Екимов Борис Короткое время бородатых

1

Тайга началась за Уралом. От станции Ивдель поезд повернул на северо-восток. Шел он по новой, еще недостроенной дороге неторопливо, а временами и вовсе по-черепашьи. Можно было прыгнуть с подножки и бежать рядом, не отставая. Даже цветов, растущих подле насыпи, нарвать, пропустив мимо лишь вагон-другой.

Позади остался людный Урал с его дымными заводами, поселками и городами, которые в ночи провожали поезд разливом огней. Теперь же мимо вагонных окон тянулась и тянулась безлюдная тайга. Лишь вездесущее воронье поднималось с деревьев и тяжело, молча летело за поездом, ожидая редкой в этих местах поживы.

В одном из вагонов этого неторопливого поезда затихло самое шумное купе, в котором ехали четверо парней и девушка. К ребятам в зеленой стройотрядовской форме тянулась молодежь даже из соседних вагонов. У них гитара была и песни, и просто молодое веселье.

Но теперь купе затихло. Даже суматошливый Славик лежал на верхней полке и глядел в окно.

Этих ребят, прирожденных степняков, как будто завораживало бесконечное шествие дерев. Таинственной казалась тайга и жутковатой. Она тянулась час, другой, третий. И весь день. Не торопясь проходила перед вагонными окнами густая мешанина елей и сосен с редкой белью берез. Жидких елей и жидких сосен. Местами тайга начинала редеть и хиреть. Уродливые кореженные карлики-сосны выплывали, а вслед за ними стлалось совсем уже мертвое болото с яркой, но какой-то не радующей глаз, словно ядовитой, зеленью. Лишь изредка, на светлых песчаных гривах, богатырской заставой выстраивались могучие сосны. Стволы их под солнцем светились красной медью.

До самого вечера тянулась тайга. И ночью, сквозь шум поезда, слышался ее мерный тяжелый гул.

Утром Андрея солнце разбудило. Оно глядело прямо в лицо жарким оком и ослепило, когда он приоткрыл глаза. Андрей потянулся к оконной шторе, хотел задернуть ее, еще подремать, но вдруг понял, что поезд стоит. Покойно стоит. Не слышно обычного людского гвалта, какой бывает на всякой остановке, и даже сиплого дыхания тепловоза.

"Приехали", - обрадованно подумал Андрей, и утреннюю дрему как рукой сняло.

- Ребята! Приехали! - крикнул он, натягивая одежду. - Приехали! Вставай!

Вагон уже опустел. Лишь несколько таких же сонных тетерь, как он, досыпали.

- Это Пандым-Юган? - спросил Андрей у проводницы.

- Пандым.

- А чего же вы нас не разбудили?

- А куда спешить? Дальше не уедем. Спите...

Андрей вышел из вагона.

Справа, за сетью рельсовых путей, стоял рубленый домик-малыш с огромной надписью: "Станция Пандым-Юган". Красные и белые горы кирпича тянулись вдоль полотна, и груды бумажных кулей с цементом, и высокие штабеля обделанного леса. А чуть подалее, возле самой тайги, теснилось стадо белых брюхатых цистерн с горючим.

Последним из вагона выбрался, конечно, Славик. Приглаживая свои взлохмаченные кудри, он бурчал недовольно:

- Не могли подальше построить этот... Пым-Дым... Во-он там бы, - указал он пальцем вперед. - Чтоб к обеду туда подъезжать... Чтоб выспаться люди могли. А то... Ни свет ни заря, на тебе... приехали... А этот дурак орет...

- По тамбурам ночами нужно меньше шалаться, - наставительно произнес Григорий. - Пошли.

Возле станционного домика их ожидал высокий худой человек в кожаной куртке.

- Волгоградцы? - спросил он. - Вы старший, да? - сразу подошел он к Григорию. - Будем знакомы. Антон Антонович Лихарь, партийный, профсоюзный и прочий общественный руководитель стройучастка.

- Григорий. Комиссар отряда.

- Рад познакомиться, коллега.

- Странно, странно, - раздумчиво проговорил Славик. - А я, выходит, не произвожу впечатления? А? - Он оглядел себя. - Все же у меня инструмент, указал он на гитару, - фотоаппарат - принадлежности культработника. Так что могли бы ко мне обратиться, - обиженно выговаривал он. - Я на комиссара, по-моему, больше похож, чем этот казачок. Агитация вот у меня.

"Агитации" на Славике и вправду было много. Если у Андрея, Григория, Володи и Зои уже привычная людям стройотрядовская студенческая форма выглядела обыденно: защитного цвета костюм, на рукаве эмблема с названием института "Волгоградский технологический" и именем строительного отряда "Ермак", - то Славик подобной серости перенести, конечно, не мог. На куртке его, сзади, алели и голубели надписи на английском языке: Volgograd u Yermak. Такие же, только помельче, пестрили перёд куртки и рукава. А для неграмотных по всему полю, где попадя, бородатые русские богатыри теснились в шеломах, матросы с гранатами.

- Действительно странно, - засмеялся Лихарь. - Как же я вас не заметил? Простите. Но будем знакомиться дальше.

И тут Лихаря его проницательность явно подвела.

- Вы - повариха, - сказал он Зое.

Славик злорадно ухмыльнулся.

- А почему если девушка, то обязательно повариха, - обиделась Зоя.

- Ну, я так думаю потому, - серьезно объяснил Лихарь, - что в нашей семье кухней всегда занимается жена, а не я.

- И очень плохо...

- Почему плохо? Очень хорошо. Мне такой порядок нравится. Ну, ладно, девушка, милая, простите, - жалобно попросил Лихарь. - Вы не повариха... Я это по характеру чувствую. И вообще, я прекращаю отгадывать. А то сразу обида... Давайте просто знакомиться.

Лихарь нравился. Журавлинно-худой, высокий и носатый, он разговаривал весело, неначальственно.

- Славик? - переспросил он. - А почему не Станислав или Вячеслав?

- Пробовал, бесполезно... - огорченно махнул рукой Славик. - Вы-то меня не признали... за главного. Другие тоже. Так, видно, и умру Славиком.

Было действительно несколько странно, почему Лихарь Григория выделил. Григорий - комиссар отряда, круглолицый, скуластый парень со светлыми усиками, был ростом невысок, клешеног немного и имел кличку Казак. Усики его всегда были приглажены, голова идеально причесана. На аккуратнейший пробор. Всегда. В институте ли, на воскреснике, даже на заработках, "на калыме". Сначала над этим посмеивались, потом привыкли.

Неподалеку от вокзала стояло несколько необычных машин. Зеленого цвета, даже по виду могучие, артиллерийские тягачи на гусеничном ходу. К ним и повел ребят Лихарь.

Володя выбежал вперед и, похлопывая машину по зеленому железу кузова, проговорил довольный, словно старого друга встретил:

- Атээсик... Атээс... А АТТ у вас есть, АТЛы?

- Все у нас есть, - сказал Лихарь. - Ты служил на них, водишь?

- Нет, я в морском десанте, морская пехота, - Володя был несколько уязвлен, что его спутали с какими-то водителями тягачей. Ведь не зря у него под курткой тельник был. Он носил его не снимая. - Это лошадки наши. Конечно, не только эти. Мы ведь морская пехота, мы...

Основу Володиной жизни составляли три факта его биографии: служба в морской пехоте, занятия в секции тяжелой атлетики и, конечно, институт. И при всяком удобном случае, любому человеку, он рассказывал об этом последовательно, длинно, с удовольствием. Конечно, самыми лучшими слушателями были девушки. От такого парня что угодно выслушаешь. Но на безрыбье годился и Лихарь. И Володя сел с ним в кабину - добро, что Зоя туда лезть решительно отказалась - и объяснял Антону Антоновичу, рассказывал.

От станции тягач пробежал по грунтовке лишь какую-то сотню метров. А далее вместо обычной дороги потянулся прочный бревенчатый настил "лежневка". И тайга вокруг стояла, тайга... Не в кино или на телеэкране, не в туманном воображении головы, склонившейся над книгой, и даже не за окном вагона, а рядом, лишь руку протяни.

Поселок, в котором предстояло работать, лежал километрах в тридцати от станции. И когда выскочили наконец из узкого коридора таежной дороги на прогалину, где стояло людское жилье, тягач резко затормозил.

Лихарь из кабины выбрался и крикнул ребятам:

- Слезай!

АТС побежал дальше, а Лихарь, распрямившись, рукой широко повел:

- Как вам нравится наш поселок?

На малом пятаке свободной земли, отобранной у тайги, стояли два двухэтажных деревянных дома, а рядом и напротив несколько одноэтажных. Между ними лежала улица. В то недалекое время, когда рождался поселок, прошлась несколько раз по этому месту какая-то могучая машина, расчистила путь. Сокрушенные деревья в кучи сдвинула, на обочину. Они и сейчас лежали тут, ощетинившись изломанными стволами и уродливыми корневищами.

Десяток домов, что стояли вдоль улицы, был лишь малой частью поселка. А хозяйничала здесь разномастная цыганщина времянок: металлические и деревянные вагончики на колесах и полозьях, рубленые скворешни балков, еще какие-то чудо-избушки на курьих ножках. И это было жилье, жилье... Дымились там и здесь первобытные, на всякий вкус и манер слепленные летние печурки. Полоскалось белье на веревках. Детские голоса раздавались.

- Ну и как вам наш поселок? - повторил Лихарь.

- Неплохой, наверное, получится...

- Получится... - презрительно хмыкнул Лихарь, задирая голову и оттого становясь еще выше. - Уже есть! - тонко крикнул он. - Глядите! Вон он клуб, видите? - и протянул длинную руку к одноэтажному бревенчатому дому, стоящему на отшибе. - И не просто какая-то киношка, а... фойе, - значительно проговорил он, загибая палец, - кинозал на триста мест, бильярдная, комната для кружка художественной самодеятельности, - пальцы плотно ложились в кулак, - и библиотека. - Но загибать было больше нечего: пятый, большой палец на руке отсутствовал. Лихарь не растерялся: сжатой четверней перед лицом потряс и еще раз повторил: - Библиотека.

- Далее... Прошу за мной, - и зашагал по дороге.

Возле второго дома, недостроенного, он остановился.

- Здесь будет детское учреждение. Способно принять пятьдесят детей. Заведующая уже есть, веришь ли, со специальным образованием, - и глянул сверху вниз на ребят.

Через сотню метров улица кончалась. Лихарь остановился и рассказывал, а вернее докладывал, по-армейски ясно и коротко:

- Прямо перед вами, уважаемые, школа. Возможно, восьмилетка. Направо котельная. В поселке паровое отопление. Рядом - столовая. Два квалифицированных специалиста. А здесь медпункт будет, - сообщил Лихарь, поднимаясь на крыльцо последнего домика улицы.

Андрей прошел внутрь дома, глубоко и сладко вдохнул настоявшийся запах свежего дерева, а потом, искоса поглядывая на Лихаря, говорившего с ребятами на крыльце, шагнул к окну, дернул раму: крепко ли стоит; по-медвежьи тяжело припадая то на одну, то на другую ногу, прошелся по комнате: не скрипнет ли где половица; зорко оглядел потолок. Но все было в порядке: рама стояла намертво, пол не скрипел, и потолок был ровен.

- Контролируешь? - заходя в дом, расхохотался Лихарь.

Андрей покраснел. Ему и в самом деле хотелось найти какой-нибудь изъян, ведь тогда он с чистой совестью мог бы сказать: "А-а-а, чего там... Так и я сумею... На шаляй-валяй". И тогда, возможно, оставило бы его гнетущее временами беспокойство о том дне, когда придется ему, Андрею, взяться за топор.

Он ничего не ответил Лихарю, и тот, снова выходя на крыльцо, спросил у ребят:

- Раньше не приходилось строить?

- Мы с Володей в прошлом году работали, - ответил Григорий. - А они первый раз.

- Ну, ничего, - сказал Лихарь. - Все будет хорошо. Только без этой пословицы: не боги горшки обжигают. Лихачей не люблю, хоть и сам - Лихарь. Пошли, ваше хозяйство покажу.

Налево, за будущим медпунктом, на отшибе, возле самой тайги стоял клуб. А перед ним десятка два вагончиков выстроилось довольно аккуратно, замкнутым четырехугольником.

- Вот здесь вы и будете жить. Владейте. Конечно, почистить надо, помыть. Машину с водой я сейчас пришлю, постели, кровати у завхоза. Когда весь отряд приезжает?

- Через неделю, - ответил Григорий. - Я думаю, мы успеем столовую и кухню сделать.

- Успеете... Ну, бывайте! Что нужно - ко мне. Начальник участка и прораб в район улетели. Так что ко мне, я помогу. Деньги-то есть? Хорошо. Наша столовая работает с часу до трех, не опаздывайте.

Неподалеку от клуба поднималась над тайгой тригонометрическая вышка. И Славик не столько Лихаря слушал, сколько глядел на нее, прикидывая высоту от подножки до макушки. Антон Антонович, заметив это, сказал:

- На вышку поднимитесь. Поглядите вокруг. Занятно. Там можно и песню спеть, - подмигнул он. И затянув тонко и фальшиво: "А вокруг голубая, золотая тайга", Лихарь повернулся и пошел от ребят.

Славик помчался к вышке, Зоя бросилась за ним.

- Во! - хохотнул Володя. - Работнички. Экскурсанты...

- Пойдем, Гриша, - сказал Андрей. - Слазим.

- Пошли, - согласился Григорий.

- Э-эх, - покачал головой Володя. - Салажатам простительно. А ты куда лезешь, старый черт? Грохнешься - и костей не соберешь.

- Но-но... Я должен вести молодежь, - наставительно произнес Григорий. - Вдохновлять!

Площадку на вершине тригонометрической вышки связывала с землей узкая трехколенная лестница, по которой поднимались осторожно, крепко цепляясь за толстые перекладины. Над тайгой, над деревьями тянул свежий ветерок. Наконец показался люк.

Андрей вылез на площадку, висевшую на сорокаметровой высоте, уцепился руками за жердь ограды.

Гигантский шар, центром которого был он, Андрей, мир, обнимавший его, имел только два цвета: голубой и зеленый. И в зеленой чаще сейчас не было ни сосен, ни берез, ни косматых елей - все они слились в нетронутое рукой человечьей лесное приволье, имя которому - тайга.

И так огромен был небесный синий купол над головой, так просторно лежала внизу и вокруг зеленая земля, так сладок был чистый ветер, что Андрею вдруг на мгновение почудилось: это небыль, сон какой-то. Но это была явь, прекрасная явь. Всего лишь несколько дней назад - город. Тесные улицы, окоем с воробьиный нос, от дома до дома, шум, гул, бензиновая вонь. А теперь этот простор, это небо и тайга, этот ветер...

А поселок, лежащий внизу, под ногами, с его десятком домов и кучей вагончиков, был малым и жалким, и казалось, что тайга только снисходительно терпит его, разрешает жить, но стоит ей осерчать, заволноваться - и смахнет она эту букашку с лица земли, и сомкнется над ней вершинами - будто и не было ее никогда.

Андрей подался вперед, напрягая зрение и слух. Было тихо, и только звуки непрекращающейся человеческой жизни слабо доносились снизу, из поселка. Но, минуту спустя, слух обострился, и вместе с порывом чистого ветра пришел новый звук. Это было легкое, еле слышное гудение, словно где-то вдали, взаперти, находился огромный рой пчел, или тысячи веретен согласно делали свою работу, или хор многих людей тянул вполголоса однообразную мелодию.

Володя внизу недолго выдержал.

- Чего там! А?! - прокричал он.

Ему не ответили, и он полез наверх.

- Вот это да... - выдохнула Зоя и завороженно проговорила. - Ведь она тянется, тянется... Аж до самого океана... Ну, пусть до тундры, все равно.

- Чего здесь, а? - выбираясь на площадку, спросил Володя.

- Медведь, - ответил Славик.

- Где... Как всегда треплешься, баламут.

- Был, - сказал Славик. - Тебя увидел - сбежал. Опять, говорит, начнет про морскую пехоту рассказывать.

- Ты, салага, доболтаешься...

- Не надо, ребята, - попросила Зоя. - Ведь она вот сюда, - показала она рукой, - тянется, тянется... аж до самого Охотского моря. Даже страшно...

- Студенты! Студенты! - послышалось снизу. - Кровати забирайте!

Пришлось спускаться.

Два тягача с кроватями они разгрузили быстро. А потом разбежались по вагончикам, осмотреться. Хлопали двери, скрипели опускаемые окна. То там, то здесь слышалось:

- А грязи-то!

- Бульдозером выгребать!

Лишь Андрей никуда не пошел, уселся на ступенях вагончика, ждал, когда ребята вернутся.

Вдруг откуда-то снизу, из-под вагончика послышался шорох, и на свет выбрался на четвереньках чумазый мальчишка лет десяти, голопузый, в просторных штанах, которые непременно свалились бы с него, когда бы их не поддерживала лямка, прилаженная наискось, через плечо. В руках он держал пучок птичьих перьев.

Андрей с удивлением глядел на мальчишку:

- Ты откуда?

- Оттуда, - показал мальчишка под вагон.

- Чего ты там делал?

- Вот, - протянул он перья.

- А зачем?

- Шапку делать, индейскую. "Чингачгук - Большой Змей" видал?

- Видал.

- Ну вот...

Пока они так переговаривались, подошел Славик.

- Это кто такой? - строго спросил он, глядя на мальчишку. - Шпион небось?

- Индеец, - посмеиваясь, ответил Андрей.

Мальчишка их шутки не принял.

- Не шпион я, и не индеец, а Колька, - серьезно сказал он. - А вы студенты.

- О! - воскликнул Славик. - Взаправду шпион. Все знает.

- А чего не знать, - так же без улыбки и даже несколько мрачно ответил Колька. - Мы вас какой день ждем.

- Ну как? - спросил Андрей у Славика. - Насмотрелся на вагончики?

- Туши свет! - махнул тот рукой. - Там грести не выгрести. Веники надо.

- Точно, - подтвердил подошедший Григорий. - Надо выгребать сначала, потом мыть.

Колька снова нырнул под вагончик и тут же вылез обратно, уже без перьев.

- Пошли, - сказал он, дернув Андрея за штанину.

- Куда?

- Веники вязать. Куда же еще?! Есть тут одно место.

- Идем, - улыбнулся Колькиной серьезности Андрей и крикнул: - Ребята! Поехали за вениками.

А Колька уже пошел вперед решительно, не оглядываясь.

Веники, какие-то метельчатые кусты, наломали быстро. Связали их и принялись за уборку. Колька увязался за Андреем.

По металлической лесенке они поднялись в вагончик. В нем было три отделения: коридор с железной печкой, а справа и слева от него по комнатке, когда-то, видно, уютной. Стены тисненым линолеумом покрыты, салатным, и на полу линолеум, коричневый. Но сейчас здесь мусору было по колено: какое-то тряпье, хлам, битое бутылочное стекло, высохшие ошметки грязи.

- Всякие здесь жили, - неодобрительно сказал Колька. - Насвинячили, и, вытащив из-под печки какую-то жестянку, принялся выправлять ее.

- Кольк, - сказал Андрей. - А может, мы сами, а? Вымажешься. Мать заругает.

Колька не удостоил его ответом, лишь покосился и принялся сгребать жестянкой мусор. Работал он молча, с недетской сноровкой. Ходуном ходили по его спине хрупкие крылышки лопаток.

Понемногу серое тяжелое облако пыли затопило тесные комнатки, лениво вытягиваясь из них через отворенные окна и дверь. Андрей и Колька, конечно, управились со своим первым вагончиком раньше других и, отойдя в сторону, прокашливались, чихали. А из окна соседнего вагончика высунулся Славик, далеко, по пояс. Грива волос, покрытая слоем пыли, посерела.

- Атмосфера, смею заметить, не наша, - сообщил он. - Удушающая! - И, шумно дыхнув несколько раз, исчез.

Скоро подъехала машина-водовозка, и Андрей с Колькой занялись делом более приятным, даже веселым. Через окно вагончика втаскивали они шланг и полоскали из брандспойта стены, потолок, пол. Сначала мутные ручьи текли к порогу, а потом они светлели и светлели. И комната начинала поблескивать свежевымытой чистотой.

Конечно, они и сами вымокли сразу же. Сначала Колька нечаянно Андрея струей задел и глянул вопросительно: не обидится ли? Но тот лишь рассмеялся. Потом и Кольке досталось. А когда терять уже было нечего - обоих хоть выжимай - началась откровенная война.

- Тра-та-та-та! - закричал Колька и погнал Андрея водяной струей, пока тот из вагончика не выкатился.

Прокравшись в окно, Андрей неожиданно выдернул из Колькиных рук брандспойт, и теперь уж тому пришлось улепетывать.

Так, с криком и визгом, полуголые, - одежонку-то сушить развесили перебирались они из одной комнаты в другую, от вагончика - к следующему, пока не позвали их:

- Хлопцы, кончай! В столовую пора.

Колька было вздумал уйти. Штаны свои подсохшие натянул, сказал:

- Приду потом, - и, поправив лямку, зашагал прочь.

- Ты куда?! - окликнул его Славик. - Поехали с нами.

- У меня чего... дома есть, что ли, нечего, - хмуро произнес Колька.

Но когда он мимо кузова машины проходил, перед ним вдруг Григорий неожиданно вырос.

- Вагоны убирал? - строго спросил он.

- Ну, убирал...

- Хорошо убирал? - серьезно допытывался Григорий.

- Иди да проверь, - огрызнулся Колька.

- А у нас, казаков, не положено работать вместе, а табачок курить врозь, - развел руками Григорий. - Нет у нас такого закона. Так что давай, и, подхватив Кольку под мышки, поднял его в кузов тягача.

Андрей через борт маханул и встал рядом, у кабины.

- Хватается, - вполголоса, недовольно проговорил Колька. - А то я сам в кузов не залезу. Если надо будет...

Но заработал мотор, заглушая Колькино бурчанье, и тягач легко и быстро побежал вперед.

В столовой было пусто. Уже через несколько минут на столиках дымились тарелки с супом и прочая еда громоздилась. Колька, увидев перед собой полную тарелку и гуляш да оладьи, да еще два стакана компота, охнул:

- Это все мне?..

- А кому же?

Они втроем сидели, Андрей, Славик и Колька. Андрей хотел было сказать, мол, не упирайся здорово, не беда, если останется. Однако, увидев, как жадно ест Колька, решил промолчать, только боялся, как бы Славик чего не брякнул. Но тот, поймав взгляд Андрея, понимающе кивнул головой.

Колька съел все, компот, правда, с трудом допивал, но осилил. Посидел, улыбнулся - впервые за день как-то по-настоящему, по-мальчишески - и сказал:

- Теперь нас этээс не довезет. Сядет.

Он был симпатичным мальчишкой, Колька. Короткий темный чубчик, голова круглая. И лицо милое, только худоват.

За соседним столом Григорий глаза прикрыл, сладко зевнул, а потом неожиданно гаркнул:

- По ко-оням!

Повариха, выглянув из раздаточного окошка, восхищенно сказала:

- Ну, прямо полковой командир...

- Всего лишь отделенный, - горько вздохнул Григорий. - Пять гавриков да сын полка.

К вечеру уборку закончили. В двух вагончиках кровати расставили, чтобы ночевать где было. Зоя в свое, девичье жилье не пошла, а устроилась на раскладушке, в коридоре, вместе с ребятами.

В столовую идти не захотели. Вытащили городские и дорожные припасы и решили здесь, на улице, поужинать. Но если днем, при жаре, комары досаждали не особо, то с заходом солнца целые полчища их объявились. Живая, нудно звенящая комариная кисея повисла в воздухе. От укусов сразу же загорелось лицо, шея, руки. Да и сквозь одежду жалило это "зверье". И зачем-то лезло в уши, ноздри, глаза, за пазуху. Их можно было бить, и бить, и бить, и бить. Однако серая живая кисея ничуть не редела.

И в вагончике, куда забились ребята, накрепко затворив двери и окна, звенело комарье. Правда, здесь можно было дышать.

За едой и после нее начались разговоры о завтрашнем дне.

- Андрей, ты в электричестве соображаешь? - спросил Григорий.

- Нет... Утюг разве что починить...

- А стеклить?

- Не-е-е...

- Славик, а ты?

- Тоже... утюг.

- Ладно... Андрюша, будешь мелким столяром. В вагончиках где стену подбить... Окна чтоб закрывались, двери. Сам сообразишь. В угловом пожар какой-то был, потолок надо менять. Сам посмотришь. Понял?

- Ага, - зевнул Андрей.

- Мы втроем за кухню и столовую возьмемся.

- А я? - обиженно проговорила Зоя. - Мне сидеть, что ли?

- Тебе, Заяц, работы воз. Получить постели на весь отряд. Посуду для столовой и кухни полностью. Спецодежду. Энцефалитки, сапоги, накомарники. Магазин... Ты записывай, а не гляди на меня.

- Какой магазин, Гриша?

- Простой. Возьмешь у меня деньги. Купишь на них мыла, сигарет, пасту, нитки, иголки и прочее. Чтобы ребята из-за коробки спичек в магазин не носились. Ясно? Самообслуживание. Марлю достань... от комарья натянуть. Ты записывай, говорю, записывай...

За окном будто и не темнело. Солнце давно ушло, но легкие сумерки не густели. Зыбкий вечерний свет струился сверху, от ясного немеркнущего неба. Лишь тайга, что лежала рядом с вагончиками, налилась ночной мглою, поугрюмела и будто ближе подвинулась к окнам.

- Ребята, - сказал Андрей, перебивая Григория. - А если сейчас вон оттуда, - указал он на близкую опушку, - если сейчас оттуда медведь выйдет. Что будем делать?.. Ведь медведи-то здесь есть.

- Гос-споди, - схватился за голову Володя. - Ты им про дело, они про медведей.

- А ты, в прошлом году, помнишь, - спросил у него Григорий, - как он нас из малинника шуганул?

- Нет. Я за малиной не ходил.

- Гриша... Кто?.. - шепотом проговорила Зоя. - Медведь?

- Ну да... За малиной пошли. Подходим к малиннику, слышим, кто-то там шуршит. Ну, думаем, из наших кто раньше пришел. Кричим: "Отзыв давай!". Он и дал отзыв. Вышел да как заорет. Лапы поднял кверху. И голос такой тонкий... На медведя непохожий. Мы развернулись и дунули без передыху до самого лагеря.

- Может, и нам встретится, - с надеждой сказала Зоя.

- Во! Идея! - воскликнул Славик. - Я его сфотографирую в полный рост и буду фотографии по полтиннику продавать. Таежный сувенир! И вообще, надо фотолабораторию создать и начинать дело. Здесь можно на фотографиях ой-ей-ей как заработать. Полтинник штука. Пятью пять - двадцать пять. Округляем... За шесть фотографий - три рубля. За десять - шесть. В день я свободно наваляю хоть сотню! Это... - рассуждал Славик, - шестьдесят рублей. Шестьдесят рублей... - повторил он удивленный. - Неплохо. Все! Железно! Я их здесь всех обштопаю! Буду по поселкам ездить. Бизнес!

- Давай-ка спать. Завтра с утра... в упор за работу, ребятки, - сказал Григорий.

Славика обидело холодное отношение к его блестящим планам.

- Ладно, - бурчал он, - укладываясь в постель. - Я сам займусь. Буду вносить в отрядную кассу по денщине. Даже по две, - сказал он Андрею, который с ним в одной комнате был. - Знайте мою доброту. А остальные себе. Вот и все.

Григорий с Володей в свою комнату ушли. Зоя в коридор, на раскладушку. А Славик все продолжал:

- Бумага есть. Чего ушами хлопать...

Андрей уже задремывать начал, когда Славика осенило, и он воскликнул:

- А концерты! Две гитары, аккордеон, кларнет, сакс, труба, ударник! Оп-ля! Ансамбль! Слышишь, Андрюшка, если даже по полтиннику брать за билет, за вечер можно две сотни зарабатывать. Ансамбль у нас хороший. Гриша-а! вскочил он с кровати и в коридор бросился. - Гриша-а!

- Чего тебе, баламут?!

- Ансамбль надо сделать! Две гитары, аккордеон, кларнет, сакс, труба и ударник. Ездить по районам, да и по всей области. Двести рублей за вечер! Деньги!?

- Прямо сейчас поедем!? Утра не будем дожидаться!?

- Ладно, - вернулся на кровать Славик. - Чувствую, мы с таким комиссаром заработаем. Вон в том году "Романтики" всю Камчатку проехали. По полтыщи за вечер брали... А ты за полтыщи два месяца будешь пахать.

Наконец Славкин монолог закончился. Андрею спать хотелось. Но в минуту, когда дрема уже туманила голову, вдруг рядом раздавался тягучий комариный звон. И сон уходил. Одного комара прихлопнул Андрей, другого, третьего. Но все новые и новые летели. С головой одеялом укрылся - душно. К тому же в комнате было непривычно светло. Все тот же мягкий, притушенный свет струился в окна. "Так это же белая ночь, - догадался Андрей. - Мы же рядом с Полярным кругом. Точно, белая ночь. Вот куда меня занесло. Занесло так занесло".

А его и вправду занесло. Ни в какой отряд он не собирался. Дома, в городе, Андрей жил в одном дворе с Григорием, Володей и Зойкой. Но Володя и Гриша старше. К тому же во дворе они были людьми известными. Володя штангист, второй разряд еще в школе заработал. Григория звали Казаком. Он в конно-спортивном клубе занимался. Андрей не раз, еще пацаном, вместе с другими ребятами из двора, ездил глядеть на Григория, когда тот на соревнованиях выступал. Они гордились Казаком. А как же! Боксом, борьбой, плаванием, баскетом чуть не каждый занимался. Этим никого не удивишь. А вот кони, скачки... Тем более всякий человек, даже самый маленький, мог Григория запросто, где угодно, Казаком называть, и тот не обижался. Это было очень приятно - идти со своими сверстниками и вдруг окликнуть старшего: "Здорово, Казак!" И Григорий серьезно отвечал: "Здравствуй". Это как-то поднимало.

Володя и Григорий успели армию отслужить и год проучились в технологическом, когда туда же поступил Андрей. Они волей-неволей познакомились ближе: из одного дома, на один трамвай, в один институт. А Зоя в одной группе с ребятами училась и предпочитала их общество всем иным. Они к ней тоже относились уважительно и звали по-свойски Зайцем.

Когда зимой начали строительные отряды формировать, Андрей о них и не думал. Как-то это мимо него прошло. Но каждое утро по дороге в институт Зойка пилила и пилила ребят: "Когда же... Что же вы... А еще друзья называется... Какой ты комиссар, если тебя не слушают!" - набрасывалась она на Григория.

Оказывается, Зойку не хотели брать в отряд Григория и Володи. Туда вообще девушек не брали, кроме поварих. Дело серьезное: Сибирь, тайга. А на кухню идти Зоя категорически отказывалась.

И как-то, при этих разговорах, у Андрея спросили: "А ты куда едешь?" Андрей пожал плечами: "Никуда. Я не умею строить". Володя с Григорием переглянулись, посмеялись. "Чего же ты летом будешь околачиваться? спросили они. - Мы в прошлом году по восемьсот рублей заработали. Не лишние деньги". "Да я же не умею строить", - повторил Андрей. "Эх ты, чадо, вздохнул Григорий. - Ладно. Ты же рисуешь... Нам художник нужен. Стенгазету оформить или плакат написать нужно будет, так чтоб хвостом не вилял. Чтобы не было: ой, устал да, ой, не могу. Согласен?"

Так и оказался Андрей в студенческом строительном отряде "Ермак". Зоя тоже своего добилась. Конечно, с Володиной и Григория помощью. Даже в авангард они попали, в первую группу, которая должна была к приезду ребят подготовить лагерь.

Откровенно говоря, Андрей побаивался. Что было у него за плечами? Уроки труда в школе, на которых больше баловались, чем дело делали. Забор, веранда и сараи на даче, так это вместе с отцом. С отцом. На этом и обрывалась куцая практика Андрея.

Андрей вспомнил недостроенный дом, в который заходили они сегодня с Лихарем. Дом, сделанный умело и ладно. Ему такого не то что в яви, а даже во сне не построить.

А Славик спал так же, как жил: он и сейчас невнятно бормотал что-то, ворочался с боку на бок. И сейчас ему не было покоя.

"Завтра вагончики ремонтировать, - вспомнил Андрей. - Ну, это, наверное, нетрудно. Это я смогу. Боже мой, чуть не забыл! Надо у Григория спросить, в каком вагончике будет размещаться медицинский пункт. И уж этот вагончик, для Риты, постараться сделать. Обязательно..."

Андрей познакомился с Ритой на последнем отрядном собрании, перед отъездом. И жила Рита по соседству, на Коммунистической. После собрания все вместе домой пошли не сразу и не напрямую, а набережной. Там, в "Ротонде", посидели за мороженым. Разговор был общим. Но, прощаясь, Рита сказала: "Андрюша, я на тебя надеюсь. Не забудь про медпункт. И медицина тебя не забудет". Именно к нему, Андрею, обратилась. Конечно, это ничего не значило. Рита была старше и красивая. Но все же... Все же не кого-то, а именно его она попросила.