"Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести" - читать интересную книгу автора (Снегин Дмитрий Федорович)Парламентер выходит из рейхстагаКомната, где расположился командный пункт, иллюминирована самодельными светильниками разных систем, какие только способна создать неистощимая солдатская смекалка. На столах — остатки недавнего пиршества, котелки, кружки, раскупоренные банки из-под мясных консервов. Навстречу Сьянову поднимается начальник штаба батальона Гусев. У его ног — новенькие сапоги, рядом — на стуле — новое обмундирование. Он здоровается с сержантом кивком головы, предлагает: — Закуси. — Спасибо, я сыт, — устало говорит Сьянов. Гусев осматривает его подозрительным взглядом, и Илья невольно подтягивается. — Поизносился ты, сапоги, как говорится, всмятку и гимнастерка обгорела. Не к лицу командиру роты. — Зато немцев сподручно бить. — Так-то оно так, а придется облачиться во все новое. — Зачем? — хмурится Сьянов. Уж так повелось у бывалых фронтовиков: в каком обмундировании начал бой, в том будь до конца. Хлопнула дверь, вошел заместитель командира полка по строевой части майор Соколовский. — А, ты уже здесь! — И к Гусеву. — Все объяснил? — Не успел. Соколовский сел за стол, налил в кружку чаю, положил три куска сахара, протянул Сьянову. — Вижу, со сна ты, выпей. — И когда старший сержант сел рядом, продолжал, как о чем-то малозначащем, повседневном. — Немцы запросили парламентера. Не от сладкой жизни, сам понимаешь. У Ильи сильно забилось сердце. — Я готов! — поднялся он. Соколовский не удивился, спокойно продолжал: — Передашь им: безоговорочная капитуляция. Всем гарантируется жизнь. Офицерам сохраняется холодное оружие. После подписания акта о капитуляции — по домам. — Ясно. — С тобой пойдет переводчик Дужинский. Еще кого возьмешь? — Столыпина, товарищ майор. — Не возражаю. Все? Сьянов подумал. — А как быть с оружием? — Идите так, как воевали — с автоматами и гранатами. «В нашем положении оружие не поможет», — подумал Сьянов, но почему-то почувствовал себя увереннее. И новое обмундирование надел уже без неприязни. Правда, погоны снял со старой гимнастерки и прикрепил их к новой. Вернулся в роту вместе с Виктором Дужинским. Разбудил Столыпина. Все работало отлично: мысль, слух, зрение. Объяснил Митьке Столыпину и Дужинскому — куда и зачем идут. Сейчас четверть пятого. Выходим ровно в 4.30. Немецкие представители будут ждать нас к югу от рейхстага — у станции метро. Виктор сладко зевнул. Сьянов посмотрел на него сердито. — Недоспали? — Да. — Доспите, когда возвратимся, а сейчас повторите, что я вам сказал! Дужинский повторил — слово в слово. «Ишь ты, штабник, привык сладко поесть, долго поспать, а дело знает», — с уважением подумал Илья и приказал Митьке: — Бери этот белый флажок, а я на груди прикреплю фонарик. Флажок держи повыше, буду подсвечивать. — Он помолчал, как будто что-то припоминая, и, не припомнив, спросил: — Какое сегодня число? — Второе мая. — Ясно. Стрелки часов показывали тридцать три минуты пятого, когда вышли из рейхстага. Сырой ветер пахнул им в лицо. Под триумфальной аркой Сьянов задержался: куда идти — направо или налево? Решил налево. Здесь вдоль здания тянулась кирпичная стена, сооруженная немцами в оборонительных целях. — За мной! — приказал он. Столыпин поднял руку с белым флажком. Илья подсветил ему. Все затаилось, молчало. Только раздавались шаги трех — раз в раз. Через двадцать пять шагов Дужинский четко произнес сначала по-немецки: — Идут парламентеры. Немецким и русским солдатам не стрелять! Потом по-русски: — Идут парламентеры. Русским и немецким солдатам не стрелять! Из глубины немецкой обороны ударил короткой очередью тяжелый пулемет. Пули застучали по брусчатке. Парламентеры упали, поползли под укрытие стены. — Повторите громче — кто мы, — сказал Сьянов, чертыхаясь. Но тут их догнал адъютант командира полка, часто дыша, объяснил: — Идите направо, так условлено. В суматохе забыли предупредить. Надо было огрызнуться — какая суматоха в таком деле? — но Илья не имел права тратить силы на обиды. Пригибаясь, бегом возвратились под своды триумфального входа. Сели на щербатые ступеньки: две минуты на перекур. Не отдых, перекур, чтобы острее думалось, быстрее двигалось, решительнее делалось. — Пошли, — Илья растоптал окурок. Двадцать пять шагов. По-русски и по-немецки: «Идут парламентеры, русским и немецким солдатам не стрелять!» Нырнули в траншею. Солдаты прижались к стенкам, пропуская их — троих, с подсвеченным белым флагом. Сдержанно шутят, подбадривая парламентеров: — Гитлера на веревке приведите! — И Геббельса прихватите! Кто-то зло выругался: — На какую... мать они нужны! Кончилась траншея. Черная пустынная площадь. Ветер гонит пыль войны и пожаров. Отсчитаны восемьдесят три шага, два раза Дужинский повторил свое заклятие. И вдруг — траншея. Немецкая. Поблескивают немецкие автоматы, немецкие каски. Чей-то истерический голос на ломаном русском языке: «Довольно войны!» оборвался, будто рот захлопнули ладонью. Молчаливая стена автоматчиков окружила, повела по площади, забитой подорванными танками, самоходными пушками, бронетранспортерами. Столыпин недовольно басил: — Не могли дорожку расчистить! В лицо ударил ослепительный пучок света. Резкий голос приказал: — Остановитесь!.. Оружие — сюда! — Мы парламентеры, — слабо воспротивился Илья. И тот же голос — резонно: — Парламентеры с оружием не ходят. Сьянов кивнул головой своим. На подбитый «королевский тигр» положили автоматы, взведенные на боевой взвод гранаты. И снова резкий голос: — Мы вынуждены вас обыскать. — На каком основании? — Адские машины. Чьи-то проворные пальцы пробежали с плеч до пят. Сьянов не испытывал ни унижения, ни брезгливости — любопытно. С ним была офицерская планшетка. Планшетку не тронули, полагая, что там находятся документы, относящиеся к предстоящим переговорам. — Идемте! Рядом оказался вход в метро. Черный провал — не видно ступенек. В туннеле — слабый электрический свет. Вдоль стен — плотно, тесно, скученно — военные в шинелях, в мундирах. В строю — легкораненые. Много. За ними не видно стен. Выше человеческого роста — нары в два яруса. На них тяжелораненые и гражданское население. Все, как в тумане, во мгле. Состояние тех, кто сейчас замурован в метро, выдает дыхание. По дыханию Сьянов чувствует — напряжение этих людей достигло предела. Они скорее с надеждою, чем со страхом смотрят на парламентеров. Чем дальше в глубь тоннеля идут они, тем больше офицеров примыкает к ним не то в качестве любопытствующих, не то конвоиров. Возле поворота завязали глаза — деловито, прочно. Илья отсчитал триста семьдесят два шага, прежде чем им развязали глаза. «В общей сложности прошли километра два», — подумал он протирая еще не видящие глаза. — Ого, генералы, — предупредил Митька Столыпин. Генералы стояли на ярко освещенной платформе — она показалась Сьянову огромной, пустынной. Генералы шагнули навстречу парламентерам. Стали, образовав подкову. — Кто главный? — спросил один из них с вытянутым усталым лицом. — Я, — ответил Илья. — Мы должны решить судьбу войны, — скучно продолжал генерал. — Каковы условия вашей стороны? — Решения Ялтинской конференции вам, вероятно, известны. Вспыхнули протестующие голоса: — Унизительно! — Мы не сложим оружия! — Позорные условия! Генерал с усталым лицом жестом прекратил неуместные разговоры. Уточнил: — Безоговорочная капитуляция? — Да, безоговорочная капитуляция! — спокойно подтвердил Сьянов. Подвижный полковник вызывающе крикнул: — А вы сразу нас расстреляете или по определенному плану? Установилась зловещая пауза. Илью трясло, но он не выдал волнения. — Не меряйте на свой аршин, понятно? Дужинский замялся, не сразу найдясь, как точнее и вернее перевести эти слова. Генерал слабо улыбнулся, и лицо его исказилось болью. — Не утруждайтесь, мы поняли. — Он молчал. Лицо стало естественным. — Поймите, для многих немцев это не праздный вопрос. — Для офицеров гитлеровской армии, — поправил Сьянов и хотел приступить к делу, но спохватился, что не спросил, с кем имеет честь разговаривать. И сказал: — Прежде чем продолжать разговор, я должен знать — кто уполномочен вести со мной переговоры? — Вас примет командующий берлинской группой войск генерал Вейдлинг! Идемте. Ставка располагалась неподалеку. Вход в каземат охраняло человек пятьдесят. Генерал с усталым лицом сказал, что идет доложить. Вейдлингу. Толпа офицеров окружила парламентеров. Ни в одних глазах Илья не увидел ни решимости, ни ненависти. Ожидание. И плохо скрываемое желание узнать свою судьбу. Илья закурил, предложил папиросы вблизи стоявшим офицерам. — О,спасибо. — Кароший табак. И тотчас посыпались вопросы: — Кто командует войсками в Берлине? — Жуков, Рокоссовский, Конев, Казаков, Шатилов. — А Сталин здесь? — Да, здесь, — твердо сказал Сьянов. — О! — А Чуйков? Илья усмехнулся: — Должно быть, вы отпробовали свинцовой каши из сталинградского котла? — и подумал: «Однако Вейдлинг не спешит меня видеть». Наконец дверь каземата распахнулась. Появился совершенно растерянный генерал. Он безуспешно пытался придать своему измученному лицу твердость. Что-то сказал охранявшим вход офицерам, и те, вскинув наизготовку оружие, ринулись в глубь каземата. Толпа вокруг парламентеров распалась, почуяв недоброе. Генерал неуверенно подошел к парламентерам, сказал: — Дело в том, что командования на месте не оказалось. «Ловушка?» — пронеслось в голове Сьянова. — Вы, кажется, изволите шутить? — Можете убедиться сами, пройдемте в каземат. «Ловушка?» — думает Илья. И вслух: — Принимайте решение. Советское командование всех рядовых распускает по домам, офицерам сохраняет холодное оружие. Им гарантируется жизнь. — Без приказа мы не можем. Молчат, курят офицеры. «Время выгадывают, что ли?» — Сьянов делает вид, что хочет закурить, но не может вынуть папиросы. Офицеры предупредительно протягивают сигареты. — Спасибо, — закурил Сьянов «Беломор» от зажигалки Митьки Столыпина. — Похоже, они действительно оказались без главкома, — шепчет он. — Да, — смотрит на часы Сьянов; стрелки показывают без пяти минут шесть. И к Дужинскому: — Виктор Бориславович, скажи им, пускай дадут провожатых: делать нам здесь больше нечего. С поспешной растерянностью провожатые ведут парламентеров к выходу из метро. И вдруг, в спину, резкие и короткие, как выстрелы, крики: — Стойте! — Подождите! Путь им преграждают фашистские автоматчики. Эти готовы на все — убивать парламентеров, своих расстреливать, уничтожать военнопленных. Топот позади бегущих оборвался. Митька Столыпин и Дужинский придвинулись к Сьянову. И снова — из-за спины — голоса, но теперь обращенные к автоматчикам: — Не трогать! В сторону! — Видите: парламентеры! Илья обернулся. В упор — подошедшим: — Время истекло. В чем дело, господа? — Мы согласны. — На что согласны? — Капитулировать. Тишина, будто все живое, что набилось в это подземелье, окаменело. Илья говорит: — Ведите свои части к рейхстагу. Строем. Впереди колонн — белые флаги. Оружие оставить на месте. Все. — Мы хотели бы вместе с вами. «Тут нет игры», — думает Илья. — Торопитесь, у нас не остается времени. Все сорвалось, заметалось, побежало. Резкие команды, возгласы проклятий, гвалт. Суетливый полковник выстрелил себе в висок. Несколько офицеров подхватили труп, но не смогли нести и, подстегиваемые выкриками: «Капитуляция», «Кто привел нас к погибели», «Не падайте духом — впереди война реванша», бросили труп и побежали... А из черного зева метро уже выливался солдатский поток. Этот поток выбросил парламентеров на площадь в ту минуту, когда откуда-то начали бить фаустпатронами. — Провокация! — крикнул Сьянов и косо, как при атаке, устремился к рейхстагу. Осколком кирпича его ударило по правому уху. Он оглох и не чувствовал крови, узкой струйкой стекавшей к подбородку. Таким он и вбежал к Зинченко. — Идут капитулянты, не стрелять! |
||||
|