"Мы живём на границе" - читать интересную книгу автора (Верещагин Олег Николаевич)

Часть вторая Житье станичное

Под утро стало прохладненько и, как Глеб ни вертелся, сон ушёл безвозвратно. В комнате спать было душно, а на сеновале — эта вечная проблема: прохладно. Была, впрочем, еще одна причина, по которой Глеб предпочитал ночевать именно тут. Можно было подальше отодвинуться от Сергея.

То ли в лагере он внимания на это не обращал, то ли там Сергей так себя не вел, но спать в одной комнате с ним было тяжело. Он вскрикивал, стонал, что-то неразборчиво бормотал и даже плакал. С одной стороны его было жалко — очень. А о другой — попробуйте так поспать да — склянетесь!

Глеб сел на простыне, зевнул и потянулся. Снаружи бодро орали петухи, где-то фырчал мотор. Святоиконниковская была большой — почти пять тысяч жителей! — станицей, в России северяне ее называли бы поселком городского типа. Но пять тысяч — не пятьсот и даже не пятьдесят, и окраинные улицы тонули в сельской пасторали, а по площади станица тянула на впятеро больший город из-за здоровенных приусадебных участков и садов-палисадников. Глебу тут нравилось, хотя он нет-нет да и задумывался, что делать ПОТОМ. Войско охотно дало бы ему рекомендацию в училище, но Глеб для себя не решил, хочет ли он стать офицером. Для казака — самое оно, вроде бы…

Сергей спал, окуклившись в простыню так, что ничего не торчало — мумия, да и только. Разбудить, что ли?.. А ну… Глеб поднялся и вышел, снова и снова потягиваясь, из сарая.

Утро было отличным. Под вишнями, на вкопанном в землю столе, стоял накрытый марлей завтрак, с краю — прижатая камешком записка. Зевая и потирая глаза, Глеб прочитал ее. На работе… Сестер накормить, вишни обобрать, восемь грядок прополоть, поросят (чтоб их разорвало!!!) накормить раньше, чем сестер и вычистить. Потом свободен. Глеб вспомнил, как Сергей занимался работой по хозяйству. Он умел ухаживать за скотиной — и очень здорово, мать Глеба удивлялась и значительно посматривала на сына. А Глеб тогда подумал, что Сергей все-таки загадка: отлично говорит по-английски, ездит верхом и боксирует, как учат в специальных платных школах — и очень умело ворочает навоз лопатой, окучивает грядки и задает корм живности.

Есть не очень хотелось, Глеб решил подождать Сергея, а пока зашел в дом с черного хода. Нинка с Ольгой спали вовсю, в комнатах было тихо и гулко-пусто, зато на переднем крыльце сидел Серб — вытянув босые ноги на перила (кеды стояли тут же), он читал газету.

— Добрейшее вам утречко, — Мирослав вляпал ладонь в ладонь Глеба. — Иди умойся, чучело.

— Умоюсь, — буркнул Глеб, запрыгивая на перила. Улица была пустынна, только куры под бдительным оком петуха возились в пыли. — Ты что это с утра макулатуру читаешь?

— Областное издание, а не макулатура, — Серб с видом подслеповатого отставил серые листы подальше и с выражением прочитал: — "Группа боевиков была задержана прямо возле тайника с оружием, боеприпасами, снаряжением и наркотиками. Этот успех в борьбе с международным терроризмом, протянувшим свои щупальца в Чечню и на Кавказ в целом, стал возможен благодаря тщательной, хорошо подготовленной и блестяще проведенной представителями силовых структур спецоперации…"

Глеб захохотал, болтая ногами. Спросил Мирослава, задумчиво разрывавшего газету на туалетные "четвертушки":

— Есть хочешь? — тот кивнул. — Тогда я пойду умываться, а ты буди Бокса. И учти: у нас еще дел по хозяйству полно.

— У меня тоже, — признался Мирослав. — Отец сказал, что, если я крышу сегодня под краску не зачищу, он с меня шкуру спустит. Я ему говори: давай купим «хаммерайт», прямо на ржавое положим!

— А он? — Глеб приостановился с интересом. Мирослав вздохнул:

— По шее дал…

— Ладно, сперва у меня сделаем, а потом пойдем к тебе крышу чистить, — великодушно предложил Глеб. — Э, а где Джигит с Суховым? У них что, тоже дела?

— Летом у всех дела, — сказал Мирослав, вставая и сунув ноги в кеды. — А детство бывает один раз. Противоречие, Глебыч, а?..

…— Любка идет, 3апольская, — сказал Мирослав.

Они впятером сидели на краю крыши — в тени чердачной надстройки — свесив ноги вниз, и задумчиво отряхивались от ржавчины и хлопьев старой краски. Было уже очень жарко, с крыши открывался великолепный вид — до самого центра, где поднималась трехглавая церковь, блестевшая куполами.

Любка в самом деле шла — причем шла уже по тропинке к дому Микичей. Глеб смотрел на нее задумчиво. «Постоянных» девочек ни у кого из их четверки не было. Прыгать на дискотеке или целоваться можно с какой угодно, тут они все одинаковые. Но Любка Глебу нравилась. Именно как-то… не так, по-другому. И не сказать, что она красивая, и ругаться умеет так, что ой, и стреляет как бы не лучше Глеба, и плавает лучше всех в школе — короче, не идеал красавицы-принцессы. Но вот нравилась — и все. Правда, он ей был, кажется, по фигу. Но она зачастила к Семагам, когда у них поселился Сергей…

— Она кувшин прет, — Володька приставил ладони шалашиком к бровям. — О, гадом буду, ваххабитом и Децлом, она нам квас прет?!?

— Нам? — хмыкнул Мирослав, пихнув Сергея, задумчиво отряхивавшего руки, локтем. — Нет, Джигит. Садысь на рэзвого коня и мотай ви гори. Это не "нам".

— Хочешь научиться летать за три секунды? — спросил Сергей. А Глеб подумал, что закурит, как только вернутся домой и он залезет в нычку. Ну их всех на фик.

Любка разговаривала с матерью Мирослава, стоя возле крыльца. Ага — Светлана Костовна улыбнулась, показала на дом… Любка благодарит… Глеб лег на спину, хотя металл обжег лопатки, и стал смотреть в небо.

Ну их всех на фик. На фик.

— Мальчишки! Квасу хотите?

— Не, не хотим! — ответил воплем на вопль Мирослав. — Мы не хотим, а Сергей хочет, подымайся!

Любка, держа на плече здоровенный запотевший кувшин из дымчатого отекла, подняла загорелое лицо и презрительно сдула со лба прядь волос, обведя медленным взглядом четыре веселых физиономии и пять пар рыжих от ржавчины пяток. Хмыкнула и "без рук" взлетела по приставной лестнице.

— О, — сказал Мирослав.

— У, — сказал Петька.

— Эх… — вздохнул Володька.

— Сергей, хотите квасу? — поинтересовалась Любка.

— А? — хлопнул глазами Сергей, обводя взглядом товарищей, отвернувшихся во все стороны. — А, да, спасибо… конечно… Но и остальные тоже?

— Куда же их девать, — пожала плечами Любка, глядя, как Сергей пьет и передает кувшин Мирославу (Глеб сделал вид, что задремал). — Пойдете сегодня на дискотеку в парк?

— Пойдем! — оживился Мирослав, сунув кувшин Володьке (квас плеснул ему на коленки, и он удовлетворенно заурчал). Любка наградила его испепеляющим взглядом:

— Тебя кто звал?

— Ну, ты же сказала «пойдете», — «растерялся» Мирослав. — Ой, это ты так Бокса — во "множественном монархическом?![38] Прости, не догадался! Простите, Ваше Высочество! — серб гулко ткнулся лбом в железо. — Ручькю разрешите поцеловать? — он начал ловить ладонь Сергея.

— Заткнись ради Христа, ~ попросил Глеб, не открывая глаз.

— Придурки, — вздохнула Любка, отобрала у Петьки кувшин и спорхнула вниз крикнув: — Сергей, в восемь у входа в парк!

— Обязательно! — гаркнул Мирослав, опасно наклоняясь вниз. — Ой! — в лоб ему угодила галька, брошенная Любкой.

— Хватит дурковать, — Глеб сел. — Дочищаем и пошли мыться. Нам что, весь день на крыше куковать?

— Ку-ку, — согласился Серб, подхватывая щетку…

…В армии Югославии отец Мирослава, Драгутин, был инженером — и тут работал в станичном акционерно-кооперативном обществе инженером, а главное — дома устроил множество мелких приспособлений, облегчавших жизнь. Если честно, Глеб побаивался Драгутина Микича. Он был высокий, худой, словно опаленный огнем, молчаливый и суровый. Потерять дом, страну, двух детей, Знать, что жена больше никогда не сможет родить — это вам не шутки… Как-то Серб во время откровенного ночного разговора сказал, что мать пытали хорваты. Она осталась жива, ее даже спасли — но рожать детей Светлана Костовна Микич больше не могла. "Понимаешь, — шептал Серб тогда, — у них было трое. А остался я — один…" Глеб понимал, но Драгутин его все равно пугал даже сейчас, когда Глеб вырос. А вот душ был отличный. Воду в неё не надо было таскать ведрами или даже тянуть шланг от колонки — стоял ручной насос, система труб; поработал минут пять, и бак полный. Мальчишки потратили весь бак, накачали новый, и Мирослав, пробравшись к выходу, открыл вентиль на всю, после чего из душевой послышались вопли и угрозы…

…— Ты на дискотеку пойдешь? — спросил Глеба Сергей. Они пообедали и поджидали остальных на веранде летнего кафе, поедая мороженое. Глеб помотал головой: — Глебыч, брось. Я не виноват, что ей нравлюсь. Мне она — нет, девчонка и девчонка…

— Ну и дурак, — Глеб с досады вылизал чашечку под изумленным взглядом официантки. — Не пойду я на дискотеку, не хочу… — и, чтобы не обижать Сергея, сказал: — Правда — не хочу. Я в школу пойду, наш трудовик с ребятами планер заканчивают, а я не был ни разу… почти.

— Ну ладно… — Сергей пожал плечами. Он не увидел ничего странного в желании Глеба отправиться в школу в конце июня — там круглый год работали с дюжину кружков и секций, там же располагался штаб Отдельной Учебной Сотни, где постоянно кто-то отирался по делу и без дела. Функционировал молодежный театр, ансамбль казачьей песни и пляски, и вообще школа соперничала с Домом Культуры, располагавшимся в парке. Сергей это знал.

— Ну а на пруды ты пойдешь? Вон Серб и остальные идут.

— На пруды пойду, — кивнул Глеб. И, помедлив, осторожно спросил: — Бокс… ты не помнишь, что тебе снится?

— Нет, — Сергей покачал головой. — Я, наверное, ору во сне?

Глеб промолчал.

Планер еще не заканчивали, конечно. Расставив прямые крылья, он лежал посреди школьного двора, и возле него деловито суетился Анатолий Палыч, школьный трудовик, в окружении ватаги добровольных помощников. Вся школа знала, что «Опалыч» мечтал стать летчиком, но не стал по причине чего-то там со здоровьем. Во времена СССР он вел занятия в планерном клубе где-то в Ставрополе, и вот уже год возрождал планерный спорт в станице. Он признавался открыто, что «содрал» чертежи планера с германских «хортен-4» "летающих крыльев", выпускавшихся еще до Второй Мировой. Предполагалось, что, если планер полетит нормально, то будут созданы еще полдесятка, и планерный клуб оформится официально. Желающих помочь (с эгоистичной перспективой потом "полетать") хватало — вот и сейчас при свете прожектора, уже начинало слегка темнеть, на площадке были заняты делом два десятка человек. Глеб почувствовал себя глупо: он не был тут не «почти» ни разу, а просто — ни разу, да и планерный спорт его не увлекал. По этому он просто присел на какой-то ящик возле спуска в котельную и стал наблюдать. До площадки долетала музыка из парка, с танцплощадки — что-то развеселое и нераспознаваемое.

Глеб не помнил, сколько он так просидел, думая ни о чем. Настроение было… нет, его вообще не было, а наблюдение за рабочей суетой успокаивало. Он даже не сразу сообразил, что на площадке началась какая-то "не такая" суета… и очнулся только когда увидел, как почти все мальчишки бегут к воротам. Кто-то кричал: "Напрямки, напрямки, через забор!" Глеб крикнул, вскакивая:

— Э, чего такое?!

— Драка в парке! — крикнул Костька Бряндин. — Глебыч, наших бьют!..

…Первое, что бросилось в глаза Глебу — два автобуса на боковой аллее. Они стояли в темноте, и только в кабинах вспыхивали огоньки сигарет; фары потушены, в салонах огней нет. Но задуматься над этим мальчишка не успел. Музыка все еще гремела рваным пульсом, но ее заглушали визг девчонок, крики и мат. Вот прорвалось хоровое визгливое: "Аллаааакбааарр!!!" — и буквально под ноги Глебу выкатился казачонок, не поймешь, кто. Лицо и руки мальчишки, которыми он закрывался, были в крови, трое ребят в одинаковых рубашках, джинсах и кроссовках, что-то выхаркивая, били его ногами.

Глеб с ходу заехал одному пинком между ног, добавил коленом в смуглое, оскаленное лицо, вдогон врезал ногой в плечо и уклонился от удара второго — на пальцах у того смутно блеснула рамка кастета… Серб, выскочивший откуда-то сбоку, кинул третьего в забор, Глеб снова уклонился от кастета и повыше заломил, захватив, руку, ощутив, как хрустнул сустав. А дальше понеслась круговерть. Дралась на танцплощадке и в аллее рядом. Слышались злые выкрики: "Аллах акбар!" и "Русских мочи!" Нападавшие были крепкими ребятами лет по 14–16, их было много и они действовали со звериной спайкой и жестокостью, но, едва исчез численный перевес двое-трое на одного (казачата продолжали подбегать — вызванные кем-то или просто привлеченные шумом, у многих в руках были нагайки, палки, арматурные прутья), как запал у них исчез; они начали разбегаться, просачиваясь в сторону темноту аллеи, где внезапно вспыхнули лучи мощных фар, заурчали моторы. Уже выли сирены милицейских машин, кто-то запустил камнем в стекло выруливающего из аллеи автобуса; кто-то жалобно кричал: "А-а, брат, брат, не надо-о!", — а в ответ слышались матерные выкрики… Глеб столкнулся с Сергеем — тот смеялся, хотя лицо было в крови из двух хар-роших ссадин. Рядом с ним держалась Любка, вооруженная стойкой от микрофона.

— Потанцевал? — спросил Глеб. Сергей кивнул:

— Вовремя вы… Я гляжу — какие-то чужие просачиваются, больше, больше… Я у Димки спрашиваю: "А это кто такие?!" А он и ответить не успел — понеслось…

— Их на автобусах привезли, две штуки в аллее стояли, — Глеб оглядывался: — Дрюнич, ты чего?!

Андрюшку Гомеля поддерживали двое, он зажимал левый бок и кривился:

— Ножом полоснули…

— Ножом?! Кто?! — Глеб сжал разбитые кулаки.

— Вон валяется… ойа, больно, куда лезешь?!

Около эстрады лежал, слабо копошась и сжимая разбитую голову, один из нападавших. Неизвестно, что учудили бы казачата (по закоулкам продолжали азартно охаживать чем попадя отставших налетчиков), но на площадку начали проникать милиционеры. Впереди офицер орал на сержанта, растерянно разводившего руками:

— Ты дежурный, или… — междометья и многоточья. — Ты должен был тут порядок обеспечить, а ты где был?! Спал?!

— Да не спал я, товарищ капитан, уж я точно говорю, не спал… — оправдывался сержант. Капитан гаркнул:

— Как не спал, у тебя на лбу написано!

Начавшие отходить от драки казачата, потихоньку стягивавшиеся на свет к площадке, сдержанно загыгыкали: лоб у сержанта украшал вдавленный багровый значок — с баранки, на которой он дрых, удобно устроив голову. Услышав смех, капитан (Глеб только сейчас понял, что не знает его) обратил внимание на публику и скомандовал подчиненным:

— Этих всех задержать, подогнать автобус…

— Да погоди, погоди, командир, — вперед вышел казачий урядник; ага, из совместного патруля! — Ты чего это расшумелся? То наши мальчишки, ты вон по канавам пособирай, тут много матерьялу валяется…

— Не мешать мне!.. — начал капитан, но в грудь ему уперлась нагайка, и урядник (Глеб узнал старшего брата Костьки) добродушно сказал:

— Да не шуми ты… Давай вон лучше, сообщи, чтобы автобусы задержали… И арестовывать тут тебе никто никого не даст, так что…

Капитан оглянулся на своих. Две трети милиционеров тоже были местными и сейчас переминались с ноги на ногу, пряча глаза. Еще пятеро казаков с улыбками встали между развоевавшимся капитаном и пацанами. Урядник через плечо сказал:

— А вы давайте по домам, танцы закрыты… Андрей, ты как там?

— На ногах держусь, — с бледной улыбкой отозвался Гомель.

— Счас «скорая» подкатит… Сообщай, сообщай, капитан, делом займись. А то арестовывать он тут пацанов собрался… Не в Москве.

— Все уходим, — не очень громко, но отчетливо подал команду Глеб. Серб попятился и увидел за оградой в полутьме стоящего Скибу. Тот поднял и опустил брови…

…В УАЗике кроме Скибы, усевшегося на место шофера, на заднем сиденье, куда вскочил, повинуясь приказывающему жесту, Глеб, сидел Гаркало Павел Петрович, атаман станицы. Не глядя на мальчишку, он спросил:

— Автобусы видел?

— Видел, — кивнул Глеб. — Сразу увидел, но внимания не больно обратил, там все сразу закрутилось… Их специально привез ли, Павел Петрович, точно говорю.

— Номера не запомнил?

— Нет… Я ребят поспрашиваю, но темно было.

— Номеров могло не быть, — вмешался Скиба, барабанивший по рулю пальцами. — И всё равно никто их не задержит. Да и так ясно все. С молодежи всегда и начинается.

— Глеб, — атаман отвернулся от окна, посмотрел на мальчика, — завтра же предупреди своих: за пределы станицы по одному не выходить, младших и девушек не отпускать, куда идете — говорить как можно большему количеству людей… С собой носите нагайки и ножи. Будьте предельно внимательны.

— Понял, есть, — кивнул Глеб. — Павел Петрович, они кричали "алллах акбар" и еще про русских всякое…

— Знаю, — шевельнул щекой атаман.

— Павел Петрович, ведь можно же узнать, откуда они… Мы бы им устроили праздник святого Йоргена пополам с крестовым походом…

— И думать забудь, — отрезал атаман. — Их, может, посадят… а может — и нет. А вам впаяют по десять-пятнадцать лет.

Скиба за рулем вполголоса выругался, потом спросил:

— Этот… человек в сером с погонами, он кто?

— Новый зам по оперативной работе, позавчера прислали, — сообщил атаман. — Может, усердный не по уму, а может — прикормленный… Ты чего сидишь?! — он покосился на Глеба: — Марш домой!

Глеб выскочил наружу и пропал в темноте, откуда раздалось хоровое:

— Эх, казаки, ух, казаки -

Завтра будем рубить царские полки! — и удаляющиеся многоголосый смех.

— Тебе самому не хочется поехать и навести порядок? — Скиба убрал руки с баранки. Атаман неопределенно хмыкнул. — А завтра они станицу подожгут?

— Не девяносто пятый, — отозвался Гаркало.

— Именно, — непонятно отозвался Скиба…

…— Хорошо подрались, — сказал Сергей и, устраиваясь на сене, замурлыкал:

Я сперва-то, знаешь, Глебыч, не лез, там же Любка со мной была… А как услышал это — "бей русских!", так я не знаю, затмение нашло. Но и она молодец — схватила штатив… — Сергей засмеялся. — Но родители у тебя классные. Ни слова не сказали…

— А что говорить? — Глеб вытянулся на простыне. — Мы казаки. У нас тут жизнь такая всегда была. Когда лучше, когда хуже, но всегда. Конечно, можно уехать… Но ведь Родина.

— Много она вам дает, — вздохнул Сергей. Глеб покачал головой:

— А Родина дает только жизнь, и все. Остальное — это государство, правительство… Они могут быть хорошими, плохими, всякими. А Родина — это как мать. Мать плохой не бывает.

— Да, конечно, — сказал Сергей. И зашуршал сеном, отворачиваясь к стене.

Перед самым рассветом на южной окраине станицы поднялась стрельба, густая и плотная. Глеб сидел и слушал, понимая, что и Сергей не спит; потом послышался голос матери, ответ отца, и он вошел на сеновал — автомат на боку, в руках он нес два патронташа и ружья: двустволку-вертикалку 16-го калибра и трехзарядный полуавтомат 12-го.

— Подъём, казаки, — негромко сказал он, ставя ружья у стены. — Подъём, подъём… Значит, я пошел, женщины в доме, смотрите тут.

— С богом, па, — серьезно сказал Глеб, соскальзывая вниз.

Они с Сергеем поднялись на крышу и легли на остывший шифер. Стрельба продолжалась, хотя и стала реже. Вспышки выстрелов мерцали то тут, то там.

— Калашниковы… — Глеб положил рядом полуавтомат. Сергей зарядил вертикалку. — О, граната из подствольника… Погоди, я сейчас…

Он вернулся через минуту и, сев спиной к южной окраине, закурил «Винстон». Молча предложил Сергею — тот покачал головой и, нахмурившись, сказал

— Я…я вот сейчас вспомнил: туалет школьный, чистый, хороший… и мне сигареты предлагают, а я отказываюсь…

— Вспомнил?! — Глеб ставился. — А еще?!

— Все, — вздохнул Сергей. — Вроде уже не стреляют?

— Вроде, — Глеб присмотрелся. — Будем отца ждать, что я…

Они сидели на крыше. Начало светать, пополз туман. Перекличка петухов покатилась по улицам. Мальчишки ждали, то и дело прикасаясь к ружьям.

— Смотри, твой отец! — Сергей вскочил, и Глеб поднялся тоже.

Илья Григорьевич подходил к калитке с двумя другими казаками. Они распрощались, и Семага, придерживая локтем «калашников», вошел во двор, скрывшись за деревьями.

Мальчишки слетели с крыши и успели перехватить Илью Григорьевича на крыльце.

— А, не спите… — он улыбнулся, передал автомат и разгрузку сыну. — На, почисть и спрячь, куда обычно.

— Что там было? — Глеб принял оружие. Его отец хмыкнул:

— Да… Дружеский визит, постреляли и разошлись…Они сейчас уже, наверное, в милицейскую форму переоделись и сами себя ищут.

— Наши все целы? — быстро спросил Глеб. Илья Григорьевич кивнул:

— Все…У них один остался, а другого поймали. Он в болото ввалился, ну, Драгутин ему руки к затылку и заломал. Хохол, кажется… А дохлятина — негр! Потому и бросили, кому охота с наемником возиться… Стёкла в трех домах побили, гады… — он покосился на, шевельнувшуюся в окне занавеску и хлопнул мальчишек по затылкам: — Ладно, я пойду мыться и спать. А вы оружие почистите, уберите, да и поспите тоже…

…— Гле-еб! Глебка-а, Сер-ге-ей!

Занудный голос Нинки не оставлял шансов поспать еще, и Глеб со стоном сел. Сергей еще лежал, подперев щеку рукой и смеялся:

— Вот и поспи! — сказал он.

— Чего тебе?! — рявкнул Глеб. — Поешь сама!!!

— Мы давно поели! — завопила Нинка. — К тебе твои!..

…Володька, Петька и Мирослав сидели на траве возле велосипедов. У Володьки под левым глазом синел отличный фингал.

— О, этого вроде не было, — заметил, пожимая руки, Глеб. — Это кто тебя?

— Отец, — хмуро ответил осетин, забрасывая в огород Семаг камешек. — Ночью…

— Ты спроси — за что, — хмыкнул Петька. Мирослав блеснул зубами:

— Как начали стрелять, наш Джигит хватает со стены "архар",[39] открывает окно и начинает вести огонь в направлении…

— Трепло, — нехотя сказал Володька и потер синяк. Петька засмеялся, Серб невозмутимо продолжал: — …атакующих. Гильзы летят в кровать к трехлетней Зузке, она орет…

— Дождешься… — пообещал Володька.

— …вся комната в дыму, дядя Иса наощупь…

Володька прыгнул на Мирослава, и они покатились по траве. Петька сказал:

— Мы за раками собрались с ночевкой… Поедете?

— Мне не на чем, — сказал Сергей, опиравшийся на забор.

— Да что мы, велик не найдем?.. Э, хорэ! Хорэ-хорэ-хорэ!..

Володька успел разбить Мирославу губу, и тот весело сплевывал кровь, продолжал невозмутимо:

— Я не дорассказал…

— Вы слышали, один нападавший негр был? — вмешался Глеб. Серб переключился:

— Да ты чё?! — он задумался и прочел:

— Ай-ай-ай, убили негра, убили негра, казаки замочили, ни за что ни про что, — прибавил Сергей. — Что за расисты, что за ку-клукс-клановцы?![40] Так что, найдете велик? А кто пойдет за "клинским"?

— Уже, — Петька указал на багажник своего велика. — "Белый медведь".

— Заедем к матери, отпрошусь, — оказал Глеб. — Велик у Костьки второй есть, точно.

— Ведро возьми, то, прошлогоднее! — крикнул ему вслед Мирослав.

Мальчишки были в шортах и в кроссовках на босу ногу, но к поясам были прицеплены «байкеры», а к рамам у Глеба и Петьки — нагайки. Руля одной рукой, второй Глеб обзванивал по взятому Мирославом сотовому всех, до кого мог дозвониться, передавая коротко содержание разговора о атаманом вчера вечером. Сергей мотался на багажнике, но Костька, к которому они заехала, молча выкатил велик и так же молча удалился.

— В комп режется, — заметил Мирослав, — Его все уехали, а то ему или больше часа сидеть не дают, или вообще запрещают. Вот он наверстывает.

— А куда мы едем? — уточнил Сергей, опробуя велик. Глеб ответил:

— Пока — к матери. Если отпустит — то у нас одно место есть…

— Закачаешься, — подтвердил Мирослав…

…Женщины, собравшись возле ограды фермы, молча смотрели на то, как пятеро мальчишек в ряд катят по пыльной дороге, удаляясь и удаляясь. Кто-то оказал:

— Бедные родители… Найдут их, нет?

Кто-то ответил:

— Наши все делают… А он вежливый такой, умный, веселый. Хороший мальчик, не то, что наши паразиты.

И еще кто-то возразил:

— А свой-то пропадет — тогда что? Тут рядом отпускаешь — и сердце не на месте…

А кто-то подытожил печально:

— Время…

…Когда велосипедисты подъехали к краю болот, Сергей присвистнул:

— Ну и приехали.

— Спа-акойно, — заявил. Петька. — Главное что? Главное — жми на педали сильнее, — и с этим ценным советом он въехал в болото.

Колеса погрузились на четверть и явно шли по чем-то твердому. Глеб со смехом пояснил:

— Там старая гать. Мы ее подновляем… Давно уже нашли — это и… — ну, поехали, поехали!

За гатью начинались кусты с незаметной тропинкой, на которой по голове, плечам и спине хлестали ветви. Тропинка обрывалась на небольшом песчаном пляже на берегу одной из многочисленных речушек, протекавшей в болотах, а правее поднимался каменный утес, в этом равнинном краю казавшийся скалой-великаном.

— Ого! — Сергей притормозил ногой.

— То-то, — довольно заметил Петька. — Это наше место… ну и твое теперь.

— Спасибо, — Сергей улыбнулся. — А раки тут точно есть?

Петька молча развел руки до размеров лангуста. Потом подумал и раздвинул их на глубоководного краба. Подумал еще и добавил:

— Одна клешня. Вечером увидишь.

— До вечера далеко, а пока давайте устраиваться, — приказал Глеб.

А, собственно, что было устраиваться-то? Велосипеды составили рядом, гитару повесили на куст, ведро и пакет с припасами уложили рядом, двухлитровую бутылку пива опустили в воду. Сергей начал стаскивать кроссовки, но Глеб остановил его.

— Погоди, — сказал он, покосившись на остальных. — Там ноги разобьешь босиком.

— Где? — не понял Сергей, глядя на товарищей. Те тоже запереглядывались, и Серб сказал, доставая из багажной сетки мощный фонарик:

— Да ладно, сказал «а» — говори «б»… Бокс, ты, вроде, надежный парень. Мы тебе сейчас покажем то, про что только мы четверо знаем, больше никто. Ну, может, тот, кто… но он или мертв, или далеко. В общем пошли.

Сергей выпрямился, в его глазах появился острый интерес. Четырнадцатилетнего мальчишку нельзя чем-то заинтересовать и не договорить — неузнанная тайна будет мучить его, словно кусок раскаленного железа в кармане.

— Пошли…

… Подножье утеса заплел хмель — густющей плотной сеткой, прочной, как проволочное заграждение. Но Глеб, что-то отмерив, решительно отогнул упругие стебли — и Сергей увидел черную дыру пещерного входа, примерно полтора на полтора метра. Изнутри холодно и безразлично глядела темнота, в которую врезался мощный луч фонаря Серба, вырезая из нее песчаный пол, озерцо прозрачной воды, в котором кипели песчинки, камни…

— Пошли, — сказал Глеб, первым ныряя внутрь.

Сергею показалось, что внутри очень холодно — хотя вряд ли там было намного холодней, чем на свободе. Ещё там было темно — фонарь остался снаружи, Сергей своей же спиной закрывал себе пространство — но вдруг откуда-то сверху упал живой свет, и Сергей увидел металлическую лестницу, прислоненную к камням.

— Поднимайся, — сказал Глеб сверху. Сергей увидел его в проеме другого входа, куда и вела лестница. Петька невежливо пихнул Сергея в зад, и тот окончательно вошел в пещеру.

Второе помещение было меньше, чем первое — четыре на четыре, метра два высотой — но куда больше походило на жилое. Вдоль одной стены шел деревянный настил нар, на нем лежали несколько свертков — спальные мешки, рюкзаки, еще что-то. Настил был и у второй стены — но примерно на уровне живота стоящего в рост человека. И на этом настиле в свете мощной керосиновой лампы Сергей увидел…

— Откуда это?! — выдохнул он потрясение.

— Мы это все случайно нашли, — сказал Володька. — Два года назад… Тут много всего было — рация, форма, еда, только все попортилось. А ЭТО было смазкой залито.

— Тут линия фронта проходила, — пояснил Петька. — Ну и кто-то заложил базу… Не поймешь, то ли немцы для диверсантов, то ли наши для партизан… Вот, короче.

— И самое главное, — Глеб, возившийся с лампой, повернулся к Сергею, и лицо у него было строгое. — Ты, может, думаешь, что мы это, как детишки оставили — поиграться, пострелять? Нет… Мы это НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ оставили. Если ЧТО, — у нас база есть, оружие и боеприпасы на первое время. Вот так. Чтобы не было, как в Чечне, где наших четверть миллиона жило, а их духи на одной наглости выгнали…

Сергей ходил вдоль стеллажей, касаясь рукой того, что на них лежало.

— Тут же не на четверых, тут на четыре десятка, — сказал он потрясенно.

— На восемь человек, полностью вооруженных, — уточнил Мирослав. — Мы так рассчитываем, что В СЛУЧАЕ ЧЕГО к нам кое-кто еще присоединится. Но пока помалкиваем.

— Это ж подсудное дело, — голос Сергея звучал восхищенно.

— Да, — гордо сказал Глеб. — А что нам делать и на кого надеяться, если у нас на всю страну три боеготовых дивизии и четыре боеготовых бригады?[41] Или ты думаешь, у отца автомат в милиции зарегистрирован? Нас бы еще в середине девяностых всех зарезали, если б мы что-то регистрировали.

— Ё-моё! — Сергей снова начал блуждать вдоль стеллажа. Петька давал пояснения:

— Вот ДП, то есть «дегтярь-пехотный» 27-го года. Хорошая штука, но тяжел, зараза, и магазин маленький, всего сорок семь патрон, да и неудобно с таким блином сверху… Вот, видишь — ППШ, их у нас шесть целых, отличная вещь, но бронежилеты не берет; правда боевики бронежилетов и не носят… Вот СВТ, самозарядки Токарева, их четыре — капризные и отдача убойная, зато мощные… Вон две снайперки мосинских, оптика ничуть не пострадала…. И пистолеты есть — шесть ТТ и два «вальтера»… А это, на пивные банки похоже — это немецкие гранаты осколочные…

— Я раньше думал, что у них такие… — Сергей рассматривал гранаты, — ну, на длинных ручках. Они их ещё за голенищами носили…

— Да, такие тоже были… Вот патроны, патронов много, только к «вальтерам» мало, а так полно; тэтэшные и к пэпэша подходят, а эсвэтэшные — и к пулемету, и к снайперкам… Видишь, упакованы герметично, а эти уже мы распечатывали… А вот тут взрывчатка, тротиловые шашки — видишь, тоже герметично все, а это тоже мы опробовали… Тут шнур запальный… Разгрузки охотничьи, мы сами покупали и переделывали. И рюкзаки, и спальники… Вон там керосин, до фига, это еще старые запасы, а бензин мы запасли, и масло машинное — это для "молотовского коктейля"…[42]

— Ну и да-а… — только и сказал Сергей, обхватывая себя руками за плечи. — А если я растреплюсь, то что — утопите?

— Не растреплешься, — уверенно сказал Глеб. Сергей помолчал, кивнул:

— Не растреплюсь… Даже если… когда мои найдутся и я уеду, я вое равно буду молчать, а если что — доберусь к вам. Честно. Но это!.. — он помотал головой: — Как в кино про Великую Отечественную, правда!

— А чем мы хуже? — спросил Глеб. — Ничем. Это просто кому-то НАДО, чтобы мы были хуже. Я читал старую книжку про тогдашних ребят, вон, и Серб читал и Володька, а Петька у нас неграмотный… — все посмеялись, и Глеб продолжал: — Казьмин Володя, он был младше нас, а защищал Брестскую крепость. И из плена бегал девять раз его ловили, били, снова сажали, а он все равно… И на десятый сбежал, в партизаны… Марат Казей — три эшелона взорвал, а в последнем бою себя и эсэсовцев подорвал гранатов… И сколько таких было? Про них уже и не помнят почти… А мы чем хуже? Вон, Дэцл. Про него столько шутят, а помнишь, как он в "Последнем Герое" себя показал? И по хозяйству, и на рыбалке, и в соревнованиях… Музычка у него придурочная, а сам-то оказался хороший парень…

— Ждали, ждем, — сказал Мирослав,

Это ваш Башлачев. И еще… — он задумался, пошевелил губами и прочел:

— Это тоже он.

— Короче, я с вами, — твердо сказал Сергей. Подумал и опросил: — А пострелять можно будет?..

…Перекупаться можно даже в обалденно жаркий день. Что и произошло со всеми пятерыми. Они выползли на раскаленный песок и растянулись на нем, стараясь не корчиться от холода и постепенно оттаивая — слышалось только пыхтение. Наконец, Глеб приподнялся и сообщил:

— А вечер-то уже скоро… Давайте дров подсоберем и для костра все приготовим, а то ахнуть не успеем — придется в темноте по кустам шариться… Подъём, подъём, — он встал и с удовольствием попинал безвольные тела. — Ну, собираем раскиданные мослы и вперед, живей!

Угрозами физического насилия ему удалось заставить всех таскать хворост — настоящих дров тут было не найти — и через полчаса на краю пляжа возле кустов выросла громадная куча, но все исцарапались, пообжигались крапивой и накормили пересиживавших жару в кустах комаров. Все взмокли и с удовольствием еще раз искупались, но недолго, а потом опять попадали на песок, но уже в тень, протянувшуюся на две трети пляжа — дело в натуре шло к вечеру.

— Давайте в карты сыграем, — предложил Володька. Мирослав, закрывавший локтем лицо, заинтересованно приподнял руку:

— В «дурака» на раздевание.

Все зафыркали и завозились, разбирая шорты и кеды. Мирослав подумал и повесил на шею гитару; снять ее он согласился только после небольшого выламывания рук.

— Интересно, — спросил Сергей, — пионеры-герои играли в карты?

— Почему нет? — Глеб тасовал старую колоду, извлеченную из багажной сетки. — Игра, так игра… Серб, ты зачем шнурки вытаскиваешь?

— Это отдельные предметы, — невозмутимо заявил Мирослав. Глеб покачал головой:

— Ну, жук… Сунь обратное то в следующий раз резинку от плавок объявишь отдельным предметом. Тебе только уступи… Сунь, я сказал!!! Тебе все равно всегда в карты везет!

— Да он просто жульничает, — пояснил Петька. — Давай, я сдам… На моей памяти он вообще один раз проиграл.

— Зато как! — оживился Володька. — В прошлом году мы под Новый Год в школе репетировали, ну и задержались… Кто еще был, Глебыч?

— Я уже не помню, — Глеб засмеялся. — Играли на желание, и Серб продул…

— А я выиграл, — гордо заявил Володька. — И говорю ему…

— Короче, — Мирослав хрюкнул, — я пробежал голый вокруг школы по сугробам, постучал в каждое окно и крикнул: "С Новым Годом!" Хорошо еще, что уже никого не было…

— Умалчиваешь, — осуждающе покачал головой Глеб. — В 3"А" старшеклассниц еще репетировали, а они толком ничего не поняли. А вот в комнате техперсонала баба Люся сидела и как раз шторку отодвинула — посмотреть, во дворе свет горит, или нет, когда Серб подбежал…

— Минус одиннадцать было, — сердито сказал Мирослав, — а я в трех местах по пояс провялился, так что мне не до бабы Люси было… Козыри что?

— Пики, — Петька выложил остаток колоды. — Чужие вещи не ставим!..

…Володька проигрался первым и под общий смех передал плавки важному Мирославу, который был не то что при своем: в его распоряжении оказалась большая часть проигранных вещей. Присоединив плавки Володьки в этому складу, Мирослав осторожно поднялся, прошел к своему велосипеду… По внезапной нехорошей тишине Володька понял: что-то не то, обернулся…

— Улыбочку, — «мыльница» в руках Серба мигнула вспышкой. — Спасибо. Пошлю в журнал для извращенцев. Гордись. Письма градом посыплются.

— Паразит… — тоскливо сказал Володька, краснея.

— Меняю негатив… нет, ставлю негатив! — Мирослав плюхнулся на свое место, покрутил фотоаппарат. — А тебе ставить нечего. Дурак ты, Джигит. Круглый, по правде сказать… Еще можно сделать большой снимок и поместить его в газете — на первое сентября: "Кто как провел лето?"

Володька зарычал, поднялся и пошел купаться. Остальные вернулись к игре, но она внезапно показалась скучной. Мальчишки еще с четверть часа похлопали картами; Глеб тоже продул трусы, но после этого игра увяла окончательно. Все разобрали свою одежду и просто молча устроились на берегу: Сергей и Володька сидели, обхватив коленки руками, остальные полулежали, опершись на локти.

Наступал настоящий вечер, солнце почти село за лес на том берегу. Стало прохладней, зазвенели комары.

— Скоро раки полезут, — сказал Мирослав, но его не поддержали. После нового молчания Сергей поднял голову: — Смотрите, звезда.

— Это не звезда, это Венера, — Глеб вздохнул. Всем почему-то стало грустно и как-то не по себе. Венера немигающе смотрела вниз — пристально и холодно. Петька вдруг смущенно оказал:

— Как будто мы уже в партизаны ушли…

Никто не засмеялся. Небо стало лимонно-желтым и зеленым, на этом фоне возникли еще несколько звезд — уже настоящих. Сергей провел по холодеющему песку рукой и произнес вдруг:

— Да, почти что… Мы когда на игре были, по нам стрелять у моста начали… Я тогда подумал: страшно умирать. Нет, не умирать, а — вот что ничего потом не будет… даже темноты, даже тишины…

— Как это не будет? — негромко возразил Глеб, глаза у него были понимающие и серьезные. — А душа? Человек умереть не может. Все, кто за родную землю пал — они бессмертны.

— Не верю я в душу, Глебыч, — печально сказал Сергей. — Я вижу, вы это, не злитесь, пацаны — все верующие, вон, даже крестики и не подумали поставить, как будто они ваша часть… Но это же смешно — на облаке и с арфой.

— Конечно, смешно, — серьезно сказал Мирослав. — Кто тебе про такое сказал?.. Арфы, облака… Просто душа защитника Отечества, становится частью… ну… Добра, что ли. Света. Ну, ты понял, в общем. То есть его — Добра — на капельку больше становится. Для всех, вообще для всех… А у подонка и негодяя душа — как грязь. Или, может, нету ее вообще.

— Ты ведь тоже православный? — спросил Сергей. Серб кивнул:

— Конечно. И я, и Володька…

— А я в бога не верю, — вздохнул Сергей. Глеб без обиды ответил:

— Это ты ДУМАЕШЬ, что не веришь… А вот те — ну, ТЕ — они о вере на каждом углу кричат. Только какая же это вера, когда по голым детям — из автоматов? Или больницу взорвать… А вот ты говоришь, что не веришь — а Он все равно с тобой, потому что ты… — Глеб улыбнулся: — Ты хороший парень.

— Что ж он нам не помогает? — опросил Сергей печально. — Вот вы мне и скажите, почему так? Почему допускает, чтобы по детям — из автоматов?

— Не знаю, — искренне сказал Глеб. И добавил твердо: — Но знаю: ОН — есть.

— И тебе будет не страшно умирать? — без подковырки поинтересовался Сергей. Глеб честно задумался, медленно оказал:

— Ну… я не знаю… я же никогда, а это… Но мне кажется, если за Родину, за близких, за… за друзей — то я не испугаюсь. Нет, я испугаюсь, но… все равно. А потом — Серб вон хорошо сказал. Частичка Света… Так чего бояться? Пусть ТЕ боятся.

— Есть такой псалом, — вмешался Мирослав. — По-русски он тоже есть, вот так… — он задумался на миг и прочитал торжественно: — "Не погуби меня с нечестивыми и с делающими неправду, которые с ближними своими говорят о мире, а в сердце у них зло. Воздай им по делам их, по злым поступкам их; по делам рук их воздай им; отдай им заслуженное ими…" Вот я в это верю. И верю, что в конце концов правда победит, и что она с нами, и что Бог есть.

— А что нам кажется, будто его нету… — Глеб улыбнулся: — Вон, Великая Отечественная… Ты, Бокс, знаешь, что пятиконечная звезда — сатанинский знак, а свастика — знак Света? Большевики самые безбожники были, а победа у них получилась, потому что они родину защищали, а гитлеровцы, под какими бы знаками не шли, хотели другие народы уничтожить. Господь — он знает, как, кому и когда помочь. Может, и нам поможет в последний момент. Главное — рук не опускать…

— …и костер разжечь, — добавил Мирослав, хлопая себя по плечам, — а то нас скоро съедят… Ну, вперёд! Петька, давай костер и воду. Остальные — по готовности.

— А как их вообще ловить? — уточнил Сергей.

— Ну, вообще-то их на тухлое мясо ловят, — просветил его Глеб. — Но тут место такое: на берегу костер зажжешь, и они по дну толпами ползут, только хватай.

— Хватать? — Сергей покосился на воду. — А эти? Клешни?

— Фигня, до крови не тяпнут, да и вообще — за спину хватай, и все нормалек будет…

Огонь разгорелся сразу и ярко — охватил кучу сухого хвороста, запрещал, засвистел. Петька деловито пристраивал рогульки для ведра, остальные на корточках сидели у воды, всматриваясь в отлого уходящее во тьму песчаное дно.

— Опа, вон они, — Мирослав выпрямился и шагнул в воду. — За мной, на врага!..

…На каждого пришлось почти по поллитра пива, и мальчишки слегка обалдели, хотя каждый слопал не меньше чем по три десятка здоровенных, «ядреных», как выразился Петька, раков, сваренных с перцем, солью и лавровым листом с укропом — от бульона поднимался к звездам дурманящий вкусный пар. Умело организованный дым почти нейтрализовал комаров, а редкие одиночки, прорывавшиеся к ребятам, мгновенно уничтожались путем физического воздействия.

— А чего мы гитару взяли? — вспомнил Глеб. — Ну-к, Серб…

— Сейчас, — не стал ломаться тот, дотягиваясь до инструмента: — А ну, подпевайте…

…— У них у каждой теперь семья,

У них теперь по воскресеньям

Их безотказные мужья и покупные приключенья… — очень похоже на солиста "Високосного Года" пел Мирослав:

— и все подхватили припев:

— Хорошо, — одобрил Глеб. — Дай-ка… — он принял гитару, пощипал струны и совершенно неожиданно запел — намного хуже, чем Мирослав, но искренне и "с душой":

Черт, дальше забыл, а жаль…

— Играй, — кивнул Сергей, закрывая глаза. — Давай, я помню дальше…

Вот так, кажется, — смущенно закончил Сергей. — Не уверен, что все точно, но в таком духе. Я ее пел… — он потер лоб, речь замедлилась: — На спектакле… школьном спектакле… Табличка с названием была… я под ней долго стоял, и… Черт, черт, черт! — он одарил кулаком по песку и опрокинулся на него лицом. Глеб протянул руку, но Мирослав глазами показал: "Не надо!" — и снова принял гитару.

— Ладно, Сергей, — почти ласково сказал он, — не бери в голову… Оппа!

— Мирослав шарахнул по струнам и вскинул голову: -

— Жить надо интересно! — Серб крутнул гитару. — А не так, чтобы дожить до ста в коробке с ватой!

— Насчет коробки с ватой — это круто, — задумчиво сказал Володька. — Ну что? Посидим еще, или пошли баиньки?

— Да пошли, пожалуй, — Глеб встал. — Серб, где фонарик?

— А что, в пещеру пойдём?! — оживился Сергей. — Здорово!

— Смотрите, какая, — поднял лицо к небу Петька.

Сергей принципиально не хотел подслушивать. Но получилось так, что голоса из-за отделявшей кухню занавески доносились до него совершенно ясно и отчетливо.

— Такой хороший мальчик… — говорила мать Глеба. — Послушный, работящий, столько умеет… Илюш, не нашлись его-то?

— Пока нет, — отвечал Илья Григорьевич. — Запрос послали, да это еще пока там обработают… Я так думаю, его и правда украли, держали где-то в Чечне, а он сбежал… Ты собрала там, я на минутку забежал, под утро приду…

— Да собрала, собрала… Пусть уж у нас живёт, Илюш. Уж больно хороший мальчик… И так жалко его…

— Да пусть живет, я что, против? — слышно было, как Семага-старший встал, а потом послышались шаги Глеба, его голос и смех — через секунду он сам вошел в комнату — Сергей едва успел присесть за стол и открыть книжку.

— Хочешь, со мной пойдем? — без предисловий спросил Глеб, подходя к шкафу и начиная переодеваться в форму. Сергей поднял голову:

— Куда?

— Да в школу, — Глеб покусал, губу, рассматривая сапоги. — Скиба сказал, чтоб сегодня смена в ночь дежурила.

— Во, с чего это?

— Да не знаю я… Пойдешь?

— Пошли, — Сергей охотно встал. — А ребята где?

— Серб с Суховым на поле поехали, они, еще человек пятнадцать, Опалыч с ними, и планер повезли, испытывать. Завтра с утра запустят, если получится, сразу начнут новый строить. А Володька с отцом на рыбалку отправились… Как думаешь, чистить, или нет?

— Ты в них отражаешься? — серьезно спросил Сергей, шнуруя кеды. — Если нет, то надо чистить.

— Ладно, на месте почищу, — мгновенно принял решение Глеб. — Пошли.

Мать Глеба, кажется, уже знала, что он уходит, потому что остановила сына только затем, чтобы поправить на нем форму — Глеб перенес это, глядя в потолок и нетерпеливо вздыхая.

— Не пыхти, — строго сказала мать. — Носишь форму — носи как следует… Сережа, ты придешь обратно-то, или до утра останешься сидеть?

— Не знаю, — Сергей с улыбкой пожал плечами.

— Ну, если придешь, ужин на столе будет, в саду…

…Уже упоминалось, что школа Святоиконниковской играла и роль культурного центра. Штаб сотни занимал большую пристройку, выпиравшую с территории за забор; Глеб наладился было туда, но Сергей вдруг сказал:

— Слушай, я потом приду. Я просто похожу по школе, ага?

— Да ходи, — Глеб с удивлением посмотрел на друга. — Короче, вон вход, я внутри, — он указал на невысокое деревянное крылечко, над которым висели войсковой флаг и вывеска. — Постучишь, скажешь, кто, тебе откроют, если я занят буду. А в школу вон туда иди, главный вход закрыт уже, конечно. Ну, увидимся!

Сергей и сам толком не знал, с чего его понесло в школу. Он походил по полутемному второму этажу (солнце спустилось к горизонту, вровень с окнами плотно закрывали свет кроны тополей), лавируя между вынесенными из классов партами, стендами, плакатами, шкафами, стульями и столами. Нарисовал на одной доске чертика, посидел на подоконнике. Мимо прошел какой-то мужик, похоже, сторож — он ничего не сказал, но сидеть тут расхотелось, и Сергей спустился на первый этаж.

Тут было весьма оживленно — в трех или четырех классах шли какие-то репетиции, в спортзале играли в гандбол, в актовом зале стоял, какой-то неопределенный шум. Сергей, заинтересовавшись, заглянул внутрь.

Там был бардак. На плотно сдвинутых стульях сидели человек двадцать мальчишек и человек пятнадцать девчонок лет по 10–15, среди которых Сергей узнал парочку знакомых по лагерю. Все были одеты обычно, но как-то уж слишком потрепанно, а со второго взгляда Сергей понял, что тут репетируют спектакль. Во-первых, на тех же стульях лежал какой-то реквизит, а у стен стояли рисованные декорации, проектор слайдов, какая-то техника и некие конструкции — то ли арки, то ли еще что подтверждалась версия репетиции еще и тем, что на одном из стульев сидел молодой мужчина с пачкой листов в руке и страдальческим выражением лица. На свободном пространстве — наверное, сцене — стояли двое мальчишек, в одном из которых Сергей узнал Сашку Чуприна. Второй — белобрысый — был незнакомым. Мужчина выговаривал третьему парню, стоявшему возле непонятного, но грозного аппарата — этого кадра Сергей тоже не знал:

— Роман, это халтура. Это не запись, не гроза, я уж не говори — буря, это вообще больше похоже на малышовый утренник. Где программа, которую ты обещал?

— Ну, Олег Олегович, — вызывающе, но в то же время виновато отвечал Роман, что-то крутя на пульте, — ну программу сделать это же время нужно, а пока всё равно первые репетиции… но я привезу, скоро привезу…

— Это не разговор, — отрезал учитель (а кто еще?). — Мне после такого разговора Андрея и ругать неудобно… — белобрысый вздохнул, — …но нужно, потому что не все зависит от декораций… Андрей, — Олег Олегович встал. — Все очень таинственно. Ты рассказываешь легенду, в которую сам веришь, которая — часть твоей жизни! Твоего, так сказать, архетипа! А что у тебя получается?! Ты девчонкам стихи при луне читал?!

В зале засмеялись, кто-то сказал: "Да он Пушкина изобретателем пушки считает!" Андрей зыркнул туда сердито и тоскливо ответил:

— Ну Санек же не девчонка…

В зале снова засмеялись, уже все. Руководитель продолжал:

— Да ну представь ты себе хотя бы вот что. У вас в сотне — новенький, парень, с которым ты хотел бы подружиться. И он почти кончает с собой, а ты подоспел… Играем заново сцену!

— Мне… — начал Роман, но Олег Олегович его перебил язвительно:

— А ты посиди и подумай о своих синих простынях, которые выдаешь за шторм. Без декораций, начали!

Андрей отошел в сторону; Сашка замер, потом вскинул голову, сделал пластичное движение — словно переносил через что-то ногу… Андрей подскочил, схватил его за локоть, крикнул:

— Димка, не надо этого, успокойся!

— Гос-по-ди-и, — простонал Олег Олегович, — да от такого вопля даже если не хотел — спрыгнешь! Андрей, ну не так все это, не та-ак!

— Ну я не знаю, как! — рассердился тот, поворачиваясь к руководителю. — Олег Олегович, я лучше в массовку, чесслово, я все испорчу!

— В массовку! — развел руками учитель, глянув через плечо на остальных, словно в поисках помощи и сочувствия. — А кто Толика играть будет?! Давайте снова!

Сергей моргнул — и вдруг понял, что он видит перед собой, и вспомнил очаровавшую его книжку, которую он читал… да, всю ночь читал, и был диван под лампой с абажуром в виде… в виде… Он и сам не понял, как и когда подскочил к Сашке, опередив Андрея, рванул его на себя за плечи, словно отдергивая от пропасти, но не крикнул, а сказал:

— Димка, не надо этого… — и после секундной паузы: — Успокойся… — потом, повернувшись к залу, стал говорить, глядя через головы и одной рукой обнимая недоуменно молчащего Сашку за плечи. Сначала в зале перешептывались, но потом шепот стих совсем… — Безумный Капитан — это такой же мальчишка, как мы. То есть был таким же. Он попал на один из островов и прожил там много лет, стал совсем уже взрослым парнем. Он хорошо дрался и, говорят, даже мог завоевать все Острова. Только он этого не хотел, он хотел помочь всем. И тогда он вместе с ребятами со своего острова построил настоящий корабль. Клипер, маленький и быстрый, на котором могли уместиться мальчишки с нескольких островов. На этом клипере он со своими ребятами уплыл с острова. Они долго плыли по океану и нашли настоящую землю, где нет пришельцев и можно жить не воюя. Только они не остались там. Они поплыли обратно, чтобы перевезти туда всех ребят, со всех Островов… Но эти… пришельцы… сделали так, что его корабль не смог приблизиться ни к одному острову. Они хотели, чтобы он уплыл один. А мальчишка поклялся, что все равно прорвется к Островам, даже если ему придётся вечно плавать в океане. И вот уже сто лет они носятся по волнам, не взрослеют, не умирают, но и помочь никому не могут. Лишь в самый сильный шторм клипер подходит почти к самым островам. Но пристать ни к одному так и не может. Иногда их можно увидеть… Когда шторм… сильный…[44] — Сергей сглотнул и прочитал, прочитал то, чего точно не было в книге, и он не помнил, откуда это взял…

Сергей замолк и только теперь увидел в зале Любку. Она смотрела на него восхищенными глазами. В следующий момент Андрей провозгласил:

— Олег Олегыч, ну вот вам Толик, а я — в массовку!

Учитель медлил, рассматривая Сергея внимательно и удивленно. Потом спросил:

— Ты, надо думать, читал книгу?

— По-моему, да, — осторожно отозвался Сергей. Олег Олегович поднял бровь:

— Что значит… — к нему подсунулся Роман, что-то прошептал на ухо. — Ах вот что… Ты Сергей?.. Тогда еще два вопроса. Первый: этих стихов в книге нет. Они твои?

— Да конечно его, — сказал кто-то из зала. — Я вообще предлагаю их включить под гитару, как фольклор Островов, для оживления…

— Я не помню, — честно сказал Сергей, — не помню…

— Так… Вопрос второй: раз ты шпарил наизусть целый кусок, то книга тебе, надо думать, понравилась? Это ты помнишь?

— Очень, — горячо ответил Сергей. В зале никто не засмеялся. Олег Олегович кивнул и спросил снова:

— Хочешь сыграть роль в спектакле по книге?

— Это уже третий вопрос, — усмехнулся Сергей…

…Из собравшейся дежурной смены никто не знал, зачем Скиба их вызвал. Казачатам приходилось и раньше дежурить в школе по ночам — всякий раз это означало, что где-то в очередной раз что-то взорвали и взрослым не обойтись без помощи своих младших соратников. Но сегодня и самого-то Скибы на месте не было, поэтому Глеб расставил четверых ребят из смены по местам, еще четверым велел отдыхать, а сам пошел прогуляться по зданию, надеясь найти командира там. Мало ли? Кроме того, Сергей куда-то запропастился.

Школа постепенно затихала. Глеб побродил по этажам, по коридорам, постояла перед зеркалом, оценивая, как сидит на нем форма, заглянул в кабинеты, где шел ремонт, посвистел, поболтал через дверь с переодевавшимися после танцевальной репетиции девчонками-одноклассницами, потом забрел в актовый зал.

Точно. Сергей был здесь и, похоже, отвлекать его не стоило — репетиции не было видно конца, царила атмосфера рабочего азарта, в перерывах между кусками все орали друг на друга. Сергей тоже орал и огрызался, и очень здорово играл куски. Глеб не читал книги, по которой Олег Олегович, учитель литературы, ставил спектакль, а сейчас пожалел. Кажется, ее написал тот автор, по другой книге которого снят этот глупый фильм — "Ночной дозор".[46] И вроде бы она есть у Мирослава. Ладно, пусть развлекается, с легкой завистью подумал Глеб и пожалел, что у него нет таланта. Он бы не отказался вместо Сашки Куприна сыграть главного героя — ведь Любка играет его девчонку…

Все еще пережевывая эту мысль, Глеб вернулся в пристройку штаба. Свободная смена вместо того, чтобы спать, резалась в компьютер по очереди. Это был беспорядок, и Глеб его пресек, отключив питание. Смена, недовольно ворча, расползлась кто куда. Глеб обошел посты — у знамени, у входа, возле оружейки — и решил позвонить домой Скибе, чтобы прояснить ситуацию до конца.

Но в этот момент во входную дверь начали трезвонить. Уверенный в том, что это явился Сергей, Глеб нога за ногу подошел в двери и удивленно отметил, что оба часовых не спешат открывать: один наблюдал в глазок, второй держал руку на кнопке.

— Кто там? — уточнил Глеб. — Ну-ка… — он нагнулся к глазку, отодвинув часового.

На крыльце стояли двое мужчин в хороших костюмах и две тоже строго одетых женщины средних лет. Никого из них Глеб не знал и, сделав часовым недоуменное лицо, спросил, нажав кнопочку селектора-самоделки:

— Да?

— Откройте, комиссия Министерства Образования, — категоричным тоном потребовала одна из женщин.

— Скоро десять вечера… — слегка растерянно наполнил Глеб, уже искренне недоумевая. — Все уже закрыто давно, из школьного руководства никого нет, да и это, простите, и не школа вовсе…

— Это учебная казачья сотня? — спросила та же женщина. Глеб кивнул, забыв, что его не видят, поправился:

— Да.

— У нас разрешение, — она поднесла к глазку какой-то лист с печатями, гербами и вроде бы даже водяными знаками. Может быть, это было разрешение, может быть — ее брачное свидетельство или ордер на обыск, Глеб не сказал бы точно даже под расстрелом. Оба часовых сдержанно-любопытно сопели.

— Простите, пожалуйста, — решительно сказал Глеб, — но вам придется некоторое время подождать, пока я свяжусь с начальством.

— Это черт знает что! — возмутилась женщина. — Открой немедленно, как ты смеешь держать четверых взрослых людей…

— Сожалею, — Глеб сделал рукой знак: дайте сотовый!!! — Я не могу нарушить правила, меня накажут… Вам придется подождать, это недолго.

— У них дело поставлено, — одобрительно сказал грузный, пышноусый мужчина, похожий на моржа. — Не беспокойся, парень, мы подождем.

— Оставьте ваши штучки! — прошипела, поворачиваясь к нему, женщина. — Как он смеет…

— А что? — добродушно сказал «морж». — У парня приказ. Хоть лопни — а нарушать нельзя.

— Так и придется стоять на крыльце? — спросил второй мужчина.

— Не развалимся, — с открытой неприязнью ответил "морж",

Скиба отозвался аж из Буденновска, и весьма эмоционально.

— Черт побери, — сказал он, когда Глеб сообщил ему о комиссии. — Я рассчитывал быть на месте к этому времени…

— Может быть, вызвать подъесаула Лукаша? — осторожно предложил Глеб, полный нехороших предчувствий.

— Да нет, зачем… — сказал Скиба. — Покажи им все, что они захотят. Ты же дежурный. Жаловаться им не на что — раз явились к ночи.

— Но почему?! — возмутился Глеб. — По-моему, это нелепо и невежливо, в конце-то концов…

— Может быть, они хотели застать оргию или фашистские сборище? — предположил Скиба. — А вообще веди себя спокойно… Понимаешь, их, скорее всего, натравили.

— Кто? — хмуро осведомился Глеб.

— Да мало ли на свете добрых людей?.. Да, кстати! Там есть такой товарищ, похожий на благодушного моржа?

Глеб не удержал смешок:

— Да, такой есть.

— Это Шунков, Сергей Петрович, полковник в отставке, большой человек по военно-патриотическому воспитанию и, что важно, человек еще и хороший… Он тебя в обиду не даст, да и нашу сотню — тоже…

И Скиба отключился. Глеб вздохнул и повернулся к часовым:

— Принимаем гостей, — сообщил он. — С недобрыми намерениями. Всех поднимите, бегом, и чтоб были в готовности.

Не глядя больше на ребят, Глеб одернул камуфляж, поправил кубанку и открыл дверь.

— Наконец-то, — с ядом сказала, входя первой, активная дама. Остальные вошли следом; «морж», аккуратно заперев дверь, буркнул одобрительно, посмотрев по сторонам:

— Угу.

Глеб вскинул руку к кубанке:

— Дежурный по помещению Глеб Семага. Готов ответить на все ваши вопросы и показать все по вашему усмотрению.

— Мы хотели бы поговорить с начальством, — отрезала дама.

— Сегодня начальство здесь я, — любезно отозвался Глеб. — До утра. Если хотите, можете подождать в любой из комнат, пока не прибудет еще кто-то.

— Если хочешь застать в части беспорядки, — заявил «морж», — налетай ночью, пока травку красить не начали. Давай, веди, казак.

— Боже мой, — вторая дама закатила глаза под накрашенные веки, — оставить помещение на всю ночь под ответственность детей — вопиющее безобразие…

"Морж" засопел с угрозой, но первая из дам прервала зарождающийся спор:

— Давайте все-таки посмотрим помещения, если уж так, — требовательно подала голос она. — Куда идти? — этот вопрос был адресован Глебу.

— Все зависит от того, что вы хотите посмотреть, — дипломатично ответил он.

— Хранение оружия, — предложил второй мужчина, глаза его блеснули. — У вас ведь есть оружие?

— Конечно, — кивнул Глеб. — Прошу за мной.

По коридору делегация прошла молча — свет был погашен, горели только дежурные лампочки над дверями. На ходу Глеб предложил:

— Если желаете осмотреть наглядную агитацию — я зажгу свет.

— Не надо, — отрезала "первая леди", как Глеб окрестил ее про себя, — я уже составила себе представление о ней.

— Но, может быть, другие желают, — заметил Глеб и увидел, как весело сощурились глаза «моржа». "Первая леди" запыхтела, как старинный паровоз — очевидное, ее возмутила мысль, что хоть кто-то может потратить хотя бы минуту на осмотр того, что ею признано несущественным.

Они как раз проходили мимо замершего у знамени часового с шашкой наголо, и вторая дама ужаснулась:

— Мальчики стоят всю ночь?!

— Нет, — покачал головой Глеб, — только когда кто-то работает в помещениях. Они меняются каждый час.

— Но зачем это ночью?! — возмутилась она и обратилась к часовому таким добрым тоном, что становилось тошно, как от чересчур сладкого чая: — Мальчик, ты не устал?

Часовой не повел даже глазом.

— Он не будет говорить, — терпеливо разъяснил Глеб.

– ''Помаши маме ручкой"… — непонятно заметил «морж» и добавил: — Все правильно. Часовой у знамени он и есть часовой у знамени.

— Но это же не армия! — перебила "первая леди".

— Извините, — неожиданно жестко ответил Шунков, — но это именно армия. И прошу заметить, что пока увиденное нами здесь никоим образом не соответствует указанному в кляузе, в рассмотрении которой я вынужден здесь участвовать!

— Сергей Петрович!.. — дама указала глазами на Глеба, делавшего вид, что это его не касается, но «морж» поморщился:

— Ладно вам! Он здесь хозяин и он не похож ни на ваших инфантильных любимчиков из Международной Программы Обмена или этих пивных тусовщиков из "НАШИ"-х, которыми вы восхищались… На вашу сотню, — он повернулся к Глебу, — прикатила пятиколесая несмазанная телега и так скрипела, что мы вынуждены тут заниматься… — он покрутил головой, — черт те чем! Искать то ли листовки, то ли наркотики, то ли русских фашистов — не знаю!

— Давайте посмотрим оружие, — поторопил второй мужчина.

Глеб неспешно открыл сейфовую бронедверь, набрав код, распахнул обычную дверь, закрыл решетку, после чего вошел внутрь первым и встал возле черной кнопки, вделанной в стену.

— А что это? — указала подбородком вторая женщина.

— Блокиратор, — пояснил Глеб. — Вы тут по распоряжению моего начальства, но я все равно должен контролировать.

— Это в смысле… — «морж» помедлил. — Если мы что-то учудим, ты закроешь двери?

— Да, и открыть ее можно будет лишь снаружи, — подтвердил Глеб.

— Лихо, — признал «морж». — А ты сам?

Глеб смущенно пожал плечами и улыбнулся.

— Господи, это же автоматы Калашникова! — почти завизжала "первая леди". — В руках школьников! У них под контролем! — она драматично схватилась за сердце. — Вот! Вот оно!

— Это пневматические копии, — с нескрываемым удовольствием отозвался «морж», — из них и зайца не убьешь, а продают их даже без паспорта…

— Но вы получаете оружие? — гнул свое второй мужчина.

— Под контролем взрослых и на полигонах, — пояснил Глеб. — Здесь, правда, хранятся самозарядные «сайги», — он указал на металлические шкафы, — но стойки заперты. Сюда я войти могу, но унести отсюда ничего не сумею — Обратите внимание, даже пейнтбольное оружие приковано цепочками. А ключей от этих замков у меня нет.

— А гранаты, взрывчатка, мины? — продолжал допытываться мужчина. Глеб, взвешивая каждое слово, ответил:

— Мы учимся обращаться со всем этим, но не здесь. Тут ничего подобного не хранится и не может храниться. Подобные вещи делаются через военкомат и органы казачьего самоуправления.

— А сами вы можете изготовить взрывчатку? — не отставал мужчина. Глеб кивнул:

— Да.

— Браво, — хмыкнул «морж». — А кто-то говорил, что они станут запираться…

— А зачем вам это нужно? — продолжал атаку мужчина.

— Для совершения террористических актов, — под нос себе пояснил «морж». — После этого визита они взорвут Министерство Образования…

— Мы так или иначе готовимся к военной службе, — пояснил Глеб. — Нас уже сейчас готовят как солдат. Но, во-первых, это не значит, что дома на кухне я варю пластит. А во-вторых, недавно у нас с визитам были американцы — их подготовка не хуже, и никто не удивляется этому…

— По-моему, все хранится в образцовом порядке, — нетерпеливо заявил «морж». — Куда лучше, чем оружие в райотделах милиции… и дежурные намного трезвей. Что тут еще смотреть… КОЛЛЕГИ? — он нехорошо выделил это слово.

— Да-да, — поддержала вторая женщина, — давайте лучше посмотрим, как тут налажены связи с молодежью из соседних регионов.

— Прошу, — Глеб подождал, пока они выйдут, аккуратно закрыл двери и повел всех по коридору, поясняя на ходу. — Мы поддерживаем связи с почти полусотней организаций, подобных нашей, по всей России…

— А с подростками Чечни? — поинтересовалась "первая леди". Глеб остановился, с искренним недоумением глядя в глаза этой женщине. Неизвестно, куда дальше покатились бы события после вопроса, о том, как дружат кубанские казачата с теми, чьи старшие братья выжили из Надтеречной Чечни четверть миллиона русских — к счастью, в коридоре появился окровавленный и оборванный Сергей, шедший, сунув руки в карманы. — Господи, что с мальчиком?! — переключилась женщина. — Это ритуал?! Признавайся, это ритуал приема??

— Как репетиция окончилась? — невозмутимо спросил Глеб…

Нежданная комиссия кружила голову Глебу аж до полуночи. 75 % ее членов задавали глупейшие и неожиданные вопросы (вроде вопроса о подростках Чечни), 25 % демонстрировали недовольство коллегами и то и дело предлагали "закончить эту ерунду и пойти выспаться!" Глеб продемонстрировал им все, что она пожелали, а перед уходом комиссии тихонько спросил "моржа":

— Вы простите… но что все-таки случилось?

— Да то, — отозвался он, — что вас обвиняют в привитии детям и подросткам нетерпимости, тоталитаризма и комплексов военщины. Я понятно говорю?

— Вполне, — ошарашенно моргнул Глеб. — Подождите, но как же?.. Говорят же о том, что надо поднимать патриотизм…

— Мальчик, — «морж» печально поглядел на Глеба и улыбнулся из-под усов, — ты честный и наивный. Патриотизм бывает разный. Бывает патриотизм НАШИх с бутылкой пива и веселыми тусовками на тему "как управлять Российской Федерацией?" А бывает ваш — с шашками, автоматами и знанием, как надо служить России.

И он ушел к машине, ожидавшей за оградой.

Глеб обратил внимание, что Сергей — переодевшийся, конечно — сидит в темноте сбоку от двери, на березовом чурбаке. Тогда он молча подошел и, сев рядом просто на землю, закурил.

— Бросал бы ты это, — заметил Сергей, откидываясь затылком к стене.

— Да ладно, еще и не начинал толком… В спектакле решил играть?

— Решил… Я, по-моему, играл уже когда-то… — Сергей поморщился и постучал себя по голове. Глеб искоса посмотрел на него, затянулся, сказал:

— Да ты вообще много что делал… По-английски выучился говорить, пятиборьем занимался, боксом, с оружием умеешь управляться, вон, в спектакле играл — и за скотиной ходишь, и по дому, и готовить умеешь хорошо… На все руки.

— От скуки, — добавил Сергей и потянулся. Глеб поинтересовался:

— Домой пойдешь?

— Да нет, посижу тут. Ночь хорошая.

С этим трудно было спорить. Теплая, тихая, звездная ночь окончательно вступила в свои права над Святоиконниковской. Звезды казались крупными и яркими, как драгоценные камни, вшитые в черный плащ.

— Вон Кассиопея, — сказал Глеб.

— Похожа на "дабл ю" английскую, я знаю, — кивнул Сергей. — А во-он там Вега, она же Альфа Лиры. Самая яркая звезда нашего полушария.

— Где?

— Вон… Глебыч, тебе Любка нравится?

— Угу, — перестав разглядывать звёзды, Глеб запустил окурок в канаву. Глядя ему вслед, спросил: — А тебе?

— Нет… В смысле, мне она нравится, но просто — нравится, а не так, что нравится. Понял?

— Приблизительно… Но, по-моему, ты ей нравишься.

— Вот и по-моему тоже… Я это к тому, чтоб у нас конфликт не возник. Чтоб ты имел в виду — я ее не поощряю. Честное слово.

Глеб промолчал. Внутри, за не по правилам открытой дверью, звякнула гитара, кто-то из казачат прорезался:

— Господи, — поморщился Сергей. — Сколько уж ее пели…

— А ты помнишь? — быстро спросил Глеб. Сергей кивнул: — Помню…

Примерно так.

— Здорово, — Глеб во все глаза глядел на друга. — Ты поешь, как этот… который пел за капитана…

— Макарский, — выдал Сергей и потер лоб. — Вот, и это помню… у меня был диск, точно, на русском и французском…

— Э, — окликнули изнутри, — спой еще.

— Подыграй, — попросил Сергей и, когда раздались аккорды, начал сначала:

…Глеб покачался на турнике и сел верхом рядом с Сергеем. Сказал:

— А наши сейчас на поле, наверное, тоже не спят. Готовят планер… Обещали с утра над школой пролететь.

— Что мне делать, если мои не найдутся? — Сергей крутнулся на перекладине, встал на нее, раскинув руки.

— Найдутся, — уверенно возразил Глеб. — Ну а если что… будешь у нас жить. Мои все оформят…

— Лишний рот? — усмехнулся Сергей, ловко садясь снова. Глеб пожал плечами:

— Дурак… Я бы, если бы у меня власть была, вот что сделал: всех, кто богатый, обязал бы содержать определенное количество сирот. Не усыновлять, это без желания нельзя, а именно содержать, каждый месяц покупать одежду, продукты, игрушки, за школьные разные вещи платить. И запретил бы усыновлять за рубеж. Не потому, что там издеваются или что — у нас еще хуже бывает. Просто у нас мало детей, мы каждым дорожить должны. Это китайцы да бразильцы могут себе позволить детьми торговать, а у нас такого быть не должно.

— Разве у вас в семьях мало детей? — удивился Сергей. Глеб задумался:

— Ну… у нас нет, а в России хорошо если по одному на семью… Самолет летит.

— Пассажирский, — Сергей проводил взглядом огоньки, плывущие в небе. — Летят сейчас там люди и ничего про нас не знают. Не думают даже… Ты на самолетах летал?

— Не-а, — отозвался Глеб. — На вертушках летал не раз, а на самолетах — нет. А ты?

— Не помню… — вздохнул Сергей.

— Здорово, наверное…

— Не знаю, — покачал головой Сергей. — По-моему, неинтересно. Сидишь в кресле и все… Вот раньше, когда самолеты были такие… из фанеры — тогда да. Я читал, что наш ас Казаков, который не в Великую Отечественную, а в Первую мировую… вот он сначала с собой брал гирю на цепочке. Заходил на немца и опускал гирю ему в винт…

— А, это я читал! — засмеялся Глеб. — И еще они сковородки на сиденье подкладывали, от пуль!

— Да, ну вот… Вот тогда все было по-настоящему. Вот ты сидишь, вот самолет, вот воздух. Все от тебя зависит, от твоего умения и от смелости. И вообще, — Сергей вздохнул, — тогда люди, мне кажется, честней были. Сейчас вот хоть на войне: выстрелил, убил, метров за двести. Или вообще с воздуха, как в стрелялке. А тогда — глаза в глаза…

— Не, тогда тоже стреляли… — возразил Глеб, но Сергей сказал:

— Да я про еще раньше… У кого рука сильней и душа крепче, тот и победил. И благородство было, и отвага настоящая…

— Есть такие гады, — поглотал Глеб головой упрямо, — с которыми благородно нельзя.

— Есть, — согласился Сергей.

Они помолчали, глядя, как небо на востоке начинает светлеть — оттуда шло утро. Сергей, чуть покачиваясь на перекладине, спросил:

— А ваша церковь — она в честь кого вообще названа?

— Да в честь Евгения Родионова, — не удивился Глеб. — Это солдат, он в Первую Чеченскую воевал… Про него даже на Балканах слышали, мой… в общем, наши там воевали за сербов и говорят, что те его называют Женя Русский. Его чеченцы в плен взяли и заставляли крест снять. Били, голодом морили, пытали почти месяц. Могли сами сорвать, но хотели, чтобы он снял, чтоб от Господа отрекся. А он — ни в какую… Тогда она ему голову бензопилой… — показал Глеб. — И на видео сняли… Когда про все это узнали, то церковь его канонизировала… А те, кто его казнил — одного гранатой разорвало, второго свои же кончили, третий от гангрены подох… Отец Николай, ну, наш батюшка, на уроке Закона Божьего про него стихи читал, я не знаю, сам сочинил, или как… — Глеб перевел дыхание и прочел на память, без особого выражения, неумело, но с душой…

— Я стихи плохо учу, вечно за них пары хватаю, — Глеб улыбнулся, — а эти сразу запомнились… И ещё про него песня есть… Я её не спою, а тоже прочитаю… это отец любит…

— Слушай, — вдруг сказал Сергей, — пошли на рыбалку, а? Скоро зорька… Или тебе тут обязательно нужно быть?

— Пошли, — Глеб соскочил с турника. — Сейчас я, ребят отпущу, запру — и пойдем, может, Володьку встретим с отцом.

— Я пойду, а ты догоняй! — окликнул его Сергей, тоже соскакивая наземь.

Через калитку в запертых школьных воротах он вышел на темную улицу. Тут, под деревьями аллеи, признаков восхода еще не наблюдалось, царили тишина и теплая темнота. Перешептывались кроны тополей. В домах на другой стороне дороги не было ни огонька, станица спала. Сергею вдруг вспомнился шумный город, где даже под утро шли и шли по широкой трассе машины — недалеко от дома, где он жил.

Неспешно и бесшумно мальчик зашагал по тропинке…

…Клев был хороший, за час Глеб и Сергей натаскали полным-полно рыбы, не обращая внимания на мелочь, только крупной, и им это надоело. Не хотелось заниматься и костром с ухой, хотя это предполагалось сначала — наступал жаркий день, после бессонной ночи уже немного захотелось спать, и они растянулись на разостланных куртках, глядя в небо. Внезапно Сергей сел, обхватив колени рукой:

— Смотри!

Глеб тоже приподнялся. Ало-белая ширококрылая птица медленно и плавно выскользнула из-за рощи за рекой.

— Планер! — сказал Глеб, вставая и не сводя глаз с летящей конструкции. — Черт, это же наш планер! — он вскинул руку и так застыл, глядя вслед планеру, который, качнув крыльями, сменил курс и полетел, постепенно набирая высоту, на восток — прямо в поднимающееся над горизонтом солнце.

Вообще-то рыть яму под новый погреб должен был Петька. Но это заняло бы у него предположительно неделю, по этому он припряг младшего брата. Однако и в этом случае работы растянулись бы дня на четыре — и Глеб с Сергеем, Мирослав и Володька, обнаружив своего друга в таком бедственном положении, минут пять поизгалялись насчет полезного времяпровождения на каникулах, после чего взяли лопаты и полезли помогать.

Копать вшестером — это не то, что вдвоем или, тем более, одному. Котлованчик начал заметно углубляться, а время пошло веселее. Разговаривали, естественно, о кладах — кто, где, когда находил в этих местах и вообще. Сергей не без удивления выяснил, что в станице редкое строительстве не было связано с такими находками.

— Да вы выдумываете половину, — сказал он после того, как Глеб поведал ему, как три года назад вот так же рыли яму под туалет и нашли сгнивший кожаный кисет с золотом. Глеб не обиделся на недоверие и пояснил:

— Сам подумай: наша станица с семнадцатого века стоит. Тут кто и от кого чего только не прятал. От одних большевиков чуть ли не в каждом дворе червонцы позарывали.

— Так уж и в каждом, — скептически заметил Сергей. Глеб кивнул:

— Вон, Серб тоже сначала не верил, а что он нашел, когда фундамент перекладывали? Ты спроси, спроси.

— Не, правда, — согласился Мирослав. — Угол завалился, мы же старый дом купили, и не жил там никто давно… Отец угол поддомкратил, а я мусор выгребал… И нашел десять червонцев, в бумагу были завернуты, в газету старую.

Сергей задумался и стал внимательней просматривать землю, отбрасываемую лопатой.

Младший брат Петьки, Пашка, в разговоры старших не мешался, а работал себе, где поставили, и работал. Но сейчас он вдруг ойкнул и удивленно посмотрел на остальных ребят; потом неуверенно ткнул лопатой снова — и на этот раз все отчетливо услышали металлический звук.

— Вот и клад, — хладнокровно заявил Володька. — Ну-ка…

— Вообще-то этой мой двор, — заметил Петька, беря лопату наперевес, — но так и быть…

— Стоп, — Серб, успевший присесть возле места предполагаемого клада, поднял руку. — Надо осторожно… если это сундук — лопатами проломим крышку. Я руками.

Пятеро мальчишек в десять рук, оттерев младшего, энергично врылись в землю, мягкую и прохладную (яма была уже немалой глубины). Все досадливо фыркали — земля то и дело осыпалась на серовато-ржавую поверхность, показывавшуюся из-под пальцев, снова скрывая ее. Внезапно Глеб бросил раскопки, и, вытерев локтем потное лицо (оно стало грязным), сказал:

— Погодите, перестаньте…

Когда все нехотя отстранились, он переполз на коленках чуть в сторону, несколько раз копнул руками и, выпрямившись, сказал:

— Вылезаем отсюда… Сухов, звони.

Из рыхлой земли торчал острый стабилизатор бомбы…

…Двухсотпятидесятикилограммовую немецкую бомбу увезли через полчаса, сделав за мальчишек половину оставшейся работы. Решив по этому случаю устроить себе перекур, они запаслись бутербродами, квасом и уселись на краю ямы, свесив в нее ноги.

— Вот тебе и клад, — сказал Сергей, кусая бутерброд.

— А что, — хладнокровно отозвался Петька, — такие тоже часто находят… У нас же тут линия фронта была…

— Знаете, — Глеб прочней поставил в землю кувшин с квасом, — я вот что подумал… Ведь где ни копни — обязательно вот такое… Гильзы, осколки, наконечники стрел, пули старые…

Он не стал ничего объяснять, а ребята долго молчали. Что тут было объяснять-то? История щедро начинила землю, на которой они жили, остатками, осколками, обломками орудий смерти, на которых, захоти этого кто-то, можно было бы найти клейма оружейных мастерских и заводов от Китая до Толедо.

— Давайте докопаем и пойдем купаться, — встал Володька. — Бомбы бомбами, а погреб-то все равно нужен.