"Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести" - читать интересную книгу автора (Снегин Дмитрий Федорович)

5

Уже третьи сутки Сережа Стуге исполнял временно обязанности первого помощника начальника штаба полка. Сейчас он в штабе дивизии, только что доложил начальнику артиллерии обстановку, и тот приказал ему обождать, а сам пошел к генералу.

Стуге осунулся за эти дни, заметно повзрослел. Его русые волосы побелели, словно выцвели и стали редкими. В самом деле, пережить пришлось много. Потерян Цыганков, убит начальник штаба полка майор Аугсбург, его заменил командир первого дивизиона Анохин, который и оторвал Стуге от батареи и сделал своим оперативным помощником. Где-то теперь батарея? Бои такие, что каждый час неизвестности томит и гложет сердце и душу. А Цыганок?.. Смелый, хороший юноша... Ему только жить начинать, а вот поставил его под удар, не смог вывести, предупредить, помочь...

Нет, он не собирается отсиживаться в штабе. Сегодня вот попросит, потребует вернуть на батарею. Ему надо бить... бить фашистов, а не донесения и карты «отрабатывать».

Стуге распирала обида, и слезы были готовы брызнуть из глаз. Он торопливо вышел на улицу. Догорал закат. И справа, и слева, и впереди над верхушками деревьев поднимались чад, гарь, дым — то горели деревни и села, где сейчас грохотал бой.

Внезапно мимо Стуге пробежали бойцы комендантской роты, одни взбирались на чердаки, другие прыгали в окопы круговой обороны. Из дома вышел генерал, за ним начальник штаба полковник Серебряков. Они о чем-то спорили.

Панфилов остановился, резко обернулся к начальнику штаба:

— Полковник Серебряков, никуда я не пойду, слышите — никуда!

Он устремился к западной окраине села, откуда слышались рев моторов и стрельба. Вражеских танков не было видно, но термитные снаряды уже свистели над селом.

Вдруг за рощицей, откуда доносился гул немецких танков, раздались три резких пушечных выстрела. Потом мертвая пауза и еще два выстрела. Генерал остановился.

— Что там, Серебряков?

— Наших орудий, как вы знаете, товарищ генерал, там нет.

— От рядите бойцов, выясните, что там происходит, — приказал Панфилов.

Он заходил, заложив руки за спину, и Стуге видел, каким недобрым огоньком горели его глаза.

— Кто это стреляет? — справился у Стуге Серебряков. — Звук наших орудий.

— Да, наших, товарищ полковник... но откуда им там быть?

И вот все увидели: из-за поворота дороги, там, где за перелеском недавно рычали танки и внезапно заработало одиночное орудие, появился человек. Он шел прямо на село, но едва ли что видел перед собой. Был он бледен и худ. Легкий серый пушок, видимо, впервые густо обложил его верхнюю губу и подбородок.

Панфилов пошел к нему навстречу, и тот, почти столкнувшись с генералом, остановился. Минуту смотрел он на Панфилова черными юношескими глазами и вдруг выпрямился, опустил руки по швам, лицо его стало землисто-серым от напряжения.

— Ты что, контужен? — участливо спросил Панфилов и подался всем корпусом вперед, словно стараясь поближе рассмотреть бойца.

— Ранен.

Генерал поспешно обернулся и крикнул:

— Наташа!.. Где Наташа? Немедленно перевязать...

Но тут к раненому бойцу бросился высокий в длиннополой шинели командир. Он заключил в объятия этого худенького, изможденного юношу.

— Жив... жив, родной мой, — срываясь с голоса, твердил Стуге, и тело его содрогалось от дрожи, с которой он не в силах был совладать.

— Полегче... вы ему делаете больно. — Панфилов отстранил Стуге и по-отцовски осторожно положил руки на плечо раненого. — Иди, иди, дружок... Сейчас тебя в медсанбат доставят. Остальное потом... потом, — легонько подтолкнул он юношу, по движению его рук поняв, что тот собирается говорить.

— Разрешите проводить, товарищ генерал, — попросил Стуге, — это мой командир орудия, о котором вам докладывали... Цыганок это.

— Цыганок? — удивился генерал.

— То есть сержант Цыганков, — поспешно поправился Стуге.

— Так вот ты какой! Проводите, проводите. А где твое орудие?^*

Цыганков обернулся в сторону немцев, и все оглянулись туда. Но дорога была пуста.

— Там, — проговорил он устало, — сейчас прибудет.

— Это... ты пугнул танки?

— Мы думали и здесь немцы, — вместо ответа виновато улыбнулся Цыганков.

— Проводите... проводите его. И доложите сегодня же о состоянии. Представляю вас к правительственной награде, товарищ Цыганков, — перешел на «вы» Панфилов.

— Спасибо! — Сержант поднял на Панфилова глаза. — Оставьте в моем расчете Фролова, товарищ генерал.

— Кто это такой?

— Товарищ мой... при орудии он.

— Хорошо... хорошо... иди.

Все смотрели на потухший запад, откуда появилась группа бойцов. За бойцами медленно тянулась артиллерийская упряжка с орудием. От группы отделился командир и бегом направился к Панфилову:

— Прорвались два немецких танка, товарищ генерал. Артиллеристы отогнали, а стрелки добили.

Панфилов как будто не слушал командира, он всматривался в подошедшую группу, нерешительно остановившуюся вместе с артиллерийской упряжью.

— Фролов! — изумленно сказал он.

— Я, — отозвался рослый боец и выступил вперед.

Генерал подошел к нему и снизу вверх осмотрел стрелка в немецкой шинели, с густой щетиной на щеках и, словно укоряя себя, произнес

— Редко ж мы встречаемся.

— И вовсе не редко, — серьезно возразил Фролов.

— Ну, как же... в Алма-Ате, на учениях, помнится, мы последний раз разговаривали.

— Нет, мы вас часто видим, товарищ генерал, — не уступал Фролов, и генерал, махнув рукой, мол, не переспоришь, спросил:

— Какой я артиллерист... на выручке встретились.

— На выручке, говоришь... — генерал с минуту молчал и потом весело продолжал: — Что ж, будь пушкарем. Хорошая работа.

— Нет, я к своим, товарищ генерал. В пехоте мне сподручнее.

Панфилов ласково прищурился и, не в силах сдержать восхищения, широко улыбнулся.

— Сподручнее в пехоте? — как бы спохватившись, озадаченно спросил он, обращаясь ко всем: — А как же Цыганков?.. Он просил перевести тебя к нему в расчет.

— Беда невелика. В гости нам друг к другу ходить не надо, на одном поле работаем, товарищ генерал, — ответил Фролов и вдруг смущенно пробормотал: — Виноват, товарищ генерал... в суматохе забыл... — Он ожесточенно сорвал с плеч немецкую шинель и добавил: — Всю спину проклятая кожушина прожгла за эти четыре дня.

— Так к своим?.. Иди, пожалуй, к своим, — с улыбкой сказал Панфилов.

— Разрешите, товарищ генерал, баньку — парком прогреться надо.

— В баньку... вот это хорошо.

Генерал, ласково прищурившись, проводил взглядом Фролова и сам, радостный, непривычно легкой походкой пошел к штабу.

Он долго сидел над оперативной картой, потом резко отчитал по телефону какого-то командира, пропустившего в стыке батальонов три немецких танка и группу автоматчиков. Потом генерал внимательно читал наградной лист на Цыганкова и раздраженно возвратил бумагу штабному командиру.

— Когда вы научитесь просто говорить о живом человеке? Напишите так, как было, без всех этих красивостей. Да, да — к ордену Ленина.

И снова ходил... ходил, от стола к двери, от двери к столу. Самое важное — сохранить дивизию в кулаке... А немцы рвут ее на части, хотят раздробить и потом эти мелкие группки захватить в плен, уничтожить. Нелегко... нелегко держать в кулаке дивизию под такими ударами, но вот же получается пока... Силенок мало. Хитростью, изворотливостью бить надо... «А не игру ли в прятки затеваешь, Иван Васильевич?» — корил он мысленно себя и склонял голову, точно прислушиваясь к внутреннему голосу своей совести... Нет, он не играл в прятки. Немцев не от хорошей жизни лихорадит. Они уже видят, что здесь творится что-то непонятное, необъяснимое. Вот наступит рассвет, и снова им надо будет идти на губительный огонь этих остервенелых, вчера раздавленных танками и разбомбленных нещадно советских бойцов, которые за ночь как будто воскресают из мертвых. Да, генерал знал, что там, у линии фронта, где его полки, батальоны, роты ведут сейчас разведку, зарываются в землю, там, где густо взлетают ослепительные белые ракеты, уже неуверенно чувствуют себя враги... Но они еще лезут... лезут...

Вошел Серебряков, седой, свежевыбритый и усталый. Не перебивая ни словом, ни жестом, Панфилов слушал начальника штаба, и только по движению карандаша, которым он делал пометки на своей карте, можно было отдаленно угадывать течение его мыслей.

— Как и прежде, — докладывал Серебряков, — на шоссе левофланговый полк противостоит двум пехотным полкам фашистов, которых поддерживают около пятидесяти танков и батальон особого назначения. В центре положение без особых изменений. Короче — по нашим подсчетам, деремся один против пяти.

Панфилов, будто не слыша, по-прежнему сосредоточенно смотрел на карту, где синими стрелами ощетинился противник, на красную прерывистую линию обороны дивизии.

— Пять на одного, говоришь, приходится... а, Иван Иванович? — вскинул он глаза на Серебрякова.

— Да, Иван Васильевич, пять и плюс танки и самолеты.

— Тесновато... Тесновато. Ну да ничего. Нам не привыкать. Вот что, — он снова склонился над картой, — третью роту из батальона Момыш-улы к рассвету перебросьте вот сюда, — он сделал пометку карандашом на изгибе шоссе, — а пушечки мы поставим у этих сарайчиков. Был я там днем... хорошее место.

— Но, Иван Васильевич, — возразил начальник штаба, — роте надо сделать пятнадцатикилометровый марш, и обнаженный участок нам нечем заполнить.

— Оставьте здесь один взвод — второй: хорошие в нем ребята. Выдержат. А тут, — он снова всмотрелся в изгиб шоссе, — тут завтра будет жарко. И потом, надо же выравнивать счет, Иван Иванович, а где ж это сделать сподручнее, как не там, где фашистов будет побольше.

— Так-то оно так, но...

— Теперь уже никаких «но», — сдвинул свои короткие брови генерал.

— Слушаюсь.

Наступила пауза. Слышно было, как за окном шумел сосняк и в оголенных ветвях березы тоскливо посвистывал ветер. По этому свисту можно было угадать, что ветер холодный, пронзительный, предвещающий снег.

Генерал вплотную подошел к окну и приник к раме.

— Зима... Хорошо... хорошо... Дороги установятся... а в Азии у нас еще теплынь, пожалуй.

— Не везде на зимнюю форму одежды перешли, — мечтательно отозвался Серебряков, и его ярко-голубые глаза так оживились, словно он вспомнил о самом радостном дне своей жизни.

— В Казахстане перешли, — уверенно проговорил Панфилов.

— А в Туркмении? — живо возразил Иван Иванович.

— В Туркмении, да и в Узбекистане еще нет, — отходя от окна, сказал Панфилов и с недовольным видом покачал головой. — Когда у нас в штабе наладится комендантская служба, Иван Иванович? Не на даче живем, на фронте. Окна занавешивать надо, — повысив голос, показал он оттопыренным пальцем в сторону окна. — С санями как у нас? — уже обычным тоном спросил он.

— Все подразделения обеспечены.

— А орудийные лыжи не порастеряли артиллеристы?

— Порастерять не порастеряли, но Курганов говорит, что веры в них мало.

Генерал посмотрел на Серебрякова испытующим взглядом, потом быстро подошел к окну. Белая муть клубилась на улице, густо-густо, словно на огонек, бесшумно летели за окном крупные снежные хлопья. Генерал довольно хмыкнул.

— Завтра посмотрим лыжи, тогда и будем говорить о неверии. Что это там? — прервал он себя и обернулся к двери, за которой послышался шум. В комнату ворвался начальник разведки Артем Иванов, весь в снегу.

— Товарищ генерал, — не переводя дыхания, почти прокричал он, — пленных привели.

— Откуда, какие?

— Летчики, товарищ генерал. По вашему приказу в подразделениях ручные пулеметы приспособили на зенитные, ну и подрезали фашистский самолет. По ночи он низко пошел над нами.

— Когда это было?

— Часа три тому назад.

— Так почему ж по телефону не доложили? — строго спросил Панфилов.

— Долго ловили, товарищ генерал... да и самолет не сразу нашли. Думали — ушел, промахнулись, — сразу спадая с радостного тона, оправдывался майор, но тут же на его лице возникла плутовская улыбка. — Вы же сами требуете докладывать только достоверные данные. А я ведь из лесу и сюда. В полку еще, наверно, не знают об этом.

Панфилов сразу успокоился, подошел к телефонисту.

— Мне командира полка... поживее... Спасибо тебе за находчивость... да, да. — Он бросил трубку и приказал Серебрякову: — Немедленно оповестить всех. Это важно, очень важно, Иван Иванович. Бить их и в воздухе своими средствами. Лиха беда — начало. Теперь пойдет, — обратился он ко всем присутствующим.

— Вот бумаги, обнаруженные у пленных, — выждав минуту, протянул Панфилову пакет начальник разведки. Генерал взял пакет, сел к столу и углубился в документы.

— Какая мерзость! Полюбуйтесь, — возмущенно проговорил он. — Посмотрите, что один из этих молодчиков хранит у себя.

Все обступили генерала, который с возмущением бросил на стол пачку открыток непристойного содержания, среди которых как бы случайно затерялась фотография какой-то грузной, не первой молодости женщины.

— Эти богатства обнаружены у их радиста, — объяснил Артем Иванов.

— А ну, ведите... ведите голубчиков. Переводчицу Женю сюда и чистую карту мне, а эти пока унесите, — протянул он свои оперативные документы Серебрякову.