно, может быть, вы и правы, но если бы все было действительно так просто, могилу Розенталя давно бы нашли. Я уверен, что он позаботился, чтобы золото досталось только ценой чьей-то жизни, а еще лучше — нескольких. Шутка князя удалась на славу… — Профессор замолчал на несколько секунд. Когда он продолжил, голос его слегка дрогнул. — Подумайте, сколько людей погибло в этом коридоре? А сколько испытало смертельный ужас?

И сам Розенталь должен быть где-то рядом… Он ждет нового трупа. Доктор, им хотите быть вы?

Нарколог задумался на некоторое время, потом с сожалением вздохнул хлопнул профессора по плечу.

— Ладно, вы меня убедили. Давайте для начала поймаем убийцу. Люблю ловить убийц.

Профессор кивнул и почесал бороду.

— Меня вот что беспокоит… Если и вправду он был здесь в ночь смерти Кости… Тогда он, наверное, тоже понял, что произошло? Он может и не придти. Или приведет кого-нибудь с собой…

Я покачал головой:

— Профессор, по-моему вы его переоцениваете. Вы сами, при всем вашем знании вопроса, только недавно догадались, что значат слухи о привидении… Что мог понять тогда убийца, услышав откуда-то из темноты крики и плеск воды? Все, что он заметил — это ваш интерес к этому месту, и наверняка проследил, что вернулись вы пока без золота. Вот и все: он же должен был прятаться где-нибудь за углом, чтобы его случайно не увидели.

Может быть он, правда, подозревает, что вы вдвоем с Костей нашли золото, убили аспиранта, чтобы не делиться, и вернетесь за деньгами чуть позже… А кстати, это было не так?

Профессор посмотрел на меня осуждающе:

— Зря я не дал вам бутылкой виски по голове.

— Не сердитесь, профессор: это шутка. Если мы достанем труп Кости, я уверен, что следов вашего топорика на его голове не будет. Я вам полностью доверяю.

— То-то же.

Стараясь не наступать куда попало, мы выбрали подходящий для засады склеп. Из него открывался хороший обзор, а убийца, если он придет с фонарем, а мы будем сидеть в темноте, заметить нас не сможет.

Валерка устроился ближе к входу, установив камеру на небольшой штатив. Нарколог присел на гроб, профессор привалился к одной стене, я — к другой. Мы выключили фонарики.

…Тому, кто никогда не пробовал провести несколько часов в подземных склепах, в абсолютной темноте и жуткой вони, меня не понять. Вся чертовщина, над которой я смеялся, сидя в гостиной у профессора и слушая рассказы о мертвом Розентале, гуляющем по склепам, повылазила теперь из своих гробов и крутилась вокруг. На тот случай, если убийца и правду придет, мы сидели в полной тишине, поэтому четких доказательств того, что я тут не один, у меня не было… Нервы понемногу сдавали, и когда нарколог, желая узнать, сколько время (часов с подсветкой у него не было) тронул меня за рукав, я чуть не укусил его от страха. Так прошло несколько часов.

Вдруг… сначала я думал, мне это только показалось… мы услышали где-то далеко шаги. Приближались они очень медленно, а через некоторое время стали удаляться. Со стороны стены, у которой сидел профессор, раздался раздраженный шепот:

— Придурок… надо было налево свернуть. Он сейчас заблудится в последний момент… там дальше длинный коридор к старой церкви. Если он забредет туда, вернется часа через два, не раньше. Я себе всю задницу на этих камнях отсидел.

Но нам повезло. Минуты две было совсем тихо, потом шаги опять стали приближаться. Я затаил дыхание, коллега включил камеру.

В коридоре блеснул луч фонарика. После полной темноты он резал глаза, как прожектор. Луч, шаря по стенам и полу, постепенно приближался… И наконец, появился убийца.

Я не ошибся. По силуэту можно было узнать заместителя Розенталя. Он медленно шел по коридору, заканчивающемуся тупиком. В руке — фонарик, за спиной — рюкзак… Павлов остановился и долго оглядывал коридор. Видно было, что его мучили какие-то сомнения. Он чувствовал опасность, но не мог понять, в чем она.

Я слышал, как рядом со мной тяжело дышал профессор. Моя теория оказалась верна: убийца пришел туда, где мы его ждали. Сейчас предстояло проверить догадки Шаройко… Но пойдет ли убийца по коридору? Он все колебался.

На мгновение и у меня возникли некоторые сомнения. Если профессор был прав, этому человеку предстояло сейчас умереть. Несколько шагов — и он окажется в яме, в которой встретили свою смерть многие. Где-то здесь, под каменными плитами, гнил сейчас труп аспиранта; по всей видимости, он находился в компании десятков скелетов других неудачливых искателей сокровищ. Может, остановить?..

Но черт побери, если вспомнить, что он сам натворил — нужно ли, вот в чем вопрос… Мужик, который искал извращенца, оттрахавшего его мертвую жену. Розенталь. Нина. Света… Я вспомнил ее труп на асфальте, около фургона с телами бомжей, и сомнения куда-то испарились. В самом деле, если вдуматься, что скажут нам в отделении, если мы притащим туда человека, которого поймали ночью в подземных склепах? Зачем этого убийцу ловить, кому он вообще нужен? Пусть лезет, куда хочет.

Павлов как будто читал мои мысли. Отбросив сомнения, он решительно двинулся по коридору. Один шаг… второй… третий… Под полом что-то чуть слышно щелкнуло. Павлов остановился, постоял несколько секунд… Ничего не происходило, и он пошел дальше. Еще один щелчок… Наконец, он сделал последний шаг…

Раздался лязг, луч фонарика подпрыгнул, мы услышали всплеск воды. По подземным коридорам, многократно отражаясь от каменных стен и возвращаясь к нам снова и снова, несся предсмертный крик.

Мы разом зажгли фонарики, Валера включил осветитель на камере. За несколько метров до тупика в полу зияло отверстие, в нем блестела темная вода, по которой еще шли мелкие волны. Плита, прикрывавшая его, медленно ползла на место, возвращая ловушку в исходное состояние. Но это я увидел лишь мельком.

Потому что в конце коридора появилась фигура, которой раньше там не было. Черный фрак покойника висел клочьями. Истлевшее лицо, обвисшая, покрытая пятнами кожа. Кое-где она была прорвана, из-под оборванной губы торчали черные зубы. Один глаз, вернее то, что от него осталось, был открыт. Руки скрещены на груди. Из раскрывшейся могилы на нас глядел бы, если бы ему было чем, князь Розенталь.

Профессор с победным криком сорвался с места и побежал ему навстречу. Чуть не поскользнувшись перед не закрывшейся еще западней, он резво перепрыгнул ров и ворвался в могилу. Нарколог прыгнул следом и заклинил ножом плиту, которая опускалась вслед за профессором. Мы с коллегой подошли следом.

О том, как выглядел Розенталь вблизи, лучше не говорить. Его вид способен был способен довести до инфаркта паталогоанатома с тридцатилетним стажем. Стараясь держаться подальше от урода, заварившего всю эту кашу, мы зашел в склеп.

Внутри было пусто, только в углу стоял большой сундук… Что же там было внутри?

Колючая дубинка. Темные пятна на ней наверняка были когда-то трупным ядом.