"Хирургическое вмешательство" - читать интересную книгу автора (Серегин Олег)

2

Офис находился не то чтобы на окраине, но в подворотне — в глухом и грязном дворе, в пяти минутах ходьбы от Трёх вокзалов. Само здание, где арендовали помещения несколько фирм, было новым, но место определённо не годилось для приличных учреждений. Впрочем, в филиал контору и перевели по причине малоприличной специализации. Поначалу московский отдел по работе с клиентами располагался прямо в здании Минтэнерго, но потом выяснилось, что, во-первых, клиентура робеет роскошного дворца министерства, а во-вторых, клиентура эта такая, какую любое вменяемое учреждение предпочтёт не пускать на порог. Существовал строжайший приказ именовать их «клиентурой», но сотрудники постоянно сбивались и путались, потому что нормальной клиентурой были акционеры и прочие уважаемые люди, а то, что ходило теперь, слава богам, в филиал на Киевской, называлось «бомжами», «идиотами» и «сырьём».

Клиент, который сейчас, тонко звеня проглоченным аршином, сидел на зыбком крутящемся стуле перед фронтлайн-менеджером, не походил на бомжа.

А значит, был идиотом.

Иных вариантов менеджер представить себе не мог.

— Пожалуйста, — терпеливо и зло говорил он, — внимательно прочитайте договор. Все пункты.

— Зачем? — тихо сказал клиент. — Я знаю, в чём суть этой сделки. Какая может быть разница?

«Омерзительный тип», — подумал менеджер и присовокупил, что тип явно собирается поиметь его в мозг. Договор был отпечатан крупным шрифтом и сформулирован предельно простыми фразами, потому что частенько клиенты плохо читали, или вообще от тяжкой жизни успевали забыть, как это делается. Они ещё и воняли частенько, но менеджер не отличался брезгливостью.

Этот был из другого теста.

Клиент смахивал на романтического юношу, который постарел, пооблез и в целом опечален жизнью, но ума так и не приобрёл. Самое смешное, что мужик-то был молодой, едва под тридцать, но вот как юноша он успел постареть. Хиппи, а может, и не хиппи, в трёпаной одежонке, белобрысый, нечисто выбритый, с остатками угрей на щеках, вид он имел шизофренический и смиренный. Аж подташнивало. Менеджер старался лишний раз не поднимать взгляда.

Такие — они хуже всего.

— Поймите правильно, — сказал менеджер с откровенной ненавистью. — Мне абсолютно безразлична ваша судьба. Прочитаете вы договор или нет, передумаете или нет. Есть вещи, которые я делать обязан. Я обязан вас отговаривать. Причём долго.

— Может, как-нибудь обойдёмся без этого? — так же тихо попросил клиент.

— Меня уволят, — грубо сообщил менеджер. Измываться над захожанами он имел полное право: это тоже считалось способом убедить их отказаться и уйти, и слава богам — иначе было бы совсем невмоготу.

— А если…

— Здесь скрытая камера, — отрезал он. — Но если вы не будете перебивать, я могу сократить лекцию. Идёт?

Юноша молча кивнул.

Менеджер прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Потом уставился в стену поверх его головы.

— Итак, — сказал он. — В договоре сказано, что вы передаёте государственной компании Ростэнергопром право распоряжаться вашим тонким телом после засвидетельствования факта вашей физической смерти. Это ложь. Не перебивайте. Это официальная ложь, вызванная требованиями действующего законодательства, я уполномочен об этом сообщать. Вы идентифицируете себя с плотным телом, что является вашей фатальной ошибкой. После смерти этого тела вы не перестанете осознавать себя. Вы передаёте права не на труп, а на себя самого.

За окнами стоял ясный осенний день, но по офису медлительно текли сумерки. Лампы дневного света ровно гудели; их тусклый свет, казалось, блек, выцветал до какого-то потустороннего оттенка, и живые цветы в горшках казались искусственными.

Менеджер подался вперёд, почти опустившись грудью на стол.

— Раньше это называлось «продать душу», — свистящим шёпотом сказал он.

— Я знаю, — ответил клиент. В глазах его серела решимость.

Менеджер сел.

— Вы сатанист? — обыденным голосом спросил он.

— Что?

— Некоторые сатанисты думают, что тут можно продать душу Люциферу, — криво ухмылялся менеджер. — Двух-трёх мне так и не удалось переубедить, но их, откровенно говоря, и не жалко. Послушайте, вы продаёте душу не потусторонним силам, уж не знаю, какие вам больше нравятся, а нашему родному государству. Не дальше, никак не дальше, чем Российской Федерации в лице государственной акционерной компании Ростэнергопром. Вы так любите Родину?

— Послушайте…

— Не перебивайте. Я объясню, на что ей ваша душа. Видите ли, тонкое тело хомо сапиенс — уникальный энергоноситель. У вас его примерно три грамма. В реакторе станции, работающей на тонком топливе, они будут эквивалентны примерно девятистам килограммам топлива атомного. Больше того, энергия распада души, в отличие от энергии атомного распада, абсолютно безопасна, безвредна для экологии… я понятно выражаюсь?

Клиент молчал. За дверью, где были касса, секретарша и охранник, заспорили и чем-то загрохотали. Менеджер перевёл дух. Он вёл разговор не в первый раз, но всё это до сих пор действовало ему на нервы.

— А теперь я расскажу о том, что вы почувствуете. Особого воображения не требуется. Будет почти как в сказке — адские муки в геенне огненной… а потом исчезновение. Полное. Понимаете, полное!

Юноша опустил веки. Между бровями пролегла складка.

— Послушайте, — сказал он, — я знал, зачем сюда шёл. Я всё понимаю. Думаете, я ещё не решил?

— Зачем? — бросил менеджер. — Зачем вам это?

Юноша вскинул глаза.

— Насколько мне известно, — отчеканил он, — эти сведения я предоставлять не обязан.

Менеджер потёр лоб.

— Не обязаны… да. Но вы же неглупый человек. Вы же понимаете, что такое тонкое тело. Да, оно тоже однажды умрёт. Но у вас впереди тысячи физических жизней! Тысячи лет, за которые можно всё изменить. Раньше во время реинкарнации теряли память, но при нынешних технологиях это перестало быть проблемой. Хотите помнить себя — будете помнить. Может, вы сделали диагностику кармы и перепугались? Послушайте, это не приговор и не повод совершать окончательное самоубийство. Даже если у вас на совести такое, что и меня приведёт в ужас — выход есть всегда. Если это преступление, вы можете сдаться властям и искупить его в заключении. Если нет, или если вы не хотите сидеть — идите зарабатывать деньги. Накопите на карматерапию.

Клиент вздохнул, разглядывая свои пальцы.

— У меня была серьёзная причина прийти сюда, — сказал он очень спокойно. — Я всё обдумал. Ни карматерапевт, ни кармахирург, боюсь, не помогут.

— Даже так? — уронил менеджер и болезненно поморщился.

— Да.

Менеджер изобразил задумчивость. Он читал текст наизусть по инструкции, а в той были помечены звёздочками моменты, когда следовало задуматься.

— Значит, вам очень, очень нужны деньги… прямо сейчас. Вас шантажируют? Вы кому-то должны? Скажите честно. Мы занимаемся такими делами. Здесь скрытая камера, неподалёку наши ребята, вам гарантируют защиту, этот вопрос решат. В любом случае, неужели разумно продлевать эту жизнь ценой отказа от остальных?

— Нет, — сказал клиент. — Меня никто не шантажирует.

— Это из-за другого человека? — спросил менеджер с неожиданным сочувствием. — Деньги на лечение? Я понимаю, иногда кто-то дороже тысячи жизней… но ведь он потом родится опять. Даже если надежды нет — этот человек родится снова, скорее всего, с хорошей кармой, и будет жить — а вас уже никогда не будет. И если однажды тому человеку снова понадобится помощь, вы не сможете ему помочь.

Клиент, показалось, вздрогнул. Менеджер напрягся. Те, кто срывался, обычно срывались раньше, до последнего довода добирались лишь самые стойкие, действительно пришедшие ради родных и любимых. Но они тоже ломались и уходили, раздавленные своим предательством; а с другой стороны, как назвать того, кто пожелает себе излечения такой ценой? С этической точки зрения всё это, должно быть, выглядело чудовищно, но тонко чувствующих особ сюда работать не брали.

«Собачья работа», — в который раз подумал менеджер. Хуже, чем надзирателем в тюрьме, хуже, чем санитаром в дурдоме. Он и до неё не отличался впечатлительностью, а профессиональная деформация выбила из него остатки человеческого. Менеджер это понимал сам, и подозревал, что такой кармы, какую он себе тут заработал, хватит на десять жизней с церебральным параличом или десять смертей от СПИДа в Голодной Африке. Надежда была только на медицинскую страховку, гарантированную сотрудникам министерства — на пресловутую карматерапию.

— Знаете, что? — мягко сказал клиент. — Давайте договоримся так: я материалист, не верю ни в душу, ни в её бессмертие, и хочу просто срубить бабок, пользуясь глупостью окружающих. И вы не станете меня отговаривать. Дайте договор.

Менеджер невольно набрал в грудь воздуха с намерением открыть клиенту глаза на очевидную абсурдность его слов, но вспомнил, что положенное по инструкции зачитал, а за большее ему не платят.

— Дело ваше, — буркнул он.

— Хорошо.

Серый стол устлали тускло-белые листы договора.

— Подписывайте на каждой странице, фамилию полностью, разборчиво, дайте паспорт. Всё.

Клиент ясно улыбнулся. Менеджер этого не видел, потому что смотреть на клиента ему было тошно.

— А что теперь? — спросил белесый юноша, склонившись над документами.

— Сейчас в кассе начислят деньги на карточку, — хмуро ответил менеджер, медленными движениями складывая уже подписанные листы и пакуя их в файл. — Через десять минут будет готово. За эти десять минут на ваше тонкое тело поставят опознавательный знак. Клеймо. Вы ещё можете отказаться. Сейчас.

Клиент молчал. Менеджер не видел выражения его лица — не смотрел. В офисе было холодно, руки зябли, и думалось, что надо пойти отрегулировать кондиционеры, а то цветы же помёрзнут.

Старый юноша проставил все подписи и сложил руки на коленях.

Он так ничего и не сказал.

— Стажёр! — внезапно почти с ненавистью проорал менеджер, обернувшись. — Эй, стажёр! Ну где ты там, с печатью огненной?!

Клиент вздрогнул и встрепенулся, пытаясь заглянуть через стол, за перегородку из непрозрачного стекла. Там, похоже, была дверь или выход в коридор.

— Вот сволочь, — процедил менеджер, берясь за мобильник. — Опять в Контру режется… Стажёр! Иди сюда, работа пришла!

Дверь звучно хлопнула, затрепетал ламповый свет, и появился стажёр.

Он был прекрасен.

Он был прекрасен неуместно и неприлично. Улыбка и одеяния его источали рекламный блеск. Вначале помстилось, что на плечах стажёра — медицинский белый халат, но это был только светлый летний плащ, слишком лёгкий для стоящих теперь погод. Облачённый в плащ поверх джинсов и свитера парень — лет двадцати пяти, весёлый, свежий и ухоженный, какой-то отлакированный, точно новый автомобиль на выставке — выглядел, откровенно говоря, нелепо: до такой степени не соответствовал обстоятельствам.

Чертовски хорош собой был стажёр, очевидно доволен жизнью и сиял, как финский унитаз.

Менеджера скрючило от омерзения, и он уставился куда-то совсем в угол, чтобы не видеть обоих, клеймимого и клеймящего.

Блистательный стажёр окинул взором пространство, встретился глазами с клиентом — и развернулся, явно намеренный возобновить компьютерные пострелюшки.

— Сволочь, — пробормотал менеджер. — Хоть бы руками помахал для приличия…

Стажёр остановился и одарил его ещё одной ослепительной улыбкой.

Клиент поднялся со вздохом.

— Инспекция, — в один голос сказали они. — Контрольная сделка.

— …!!! — сказал менеджер.

Он ещё долго крыл их на чём свет стоит, в душу, в мать и во всех богов. Инспектор со стажёром ржали как жеребцы, не в силах даже выбраться из кабинета и оставить бедолагу в покое. На шум прибежала секретарша и убежала за успокоительным; таблетки ей приходилось носить здесь чаще, чем кофе.

— Суки вы, суки! — горевал менеджер, — а я-то тут разоряюсь как идиот, чуть сам себя не разжалобил. Ну как, как я не догадался?! Ведь раз же плюнуть догадаться-то было! Ведь договор этот сучий одни нарки полудохлые подписывают, которым уже на всё плевать, да бомжи, которые мозги пропили. После каждой подписи кабинет дезинфицировать надо, а тут, понимаешь, припёрся… р-романтик… м-материалист…

— Не горюй, Ника, — ласково сказал стажёр, и менеджер (вероятно, Никита), названный постыдным полуженским именем, как-то усох под его взором, совершенно перестав напоминать страшного следователя КГБ из голливудского фильма. — Будет и на твоей улице танковый парад. Хочешь, я тебе карму бесплатно подмажу?

— У меня всё равно по страховке бесплатно, — буркнул безутешный Ника и неожиданно вспомнил: — а, да, ещё подсатанники подписывают, бывает…

— Кто? — переспросил инспектор.

— Подсатанники, — безнадёжно объяснил менеджер. — Сатанюки. Совсем мелкие и тупые типы из сект. Ну, из тех, кто квартиры наставникам дарит. Как Ростэнерго организовали, тут их погнали и души заодно продавать. Деньги хорошие, а премудрый учитель всё равно, веруйте, спасёт и отмажет.

Говоря, менеджер поднял взгляд — и подумал, что галлюцинирует. Со щёк инспектора чудесным образом исчезли прыщи и щетина. Больше того: он, похоже, помолодел аж вместе с одеждой, и теперь, стоя рядом со стажёром, казался тому двоюродным братом.

Бредит, не бредит… от этих, из Института тонкого тела, ожидать можно чего угодно.

— А один мужик, — авторитетно заметил стажёр, — между прочим, отмазался.

— Это как?

— А у него родной брат у нас учился. До диплома и лицензии ещё два года пыхтеть оставалось, опять-таки, обязательств он никаких не подписывал, а денег хотелось. Техникой он уже владел. Ну и решили обжулить государство… — стажёр захихикал. — Пошёл мужик, поставили ему печать, денег дали, а брат её на следующий день срезал и законсервировал, чтоб никто не догадался.

— И что? — поинтересовался инспектор.

— Их Ящер засёк. Они, идиоты, в нашей же институтской лабе этим занимались. Ну кто ж знал, что Лаунхоффер в двенадцатом часу ночи на работе сидит? На следующий день приходит брат к Ящеру на лекцию, а тот его за ушко да на солнышко. Пришлось им деньги вернуть. Благо, за ночь только пару штук баксов спустить успели.

— А ауру его, что, не просекли? — удивился инспектор.

— Ауру Ящера? — иронично уточнил стажёр. — Ты-то сам её каждый раз просекаешь? В общем, слажали мужики. Но идея богатая…

Они сошлись на том, что идея богатая, а потом из аптеки прибежала секретарша с валерьянкой для Ники, и инспектор со стажёром отправились на улицу курить.

В колодец двора с высоты заглядывало бледное солнце. Стояла мрачная городская тишь, похожая на сырость, когда воздух напоен влагой, но дождя нет. Со всех сторон за стенами дома пролегали оживлённые улицы, мчались машины, ветер хлестал деревья, а здесь звуки тонули друг в друге и пропадали, оставляя единственное ощущение плотной не-пустоты. Пахло дождём и бензином.

— Лёня, — представился инспектор.

— А по-нашему?

— Лейнид. А тебя я знаю, ты великий человек.

Стажёр ухмыльнулся.

— Да ну.

— Даниль Сергиевский, — торжественно провозгласил Лейнид. — Первый аспирант в МГИТТ. Слушай, я сколько живу, понять не могу, почему ты к Ящеру на диссер пошёл?

— Я пошёл? — великий аспирант чуть не выронил сигарету. — Я пошёл?! Меня послали, я пошёл!

— Чего ж так?

— Я к Воронецкой хотел, — жалобно сказал Даниль. — Подхожу к ней, а она и говорит: «Даня, я же знаю, чем ты у меня будешь заниматься. Ты лодырничать станешь и жизнь прожигать, а я тебе буду потакать и потворствовать, я строгость наводить не умею. Мы уже обсудили всё, и с Андрей-Анатольичем, и с Эрик-Юрьичем… твой, Даня, руководитель будет — Эрик Лаунхоффер. Имя!». Я упал. Говорю: «А у него я поседею и стану заикой!» Она захихикала и говорит: «Держись, Даня. Но я правда не думаю, что будет плохо». И всё. К стенке.

— Ворона классная тётка, — мечтательно сказал Лейнид. — Суматошная, но классная…

— Не спорю, — мрачно ответствовал Даниль. — Но она меня послала.

Помолчали. Запалили по второй.

— А чего ты по профилю не работаешь? — спросил Лейнид. — В частных клиниках, да в Москве, даже терапевты по три раза в год машины меняют, а кармахирург с твоими возможностями… Деньги ж охрененные!

— Ты понимаешь, — глубокомысленно отвечал Даниль, — я работать очень не люблю. А тут я работаю в худшем случае три раза в месяц. Остальное время сижу в личном, между прочим, кабинете и халявный интернет юзаю. А машина мне не нужна…

Он замолк и уставился в небо. С крыши на крышу над колодцем двора летали вороны.

— А ты чего в инспекцию пошёл? — спросил он. — Ты на каком курсе вообще?

— На третьем, — Лейнид вздохнул. — Да я просто подработки искал. Подумал, какое-то касательство к профессии будет… опять же, ошибки исключены, меня любой оператор опознает. Слушай, я спросить хотел — чего этот шкаф, Ника, болтал? Про тысячи жизней? Вроде же как…

— У Ники инструкция со вдохновенной речью, — усмехнулся Даниль. — Он её зачитывает. Кто её писал — я не в курсе. Чудак какой-то на букву «м». Нету тысяч, конечно. Зафиксированный минимум физических жизней от образования тонкого тела до его распада — три, прописью, три штука. Максимум, вроде, около сотни.

— Сотня — это тоже прилично. — Лейнид подумал и добавил: — Но всё-таки обидно как-то. Раньше в сказку верили…

— Во-первых, не все в неё верили. А во-вторых, тебе и сейчас никто не запрещает. Вон церквей пооткрывали сколько. Вера — вещь иррациональная. А если точно знаешь, что с телом не умрёшь, дальше можно что угодно себе придумывать.

— Если точно знаешь — не получается…

— У кого как. Когда реинкарнацию доказали научно, буддисты радовались как дети. А с буддизмом, по сути, ещё хуже вышло, чем с христианством. Потому что нирвана, которая у них цель, означает то же самое растворение личности, которое в любом случае происходит в конце концов с кем угодно, будь он буддой или придурком последним. Только у будды оно осознанное и с придуманным смыслом. А значит, оно такая же иллюзия, как и всё остальное. Майя.

— Сансара — нирвана, — сделав умное лицо, заметил Лейнид.

Даниль ухмыльнулся.

— По-моему, это очевидно.

— А как они выплыли?

Аспирант хихикнул.

— На концепции бодхисаттвы, конечно. Бесконечный отказ от окончательной нирваны. То бишь бодхисаттва может воплощаться и сотню раз, и тысячу, и миллион…

— И в мух и комаров тоже?

— Не дури. Сансара — такой же результат эволюции, как разум, и тесно на него завязана. Максимум, то есть минимум — в человекообразную обезьяну. — Даниль засмеялся. — А потом удивляются, почему шимпанзе язык жестов осваивают…

— И что, — озабоченно спросил Лейнид, не быв впечатлён свойствами шимпанзе, — из неё — вообще никак и никуда?

Собеседник скорчил рожу.

— Как только люди понимают, что нечто есть, они тут же стараются из него вылезти. Из детского манежика, из атмосферы, из сансары… как будто им там денег дадут. — Даниль философствовал, Лейнид внимал; помедлив, аспирант затянулся и докончил, глядя в сторону: — Можно.

— Как? Куда?

— Никто не знает.

— То есть?!

— Ящер говорит — можно.

— И? — Лейнид подался вперёд.

— Любопытство кошку сгубило.

— Блин!

— Он говорит, что за сенсациями не гонится и научной общественности представлять неподтверждённые гипотезы и непроверенные данные не будет, — Даниль ухмыльнулся. — Я так думаю: он знает, но не скажет.

Отпустив инспектора с миром, стажёр ещё постоял, задрав голову и щурясь на птиц, а потом отправился обратно, к казённому оптоволокну. Ника попытался его пристыдить, но Даниль зыркнул левым глазом, и менеджер притих: опыт взаимодействия с кармахирургом у него был больше, чем ему бы хотелось.

Сергиевский вошёл в кабинет и закрыл окно; в комнате было холодно, как на улице. Сел. На широком столе работало сразу два компьютера, оба в спящем режиме: стационарный, положенный ему как оператору, и личный данилев лэптоп. Вентиляторы гудели дуэтом, завывая поочерёдно, точно машины переговаривались между собой.

Даниль посмотрел на часы: около трёх.

Вопреки нелестному мнению Ники, аспирант не резался ни в Контру, ни в Линейку — он занимался делом, хоть и не тем, за которое ему здесь платили. Проснувшийся лэптоп явил открытый файл с диссертацией, и Даниль обречённо поморщился. Щёлкая по клавишам, он просмотрел кусок позднего текста; поленился заново вникать в строчки формул, надеясь, что не ошибся тогда, когда считал. Ему было скучно и тошно. Через час или два в Москву возвращался Ящер, Tyrannosaurus Rex, жуткий человек и ещё более жуткий научный руководитель. Конференция, на которую он летал, подарила Данилю полсентября свободы, но всё хорошее неизменно закачивается. Присущая Лаунхофферу потусторонняя жуть заключалась, в частности, в том, что он никогда не отдыхал, потому что никогда не уставал. После многочасового перелёта, вдобавок зная, что завтра на работу с утра, всякий нормальный человек предпочёл бы обождать с делами — но Ящеру передышки не требовались.

Чужую потребность в них он тоже не признавал.

Даниль ещё раз поморщился, выключил оба компьютера и убрал лэптоп в сумку. Уходить с работы в неприличную рань вошло у него в привычку, а сейчас для того и вовсе имелась веская причина. Внезапного появления клиентов Сергиевский не опасался: у любого контактёра интуиция работает с точностью зрения, а Даниль был не любой контактёр, Даниль был кармахирург с дипломом.

Мимо Ники он прошёл в тишине: менеджер сам был рад избавиться от него пораньше. Охранник на выходе пожелал удачного дня; мужик был искренен, но в складывавшейся ситуации его слова приобретали оттенок сарказма.

В небе над крышами чернели птицы. Сергиевский снова остановился и некоторое время смотрел на них.

Когда хорошо знаешь Лаунхоффера, некоторые безобидные вещи начинают вызывать нервную дрожь. Например, городские птицы, белые кошки и цитаты из «Понедельника» Стругацких. Это потому, что юмор у Ящера ещё жутче, чем сам Ящер.

Даниль потёр лоб, встряхнулся и застегнул ремень плаща, неподходящего для не по-осеннему холодной погоды. Аспирант пересёк двор, лавируя между машинами, обогнул глубокую лужу и скрылся в темноте под аркой, которая вела из колодца двора на улицу, к подземному переходу и к метро.

Из тоннеля Даниль не вышел.

Он вышел из дверей подвального бара в другом районе Москвы, много дальше от центра города. Здесь было красиво и тихо. В минуте ходьбы начинался почти-парк, где раскидистые кроны старых деревьев мало не целиком скрывали дома в пять-семь этажей; машины появлялись раз в полчаса, и можно было идти по проезжей части, засыпанной палой листвой. Даниль шёл, загребая ногами шуршащее разноцветье, и думал, что Аннаэр, в отличие от него, создание крайне ответственное — если и уйдёт с работы раньше, то от силы на полчаса. Остальное время, как пить дать, его протомят в приёмной.

От мыслей делалось ещё тошней и скучней.

Сестра Даниля по несчастью, вторая аспирантка Лаунхоффера работала в маленькой частной клинике. Клиника предоставляла полный спектр услуг, но обращались в «Валимар+», главным образом, за услугами, не входящими в стандартный список: их наличие в прейскуранте диктовало астрономические цены на всё остальное. За нестандартные услуги Аннаэр и отвечала, и ещё за рекламу — конечно, не за дизайн или промоушн: у неё уже было имя. Уникальные операции требовали уникальных возможностей, а профессура МГИТТ не занималась клинической практикой.

Даниль помедлил на маленьком уютном крыльце. Дверь, отделанная деревом, казалась только что промытой, золотистого металла ручка — отполированной, и лишь на мраморные ступеньки ветер успел нанести дождевую пыль и жёлтые листья. За такими дверями обычно висит китайский колокольчик, мелодичным звоном упреждающий о том, что кто-то вошёл. Но Даниля встретила тишина.

Медицина тонкого тела имеет с классической немного общего; клиника меньше всего напоминала больницу, скорее — элитный салон красоты. Сергиевский успел удивиться безлюдью, но из бокового коридора тотчас вылетела хорошенькая секретарша, на ходу цепляя на лицо улыбку, и поторопилась извиниться за то, что все переговорные комнаты заняты. Секретарша была новая, прежняя хорошо его знала и не стала бы молоть чепухи.

— Я по другому делу, — вежливо отмахнулся Даниль, утомлённый от одной мысли, что придётся объяснять, кто он такой. — Анна Вячеславовна должна сегодня освободиться раньше. Я за ней.

Секретарша встревоженно покачала головой.

— К Анне Вячеславовне вип-клиент. Маша… это консультантка, так Маша уже полтора часа с ним работает и, боюсь, до конца дня Анна Вячеславовна не успеет провести операцию…

Даниль представил себе Аннаэр, выбирающую между вип-клиентом (любым) и научным руководителем (Ящером); картина вызвала глумливый смешок. Вопрос времени сводился только к ответственности Аннаэр и её же терпению. Или нетерпению.

— Я подожду, если можно, — сказал он.

«А. В. Эрдманн».

И ниже, шрифтом помельче:

«Кармахирург первой категории».

Табличка на обитой тёмной кожей двери тускнела мрачно-роскошным золотом. Даниль созерцал её, размышляя, что ответственная девочка Анечка сейчас, должно быть, тоже занята диссертацией, а отнюдь не проблемами очень важной персоны, некстати застрявшей в переговорной комнате… Мимо него прошла в сопровождении другого консультанта, Егора, ухоженная стареющая дама с грустным лицом. Несмотря на пластические операции, маникюр и дорогую одежду, дама чем-то напоминала профессора Воронецкую и показалась Данилю довольно милой. От нечего делать он прикинул на глаз состояние её тонкого тела, но серьёзных нарушений не заметил. Дама скрылась в кабинете второго врача; Егор, возвращаясь к себе, поздоровался с Сергиевским, и тот мимолётно поинтересовался:

— Реинкарнация?

Егор потемнел лицом.

— Почти, — он зачем-то остановился рядом, помялся и объяснил, — не своя. У неё сын семилетний погиб. Утонул. Найти хочет.

Даниль удивился.

— Запрещено же.

— Анонимно. Без всяких личных контактов. Просто зафиксировать рождение. Нарушение, конечно… но мы такое делаем.

Даниль прикрыл глаза. Егор тоже был контактёром: жрецом, полным адептом богини удачи. Рыцари разных орденов, но оба — рыцари, они хорошо знали, что и от кого можно скрывать.

— Я бы тоже сделал, — признался аспирант. — Хорошая женщина…

Егор молча кивнул.

Даниль ждал. Сказать по чести, он всего лишь тянул время по принципу «перед смертью не надышишься»; очень не хотелось ехать в институт встречаться с Ящером, нравилось сидеть здесь на диванчике в тишине и покое. Конечно, можно было попробовать отворить дверь с золотой табличкой и войти, но он знал, что обычно спокойная и уравновешенная Аннаэр от некоторых вещей сатанеет. Нельзя, к примеру, заглядывать ей через плечо в монитор, и входить без приглашения в комнату, где она привыкла сидеть в одиночестве, тоже нельзя. Аннаэр вообще не любила пускать в своё приватное пространство случайных людей; Даниль уже довольно долго пытался перестать быть случайным, но не преуспел.

К четырём часам ждать надоело, и Сергиевский потащил из кармана мобильник.

— Ань, — сказал он. — Это я. Я уже тут. Ты не забыла?

Донеслось хрипловатое: «О чём?»

— Нас Эрик Юрьевич сегодня ждёт.

— По-твоему, я могу об этом забыть? — изумилась трубка.

— А тут говорят, — улыбнулся Даниль, — ты ещё и задержишься. Випы какие-то…

Аня недовольно выдохнула.

— Сейчас, — сказала после секундного раздумья. — Сейчас разберусь.

Разговор по телефону через дверь окончился: блеснула табличка, и А. В. Эрдманн вышла, всё ещё сжимая трубку в ладони.

«Девочка, Которая Не Улыбается», — подумал Даниль, поднимаясь навстречу ей. Когда привлекательная женщина напускает на себя столь строгий вид, это может выглядеть прелестно. У Аннаэр были правильные черты лица, хорошая фигурка и безупречный стиль, но чего-то в ней не хватало, и вместо роковой женщины из неё, с её деловым костюмом и тугим узлом на затылке, получался маленький синий чулок.

— А что там творится-то? — спросил Даниль. Из своего кабинета хирург должна была слышать всё, что происходило в переговорной комнате.

— Большой дядечка пришёл, — Аннаэр брезгливо дёрнула плечом. — Хочет коррекцию кармы сейчас и заказывает предустановки на реинкарнацию. Я думаю, киллеров боится.

— И что?

— Предустановки со стопроцентной предоплатой делаются. Наверное, поэтому его и переклинило… Территориалку требует точную — непременно в Калифорнии родиться хочет.

Сергиевский рассмеялся.

— Флорида не устраивает?

Девушка только раздражённо фыркнула.

— Ты бы слышал, до чего он упёртый. Я даже динамик выключила. Двадцать раз ему повторили, что точнее материка территориалку нельзя выставить, и всё как об стенку горох… На самом деле, на предустановках многих клинит. Потому консультантов и держат — такие разговоры не хирург должен вести, а психолог.

— Что ж ты хочешь. Жизнь себе заказать — удовольствие недешёвое.

— Нет, — вполголоса сказала Аня. — Не потому, что дорого.

— А почему?

— Страшно.

Она решительно прошла к двери в переговорную комнату и распахнула её настежь. Даниль скользнул взглядом по измученно-вежливому лицу консультантки Маши и присмотрелся к клиенту. Дядечка был действительно большой, особенно в области брючного ремня — и, должно быть, бумажника. «Препаршивая карма», — мгновенно определил Сергиевский. Для уточнения деталей нужно смотреть анализы, но аспирант и без них видел, что работать над этим Аннаэр придётся до седьмого пота. Даниль в очередной раз поздравил себя с тем, что не пошёл в практикующие хирурги.

— Анна Вячеславовна… — пролепетала Маша; она была старше Имя-Отчество-Эрдманн лет на двадцать.

— Сидите пожалуйста, Маша, — Аня остановилась в дверях.

Клиент поднялся.

— Вы? — хрипло пробасил он. — Это вы… доктор?

— Я, — кивнула она.

— Извините… — клиент, мужчина лет пятидесяти, выглядел не менее измученным, чем консультантка, но вдобавок всерьёз обозлённым. Пиджак его был расстёгнут, галстук ослаблен; в распахнутом вороте рубашки виднелась дряблая шея, по которой бежали капли пота, — извините, вам сколько лет?

— Двадцать четыре. Вас что-то не устраивает?

— Я бы предпочёл, — клиент астматически захрипел и надвинулся, — кого-то более… солидного…

— Анна Вячеславовна — самый квалифицированный из практикующих в России специалистов, — обессиленно произнесла Маша.

— Да что вы говорите… — протянул он.

Кармахирург первой категории А. В. Эрдманн скрестила руки на груди. От неё веяло холодом.

— У вас сложный случай, — сказала она. — Я, боюсь, не рискну за него браться.

Глаза клиента выкатились из орбит. Он засопел и подтянул галстук, забыв застегнуть рубашку.

— Тогда, — он задыхался, — тогда что вы мне мозги пудрите?! Скажите, кто…

— У вас сложный случай, — безразлично повторила Аннаэр. — Ни один специалист за него не возьмётся.

Клиент даже как-то осел от этих слов.

— Что?..

— Вы пришли без карты.

— Какой?

— Медицинской.

— Но я же…

— Карты тонкого тела. Мне нужно распланировать операцию, я не могу делать это на пустом месте, — педантично говорила Аня. — Мне нужен спектральный анализ кармы, трёхмерный снимок биополя, данные о состоянии всех точек сцепки тонкого тела с плотным… вы понимаете? Ничего этого я не имею.

— А что же тогда я?.. — на два тона ниже начал клиент.

— А вы мне вместо анализа спектра принесли фотографию ауры. — Аня склонила голову к плечу. — Вы хоть понимаете разницу?

— Я…

— Мы уже устали объяснять, что полную диагностику кармы в Москве делают только пять городских больниц и ЦКБ. Да, это платная процедура, но никаким частным организациям лицензии на её проведение не выдают. Кроме того…

Даниль практически кожей чувствовал, как упала в помещении температура, и млел от восторга. Мрачная Девочка не допускала ни единой ноты агрессии, говорила без нажима и возмущения, но пузатый чей-то-начальник перед ней сначала напрочь утратил спесь, а теперь вовсе опадал, как сугроб по весне. Светило отечественной медицины, развернувшись, неторопливо направилось к входной двери, и клиент на автомате, как привязанный, потопал следом.

— Сделайте все анализы и приходите, — хмуро говорила Аннаэр присмиревшему клиенту, — тогда мы с вами и будем думать, что можно сделать…

— Конечно, Анна Вячеславовна, — тот кивал и скашивал губы в деловитой гримасе.

— И решите заранее, — строго сказала она, доведя его до двери, — будете ли вы заказывать эвтаназию!

Это было немного слишком; Даниль даже голову втянул в плечи. Но клиент уже совершенно оробел, как случается с больными перед врачом, и только испуганно выдавил:

— Д-да…

— Будете? — невозмутимо заломила бровь Аня. — Эта услуга у нас бесплатна.

Маша заливисто хохотала, стукая кулаком по рассыпанным на столе бумагам. Незнакомая новенькая секретарша сидела с видом рыбки-телескопа, выпучив глаза и хватая ртом воздух. Высунулся Егор и восхищённо помотал головой — он тоже всё слышал.

— Анют, — растроганно объявил Даниль, — ты жжёшь. Жжёшь глаголом. Йокарный бабай!..

— Некоторые люди способны нормально разговаривать только с теми, кого боятся, — по-прежнему хмуро ответила та и направилась к своей золотой табличке. — Пусть и правда все анализы соберёт.

— А ты?.. — полувопросительно глянул Сергиевский.

— Я как-то без них обхожусь обычно, — вопреки всему, Аннаэр не улыбалась. — У меня глаза на месте, я и так вижу. А вот ему полезно будет. Карму слегка почистит…

Она утомлённо вздохнула и сделалась печальной и хрупкой. Плечи её опустились, Аннаэр вяло толкнула тяжёлую дверь своего кабинета; Даниль невольно сунулся туда за нею. Обычно Мрачная Девочка шипела на него и ускользала за золотую табличку бажовской змейкой, но сейчас не успела — и из кабинета светила аспирант спасся сам, как клоп от дуста. Такого количества японской анимации, какое в виде постеров украшало стены логова А. В. Эрдманн, он вынести не мог физически.

Пока Даниль пытался вспомнить, имелись ли рисованные рожи ещё и на потолке, Аннаэр вышла. Заперла дверь, защёлкнула сумку и спросила:

— Как ты думаешь, Эрик Юрьевич уже прилетел?

Сергиевский озадаченно моргнул. В шесть вечера Лаунхоффер намеревался быть в институте, но успел ли сесть его самолёт, Даниль не знал.

— Позвони ему, — без всякой задней мысли предложил он.

И внутренне застонал, потому что Мрачная Девочка вспыхнула и опустила глаза.

Они шли по тротуару, рядом, и Даниль смотрел на носки туфелек Аннаэр: они то зарывались в жёлтые листья, то ступали поверх. Девушка по обыкновению молчала, уставившись оцепенелым взглядом в пространство, и думала о своём. Дул ветер; облака из серых становились белыми, и в разрывах проглядывала голубизна. Кажется, скоро должно было стать теплее.

Даниля грызла тоска. С каждой минутой делалось всё тошней, и он уже ловил себя на том, что хочет что-нибудь разнести. Начистить чью-то морду или разбить машину. Шла рядом Мрачная Девочка, мягко переставляя по листьям серые туфли; у неё был нежный точёный профиль, и по щекам спускались прядки, которые она не смогла зачесать в узел. «Но я же не люблю её!» — повторял про себя Даниль, злея от изумления: Аннаэр его раздражала, она была не в его вкусе, его бы только порадовала перспектива никогда её больше не видеть — и всё равно, раз за разом, он заходил за ней на работу, провожал до дома, представлял тёмные волосы распущенными, тонкие губы — улыбающимися… Как-то он ради эксперимента представил её голой и ждущей. Не заинтересовало.

И всё равно — шёл. Смотрел.

Шизофреническая Аннаэр со склонностью впадать в прострацию, любовью к японским мультикам и способностью сутками сидеть в интернете.

Мрачная Девочка.

— Ань, а почему ты боишься Ящеру звонить? — не вынеся молчания, ляпнул, наконец, он. Углубившаяся в размышления Аннаэр не услышала, и вопрос пришлось повторить.

Тогда она подняла голову и смерила его мрачным взором.

— Не называй Эрика Юрьевича Ящером, — сказала холодно. — Хотя бы при мне. Я много раз просила.

— Ладно, ладно… почему ты Лаунхофферу не звонишь?

— Я звоню.

— А сейчас?

— Я не хотела помешать.

Даниль помялся. Он, конечно, сам себе устроил инквизиторские пытки, уйдя с работы слишком рано и слишком рано выманив с неё Аннаэр. Каждый раз некстати воскресала надежда, что вот сегодня-то он сумеет нормально с ней поговорить, а то и пригласить куда-нибудь. Сергиевский лелеял коварный замысел: в этом «куда-нибудь», куда нормальные парни водят нормальных девушек, Аня перестанет быть вещью в себе и сделается обычной заученной дурой. Излучение её внутреннего мира, слишком живого и могучего, рассеется, а тогда, быть может, исчезнет и наваждение.

— А… как у тебя с диссером?

Говорить с Аннаэр можно было на три темы: о науке, о Лаунхоффере лично и о японских мультфильмах. С последней темой Даниль был в пролёте, так что оставались первые две.

— Нормально, — Мрачная Девочка, похоже, не собиралась поддерживать беседу, но всё-таки сдалась. — Мне летом пришлось половину третьей главы переделывать, данные неверные оказались. Ну и теоретическую часть тоже переписать надо было… я переписала, не знаю, что Эрик Юрьевич скажет. Мне не нравится, — она опустила глаза, занервничав, — надо ещё думать, я не успевала ничего, работы много было… ужасно. Я и сегодня весь день думала, ничего не придумала. Голова кругом пошла. Эрик Юрьевич…

— Что ты так из-за Ящера переживаешь? — тоскливо спросил Даниль.

— Не называй его Ящером! — Аннаэр резко обернулась. — И не делай вид, что тебе всё равно. Можно подумать, я не вижу.

— Что?

— Эрик Юрьевич курит — и ты начал. Эрик Юрьевич носит зимой летние плащи — и ты носишь. Ты тоже перед ним преклоняешься.

Даниль окончательно скис, тем более, что крыть было нечем.

— Ань. Ну почему мы всё время говорим о нём?

— Потому что мы к нему идём, — сердито отвечала она.

— Ань, — беспомощно повторил Даниль. — Может… может, мы в кино как-нибудь сходим?

— Зачем?

Она его не отшивала, она искренне изумлялась, зачем люди ходят в кино. Сергиевский приближался к отчаянию. Снова та же фигня.

— Ну… — он мучительно искал тему, — а кто ты на ЖЖ?

— У меня нет ЖЖ.

— Ну… у тебя же есть место, где ты в Сети обычно сидишь?

Аннаэр покосилась на Даниля с таким видом, точно он попросил у неё код от кредитной карточки.

— Там нет ничего для тебя интересного.

— Ну почему ты так решила? — он решил, что в меру поканючить будет забавно, но просчитался. Лицо Аннаэр приняло неописуемое выражение, напоминавшее одно из неописуемых выражений лица профессора Воронецкой; Мрачная Девочка остановилась, прикрыла глаза и странным голосом изрекла:

— Ибо.

Даниль смирился.

— Понял.

Слишком много времени оставалось им пробыть вместе. Аспирант готов был скрипеть зубами. Даже отправься они к метро, всё равно приехали бы раньше назначенного. «Кстати, а может, правда в метро?» — пришло Данилю в голову. Подземки он не видел уже лет пять, с тех пор, как доцент Гена обложил его матом, после чего студент Сергиевский внезапно научился передвигаться как положено — через совмещение точек.

Идея романтичной поездки с девушкой в метро некоторое время занимала его мысли, но казалась всё менее и менее удачной. Потом образ матерящегося Гены встал перед глазами, и Даниля осенило.

— Ань, — улыбнувшись, окликнул он.

— Что?

— У нас ещё времени прорва…

— Да уж, — недовольно согласилась та. — Не надо было меня вытаскивать.

— Я вот чего — давай по тонкому плану погуляем вместе. По крышам, или просто так.

Эрдманн покривилась, но вместе с тем черты её немного смягчились.

— Только на крыши меня не тащи, пожалуйста.

Переход через совмещение точек выполняется просто, легко и мгновенно: тонкий мир параллелен плотному, но на этих параллелях можно соединить любые две точки. Вся задача — только переназначить координаты достаточно быстро, и немедля окажешься в нужном месте.

Есть ещё один способ отделаться от тяжести плоти. Он значительно сложней и опасней, но захватывающе интересен, потому что позволяет будто бы оказаться в совершенно другом мире, на деле же просто увидеть под иным углом мир привычный, и не как полагается — после смерти плотного тела — а при жизни. Душа — уникально мощный энергоноситель, но переход в чистую форму требует использовать её ещё и как жёсткий диск. В специально выделенный фрагмент записывается информация о каждом атоме плотного тела, а потом тело распыляется на атомы. Пока информация сохранна, его в любой момент можно восстановить.

…Перейдя в чистую форму, Даниль выпрямился и поискал Аннаэр взглядом. Он не знал заранее, нравятся ли ей такие прогулки, но явно угадал. Идея была та, что чем сложнее работа с тонким планом, тем выше квалификация работающего, а высокая квалификация у Мрачной Девочки определённо должна ассоциироваться с обожаемым Лаунхоффером.

Аннаэр чуть оступилась, когда сквозь неё там, в плотной Вселенной, что-то прошло или проехало. Потом раскинула руки в стороны и подняла лицо к небу: здесь было непрозрачное, сияюще-мглистое небо, точно инкрустированное золотой нитью, прочерченное мерцающими дорогами влечений и закономерностей Неботца. Две величайшие стихии ограничивали мир сверху и снизу, как сближенные ладони. Дочерние сущности жили и мыслили между ними; если пожелать, вдали тут и там можно было различить личности антропогенных богов, подобные колоссальным областям света. Заметить людей было куда труднее.

«Полная аналогия», — думал Даниль. Полная аналогия обнаруживалась с эволюцией жизни в мире плотном. Сущности, соответствующие в тонком мире высшим животным — клетки-прокариоты, души людей — эукариоты… это было видно, тонкое зрение выделяло разум, как более тёмное образование, похожее на ядро клетки. Кроме того, нетренированные души без тел быстро принимают естественную амёбоподобную форму. И эти-то простейшие, одноклеточные, во многом определяют облик мира, в котором живут…

«А кармические структуры аналогичны ДНК», — вспомнил Сергиевский. Высокие размышления посетили его не потому, что аспирант Ящера сильно впечатлился давно знакомой картиной, а потому, что на втором курсе ему фантастически повезло: вместо Казимеж начала физики тонкого мира им читала Воронецкая. Такие вещи много значат в судьбе.

Ворона — это вообще часть судьбы. Одна из лучших частей. В неё Даниль был бы и правда не прочь влюбиться, невзирая на разницу в возрасте. Она была неописуемо милая тётка.

…Тонкие тела двух аспирантов не принимали естественной формы; Аня вначале стала ярким золотым контуром посреди сиренево-серого вихря, а потом превратилась практически в саму себя. Даниль помахал ей рукой и пальцами зачесал назад волосы: странноватое и приятное было ощущение — прикасаться к ненастоящей плоти.

— Куда пойдём? — с улыбкой спросил он, когда Аннаэр подошла; марку Мрачной Девочки она держала по-прежнему, но вид всё-таки имела довольный.

— К институту, конечно, — строго сообщила та. — Только…

— Что?

— Давай полетим, — и смутилась. — Я летать очень люблю.

— А почему же по крышам не любишь? — удивился Даниль.

— А что в них хорошего, в крышах? — Аня запрокинула голову, прищурившись туда, где, словно медленные молнии, свивались мысли великого стихийного бога, и прошептала: — Я люблю — небо…

Он хотел взять её за руку, но Аннаэр слишком хорошо контролировала остаточную память; она не пыталась летать как птица и летала как человек — полностью расслабившись, уронив руки вдоль тела и управляя движением с помощью одного разума.

Даниль вздохнул иллюзорными лёгкими.

В тонком мире не было зданий — лишь изменённые формы Матьземли. Не было деревьев — только мыслящее тело её дочери, стихийного божества растительности. Это был мир душ, разумов и сознаний, и всё же найти в нём здание МГИТТ, равно как и любого другого Института тонкого тела в другой стране, не составляло труда.

Там прекращалась аналогия.

В природе не было аналогии тому, кем становились человеческие существа, полностью овладевшие собственными возможностями.

Они поднялись над крышами; стало светлей и легче. Внизу едва колыхался лик Матьземли, прозрачные облака аур живых существ наполняли пространство и перемещались, напоминая течения в океане. Неботец сиял в вышине.

— Ань, — сказал Даниль, оглядевшись, — а ты не знаешь, что это там такое?

— Где?

— Вон. Ну видишь? Нестабильность локальная в стихии, на карусель по модели смахивает…

Аннаэр открыла глаза.

— Я вижу, что Эрика Юрьевича самолёт уже приземлился. — В её голосе прозвучало невероятное облегчение. — Смотри! Да не там! На севере!

Даниль, напротив, испытал необычайно острый облом и напряг. Эрдманн так и засветилась, а поскольку она находилась в чистой форме, то засветилась вполне зримо, и это внушало грусть: лететь рядом с лучистым солнцем, которое радовалось исключительно тому, что сейчас покажет научному руководителю свою диссертацию.

Ящера действительно сложно было не заметить. Аура его даже в компактном состоянии перекрывала по мощи излучения любую другую. Даниль невольно задумался, чему же энергетически эквивалентна душа такого человека как Лаунхоффер, и сам испугался — кощунство какое-то получалось.

Аннаэр рванулась к институту ласточкой. Контуры её тела расплылись.