"Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести" - читать интересную книгу автора (Снегин Дмитрий Федорович)

4

Черные с усеченными крыльями бомбардировщики падали почти до земли, словно не желая расставаться с бомбами. Р-р-а-аз! Эти ревущие, воющие и стонущие машины вырывались из пике, набирали высоту, снова падали и снова — раз... раз... раз... Огромной силы разрывы бомб, будто подбрасывали их вверх. Сквозь этот вой и грохот с трудом пробивались звуки разрывов бризантных снарядов, а пулеметов не слышно совсем...

Последний приказ Гитлера гнал фашистов на Москву, где «ждали их зимние квартиры», где они «обретут сытость, покой, тепло и славу». И они лезли, падали, бежали...

Береговой будто слышал крики своих стрелков, которые вон там, за оврагом, отбивались от врага ручными гранатами, почти в упор били фашистов из пулеметов, винтовок.

— Артиллеристы, огня... давай огня...

Но проклятие всем катушкам, телефонным аппаратам! В немой ярости Береговой метался между телефоном и стереотрубой. Разогнаны были на линию все связисты, а огневая молчала, молчала, будто провалилась в тартарары. Ни основная, ни запасная, ни обводная линия телефонной связи не действовали. На всех по какому-то черному наваждению — порывы.

Сыпалась черепица, едкая пыль забивала гортань, глаза.

— Нуркенов, — крикнул Береговой. — передай трубку Шингареву. Беги по линии. Живой или мертвый — устрани порыв.

— Есть! — и связист исчез. Вскоре Шингарев радостно вскрикнул:

— Связь действует.

— Огонь... беглый огонь... — тихо, спокойно, словно самому себе, проговорил Береговой и глубоко вздохнул. Артиллеристы знают, что значит порыв на линии связи, когда ты сидишь на наблюдательном пункте беспомощный, бессильный помочь товарищам отбить звериный натиск врага.

— Прицел больше... Да не мешайте, — раздраженно сбросил Береговой с плеча чью-то руку, не отрывая глаз от стереотрубы.

— Товарищ командир, танки... танки, — услышал он над самым ухом голос Нуркенова, успевшего благополучно вернуться на НП.

— Где, какие танки?

— Три танка. Фашистские. Два — на окраине села, один — недалеко от нас.

Береговой перебежал к противоположной стороне чердака. В провале крыши увидел: медленно, почти бесшумно, полз посреди улицы огромный, камуфлированный не по-зимнему танк. Люк откинут, и два фашиста, высунувшись по грудь, высились над башней и, словно от нечего делать, постреливали из автоматов по окнам домов. Жалобным позваниванием отзывались битые стекла, но и дома, и улицы были уже мертвы. Из соседнего села, которое маячило высокими крышами из-за кустов, выползали еще пять танков...

Только вчера Береговой славно парился в бане в том, тыловом селе... Почти рядом с ним другое, большое село Гусенево, и в нем штаб дивизии. И вдруг — оттуда немецкие танки. Мысли бежали, перебивали друг друга, но спокойствие и какая-то каменная решимость овладели командиром дивизиона... Предупредить огневые, изготовиться к бою с танками. Всем — в слуховое окно, оврагом мимо села, а там — перемахнуть через дорогу — и в лес, к орудиям.

— Срочно к трубке, — перебил его мысли Нуркенов.

— Только что получено сообщение, — услышал Береговой радостный, взволнованный и прерывающийся голос своего комиссара, Ляховского, — наша дивизия преобразована в Восьмую гвардейскую и награждена орденом Красного Знамени.

Береговой плохо вслушивался в то, что говорил ему комиссар, и перебил его:

— Танки... немецкие танки в нашем тылу. Передайте на огневые, чтобы приготовились к отражению. Повторите — как поняли?

Но трубка уже молчала...

Береговой тихо опустил теперь ненужную трубку. Должно быть, в выражении его лица появилось что-то новое и непривычное. Горстка милых, родных управленцев неотрывно следила за ним, ожидая чего-то важного и необыкновенного. Может быть, верного решения, как вырваться из этого, ставшего теперь чужим и неуютным чердака, который снова сотрясался от разрывов снарядов.

Нет же... не первый раз приходится артиллеристам вырываться из огня и дыма. Бывали минуты и потруднее. Выходили. Не об этом думали бойцы. У Аямбека такой блеск в глазах, а Шингарев с таким усилием сохраняет серьезное выражение лица, что Береговой сразу догадался: не мог не сказать комиссар связисту того, что сказал ему, а связист уже успел поделиться вестью с остальными.

— Знаете?

— Поздравляем вас, товарищ младший лейтенант.

— Поздравляю вас, дорогие друзья, — и Береговой крепко пожал всем руки. Ни время, ни обстановка большего не позволяли.

— Пошли, гвардейцы!

На кабеле осторожно спустили стереотрубу, аппараты. Первым прыгнул Шингарев. Он мягко, словно на крыльях, упал в сугроб и минуту лежал неподвижно. Только голова его поворачивалась то в одну, то в другую сторону. Береговой больно ударился обо что-то коленкой, но думать о боли было некогда. Где-то позади и слева раздалась автоматная очередь, другая, со свистом пронесся одинокий снаряд. Но их не преследовали, — бежали управленцы не в тыл, а в сторону передовой, полной треска, визга и ухания, — значит, по мнению немцев, в капкан.

В овраге они наткнулись на группу бойцов во главе с политруком.

Это были саперы. На передовой уже знали о танках. Саперам было приказано проскочить в селе Строково и прикрыть фланг. Держать дотемна, пока можно будет перегруппировать батальоны.

Они вместе бежали по дну оврага: рядом со Строково у Берегового стояли две пушечные батареи.

На самодельных салазках саперы тянули за собой противотанковые мины.

Береговой и политрук шли впереди, каждый думая о своем.

— Маловато вас, — вслух высказал свою думу Береговой.

Политрук вскинул на него ясные голубые глаза. Потом на ходу обернулся к своим саперам и громко, чтобы все слышали, сказал:

— Выдержим. На то и гвардия!

Саперы свернули вправо и бегом через бугор скрылись за снежным гребнем. Там — село Строково.

Почти у самых огневых управленцы встретились с Кургановым. Не сходя с коня, он приказал Береговому:

— Останьтесь на огневых. Гаубичную батарею я уже вывел из-под удара. Танки не должны пройти. Это главное. Понятно?

— Понятно, товарищ подполковник.

Курганов ускакал в сторону опушки леса, и разрывы мин гнались за ним.

На огневой четвертой батарее — успокоительный гром: все орудия оглушительно выбрасывали снаряды, судорожно подпрыгивая и зарываясь сошниками в отпотевшую глинистую землю. Значит, командир батареи на пункте, связь действовала... А что еще может желать артиллерист в бою?

Как давно не был Береговой на своей батарее... Он снова увидел ставших ему родными огневиков. Ему хотелось каждого из них обнять, пожать всем руки, поговорить... Но сейчас не время. Макатаев стоял позади орудий в непомерно длинном полушубке с загнутыми рукавами. В его руках блокнот и карандаш. Хрипловатым голосом он, как эхо, повторял слова своего командира и даже не оглянулся на Берегового. Высоченный Соколов, склонившись над наводчиком, проверял каждую установку. Он успел широко улыбнуться командиру дивизиона и тут же коротко крикнул: «Огонь!»

Потный, без полушубка, с выбившимися из-под шапки льняными волосами Забара ловко загонял очередной снаряд, приговаривая:

— А ну, Четвертая гвардейская, вдарь!

«Спасибо тебе, Забара, молодец!» — мысленно благодарил заряжающего Береговой.

Да, «четверка» по-прежнему занимала в его сердце особенное положение. Но все-таки на огневой ему было несподручно. Зачем Курганов приказал ему быть здесь? Он только хотел нацелить удар по танкам, узнать, предупредить, и снова — на «глаза». Там его рабочее место, а не здесь.

Плотный, стремительный, как горный поток, порыв воздуха прижал Берегового к земле. Позади взвизгнули осколки, обрушились ветки пораненных деревьев, четверка лошадей вымахнула из-за кустов и в диком испуге унеслась в овраг, громыхая орудийным передком. Остальное совершилось молниеносно, почти фантастично.

— Огонь отставить... Танки справа... Бронебойным! — во все горло закричал Береговой. Он увидел танки, косо устремившиеся с покатого склона на орудия. Но в ту же минуту за спиной послышался треск сушняка и шум раздвигаемых ветвей. Одновременно в том направлении раздались разрывы глухие, короткие и частые. Береговой побежал навстречу какому-то бойцу, который споткнулся о ветку и упал. Это был Печерин. Он тяжело дышал, но без тени паники сказал:

— Там, на передки напали танки.

И тогда снова спокойствие овладело Береговым.

— Второму взводу... Танки с тыла!

Он почти равнодушно смотрел на усилия расчета, который разворачивал орудия прямо на него. Мысль подсказала, что он стоит на трассе снарядов; Береговой неторопливо отошел в сторону — и вовремя: ослепительное пламя вылетело из ствола орудия, и чудовищной резкости звук парализовал уши в то самое мгновение, когда, подминая деревца, появился первый фашистский танк.

Несколько минут нечеловеческого, солдатского напряжения — и наступила тишина. Невдалеке догорали фашистские танки.

На батарее царила обычная деловитость, точно и не пережила она только что этого страшного и стремительного в своей скоротечности боя. И уже совсем не мог удержаться от улыбки Береговой, когда до его слуха донесся негодующий голос Печерина, отчитывавшего коней, умчавшихся в момент боя неведомо куда:

— Вымучили меня, анафемы. Когда только обучу вас порядку!

Из оврага темной лентой на дорогу выходили стрелки и сливались с черным лесом. А там, где было Строково, слышались резкие взрывы, поднималось багровое крыло пожара.

...Одиннадцать гвардейцев-саперов, с которыми так случайно довелось встретиться управленцам Берегового, выполнили приказ. Ни танки, ни автоматчики врага не прошли в тот памятный бой через Строково и не затянули горловину, через которую вырвался правофланговый полк дивизии. Но все они одиннадцать погибли.

Жители села рассказывали об этом подвиге панфиловцев бойцам, которые вскоре освободили Строково.

Военному Совету Западного фронта был направлен доклад следующего содержания:

«Докладываю, что на участке Н-ской стрелковой бригады группой бойцов второго отдельного стрелкового батальона в одном километре северо-восточнее села Строково Волоколамского района Московской области в блиндаже, наполненном водой, было обнаружено десять человеческих трупов в нашей военной форме. Расследованием, произведенным комиссией, установлено, что это были военнослужащие Красной Армии.

Опросом жителей села Строково: колхозников Недоумовой Любови Александровны, Качаловой Клавдии Егоровны, Крутовой Анны Егоровны, Кузнецова Василия Веденеевича и др., тщательной медицинской экспертизой установлено следующее: 18 ноября 1941 года, когда немцы яростно рвались к Москве, десять советских воинов во главе с политруком Павловым Алексеем Федоровичем занимали оборону на юго-восточной окраине села Строково. Фашистам, имеющим перевес как в живой силе, так и в технике, удалось обойти село и ударить с тыла. Десять воинов мужественно приняли атаку превосходящих сил противника. Они дрались до последних сил. Часть из них была убита, остальные тяжело ранены. Фашисты захватили тяжелораненых бойцов и командиров, которые уже были не в состоянии дальше продолжать бой. Гитлеровцы жестоко истязали их и глумились над ними. Жители села Строково подтверждают, что на их глазах был зверски замучен тяжело раненный в ногу младший лейтенант, фамилии которого установить не удалось.

Гитлеровские бандиты бросили его на дорогу, запретив населению подходить к нему. Младший лейтенант, лежа на дороге, обратился с просьбой к гражданам села оказать помощь. Это услышало фашистское зверье. Тогда к раненому подошел фашист, снял с себя ремень и затянул его петлей на шее лейтенанта, а другой наступил раненому на ноги. Так, на глазах местного населения, был задушен этот славный командир Красной Армии. Затем труп его был брошен фашистами на проезжую дорогу, и было запрещено убирать труп. В течение длительного времени лежал труп младшего лейтенанта на дороге и по нему проезжали автомашины и повозки. Таким же издевательствам подвергались и остальные военнослужащие, оставшиеся еще в живых.

Удалось установить фамилии только трех замученных. Среди них красноармейцы: Гениевский Петр Петрович, Семенов Василий Иванович (у них найдены были медальоны). Третий — политрук Павлов, фамилия которого установлена по показанию колхозницы Крутовой А., которая ранее знала его и, когда он был убит, взяла у него из кармана две фотокарточки и адрес его матери.

Кроме этого, показаниями местных жителей удалось установить, что большинство из погибших военнослужащих проживало до мобилизации в РККА в городе Алма-Ате. Местные жители рассказывают, что последние дни, перед занятием немцами деревни, здесь стояла саперная часть, о чем говорит найденное в кармане одного замученного стихотворение «Два друга», посвященное саперам. На клочке газетного листа имеется подпись ответственного редактора П. Кузнецова, адрес ППС 993, почтовый ящик 01.

Местные колхозники рассказывают, что они при разговорах бойцов между собой часто слышали фамилию Панфилова. В дальнейшем было установлено, что в этих районах действовала дивизия генерал-майора Панфилова. Политрук Павлов последние три дня проживал у колхозника села Строково Галкина Сергея Григорьевича, который о нем рассказывает, что он был здоровый, жизнерадостный человек, чутко относившийся к людям. Этот колхозник рассказывает, что когда фашисты зашли с тыла, Павлов взял автомат и, направляясь в окоп, сказал: «Пойду командовать людьми». А когда перед наступлением немцев раздалась орудийная канонада, то он прошелся по окопам, где укрывались жители села Строково, и ободрял их, и когда колхозница Крутова, находящаяся в окопе, спросила у Павлова: «Что будет дальше?», он ответил ей: «Ничего, мамаша, до последней капли крови будем сражаться с фашистами!»

Десять зверски замученных бойцов были похоронены с воинскими почестями. На траурном митинге выступала колхозница, секретарь комсомольской организации села т. Недоумова Л. А. Она сказала: «Мы, жители, были свидетелями зверских расправ фашистских оккупантов над нашими красными воинами. Они отдали свои жизни за Родину. Наши старики-колхозники и мы, молодежь, горели ненавистью к палачам. Мы призываем вас, товарищи бойцы, отомстить проклятым извергам за смерть наших товарищей».

Общее мнение бойцов и командиров и всех присутствовавших на митинге выразил красноармеец Русанов. Он сказал: «Поклянемся же, братцы, что мы будем сражаться до последней капли крови и отомстим фашистам за наших товарищей».

Личный состав бригады послал письма родным политрука т. Павлова, красноармейцев Гениевского и Семенова.

Десять патриотов Родины похоронены в братской могиле на юго-восточной окраине села Строково у школы...»

...Их было одиннадцать. Запомним же имена этих простых граждан нашей отчизны, совершивших подвиг в тот суровый тысяча девятьсот сорок первый год: Павлов Алексей Михайлович — политрук, Фирстов Петр Иванович — младший лейтенант, Зубков Александр Николаевич — помощник командира взвода, Матеркин Даниил Константинович — сержант, красноармейцы — Синеговский Павел Иосифович, Семенов Василий Иванович, Калюжный Прокофий Григорьевич, Довжук Ерофей Антонович, Ульченко Глеб Владимирович, Гениевский Петр Петрович, Манюшин Василий Иванович.

Правительство посмертно наградило каждого из них орденом Ленина.